ПРОБЛЕМЫ, ПОИСКИ, ОТКРЫТИЯ
ЛЕОНИД ПИСАНОВ
УКРОЩЕНИЕ ПЛАЗМЫ
Солнцепоклонники
Послать бы межзвездный корабль к Солнцу, зачерпнуть из него пробу, доставить на Землю и отдать в лабораторию на химанализ. Вот тогда человек до конца разгадал бы загадку вечного светила и, кто знает, взял бы да и создал собственное — по образу и подобию. И зажигал бы по своему хотению.
Дерзкая мечта. Но разве не было великой дерзостью первобытного человека приручить огонь?
«Миллион лет назад обнаженный человек на пустынной северной тропе увидел, как в дерево ударила молния. Его племя бежало в ужасе, а он голыми руками схватил, обжигаясь, головню и, защищая ее телом от дождя, торжествующе ринулся к своей пещере, где, пронзительно рассмеявшись, швырнул головню в кучу сухих листьев и даровал соплеменникам лето. И люди, дрожа, подползли к огню, протянули к нему трепещущие руки… Так огонь стал достоянием людей».
Это отрывок из замечательного фантастического рассказа Рэя Бредбери «Золотые яблоки солнца». В нем известный фантаст славит человека, дерзнувшего подлететь к самому Солнцу и взять из него пробу. Тропинка, по которой бежал первобытный человек с горящей головней, вывела в космос. Таков путь освоения вселенской плазмы человечеством.
«Ближе… ближе… металлическая рука погрузила чашу в пылающую топку, в бестелесное тело, в бесплотную плоть Солнца. Она зачерпнула частицу божественной плоти, каплю крови вселенной, пламенной мысли, ослепительной мудрости, которая разметила и проложила Млечный Путь, пустила планеты по их орбитам. Плотно закрытая чаша, рассыпая желтые цветы и белые звезды, исчезла в чреве корабля.
Командир закрыл люк.
— Готово!
Корабль сделал полный оборот и устремился прочь».
Когда Рэй Бредбери писал свой рассказ, первый в мире космонавт еще только готовился к полету. За полтора десятка лет реальность догнала фантастику. Человек дотянулся до Венеры и Марса. Да и до Солнца — рукой подать.
Но человек нетерпелив. Ему вынь да положь солнце на ладонь прямо сейчас. Почему бы не создать свое, рукотворное. И начал он творить земное светило, движимый вечной страстью к познанию. И сотворил, создал свое лабораторное Солнце в миниатюре. Для астрофизиков — ключ к изучению вселенского вещества — плазмы, из которой состоит мироздание.
Но человеку мало иметь подопытное солнце. Он хочет обучить его профессии. Как только удалось в лаборатории из электрической дуги и газа «вылепить» плазму (по-гречески «плазма» значит «вылепленный»), ученые сразу же определили постулат нового вещества — варить сталь.
Но от благих пожеланий до конечной цели — путь в тысячу и одну проблему. Ведь, как известно, гладко бывает только на листе ватмана, а в металлургии, образно говоря, надо танцевать от печки, в которой должны быть созданы все условия для жизни небесного вещества.
Пока это всего лишь мечты о могучей плазме, и холодные цифры научных расчетов, еще не превратились в жаркий сгусток солнечной энергии.
На рассвете
В тот день у Зубакина была смена как смена, сталеплавильный пролет жил своей обычной горячей жизнью. Полыхали топки печей, натужно-монотонно ревели дуги, сталевары вели привычный диалог с огнем.
Печь эта в ЭСПЦ-3 ЧМЗ отличается от других разве тем, что в ней плавят самые ответственные сплавы. Потому, видимо, и подобрались здесь сталевары особой рабочей марки: Герой Социалистического Труда Василий Николаевич Зубакин и кавалер орденов Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени Евгений Иванович Воинов. Есть и без титулов, молодежь: Борис Редькин, Александр Федякин, но той же сталеварской школы.
О Василии Зубакине газеты пишут часто. Где освоение новых методов сталеварения, туда и направляют Зубакина.
И вот эта смена… В преддверии утра даже звуки в цехе какие-то сонные, кажется, жизнь в нем идет замедленно, не спеша. Ночная смена всегда труднее. Особенно с годами. «До пенсии — рукой подать, каких-то года два, а там…»
Зубакин даже не мог представить, что будет там… Что значит каждую ночь спать дома, никуда не спешить, ни о чем не думать. За свою жизнь треть ночей он провел у огня. Каким же оно будет вечное безмолвие, безлюдие в уютном мире коммунальной квартиры?
Зубакину порой самому непонятно, чем приворожила эта работа у жерла «действующего вулкана». Есть и другие профессии, спокойней и ничуть не хуже…
Сам себе признавался:
— Нет, Василий, не по тебе другие профессии. Уважаешь ты, к примеру, слесарное ремесло, да ведь не пошел бы в слесари. Нет. Ну а сыну что посоветуешь?
Вопрос оставался открытым. Начиналось боренье чувств. Так устроено родительское сердце — оно всегда хочет оградить детей от перенесенных им самим перегрузок.
Мысли прервал подручный:
— Может быть, допинг пора давать?
— Пора, пожалуй.
Дали кислород. Металл заклокотал. Из открытого зева кверху пошли клубы дыма — выгорал углерод.
Скачали шлак, взяли пробу. Вскоре лаборатория сообщила по селектору результат плавки.
— Ну что, вот и финиш.
Василий Зубакин встает из-за столика в щитовой, бросает взгляд на приборы, идет к печи, заглядывает внутрь.
Кипящий сплав, гудящие дуги. Все как было, все как есть.
Два десятка лет назад он первым зажег в этом цехе электрическую дугу.
Еще раз мельком взглянув на приборы, привычным движением нажимает кнопку на щите управления. Печь покорно стихает.
Здесь хочется применить кинематографический прием и повторить кадр.
«Привычным движением нажимает кнопку. Печь стихает». Стоп-кадр. Остановим мгновение. Никто этого не заметил и не запомнил. Все было обыденно, буднично. А в печи погасла электрическая дуга. На этот раз, чтобы больше никогда не появиться вновь. Сталевар выключил ее время. Никто не заметил, что в металлургии произошла смена эпох.
Жаль, что наши кинодокументалисты не следят за этой бесшумной революцией, и исторические моменты остаются за кадром.
…Слит последний металл. Печь медленно остывала. Смену на этот раз никто не принимал.
Когда Зубакин вышел из цеха, было еще темно, тихо. Где-то за дымкой, за тридевять земель, угадывалось осеннее солнце. Трудно, но упрямо разгоралась далекая заря.
Ушли в разведку
Взревели турбины Ту-104.
— Точь-в-точь наши печи… — сказал кто-то из пассажиров.
Старт. Разбег. Взлет. Трасса Челябинск — Москва. Через пару часов в столице высадился десант — двенадцать уральских металлургов.
За день до того в кабинете начальника ЭСПЦ-3 состоялось совещание. Прибыл на него директор завода Н. А. Тулин. Предстояла важная миссия: взяться за освоение плазмы и сделать возможным ее использование в черной металлургии. Для этого надо было ознакомиться с нею в условиях научной лаборатории — провести глубокую разведку. Москвичи-ученые пригласили челябинцев-производственников, чтоб те воочию убедились в существовании для них пока еще таинственной плазмы. Да и для самого директора лик плазмы в сталеварской печи маячил каким-то туманным видением. Но сегодня мечта начала обретать реальные контуры.
И вновь в нем проснулся разведчик, то мерил по-пластунски нейтральную полосу от своего окопа до вражеского и обратно. Будто опять, как и в те сорок трудные годы, вел он своих товарищей на важное задание. Видно, навсегда остался жить в душе тот лейтенант-разведчик, что прошел всю войну в тревожных ночах, под взрывами ракет и снарядов.
В цех пришел в опаленной войной гимнастерке, позванивая наградами. Назначили мастером. Рабочие сразу же заметили «нестандартность» нового руководителя. Ни свет, ни заря он уже в цехе. Одному нагоняй за халатность сделает, другому за то, что небритый на работу пришел, третьему анекдот расскажет, четвертому советом по личному делу поможет, а то и заявление на ходу подпишет. Этой привычке не изменил и тогда, когда стал начальником цеха. Рабочих кадровых и сейчас знает по имени-отчеству.
Рассказывают, что уж очень он любит природу уральскую. Всем югам предпочитает озеро Увильды, где цеховая база отдыха. Даже сейчас, когда уже заместитель министра. И те тополя, что шумят вокруг цеха, ему обязаны.
По его указанию должен был каждый посадить по дереву. А сам выходил, прихватив лопату, с бригадами и садил по два дерева. Шумит листвой внутризаводская роща. Уж кроны сомкнулись.
А плазма? Она ведь тоже служит природе — огонь без дыма и копоти. Увлекшись ею, увлек и других. Взял на себя не только стратегию финансирования и научно-технического обеспечения, но и самолично участвовал в эксперименте, на равных со всеми.
…Москва встретила приветливо, современными удобствами гостиниц. Потом лекции, экскурсии в лаборатории.
Люди от печей, бывалые практики, пришли в храм науки, чтобы взглянуть на священный огонь — плазму. Но пришли не поклониться, а взглянуть на нее хозяйским глазом и прикинуть: нельзя ли это божество обучить своему ремеслу.
В лабораториях ВНИИ электротермического оборудования работали миниатюрные печи. В них-то уральские сталевары впервые и увидели таинственную плазму.
Через несколько лет Евгений Иванович Воинов не без снисходительности скажет: «Одно дело в этих горшочках получить плазму, другое — в настоящей печи».
Но в этот момент состоялось почтительное знакомство. Так четыре института — ВНИИЭТО, ЦНИИчермет, Восточный институт огнеупоров, Челябинский ГИПРОмез — и завод стали проводниками идеи укрощения плазмы. Пройдя по лабораториям, прослушав рассказы о свойствах, характере плазмы — раскаленном газе в сильно ионизированном состоянии с примерно равной концентрацией электронов и положительно заряженных ионов, — челябинцы вернулись на завод. А вместе с ними переступила порог черной металлургии и научная идея, таящая в себе громадный потенциал возможностей, разрушающая коренные каноны металлургии.
К а н о н п е р в ы й. Издавна сталевар стремится к идеалу: получить чистый сплав, чтоб был, как по заказу, то есть какой запрограммирован. Но никакие приборы, никакая интуиция, никакая практика не могут служить неизменной гарантией: слишком много сил влияют на «траекторию» плавки, чтобы каждый раз попадать точно в заданный химанализ. При открытой выплавке сплав насыщается углеродом от электродов, приходится его «выжигать» кислородом, а вместе с ним улетучиваются и легкоплавкие, часто дорогостоящие металлы. Действует на сплав состав шихты, температурный режим, количество добавок, качество электродов, даже окружающая атмосфера.
Поэтому идет извечная борьба за чистый сплав, за сталь по заказу.
Плазма обещает: осторожно расплавить шихту, не тронув компоненты, все сохранить в заданном количестве. Не нужны электроды, не нужен кислород. Расплав можно программировать на ЭВМ, управлять автоматикой. Это означает творческое раздолье для создания новых композиций сталей и сплавов.
К а н о н в т о р о й. На легирование и рафинирование сплава расходуется немало дорогостоящих материалов. Сотни килограммов приходится сталеварам перебросать в печь за смену, каждый компонент вывесив с точностью до грамма. Кажется, от этого никуда не уйдешь.
В новом производстве есть возможность заменить добавки, подавая в печь газовые смеси. Сплав дешевеет, труд облегчается.
К а н о н т р е т и й. Гудящие жаркие печи, дымящие трубы, сталевар, прикрывающий лицо рукой, — извечный образ черной металлургии.
Миллионы рублей тратятся на газоочистные сооружения. А проблема очистки газов все еще далека от разрешения. Вся беда в том, что дым заводских труб — это злой джин, выпущенный из бутылки. Попробуй его одолеть!
Идея использования плазмы под корень подрубает проблему: дух не должен быть выпущен на волю. Плазменная печь работает без дыма.
Обрывается вторая наследственная черта сталеварения — шум. Плазма бесшумна. В наш век — это тоже одно из ценнейших свойств производства.
Герметично закупоренная печь уменьшает до минимума встречи человека с огнем.
Все это полностью меняет психологию труда сталевара, решает острейшую кадровую проблему.
Таким образом, идея плазмы, разрушив каноны, совершает в металлургии не только техническую, но и социальную революцию.
Прелюдия
Наступил день и час. С утра не покидало волнение инженера Валерия Азбукина, назначенного мастером плазменной печи. То получал указания, то сам давал… Впрочем, предстартовая лихорадка охватила все службы цеха. Не только сталевары, ученые из НИИ сосредоточенно проверяли каждую мелочь. Озабоченно хлопотали тут же помощник начальника цеха по оборудованию В. С. Лобанов, механик Д. М. Улитин, старшие электрики А. Г. Губарев, А. Я. Силаев… Каждый ощущал свою причастность к чему-то большому и новому. Сталевары уже прослышали о том, что сегодня включат плазму. Простое человеческое любопытство брало верх над профессиональным.
— Готов ваш примус? — спрашивали сталеваров плазменной печи.
Тем было не до любопытных. Шли последние приготовления.
Так уж получилось: кем-то оброненное насмешливое слово «примус» отразило точную суть этого агрегата. «Примус» — значит «первый».
Вместо электродов наверху печи появилось причудливое сооружение — так называемый плазмотрон. Замысловатый, с никелированными отростками, шлангами, он чем-то напоминал многорукое индийское божество. С благоговением взирали цеховики на это чудо, преклоняясь перед сложностью и загадочностью научного детища.
Людей, причастных к новшеству, весь день не покидало торжественное настроение, словно готовился старт ракеты. На «премьеру» приехал и директор завода Н. А. Тулин. Его давняя мечта стала обретать реальные контуры. Это он несколько лет назад, зацепившись за идею, что ему предложили ученые, решил отвести для плазменной печи уголок в цехе.
Поздно вечером, 27 декабря 1970 года, сталевар Василий Николаевич Зубакин по сигналу начальника цеха Николая Павловича Поздеева, сказав гагаринское «Поехали», включил газ и дал напряжение на катод плазмотрона. Все замерли, что же будет? Ничего. Только сквозь смотровое отверстие просочился голубой лучик — в печи что-то засветилось.
Нетерпеливый Борис Редькин первым заглянул внутрь. С катода рвалась струя пламени, ударялась о шихту и завихрялась, создавая точное подобие пламени стартующей ракеты.
Всем не терпелось взглянуть, словно на пришельца из космоса, на сотворенную людьми крошечную частицу солнца.
Когда открыли люк печи, какой-то нездешний чуть голубоватый свет озарил лица людей, затмил лампы дневного света, и неясные новые тени затрепетали по пролету.
Плазма родилась. Революция свершилась.
Но не долго длилось триумфальное шествие новой эры сталеварения. Нежданно-негаданно надвинулись целые полчища проблем. Они плотным кольцом окружили молодую науку, едва отвоевавшую крошечный плацдарм на заводской территории.
Встал извечный вопрос: быть или не быть? Жить или не жить плазме в рабочей среде черной металлургии?
Началась битва.
Сражение за сверхвысокую температуру против сверхвысокой температуры.
Парадокс? Но это было так.
После первых очарований потянулась цепь сплошных разочарований. Плазма не хотела подчиняться людской воле. Дуга рвалась, вопреки всем расчетам.
Начался мозговой штурм. У начальника цеха Н. П. Поздеева часами кипели «плазменные» дискуссии. Порой в спорах маячила истина, загоралась надежда, что на этот раз… если сделать вот так… Энергия всеобщего вдохновения могла расплавить ту сталь, что не под силу было плазме — так и передавали из смены в смену «козла» в печи.
А плазма — это неосязаемое вещество, едва появившись, исчезала. Практическая суть яро не хотела укладываться в прокрустово ложе конструкторских формул.
Дуга сопротивлялась, дуга не хотела трудиться, пыталась вырваться из ломовой телеги черной металлургии. Потому что, как сказал поэт, в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань.
Порой удавалось ее обуздать, словно утомленная, она горела тихо, ровно, металл начинал плавиться. И тут снова обнаруживалось ее коварство: заветная сверхтемпература переходила границы дозволенного и плавила то, что ее создало — плазмотрон, футеровку, сам катод.
Тогда начиналась борьба с той самой температурой…
«В чем дело? — спросит читатель. — Ведь установка проектировалась не на авось, а на строгих научных расчетах, испытаниях. Работала же плазма в лабораторных печах».
В том-то и суть, что от лаборатории до завода оказалась дистанция огромного размера. Все равно, что испытание в лабораториях первых моделей реактивных двигателей до настоящих полетов в воздухе.
Заимствовать чей-то опыт? Но его не было. Большегрузных плазменных печей не было еще не только в нашей стране, но и по крайней мере в Европе. Строгая тайна окружала исследования.
Спроектированный агрегат был всего лишь расчетной установкой, перенесенной с ватмана КБ в цех.
Поэтому и приходилось продираться сквозь дебри неизвестности, воевать с неожиданностями, бороться с очевидностями. Здесь все было впервые. Не хватало даже технических терминов, приходилось тут же, походя, их придумывать.
На первый взгляд плазма — это всего лишь та же самая электрическая дуга, только в газовой среде, и известна ученым давным-давно. Но если бы все было так архипросто, давно бы она работала в печах металлургии. В том-то и дело, что к совершенству путь всегда долог, нелегок и цель не всегда достижима.
И нет труда изнурительнее, чем прокладывать дорогу.
Постепенно интерес к плазме остывал. День проходил за днем, месяц за месяцем, цеховая жизнь шла своим чередом. В соседних печах клокотал металл, ревели испытанные электродуги и, кажется, еще громче, словно торжествуя над неудачливым конкурентом.
Здесь боролись за лучшую сталь, решали свои повседневные проблемы, огорчались и радовались. Все было зримо, ясно и понятно. Только на плазменной печи продолжалась бесконечная карусель бесчисленных переделок.
— Ну как, алхимики, что там варите целый месяц? — говорили, походя, сталевары.
Зубакин отмалчивался, а на душе творилось всякое. Порой казалось, что они действительно толкут воду в ступе. И готов был согласиться с Воиновым, когда тот предлагал:
— А не пойти ли, Василий, нам к начальнику… Сердце не на месте, когда кругом люди делом заняты, а мы вроде в жмурки играем.
В вахтенном журнале сквозь сухие столбцы цифр, технических терминов, то и дело прорывались людские эмоции.
«Всю смену проплясал возле печи, — дуга рвется!», «Работать не дают паразитки»!, «Опять катод сгорел — хоть ты лопни!».
У начальника цеха Николая Павловича Поздеева по-прежнему собирались по средам плазменные планерки. Хотя и шло обсуждение дальнейших планов, но не было уже прежнего огня, зато так и витал в воздухе вопрос: «А не пора ли прикрыть?» Все больше крепло убеждение: идея пришлась не ко двору.
Кончалась планерка, и руководителей цеха захлестывали текущие заботы. Цех большой — целый завод, и варятся здесь сложнейшие стали и сплавы. Заказы со всей страны и за рубеж.
Эксперимент в условиях действующего производства, — дело не шуточное. Например, кому дать кран или послать ремонтников? На печь, которая дает сталь сегодня, или на ту, где «неизвестно что делают…» Вот и приходится экспериментаторам под других подделываться. Пробовали больше в ночные смены. По словам сталеваров, «чтоб в ногах у других не путаться».
Возглас Воинова: «Так дело не пойдет!» — оправдался сполна. Неспроста им было сказано это в самом начале эксперимента. Взглянув тогда на плазмотрон, бывалый сталевар представил, как все это будет выглядеть в действии, практически, в условиях высоких температур.
Плазмотрон вскоре начал трещать по всем швам. Померкла никелировка, одну за другой пришлось заменять детали.
Стало очевидно: плазмотрон неработоспособен.
Неумолимо встал вопрос: что делать?
Сквозь дебри неизвестности
Озабоченно проходило партийное собрание цеха. Было над чем задуматься. Завод несет от эксперимента немалые убытки. Приходится не только покрывать внутренние расходы, но и платить солидную ренту по договорам научно-исследовательским институтам. А просвета не видать. Сколько бы ценнейшей стали могла выдать печь обычным способом!
К трезвому голосу экономики нельзя было не прислушаться.
Когда суть вопроса была высказана, секретарь парткома негромко спросил:
— Что будем делать дальше, товарищи коммунисты?
Вопрос не был дискуссионным. Все понимали, что в поиске нередко попадается гранитная стена очевидности. Хоть головой бейся о нее. Для всех была очевидна неодолимость проблем. Практика отвергала все расчеты.
Дальнейшую судьбу эксперимента должно было решить уже не техническое обоснование, а чисто психологическое, нравственное заключение — сложить оружие или продолжать борьбу.
Все ждали слова тех, кто непосредственно вел эксперимент. Гермелин, Азбукин, Зубакин, Редькин высказались за продолжение. В этом была степень риска, уверенность, граничащая с самонадеянностью. Нелегко было и начальнику цеха Н. П. Поздееву сказать свое слово — в конце концов руководитель отвечает за трату государственных средств. Но он поддержал коммунистов.
Учитывая важность эксперимента, собрание решило продолжить его, обязав специалистов не только следовать рекомендациям ученых НИИ, но и искать свои пути-решения.
Авторитетная поддержка коммунистов в критический момент не только придала уверенность, но и определила дальнейший ход поиска. Директор завода тоже поддержал цеховых исследователей. Конечно, решающее слово было за ним, но лучше, когда за тобой надежный расчет.
Прежде всего творческие силы были брошены на изменение конструкции плазмотрона НИИ. Многие задачи были решены довольно просто. Например, конструктор КБ В. И. Пашнин, проанализировав одну из причин выхода из строя плазмотрона, заявил: «Так у нас же есть детали, что в подобных условиях работают!» Остальное было делом технической разработки.
Затем взялись за другие слабые места. Много мороки было с уплотнением. Пришлось десятки вариантов испытать.
Слесаря Семена Николаевича Сакмарова задело за живое, профессиональная гордость заговорила:
— Что это? Сталевары могут варить какую хочешь сталь, а мы уплотнение не сделаем!
И хотя слесарь уже работал в другом отделении, не бросил начатого дела. Идет, бывало, с работы, не вытерпит: дай загляну, как там плазменная… Потолкует с коллегами, да так и останется, забудет и о времени. Его опыт работы с индукционно-вакуумными печами тут кстати пришелся.
Как-то его совет — изменить конфигурацию одной из деталей — здорово помог. И сейчас эта деталь незаменима.
Порой у разобранной печи, с изуродованной огнем конструкцией, распалялся спор. Сшибались мнения разных полюсов, в технический спор вплетались такие категории человеческого свойства, как самолюбие, упрямство. Иногда люди так и расходились раздраженные. А однажды две противоборствующие группы ударили об заклад. Говорят, в пылу спора один из пессимистов заявил:
— Умнее других хотите быть? Ни институты, ни заграница не могут сделать. Даю слово, что если печь будет на плазме работать — при разливке голой рукой струю стали перерублю…
Страсти накалялись.
— Готовься на больничный, — ответили оптимисты.
На том и разошлись.
И все-таки день ото дня плазма становилась податливее, амплитуда колебаний ее капризов заметно повыравнялась. Повысилась и стойкость деталей.
Все чаще плазменная удивляла разливщиков, заказывая изложницы. Вначале не верили.
— На плазменную? Хватит шутить-то.
Потом стояли и глазели, как на диво — и вправду, сталь-то горячая!
— Пощупай, не веришь если, — говаривал Редькин.
А она все-таки лилась, хоть, и беззаказная, экспериментальная и трижды проклятая за время расплава, издергавшая нервы людей.
Да и то сказать, каждая смена для сталеваров была чем-то сродни полету к Солнцу. Порой раздавался тревожный сигнал — принимай меры! То вдруг вырывается откуда-то пар. Откуда? Промедление недопустимо. Как известно, вода и пламень — две противоборствующие стихии.
— После таких смен, — рассказывал Редькин, — мне и во сне грезилось, что не покидаю пульта управления.
Из сотни опробованных вариантов один оказывался жизнеспособнее. Это подбодряло. Остальное отбрасывалось. Так и шли методом отрицания. Теоретические разработки зачастую были бессильны, приходилось идти на ощупь, эмпирически.
И все же, расплавляя понемножку сталь, плазма расплавляла и людское недоверие. Горячей стали плазменные планерки. Начинались они с вопросов к мастеру Азбукину.
— Как дела? Что сделано? Что нет?
Рассказывал Валерий Дмитриевич не спеша, толково, словно на консилиуме врачей. Однако споров миновать не удавалось. Механики, электрики, теплотехники, технологи — каждый доказывал свое. И зачастую возможности одного не устраивали потребности другого.
Начальник цеха Николай Павлович Поздеев не без умысла сталкивал мнения. Каждое предложение тщательно просвечивалось, проверялось на прочность контраргументами. И тогда начальник давал «добро», когда видел, что количество высказываний перешло в качество и вырисовывается четкий эскиз нового решения проблемы.
И все же порой блестящие предложения тускнели при столкновении с практикой. Или, наоборот, сталевары, слесари доводили наметки инженеров до степени надежности, жизнестойкости.
Так была создана принципиально новая конструкция плазмотрона, который сейчас числится в документах скромно «плазмотрон ЧМЗ». Преимущества его очевидны: дает устойчивое горение дуги, надежен в работе, имеет эффективное охлаждение, возможность быстрой замены.
Он не блещет никелировкой, сложностью, но в работе — это добрый труженик. И хотя бы такой аргумент в его пользу: плазмотрон НИИ стоил пяти автомашин «Волга», а плазмотрон ЧМЗ обходится дешевле колеса любого автомобиля.
Приехали как-то заграничные спецы по плазме и диву даются: что это такое хитрые уральцы напридумывали. Их плазмотрон 2—3 плавки — и конец. А челябинский 20—30 выдюживает. Плазмотрон наш оказался, что русский полушубок: ладно скроен и крепко сшит.
Поющая дуга
Где тайга синей, чем небо, где?
Разве только на таежной на реке Уде,
Где страшней пороги, холодней вода? Где?
Разве только на краю-земли — реке Уде.
Кипит вода в туристском котелке. Блики костра на лицах, на прибрежной волне реки. Горы. Закат. Гитарный перезвон завершает гармонию туристской ночи.
— Видишь, Валера, как играет твоя плазма, только горючего добавляй — и весь сказ, — говорил Феликс Гермелин, подбрасывая сухой валежник.
Азбукин смотрит на золотые переливы на углях. На миг вспыхивает в памяти далекая плазма и гаснет. Не хочется вплетать в туристскую идиллию мысли о трудной мечте. А рядом хлопочет река Уда.
И снова с рассветом в горных теснинах по стремнине летят плоты челябинских металлургов. Дух захватывает от радости полета, когда разыгравшаяся стихия шутки ради бросает на пути скалу, еще миг… вдруг с хохотом пронесет мимо, окатив серебристым холодным дождем. Но уплывают вершины гор, как сказочные дни отпуска, и все чаще у костра, а может быть, от костра, разгорается спор о непокорном детище — плазме. Это их радость и боль.
Нельзя сказать, что дело не двигалось. Новый плазмотрон давал возможность плавить сталь. Но все это были экспериментальные плавки, до промышленного производства было далеко. И вот однажды… Впрочем, по порядку.
Ученые и инженеры вели эксперимент в режимах, согласно трижды проверенным расчетам. Нельзя было не доверять строгой логике формул, учитывался и опыт лабораторных исследований. Выход за пределы расчетов казался бессмысленным, алогичным. У оборудования есть свои пределы.
Но однажды во время регулировки, повинуясь какому-то интуитивному чувству, Зубакин изменил режим. В угоду расчетам дуга должна была погаснуть. Заглянул в печь. Дуга горела. Позвал Азбукина. Тот взглянул на приборы.
— Вот уж действительно неисповедимы пути науки!
Откуда-то издалека пришла на ум фраза: «Только горючего добавляй — и весь сказ».
— Добавь-ка току, Василий Николаевич.
Стрелка поползла вправо.
Еще, еще…
Дуга продолжала гореть. Пошла вверх и температура в печи.
— Еще…
И тут раздался тревожный сигнал — сработал один из датчиков. Печь выключили.
Когда нашли причину, Азбукин обрадовался: всего лишь сгорела второстепенная деталь плазмотрона.
Пока наладили — рассвет пришел. Снова включили на тот же режим. Заструился голубоватый лучик из отверстия. Дуга жила.
На планерке весть стала сенсацией. На таком режиме еще не работала ни одна опытная установка.
— Теперь мы можем расплавить кое-что посложнее, — обрадовался В. Ф. Корнеев, один из активных исследователей плазмы, специалист ЦЗЛ по технологии сталеварения.
Новый режим задал работы и огнеупорщикам. Потребовалось в принципе совершенствовать все основные конструкции печи. В этом направлении особенно помогло содружество с учеными ЦНИИ черной металлургии и НИИ огнеупоров, с которыми ЧМЗ плодотворно работает уже много лет.
Но плазма готовила в ответ новые сюрпризы.
…Вечереет. Вот снова включена дуга. Поднимается температура в печи, вместе с ней теплится надежда: может быть, на этот раз…
Борис Редькин вспоминает наказ мастера: «Попробуй работать на таком режиме…»
Все шло вроде как надо и вдруг… из печи послышалось какое-то пение. Нет, не гудящий звук электрической дуги. Словно неведомый хор каких-то бесов пел и торжественно, и жалобно.
— Что за черт!
Борис заглянул в печь. Плазма горела как-то не так и… пела грустную песню, будто жаловалась.
Наутро в вахтенном журнале сменщики нашли запись:
«Дуга поет! С чего — неизвестно! При режиме таком-то…»
Так в обиходе исследователей появился термин «поющая дуга», а в цехе прошел слух, что из плазменной печи наконец-то получился… музыкальный ящик.
— С чего бы это? — недоуменно пожимали плечами специалисты.
— Очередной фокус, — говорит Поздеев. — Придется в физику элементарных частиц поглубже вгрызаться.
Приходит на ум фраза одной из книг:
«Плазма — настолько сложное состояние вещества, что даже с помощью современных ЭВМ трудно надежно предсказать ее поведение».
Практика еще раз подтвердила это.
Жар холодных чисел
Мы любим все; и жар холодных чисел.
Что происходит в печи? Какие силы влияют на дугу? Как разгадать загадочность?
Вопросы, вопросы… А с микроскопом не заглянешь в микромир плазмы. Цеховики давно уже стащили отовсюду литературу, которая хоть каким-то боком касается плазменной темы, — отечественных авторов и зарубежных. Не густо. Нет ответа на вопросы, что ставит практика.
Длинной вереницей движутся формулы. Мастер Азбукин исписывает листок за листком. Потом все это в кулак — и в корзину. Не то!
В маленьком кабинетике допоздна горит огонек.
После очередного броска в корзину идет на печь. Отвлечься, проведать, взглянуть еще раз на неподдающуюся практике плазму.
Уже за полночь. В цехе безлюдно. Встречается начальник смены.
— И домой, наверное, не уходил? Так от тебя жена откажется…
— И то верно, — подтверждает Зубакин. — Шел бы, Валерий Дмитриевич, до дому, утро вечера мудренее.
— Подожди, Василий Николаевич. Ты же знаешь, как днем трудно работать, не до нас в цехе, кран все время занят. Давай с тобой проверим всю плавку от загрузки до слива. Надо узнать, когда дуга начинает петь.
В глухую ночь в цехе дремотно, гул действует убаюкивающе. Азбукин уже зарисовал дугу в разных стадиях расплава.
— Иди, отдохни пару часов, — предлагает ему Зубакин, — там я лежанку за щитом соорудил. Только смотри, чтоб дома не попало…
Татьяна Борисовна была в курсе всех плазменных дел мужа. Поначалу сетовала на его задержки.
Приходил пораньше, да толку-то. Засиживался снова за книгами, считал, писал, а ночью беспокойно ворочался.
Знала его с институтской скамьи, вместе учились. Если уж ухватился за какую задачку, не отпустит, пока не одолеет.
К плазме ревновала, как к сопернице, но вскоре поняла, что муж нашел именно то, что отвечает его характеру. Чем труднее поиск, тем осмысленнее становится жизнь. Он был рад тому, что нашлось стоящее дело, ведь это тоже личная жизнь. И она перестала сердиться. Вроде даже привыкла. Дочку Леночку утешала:
— У папы важная-преважная цель. Надо помочь ему. Чем? А вот учись хорошо, и ему веселей работать будет.
А когда папа приходил, Леночка жрала на пианино вновь разученные песенки, и Валерий забывал о всех треволнениях дня.
И, конечно, не ради удовольствия приходилось специалистам по плазме сутками пропадать в цехе, иной раз до утра не сомкнув глаз. Не было здесь самопожертвования. Лишь упрямая сила творческого азарта, сознание ответственности за идею, которая уже обошлась государству в копеечку, манящая даль перспективы заставляли идти и идти за миражом плазмы, то ощутимо реальной, то снова исчезающей.
Ученые из ВНИИЭТО бывали наездом, их командировки едва хватало, чтобы ознакомиться с уже пройденным.
Музыкальное амплуа плазмы — было тайное тайных для исследователей. Такое услышали впервые. Что означает печальная песнь дуги? Как ведут себя электроны, ионы газа в условиях высоких температур? Дилетантскими знаниями не объяснишь физику элементарных частиц. Формулы получились сложные, требовалось учесть все влияния на плазму.
И вот однажды расчет показал, какова должна быть дуга в идеальных условиях. Значит, этих условий ей нет в печи. Надо искать причину.
А вот еще катодные пятна — вроде хвостатых головастиков. Они нарушали режим, ухудшали стойкость плазмотрона. В одной из записей в журнале долго упражнялись сталевары, перебирая синонимы, стараясь поточнее отразить суть этих «насекомых».
«Работать не дают всякие пауки, тарантулы, каракурты, фаланги, скорпионы — одним словом, вся эта тварь зловредная».
Надо иметь поистине стоическое терпение, чтоб выдерживать ежедневное испытание этого смутного времени. А длилось оно не дни — месяцы и годы! И если бы к сталеварам, как космонавтам, приставить датчики, то кривая их ночных бдений отразила бы резкие психологические перепады.
И вот в самый критический момент, когда истощались все запасы оптимизма, в цехе появлялся директор Н. А. Тулин. Каждый раз он привозил ворох идей и планов, а главное — уверенность. Несмотря на свое сверхзагруженное время, он никогда не забывал о трудном детище — плазменной. Где только можно, доставал последние сведения, делился с цеховиками своими расчетами, а уезжая, забирал с собою нерешенные задачи, чтобы дома, в ночной тиши, теорией пробить очередную брешь в трудноподдающейся стене практических проблем.
Впрочем, в расчетах участвовали и Н. П. Поздеев, и Ф. А. Гермелин. Каждому хватало работы. Невольно так втянулись в исследования, что по отдельным разделам могли бы чуть ли не на равных спорить с физиками-теоретиками.
Постепенно в тетрадях «плазменников» стали вырисовываться схемы-диаграммы работы плазмы. В разных условиях, режимах. Накопленный опыт помогал все смелее отбрасывать малонадежные варианты.
Иногда замысел упирался в детали, которые днем с огнем не сыщешь не только на заводе, но и в городе, и неизвестно существуют ли таковые вообще в природе. Тогда начальник цеха вручал Азбукину командировку, тот брал рюкзак на плечи и отправлялся за тридевять земель. Побывал на Украине, в Грузии, Средней Азии, в Сибири. Не раз по поручению директора завода наведывался в Москву за помощью в министерство.
И спокойный, немногословный Зубакин, и непоседливый прямолинейный Воинов, и ершистый Редькин, и податливый Федякин — все они как-то дополняли друг друга мудростью ветеранов и дерзостью молодости.
И революция была сделана. Битва за идею, длившаяся более двух лет, была выиграна. Плазма покорилась. Все меньше становилось простоев, все больше стали. И вот уже во всех графиках появилась на равных плазменная печь: для шихтовщиков, разливщиков, крановщиков. На печь уже выделен государственный план. Увеличивающийся поток плазменной стали до конца растопил холод недоверия. Верь не верь, а печь — вот она. Плавит сталь, и нет ни шуму, ни дыму. Вот уж действительно чудо: о том, что печь работает, можно узнать лишь по сигнальным лампам. Храбрый спорщик, обещавший перебить струю голой рукой, обходил печь десятой улицей.
А вот маленькое лирическое отступление.
Говорят, четырехлетний сын Максимка уже побывал у отца на работе и даже заглянул сквозь стеклышко в плазменную печь.
— Красиво, — оценил младший Азбукин работу старшего.
Подошло время, когда в последний раз Василий Николаевич Зубакин слил металл в ковш и сдал смену Борису Редькину.
Сказал:
— Вот и все. На печи порядок, плазма работает. Желаю чистых сплавов.
Снял сталеварскую шляпу, вытер пот со лба. Последний рабочий пот.
Более сорока лет уходил в ковш советской металлургии зубакинский золотой расплав. Словно одна из капелек попала ему на левую сторону груди и засияла Золотой Звездой.
Доблестный солдат металлургии уходил в отставку.
Пройден долгий и славный путь: от прометеева огня до плазмы — родной сестры солнца. И ни на шаг не отступил коммунист, прокладывая дорогу в одной из труднейших областей человеческой деятельности — добывании прочных сталей.
Он был спокоен за свой цех, свою печь. Смена пришла под стать ему, проверенная, прокаленная. Скупые мужские слова товарищей вслед. Заглянул еще раз в отверстие печи. Там пылала плазменная дуга — чуть печально и торжественно.
Овеществленная психология
Назвал я работающую плазму революцией в сталеварении и задумался: не громко ли?
— Достоинства плазмы дают полное право назвать ее будущим металлургии. Экологическая проблема в мировых масштабах заставляет ученых всех стран вплотную заняться освоением плазмы. Челябинская большегрузная печь, работающая на плазме, в режимах, неведомых пока практике, — есть крутой поворот в освоении нового метода, — сказал в коротком интервью бывший директор завода, теперь заместитель министра черной металлургии Н. А. Тулин.
Научно-техническая революция несет в себе заряд уничтожения отживших канонов в технической вере, рушит догматы мышления, привычные и удобные стереотипы, мешающие развитию прогресса.
— Люди поверили в себя, — говорит Н. П. Поздеев, — в силу своих знаний, мастерство. Теперь в сотни раз легче идти дальше, хотя и задачи предстоит решать в сто раз труднее. Мы прошли сложную науку побеждать.
Плазма трудится, и это факт. Но, как известно, революцию не делают герои-одиночки, даже научно-техническую.
Надо отдать должное ученым, что участвовали в теоретической разработке применения плазмы в металлургии, в проектировании, лабораторных исследованиях. Без них, безусловно, немыслимо внедрение идей в практику. Здесь же речь идет о заводских специалистах, без которых идея тоже может остаться невоплощенной в жизнь.
Большой коллектив завода принял участие во внедрении нового способа сталеварения. И все же мы отдаем приоритет тем, кто был на переднем крае. Ведь в любом сражении образуются стратегически важные участки боя, где исход решает мужество, стойкость небольшого подразделения.
В научно-технической революции люди не умирают, но могут умереть идеи, если их не отстоять у полчищ проблем. И решают дело не только формулы-расчеты, но и беззаветная преданность идее. Овеществленной психологией назвал Карл Маркс вещи, сделанные руками человека.
Нельзя умалять роли творческой личности, характера неутомимого первопроходца в техническом прогрессе. Но Эдисоном в наш век трудно объявиться. Им надо сделаться. Не каждый на месте специалистов цеха проявил бы столько фанатического упорства на пути к цели. В их характере отразилась вся та атмосфера поиска, что свойственна инженерии этого цеха. Не каждый бы, но многие из тех, кто делал первые шаги в металлургии не по широкой столбовой дороге, а карабкался по каменистым тропам неизведанного.
Есть у коллектива ЭСПЦ-3 хороший друг, верный товарищ Николай Алексеевич Тулин. Будучи еще начальником цеха, он вырастил здесь целую плеяду специалистов, не просто творческих, но беспокойных, для которых нет непреодолимых преград, есть только непреодоленные. В этом цехе рождается первое слово новой технологии.
Здесь вырос до начальника цеха, стал кандидатом технических наук Н. П. Поздеев, награжденный орденом Ленина.
Только рационализаторские находки Ф. А. Гермелина дали государству полмиллиона рублей экономии.
Если у вас что-то не получается, найдите в ЭСПЦ-3 зам. начальника по оборудованию В. С. Лобанова. Поговорите минут пять и получите огромный заряд творческой уверенности.
Вы встретите здесь восторженного механика отделения Д. М. Улитина, который горд плазмотроном, как поэт первым сборником, одобренным рецензентами.
Можно научиться высокой технической культуре у старшего электрика отделения А. Г. Губарева, под началом которого сделано и сто раз переделано сложнейшее электрооборудование к плазменной печи.
И не только инженеры. Здесь и рабочие предстают в новом качестве. Это рабочие-экспериментаторы.
Говорят, со сталеваром В. И. Федякиным очень легко вести эксперименты, будто они ему приносят самое большое удовольствие. Бориса Редькина знаю давно, с комсомольских лет. Этот человек состоит из убежденности коммуниста, высокой грамотности и неуемной энергии.
Мне нравится своей рабочей простотой, душой нараспашку Евгений Иванович Воинов, работающий с женой в одном цехе. Дал стране не только море стали, но и подготовил внушительную смену: вырастил и выучил трех замечательных сыновей.
А волнения Василия Зубакина были напрасны — сын сам выбрал дорогу отца — стал металлургом.
Много добрых слов можно сказать и о других соратниках по укрощению плазмы, кто помогал решать научные и технические задачи, кто словом и делом помогал в этом нелегком поиске. Таковы люди этого цеха, где творческий труд стал нормой, повседневной жизнью.
Плазменная печь экспонируется на ВДНХ, получены медали всех достоинств, разные авторские свидетельства. Появились первые публикации в специальных журналах.
Солнечная соната
Ужасно много работы у нас впереди, и не представляешь, как я радуюсь этому. Действительно, как это чудесно — быть нужным людям и чувствовать свет в своих ладонях.
Плазменная печь ЧМЗ стала первой ступенью, которая вывела плазменный способ сталеварения на промышленную орбиту черной металлургии.
Черной. Этот эпитет становится относительным. Распахнуто окно в светлую металлургию, где будет работать солнце — неутомимый труженик вселенной.
Уже видится цех без копоти, без шума — залитый голубоватым сиянием…
— Это ему продолжать придется, — кивает Азбукин на своего помощника Владимира Евченко, недавнего выпускника Челябинского политехнического института, которого сразу пленила романтика плазменного поиска, и теперь он стал ее горячим поклонником.
— Что вы, Валерий Дмитриевич, — не соглашается тот. — Ваш звездный час еще впереди…
Прав Владимир. Потому что взят решительный курс к новому солнцу, более значительному, более яркому. Но это тема нового очерка.
Когда я слышу, читаю о нытиках, брюзжащих, недовольных всем и вся, карьеристах, рвачах, мечтающих урвать у государства кусок пожирнее, безвольных искателях смысла жизни, только и занимающихся самокопанием, — мне становится их жаль. Им не дано, как в известной крыловской басне, глянуть вверх и увидеть вечно зеленое дерево жизни, увидеть солнце.
А есть люди, что, не задумываясь, отдают все, что могут, щедро, весело и, отдавая, получают высшее счастье, не символическое, не абстрактное. Настоящее, человеческое. Они могут сутками торчать в цехе, среди металла и огня, и мчаться по горным рекам, могут порой ходить угрюмыми и даже раздраженными, но приходить домой сияющими при маленькой удаче.
В то утро я был очевидцем необычайного зрелища.
— Готово, — сказал сталевар и открыл люк. Перед нами предстал сияющий лик плазмы. Нездешний свет преобразил все вокруг. Померкли люминесцентные лампы. Люди, предметы приобрели призрачные тени.
В десяти шагах от нас бесшумно бушевало маленькое солнце. Словно космический корабль только что доставил на Землю пробу из самого центра Галактики — Солнца. И теперь мы можем, если не прикоснуться, то оказаться с глазу на глаз с божественной плотью.
Сквозь дымчатое стекло я вижу таинственное вещество. Невероятное стало очевидным. Субстанция космоса — в руках человека, он управляет ею, она работает на человека.
Вдруг откуда-то сбоку прорвался могучий луч утреннего солнца. Он наискосок пересек весь цех и прошел точно над плазменной печью. Слились в рукопожатии два творения — небесное и земное.
Упруго зазвенели, ударившись друг о друга, корпускулы света двух лучей, и первые аккорды сонаты Чюрлениса весенним аллегро проплыли над притихшим пролетом. И вплетались в цветомузыку вечнозвучащие слова:
Как ложная мудрость бледнеет и гаснет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце!..
Солнцепоклонники
Послать бы межзвездный корабль к Солнцу, зачерпнуть из него пробу, доставить на Землю и отдать в лабораторию на химанализ. Вот тогда человек до конца разгадал бы загадку вечного светила и, кто знает, взял бы да и создал собственное — по образу и подобию. И зажигал бы по своему хотению.
Дерзкая мечта. Но разве не было великой дерзостью первобытного человека приручить огонь?
«Миллион лет назад обнаженный человек на пустынной северной тропе увидел, как в дерево ударила молния. Его племя бежало в ужасе, а он голыми руками схватил, обжигаясь, головню и, защищая ее телом от дождя, торжествующе ринулся к своей пещере, где, пронзительно рассмеявшись, швырнул головню в кучу сухих листьев и даровал соплеменникам лето. И люди, дрожа, подползли к огню, протянули к нему трепещущие руки… Так огонь стал достоянием людей».
Это отрывок из замечательного фантастического рассказа Рэя Бредбери «Золотые яблоки солнца». В нем известный фантаст славит человека, дерзнувшего подлететь к самому Солнцу и взять из него пробу. Тропинка, по которой бежал первобытный человек с горящей головней, вывела в космос. Таков путь освоения вселенской плазмы человечеством.
«Ближе… ближе… металлическая рука погрузила чашу в пылающую топку, в бестелесное тело, в бесплотную плоть Солнца. Она зачерпнула частицу божественной плоти, каплю крови вселенной, пламенной мысли, ослепительной мудрости, которая разметила и проложила Млечный Путь, пустила планеты по их орбитам. Плотно закрытая чаша, рассыпая желтые цветы и белые звезды, исчезла в чреве корабля.
Командир закрыл люк.
— Готово!
Корабль сделал полный оборот и устремился прочь».
Когда Рэй Бредбери писал свой рассказ, первый в мире космонавт еще только готовился к полету. За полтора десятка лет реальность догнала фантастику. Человек дотянулся до Венеры и Марса. Да и до Солнца — рукой подать.
Но человек нетерпелив. Ему вынь да положь солнце на ладонь прямо сейчас. Почему бы не создать свое, рукотворное. И начал он творить земное светило, движимый вечной страстью к познанию. И сотворил, создал свое лабораторное Солнце в миниатюре. Для астрофизиков — ключ к изучению вселенского вещества — плазмы, из которой состоит мироздание.
Но человеку мало иметь подопытное солнце. Он хочет обучить его профессии. Как только удалось в лаборатории из электрической дуги и газа «вылепить» плазму (по-гречески «плазма» значит «вылепленный»), ученые сразу же определили постулат нового вещества — варить сталь.
Но от благих пожеланий до конечной цели — путь в тысячу и одну проблему. Ведь, как известно, гладко бывает только на листе ватмана, а в металлургии, образно говоря, надо танцевать от печки, в которой должны быть созданы все условия для жизни небесного вещества.
Пока это всего лишь мечты о могучей плазме, и холодные цифры научных расчетов, еще не превратились в жаркий сгусток солнечной энергии.
На рассвете
В тот день у Зубакина была смена как смена, сталеплавильный пролет жил своей обычной горячей жизнью. Полыхали топки печей, натужно-монотонно ревели дуги, сталевары вели привычный диалог с огнем.
Печь эта в ЭСПЦ-3 ЧМЗ отличается от других разве тем, что в ней плавят самые ответственные сплавы. Потому, видимо, и подобрались здесь сталевары особой рабочей марки: Герой Социалистического Труда Василий Николаевич Зубакин и кавалер орденов Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени Евгений Иванович Воинов. Есть и без титулов, молодежь: Борис Редькин, Александр Федякин, но той же сталеварской школы.
О Василии Зубакине газеты пишут часто. Где освоение новых методов сталеварения, туда и направляют Зубакина.
И вот эта смена… В преддверии утра даже звуки в цехе какие-то сонные, кажется, жизнь в нем идет замедленно, не спеша. Ночная смена всегда труднее. Особенно с годами. «До пенсии — рукой подать, каких-то года два, а там…»
Зубакин даже не мог представить, что будет там… Что значит каждую ночь спать дома, никуда не спешить, ни о чем не думать. За свою жизнь треть ночей он провел у огня. Каким же оно будет вечное безмолвие, безлюдие в уютном мире коммунальной квартиры?
Зубакину порой самому непонятно, чем приворожила эта работа у жерла «действующего вулкана». Есть и другие профессии, спокойней и ничуть не хуже…
Сам себе признавался:
— Нет, Василий, не по тебе другие профессии. Уважаешь ты, к примеру, слесарное ремесло, да ведь не пошел бы в слесари. Нет. Ну а сыну что посоветуешь?
Вопрос оставался открытым. Начиналось боренье чувств. Так устроено родительское сердце — оно всегда хочет оградить детей от перенесенных им самим перегрузок.
Мысли прервал подручный:
— Может быть, допинг пора давать?
— Пора, пожалуй.
Дали кислород. Металл заклокотал. Из открытого зева кверху пошли клубы дыма — выгорал углерод.
Скачали шлак, взяли пробу. Вскоре лаборатория сообщила по селектору результат плавки.
— Ну что, вот и финиш.
Василий Зубакин встает из-за столика в щитовой, бросает взгляд на приборы, идет к печи, заглядывает внутрь.
Кипящий сплав, гудящие дуги. Все как было, все как есть.
Два десятка лет назад он первым зажег в этом цехе электрическую дугу.
Еще раз мельком взглянув на приборы, привычным движением нажимает кнопку на щите управления. Печь покорно стихает.
Здесь хочется применить кинематографический прием и повторить кадр.
«Привычным движением нажимает кнопку. Печь стихает». Стоп-кадр. Остановим мгновение. Никто этого не заметил и не запомнил. Все было обыденно, буднично. А в печи погасла электрическая дуга. На этот раз, чтобы больше никогда не появиться вновь. Сталевар выключил ее время. Никто не заметил, что в металлургии произошла смена эпох.
Жаль, что наши кинодокументалисты не следят за этой бесшумной революцией, и исторические моменты остаются за кадром.
…Слит последний металл. Печь медленно остывала. Смену на этот раз никто не принимал.
Когда Зубакин вышел из цеха, было еще темно, тихо. Где-то за дымкой, за тридевять земель, угадывалось осеннее солнце. Трудно, но упрямо разгоралась далекая заря.
Ушли в разведку
Взревели турбины Ту-104.
— Точь-в-точь наши печи… — сказал кто-то из пассажиров.
Старт. Разбег. Взлет. Трасса Челябинск — Москва. Через пару часов в столице высадился десант — двенадцать уральских металлургов.
За день до того в кабинете начальника ЭСПЦ-3 состоялось совещание. Прибыл на него директор завода Н. А. Тулин. Предстояла важная миссия: взяться за освоение плазмы и сделать возможным ее использование в черной металлургии. Для этого надо было ознакомиться с нею в условиях научной лаборатории — провести глубокую разведку. Москвичи-ученые пригласили челябинцев-производственников, чтоб те воочию убедились в существовании для них пока еще таинственной плазмы. Да и для самого директора лик плазмы в сталеварской печи маячил каким-то туманным видением. Но сегодня мечта начала обретать реальные контуры.
И вновь в нем проснулся разведчик, то мерил по-пластунски нейтральную полосу от своего окопа до вражеского и обратно. Будто опять, как и в те сорок трудные годы, вел он своих товарищей на важное задание. Видно, навсегда остался жить в душе тот лейтенант-разведчик, что прошел всю войну в тревожных ночах, под взрывами ракет и снарядов.
В цех пришел в опаленной войной гимнастерке, позванивая наградами. Назначили мастером. Рабочие сразу же заметили «нестандартность» нового руководителя. Ни свет, ни заря он уже в цехе. Одному нагоняй за халатность сделает, другому за то, что небритый на работу пришел, третьему анекдот расскажет, четвертому советом по личному делу поможет, а то и заявление на ходу подпишет. Этой привычке не изменил и тогда, когда стал начальником цеха. Рабочих кадровых и сейчас знает по имени-отчеству.
Рассказывают, что уж очень он любит природу уральскую. Всем югам предпочитает озеро Увильды, где цеховая база отдыха. Даже сейчас, когда уже заместитель министра. И те тополя, что шумят вокруг цеха, ему обязаны.
По его указанию должен был каждый посадить по дереву. А сам выходил, прихватив лопату, с бригадами и садил по два дерева. Шумит листвой внутризаводская роща. Уж кроны сомкнулись.
А плазма? Она ведь тоже служит природе — огонь без дыма и копоти. Увлекшись ею, увлек и других. Взял на себя не только стратегию финансирования и научно-технического обеспечения, но и самолично участвовал в эксперименте, на равных со всеми.
…Москва встретила приветливо, современными удобствами гостиниц. Потом лекции, экскурсии в лаборатории.
Люди от печей, бывалые практики, пришли в храм науки, чтобы взглянуть на священный огонь — плазму. Но пришли не поклониться, а взглянуть на нее хозяйским глазом и прикинуть: нельзя ли это божество обучить своему ремеслу.
В лабораториях ВНИИ электротермического оборудования работали миниатюрные печи. В них-то уральские сталевары впервые и увидели таинственную плазму.
Через несколько лет Евгений Иванович Воинов не без снисходительности скажет: «Одно дело в этих горшочках получить плазму, другое — в настоящей печи».
Но в этот момент состоялось почтительное знакомство. Так четыре института — ВНИИЭТО, ЦНИИчермет, Восточный институт огнеупоров, Челябинский ГИПРОмез — и завод стали проводниками идеи укрощения плазмы. Пройдя по лабораториям, прослушав рассказы о свойствах, характере плазмы — раскаленном газе в сильно ионизированном состоянии с примерно равной концентрацией электронов и положительно заряженных ионов, — челябинцы вернулись на завод. А вместе с ними переступила порог черной металлургии и научная идея, таящая в себе громадный потенциал возможностей, разрушающая коренные каноны металлургии.
К а н о н п е р в ы й. Издавна сталевар стремится к идеалу: получить чистый сплав, чтоб был, как по заказу, то есть какой запрограммирован. Но никакие приборы, никакая интуиция, никакая практика не могут служить неизменной гарантией: слишком много сил влияют на «траекторию» плавки, чтобы каждый раз попадать точно в заданный химанализ. При открытой выплавке сплав насыщается углеродом от электродов, приходится его «выжигать» кислородом, а вместе с ним улетучиваются и легкоплавкие, часто дорогостоящие металлы. Действует на сплав состав шихты, температурный режим, количество добавок, качество электродов, даже окружающая атмосфера.
Поэтому идет извечная борьба за чистый сплав, за сталь по заказу.
Плазма обещает: осторожно расплавить шихту, не тронув компоненты, все сохранить в заданном количестве. Не нужны электроды, не нужен кислород. Расплав можно программировать на ЭВМ, управлять автоматикой. Это означает творческое раздолье для создания новых композиций сталей и сплавов.
К а н о н в т о р о й. На легирование и рафинирование сплава расходуется немало дорогостоящих материалов. Сотни килограммов приходится сталеварам перебросать в печь за смену, каждый компонент вывесив с точностью до грамма. Кажется, от этого никуда не уйдешь.
В новом производстве есть возможность заменить добавки, подавая в печь газовые смеси. Сплав дешевеет, труд облегчается.
К а н о н т р е т и й. Гудящие жаркие печи, дымящие трубы, сталевар, прикрывающий лицо рукой, — извечный образ черной металлургии.
Миллионы рублей тратятся на газоочистные сооружения. А проблема очистки газов все еще далека от разрешения. Вся беда в том, что дым заводских труб — это злой джин, выпущенный из бутылки. Попробуй его одолеть!
Идея использования плазмы под корень подрубает проблему: дух не должен быть выпущен на волю. Плазменная печь работает без дыма.
Обрывается вторая наследственная черта сталеварения — шум. Плазма бесшумна. В наш век — это тоже одно из ценнейших свойств производства.
Герметично закупоренная печь уменьшает до минимума встречи человека с огнем.
Все это полностью меняет психологию труда сталевара, решает острейшую кадровую проблему.
Таким образом, идея плазмы, разрушив каноны, совершает в металлургии не только техническую, но и социальную революцию.
Прелюдия
Наступил день и час. С утра не покидало волнение инженера Валерия Азбукина, назначенного мастером плазменной печи. То получал указания, то сам давал… Впрочем, предстартовая лихорадка охватила все службы цеха. Не только сталевары, ученые из НИИ сосредоточенно проверяли каждую мелочь. Озабоченно хлопотали тут же помощник начальника цеха по оборудованию В. С. Лобанов, механик Д. М. Улитин, старшие электрики А. Г. Губарев, А. Я. Силаев… Каждый ощущал свою причастность к чему-то большому и новому. Сталевары уже прослышали о том, что сегодня включат плазму. Простое человеческое любопытство брало верх над профессиональным.
— Готов ваш примус? — спрашивали сталеваров плазменной печи.
Тем было не до любопытных. Шли последние приготовления.
Так уж получилось: кем-то оброненное насмешливое слово «примус» отразило точную суть этого агрегата. «Примус» — значит «первый».
Вместо электродов наверху печи появилось причудливое сооружение — так называемый плазмотрон. Замысловатый, с никелированными отростками, шлангами, он чем-то напоминал многорукое индийское божество. С благоговением взирали цеховики на это чудо, преклоняясь перед сложностью и загадочностью научного детища.
Людей, причастных к новшеству, весь день не покидало торжественное настроение, словно готовился старт ракеты. На «премьеру» приехал и директор завода Н. А. Тулин. Его давняя мечта стала обретать реальные контуры. Это он несколько лет назад, зацепившись за идею, что ему предложили ученые, решил отвести для плазменной печи уголок в цехе.
Поздно вечером, 27 декабря 1970 года, сталевар Василий Николаевич Зубакин по сигналу начальника цеха Николая Павловича Поздеева, сказав гагаринское «Поехали», включил газ и дал напряжение на катод плазмотрона. Все замерли, что же будет? Ничего. Только сквозь смотровое отверстие просочился голубой лучик — в печи что-то засветилось.
Нетерпеливый Борис Редькин первым заглянул внутрь. С катода рвалась струя пламени, ударялась о шихту и завихрялась, создавая точное подобие пламени стартующей ракеты.
Всем не терпелось взглянуть, словно на пришельца из космоса, на сотворенную людьми крошечную частицу солнца.
Когда открыли люк печи, какой-то нездешний чуть голубоватый свет озарил лица людей, затмил лампы дневного света, и неясные новые тени затрепетали по пролету.
Плазма родилась. Революция свершилась.
Но не долго длилось триумфальное шествие новой эры сталеварения. Нежданно-негаданно надвинулись целые полчища проблем. Они плотным кольцом окружили молодую науку, едва отвоевавшую крошечный плацдарм на заводской территории.
Встал извечный вопрос: быть или не быть? Жить или не жить плазме в рабочей среде черной металлургии?
Началась битва.
Сражение за сверхвысокую температуру против сверхвысокой температуры.
Парадокс? Но это было так.
После первых очарований потянулась цепь сплошных разочарований. Плазма не хотела подчиняться людской воле. Дуга рвалась, вопреки всем расчетам.
Начался мозговой штурм. У начальника цеха Н. П. Поздеева часами кипели «плазменные» дискуссии. Порой в спорах маячила истина, загоралась надежда, что на этот раз… если сделать вот так… Энергия всеобщего вдохновения могла расплавить ту сталь, что не под силу было плазме — так и передавали из смены в смену «козла» в печи.
А плазма — это неосязаемое вещество, едва появившись, исчезала. Практическая суть яро не хотела укладываться в прокрустово ложе конструкторских формул.
Дуга сопротивлялась, дуга не хотела трудиться, пыталась вырваться из ломовой телеги черной металлургии. Потому что, как сказал поэт, в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань.
Порой удавалось ее обуздать, словно утомленная, она горела тихо, ровно, металл начинал плавиться. И тут снова обнаруживалось ее коварство: заветная сверхтемпература переходила границы дозволенного и плавила то, что ее создало — плазмотрон, футеровку, сам катод.
Тогда начиналась борьба с той самой температурой…
«В чем дело? — спросит читатель. — Ведь установка проектировалась не на авось, а на строгих научных расчетах, испытаниях. Работала же плазма в лабораторных печах».
В том-то и суть, что от лаборатории до завода оказалась дистанция огромного размера. Все равно, что испытание в лабораториях первых моделей реактивных двигателей до настоящих полетов в воздухе.
Заимствовать чей-то опыт? Но его не было. Большегрузных плазменных печей не было еще не только в нашей стране, но и по крайней мере в Европе. Строгая тайна окружала исследования.
Спроектированный агрегат был всего лишь расчетной установкой, перенесенной с ватмана КБ в цех.
Поэтому и приходилось продираться сквозь дебри неизвестности, воевать с неожиданностями, бороться с очевидностями. Здесь все было впервые. Не хватало даже технических терминов, приходилось тут же, походя, их придумывать.
На первый взгляд плазма — это всего лишь та же самая электрическая дуга, только в газовой среде, и известна ученым давным-давно. Но если бы все было так архипросто, давно бы она работала в печах металлургии. В том-то и дело, что к совершенству путь всегда долог, нелегок и цель не всегда достижима.
И нет труда изнурительнее, чем прокладывать дорогу.
Постепенно интерес к плазме остывал. День проходил за днем, месяц за месяцем, цеховая жизнь шла своим чередом. В соседних печах клокотал металл, ревели испытанные электродуги и, кажется, еще громче, словно торжествуя над неудачливым конкурентом.
Здесь боролись за лучшую сталь, решали свои повседневные проблемы, огорчались и радовались. Все было зримо, ясно и понятно. Только на плазменной печи продолжалась бесконечная карусель бесчисленных переделок.
— Ну как, алхимики, что там варите целый месяц? — говорили, походя, сталевары.
Зубакин отмалчивался, а на душе творилось всякое. Порой казалось, что они действительно толкут воду в ступе. И готов был согласиться с Воиновым, когда тот предлагал:
— А не пойти ли, Василий, нам к начальнику… Сердце не на месте, когда кругом люди делом заняты, а мы вроде в жмурки играем.
В вахтенном журнале сквозь сухие столбцы цифр, технических терминов, то и дело прорывались людские эмоции.
«Всю смену проплясал возле печи, — дуга рвется!», «Работать не дают паразитки»!, «Опять катод сгорел — хоть ты лопни!».
У начальника цеха Николая Павловича Поздеева по-прежнему собирались по средам плазменные планерки. Хотя и шло обсуждение дальнейших планов, но не было уже прежнего огня, зато так и витал в воздухе вопрос: «А не пора ли прикрыть?» Все больше крепло убеждение: идея пришлась не ко двору.
Кончалась планерка, и руководителей цеха захлестывали текущие заботы. Цех большой — целый завод, и варятся здесь сложнейшие стали и сплавы. Заказы со всей страны и за рубеж.
Эксперимент в условиях действующего производства, — дело не шуточное. Например, кому дать кран или послать ремонтников? На печь, которая дает сталь сегодня, или на ту, где «неизвестно что делают…» Вот и приходится экспериментаторам под других подделываться. Пробовали больше в ночные смены. По словам сталеваров, «чтоб в ногах у других не путаться».
Возглас Воинова: «Так дело не пойдет!» — оправдался сполна. Неспроста им было сказано это в самом начале эксперимента. Взглянув тогда на плазмотрон, бывалый сталевар представил, как все это будет выглядеть в действии, практически, в условиях высоких температур.
Плазмотрон вскоре начал трещать по всем швам. Померкла никелировка, одну за другой пришлось заменять детали.
Стало очевидно: плазмотрон неработоспособен.
Неумолимо встал вопрос: что делать?
Сквозь дебри неизвестности
Озабоченно проходило партийное собрание цеха. Было над чем задуматься. Завод несет от эксперимента немалые убытки. Приходится не только покрывать внутренние расходы, но и платить солидную ренту по договорам научно-исследовательским институтам. А просвета не видать. Сколько бы ценнейшей стали могла выдать печь обычным способом!
К трезвому голосу экономики нельзя было не прислушаться.
Когда суть вопроса была высказана, секретарь парткома негромко спросил:
— Что будем делать дальше, товарищи коммунисты?
Вопрос не был дискуссионным. Все понимали, что в поиске нередко попадается гранитная стена очевидности. Хоть головой бейся о нее. Для всех была очевидна неодолимость проблем. Практика отвергала все расчеты.
Дальнейшую судьбу эксперимента должно было решить уже не техническое обоснование, а чисто психологическое, нравственное заключение — сложить оружие или продолжать борьбу.
Все ждали слова тех, кто непосредственно вел эксперимент. Гермелин, Азбукин, Зубакин, Редькин высказались за продолжение. В этом была степень риска, уверенность, граничащая с самонадеянностью. Нелегко было и начальнику цеха Н. П. Поздееву сказать свое слово — в конце концов руководитель отвечает за трату государственных средств. Но он поддержал коммунистов.
Учитывая важность эксперимента, собрание решило продолжить его, обязав специалистов не только следовать рекомендациям ученых НИИ, но и искать свои пути-решения.
Авторитетная поддержка коммунистов в критический момент не только придала уверенность, но и определила дальнейший ход поиска. Директор завода тоже поддержал цеховых исследователей. Конечно, решающее слово было за ним, но лучше, когда за тобой надежный расчет.
Прежде всего творческие силы были брошены на изменение конструкции плазмотрона НИИ. Многие задачи были решены довольно просто. Например, конструктор КБ В. И. Пашнин, проанализировав одну из причин выхода из строя плазмотрона, заявил: «Так у нас же есть детали, что в подобных условиях работают!» Остальное было делом технической разработки.
Затем взялись за другие слабые места. Много мороки было с уплотнением. Пришлось десятки вариантов испытать.
Слесаря Семена Николаевича Сакмарова задело за живое, профессиональная гордость заговорила:
— Что это? Сталевары могут варить какую хочешь сталь, а мы уплотнение не сделаем!
И хотя слесарь уже работал в другом отделении, не бросил начатого дела. Идет, бывало, с работы, не вытерпит: дай загляну, как там плазменная… Потолкует с коллегами, да так и останется, забудет и о времени. Его опыт работы с индукционно-вакуумными печами тут кстати пришелся.
Как-то его совет — изменить конфигурацию одной из деталей — здорово помог. И сейчас эта деталь незаменима.
Порой у разобранной печи, с изуродованной огнем конструкцией, распалялся спор. Сшибались мнения разных полюсов, в технический спор вплетались такие категории человеческого свойства, как самолюбие, упрямство. Иногда люди так и расходились раздраженные. А однажды две противоборствующие группы ударили об заклад. Говорят, в пылу спора один из пессимистов заявил:
— Умнее других хотите быть? Ни институты, ни заграница не могут сделать. Даю слово, что если печь будет на плазме работать — при разливке голой рукой струю стали перерублю…
Страсти накалялись.
— Готовься на больничный, — ответили оптимисты.
На том и разошлись.
И все-таки день ото дня плазма становилась податливее, амплитуда колебаний ее капризов заметно повыравнялась. Повысилась и стойкость деталей.
Все чаще плазменная удивляла разливщиков, заказывая изложницы. Вначале не верили.
— На плазменную? Хватит шутить-то.
Потом стояли и глазели, как на диво — и вправду, сталь-то горячая!
— Пощупай, не веришь если, — говаривал Редькин.
А она все-таки лилась, хоть, и беззаказная, экспериментальная и трижды проклятая за время расплава, издергавшая нервы людей.
Да и то сказать, каждая смена для сталеваров была чем-то сродни полету к Солнцу. Порой раздавался тревожный сигнал — принимай меры! То вдруг вырывается откуда-то пар. Откуда? Промедление недопустимо. Как известно, вода и пламень — две противоборствующие стихии.
— После таких смен, — рассказывал Редькин, — мне и во сне грезилось, что не покидаю пульта управления.
Из сотни опробованных вариантов один оказывался жизнеспособнее. Это подбодряло. Остальное отбрасывалось. Так и шли методом отрицания. Теоретические разработки зачастую были бессильны, приходилось идти на ощупь, эмпирически.
И все же, расплавляя понемножку сталь, плазма расплавляла и людское недоверие. Горячей стали плазменные планерки. Начинались они с вопросов к мастеру Азбукину.
— Как дела? Что сделано? Что нет?
Рассказывал Валерий Дмитриевич не спеша, толково, словно на консилиуме врачей. Однако споров миновать не удавалось. Механики, электрики, теплотехники, технологи — каждый доказывал свое. И зачастую возможности одного не устраивали потребности другого.
Начальник цеха Николай Павлович Поздеев не без умысла сталкивал мнения. Каждое предложение тщательно просвечивалось, проверялось на прочность контраргументами. И тогда начальник давал «добро», когда видел, что количество высказываний перешло в качество и вырисовывается четкий эскиз нового решения проблемы.
И все же порой блестящие предложения тускнели при столкновении с практикой. Или, наоборот, сталевары, слесари доводили наметки инженеров до степени надежности, жизнестойкости.
Так была создана принципиально новая конструкция плазмотрона, который сейчас числится в документах скромно «плазмотрон ЧМЗ». Преимущества его очевидны: дает устойчивое горение дуги, надежен в работе, имеет эффективное охлаждение, возможность быстрой замены.
Он не блещет никелировкой, сложностью, но в работе — это добрый труженик. И хотя бы такой аргумент в его пользу: плазмотрон НИИ стоил пяти автомашин «Волга», а плазмотрон ЧМЗ обходится дешевле колеса любого автомобиля.
Приехали как-то заграничные спецы по плазме и диву даются: что это такое хитрые уральцы напридумывали. Их плазмотрон 2—3 плавки — и конец. А челябинский 20—30 выдюживает. Плазмотрон наш оказался, что русский полушубок: ладно скроен и крепко сшит.
Поющая дуга
Где тайга синей, чем небо, где?
Разве только на таежной на реке Уде,
Где страшней пороги, холодней вода? Где?
Разве только на краю-земли — реке Уде.
Кипит вода в туристском котелке. Блики костра на лицах, на прибрежной волне реки. Горы. Закат. Гитарный перезвон завершает гармонию туристской ночи.
— Видишь, Валера, как играет твоя плазма, только горючего добавляй — и весь сказ, — говорил Феликс Гермелин, подбрасывая сухой валежник.
Азбукин смотрит на золотые переливы на углях. На миг вспыхивает в памяти далекая плазма и гаснет. Не хочется вплетать в туристскую идиллию мысли о трудной мечте. А рядом хлопочет река Уда.
И снова с рассветом в горных теснинах по стремнине летят плоты челябинских металлургов. Дух захватывает от радости полета, когда разыгравшаяся стихия шутки ради бросает на пути скалу, еще миг… вдруг с хохотом пронесет мимо, окатив серебристым холодным дождем. Но уплывают вершины гор, как сказочные дни отпуска, и все чаще у костра, а может быть, от костра, разгорается спор о непокорном детище — плазме. Это их радость и боль.
Нельзя сказать, что дело не двигалось. Новый плазмотрон давал возможность плавить сталь. Но все это были экспериментальные плавки, до промышленного производства было далеко. И вот однажды… Впрочем, по порядку.
Ученые и инженеры вели эксперимент в режимах, согласно трижды проверенным расчетам. Нельзя было не доверять строгой логике формул, учитывался и опыт лабораторных исследований. Выход за пределы расчетов казался бессмысленным, алогичным. У оборудования есть свои пределы.
Но однажды во время регулировки, повинуясь какому-то интуитивному чувству, Зубакин изменил режим. В угоду расчетам дуга должна была погаснуть. Заглянул в печь. Дуга горела. Позвал Азбукина. Тот взглянул на приборы.
— Вот уж действительно неисповедимы пути науки!
Откуда-то издалека пришла на ум фраза: «Только горючего добавляй — и весь сказ».
— Добавь-ка току, Василий Николаевич.
Стрелка поползла вправо.
Еще, еще…
Дуга продолжала гореть. Пошла вверх и температура в печи.
— Еще…
И тут раздался тревожный сигнал — сработал один из датчиков. Печь выключили.
Когда нашли причину, Азбукин обрадовался: всего лишь сгорела второстепенная деталь плазмотрона.
Пока наладили — рассвет пришел. Снова включили на тот же режим. Заструился голубоватый лучик из отверстия. Дуга жила.
На планерке весть стала сенсацией. На таком режиме еще не работала ни одна опытная установка.
— Теперь мы можем расплавить кое-что посложнее, — обрадовался В. Ф. Корнеев, один из активных исследователей плазмы, специалист ЦЗЛ по технологии сталеварения.
Новый режим задал работы и огнеупорщикам. Потребовалось в принципе совершенствовать все основные конструкции печи. В этом направлении особенно помогло содружество с учеными ЦНИИ черной металлургии и НИИ огнеупоров, с которыми ЧМЗ плодотворно работает уже много лет.
Но плазма готовила в ответ новые сюрпризы.
…Вечереет. Вот снова включена дуга. Поднимается температура в печи, вместе с ней теплится надежда: может быть, на этот раз…
Борис Редькин вспоминает наказ мастера: «Попробуй работать на таком режиме…»
Все шло вроде как надо и вдруг… из печи послышалось какое-то пение. Нет, не гудящий звук электрической дуги. Словно неведомый хор каких-то бесов пел и торжественно, и жалобно.
— Что за черт!
Борис заглянул в печь. Плазма горела как-то не так и… пела грустную песню, будто жаловалась.
Наутро в вахтенном журнале сменщики нашли запись:
«Дуга поет! С чего — неизвестно! При режиме таком-то…»
Так в обиходе исследователей появился термин «поющая дуга», а в цехе прошел слух, что из плазменной печи наконец-то получился… музыкальный ящик.
— С чего бы это? — недоуменно пожимали плечами специалисты.
— Очередной фокус, — говорит Поздеев. — Придется в физику элементарных частиц поглубже вгрызаться.
Приходит на ум фраза одной из книг:
«Плазма — настолько сложное состояние вещества, что даже с помощью современных ЭВМ трудно надежно предсказать ее поведение».
Практика еще раз подтвердила это.
Жар холодных чисел
Мы любим все; и жар холодных чисел.
Что происходит в печи? Какие силы влияют на дугу? Как разгадать загадочность?
Вопросы, вопросы… А с микроскопом не заглянешь в микромир плазмы. Цеховики давно уже стащили отовсюду литературу, которая хоть каким-то боком касается плазменной темы, — отечественных авторов и зарубежных. Не густо. Нет ответа на вопросы, что ставит практика.
Длинной вереницей движутся формулы. Мастер Азбукин исписывает листок за листком. Потом все это в кулак — и в корзину. Не то!
В маленьком кабинетике допоздна горит огонек.
После очередного броска в корзину идет на печь. Отвлечься, проведать, взглянуть еще раз на неподдающуюся практике плазму.
Уже за полночь. В цехе безлюдно. Встречается начальник смены.
— И домой, наверное, не уходил? Так от тебя жена откажется…
— И то верно, — подтверждает Зубакин. — Шел бы, Валерий Дмитриевич, до дому, утро вечера мудренее.
— Подожди, Василий Николаевич. Ты же знаешь, как днем трудно работать, не до нас в цехе, кран все время занят. Давай с тобой проверим всю плавку от загрузки до слива. Надо узнать, когда дуга начинает петь.
В глухую ночь в цехе дремотно, гул действует убаюкивающе. Азбукин уже зарисовал дугу в разных стадиях расплава.
— Иди, отдохни пару часов, — предлагает ему Зубакин, — там я лежанку за щитом соорудил. Только смотри, чтоб дома не попало…
Татьяна Борисовна была в курсе всех плазменных дел мужа. Поначалу сетовала на его задержки.
Приходил пораньше, да толку-то. Засиживался снова за книгами, считал, писал, а ночью беспокойно ворочался.
Знала его с институтской скамьи, вместе учились. Если уж ухватился за какую задачку, не отпустит, пока не одолеет.
К плазме ревновала, как к сопернице, но вскоре поняла, что муж нашел именно то, что отвечает его характеру. Чем труднее поиск, тем осмысленнее становится жизнь. Он был рад тому, что нашлось стоящее дело, ведь это тоже личная жизнь. И она перестала сердиться. Вроде даже привыкла. Дочку Леночку утешала:
— У папы важная-преважная цель. Надо помочь ему. Чем? А вот учись хорошо, и ему веселей работать будет.
А когда папа приходил, Леночка жрала на пианино вновь разученные песенки, и Валерий забывал о всех треволнениях дня.
И, конечно, не ради удовольствия приходилось специалистам по плазме сутками пропадать в цехе, иной раз до утра не сомкнув глаз. Не было здесь самопожертвования. Лишь упрямая сила творческого азарта, сознание ответственности за идею, которая уже обошлась государству в копеечку, манящая даль перспективы заставляли идти и идти за миражом плазмы, то ощутимо реальной, то снова исчезающей.
Ученые из ВНИИЭТО бывали наездом, их командировки едва хватало, чтобы ознакомиться с уже пройденным.
Музыкальное амплуа плазмы — было тайное тайных для исследователей. Такое услышали впервые. Что означает печальная песнь дуги? Как ведут себя электроны, ионы газа в условиях высоких температур? Дилетантскими знаниями не объяснишь физику элементарных частиц. Формулы получились сложные, требовалось учесть все влияния на плазму.
И вот однажды расчет показал, какова должна быть дуга в идеальных условиях. Значит, этих условий ей нет в печи. Надо искать причину.
А вот еще катодные пятна — вроде хвостатых головастиков. Они нарушали режим, ухудшали стойкость плазмотрона. В одной из записей в журнале долго упражнялись сталевары, перебирая синонимы, стараясь поточнее отразить суть этих «насекомых».
«Работать не дают всякие пауки, тарантулы, каракурты, фаланги, скорпионы — одним словом, вся эта тварь зловредная».
Надо иметь поистине стоическое терпение, чтоб выдерживать ежедневное испытание этого смутного времени. А длилось оно не дни — месяцы и годы! И если бы к сталеварам, как космонавтам, приставить датчики, то кривая их ночных бдений отразила бы резкие психологические перепады.
И вот в самый критический момент, когда истощались все запасы оптимизма, в цехе появлялся директор Н. А. Тулин. Каждый раз он привозил ворох идей и планов, а главное — уверенность. Несмотря на свое сверхзагруженное время, он никогда не забывал о трудном детище — плазменной. Где только можно, доставал последние сведения, делился с цеховиками своими расчетами, а уезжая, забирал с собою нерешенные задачи, чтобы дома, в ночной тиши, теорией пробить очередную брешь в трудноподдающейся стене практических проблем.
Впрочем, в расчетах участвовали и Н. П. Поздеев, и Ф. А. Гермелин. Каждому хватало работы. Невольно так втянулись в исследования, что по отдельным разделам могли бы чуть ли не на равных спорить с физиками-теоретиками.
Постепенно в тетрадях «плазменников» стали вырисовываться схемы-диаграммы работы плазмы. В разных условиях, режимах. Накопленный опыт помогал все смелее отбрасывать малонадежные варианты.
Иногда замысел упирался в детали, которые днем с огнем не сыщешь не только на заводе, но и в городе, и неизвестно существуют ли таковые вообще в природе. Тогда начальник цеха вручал Азбукину командировку, тот брал рюкзак на плечи и отправлялся за тридевять земель. Побывал на Украине, в Грузии, Средней Азии, в Сибири. Не раз по поручению директора завода наведывался в Москву за помощью в министерство.
И спокойный, немногословный Зубакин, и непоседливый прямолинейный Воинов, и ершистый Редькин, и податливый Федякин — все они как-то дополняли друг друга мудростью ветеранов и дерзостью молодости.
И революция была сделана. Битва за идею, длившаяся более двух лет, была выиграна. Плазма покорилась. Все меньше становилось простоев, все больше стали. И вот уже во всех графиках появилась на равных плазменная печь: для шихтовщиков, разливщиков, крановщиков. На печь уже выделен государственный план. Увеличивающийся поток плазменной стали до конца растопил холод недоверия. Верь не верь, а печь — вот она. Плавит сталь, и нет ни шуму, ни дыму. Вот уж действительно чудо: о том, что печь работает, можно узнать лишь по сигнальным лампам. Храбрый спорщик, обещавший перебить струю голой рукой, обходил печь десятой улицей.
А вот маленькое лирическое отступление.
Говорят, четырехлетний сын Максимка уже побывал у отца на работе и даже заглянул сквозь стеклышко в плазменную печь.
— Красиво, — оценил младший Азбукин работу старшего.
Подошло время, когда в последний раз Василий Николаевич Зубакин слил металл в ковш и сдал смену Борису Редькину.
Сказал:
— Вот и все. На печи порядок, плазма работает. Желаю чистых сплавов.
Снял сталеварскую шляпу, вытер пот со лба. Последний рабочий пот.
Более сорока лет уходил в ковш советской металлургии зубакинский золотой расплав. Словно одна из капелек попала ему на левую сторону груди и засияла Золотой Звездой.
Доблестный солдат металлургии уходил в отставку.
Пройден долгий и славный путь: от прометеева огня до плазмы — родной сестры солнца. И ни на шаг не отступил коммунист, прокладывая дорогу в одной из труднейших областей человеческой деятельности — добывании прочных сталей.
Он был спокоен за свой цех, свою печь. Смена пришла под стать ему, проверенная, прокаленная. Скупые мужские слова товарищей вслед. Заглянул еще раз в отверстие печи. Там пылала плазменная дуга — чуть печально и торжественно.
Овеществленная психология
Назвал я работающую плазму революцией в сталеварении и задумался: не громко ли?
— Достоинства плазмы дают полное право назвать ее будущим металлургии. Экологическая проблема в мировых масштабах заставляет ученых всех стран вплотную заняться освоением плазмы. Челябинская большегрузная печь, работающая на плазме, в режимах, неведомых пока практике, — есть крутой поворот в освоении нового метода, — сказал в коротком интервью бывший директор завода, теперь заместитель министра черной металлургии Н. А. Тулин.
Научно-техническая революция несет в себе заряд уничтожения отживших канонов в технической вере, рушит догматы мышления, привычные и удобные стереотипы, мешающие развитию прогресса.
— Люди поверили в себя, — говорит Н. П. Поздеев, — в силу своих знаний, мастерство. Теперь в сотни раз легче идти дальше, хотя и задачи предстоит решать в сто раз труднее. Мы прошли сложную науку побеждать.
Плазма трудится, и это факт. Но, как известно, революцию не делают герои-одиночки, даже научно-техническую.
Надо отдать должное ученым, что участвовали в теоретической разработке применения плазмы в металлургии, в проектировании, лабораторных исследованиях. Без них, безусловно, немыслимо внедрение идей в практику. Здесь же речь идет о заводских специалистах, без которых идея тоже может остаться невоплощенной в жизнь.
Большой коллектив завода принял участие во внедрении нового способа сталеварения. И все же мы отдаем приоритет тем, кто был на переднем крае. Ведь в любом сражении образуются стратегически важные участки боя, где исход решает мужество, стойкость небольшого подразделения.
В научно-технической революции люди не умирают, но могут умереть идеи, если их не отстоять у полчищ проблем. И решают дело не только формулы-расчеты, но и беззаветная преданность идее. Овеществленной психологией назвал Карл Маркс вещи, сделанные руками человека.
Нельзя умалять роли творческой личности, характера неутомимого первопроходца в техническом прогрессе. Но Эдисоном в наш век трудно объявиться. Им надо сделаться. Не каждый на месте специалистов цеха проявил бы столько фанатического упорства на пути к цели. В их характере отразилась вся та атмосфера поиска, что свойственна инженерии этого цеха. Не каждый бы, но многие из тех, кто делал первые шаги в металлургии не по широкой столбовой дороге, а карабкался по каменистым тропам неизведанного.
Есть у коллектива ЭСПЦ-3 хороший друг, верный товарищ Николай Алексеевич Тулин. Будучи еще начальником цеха, он вырастил здесь целую плеяду специалистов, не просто творческих, но беспокойных, для которых нет непреодолимых преград, есть только непреодоленные. В этом цехе рождается первое слово новой технологии.
Здесь вырос до начальника цеха, стал кандидатом технических наук Н. П. Поздеев, награжденный орденом Ленина.
Только рационализаторские находки Ф. А. Гермелина дали государству полмиллиона рублей экономии.
Если у вас что-то не получается, найдите в ЭСПЦ-3 зам. начальника по оборудованию В. С. Лобанова. Поговорите минут пять и получите огромный заряд творческой уверенности.
Вы встретите здесь восторженного механика отделения Д. М. Улитина, который горд плазмотроном, как поэт первым сборником, одобренным рецензентами.
Можно научиться высокой технической культуре у старшего электрика отделения А. Г. Губарева, под началом которого сделано и сто раз переделано сложнейшее электрооборудование к плазменной печи.
И не только инженеры. Здесь и рабочие предстают в новом качестве. Это рабочие-экспериментаторы.
Говорят, со сталеваром В. И. Федякиным очень легко вести эксперименты, будто они ему приносят самое большое удовольствие. Бориса Редькина знаю давно, с комсомольских лет. Этот человек состоит из убежденности коммуниста, высокой грамотности и неуемной энергии.
Мне нравится своей рабочей простотой, душой нараспашку Евгений Иванович Воинов, работающий с женой в одном цехе. Дал стране не только море стали, но и подготовил внушительную смену: вырастил и выучил трех замечательных сыновей.
А волнения Василия Зубакина были напрасны — сын сам выбрал дорогу отца — стал металлургом.
Много добрых слов можно сказать и о других соратниках по укрощению плазмы, кто помогал решать научные и технические задачи, кто словом и делом помогал в этом нелегком поиске. Таковы люди этого цеха, где творческий труд стал нормой, повседневной жизнью.
Плазменная печь экспонируется на ВДНХ, получены медали всех достоинств, разные авторские свидетельства. Появились первые публикации в специальных журналах.
Солнечная соната
Ужасно много работы у нас впереди, и не представляешь, как я радуюсь этому. Действительно, как это чудесно — быть нужным людям и чувствовать свет в своих ладонях.
Плазменная печь ЧМЗ стала первой ступенью, которая вывела плазменный способ сталеварения на промышленную орбиту черной металлургии.
Черной. Этот эпитет становится относительным. Распахнуто окно в светлую металлургию, где будет работать солнце — неутомимый труженик вселенной.
Уже видится цех без копоти, без шума — залитый голубоватым сиянием…
— Это ему продолжать придется, — кивает Азбукин на своего помощника Владимира Евченко, недавнего выпускника Челябинского политехнического института, которого сразу пленила романтика плазменного поиска, и теперь он стал ее горячим поклонником.
— Что вы, Валерий Дмитриевич, — не соглашается тот. — Ваш звездный час еще впереди…
Прав Владимир. Потому что взят решительный курс к новому солнцу, более значительному, более яркому. Но это тема нового очерка.
Когда я слышу, читаю о нытиках, брюзжащих, недовольных всем и вся, карьеристах, рвачах, мечтающих урвать у государства кусок пожирнее, безвольных искателях смысла жизни, только и занимающихся самокопанием, — мне становится их жаль. Им не дано, как в известной крыловской басне, глянуть вверх и увидеть вечно зеленое дерево жизни, увидеть солнце.
А есть люди, что, не задумываясь, отдают все, что могут, щедро, весело и, отдавая, получают высшее счастье, не символическое, не абстрактное. Настоящее, человеческое. Они могут сутками торчать в цехе, среди металла и огня, и мчаться по горным рекам, могут порой ходить угрюмыми и даже раздраженными, но приходить домой сияющими при маленькой удаче.
В то утро я был очевидцем необычайного зрелища.
— Готово, — сказал сталевар и открыл люк. Перед нами предстал сияющий лик плазмы. Нездешний свет преобразил все вокруг. Померкли люминесцентные лампы. Люди, предметы приобрели призрачные тени.
В десяти шагах от нас бесшумно бушевало маленькое солнце. Словно космический корабль только что доставил на Землю пробу из самого центра Галактики — Солнца. И теперь мы можем, если не прикоснуться, то оказаться с глазу на глаз с божественной плотью.
Сквозь дымчатое стекло я вижу таинственное вещество. Невероятное стало очевидным. Субстанция космоса — в руках человека, он управляет ею, она работает на человека.
Вдруг откуда-то сбоку прорвался могучий луч утреннего солнца. Он наискосок пересек весь цех и прошел точно над плазменной печью. Слились в рукопожатии два творения — небесное и земное.
Упруго зазвенели, ударившись друг о друга, корпускулы света двух лучей, и первые аккорды сонаты Чюрлениса весенним аллегро проплыли над притихшим пролетом. И вплетались в цветомузыку вечнозвучащие слова:
Как ложная мудрость бледнеет и гаснет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце!..
ЕВГЕНИЙ СКОБЕЛКИН
ЗЕМЛЕ-КОРМИЛИЦЕ — ЗАБОТУ МОЛОДЫХ
1. Информация к размышлению
Шло заседание очередного пленума райкома партии. Докладчик и выступающие в прениях глубоко, заинтересованно анализировали итоги близящегося к завершению первого года десятой пятилетки. Делились своими планами, задумками, соизмеряли рубежи дня завтрашнего с задачами, выдвигаемыми октябрьским (1976 г.) Пленумом ЦК КПСС.
Словом, шел деловой, партийный разговор. Оратор сменял оратора. И вот где-то в разгаре прений слово взял секретарь парткома Ключевского совхоза А. З. Сукач. Его выступление мало чем отличалось от выступлений предыдущих ораторов. Говорил он о том, с какими показателями заканчивают 1976 год ключевские животноводы и механизаторы, что при решении больших и малых дел руководство совхоза делает ставку на молодежь.
— У нас, — сказал он, — молодежь и в животноводстве и в полеводстве. Она из села не уходит.
Сославшись в подтверждение сказанного на пример четвертого отделения, выступающий продолжал в том же темпе рассказ о будничных делах и заботах: ремонте техники, подготовке кормов к скармливанию…
Слушал я его, делал отрывочные записи в блокноте, а сам мысленно возвращался к вскользь затронутому вопросу. Куда, еще ни шло — Ключевка, а тут — Шантарино, небольшое отделенческое село. И вдруг — молодежь не покидает его. Решаю встретиться с А. З. Сукачем, чтобы узнать обо всем подробнее. Однако побеседовать в этот день с Александром Захаровичем не удалось. Звоню ему наутро, интересуюсь, уточняю.
— Все верно, — подтверждает секретарь парткома, — и в Ключевке, и в Шантарино выпускники средней школы оседают прочно. Да и что в этом особенного…
Вот уж поистине парадокс, основанный на извечной крестьянской осторожности, на принципе «считать цыплят по осени». К примеру, перевыполнит хозяйство ноябрьский план по надою молока или декабрьский по снегозадержанию — любой руководитель не посчитает зазорным рассказать о достигнутых результатах. Не станет он задумываться над тем, что успех-то, может быть, сиюминутный, что в следующем месяце может произойти срыв. Главное то — коли выполнено, значит сделано, положено на чашу весов. А здесь пока посев да первые всходы. Какой будет жатва — еще и неведомо, какие плоды она принесет — неизвестно.
Но даже первая, пусть и неглубокая борозда, проложенная в направлении решения острейшего вопроса времени, каким является вопрос трудовых ресурсов, куда весомее двойного перевыполнения плана по надою молока, вывозке перегноя на поля. Ведь совсем не случайно в своей речи на октябрьском (1976 г.) Пленуме ЦК КПСС Генеральный секретарь нашей партии Л. И. Брежнев сказал:
«Потребность в рабочей силе у нас будет расти как в производственной, так и в непроизводственной сфере. А, между тем, действие демографических факторов, связанное с отдаленными последствиями войны, приведет в 80-х годах к резкому сокращению притока трудоспособного населения».
Да, прогнозы демографов и расчеты ученых НИИТруда совпадают в том, что к началу 11-й пятилетки перед народным хозяйством страны во весь рост встанет проблема кадров. И произойдет это потому, что в рабочий возраст начнет входить малочисленное поколение рождения 60-х годов, а выходить из этого возраста — многочисленное поколение, родившееся в 20-х годах. Не надо быть ясновидцем, чтобы представить себе, какую остроту приобретет эта проблема в селе, если уже сейчас оно испытывает большой дефицит рабочей силы, если уже сегодня вопрос прогрессирующего уменьшения численности сельского населения дает о себе знать. Причем характерно, что уменьшение численности селян идет в основном за счет оттока — миграции — молодежи. По подсчетам демографов, только за последние годы ушло в города и промышленные центры 3—3,5 миллиона сельских парней и девчат.
Не обходит стороной миграционная волна и наши села. По данным статистики, за последние два года численность населения в районе уменьшилась на полторы тысячи человек. В основе ее тот же отток молодых, трудоспособных, позарез нужных хозяйствам людей. И ориентир у ушедших тот же — город. Вполне понятно — усиливающиеся темпы миграции сельской молодежи порождают целый ряд трудностей экономического, демографического и социального развития села, ведут к так называемому «старению» деревни.
Вот почему не без основания все чаще и чаще задумываются ветераны полей и ферм над тем, а кто же их заменит завтра, на чьи плечи ляжет забота о земле-кормилице, если у большинства молодых пропадает интерес к хлеборобскому труду, все слабее становится сыновняя привязанность к родному селу.
Да разве только одних ветеранов волнует этот вопрос? Не первый год он занимает умы экономистов, социологов, кадровиков, философов и журналистов. Они называют превеликое множество причин, порождающих миграцию. В этом перечне: слабая материальная заинтересованность и низкий уровень механизации труда, малый объем бытовых услуг и сезонность сельхозработ… Другая группа ученых-исследователей выдвигает на первый план промахи в воспитательной работе с молодежью, обращает внимание на упущения школы в вопросах профориентации. Третьи видят причину низкой престижности сельских профессий в их неблагозвучности. Мол, от таких названий, как скотник, свинарка, попахивает навозом, оттого и нос молодежь отворачивает.
В общем, доводов, выводов, умозаключений чуть не столько, сколько их авторов. Каждый исследователь обосновывает свою точку зрения, подводит под нее солидную базу. Ученые дискутируют о миграции, защищают по этой теме диссертации, ломают копья, а отток молодежи из села тем временем не только не иссякает, а, наоборот, становится все ощутимее. Так что есть над чем задуматься, поразмыслить.
2. Примеры вокруг нас
Ну как, допустим, не задуматься над таким фактом, если в больших, перспективных селах, где урбанизация прослеживается на каждом шагу, где есть Дома культуры, широкоэкранные киноустановки, ателье бытового обслуживания, библиотеки, типовые магазины, детские комплексы, где каждая квартира электрифицирована, газифицирована, где так же, как и в городе, горит голубой огонек телевизора, молодежь почему-то особо не задерживается.
Возьмем, к примеру, Нижнюю Санарку. Здесь уже сегодня есть почти все то, о чем пока лишь мечтают жители отдаленных, небольших деревень. Но молодежи и здесь не густо.
— Если еще с механизаторами у нас терпимо, — говорит начальник отдела кадров Нижнесанарского колхоза А. Зубарева, — то с животноводами — беда. Особенно нужны доярки. А где их взять?
Действительно, где взять, если из 20 выпускников местной десятилетки, по словам завуча школы Л. И. Кузнецовой, в селе осталось всего восемь парней. У девчат же один путь — город. А почему? Может быть, их не устраивает организация труда на фермах, низкий уровень механизации? Допускаем. Но как тогда понять десятиклассниц-выпускниц из соседнего села Родники? Здесь, на центральной усадьбе Карсинского совхоза, не первый год действует свиноводческий комплекс. Это современнейшее животноводческое предприятие, богато оснащенное новой техникой, механизмами. Условия труда операторов (заметьте — операторов! — звучит), а не свинарей, мало чем отличаются от условий индустриального труда заводских и фабричных рабочих. Но картина та же. Обслуживание всех технологических линий конвейеров — опять-таки в основном удел людей предпенсионного возраста.
И коллега А. Зубаревой, совхозный кадровик Л. Мороз, сетует также на то, что девчат из села как ветром сдувает. Если парни, худо-бедно, задерживаются, то их сверстницы выпускной экзамен сдают чуть ли не с чемоданом в руках. Из всего прошлогоднего выпуска средней школы работают в животноводстве — двое.
Надо заметить, что интенсивность миграции сельских девчат приобрела за последнее время большие масштабы. И если еще совсем недавно на селе была проблема женихов, то нынче, наоборот, серьезно заявила о себе проблема невест. Парни, вернувшись домой после службы в армии, не находят в родном селе своих сверстниц, одноклассниц. И для того чтобы встретить подругу жизни, они зачастую вынуждены переезжать в город. Отсюда — как в цепной реакции: одна проблема рождает другую. В селе из года в год уменьшается количество свадеб, меньше создается новых семей, падает, по сравнению с городом, процент рождаемости, продолжается старение деревни.
Чтобы иметь более полную картину дел в районе, возьмем еще один пример, еще одно село. Особое. Клястицк. А особенность его в том, что оно самое пригородное. Если в других селах пустуют клубы, не звучит девичий смех за околицей, то в Клястицком Доме культуры молодежи по вечерам не меньше, чем на городской танцплощадке. Но попробуйте найдите посетителей Дома культуры в дневное время. Их в селе нет. Потому что они относятся к особому разряду молодежи, к тем, кто влияет на процент роста так называемой «маятниковой» миграции.
По утрам, когда старшие — отцы и матери — спешат на фермы, в мастерские, в поле, молодые — их дети — с боем берут рейсовые автобусы, едут в город на работу…
Беседую с секретарем партийной организации колхоза «Южный Урал» А. И. Коноховым, интересуюсь: где, на каких предприятиях работают молодые клястинцы?
— Везде встретишь наших, — говорит Александр Иванович. — Многие работают в ларьках и магазинах.
И это тогда, когда только в Пригородном торговом объединении на сегодня не хватает около десятка продавцов. Да что в объединении, если в самом Клястицке нужен продавец в магазин, если ларек при МТФ закрыт только потому, что трудно найти желающего в нем работать.
Нижняя Санарка, Родники, Клястицк не составляют исключения среди других наших сел. Вдумайтесь в такие цифры. В районе на сегодня насчитывается 36 тысяч жителей. Из них — 3188 комсомольцев. Доярками же работают около двух десятков. Знакомишься с фактами, сопоставляешь статистику и невольно задаешься вопросом: в чем все-таки кроется магическая сила города, и не какого-нибудь областного, столичного, а именно нашего Троицка? Чем он привлекает к себе молодежь окрестных сел? Дворец культуры пока в перспективе, крытых стадионов, плавательных бассейнов, театров, концертных залов, цирков даже в обозримом будущем не предвидится.
Может быть, главным стимулом, поднимающим молодых селян, является материальная заинтересованность, более солидные городские заработки? Что ж, давайте сопоставим, сравним, прикинем. В колхозах и совхозах молодые, начинающие доярки получают в месяц как минимум 110—130 рублей (неплохая добавка к семейному бюджету). Их же сверстницы, работающие на «девичьих» предприятиях — обувной, швейной фабриках, кожевенно-галантерейном комбинате, — как правило, живущие на частных квартирах, питающиеся в столовых, заработки в 80—90 рублей считают высокими.
3. Вопрос остается открытым
В общем, с какой стороны ни подходи к вопросу миграции сельской молодежи, с ходу, «кавалерийским наскоком», однозначно его не решить. Процесс этот куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Так стоит ли удивляться бесплодности замысла тех, кто пытался поставить административный заслон на пути оттока молодых из села. Не увенчались успехом и благие намерения тех, кто в свое время выбросил лозунг: «Всем классом — в родной колхоз!» Еще в худшем положении оказался инициативный призыв: «Комсомольцы города — на село!» Были последователи этих начинаний в нашем районе и городе. Так вот, если у первых хватило пороху-задору на то, чтобы перешагнуть порог фермы, то у вторых — лишь добраться до села.
Благо, что пора сенсационных инициатив, административно-волевых приемов прошла. И сейчас уже никто не причисляет молодых парней и девчат, ушедших из села, в разряд «сорняков родной деревни». Да и на сам процесс миграции уже смотрят иными глазами, как на исторически закономерный процесс. Потому что испокон веку город, его рабочий класс черпали новые силы за счет выходцев из деревни. Так что сегодняшние горожане — это вчерашние мигранты села. Все грандиозные стройки пятилетки в стране и в бывшем Троицком округе (Магнитогорский металлургический гигант, Троицко-Орская железная дорога, жировой комбинат и т. д.) подняты руками крестьянских парней и девчат. Задачи сегодняшней десятой и последующих за ней пятилеток, связанные с освоением природных богатств на Востоке страны, дальнейшее развитие индустриальных центров потребуют десятки миллионов молодых рук. Вот почему сейчас мы должны говорить не об искоренении миграции как зла, а предпринимать шаги к разумному регулированию миграционного процесса. Кадры нужны городу, но они нужны и селу.
Где же выход из создавшегося положения? Где тот рычаг, с помощью которого можно решить проблему трудовых ресурсов? Выход, говорят экономисты и социологи, в комплексной механизации всех технологических процессов, во всех отраслях сельскохозяйственного производства, в индустриализации труда животноводов и земледельцев.
Слов нет — это верный и наикратчайший путь. Давно ли в страдную пору жатвы самым узким и трудоемким звеном технологической цепочки уборочного конвейера был зерновой ток? Работы здесь хватало и селянам и шефам — горожанам. Иная картина сейчас. Вместо сотен рабочих — считанные единицы, вместо лопат, пудовок, веялок — высокопроизводительные механизмы. Примеров, подобных этому, много. И каждый красноречиво свидетельствует, что техника способна творить чудеса, способна взять на свои плечи любой, самый черный, тяжелый труд.
Да, этот факт сам по себе бесспорен, так же, как и неоспорима истина — техника без людей мертва. Повышая производительность, до минимума сокращая потребность в рабочей силе, в корне изменяя характер крестьянского труда, техника в то же время предъявляет серьезные требования к тем, кто ее обслуживает.
Большая забота партии и правительства о развитии сельскохозяйственного производства ощутима буквально во всем, и прежде всего в росте колоссальных ассигнований на энерговооруженность колхозов и совхозов. Достаточно сказать, что сейчас в хозяйствах нашего района имеется 1695 тракторов, причем, из них 157 — двухсотсорокасильных К-700. Если в первые годы коллективизации, да еще и в первые послевоенные годы, когда на вооружении были слабомощные «Универсалы», «ХТЗ», «Натики», прицепные комбайны «Коммунар», достаточно было того, чтобы мало-мальски грамотный парень, прошедший курсовую подготовку при МТС, мог управлять этими машинами, то, чтобы «оседлать» таких богатырей, как «Кировец», «Нива», «Колос», нужны чуть ли не инженерные знания. Небезынтересны на этот счет высказывания практиков сельскохозяйственной механизации. Так, в одном из декабрьских номеров газеты «Маяк» главный инженер сельхозуправления Красноармейского района Б. Щукин с тревогой писал:
«Уровень знаний механизаторов отстает или уже отстал от требований, предъявляемых к ним со стороны новейшей техники. И получается, что старая освоенная техника работает, а новая больше простаивает».
Та же мысль и в статье Ф. Зелья, старшего инженера сельхозуправления Октябрьского района:
«Уж коли сегодня не хватает ни кадров, ни знаний, то что будет завтра?»
Да, что будет завтра? Конструкторская мысль не знает застоя. Уже ведутся проектные работы по созданию тракторных двигателей в 500 и комбайновых — 250—300 лошадиных сил. Не за горами и тот день, когда автоматические и полуавтоматические линии, комплексные механизированные конвейеры, промышленное телевидение прочно займут свое место в животноводческой отрасли.
Вот и получается, что осуществление вопросов интенсификации, индустриализации сельскохозяйственного труда, курс на дальнейшую механизацию разрешают лишь одну проблему — сокращают число занятых в той или иной отрасли. В свою же очередь выдвигают другую, не менее сложную задачу, связанную с обеспечением этих же отраслей уже не просто кадрами, а кадрами высококвалифицированными. Резервом таких кадров может и должна быть молодежь, выпускники сельской средней школы.
И вот на фоне всех этих фактов разве можно было отнестись равнодушно к выступлению секретаря парткома А. З. Сукача, к его мимолетной информации: «У нас молодежь из села не уходит».
В чем же особенность этого села, в чем особенность молодежи, живущей в нем?
4. Вдали от шума городского
Не один десяток сел на территории нашего района. Больших и малых, растущих и угасающих. Шантарино же занимает как бы промежуточное положение. Не отнесешь его к разряду многолюдных, солидных. Но и к заштатным также не причислишь.
Известно: одни села славятся своим революционным прошлым, другие — большими перспективами будущего, в третьих — гордятся именами своих знатных земляков. В Шантарино же ни достопримечательностей, ни ярких эпизодов из летописи вам не назовут, как и не похвастаются именитыми односельчанами: героями, военачальниками, учеными. Исстари здесь жили и трудились поколения природных пахарей да скотоводов — мирных кормильцев Руси и ее ратных защитников в суровую годину.
Не выделяется Шантарино и красотами окружающей природы. Бескрайняя увалистая степь, редкие пятна березового мелколесья, квадраты полей — вот и весь неброский пейзаж. Ни речки поблизости, ни озера. Лишь по весне, в половодье, да в пору летних ливней оживет логотина — русло пересохшего ручья, пробурлит наспех мутными потоками и стихнет надолго. Верно, само село выглядит привлекательно. Аккуратные, по-хозяйски обихоженные дома и дворы, ровные, неширокие улицы, палисадники, компактность застройки — все это и создает своеобразную привлекательность и уют. И еще, что примечательно здесь, так это вода — питьевая, колодезная. И по вкусу, и по прозрачности любой родниковой не уступит. Недаром же бытует у шантаринцев поверье: «Тот, кто испил нашей воды, от нас не уедет».
Ну, а вообще-то в Шантарино, как и в любом другом селе «средней руки», есть школа-восьмилетка, клуб, библиотека, магазин, детясли, медпункт, почта. Связь с внешним миром шантаринцы поддерживают с помощью телефона и транзитного автобуса, который дважды в сутки (если нет бездорожья) заходит в их село. Есть здесь и своеобразный административный центр — контора четвертого отделения Ключевского совхоза. Именно в ней и увидел я первое подтверждение того, что молодежи в Шантарино немало. Таким подтверждением была выписка из приказа, помещенная на доске объявлений. В ней дирекция совхоза, с целью выполнения перспективного плана обучения работающей молодежи, предписывала управляющему отделением «взять на учет рабочих до 30-летнего возраста, не имеющих среднего образования, и обеспечить учащихся очно-заочной школы нормальными условиями для работы и учебы. Предоставлять им возможность посещать каждую субботу консультации и занятия….» Ниже шел список имен учащихся. Девятнадцать человек.
— Это лишь незначительная часть нашей рабочей молодежи, — говорит управляющий отделением В. И. Игуменщев. — Это лишь те, у кого нет среднего образования. Многие учатся заочно в техникумах и вузах. Есть и такие, которые учатся по направлению хозяйства. Например, Николай Фастовец — студент ЧИМЭСХа, Надежда Игуменщева — студентка ветинститута. Особенно много среди молодежи выпускников Ключевской средней школы. Одни — в животноводстве, другие — в механизации трудятся.
Из дальнейшей беседы с управляющим выяснилось: для тех, кто успешно сочетает работу с учебой, здесь предоставляется целый ряд льгот и преимуществ. В частности, для них введена сокращенная рабочая неделя, им выделяются льготные и бесплатные путевки в дома отдыха и турбазы, они зачисляются в резерв для выдвижения на руководящие должности. Видя такую заботу и заинтересованность со стороны руководства совхоза, молодежь охотно идет учиться, стремится постоянно пополнять свои знания.
Здесь, в Шантарино, много трудовых династий. Взять, к примеру, Чуровых. Глава семьи, Иван Петрович, механизатор первого поколения, ветеран совхозных полей. Много земли перепахал, много хлеба вырастил он, прежде чем вышел на пенсию. Сейчас его дело продолжают трое сыновей. Они, как отец, работают на тракторах, комбайнах. По стопам отца, Петра Петровича Лебедева, пошли два сына — Сергей и Николай. Здесь же, в селе, и дочь Екатерина. Она работает техником искусственного осеменения животных, учится заочно в зооветтехникуме. Новиковы, Кочаны, Шишкины, Варламовы, Переседовы, Новоструевы… — десятки семейных династий назовут вам в Шантарино…
5. Как равные равных
В кабинете управляющего состоялась у меня случайная встреча со старейшей рабочей совхоза Надеждой Трофимовной Новоструевой. Пришла она сюда по каким-то делам с внучкой Наташей. Надежда Трофимовна многое порассказала о жизни своих односельчан, о своей семье. Ее муж, Василий Иосипович, кадровый тракторист, недавно ушел на заслуженный отдых. Вместо него в механизации работает сын — Анатолий.
— Другой сын, Александр, — сетует Надежда Трофимовна, — тоже, как отец и как брат, механизатор, и с комбайном, и с трактором управится. А вот не ложилось в деревне. Уехали они с невесткой в Троицк. Шофером он на автомашине работает. По молодости, видно, у него это получилось, по необдуманности. К весне настроены домой возвращаться. И правильно сделают. Работы и ему и жене хватит. Дочку в детсадик устроят — это не то что в городе на очереди стоять. Все в достатке живут, ни в чем нужды не испытывают.
Да, права Надежда Трофимовна, во всем права.
Одних легковых автомашин около двух десятков. А мотоциклы, велосипеды никто и в счет не берет. Заработки у односельчан Надежды Трофимовны уже сегодня хорошие. Механизаторы по 180, доярки — по 130 рублей в среднем в месяц получают. За десятую пятилетку оплата труда земледельцев должна увеличиться, возрасти еще более ощутимо.
Ну, а что касается работы, так ее тоже всем хватает. Отделение крупное, одних зерновых сеют 5 тысяч гектаров. На фермах содержится 700 дойных коров и столько же молодняка. На вооружении шантаринских механизаторов 24 трактора, из них три «Кировца», 28 зерновых и 5 силосных комбайнов. Большое количество различных машин, механизмов, электромоторов. Словом, есть где применить и знания и силы молодые.
Знакомство с жизнью Шантарино, встречи и беседы с шантаринцами помогли в какой-то степени увидеть, понять те рычаги и плюсы, способствующие закреплению молодежи. К числу самых действенных следует отнести заботу руководства отделения о молодежи. Кстати заметить, здесь, не в пример другим селам, не существует проблемы ни женихов, ни невест. Свадьбы — явление обычное. И как правило, молодоженам выделяются просторные квартиры в новых совхозных домах.
Действует на настроение молодежи и доверие старших товарищей. Оно выражается буквально во всем. В том, что вчерашних школьников не боятся ставить на ответственные участки производства, смело закрепляют за ними самую новейшую технику. Большую роль играет и то обстоятельство, что в этой деревне все специалисты не пришлые, со стороны, а свои, коренные, шантаринские. Они-то и являются самыми лучшими агитаторами за родное село. Агитаторами не на словах, а на деле.
Еще одна немаловажная деталь, еще один, если можно так сказать, психологический фактор — влияние родителей. И отцы, и матери выпускников десятилетки, с которыми мне пришлось встретиться и побеседовать, ни разу и словом не обмолвились о том, что судьба обошла их детей, не сетовали они на то, что их дочери или сыну не удалось «выбиться в люди». Наоборот, как на должное, как на само собой разумеющееся, смотрят здесь на то, что вчерашние десятиклассники вливаются в рабочую семью. Причем вливаются без барабанного боя, без торжественных речей и пышных церемоний. Из оставшихся в селе не делают героев дня, не опекают по мелочам. Их принимают как равные равных. Дают им возможность самоутвердиться, найти свое место в жизни.
6. Слагаемые «секрета»
Знакомство с Шантарино, с его молодыми жителями дает нам полное право сказать, что у этого села нет каких-то преимуществ перед другими. Наоборот, здесь много собственных локальных бед и недостатков, негативных факторов (начиная с неброской окружающей природы и кончая нечетким автобусным сообщением с городом), каждый из которых мог бы стать резонным поводом для оттока молодежи. Пример Шантарино, как мы убедились, наглядно опровергает надуманность целого ряда доводов, шаткость отдельных обоснований причин, якобы стимулирующих миграцию сельской молодежи. Но речь не об этом. Речь о слагаемых шантаринского «секрета».
Не умаляя положительного влияния на этот вопрос психологических мотивов, таких, как привычка, традиция, мнение односельчан, и т. д., возьмем в расчет лишь то, что доступно решить любому хозяйству, любой сельской школе. Было бы желание, стремление.
Прежде всего как в Шантарино, так и в Ключевке меньше всего сетуют на нехватку кадров, не ждут сложа руки, когда и откуда придет молодая смена. Здесь думают, заботятся о ней, готовят ее. Причем характерно то, что подготовка этой смены, профессиональная ориентация начинаются не в выпускных, а в начальных классах школы. Именно школам шантаринской восьмилетней и ключевской средней, их педагогическим коллективам и принадлежит первое слово в том, что перед большинством выпускников не возникает проблемы: куда пойти, кем быть? Их путь определен, их выбор сделан заранее.
А дело все в том, что учителя этих школ умело, вдумчиво осуществляют профориентацию, видят в ней не самоцель, не работу ради «галочки» в отчете перед районо. Нет. Учителя этих школ заботятся не только о том, чтобы организовать школьников на массовые выходы в поле, на ферму, они не просто прививают им навыки труда земледельца, но прежде всего воспитывают из них людей увлеченных, умеющих с пользой для дела приложить полученные знания.
Вторым, не менее важным фактором, можно считать тесный контакт школы с хозяйственным и партийным руководством совхоза.
Регулярно проводятся встречи учащихся с руководителями, специалистами совхоза, с передовиками полей и ферм. Характерен и такой штрих. Школа не забывает о своих питомцах, о своих выпускниках даже тогда, когда они уже твердо становятся на собственные ноги, находят дорогу в трудовой жизни.
В свою очередь хозяйственные руководители совхоза тоже делают все возможное, чтобы процесс становления вчерашнего школьника в сегодняшнего рабочего не был резким, контрастным. Здесь учитывают то обстоятельство, что десять лет учебы — это десять лет интенсивной, интеллектуальной жизни учащегося, жизни, связанной с книгами, диспутами, лекциями. Школа — это среда, в которой у учеников развивается постоянное стремление к осознанным поступкам, это обстановка, в которой в каждом ученике видят прежде всего личность. Потому-то и стремятся в совхозе создать для выпускников такую атмосферу, в которой бы они не чувствовали отчужденности, высокомерных взглядов: мол, зелен еще, знай, работай, «бери больше, кидай дальше», думать за тебя будут другие. Молодых производственников так же, как и ветеранов труда, как кадровых рабочих, поощряют, премируют, присваивают им почетные звания.
Заслуга парткома прежде всего в том, что он сумел сосредоточить внимание хозяйственных руководителей на молодежной проблеме, на заботливом, поистине отеческом отношении к молодым кадрам, как того требуют решения XXV съезда партии и июльского (1978 г.) Пленума ЦК КПСС.
Смело смотреть в завтрашний день может лишь тот, у кого есть полная уверенность в том, что его дело будет продолжено, что трудовая эстафета окажется в надежных руках.
1. Информация к размышлению
Шло заседание очередного пленума райкома партии. Докладчик и выступающие в прениях глубоко, заинтересованно анализировали итоги близящегося к завершению первого года десятой пятилетки. Делились своими планами, задумками, соизмеряли рубежи дня завтрашнего с задачами, выдвигаемыми октябрьским (1976 г.) Пленумом ЦК КПСС.
Словом, шел деловой, партийный разговор. Оратор сменял оратора. И вот где-то в разгаре прений слово взял секретарь парткома Ключевского совхоза А. З. Сукач. Его выступление мало чем отличалось от выступлений предыдущих ораторов. Говорил он о том, с какими показателями заканчивают 1976 год ключевские животноводы и механизаторы, что при решении больших и малых дел руководство совхоза делает ставку на молодежь.
— У нас, — сказал он, — молодежь и в животноводстве и в полеводстве. Она из села не уходит.
Сославшись в подтверждение сказанного на пример четвертого отделения, выступающий продолжал в том же темпе рассказ о будничных делах и заботах: ремонте техники, подготовке кормов к скармливанию…
Слушал я его, делал отрывочные записи в блокноте, а сам мысленно возвращался к вскользь затронутому вопросу. Куда, еще ни шло — Ключевка, а тут — Шантарино, небольшое отделенческое село. И вдруг — молодежь не покидает его. Решаю встретиться с А. З. Сукачем, чтобы узнать обо всем подробнее. Однако побеседовать в этот день с Александром Захаровичем не удалось. Звоню ему наутро, интересуюсь, уточняю.
— Все верно, — подтверждает секретарь парткома, — и в Ключевке, и в Шантарино выпускники средней школы оседают прочно. Да и что в этом особенного…
Вот уж поистине парадокс, основанный на извечной крестьянской осторожности, на принципе «считать цыплят по осени». К примеру, перевыполнит хозяйство ноябрьский план по надою молока или декабрьский по снегозадержанию — любой руководитель не посчитает зазорным рассказать о достигнутых результатах. Не станет он задумываться над тем, что успех-то, может быть, сиюминутный, что в следующем месяце может произойти срыв. Главное то — коли выполнено, значит сделано, положено на чашу весов. А здесь пока посев да первые всходы. Какой будет жатва — еще и неведомо, какие плоды она принесет — неизвестно.
Но даже первая, пусть и неглубокая борозда, проложенная в направлении решения острейшего вопроса времени, каким является вопрос трудовых ресурсов, куда весомее двойного перевыполнения плана по надою молока, вывозке перегноя на поля. Ведь совсем не случайно в своей речи на октябрьском (1976 г.) Пленуме ЦК КПСС Генеральный секретарь нашей партии Л. И. Брежнев сказал:
«Потребность в рабочей силе у нас будет расти как в производственной, так и в непроизводственной сфере. А, между тем, действие демографических факторов, связанное с отдаленными последствиями войны, приведет в 80-х годах к резкому сокращению притока трудоспособного населения».
Да, прогнозы демографов и расчеты ученых НИИТруда совпадают в том, что к началу 11-й пятилетки перед народным хозяйством страны во весь рост встанет проблема кадров. И произойдет это потому, что в рабочий возраст начнет входить малочисленное поколение рождения 60-х годов, а выходить из этого возраста — многочисленное поколение, родившееся в 20-х годах. Не надо быть ясновидцем, чтобы представить себе, какую остроту приобретет эта проблема в селе, если уже сейчас оно испытывает большой дефицит рабочей силы, если уже сегодня вопрос прогрессирующего уменьшения численности сельского населения дает о себе знать. Причем характерно, что уменьшение численности селян идет в основном за счет оттока — миграции — молодежи. По подсчетам демографов, только за последние годы ушло в города и промышленные центры 3—3,5 миллиона сельских парней и девчат.
Не обходит стороной миграционная волна и наши села. По данным статистики, за последние два года численность населения в районе уменьшилась на полторы тысячи человек. В основе ее тот же отток молодых, трудоспособных, позарез нужных хозяйствам людей. И ориентир у ушедших тот же — город. Вполне понятно — усиливающиеся темпы миграции сельской молодежи порождают целый ряд трудностей экономического, демографического и социального развития села, ведут к так называемому «старению» деревни.
Вот почему не без основания все чаще и чаще задумываются ветераны полей и ферм над тем, а кто же их заменит завтра, на чьи плечи ляжет забота о земле-кормилице, если у большинства молодых пропадает интерес к хлеборобскому труду, все слабее становится сыновняя привязанность к родному селу.
Да разве только одних ветеранов волнует этот вопрос? Не первый год он занимает умы экономистов, социологов, кадровиков, философов и журналистов. Они называют превеликое множество причин, порождающих миграцию. В этом перечне: слабая материальная заинтересованность и низкий уровень механизации труда, малый объем бытовых услуг и сезонность сельхозработ… Другая группа ученых-исследователей выдвигает на первый план промахи в воспитательной работе с молодежью, обращает внимание на упущения школы в вопросах профориентации. Третьи видят причину низкой престижности сельских профессий в их неблагозвучности. Мол, от таких названий, как скотник, свинарка, попахивает навозом, оттого и нос молодежь отворачивает.
В общем, доводов, выводов, умозаключений чуть не столько, сколько их авторов. Каждый исследователь обосновывает свою точку зрения, подводит под нее солидную базу. Ученые дискутируют о миграции, защищают по этой теме диссертации, ломают копья, а отток молодежи из села тем временем не только не иссякает, а, наоборот, становится все ощутимее. Так что есть над чем задуматься, поразмыслить.
2. Примеры вокруг нас
Ну как, допустим, не задуматься над таким фактом, если в больших, перспективных селах, где урбанизация прослеживается на каждом шагу, где есть Дома культуры, широкоэкранные киноустановки, ателье бытового обслуживания, библиотеки, типовые магазины, детские комплексы, где каждая квартира электрифицирована, газифицирована, где так же, как и в городе, горит голубой огонек телевизора, молодежь почему-то особо не задерживается.
Возьмем, к примеру, Нижнюю Санарку. Здесь уже сегодня есть почти все то, о чем пока лишь мечтают жители отдаленных, небольших деревень. Но молодежи и здесь не густо.
— Если еще с механизаторами у нас терпимо, — говорит начальник отдела кадров Нижнесанарского колхоза А. Зубарева, — то с животноводами — беда. Особенно нужны доярки. А где их взять?
Действительно, где взять, если из 20 выпускников местной десятилетки, по словам завуча школы Л. И. Кузнецовой, в селе осталось всего восемь парней. У девчат же один путь — город. А почему? Может быть, их не устраивает организация труда на фермах, низкий уровень механизации? Допускаем. Но как тогда понять десятиклассниц-выпускниц из соседнего села Родники? Здесь, на центральной усадьбе Карсинского совхоза, не первый год действует свиноводческий комплекс. Это современнейшее животноводческое предприятие, богато оснащенное новой техникой, механизмами. Условия труда операторов (заметьте — операторов! — звучит), а не свинарей, мало чем отличаются от условий индустриального труда заводских и фабричных рабочих. Но картина та же. Обслуживание всех технологических линий конвейеров — опять-таки в основном удел людей предпенсионного возраста.
И коллега А. Зубаревой, совхозный кадровик Л. Мороз, сетует также на то, что девчат из села как ветром сдувает. Если парни, худо-бедно, задерживаются, то их сверстницы выпускной экзамен сдают чуть ли не с чемоданом в руках. Из всего прошлогоднего выпуска средней школы работают в животноводстве — двое.
Надо заметить, что интенсивность миграции сельских девчат приобрела за последнее время большие масштабы. И если еще совсем недавно на селе была проблема женихов, то нынче, наоборот, серьезно заявила о себе проблема невест. Парни, вернувшись домой после службы в армии, не находят в родном селе своих сверстниц, одноклассниц. И для того чтобы встретить подругу жизни, они зачастую вынуждены переезжать в город. Отсюда — как в цепной реакции: одна проблема рождает другую. В селе из года в год уменьшается количество свадеб, меньше создается новых семей, падает, по сравнению с городом, процент рождаемости, продолжается старение деревни.
Чтобы иметь более полную картину дел в районе, возьмем еще один пример, еще одно село. Особое. Клястицк. А особенность его в том, что оно самое пригородное. Если в других селах пустуют клубы, не звучит девичий смех за околицей, то в Клястицком Доме культуры молодежи по вечерам не меньше, чем на городской танцплощадке. Но попробуйте найдите посетителей Дома культуры в дневное время. Их в селе нет. Потому что они относятся к особому разряду молодежи, к тем, кто влияет на процент роста так называемой «маятниковой» миграции.
По утрам, когда старшие — отцы и матери — спешат на фермы, в мастерские, в поле, молодые — их дети — с боем берут рейсовые автобусы, едут в город на работу…
Беседую с секретарем партийной организации колхоза «Южный Урал» А. И. Коноховым, интересуюсь: где, на каких предприятиях работают молодые клястинцы?
— Везде встретишь наших, — говорит Александр Иванович. — Многие работают в ларьках и магазинах.
И это тогда, когда только в Пригородном торговом объединении на сегодня не хватает около десятка продавцов. Да что в объединении, если в самом Клястицке нужен продавец в магазин, если ларек при МТФ закрыт только потому, что трудно найти желающего в нем работать.
Нижняя Санарка, Родники, Клястицк не составляют исключения среди других наших сел. Вдумайтесь в такие цифры. В районе на сегодня насчитывается 36 тысяч жителей. Из них — 3188 комсомольцев. Доярками же работают около двух десятков. Знакомишься с фактами, сопоставляешь статистику и невольно задаешься вопросом: в чем все-таки кроется магическая сила города, и не какого-нибудь областного, столичного, а именно нашего Троицка? Чем он привлекает к себе молодежь окрестных сел? Дворец культуры пока в перспективе, крытых стадионов, плавательных бассейнов, театров, концертных залов, цирков даже в обозримом будущем не предвидится.
Может быть, главным стимулом, поднимающим молодых селян, является материальная заинтересованность, более солидные городские заработки? Что ж, давайте сопоставим, сравним, прикинем. В колхозах и совхозах молодые, начинающие доярки получают в месяц как минимум 110—130 рублей (неплохая добавка к семейному бюджету). Их же сверстницы, работающие на «девичьих» предприятиях — обувной, швейной фабриках, кожевенно-галантерейном комбинате, — как правило, живущие на частных квартирах, питающиеся в столовых, заработки в 80—90 рублей считают высокими.
3. Вопрос остается открытым
В общем, с какой стороны ни подходи к вопросу миграции сельской молодежи, с ходу, «кавалерийским наскоком», однозначно его не решить. Процесс этот куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Так стоит ли удивляться бесплодности замысла тех, кто пытался поставить административный заслон на пути оттока молодых из села. Не увенчались успехом и благие намерения тех, кто в свое время выбросил лозунг: «Всем классом — в родной колхоз!» Еще в худшем положении оказался инициативный призыв: «Комсомольцы города — на село!» Были последователи этих начинаний в нашем районе и городе. Так вот, если у первых хватило пороху-задору на то, чтобы перешагнуть порог фермы, то у вторых — лишь добраться до села.
Благо, что пора сенсационных инициатив, административно-волевых приемов прошла. И сейчас уже никто не причисляет молодых парней и девчат, ушедших из села, в разряд «сорняков родной деревни». Да и на сам процесс миграции уже смотрят иными глазами, как на исторически закономерный процесс. Потому что испокон веку город, его рабочий класс черпали новые силы за счет выходцев из деревни. Так что сегодняшние горожане — это вчерашние мигранты села. Все грандиозные стройки пятилетки в стране и в бывшем Троицком округе (Магнитогорский металлургический гигант, Троицко-Орская железная дорога, жировой комбинат и т. д.) подняты руками крестьянских парней и девчат. Задачи сегодняшней десятой и последующих за ней пятилеток, связанные с освоением природных богатств на Востоке страны, дальнейшее развитие индустриальных центров потребуют десятки миллионов молодых рук. Вот почему сейчас мы должны говорить не об искоренении миграции как зла, а предпринимать шаги к разумному регулированию миграционного процесса. Кадры нужны городу, но они нужны и селу.
Где же выход из создавшегося положения? Где тот рычаг, с помощью которого можно решить проблему трудовых ресурсов? Выход, говорят экономисты и социологи, в комплексной механизации всех технологических процессов, во всех отраслях сельскохозяйственного производства, в индустриализации труда животноводов и земледельцев.
Слов нет — это верный и наикратчайший путь. Давно ли в страдную пору жатвы самым узким и трудоемким звеном технологической цепочки уборочного конвейера был зерновой ток? Работы здесь хватало и селянам и шефам — горожанам. Иная картина сейчас. Вместо сотен рабочих — считанные единицы, вместо лопат, пудовок, веялок — высокопроизводительные механизмы. Примеров, подобных этому, много. И каждый красноречиво свидетельствует, что техника способна творить чудеса, способна взять на свои плечи любой, самый черный, тяжелый труд.
Да, этот факт сам по себе бесспорен, так же, как и неоспорима истина — техника без людей мертва. Повышая производительность, до минимума сокращая потребность в рабочей силе, в корне изменяя характер крестьянского труда, техника в то же время предъявляет серьезные требования к тем, кто ее обслуживает.
Большая забота партии и правительства о развитии сельскохозяйственного производства ощутима буквально во всем, и прежде всего в росте колоссальных ассигнований на энерговооруженность колхозов и совхозов. Достаточно сказать, что сейчас в хозяйствах нашего района имеется 1695 тракторов, причем, из них 157 — двухсотсорокасильных К-700. Если в первые годы коллективизации, да еще и в первые послевоенные годы, когда на вооружении были слабомощные «Универсалы», «ХТЗ», «Натики», прицепные комбайны «Коммунар», достаточно было того, чтобы мало-мальски грамотный парень, прошедший курсовую подготовку при МТС, мог управлять этими машинами, то, чтобы «оседлать» таких богатырей, как «Кировец», «Нива», «Колос», нужны чуть ли не инженерные знания. Небезынтересны на этот счет высказывания практиков сельскохозяйственной механизации. Так, в одном из декабрьских номеров газеты «Маяк» главный инженер сельхозуправления Красноармейского района Б. Щукин с тревогой писал:
«Уровень знаний механизаторов отстает или уже отстал от требований, предъявляемых к ним со стороны новейшей техники. И получается, что старая освоенная техника работает, а новая больше простаивает».
Та же мысль и в статье Ф. Зелья, старшего инженера сельхозуправления Октябрьского района:
«Уж коли сегодня не хватает ни кадров, ни знаний, то что будет завтра?»
Да, что будет завтра? Конструкторская мысль не знает застоя. Уже ведутся проектные работы по созданию тракторных двигателей в 500 и комбайновых — 250—300 лошадиных сил. Не за горами и тот день, когда автоматические и полуавтоматические линии, комплексные механизированные конвейеры, промышленное телевидение прочно займут свое место в животноводческой отрасли.
Вот и получается, что осуществление вопросов интенсификации, индустриализации сельскохозяйственного труда, курс на дальнейшую механизацию разрешают лишь одну проблему — сокращают число занятых в той или иной отрасли. В свою же очередь выдвигают другую, не менее сложную задачу, связанную с обеспечением этих же отраслей уже не просто кадрами, а кадрами высококвалифицированными. Резервом таких кадров может и должна быть молодежь, выпускники сельской средней школы.
И вот на фоне всех этих фактов разве можно было отнестись равнодушно к выступлению секретаря парткома А. З. Сукача, к его мимолетной информации: «У нас молодежь из села не уходит».
В чем же особенность этого села, в чем особенность молодежи, живущей в нем?
4. Вдали от шума городского
Не один десяток сел на территории нашего района. Больших и малых, растущих и угасающих. Шантарино же занимает как бы промежуточное положение. Не отнесешь его к разряду многолюдных, солидных. Но и к заштатным также не причислишь.
Известно: одни села славятся своим революционным прошлым, другие — большими перспективами будущего, в третьих — гордятся именами своих знатных земляков. В Шантарино же ни достопримечательностей, ни ярких эпизодов из летописи вам не назовут, как и не похвастаются именитыми односельчанами: героями, военачальниками, учеными. Исстари здесь жили и трудились поколения природных пахарей да скотоводов — мирных кормильцев Руси и ее ратных защитников в суровую годину.
Не выделяется Шантарино и красотами окружающей природы. Бескрайняя увалистая степь, редкие пятна березового мелколесья, квадраты полей — вот и весь неброский пейзаж. Ни речки поблизости, ни озера. Лишь по весне, в половодье, да в пору летних ливней оживет логотина — русло пересохшего ручья, пробурлит наспех мутными потоками и стихнет надолго. Верно, само село выглядит привлекательно. Аккуратные, по-хозяйски обихоженные дома и дворы, ровные, неширокие улицы, палисадники, компактность застройки — все это и создает своеобразную привлекательность и уют. И еще, что примечательно здесь, так это вода — питьевая, колодезная. И по вкусу, и по прозрачности любой родниковой не уступит. Недаром же бытует у шантаринцев поверье: «Тот, кто испил нашей воды, от нас не уедет».
Ну, а вообще-то в Шантарино, как и в любом другом селе «средней руки», есть школа-восьмилетка, клуб, библиотека, магазин, детясли, медпункт, почта. Связь с внешним миром шантаринцы поддерживают с помощью телефона и транзитного автобуса, который дважды в сутки (если нет бездорожья) заходит в их село. Есть здесь и своеобразный административный центр — контора четвертого отделения Ключевского совхоза. Именно в ней и увидел я первое подтверждение того, что молодежи в Шантарино немало. Таким подтверждением была выписка из приказа, помещенная на доске объявлений. В ней дирекция совхоза, с целью выполнения перспективного плана обучения работающей молодежи, предписывала управляющему отделением «взять на учет рабочих до 30-летнего возраста, не имеющих среднего образования, и обеспечить учащихся очно-заочной школы нормальными условиями для работы и учебы. Предоставлять им возможность посещать каждую субботу консультации и занятия….» Ниже шел список имен учащихся. Девятнадцать человек.
— Это лишь незначительная часть нашей рабочей молодежи, — говорит управляющий отделением В. И. Игуменщев. — Это лишь те, у кого нет среднего образования. Многие учатся заочно в техникумах и вузах. Есть и такие, которые учатся по направлению хозяйства. Например, Николай Фастовец — студент ЧИМЭСХа, Надежда Игуменщева — студентка ветинститута. Особенно много среди молодежи выпускников Ключевской средней школы. Одни — в животноводстве, другие — в механизации трудятся.
Из дальнейшей беседы с управляющим выяснилось: для тех, кто успешно сочетает работу с учебой, здесь предоставляется целый ряд льгот и преимуществ. В частности, для них введена сокращенная рабочая неделя, им выделяются льготные и бесплатные путевки в дома отдыха и турбазы, они зачисляются в резерв для выдвижения на руководящие должности. Видя такую заботу и заинтересованность со стороны руководства совхоза, молодежь охотно идет учиться, стремится постоянно пополнять свои знания.
Здесь, в Шантарино, много трудовых династий. Взять, к примеру, Чуровых. Глава семьи, Иван Петрович, механизатор первого поколения, ветеран совхозных полей. Много земли перепахал, много хлеба вырастил он, прежде чем вышел на пенсию. Сейчас его дело продолжают трое сыновей. Они, как отец, работают на тракторах, комбайнах. По стопам отца, Петра Петровича Лебедева, пошли два сына — Сергей и Николай. Здесь же, в селе, и дочь Екатерина. Она работает техником искусственного осеменения животных, учится заочно в зооветтехникуме. Новиковы, Кочаны, Шишкины, Варламовы, Переседовы, Новоструевы… — десятки семейных династий назовут вам в Шантарино…
5. Как равные равных
В кабинете управляющего состоялась у меня случайная встреча со старейшей рабочей совхоза Надеждой Трофимовной Новоструевой. Пришла она сюда по каким-то делам с внучкой Наташей. Надежда Трофимовна многое порассказала о жизни своих односельчан, о своей семье. Ее муж, Василий Иосипович, кадровый тракторист, недавно ушел на заслуженный отдых. Вместо него в механизации работает сын — Анатолий.
— Другой сын, Александр, — сетует Надежда Трофимовна, — тоже, как отец и как брат, механизатор, и с комбайном, и с трактором управится. А вот не ложилось в деревне. Уехали они с невесткой в Троицк. Шофером он на автомашине работает. По молодости, видно, у него это получилось, по необдуманности. К весне настроены домой возвращаться. И правильно сделают. Работы и ему и жене хватит. Дочку в детсадик устроят — это не то что в городе на очереди стоять. Все в достатке живут, ни в чем нужды не испытывают.
Да, права Надежда Трофимовна, во всем права.
Одних легковых автомашин около двух десятков. А мотоциклы, велосипеды никто и в счет не берет. Заработки у односельчан Надежды Трофимовны уже сегодня хорошие. Механизаторы по 180, доярки — по 130 рублей в среднем в месяц получают. За десятую пятилетку оплата труда земледельцев должна увеличиться, возрасти еще более ощутимо.
Ну, а что касается работы, так ее тоже всем хватает. Отделение крупное, одних зерновых сеют 5 тысяч гектаров. На фермах содержится 700 дойных коров и столько же молодняка. На вооружении шантаринских механизаторов 24 трактора, из них три «Кировца», 28 зерновых и 5 силосных комбайнов. Большое количество различных машин, механизмов, электромоторов. Словом, есть где применить и знания и силы молодые.
Знакомство с жизнью Шантарино, встречи и беседы с шантаринцами помогли в какой-то степени увидеть, понять те рычаги и плюсы, способствующие закреплению молодежи. К числу самых действенных следует отнести заботу руководства отделения о молодежи. Кстати заметить, здесь, не в пример другим селам, не существует проблемы ни женихов, ни невест. Свадьбы — явление обычное. И как правило, молодоженам выделяются просторные квартиры в новых совхозных домах.
Действует на настроение молодежи и доверие старших товарищей. Оно выражается буквально во всем. В том, что вчерашних школьников не боятся ставить на ответственные участки производства, смело закрепляют за ними самую новейшую технику. Большую роль играет и то обстоятельство, что в этой деревне все специалисты не пришлые, со стороны, а свои, коренные, шантаринские. Они-то и являются самыми лучшими агитаторами за родное село. Агитаторами не на словах, а на деле.
Еще одна немаловажная деталь, еще один, если можно так сказать, психологический фактор — влияние родителей. И отцы, и матери выпускников десятилетки, с которыми мне пришлось встретиться и побеседовать, ни разу и словом не обмолвились о том, что судьба обошла их детей, не сетовали они на то, что их дочери или сыну не удалось «выбиться в люди». Наоборот, как на должное, как на само собой разумеющееся, смотрят здесь на то, что вчерашние десятиклассники вливаются в рабочую семью. Причем вливаются без барабанного боя, без торжественных речей и пышных церемоний. Из оставшихся в селе не делают героев дня, не опекают по мелочам. Их принимают как равные равных. Дают им возможность самоутвердиться, найти свое место в жизни.
6. Слагаемые «секрета»
Знакомство с Шантарино, с его молодыми жителями дает нам полное право сказать, что у этого села нет каких-то преимуществ перед другими. Наоборот, здесь много собственных локальных бед и недостатков, негативных факторов (начиная с неброской окружающей природы и кончая нечетким автобусным сообщением с городом), каждый из которых мог бы стать резонным поводом для оттока молодежи. Пример Шантарино, как мы убедились, наглядно опровергает надуманность целого ряда доводов, шаткость отдельных обоснований причин, якобы стимулирующих миграцию сельской молодежи. Но речь не об этом. Речь о слагаемых шантаринского «секрета».
Не умаляя положительного влияния на этот вопрос психологических мотивов, таких, как привычка, традиция, мнение односельчан, и т. д., возьмем в расчет лишь то, что доступно решить любому хозяйству, любой сельской школе. Было бы желание, стремление.
Прежде всего как в Шантарино, так и в Ключевке меньше всего сетуют на нехватку кадров, не ждут сложа руки, когда и откуда придет молодая смена. Здесь думают, заботятся о ней, готовят ее. Причем характерно то, что подготовка этой смены, профессиональная ориентация начинаются не в выпускных, а в начальных классах школы. Именно школам шантаринской восьмилетней и ключевской средней, их педагогическим коллективам и принадлежит первое слово в том, что перед большинством выпускников не возникает проблемы: куда пойти, кем быть? Их путь определен, их выбор сделан заранее.
А дело все в том, что учителя этих школ умело, вдумчиво осуществляют профориентацию, видят в ней не самоцель, не работу ради «галочки» в отчете перед районо. Нет. Учителя этих школ заботятся не только о том, чтобы организовать школьников на массовые выходы в поле, на ферму, они не просто прививают им навыки труда земледельца, но прежде всего воспитывают из них людей увлеченных, умеющих с пользой для дела приложить полученные знания.
Вторым, не менее важным фактором, можно считать тесный контакт школы с хозяйственным и партийным руководством совхоза.
Регулярно проводятся встречи учащихся с руководителями, специалистами совхоза, с передовиками полей и ферм. Характерен и такой штрих. Школа не забывает о своих питомцах, о своих выпускниках даже тогда, когда они уже твердо становятся на собственные ноги, находят дорогу в трудовой жизни.
В свою очередь хозяйственные руководители совхоза тоже делают все возможное, чтобы процесс становления вчерашнего школьника в сегодняшнего рабочего не был резким, контрастным. Здесь учитывают то обстоятельство, что десять лет учебы — это десять лет интенсивной, интеллектуальной жизни учащегося, жизни, связанной с книгами, диспутами, лекциями. Школа — это среда, в которой у учеников развивается постоянное стремление к осознанным поступкам, это обстановка, в которой в каждом ученике видят прежде всего личность. Потому-то и стремятся в совхозе создать для выпускников такую атмосферу, в которой бы они не чувствовали отчужденности, высокомерных взглядов: мол, зелен еще, знай, работай, «бери больше, кидай дальше», думать за тебя будут другие. Молодых производственников так же, как и ветеранов труда, как кадровых рабочих, поощряют, премируют, присваивают им почетные звания.
Заслуга парткома прежде всего в том, что он сумел сосредоточить внимание хозяйственных руководителей на молодежной проблеме, на заботливом, поистине отеческом отношении к молодым кадрам, как того требуют решения XXV съезда партии и июльского (1978 г.) Пленума ЦК КПСС.
Смело смотреть в завтрашний день может лишь тот, у кого есть полная уверенность в том, что его дело будет продолжено, что трудовая эстафета окажется в надежных руках.
ЛУИЗА ГЛАДЫШЕВА ДОКТОР ИЛИЗАРОВ — ЛАУРЕАТ ЛЕНИНСКОЙ ПРЕМИИ
О докторе Илизарове и методах его лечения написано достаточное количество газетных и журнальных статей, художественных очерков и документальных повестей. Доброжелательных, сенсационных, злопыхательских, против и в поддержку, благодарственных и восторженных. «Кудесник из Кургана», «Операция без скальпеля», «Новое в травматологии», «Брумель снова берет высоту» — пестрят заголовки в отечественных и зарубежных изданиях.
И еще несколько строк, но каких строк:
«…Присудить Ленинскую премию 1978 года в области науки и техники Илизарову Г. А. за цикл работ по разработке нового метода лечения больных с повреждениями и заболеваниями опорно-двигательного аппарата, внедрению этого метода в широкую практику здравоохранения и созданию нового научно-практического направления в травматологии и ортопедии».
Из письма Гали Смирновой, проживающей в Таллине:
«…Я счастлива, что этот изумительный Хирург и прекрасный Человек получает такую высокую награду, и не случайно слова «Хирург» и «Человек» написала с большой буквы».
Со времен Гиппократа медицина достигла небывалого развития. Но веками неизменными оставались основные методы лечения переломов костей и их осложнений: гипсовая повязка, постоянное вытяжение под грузом, скрепление отломков кости с помощью металлических гвоздей, болтов, пластин, проволоки, шурупов. Многие люди долгими месяцами были прикованы к больничной койке, переносили мучительные операции, страдали от неподвижности, болей и… оставались инвалидами.
Ведущие травматологи-ортопеды мира вынуждены были горько признаться:
«Единственная область травматологии, прогресс которой минимален, — это сроки заживления переломов. Они остаются без изменений с прошлого столетия».
Из письма Гали Смирновой:
«…У меня был врожденный вывих бедра, деформация стопы и отсутствовала большеберцовая кость правой ноги. С полутора до 7 лет лечилась в Ленинграде. Укорочение ноги достигло 38 см, коленный и голеностопный суставы стали неподвижными, предложили ампутировать стопу, чтобы я могла ходить в протезе. Родители не согласились. Решили попробовать в последний раз, хотя надежды уже не было. Мы приехали в Курган…».
Гениальное нередко оказывается удивительно простым. Метод Илизарова… Предельно легко и в то же время сложно. Сложно! Потому что никто раньше до этого не додумался: перекрещивающиеся спицы, металлические кольца, соединенные стержнями. Такова основа модели аппарата, предложенного в 1951 году хирургом Курганской областной больницы Гавриилом Абрамовичем Илизаровым и положившего начало новому методу лечения.
Аппараты для фиксации костных отломков были и раньше, сообщения о них появляются уже в начале этого столетия. Но по своим конструктивным особенностям они не могли обеспечить комплекс благоприятных условий для регенерации костной ткани и восстановления органа. Впервые в истории мировой травматологии стало возможным бескровно лечить все закрытые и открытые переломы длинных трубчатых костей, возмещать большие дефекты мягких тканей и кости без пересадки трансплантатов, ликвидировать большие укорочения, утолщать кости, успешно лечить другие сложные ортопедические и травматологические заболевания.
Из письма Гали Смирновой:
«…Теперь у меня одинаковые по длине ноги (во время лечения Галя продолжала расти, и больную ногу пришлось удлинить на 51 см. — Л. Г.), я могу ходить. Благодаря Гавриилу Абрамовичу мне не нужны костыли, протез, хожу с тросточкой, но и ее скоро брошу.
Когда в 1976 году в Кургане была Всесоюзная конференция ортопедов и травматологов, участникам ее показали и мои снимки. Один почтенный седой профессор долго изучал их, потрогал ноги и воскликнул: «Не верю! Такого не может быть!».
Такое стало возможным. Галя Смирнова — лишь одна из десятков тысяч больных, вылеченных с помощью разработанного Гавриилом Абрамовичем Илизаровым метода, который применяется сегодня в 607 лечебных учреждениях страны и за рубежом. По неполным данным, 80 тысяч человек. Задумайся, дорогой читатель, над этой цифрой. Пожалуй, ни в какой другой отрасли науки и техники поиски и открытия не связаны так близко с судьбами живых людей, с нравственными, социальными и экономическими проблемами общества, как в медицине.
Человечество побороло многие опасные инфекционные эпидемии, но мир захлестнула другая эпидемия — травматическая, которая ненасытно уносит человеческие жизни.
А вот так страдает мать:
«Товарищ Илизаров!
Мое письмо — жалобный крик одной печальной матери, просящей у Вас помощи. Вы, наверняка, поймете меня, и прошу: помогите моему единственному сыну!
Верю в Вашу помощь, цепляясь за последнюю надежду в ожидании Вашего письма,
с искренним уважением
одна мать, Олах Палю,
Будапешт».
Человек рождается для счастья. Но в жизни есть и беды, трагедии. В больничных палатах несчастье становится особенно острым. Здоровые, мы не замечаем, как баснословно богаты. В шумном потоке спешащих людей по залитой солнцем весенней улице не всегда видим грустного человека, похожего на птицу с подстреленными крыльями. Но факты…
Травматологические больные занимают третье место в мире после страдающих сердечно-сосудистыми и онкологическими заболеваниями.
Экономический эффект нового метода лечения таков. Впервые в истории травматологии и ортопедии сроки лечения наиболее распространенных заболеваний и повреждений опорно-двигательного аппарата сократились от 2 до 8 раз, значительно снизилась связанная с ними не только временная, но и постоянная инвалидность. Ежегодно — десятки миллионов рублей экономии. Для государства это важно, очень важно, но еще важнее для общества, ибо за каждым рублем и койко-местом, за листом нетрудоспособности стоит живой человек.
Рассказывает курганец Владимир Басов:
— Я работал крановщиком. Случилась поломка, решил быстро исправить, затянуло руку карданом. Меня привезли в КНИИЭКОТ.
Теперь, когда беда осталась позади, вновь и вновь думаю о людях, которые спасли мне руку, вернули здоровье. Спасибо им — Гавриилу Абрамовичу Илизарову, Борису Константиновичу Константинову, Павлу Степановичу Попову. Эти люди останутся для меня родными на всю жизнь. Рад тому, что могу приносить пользу людям, что не стал инвалидом.
«Уважаемый доктор медицинских наук Гавриил Абрамович!
Это пишет Вам отец Суханова Саши, которого Вы лечили и сделали для него очень много. Он закончил институт, здоров, работает в Юргамышском районе.
Я прочитал статью в журнале «Огонек», и хотя я старик малограмотный, понял, какой у Вас был трудный путь в достижении своей победы. И все-таки Вы доказали свою правоту. За это большое Вам спасибо не только от тех, кого Вы поставили на ноги, но и от их родителей, от всего народа».
История знает немало примеров, когда гениальные открытия, новейшие достижения, прежде чем получить признание, переживают судьбу нелегкую и драматическую. И, возвращаясь сегодня от сказанного в письме отцом Саши Суханова более чем на четверть века назад, в самое начало пятидесятых годов, мы осознаем в разработанном Гавриилом Абрамовичем Илизаровым новом методе лечения прежде всего подвиг. Героический подвиг, талант и труд врача, ученого, гражданина, человека.
Нет, не в одночасье, не как сиюминутное озарение пришло открытие. Он оперировал, лечил, применяя и весь свой не малый опыт, все, чему его учили. Не пропускал ни одной публикации в медицинской литературе. Попросился еще поучиться и поехал в Ленинград на специализацию. Постоянная, неотвязная, жгучая мысль не давала покоя:
— Почему раны мягких тканей заживают сравнительно легко и в то же время простой перелом кости может сделать человека инвалидом до конца его дней?
— Может ли кость заживать, как рана, и, подобно коже, мышцам, регенерировать, т. е. восстанавливать утраченные свойства: пластичность, рост?
— Чем заменить тяжелую гипсовую повязку? Как намертво закрепить совмещенные отломки, не нарушая кровообращения, не повреждая мышечную ткань?
Сто лет назад отец русской хирургии Николай Иванович Пирогов применил впервые гипс. Это было настоящей революцией в травматологии. И тот же Пирогов призывал неустанно «мыслить у постели больного».
И снова великий Пирогов:
«Если вы уже научились иметь убеждения и если вы уже имеете убеждение, что деятельность ваша будет полезна, — тогда, никого не спрашиваясь, верьте себе, и труды ваши будут именно тем, чем вы хотите, чтобы они были. Если нет, то ни советы, ни одобрение не помогут. Дело без внутреннего убеждения, выработанного наукой самосознания, все равно что дерево без корня. Оно годится на дрова, но расти не будет».
В эмблеме Курганского научно-исследовательского института экспериментально-клинической ортопедии и травматологии вычеканено образное изречение Пирогова: из теплых человеческих рук, из кольца аппарата Илизарова тянется вверх молодое деревце с зелеными листьями. Дерево живое, дерево растет!
Из решения Всесоюзного симпозиума по вопросам компрессионного и дистракционного остеосинтеза в травматологии и ортопедии, состоявшегося 24—26 ноября 1970 года в Кургане:
«…В результате этих исследований советская травматология и ортопедия заняла лидирующее положение в части успешного лечения многих сложных костно-суставных заболеваний».
В биографии Гавриила Абрамовича нет ничего необычного. Его поколение, родившееся в первые годы Советской власти, знает сладкий вкус хлебных крошек и тяжесть вязанки хвороста на неокрепшей мальчишеской спине, когда предательски выкатываются из-под слабых еще ног камни на горной тропе родного Кавказа; и восторженные друзья-рабфаковцы, и лекции в Крымском институте, и вой фашистских стервятников над головой… Все это не могло остаться без следа, не сложиться в черты характера твердого, сильного человека, мужественного и доброго. Записи его послужного списка в личном деле как ступеньки вверх. Не к карьере — к открытию, которому было суждено стать новым направлением как в отечественной, так и вообще в травматологии и ортопедии, здесь, на курганской земле.
Кем бы он ни был в эти годы — просто сельским врачом или главным, заведующим райздравотделом или ведущим травматологом-ортопедом области — он оставался самим собой: всегда, в любую минуту готовым прийти на помощь человеку. В зимнюю стужу спешил, понукая лошадь, в отдаленную деревню, летел на кувыркающемся в воздушных ямах маленьком санитарном У-2 по срочному вызову, и сердце его болело страданиями людей. Он принимал роды, лечил от скарлатины, делал сложнейшие операции. И все более четко оформлялась, приобретала реальную, осязаемую форму мысль: новым этапом костной хирургии должен стать компрессионно-дистракционный остеосинтез. Биологические возможности костной ткани открывались в неизвестном доселе виде. Первый аппарат, первые больные…
Газета «Красный Курган», 24 августа 1952 года:
«Новое в лечении переломов костей.
…Больная К. в течение многих лет страдала туберкулезом левого колена. Нога, согнутая в колене, стала для нее не опорой, а бременем, бесполезной тяжестью. Неосторожное прикосновение к ней вызывало боль. Желая избавить больную К. от «пытки гипсом», Илизаров решил применить свой аппарат. Через день после операции больная встала на костыли, а еще через 11 дней рентгеновский снимок показал полное срастание костей. К тому времени больная уже могла ходить на обеих ногах без какой-либо помощи. Нога снова стала ей опорой. Такого медицина не знала. Сейчас хирург Г. А. Илизаров расширяет сферу применения своего изобретения. Недавно с помощью аппарата им было произведено удлинение конечности. Нога больного удлинилась на 12,5 см».
Чудо? Сенсация? В какой-то мере да. Я не случайно вернулась к документам более чем двадцатилетней давности. Чтобы еще раз проследить, как упорно, годами, сантиметр за сантиметром «растили» костную мозоль, образующуюся между отломками кости, как превращалась она в настоящую живую костную ткань. Как несбыточные рекорды в спорте: удлинили на 18 см! Есть 28,5 см! Возможно и до 43 см! И последний результат: 51 см!
И так же по годам: лечение 105 больных дало хорошие результаты: 2,5 тысячи бывших безнадежно больных вернулись к труду, обрели все радости человеческого бытия. Теперь уже более 10 тысяч человек считают Курган родиной второго своего рождения. Со всех концов страны едут сюда за исцелением, едут из других стран.
«Дорогой Гавриил Абрамович!
Дорогой Анатолий Григорьевич!
Дорогие врачи и милые сестры!
С новым годом Вас! Счастья Вам и успеха, крепкого здоровья! И вообще всех благ! «Ваша» нога благополучно выдержала все испытания, даже жестокие декабрьские штормы в Тихом океане.
Ваш благодарный пациент
капитан Г. Л. Сытин, Сахалинское
морское пароходство».
«Помогите, пожалуйста!
Я дружу с парнем, но мои родители не разрешают выходить за него замуж. Дело в том, что он хромает. Он очень хороший человек, но из-за своего физического недостатка считает себя хуже всех на свете. Очень прошу: помогите нам.
Л. Б.
Кустанайская область».
«Дела у меня идут хорошо. По-прежнему летаю, жалоб на здоровье нет. Пользуясь случаем, хочу Вас еще раз поблагодарить за то, что Вы мне вернули здоровье, счастье.
С уважением бывший
больной Вашего института —
летчик Иванычев Н. А.».
О! Как согревали эти сердечные откровения в отчаянные минуты, как вливали новые силы, чтобы доказать неверящим правоту своих взглядов, опровергнуть устаревшие понятия!
Доктор Илизаров никогда не был борцом-одиночкой. Его всегда поддерживали и поддерживают партийные и советские органы, хозяйственные организации. Илизаров — коммунист, депутат областного Совета народных депутатов.
В один из своих приездов в Курган председатель Центральной ревизионной комиссии КПСС Геннадий Федорович Сизов побывал в гостях у Гавриила Абрамовича. Вспоминая прожитое и пережитое, они удивились, как уже много лет минуло с тех пор, когда неизвестный доктор Илизаров пришел к первому тогда секретарю областного комитета партии Г. Ф. Сизову со своими предложениями.
Было в то время в госпитале отделение травматологии на 50 мест. Сейчас по решению правительства в Кургане построен научно-исследовательский институт, один из самых крупных в стране институтов такого профиля. В его штате более 100 научных сотрудников, 5 докторов медицинских наук и 46 кандидатов. Ортопедические и травматологические отделения, поликлиника, теоретические отделы, лаборатории оснащены новейшим отечественным и зарубежным оборудованием, ЭВМ и другой электронной аппаратурой.
Забота об охране здоровья людей — неотъемлемая черта советского образа жизни, закон нашей Конституции. Пишут рабочие харьковского завода «Коммунар», супруги Загребальный М. А. и Загребальная М. Е.:
«Мы сердечно благодарим Советское правительство за то, что оно создало нужные условия для работы такого большого ученого, каким является Илизаров».
Сейчас строится новый комплекс зданий института. В него войдут клинический корпус на 360 коек, клиника экспериментальных животных, опытный экспериментальный завод по изготовлению новых конструкций аппаратов, пансионат для амбулаторного лечения. Еще шире, глубже будут вестись научные исследования.
Каждый ученый мечтает, чтобы рядом с ним были достойные ученики. Все чаще стали говорить о «школе Илизарова». Они всегда были рядом, его молодые коллеги. Учились у него. Вместе разрабатывали новые методики лечения, которых сейчас более 300, открывали неизвестные страницы в теории и практике нового направления в ортопедии и травматологии. После окончания институтов пришли рядовыми врачами в госпиталь к Илизарову Анатолий Григорьевич Каплунов, Анатолий Андреевич Девятов, Валентина Ивановна Грачева, Валерия Георгиевна Трохова, Лидия Александровна Попова, Борис Константинович Константинов и другие.
Гавриил Абрамович верил и верит в них. Незаметно для себя стал воспитателем, наставником молодых ученых, и как бы силен и непоколебим ни был его авторитет (всегда последнее слово остается за ним) гордится: у них есть смелость мышления, смелость в научном споре и способность работать, доходящая до самопожертвования. Он и раньше не раз спрашивал себя:
— Мог бы обойтись без таких помощников?
И с радостью признается: нет, без таких — нет. Они никогда не объяснялись друг другу во взаимности, и, как ни скрывали, знает Гавриил Абрамович, что сначала за глаза, они для краткости звали его «шефом». Ему это немножко льстило, нравилось, хотя в общепринятом уважительном «шефе» и чувствовалось что-то чужое. Так было до тех пор, пока однажды, войдя стремительно в переполненный конференц-зал, он вдруг ни услышал отчетливое и ласковое:
— Тятя здесь!
Это милое, деревенское, чистое «тятя» обдало его мягкой, нежной волной, будто прикоснулась к горячему лбу мозолистая рука отца, будто это все его сыновья и дочери.
Косность всегда преследует цель умалить, принизить светлое деяние, самоотверженность новаторов. У Гавриила Абрамовича и его учеников другая великая цель — сделать счастливым больного человека, и ради этой цели они жертвовали личным благополучием и покоем близких, теснились в невероятно перенаселенных палатах госпиталя, в заставленных кроватями коридорах и плохо оборудованных операционных. С трудом, на энтузиазме сотрудников, друзей, знакомых, больных собирали выточенные в мастерских и заводских цехах детали аппаратов. Засиживались до глубокой ночи в ординаторской, пили остывший чай, и когда Илизаров улавливал в повисшей тишине чей-то тяжелый вздох, он вскидывал голову, отчего пышные усы смешно подпрыгивали, а глаза становились совсем черными, и упрямо повторял:
— Нас не понимают сегодня — поймут завтра, не поймут завтра — послезавтра поймут.
И снова все шло своим чередом: операции, обход больных, разработки, горячие споры, поездки в Москву, в министерство, в институты ортопедии и травматологии других городов, в Центральный институт травматологии и ортопедии, на заводы по изготовлению образцов аппаратов.
Школа — понятие гораздо шире, чем ученики. Это единомышленники, последователи, продолжатели его дела, это — направление в науке. Сначала единицы, потом десятки и сотни врачей — добровольцев и командированных — приезжали и приезжают в Курган учиться методу Илизарова.
Не будь у Гавриила Абрамовича характера бойцовского, деятельного, принципиального, может быть, все было бы куда проще. Уступил бы крупному авторитету, промолчал бы там, где спор выходит «себе дороже». Но Илизаров не таков. Он способен на личные моральные и материальные лишения. Годами не отдыхал в положенные законом отпуска, но никогда не шел на компромисс с собственной совестью и оставался верным делу, которое стало главным в его жизни.
Как крупный ученый Гавриил Абрамович формировался на прочной нравственной и гражданской основе. Коллегии в министерстве, совещания, научно-практические конференции, симпозиумы… Все реже огульные формулировки: «Слесарный подход к медицине». Все убедительнее, неопровержимее факты.
Мнение профессора Монтичелли, директора института клинической ортопедии и травматологии при Римском университете:
«…Краткое сообщение АПН об аппарате доктора Илизарова, которым он пользуется около 20 лет при переломах голени без гипсовой повязки, свидетельствует о высоком качестве этого метода. Могу сказать, что долгие годы во всем мире постоянно изыскивается возможность ограничить использование гипсовой повязки. Я согласен с тем, что наличие нагрузки способствует остеогенезу, но вместе с тем большая ранняя нагрузка пагубна. Возможность удлинения на 24 см без операции и трансплантации кости настолько абсурдна, что можно подумать, что АПН исказило добрые намерения моего русского коллеги?».
Ответ доктора Илизарова:
«Профессор Монтичелли сомневается относительно удлинения кости на 21—24 см лишь только по причине незнания наших методов лечения, которые являются вполне реальными. Результатом открытого нами метода является определение новых закономерностей, регулирующих костеобразование. Мы можем удлинять кость, а также изменять форму и ее плотность, устранять дефекты кости бескровным способом. Часто достигнутые нами результаты вследствие их необычности не соответствуют существующим понятиям. Поэтому нам понятно удивление профессора Монтичелли».
История с известным советским спортсменом, который, попав в автокатастрофу, становится постоянным пациентом столичных врачей, была хорошо известна. И вдруг мир облетает новость: «Брумель снова прыгает!». Вторым своим отцом называет сейчас Валерий Гавриила Абрамовича.
А разве забыть один из всесоюзных научных симпозиумов, проходивших в Кургане! Доклад Илизарова сопровождается диапозитивами: рентгеновские снимки больных до операции и после операции. Потом на сцену выходят бывшие больные — счастливые, здоровые люди. Изумленно смотрят на них опытнейшие хирурги, ортопеды и не могут поверить. Теперь уже никому не нужны слова: зал встает и долго молча аплодирует.
Коллектив Курганского института — творческий, работоспособный и занят сейчас разработкой фундаментальных проблем ортопедии и травматологии, изучением новых перспектив метода Илизарова. В частности, ученые-медики подошли вплотную к возможности лечения искривлений позвоночника, возмещения недостающих после ампутации частей голени и стопы, к другим сложным проблемам восстановления здоровья и трудоспособности людей. Год назад директор Курганского научно-исследовательского института экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии Г. А. Илизаров выступил на Международном конгрессе по ортопедии и травматологии в Венгрии. Его доклад «Новые возможности чрескостного остеосинтеза» вызвал большой интерес ученых и практиков мира.
В самом начале пути, в год рождения первого аппарата, Гавриилу Абрамовичу не было и 30 лет. Стал ли он с годами осторожнее, осмотрительнее? Нет. Пришедшая к нему известность притупила человеческую боль? Нет. Легче ему работается, меньше берет на себя ответственности? Нет.
Он и в славе своей — лауреата Ленинской премии, кавалера двух орденов Ленина и ордена Трудового Красного Знамени, профессора, доктора медицинских наук, заслуженного врача и заслуженного изобретателя РСФСР — все тот же, по любимому его званию, «земский врач».
Из письма Гали Смирновой в «Правду»:
«Я помню, как Гавриил Абрамович 11 часов простоял у операционного стола, отходя только вымыть руки, он прооперировал подряд трех человек со сложными заболеваниями, и это не исключительный случай.
Как-то он получил очередной отпуск, но каждое утро, как обычно, мы видели, что его машина подъезжает к больничному крыльцу и начинается обычный рабочий день — операции, прием, обход недавно, прооперированных больных. Для каждого у него находится теплое, ободряющее слово, шутка, так необходимые нам.
Однажды благодарный больной прислал доктору две посылки мандаринов. Гавриил Абрамович отдал мандарины самым маленьким — больным детского отделения».
…Гавриил Абрамович приезжает в институт обычно в 10 часов утра, а уезжает домой поздно, бывает, и за полночь.
— Доктор, скажите, я буду ходить как все?
Доктор улыбается добрыми усталыми глазами:
— И танцевать будешь… Вальс…
Задумывается на миг, смеется:
— Сейчас, говорят, вальс устарел…
В первые весенние дни нынешнего года в Курган пришло сообщение из Варшавы. Председатель Капитула Ордена Улыбки, главный редактор «Курьера Польского» Цезари Леженьски поздравил пана профессора, доктора Г. А. Илизарова с присуждением ему единственной в мире награды, которой по представлению и от имени детей удостаиваются их взрослые друзья. Имя Илизарова встало в ряд с именами новых кавалеров Ордена Улыбки: Эрих Борхардт из ФРГ, Ники и Ангелос Гоуландрис из Греции, Астрид Линдгрен из Швеции. Маленькие пациенты из Болгарии и Польши, Швейцарии, Венгрии и советские дети представили курганского доктора к этой награде.
Во время церемонии вручения Ордена Улыбки награжденный должен обещать вопреки ветрам и бурям всегда быть веселым и дарить радость другим. Именно творить добро и дарить людям радость и есть жизненное кредо Гавриила Абрамовича.
Из сочинений маленьких пациентов клиники Илизарова:
«Я хочу стать врачом. Может быть, потому, что с самого детства лежу в разных больницах. Раньше я не верила, что меня смогут вылечить. Теперь больная нога короче всего на 4 сантиметра, и я скоро буду ходить, как мои здоровые подружки».
«Когда я закончу десятый класс — поступлю в медицинский институт, а потом приеду в Курган».
«Про волшебников я читала только в сказках. А Гавриил Абрамович — настоящий, живой волшебник. Мне так хочется походить на него…»
«Моя самая главная мечта: чтобы никогда не болели люди».
«Когда я буду совсем здоровый, будет солнечный-солнечный день. Я выйду сам на улицу и побегу быстро-быстро, и меня никто не сможет догнать».
Вот что значит увидеть солнце даже в самый ненастный день. И подарить его людям.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги