Густая трава, словно шелк,
Ходы тарбаганьи, как соты…
Степная река Халхин-Гол —
Прозрачные, быстрые воды.
Уходят в камыш берега,
Песком затянуло откосы,
Здесь, ветры взметнув на рога,
Проносятся дикие козы.
Тут злы комары, как шмели.
Их густо, лишь скроется солнце…
Ты помнишь, товарищ, как шли
Мы здесь на траншеи японцев,
Когда самурайская тень
Легла на просторные воды
И кровью окрасился день
Монгольской нелегкой свободы?
Ключом закипала вода
В неистовом бешенстве боя!..
А мы, молодые тогда,
Здесь насмерть стояли с тобою.
…Свела нас большая судьба —
Бойцов-побратимов, товарищей,
И чья б ни пылала изба,
Мы вместе тушили пожарища.
Эфир — не легкий ветерок,
Не воздух ласковый и синий, —
Его пронизывает ток
Кривыми хитроумных линий.
Эфира сложная судьба
Армейским вверена связистам.
В нем каждый миг идет борьба
За право связи самой быстрой.
Эфир штормит
Крутой волной
И стонет, взорван канонадой…
Бой на земле,
В эфире бой —
И оба выиграть нам надо!
Праздник флаги клубит,
и салюты, салюты в честь давних побед.
Радость в трубы трубит,
и забытого нет,
и воскресшего нет.
Утонули в цветах обелиски.
В граните былое молчит.
Только память о близких
бессильно кричит.
Бьется Вечный огонь.
И оркестры, и песни.
И гитары звенят в одиночку…
Вот вздохнула гармонь
и «Катюшу» влюбленно несет по лесочку.
Одногодки мои не от хмеля хмельны.
Ордена золотятся немеркнущим блеском…
— …это мы с Рокоссовским…
— …с Толбухиным мы…
— …в начале еще…
— …под Брестом…
Песня женщин.
Такая душевная ширь,
столько в ней неизбывной печали:
— …это мы дни и ночи, Урал и Сибирь,
ваши пушки огнем заряжали…
В школьном музее,
в маленьком зале,
год сорок первый
нам показали.
Здесь, на столе,
под стеклом мутноватым
нашего горя
легли экспонаты:
каска, патроны,
граната и фляга
да пожелтевшая
писем бумага.
А со стены
с фотографий глядели
русские парни
в солдатской шинели,
парни, ушедшие
в мутную роздымь…
Мертвые парни,
как мертвые звезды.
Так проступала
сквозь грозы и беды
подлинность нашей
великой победы.
Разве забудешь
длинные версты,
где не однажды
падал и мерз ты,
где обожжен был
в жарком июле,
где не дожди выпадали,
а пули,
где и мужал ты
парнем безусым…
Старая Русса,
ах, Старая Русса…
Мы по призыву
шагали в солдаты,
рыли окопы, крыли накаты,
раны болели
в бинтах порыжелых,
мы замерзали
в снегах подо Ржевом.
Но поднимались
с волжской шугою,
но выгибались
курской дугою
и проходили
Корсунь и Яссы —
так продолжали мы
школьные классы.
Мы становились
седыми в семнадцать.
Мы, повзрослев,
отучались бояться,
и, не считая,
врагов своих били,
и беззаветно
Россию любили.
Вот потому-то
у стендов музея
нынче собрал
ветеранов-друзей я.
А о войне говорили им дети.
Разве для них
эти годы, как грозы?
Разве для них
это память сквозь слезы?
О пережитом,
о недожитом,
о позабытом,
о незабытом…
Им бы без края чистого неба,
солнца — на лето,
на зиму — снега,
трав им на май,
на сентябрь — листопада.
Только войны им
не надо, не надо…