КАМПА - ДОПОТОПНАЯ СКАЗКА. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Немного помолчав, продолжал:

- Они предлагают нам мир, и этот мир стоит всего один глоток Сурины. Выпейте Сурину мира и тогда вашим женам не придется оплакивать утрату отцов, сыновей и братьев. Знайте, это не трусость - это больше, чем подвиг, ибо если погибнут наши династии, то вместе с нами погибнут семейные традиции, а оставшиеся в живых впадут в безверие. Когда же в семье господствует безверие, то женщины этой семьи развращаются, что приводит к нежелательному потомству, а с потомством утратится даже память о нас, Джинах, Пери и Шейтанах. Демоносы Азии, Африки и прочих стран великого государства Тарон были готовы ко всему, но такие речи вмиг сбили их с толку. В их рядах то и дело слышались выкрики негодования.

- Варварам нельзя верить, они уничтожат нас поодиночке,- выкрикивали демоносы.

Казалось еще миг и армия взорвется бунтом. Но этого не случилось, ибо царь Тартар не переставал убеждать их смириться с неизбежным.

- Подумайте! Хорошенько подумайте о последствиях,- просил он своих воинов,- к Ариям присоединились многие народы ойКумены, их пример может служить порукой тому, что они не нарушат клятву, не вырежут нас поодиночке. В конце концов, жизнь, какой бы она не была горькой и мучительной, всегда лучше геройской смерти. Вы вправе распоряжаться своей жизнью, однако не говорите, что я вас не предупреждал. Они,- Тартар злобно ткнул пальцем в сторону Арийских полчищ,- предлагают испить Сурину мира. Так лучше выпьем хмельного питья, чем насмерть упьемся кровью. Я сделал свой выбор и предлагаю всем, хорошо подумав, сделать то же самое.

Воины слушали своего царя, от его слов ком горечи подступал к горлу, никто не решался ни пить Сурину мира, ни обнажить свой меч. В это время царевич Хувава, восседающий в своей колеснице под стягом красного Дракона, взял копье, намереваясь метнуть его в сторону врага.

Обращаясь к отцу, он молвил так громко, что его услышал даже самый последний воин:

- О ты! Мой непогрешимый отец, ещё час назад ты упрекал меня в трусости, а теперь сам уподобился трусливому зайцу. Знай же, я не буду пить напиток мира. Я буду сражаться.

При этих словах он вывел свою колесницу между двух армий, его лицо выражало великое мужество и неслыханную доблесть, превосходящую доблесть всех героев прошлых и будущих поколений. Хувава с укором взглянул в глаза отца, и тот, не выдержав взгляда, опустил очи к земле.

- Воины,- обратился он к демоносам Тарона, Азии и Африки,- мы пришли сюда, чтобы сражаться и если нужно умереть, а теперь вы уподобляетесь жалким рабам, безропотно готовым надеть на свою шею ярмо рабства. Кому дорога честь, выходи сразиться с Ариями.

И, о чудо, к нему потянулись те, кто решил встретить смерть, их было много… и мало.

Тогда Хувава обратился ко всем правителям Тарона, Азии и Африки с упреком:

- Смотрите же на всех собравшихся здесь героев и устыдитесь своей трусости.

А те прятали глаза, боясь взглянуть в глаза царевичу.

- Умрем, как герои,- решили многие из воинов.

И к его небольшому отряду примкнуло еще больше храбрецов.

Что творилось в душе Тартара, не подается описанию, эта боль была сродни обреченности, которая охватывает все тело после огромного нервного напряжения. Он стоял и смотрел на обе Таронские армии, выстроившиеся перед лицом грозного врага, и видел в каждой из них знакомых, отцов, дедов, учителей, дядей по матери, братьев, сыновей, внуков, друзей, а так же тестей. Хувава так же осмотрел оба воинства, и в каждом он видел знакомых и родственников, многие из его друзей так же были по разные стороны поля боя.

И тогда он молвил:

- В последние дни я познал сколь непрочно счастье и сколь призрачно богатство. Но в эти же самые дни я познал, что храбрец обладает одним несокрушимым достоянием. Честью! Пусть мне придется лишиться жизни, все равно я выбираю Честь и Славу. Войско Тарона, Азии и Африки таяло на глазах, одни встали под знамена Хувавы, вторые, не испив Сурину мира, поворачивали своих скакунов и, вложив мечи в ножны, ушли прочь, не считая нужным больше оставаться в рядах армии царя Тартара.

На прощание они сказали следующее:

- Мы не воюем с Ариями, но и не пьем их Сурину мира, вода из родника нам слаще.

Нельзя описать тех противоречивых чувств, которые клокотали в душе Тартара.

- Какой позор,- думал он, чувствуя колючие взгляды своих соплеменников, и прятал глаза.

А тем временем его неисчислимая армия таяла буквально на глазах и вскоре на поле брани осталась только горсть храбрецов, стоящая перед неисчислимым воинством врага.

Хувава осмотрел воинов, а затем протрубил в свой боевой рог, призывая армию противника принять вызов боя. Арии на другой стороне реки трубили в свои боевые Трембиты, воинский клич подхватили тысячи громогласных труб и бой боевых барабанов смешались в сплошной рев, сотрясая небо, землю и сердца воинов.

Сердце царевича Хувавы содрогнулись от предчувствия скорой погибели, и он, превозмогая страх, сказал своему верному Гургура:

- О, мой друг Гургура, видя перед собой своих друзей и близких в таком воинственном порыве, я не должен испытывать страх, но я ничего не могу с собой поделать. Я чувствую, как дрожат мои члены и во рту у меня пересыхает, мой меч и копье выскальзывает из рук, а кожа пылает. Я больше не владею собой, и в голове у меня все путается, я предвижу свой скорый конец.

Гургура положил ему руку на плечо и молвил:

- Мы все умрем, умрем скоро, достойно и с честью. Но и врагов положим немало, будем стоять до последнего воина. Ты еще юн и не закален в боях, но смел и горяч, так будь же таким до конца.

- Но что может принести горстке воинов эта битва, где погибнут все мои друзья и сородичи,- воскликнул Хувава,- разве такой ценой я хотел добыть почёт и славу. Если те, ради кого мы могли бы этого желать, выстроились сейчас на этом самом поле, и будут смотреть на наши смерти, но не с чувством радости, а с горечью на глазах.

Гургура, как мог, успокоил царевича:

- Мы своими жизнями ответим за всю страну, покажем этим варварам, что Таронцы - настоящие воины. Своими смертями мы добудем доблесть для народа Пери, Джинов, Гулей, Ифритов и Шейтанов, а они погребут нас по обычаям пращуров.

Ободрившись таким ответом, царевич Хувава воспрял духом и, приподнявшись в своей колеснице, обратился к воинам с такой речью:

- Ободритесь храбрецы, не думайте о смерти, умрем, но постоим за наших матерей, за наши святыни, за нашу землю, ибо с нами всех высший Хаос. А ты, мой отец,- крикнул он, что было мочи,- береги себя, ведь ты гниёшь заживо. Береги свое сердце, ибо оно у тебя ледяное.

Тартар стоял в колеснице, ни жив, ни мертв, его уши жадно ловили каждое слово, а в душе клокотало чувство вины.

- О, как же странно все устроено в этом мире,- думал он,- движимый благими делами я совершаю великое злодеяние. Движимый желанием сохранить жизнь своему народу, я хладнокровно ниспослал на бойню своих близких и горячо любимого сына. Не прощу себе никогда,- воскликнул он в горе,- лучше мне живым быть погребенным в бездну, чем видеть эти смерти.

Произнеся эти слова, Тартар отбросил далеко в кусты свою царственную корону, свой щит и меч, сел в колесницу, преисполненный горем и великой скорби. И в тот же миг он заразился страшным недугом, внутренний холод своими щупальцами пронзил его тело до глубины костей. Ему было плохо, тело трусил озноб, он не мог понять причину всего происходящего и кутался в верблюжьи одеяла, натягивая на себя, все что только можно. А в это самое время дрогнула земля, Арии, словно лавина, сошедшая с гор, перешли неглубокую реку Граник и, не останавливаясь, покатились по земле страны Реченцу, их кони вытаптывали посевы, превращая цветущую землю в прах. От огромной орды откололась небольшая часть воинов, всего лишь одна спица из гигантского колеса, и словно вихрь налетела на царевича, и жалкую горсть героев. Хувава, до того стоявший возле колесницы, одним прыжком очутился наверху. Будто гора, загораживающая своею гигантской фигурой луну, он вырвал из рук стоявшего подле колесницы воина, знамя с вышитым красным драконом и высоко взмахнул им.

- За красного дракона,- вскричал Хувава,- смыкайте мечи вокруг красного дракона! Алебарды, щетиньтесь вокруг Красного дракона!

Его голос и треск развевающегося знамени воодушевили воинов

- Ты, злобный зверь Меру, рогатая твоя морда, а ну, иди сюда пободаемся, у кого рога крепче!- кричал подобный великим героям царевич Хувава.

А его воины, сплотившиеся в один тугой комок, принялись ритмично бить мечами о щиты, призывая врагов принять бой. Царь Световит, восседая на огненном жеребце Меру, даже не взглянув на обидчика, мчал вперед, не слыша колких и обидных слов. Огромная армада, будто лавина водопада, котилась, сметая все на своем пути, и только горсть отчаянных до безумства храбрецов, преградила ей путь. Отряд под командованием Вишня с воплями, гиканьем и свистом налетел на храбрецов, ожидающих своей смерти. То была великая и страшная битва, прозванная в народе самопожертвованием царевича Хувавы. В начале на храбрецов обрушилась туча стрел, потом в ход пошли копья, мечи и дротики, на полном скаку Арии врубались в их ряды, топтали храбрецов копытами храпящих коней. И не прошло и часа, как Арийская лавина, сметающая все на своем пути, раздавила героев, не оставив от них даже мокрого места. Тысячи копыт втоптали их тела в землю, смешав с песком и глиной, и так же, не останавливаясь, влились в гущу Арийской орды. Даже мокрого места не осталось от храбрецов, втоптанных в землю, но в тот же самый миг, как пал последний воин, столб огня и света, подобный радужной заре, взмыл к небесам. И тут же над местом гибели героев образовалось лучезарное сияние, окаймленное золотом и бирюзой. И те, кто видел это дивное диво, эту златую зарю, вспыхнувшую в поднебесье, ужаснулись увиденному. Их лица побледнели, а дыхание перехватило от величайшего позора за свою трусость.

Царь Световит в сопровождении знатных воинов, подъехал к царю царей Тартару.

Увидев его подавленное состояние и полные слез глаза, молвил такие слова:

- О великий царь, не поддавайся унизительному малодушию, оно не подобает тебе, вырви из своего сердца эту недостойную царей жалость. Воспрянь духом, ибо не ведомо, что лучше – победить, или быть побежденным.

Тартар, даже не взглянув в его сторону, молчал.

Тогда Световит спросил:

- Ответь мне, как ты хочешь, чтобы к тебе относились?

- Как к царю,- ответил Тартар, кутаясь от внутреннего холода в тряпье ковров и лохмотья одеял.

Он дал знак к отступлению и, усевшись на теплые пуховые подушки, отбыл к себе в Баальбек, а воины один за другим подходили к Ариям и пили из кубка мира священную Сурину. Сурину мира, и жизни. Отныне и до сего дня, память о том знаменательном дне сохранилась в названии страны Реченцу, которую переименовали в Сурию или Сирию, как мы привыкли её называть, ибо на этой земле народы Тарона обрели мир и вторую жизнь.

Итог контакта двух миров

Движение Ариев в глубь Азийского и Африканского континентов продолжалось еще несколько лет. За это время они будто гигантский спрут протянули свои щупальца до самых отдаленных пределов Африки, и остановились лишь только тогда, когда прошли эту землю от края до края, и омыли копыта своих коней в водах солёного Океана. За этот сравнительно небольшой период времени в истории планеты Земля, люди захватили огромные территории Азии и Африки и, поняв, что двигаться дальше некуда, стали расселяться по всем направлениям. Это был период массового переселения племен, народов и кланов, с запада на восток с востока на запад. Люди создавали новые страны, осваивали не обжитые территории.

Итогом контакта двух миров были изменения в экономике, общественной и духовной сферах жизни, как людей, так и демоносов. В это время на отдельно взятых территориях формируется новый генотип человеко - демоноса. Формирование нового генотипа было обусловлено миграцией, массовым смешением представителей различных этносов, а также изменением среды обитания и приспособляемости человека к новым природно климатическим условиям. Смешение людей с демоносами, привело к появлению новых черт в их облике, ведь и у тех и у других рождалось общее потомство. Кроме того, на внешний вид белокожих людей и цвет их кожи огромное влияние оказало влияние Африканского климата, местность и среда обитания, в которой они расселились. Хотя многие просвещенные умы и до сих пор не могут понять, как и почему произошли эти столь радикальные изменения во внешнем облике чистокровных Ариев. А другие, не менее горячие головы, категорично и безоговорочно заявляют, что этого быть не могло, ибо они сами провели немало успешных опытов, переселяясь на время отпуска в жаркие страны, в частности, в Африку. И даже через две-три недели, проведенные в жарком тропике, они выглядели лишь чуть-чуть подгоревшими. То же самое происходило с людьми. Через две недели они едва подгорели, через два года этот загар уже не смывался, через два поколения он настолько сильно прилипал к телу, что его уже воспринимали как должное, а через двадцать два поколения люди напрочь забыли, что когда-то имели светлую кожу. Если ранее, проживая на Севере, люди имели белый цвет кожи, который характерен всем обитателям северных земель. Голубой оттенок глаз необходим для улучшения видимости во время снежной зимы, а небольшой нос для подогрева холодного воздуха, поступающего в легкие. То теперь здесь в Азии и Африке произошло такое сильное смешение рас, что разобраться, кто был кем, не представлялось никакой возможности. На огромных территориях проживали и демоносы и люди, перемешавшиеся между собою, причем людям в большей степени пришлось приспосабливаться к новым реалиям жизни. У обитателей саванн появилась смуглая с желтоватым оттенком кожа, для маскировки на фоне песчаных почв. Узкий разрез глаз и жесткие прямые волосы защищали от пыли, образовавшаяся на веке складка - эпикантус, предохраняла глаза от песчаных бурь, а отложения жира на бедрах и ягодицах служили естественным запасом пищи. Ровно через двести двадцать два поколения, в Африке образовалась раса людей с очень темной кожей, которая предохраняла их тело от ожогов, курчавые волосы защищали от солнечного удара, широкий нос был необходим для фильтрования горячего воздуха, а выпяченная губа служила для лучшей теплоотдачи. Нельзя не отметить, что не только люди приспосабливались к новым условиям обитания, но и демоносы на сколько это было возможно приспосабливались к людям. Многие демоносы так хотели быть похожими на храбрых и мужественных поработителей, что присваивали себе человечьи имена, а так же всеми средствами пытались придать себе хоть какое-то человечье обличие, надеть хотя бы маску человекоподобия. При этом они с таким упорством придерживались своих собственных традиций, что в конечном итоге определенные черты их собственной культуры сохранились и до сего дня, смешавшись с культурой завоевателей. Следует отметить, что процесс обмена между обществами, которые принадлежали к различным культурам, был двусторонним, эти контакты были постоянными и динамично развивались. Так, смешивая генотипы и культурные традиции, возникали новые виды этносов, имеющие общие черты различных народов. Такие исторические процессы длились на протяжении десятков-сотен поколений, на территории всего мира. Интересным явлением той эпохи стало сосуществование различных обществ за уровнем культуры, традиций и верований, среди которых шла необъявленная война за лидерство. По сути это была та же холодная война, в большинстве своем бескровная, которая теперь велась другими средствами. Выиграли те, кто, используя предыдущий опыт и технологи, сумел создать более стойкие структуры экономики, которые отвечали новым условиям борьбы за выживание. Естественно, что при этом до не узнавания изменилась материальная культура, традиции, обычаи, быт, одежда, как людей так и демоносов.

Особенно это было заметно в искусстве, в котором стал преобладать звериный стиль, где воедино смешались кони–люди, птицы–драконы, рыбы, змеи и грифоны, крылатые пери, хвостатые джины, рогатые демоносы, выполненные в стиле анималистического искусства. Но не искусством единым жив человек и демонос, они, как и прежде выращивали хлеб, плавили металл, строили жилье, храмы и города, которые со временем превратили в центры мировой цивилизации. Но теперь люди в большинстве своем стали жить оседло. Заняв пустующие земли, они начали воздвигать города, селиться рядом с селениями и городами демоносов, сохраняя мир и старясь, по возможности, не нарушать его.

Со временем образовались новые страны - их было три девять царств и три десять государств, в которых различные по своей сути культуры перемешались, образовав собою некий сплав культур и народов. Но это в Африке, а на территории Европы, Кавказа и большей части Азии образовалась огромная держава людей.

Условно эту страну Меру можно было разделить на четыре зоны на Севере Киммерия, куда входили Галлия, Скифия, Кельтика и прочие страны, коих было огромное множество. На юге - Шумерия и Перимерия. На востоке - Суммерия и Недомерия. На западе - Метамерия и еще несколько автономных Мерий, которые образовали культурный союз с единым центром городом Меру или Мидгардом, как его называли все.

И зажили люди счастливо, ибо не знали изнурительного труда, ни иссушающих забот, ни горестей. Не истощаемые земли, давали им все в изобилии. Стоило протянуть руку, чтобы в ней оказался сладчайший плод. Хлеб родился в изобилии, животные не боялись человека, ибо не ведали, что оно такое и давали ему свое молоко. Свирепые хищники, может быть, где-то и жили, да только они позабивались по щелям, по темным углам попрятались. Люди жили долго и счастливо, и даже смерть, наступавшая после долгой жизни, была безболезненна как сон. А царь Световит правил ими как ни кто другой мудро, и рассудительно. Никогда никому не завидовал и никого не обижал, но сам прощал все обиды, кроме только неповиновения.

Облюбовав для своей столицы некую долину в земле Сеннаар, он поселился там. Это земля ему понравилось ещё и тем, что она находилось как бы в центре земли, откуда было удобно управлять как Европой так и Азией с Африкой. Облюбовав для столицы империи Меру небольшой захолустный городок Борсиппа, одиноко стоящий на большой полноводной реке Ксаранд (Ефрат), царь Световит сделал его тем центром, который еще многие века будет притягивать взоры как людей так и демоносов, которых в этих землях тоже водилось немало.

Совсем рядом находилась черная страна Кент (Египет), Эфиопия, Нубия, Йотунхейм, Альвхейм и прочие демонические страны, которые были очень слабо заселены людьми. Не став разорять старый город Борсиппу, царь Световит сделал его как бы вратами на подступах к столице Мидгарду, который он стал отстраивать по самолично начертанному проекту, задумав его как Арктиду в миниатюре, с глубоким чистилищем, своими корнями уходящим в вальГаллу (чертог убитых галлов) и высоким до небес храмом, подобным вершине мира - Горе Меру.

Большой и красивый город, выросший на берегу полноводной реки Ксаранд, был прекрасно спланирован, обустроен для жизни, и должен был, по замыслу автора, стать столицей огромного государства Меру, его духовным центром, сосредоточием культуры, науки, искусства. По обе стороны полноводной реки Ксаранд в скорости выросло две части одного большого города - один из них Мидгард, второй - по меньше Асгард, а между ними перекинулся широкий разводной мост. Сам же город, который теперь разросся до невероятных размеров и занимал оба берега реки, царь Световит превратил в неприступную твердыню. Вот, что он начертал на памятной стеле, установленной у входа в свою столицу: « Я обустроил столицу государства Меру, город великий, город крепкий. Я окружил Мидгард мощной стеной. Я вырыл ров и укрепил его склоны с помощью асфальта и обожженного кирпича. У основания рва я воздвиг высокую и крепкую стену. Я сделал широкие ворота из кедрового дерева и оббил их медными пластинами. Для того, чтобы враги, замыслившие недоброе, не могли проникнуть в пределы Мидгарда с флангов, окружил его мощными, как морские волны, водами реки Ксаранд. Чтобы предотвратить город от наводнений, воздвиг на берегу реки крепкий вал и облицевал его обожженным кирпичом. Я тщательно укрепил бастионы и превратил город в непреступную крепость.»

Теперь, когда все было готово, царь Световит вспомнил о надписи на придорожном камне, который Ранги хуапапа установил на раздорожье трех дорог.

- Как же так,- думал он,- ведь на том придорожном камне четко и ясно было написано - налево пойдешь – женатым быть. Значит, нужно жениться.

И тут же распорядился готовиться к свадьбе, тем более что невесту он себе присмотрел, самую, что ни наесть красивую, розовоперстую богиню зари-Эос.

К тому же она ответила ему взаимностью.

Живьем в каменную могилу…..

Не лучше избитой собаки ощущал себя Уран-громовержец. Позор от осознания постыдного мира с Арийским вождем, потеря родных и близких, чувством неизгладимой вины терзали его душу. Испытывая на себе колючие взгляды и молчаливые упреки демоносов, он отправился в святая святых ойКумены, храмовый комплекс Каменные могилы, чтобы побыть в одиночестве, помолиться всех высшему Хаосу, подумать, как жить дальше. Нет на земле более действенного и удивительного места, чем так называемые Каменные могилы.

Среди выжженной зноем степи, среди бездонного неба, в долине реки Молочной возвышается одинокий остров, сложенный из причудливо нагроможденных каменных глыб песчаника, это и есть храмово чистилищный комплекс - Каменные могилы. Место, где богиня земли Гея из своего чрева породила на свет божий, дитя Урана-громовержца. Место, где души умерших через небольшое отверстие, устроенное в самом центре горы, устремляются в бездну мрака, потусторонний мир–лабиринт каменных могил. Безжалостное время за миллионы лет и зим не пожалело эти священные камни, прозванные в народе пупом земли. Обветренные колючим степным ветром глыбы песчаника поросли пепельно-бурым лишайником и теперь пугают своей первозданной естественностью, создают впечатление молчаливой величественности. Место, где мир живых соприкасается с великой тайной перерождения душ.

- Вот она колыбель моего рождения, место явления на свет бога неба,- думал Уран, всматриваясь в эту расколотую глыбу песчаника.- Здесь на берегу реки Молочной я и появился когда-то на свет, здесь я пил воды реки и они казались мне слаще парного молока, а произошло это так.

Река Молочная своей живою водою, будто парным молоком, напоила мать сыру - землю, вспенились её кисельные берега, в горячих недрах вспыхнула искра жизни. Будто в скорлупе мирового яйца покоилась жизнь под глыбой окаменевшего песчаника, и вот настал тот миг и час, когда росток жизни пробился к солнечному свету, раскалывая на части громадные камни, потянулся к ясному небу, к частым звездам. Вот так и появился на свет я - младенец Уран,- вспоминал он первый час своего рождения, который канул в Лета, а каменный холм остался.

Жрецы, оповещенные о приезде бога Урана в Каменные могилы, подыскали ему несколько келий на выбор. Осмотрев их, Уран-громовержец остановился на одной, которая, по его мнению, была самой просторной.

Келья, которая располагалась на южном склоне горы, больше напоминала нору, но другие кельи были и того хуже, а тут все таки южная сторона, откуда днем поступает теплый воздух. Да и вид из окна радует глаз, вдалеке виднеется извивающееся ужом русло реки Молочной, а под самым окном растет куст шиповника, да на камнях каждое утро выползают греть животы черные степные гадюки. В этой кельи провел Уран несколько месяцев, вначале он молил всех высшего Хаоса ниспослать благость народам ойКумены, затем еще несколько месяцев вымаливал у всех высшего, вечную жизнь и скорое перерождение всем убиенным в этой кровопролитной бойне. Кроме того Уран ежедневно записывал по памяти историю того страшного нашествия Скифера зверя в ойКумену. Чем я хуже гавайца Ранги - хуапапы,- думал он, высекая эти реалистичные изображения.

Особо ему удалось передать во всех мельчайших подробностях черты огнедышащего Скифера зверя и свой собственный облик, а также Ранги - хуапапу, Крона и Сабскабу, так, что картина вышла в большинстве своем реалистичная, и лишь частично правдоподобная, но это мелочи по сравнению с тем, что произошло потом.

Все те долгие месяцы что Уран-громовержец провел в полном одиночестве, никто к нему не приходил, да он и сам не хотел никого видеть. Даже слухи и сплетни о свадьбе царя Световита и богини утреней зари-Эос не вывели его из этого отрешенного состояния.

- Пусть женятся, пусть рожают детей, мне безразлично,- отвечал он незнамо кому,- никуда из этой пещеры не выйду.

Даже жрецам, принесшим ему приглашение на свадьбу, он приказал:

- Отошлите это приглашение взад. Скажите, дескать, рад, желаю всего самого наилучшего, но, к сожалению, болен и приехать не могу.

Ну, болен, так болен, оставим тебя на время, лечись, выздоравливай…

А сами узнаем, чем занимался в это время титан Крон.

Он так же, как и его отец, не поехал на свадьбу, ибо в своей душе был гордым и своенравным демоносом, да и не желал он опуститься до такого унижения, сидеть за одним столом с варварами. Так что послу Фениксу одному пришлось отдуваться за всех.

Как это издревле заведено на мероприятиях подобного рода он первым делом потребовал выкуп за невесту.

Царь Световит не отказался:

- Проси, чего хочешь, ни в чем тебе не будет отказа.

- Вот требования, которые выдвигают к жениху правители ойКумены,- развернув пергаментный свиток, прочел.- Согласно уговору, в качестве свадебного подарка Световит, именующий себя царем всея земли, которую он прошел и завоевал своим копьем, должен отдать как выкуп за невесту. Деву, по имени Эос. Половину всего, что имеет, а именно; половину Европы от Альп вплоть до Черной горы, половину Азии от Йотунхейма до Сурии, а также большую часть Африки, включая Жирафию и Гипопотамию из-за того, что климат там более подходит для жизни демоносов, чем для холодолюбивых Гипербореев. Кроме того титан Крон, как законный наследник престола и будущий правитель ойКумены, требует себе во владения всю страну Кент и большую часть Сахарской степи, а также земли из числа тех стран и народов, которые не пили Сурину мира из рук Гипербореев. Далее,- читал Феникс свиток пергамента,- так как союз между Эос и Световитом стновиться настолько близким, что отныне они будут считаться родственниками, то царь Световит, как родственник, должен выполнять взятые на себя брачные обязательства и никогда, ни под каким предлогом, не поднимать оружие против демоносов.

- Да будет так,- согласился Световит,- я не нарушу взятых на себя обязательств, скрепленных этим брачным союзом.

- Не отречешься ли ты, великий царь, от своих слов?- допытывался Феникс.

- Ты не веришь моим словам?- удивился Световит.

- Верю,- отвечал посол,- но у нас, у демоносов, издревле бытует такая мудрость: не бахвалься и не произноси того, в чем ты не уверен. Стыдно говорить торжественным тоном то, чего нельзя исполнить. Если у вас завтра родится новый Скифер зверь, сможешь ли ты устоять от соблазна зачать новую войну против нас демоносов.

- Чтобы раз и навсегда закрыть эту тему,- отвечал царь Световит,- я клянусь священным Гейсом-великой клятвой, переступить через которую нельзя, что никогда и ни под каким предлогом не обнажу меч против демоносов-Йотунов.

- Что такое Гейс?- уточнил Феникс.

- Гейс - это своеобразный кодекс чести, представляющий собой священное обязательство, и любого, нарушившего клятву, ожидает жестокое несчастье. Гейс - будто остро отточенный меч висит над клятвопреступником, нарушение клятвы ведет к неудачам и гибели.

- Мы демоносы не против устных клятв,- отвечал посол,- но на бумаге оно вернее.

- На бумаге, так на бумаге,- согласился Световит и тут же написал так:

- Ежели, не выполню я чего-либо из сказанного раньше, пусть я и те, кто со мною, и надо мною, будем прокляты всех высшим богом Яреем. Да будем мы желты как золото, и своим оружием иссечены будем. Если не будет между нами мира, тогда камень начнет плавать, а хмель начнет тонуть. Срок действия Гейса–Доколе стоит вселенная.

Скрепив договор своею кровью, Феникс скрестил руки на груди и поспешно удалился. И в скоре к царю Световиту демоносы отправили деву по имени Эос с караваном кораблей, нагруженных драгоценными камнями и золотом.

В Арийской столице городе Мидгарде богиня Эос и царь Световит скрепили свой союз браком. А затем не один месяц праздновал род людской эту пышную свадьбу. Чего там только не было: и песни и пляски и пир да веселье. А невеста от счастья так и сияла ярче утренней зари, да и жених был ей под стать, крепкий, сильный, и лицом пригож, а как он целовал невесту, когда им кричали Горько, о том и слов не хватит, чтобы рассказать.……

Став царицей, богиню утренней зари Эос, стали звать матерь Сва. Это был очень почетный титул, ибо люди видели в ней как бы свою мать, дарующую тепло и свет своим детям. Певцы-гусельщики складывали в её честь песни и священные гимны. Только в Ригвее ей было посвящено более 20 гимнов, 25 в Калевале и столько же в Былинах и Эпосе. С чем ее только не сравнивали. То она изображалась в виде прекрасной птицы, одетой в сияющие наряды. То она парит над всей вселенной, блистая яко золото. То она в одеждах из света выезжает пред восходом солнца на ослепительной колеснице, запряженной алыми конями. Открывает небесные врата тьмы, наполняет всю подвселенную ярким светом. Изгоняя видения бога сна Гипноса, пробуждает людей ото сна. Смешивая краски света и тьмы, освещает небосвод, готовя светилу дня путь по солнцепутью, и все это было чистой правдой. Но при этом люди не забывали, что матерь Сва оставалась все такой же привлекательной, молодой и красивой девушкой по имени Эос, дарующей своим детям жизнь, защиту и славу.

Да, да, именно Славу подарила богиня Эос своему любящему мужу Световиту. Спустя год, родился у них наследник престола, сыночек по имени Словен, а богини судьбы Норны, явившиеся предсказать судьбу юному царевичу, судили, что он будет лучшим из воинов, а память о нем переживет века. Поза глазами многие демоносы шептались меж собою, что титан Крон, которого не пригласили на свадьбу, даже не обиделся.

Но многие слышали лично от него такие слова:

- Наслышан я сестрица о том, как ты просила своего варварского мужа Световита не звать на свадьбу меня. Убеждала мужа, дескать, Крон горячий забияка, он возбудит злость на свадьбе, бед наделает немало, осмеет девиц невинных, в славных праздничных одеждах, праздник нам с тобой испортит. И это говорит моя сестра!- скрипел зубами титан Крон.- Да я бы и сам туда, ни за какие деньги, не поехал, бывал я уже у варваров на празднике, хватит. Но мне обидно другое. Хотя бы сделали вид, что приглашают. Хотя бы свадебную открытку прислали. Так нет же, не было ничего, я лично почту пересматривал, забыли так ещё и посмеялись надо мной,- рвал и метал Крон.- Ну, сестрица, уж и справила ты свадебку. Весь собачий люд созвала, кого там только не было: и Мотосогнир пришел и был назван первым дружком, Дурин был посажен вторым дружком, а ведь это все навоз, отбросы общества. Кроме меня там были все убогие, коих редко где сыщешь, и Нордриди был, и Судри был, Альтив, Двалин, Бивер, Бавер, Бембур, Норин да Анар с Медвитниром были на пиру, на свадебке вместе с Вейгом и Гиндальвом, Виндальвом, Траином, Текком, Витом, Литом, Наром и Нирадом, а меня не было. Всех последних оборванцев позвала сестрица: и Фили и Кили, Фундина и Нали, Хефти и Вили, Ханор и Свиор, Фрар и Хорнбори, Фрег и Лони, Аурванг, Яри и Эйкинскальди были, пили, ели, а меня не было. Всех людей последних, всех потомков Двалина, чей род явился из камня, вышел из трясины на песчаную землю позвала, а меня забыла. И Драупнир был, и Дольгтрасир, и Хар, и Храугспори, и Хлеванг, и Глои, и Дори, и Ори, и Дув, и Андвари, и Сквирин, и Вивир, и Скафинн, и Ингви, и Эйкинскьяльди, и Фьялари, и Фрости, и Фин, и Гиннар были, а ведь это теперь твоя родня, оборванцы, все в лохмотьях. Лишь меня не пригласила,- рвал и метал титан, угрожающе размахивая руками.

- А еще сын у них родился,- добавил Феникс.

- Так быстро,- удивился Крон,- не прошло и года, уже и сын родился, и как же нарекли малютку.

- Славой нарекли его, Словеном по-ихнему.

- Ну уж, дудки, сестрица, не дождешься ты от меня подарков своему выплодку,- угрожал он незнамо кому.

- Знаешь,- молвил Феникс,- мне кажется, что они и не ждут подарков. Световит, как только увидел малютку, положил ему на живот меч и говорит, вот тебе наследство, крепко держи его, сынок, в своих руках, им ты добудешь себе все блага, какие есть на земле.

У Крона челюсть как висела в воздухе, так и отпала до самой земли…..

............немая сцена.

Каменное сердце

Надо отметить, что не только Уран-громовержец, и титан Крон не присутствовали на свадьбе, небыло там и царя царей Тартара и не потому, что он, затаив обиду, отказался приехать. А по тому, что страшный недуг пожирал его сердце, царапал когтями душу, а в голове день за днем звучали слова сына Хувавы: « Отец береги свое сердце–оно у тебя ледяное!». День за днем, минута за минутой стучали о стенку мозжечка эти колкие и неудобоваримые слова, брошенные сыном перед смертью.

- Какой из меня царь, я - размазня, не сумевший в трудную минуту совладать со своими чувствами, не справился с собою, а ведь мог прославив свой народ, возвеличить себя над героями. А стал жалким, ничтожным трусом.

Эти съедающие его день за днем мысли, со временем превратились в тяжкий недуг, который прогрессировал не по дням, а по часам. День за днем эта заразная болячка все больше и больше вгрызалась в его израненное душевными муками тело да воспаленный мозг. Ночи напролет звучали в его голове слова сына Хувавы: « Береги свое сердце - оно у тебя ледяное!».

Этот кошмар преследовал его каждую ночь, морозил, пробирая до глубины костей. Лишь днем ему становилось не намного лучше чем ночью, и он мог уснуть, согревшись под жаркими лучами солнца. Но и во сне ему было не легче, озноб разбивал его тело, и тогда он просыпался, охваченный внезапным ужасом, и кричал, что бы ему принесли теплое одеяло, которое грело тело, но не согревало душу. Внутренний холод пронизывал его насквозь и терзал даже под теплыми одеждами. В течение долгих месяцев этот холод мешал ему спать, пока, наконец, не сделался чем-то привычным. Когда миновал первый кризис, царица Кампа, пообещав огромные богатства, призвала во дворец всех самых искусных лекарей, знахарей и колдунов-чародеев, но даже они не могли излечить внутренний холод.

- За деньги можно купить утешение,- отвечали колдуны,- но, к сожалению, нельзя продать грусть.

Чего-чего, а грусти у царя Тартара было хоть отбавляй, и на этой почве он сделался таким раздражительным и вспыльчивым, что все его Таронское царство, земли и жители которыми он владел, почувствовали царственный гнев на своей собственной шкуре.

Запутавшись в пустыне одиночества, некогда могучий и властный правитель, чувствовал, что теряет почву под ногами. Его раздражали даже радостные крики толпы и лесть верноподданных слуг. Каждое слово он воспринимал как личное оскорбление или чего хуже упрек, и тогда он не щадил обидчика. Даже жрецы, которые участвовали вместе с ним в ежегодных празднествах (ведь жизнь в стране продолжалась) боялись поднять глаза к небу. В каждом неловко брошенном взгляде ему чудились такие же глаза как у сына Хувавы, и голос был тем же голосом, который он слышал у покойного: « Береги свое сердце - оно у тебя ледяное!».

Надобно заметить, что Тартар не выжил из ума, просто от болезни все его чувства обострились до неимоверных размеров. Он понимал, что это мираж чувств, игра светотеней, отблеск воображения, но поделать с собою ничего не мог. И от этого ему становилось неимоверно холодно, при этом он испытывал странное чувство, будто его раздвоили, из одного превратили во множество, таких же холодных и одиноких двойников, и от этого его одиночество становилось лишь более мучительным. У него появилась уверенность, что его обманывают даже самые преданные друзья, и ближайшие родственники, и он тут же стал казнить их одного за другим. Лучший друг – тот, кто только что умер,- эти страшные слова стали его любимой поговоркой. Он приказывал убивать, убивать и карать всех и вся за малейшую провинность. И приказы его исполнялись раньше, чем он успевал их отдать, даже раньше, чем он успевал их задумать. И всегда его слуги шли дальше тех границ, до которых он сам не осмелился бы их довести. Присутствуя на казнях, он таял душой, но только на время самой казни, лишь только заканчивалась казнь, ему снова становилось холодно и одиноко. Постоянное чувство тревоги усилила подозрительность, ему все время казалось, что его пытаются извести, готовят покушение. Новые подозрения рождали новые подозрения, превращаясь в замкнутый круг, который он пытался разорвать и не мог этого сделать. Боже правый и левый! Еслибы кто нибудь знал какже он устал от всего этого холода и одиночества, по которому кружился будто белка в колесе, оставаясь, в сущности, на одном и том же месте, изматывая тело, вытряхивая душу. От лихорадочной тряски и холода под мышками у царя Тартара вздулись язвы и нарывы, которые не удавалось вылечить даже самым искусным лекарям, ведь болезни в сущности небыло а мучения были страшными. Порою его самоистязания доходили до немыслимых размеров, ему везде мерещилась измена и предательство, и тогда он бежал от всех и прежде всего от самого себя, ища убежище в Эдемском саду. Там и пересиживал обострение болезни, окружив себя стражей бессмертных воинов, грелся у костра воспоминаний. А надобно заметить, что в Эдемском саду, кроме уединения, Тартар находил еще и останки своего сына. На следующий день после страшного побоища останки царевича Хувавы извлекли из праха земли и тайно доставили в Эдем. Где над ними несколько месяцев колдовали самые именитые лекари страны, пытаясь в сотнях останков, отыскать косточки царевича Хувавы. Дело в том, что сотни тысяч Арийских лошадей проехались по телам убитых героев, смешав их с землею, раздробив кости и черепа в пух, и прах. Все, что удалось извлечь из земли и праха, оказалось грудой бесформенных, раздробленных косточек, и разобраться, кому они принадлежали было немыслимо. Лучшие знахари колдовали над останками, складывая косточку к косточке, черепок к черепку, склеивая, сшивая останки в единое целое, пришивая то, что могло быть пришито к тому, что осталось. После долгих и упорных трудов останки царевича были выставлены на обозрение царю и царице Кампе. И надо отдать должное лекарям - костоправам, им таки удалось добиться максимального сходства. Собранный воедино, царевич Хувава выглядел будто живой, те же крепкие руки, те же длинные ноги и голова с рогами - все было при нем, издали посмотреть - жив живехонек. Но стоило прищурить взгляд, присмотреться пристальней, восковая кожа и застывшее на лице мертвеца выражение ужаса, вызывало оторопь, а все потому, что в теле не доставало самой малости - напрочь отсутствовала душа.

- Почему он не дышит, где его душа,- грозно рычал царь Тартар на костоправов.

- Не вели казнить, вели миловать,- отвечали мастера-рукодельники, ибо не в нашей власти вдохнуть в бренное тело нетленную душу царевича.

- Все дело в том,- объясняли царю самые сведущие мудрецы,- что во время транспортировки останков, душа Хувавы потерялась и теперь её днем - с огнем нельзя было возвратить в бренное тело.

- Я из вас самих вытряхну душу,- пылал гневом Тартар.

И надо заметить, что он таки умел держать свое слово. Многие из них тут же распрощались со своей душой, ее, будто апельсиновый сок, выжали из тела, и тут же примеряли к телу царевича Хувавы. Но, ни одна из них, не приживалась, тело сына не оживало, по-прежнему оставаясь холодным и безжизненным. От этого болезнь Тартара с каждым днем приобретала все более изощренные формы, а самобичевание и душевное истязание, приобрело просто маниакальный характер. Чтобы хоть как-то растопить внутренний холод терзавший его и днем и ночью, он прибегнул ко всякого роду средствам. Вначале пробовал пить горячий кофе – не помогло, тогда он начал пить кислоты, разъедающие тело и выжигающие душу, только и они на время скрашивали его жалкое сосуществование. Тело шипело, а внутренний холод не уменьшался, даже жаркий костер, в который он неоднократно бросался, чтобы покончить жизнь самоубийством – угасал, будто в него плеснули воду. Тартар все время думал о смерти, которой не имел, ибо был вечен, лишь в своей смерти он видел избавление от внутренней пустоты и холода. День ото дня он предавался мечтаниям о том, как он будет возлежать на погребальном костре, а вокруг соберется безбрежное море народа, и все будут рыдать у его останков.

- Да, это будет незабываемое зрелище,- думал, гадал Тартар,- я сгораю в погребальном огне, а вокруг, куда ни глянь, рыдают сотни тысяч Джинов, Пери и Шейтанов. А что, если моя смерть будет не такой, как я её представляю,- задавал он себе вопрос.

- Вдруг народ возрадуется моей кончине, ведь я своими руками загубил не одну сотню душ,- мелькнуло у него в голове навязчивой идеей.- Нет, не будет вам радости,- вскричал он незнамо куда, и тут же издал указ, запрещающий под страхом смертной казни любые слезы, в любом виде.

Вот умру, тогда плачьте, сколько хотите, а до тех пор только радостью и весельем должны светиться лица народа, после меня пусть рыдают, сколько хотят. И тут же был издан новый указ, под страхом смертной казни запрещающий оплакивать покойников и прочие, прочие, прочие вплоть до слез счастья. И все же он не был до конца уверен, что его указ будет исполнен в должной мере, а Джины, Пери и Шейтаны, после его смерти возрадуются, зажгут потешные огни, будут петь, танцевать.

Тогда ему в голову пришла новая идея, он начал хитростью и обманом заманивать к себе самых именитых Джинов, Пери и Шейтанов, под тем предлогом, что ему будто бы необходимо сообщить им нечто важное, касательно образа правления страной. Когда же те явились во дворец, он велел заковать их в кандалы.

А затем обратился к своим душеприказчикам с такими словами:

- Я уверен, что Джины обрадуются моей смерти, однако же вам должно исполнить то, что я приказываю. Немедля вынуть души всех Джинов, Девов, Пери, Гули, Ифритов и Шейтанов, запечатать их в горшки и кувшины, лампы и амфоры - во все, куда может поместиться душа и разбросать по всей земле. Кого утопить в море, кого забросить в самые дальние пределы пустыни Тар, на веки вечные. Такова моя воля.

И закипела работа, засучили свои рукава душеприказчики, они хватали любого по малейшему подозрению в измене. Души Джинов вытаскивали из тел, примеряли к телу царевича Хувавы, но они не подходили ему по размеру и росту. Тогда их вязали сетями из тончайшей паутины, запихивали в кувшины и лампы, конопатили и выбрасывали за ненадобностью. Те души, которые наотрез отказывались покидать свои телесные оболочки, вытряхивали, выбивали, выколачивали, выкуривали из тел, а затем вбивали, вколачивали, заталкивали и запихивали в сосуды, конопатили паклей, заливали воском, лудили медью, заливали смолой, закатывали асфальтом и разбрасывали в безжизненной пустыне Тар или топили в море. От этого в стране Таронской спрос на горшки, лампы и амфоры стал таким огромным, что купить простую лампу, амфору или же ночной горшок стало большой проблемой. Ибо из продажи исчезли сосуды любой формы, это царь Тартар, выделив из казны огромные средства, скупил их все до единой, запихнул туда сотни тысяч безвинных душ и засеял бескрайние просторы пустыни зернами сосудов, надеясь на щедрый урожай.

Ни в одной стране мира, ни на одной планете мироздания, никто и никогда не видел ничего более ужасающего. В бескрайней пустыне Тар пышным цветом взошли сказочные всходы из душ Джинов, Пери и Шейтанов. Кто хоть раз был в пустыне Тар, тот, наверняка, видел столь чудовищные миражи, которые и в кошмарном сне не привидятся, ибо в той заколдованной земле каждый бархан скрывал миллионы душ, из-за каждой песчаной дюны неожиданно возникали странные эфемерные фигуры. Одни скользили по земле, издавая гипнотические звуки, другие, рассыпая фонтаны радужных искр, показывали мифические картинки далеких городов, озер полных воды. Третьи кружились над путниками, протягивали к ним свои корявые ручки, иногда хватали за горло, душили, мучили, просили что-то кому-то передать на словах или протягивали письма и записки. Да разве их беззвучные слова или немые просьбы можно было разобрать, ведь один только вид этих чудовищ приводил тело в нервный трепет, а душа тут же уходит в пятки, и ты бросаешь все и бежишь без оглядки, перепрыгивая самые высокие барханы. Вот такие невеселые дела происходили в это время в стране Таронской, отчего народ опечалился безмерно, но вида скорби не смел показать никто, ибо одно, только подозрение, рождало новые смерти. Родственникам и близким, под страхом смертной казни, запрещалось оплакивать убиенных, так как их слезы приравнивались к государственной измене. До того дня, пока не наступит смерть царя Тартара.

Если взглянуть на все это безобразие со стороны, то может показаться, что Тартар просто издевался над своим народом, но на самом деле всё было далеко не так, как было на самом деле. Ибо каждая вытряхнутая душа примерялась к телу царевича Хувавы, а уже затем запечатывалась в сосуд и выбрасывалась за ненадобностью. От бестолковых поисков подходящей душонки физиономия царя Тартара стала такой кислой и безрадостной, что одним своим видом устрашала многих. И не мудрено, что оставшиеся в живых Девы, Пери, Джины, Гули, Ифриты и Шейтаны, пытаясь развеселить своего правителя, решили прибегнуть к последнему испытанному средству, закатили пир на весь Баальбек.

Надобно заметить, что празднество длилось несколько дней, народ пел, плясал и веселился, как в прежние времена, вот только царь все это время оставался хмур и неприветлив, сидел, кутаясь в шерстяные ковры да верблюжьи одеяла.

А народ Баальбека, разгоряченный хмельным питьем, настолько разошелся в своих восхвалениях к правителю, так сильно хотел ему понравиться, клялся в вечной любви и преданности, что начал уверять его:

- Мы готовы умереть вместе с тобою в один день, и никто не пожалеет ради тебя своей жизни.

Тартар слушал подхалимов, молча пил хмельное питье и трезвел, ибо его раздражали эти льстивые речи.

- Думаете, я не вижу насквозь, ваше гнилое нутро,- переполнялось злобой и холодом тело царя Тартара.- Вы все только и ждете моей смерти, так знайте, я переживу вас всех, а вот с вами …

И тут, словно молния среди ясного неба, ударила ему в голову с ног сшибательная идея.

- Эврика,- только и сумел вскричать царь,- эврика!

И в тот же миг переменился в лице, вроде бы только и ждал этой секунды. Он как сидел, так и встал со своего царственного ложа и тут же обвинил весь народ, слуг и прислужников в самой гнусной лести, какая только может существовать на белом свете.

Но те, распаленные от множества выпитого, настаивали, что умрут тут же, в тот же миг и час, когда умрет их правитель.

Тогда, как-то сам по себе родился царственный указ, который при всенародно огласили на площади Баальбека:

- Мы, верноподданные великого царя царей, желаем ему жить и здравствовать вечно, торжественно клянемся покинуть этот бренный мир в тот же миг и той же смертью, что и наш горячо любимый правитель, и так далее и тому подобное.

А Тартар, будто только и ждал этого, взяв перо и чернила из дубовых орешков, черкнул свою закорючку над заранее заготовленным документом. Подписывайте теперь и вы,- приказал он Девам, Пери и Шейтанам.

И те не могли ослушаться, все, как один, подписали себе смертный приговор. А на следующее утро горькие пьяницы, прочтя указ, устрашились того, что сотворили. Хмельные пары в один миг выветрились из их голов, но было слишком поздно. Так хмельное веселье обернулось горьким похмельем. С этого самого дня все жители страны Таронской тряслись за жизнь своего господина во много раз больше, чем прежде, ведь умирать им предстояло всем вместе. Сколько они молились потом всех высшему Хаосу, сколько ночей напролет выпрашивали они для царя и благодетеля, здоровья и долголетия, этого никто не знает. А как они старались ухаживать за ним, служить ему, исполнять малейшие его прихоти и пожелания, а все потому, что с ним вместе они могли прожить подольше. Только все их старания вызывали гнев и раздражения Тартара, ни один старательный слуга отправился прямой дорогой в лампу или амфору под тем простым предлогом, что, дескать, он мешает ему спокойно умереть.

И до того он довел свое окружение, что слуги боялись ходить возле него, все больше порхали, словно птицы, сдувая пылинки с его отражения в зеркале. А его самого, день за днем, все больше съедали душевные муки и холод, пронзающий тело. Мечта о смерти стала его навязчивой манией, о которой он грезил дни и ночи напролет. И до того он занимался самоистязанием, выдумывая себе различные виды смерти, перебрал все известные яды и отравы, пробовал все - от пчелиного яда до яда королевской кобры, и ни один яд не мог отравить его, столь крепок он был телесно. Тогда он созвал самых искусных колдунов, предсказателей, звездочетов, хиромантов и знатоков, гадающих на внутренностях животных, пытал их огнем и каленым железом, пытаясь выбить правду о дне его смерти. А те только пожимали плечами, клялись, что им не дано постигнуть день его смерти, ведь он бессмертен.

- А если пить соляную кислоту?- допытывался Тартар.- Сможет ли она разъесть мое тело.

Но те только отрицательно качали головой отвечая:

- Испарения серной, а равно ей азотной, фосфорной и плавиковой кислоты попадая в тело, истекают струями через рот, в виде ядовитых испарений, разъедают душу и плавят сознание, обугливают мысли, растворяют атомы, раскручивают электроны по орбитам, а корпускулы разгоняют по углам, ввергая их в пустоту, ни во что.

Таким образом, из этой затеи получится одно безобразие и страшная неразбериха. Мозг при виде столь неестественного устройства вещей, свихнется окончательно, перестанет сообщать органам чувствительность и приводить мускулы в движение. Словом, в таком выбитом из колеи мире, тело не сгниет и не расплавится во веки веков, а подобно мельчайшему микробу будет жить вечно, ведь всем известно, сколь живучи микробы, они живут буквально в любой агрессивной среде. А вот душа не сможет покинуть тело, а следовательно не сможет и умереть. Всем известно, что в здоровом теле - здоровый дух, а тут все на оборот, вверх тормашками, с ног на голову и полная неразбериха, где уж тут взяться смерти, не жди её, не придет она никогда.

От их неутешительных ответов Тартар впадал в еще больший гнев, а в гневе он был страшен, отчего истреблял их без мерно, жарил на медленном огне, рубил на части, живьем закапывал в землю, а стольких утопил в нечистотах и не сосчитать.

И от этого вся земля Таронская стала подобна пустыне, редко где можно было увидеть живую душу, большие города опустели, все, кто мог бежать - бежали, кто мог спастись морем - спасались вплавь, кто имел крылья - летел прочь.

Только к жене своей Кампе он по-прежнему питал самые нежные и преданные чувства, казалось, только она могла развеять его грусть и печаль. К ней одной рвалась его душа. Только Кампа помогала ему растопить лед сердечных стенаний. В ее жарких объятьях он таял сердцем, и мог на миг забыть об угрызениях совести, которые просто не давали ему проходу ни днем, ни ночью и грызли везде, где только смогли отыскать.

Надо отметить, что не только Тартар находил утешение и защиту у царицы Кампы, весь народ таронский молился на нее, как на богиню, считая ее праведницей и заступницей. И она помогала, чем могла. Немало осиротевших детишек взяла под свою защиту и опекала их, будто своих собственных, став для них вместо родной матери. А они почитали ее за святую и молили всех высшего Хаоса ниспослать ей жизнь вечную, будто бы боялись, как бы она не умерла.

В то самое время, когда царь Тартар мучаясь духовно искал смерть и не находил, в страну Тарон незаметно подкрался конец года. И так уж сложилось что конец этого года пришолся на неделю под названием семипятничной, ибо на этой недели бывает семь пятниц по причине их высокой нерегулярности. В связи с чем, Солнце, точно хромец, слегка пошатнулось влево. Луна отклонилась от своей орбиты более чем на пядь, и было отчетливо видно сотрясение, так называемого неподвижного небосвода. И было оно столь интенсивное, что средняя плеяда из созвездия Регул, покинув своих спутников, отклонилась в сторону линии равноденствия, а звезда, именуемая Колоссом, покинула созвездие Девы и двинулась по направлению к Весам. Все эти явления были столь грозные, столь трудные и недоступные для понимания, что астрологи обломали об них все зубы, а зубы у них были ох какие длинные, коль могли они так далеко доставать в бескрайнем мироздании вселенной. Еще за пять или шесть дней до семипятничной недели многие слуги стали подозрительно беспокойны, они что-то чувствовали тем звериным чутьем, которое так хорошо развито от рождения у Девов, Пери и Шейтанов. У многих из них учащенно билось сердце и трепетало при мысли о столь многозначительных чудесах, которые они ясно видели за пять или шесть дней до ухода из жизни царя Тартара. Многие домочадцы и слуги покойного в испуге переглядывались меж собою, не произнося при этом ни слова, все прекрасно помнили тот злополучный указ, подписанный пером и чернилами из дубовых орешков. Мы, верноподданные великого царя царей, желаем ему жить и здравствовать вечно, торжественно клянемся покинуть этот бренный мир в тот же миг и той же смертью, что и наш горячо любимый правитель………………………….И теперь они, мысленно, день за днем переживали видение собственной смерти, хотя и пытались прогнать эти видения прочь, открывали двери, проветривали окна в надежде, что видение выпорхнет на улицу, надеясь, авось пронесет. А небеса, как назло, все слали и слали свои грозные знаки, что им собственно и полагалось делать в дни семипятничной недели.

Нельзя не отметить и тот факт что Тартар не был бы Тартаром, если бы не был им, он раньше других почувствовал приближение смерти. Почувствовав её скорые шаги, удалился в Эдемский сад и начал перед смертью подчищать компрометирующие его документы, жечь секретные бумаги, и как настоящий хозяин отписывал в завещании свое имущество, раздавая налево и право земли, города и поместья. В частности покойному царевичу Хуваве он оставил в полное владение горы и кедровые леса антиЛивана, а также провинцию Гугальганна.

Тартарова бездна

За этим занятием его и застал великий Уран-громовержец. Он только, только закончил ограждать Ирийские степи Змиевым валом, затем провел некоторое время в храме каменных Могил, вымаливая у всех высшего Хаоса лучшей доли для своего народа. Весть о том, что царь Тартар, словно последний трус, раболепски пресмыкается пред царем Световитом, имея огромную армию, без боя отдал врагам Азию и Африку, чуть не свела громовержца в могилу. Только сила духа и крепкое здоровье помогли ему выкарабкаться с того света. Он долго хворал, а чуть только поправился, сразу же отослал Тартару шелковый шнурок, который по обычаю ойКумены отсылали правители своим васалам, дабы они сами могли удавиться этим шнурком.

Только зря ждал Уран от труса геройского поступка. Тартар не только продолжал жить, но еще сильнее принялся издеваться над своим народом.

- Дай мне только срок,- грозил ему Уран-громовержец, лишь только вылечусь, удавлю своими собственными руками.

В назначенный срок он поправился и, крепко встав на ноги, тут же оседлал дракона Офиона, приказав ему лететь в Тарон, а за ним следом летела воздушная флотилия Крокодилов с воинами и метательными орудиями, ведомая аватором Фаетоном, сыном бога солнца-Гелиоса.

Нельзя не отметить и те небесные силы, которые все время мешали флотилии Урана добраться в Тарон. Было ли это природным явлением или же это были козни самого царя Тартара, так и осталось загадкой, ибо в таком тумане разобраться, кто был кем, не представлялось никакой возможности. В самом начале, дорогу им преградила черная туча, закрывшая мглою небо, вихри пыльные неся. Затем налетел порывистый, холодный ветер, который, как зверь, набросился на них и всю дорогу выл и плакал, как дитя, кружась вокруг да около. А затем на их голову опустился густой молочный туман, который сам собою перешел в сильный ливень, а уже потом начался страшный ураган. Крылатые суда бросало из стороны в сторону, иногда они проваливались в воздушные ямы, но затем находили в себе силы справиться с ненастьем, вставали и шли дальше.

- Куда летим,- кричал аватор Фаетон богу Урану,- поворачивай обратно, пропадем.

Но громовержец не был бы богом неба, если бы не был им, он тут же метнул гром и молнию, разбив страшную тучу на части, и в тот же миг вспыхнула и тут же погасла зарница, и после ее вспышки стало еще темнее. А затем, как по волшебству, небо раскрылось на всю свою бездонную ширь, тучи рассеялись, будто бы их и не было никогда.

- А ты говорил, пропадем,- отвечал Уран аватору Фаетону.

- Кто б сомневался в твоем могуществе,- кивал головою довольный Фаетон,- но мне кажется, что мы сильно отклонились от маршрута.

- Ничего, главное, что буря утихла, а дорогу мы отыщем, я эти места знаю отлично.

И он начал пристально всматриваться вниз, пытаясь отыскать в безбрежном Понтийском море знакомые ориентиры.

- Вот он берег,- радостно вскричал аватор Фаеэтон, всматриваясь в отверстие подзорной трубы, и, правда, вскоре показался обрывистый берег со всеми своими цветущими садами и зелеными горами.

- Вот он, Эдемский сад,- указал своим перстом Уран-громовержец куда-то вперед, где посреди большого озера раскинулся сад златых и серебряных деревьев самых причудливых форм и очертаний, какие только может себе представить самое смелое воображение.

Отсюда с заоблачной высоты могло показаться, что золотые стволы деревьев трепещут и сливаются, а весь сад идет кругом, ближние деревья бегут назад, а дальние - постепенно уходят вперед. Сделав круг над островом, Уран приказал снижаться, но не на остров, а по ту сторону острова, ибо сам остров не был приспособлен для приема судов такого класса. Один за другим к земле устремились крылатые Крокодилы, ведомые аватором Фаэтоном.

Так никем не замеченные они высадились у Эдемского сада, в котором нашел последнее убежище царь Тартар.

Спешившись, Уран велел спустить на воду ладью, отменной оснастки, и молвил своим воинам:

- Отселе мы отправимся, чтобы задать трусливому царю острастки.

- А если нас заметят стражи острова,- опасливо спросил аватор Фаетон,- ведь остров помимо Джинов, Пери и Шейтанов охраняют сторукие Гекатенхейры и одноглазые Циклопы а им в лапы лучше не попадать.

- Не заметят,- голосом, не терпящим возражений, ответил Уран и тут же напустил такого туману, что на расстояние вытянутой руки ничегошеньки нельзя было увидеть.

Туман окутал ладьи, и они почти бесшумно растаяли, окунувшись в его ватной пелене, так же не подымая шума, они сумели высадиться на берег, обезоружить стражу, храпящую у Эдемских врат, проникли за ограду. Уран первым вошел внутрь дворца, поражающего воображение своим великолепным убранством. Только некогда было ему любоваться красотами дворца, он искал Тартара.

В одной из самых дальних комнат он услышал разговоры, на цыпочках подкрался к двери, заглянул внутрь, увидел это мерзкое и гнусное существо. И до того лик Тартара стал ему противен, что он содрогнулся, ибо и, правда, тот выглядел не очень. Пышут кострами гляделки его, а зубы чернее дегтя торчат изо рта, выгнутые вроде козлиных рогов, а еще бородища у самых колен треплется конскою гривой. Тошнотворно выглядела и остальная наружность царя Тартара: и хвост его шелудивый, и вздутый живот.

- Да уж,- про себя подумал Уран,- время его не пощадило, постарел, осунулся.

С виду маленького роста он стал еще меньше, весь как будто ссохся, лысина его головы и землисто черное лицо говорили о глубокой внутренней трагедии и только тяжело нависшие брови не могли скрыть его холодный зловещий взгляд. Тартар, обложенный грудой подушек, восседал на полу, устланном дивной работы ковром, нервно дергая бороду, он что-то диктовал двум писцам, сидящим перед ним, отдавал приказы, а те записывали все, что он говорил. На столе возле него стояла золотая чаша с фруктами и небольшая золоченая клетка, в которой резвились зеленые дракоши - вараны. Даже брошенный Ураном мимолетный взгляд говорил о том, что Тартар не совсем здоров, ибо он поминутно улыбался, кисло гримасничал и все время болтал словно полоумный.

- Избавлюсь я скоро от мирских забот, увижу то, что не видел ни Шейтан ни Джинн. Покину этот бренный и суетный мир, где каждый пытается дольше прожить. Но не одерживал смертный над небом побед. Всех пожирает земля – людоед. Покров твой истлеет, а тело…, -замялся Тартар, над чем-то раздумывая.

Пока писаки записывали сказанное, он брал рубленное мясо из чаши и просовывая его между прутьями клетки, созерцал как дракончики-вараны забавно сорятся из-за подачки. Но вместо того, чтобы улыбнуться на их шалости, он смотрел на них печальными глазами и хмурился.

- А тело попадет муравьям на обед…,- добавил он, забавляясь с дракончиками – варанами.

Уран, никем не замеченный, некоторое время стоял в темноте, не решаясь войти, и если бы не воины, бежавшие в темных коридорах дворца, которые просто втолкнули его внутрь помещения, неизвестно, зашел бы он туда вообще. Услышав шум ввалившихся в его покои воинов, Тартар оторвал свой колючий взгляд от клетки с драконами и пристально посмотрел на вошедших. Его черные как смоль глаза блистали злобой и ненавистью, отчего вошедшим на миг показалось, что в их глубине горит жаркий огонь, поэтому выдержать его взгляд смог не каждый.

Только Уран-громовержец не отвел глаз, он сразу же начал кричать, угрожая:

- Что, не ждал меня, пес шелудивый, превратившийся в трусливого шакала. Скажи мне, рыжая борода, как ты со страху чуть не умер, наверное, обделался, когда увидал этого варвара Световита.

- А сам не такой,- устало выдавил из себя Тартар.

От этих обидных слов краска ударила в лицо Урана, а с уст слетели угрозы:

- Молчи, козлища, Гак, Мак, Брак, так, тебя, перетак. На собственной шкуре испробуешь ты мой гнев, я тебя в скалу засажу, в каменный мешок упрячу, стены медью огражу, будешь там гнить заживо, пока не сгниешь, не видать тебе чистилища и через тысячи лет.

- Не пугай меня смертью,- устало и как-то отстранённо отвечал Тартар,- я давно уже ищу смерти, и твои слова меня ни капли не страшат. Я не боюсь смерти, ты же знаешь - я вечен.

Уран, пылая гневом, закричал:

- Замолчи рыжебородый козлище, да ты вечен и не можешь умереть, но ты уже давно умер, не физически, а духовно. Со своим здоровьем ты бы мог жить вечно, но душа твоя мертва, а по земле ходит лишь твоя оболочка, внешний образ. По существу ты струп на теле земли, холодный, пустой труп. Ты вряд ли имеешь понятие, сколько таких же, как ты, живых мертвецов топчут эту бренную землю, они лишены совести, чести, достоинства, добра, всего, что составляет основу души, и что стремятся пробудить, усилить, воспитать в себе демоносы ойКумены. Мертвецы мешают жить живым, внешне не отличаясь от них, они пьют их кровь. Прикрываясь благими деяниями, выматывают душу.

Тартар пытался оправдываться:

- Ты что-то путаешь - я никогда не пил кровь.

Уран перебил его грозным окриком:

- Молчи и слушай, ты не только пьешь кровь, ты ей упиваешься, ты окунулся своею лысой головою в море крови. Оглянись вокруг - сколько ты душ загубил, замучил, сколько безвинных душ Джинов, Девов, Пери, Гули, Ифритов и Шейтанов разбросано по бескрайним просторам пустыни Тар, и все это - дело твоих рук. Жестокий властелин, что жизни неотвратимо губит.

Тартар ещё пытался объяснить Урану, что не по своей воле ему пришлось вытряхнуть из тел сотни тысяч Джинов, Пери и Шейтанов, а лишь руководствуясь благими намереньями, оживить царевича Хуваву. Но Уран уже не слушал его, встал на одну ногу, пытаясь закрыть семь отверстий своего тела и произнести заклинание—Шария Бария Хария Чох, Чох, Чох.

И вот в этот самый миг, когда он уже начал говорить заговоренные слова на низвержения Тартара в бездну земли, откуда ни возьмись, в помещение ворвалась разъяренная царица Кампа. Спросонья она не понимала, что происходит, но всем своим нутром чувствовала беду, стояла, вытянув длинную шею, отвратно моргая глазами, а взлохмаченные волосы на ее голове шевелились, будто живое кубло змей. Топорща очи, прищурила взгляд, рассмотрела чужаков. - Убирайтесь прочь,- вскричала она грозя обидчику трезубым копьем, которое крепко держала в своих руках.

Уран-громоверец в один миг осознал всю опасность, грозящую от этой разъяренной фури, тут же перенаправил силу заклинания Шария Бария Хария Чох, Чох, Чох, на Кампу приказав ей стоять недвижно. И та замерла на месте, лишившись чувств и способности к движению. На шум и гром сбежалась вся дворцовая стража, сторукие Гекатенхейры, страшные видом одноглазые Циклопы, а так же прочая прислуга с копьями и мечами в придачу. Предчувствуя смерть царя Тартара, а значит и свою смерть, они всячески пытались сохранить ему жизнь.

- Сейчас мы железом угостим не прошенных гостей - губителей нашей породы,- кричали они непрошенным гостям.

Словно пчелиный рой налетели они на воинов Урана, окружили со всех сторон и началась кровавая потеха. В тесном помещении схватились друг с другом отважные воины, рассыпая направо, налево страшные удары. Сила сторуких Гекатонхейров и одноглазых Циклопов всем известна, не многие могут ей противостоять, пришлось воинам Урана отступать. Еле вырвавшись из окружения, они, что было мочи, кинулись бежать, но на свою беду в Эдемском дворце комнат, проходов и переходов было слишком много, и дорогу обратно нашли не все. Так что к спасительной лодке успела добежать жалкая горстка воинов и Уран-громовержец. Тартар же только злобно хохотал, глядя им вслед.

- Знай наших,- кричали вслед беглецам сторукие Гекатонхейры и одноглазые Циклопы.

Чуть только воины переправились на другой берег, Уран-громовержец вспылил гневом и яростью. Вспомнил все ему известные заклинания на низвержение земли. Закрыл двенадцать отверстий своего тела, изрек страшные своею сутью слова. И в тот же миг загремели громы, и сверкнула молния. Облако желтого дыма окутало Эдемский остров, подул сильный ветер, а земля задрожала. Разверзлись ее пределы, и бездна поглотила медный дворец и остров Эдемский, густо поросший золотыми и серебряными деревьями. А когда туман рассеялся, вместо удивительного своей красотой острова, выросла огромная черная гора, высотою до небес. То Уран-громовержец силою заклинаний свел камень с камнем, наглухо замкнул проходы в бездну Эреба. Еще несколько дней бушевала и содрогалась земля в том месте, где возникла нерукотворная гора, это кипели злобой сторукие Гекатонхейры и одноглазые Циклопы, пытаясь сдвинуть с места каменные глыбы. Еще долго летело из подземелья их злобное ругательство, что им глыбы тяжелее этой горы взваливать случалось на плечи. Это сторукие Гекатонхейры, подпирая лбами хвост, подсаживать стали друг друга, но им скала была не по плечу, хребет раздробила натуга. А земля тем временем все больше проваливалась у них под ногами, опускаясь в самые мрачные и темные уголки Эреба. И со временем она провалилась на такую глубину, что если бросить медную наковальню с неба на землю, то она долетела бы до земли за девять дней. Столько же ей потребовалось бы, чтобы долететь с земли до бездны Эреба, где залегают корни земли, откуда происходят все концы и начала.

С тех пор стали именовать то место Тартаровою бездною, ибо там проводит остаток своих дней рыжебородый царь Тартар отгороженный медной стеной от прочего мира, и темная ночь окружает его в три ряда. Этой беспросветной бездны страшатся даже великие боги. В Тартарары уготована дорога всем святотатцам и трусам, там за медной дверью они находят свое последнее пристанище.

Пестротропная душа

- Неужели заточил старого Тартара и всю его свору Гекатонхейров в бездну Эреба?- допытывался запыхавшийся титан Крон, который опоздал к месту трагедии из-за сильного тумана, сгустившегося над чёрным Понтийским морем.

- Жалко ты не видел, как я с ними управился,- молвил Уран-громовержец, стряхивая с рук остатки колдовских чар,- теперь дела должны пойти на поправку.

- А с этим как быть?- торкнулся плеча бога аватор Фаэтон, указывая на вершину горы, где стояло безжизненное тело царевича Хувавы.

- Вот так дела,- призадумался Уран-громовержец,- все провалились в бездну Тартарары, лишь только одного Хуваву отказалась принять в свое лоно мать, сырая земля. Нужно бы его оживить, ведь Хувава - настоящий герой,- решил он и тут же, сложив руки лодочкой, изрек заклинание, известное лишь ему одному.

А затем, выдохнув из себя часть божественной души, дунул в ладоши и мысленно устремил ее в тело Хувавы. Какое же было удивление Фаэтона, когда из распростертых ладоней бога выпорхнула редчайшей породы бабочка, нежно помахивая своими златыми перышками, она устремилась в небо.

- А это что за насекомое тут разлеталось, я таких раньше не видал,- озабоченно спросил Сабскаба,- они хоть не кусаются.

Но Уран-громовержец не стал ему ничего отвечать, он мысленно продолжал направлять полет пестротропной бабочки к телу царевича Хувавы.

И, о чудо, лишь только эфирная душа коснулась его головы, тут же пропала, будто и не было ее никогда, растворившись в теле. Встрепенулось от долгого сна могучее тело героя, это эфирная душа бога Громовержца дала ему толчок к новой жизни. Пока еще глазами младенца смотрел Хувава на этот вновь рожденный мир, радовался жизни и ясному солнцу над головою, совершенно не догадываясь о прошлом, о своей героической смерти, о бездне Тартарары, куда провалились все его родные и близкие. Ему была уготована участь стать стражей кедровых лесов антиЛивана и горы Хуррум.

Лишь только закончил Уран-громовержец оживлять Хуваву и уже готовился влезть на спину дракону Эвриному, смотрит, в безоблачном небе показалась чёрная точка.

- Полундра,- вскричали аватор Фаэтон, Сабскаба с Кроном и прочие, хватаясь за оружие,- не иначе Скифер зверь к нам пожаловал.

- Да, это он,- встревожились демоносы и Уран-громовержец в том числе, ему как никому другому не хотелось сегодня встречаться с Ариями.

Но к счастью все обошлось, чёрная точка росла, ширилась прямо на глазах, и вскоре выяснилось, что это возвращается дракон Эврином. Дракон Офион, учуяв своего змеиного брата, несказанно обрадовался, рыл когтями землю, грыз удила. А змий Эврином, сделав круг над поляной, плавно приземлился на берегу озера и с жадностью принялся пить воду.

- Рад тебя видеть живым и здоровым,- приветствовал его Уран-громовержец,- где тебя носила нелегкая, я уже начал тревожиться.

- Если бы ты знал, где я только не был,- отвечал змий.

И тут же принялся рассказывать о своем путешествии.

- Представляешь, этот гаваец Ранги - хуапапа гнал меня много дней подряд, без сна и отдыха. Я уже хотел было, его утопить в Тихом океане, но к счастью все обошлось малой кровью, всегото клюнул несколько раза. Вскоре на горизонте мы увидели острые вершины одинокого острова. Вот она земля – обетованная вскричал Ранги - хуапапа, и стал искать удобную площадку для приземления. Увидев на северной стороне острова Пасхи песчаный пляж и деревню, в которой проживали демоносы Манехуне, он приказал мне снижаться. Ранги - хуапапа торжественно ступил на твердую землю, снял с плеч мешки, в которых он привез ямс, бананы, сахарный тростник и прочие злаки, начал учить местных демоносов Манехуне возделывать привезенные культуры. А помимо прочего, обучил их грамоте, наукам и иным премудростям, которые местные демоносы быстро усвоили.

И надобно отметить, что на острове Пасхи не было с тех пор более уважаемого демоноса, чем Ранги - хуапапа. Когда жизнь мудрого Ранги хуапапа подошла к концу, и он умер, его тело отнесли в святилище Агу Ака Ханга, где он покоится и до сих пор.

После себя Ранги - хуапапа оставил огромное наследие, более тысячи семьсот изваяний волшебных голов Атуа, стоящих во множестве на склонах острова Пасхи, и еще примерно такое же количество лежит незаконченными в каменоломнях. Все эти изваяния, как две капли воды схожи между собою, ибо Ранги хуапапа делал свои головы по твоему Уран образу и подобию.

- Это что же получается?- удивился Уран-громовержец.- Я нахожусь тут, а моя голова стоит там, будто пугало, ворон да гавайских стервятников распугивает?

- Так и есть,- подтвердил змий Эврином,- сотни, тысячи твоих голов отпугивают от острова Пасхи не прошеных гостей, а в особенности злобных Ариев.

- Да, да, да припоминаю,- хлопнул себя по лбу Уран-громовержец,- он же приглашал меня к себе на постоянное место жительства, я надеюсь, туда ещё не добрались Арийские полчища.

- Пока там спокойно, островом Пасхи безраздельно правят демоносы Манехуне,- объяснял змий Эврином,- они остались править островом даже тогда, когда все остальные острова Гаваики уже завоевали Арии.

Манехуне были самой первой, самой древней народностью, населявшей полинезийские острова, которую, в последствии, вытеснила волна завоевателей Алеутов или Алиев, или Алии, так демоносы на свой гавайский манер называли людей - Ариев.

Конец 2 части…