Вскоре настал день, когда многочисленное войско царевича Рифа подошло к неприступной крепости. Сердце юного царевича трепетало от предвкушения быстрой победы. Но как, оказалось, эта крепость была крепким орешком, который было не так-то легко раскусить.
- Взять Ильдамус невозможно,- говорили ему знатоки ратного дела.
- Эта крепость неприступна,- твердила молва об этом замке,- ибо это одна из самых страшных твердынь Кавказа.
И, правда, над глубокой речной долиной, тремя уступами восходила скала, огражденная стенами и башнями.
- Это даже лучше,- отвечал им Риф,- чем труднее задача - тем доблестнее будет наша победа.
На высотах, находящихся в выгодных местах, он приказал установить метательные машины и стал засыпать осажденных дождем из камней, огня и смерти. Чудовищные машины, осыпавшие город каменными ядрами, а также упадническое настроение, поселившееся в сердцах многих защитников, заставило их задуматься о сдаче города. В тайне от царя Ээта они предложили царевичу Рифу сдать город со всем оружием и запасами, они просили только о жизни и свободе. Риф, как и подобает великим завоевателям, тут же согласился на все их предложения. Той же ночью защитники города открыли врата, в которые, будто лавина с гор, устремились воины Рифа, и вскоре неприступная твердыня оказалась захваченной.
Ээт и гарнизон в количестве 2 тысяч верных ему воинов укрылись в последней, самой неприступной башне и жестоко оборонялся.
Надо отметить, им было за, что сражаться, за стенами этой неприступной башни были спрятаны несметные сокровища, а запасов еды и воды могло хватить на несколько лет осады. На требование Рифа сдать башню, враги ответии отчаянной вылазкой, перебили множество спящих воинов, сожгли сотню метательных машин, отчего в городе возник пожар и паника. Затушив огонь, Риф приказал построить четыре высокие башни, установил на них метательные машины, которые днем и ночью бросали огромные камни в осажденных. И вот настал тот миг, когда в башенной стене образовался пролом. Риф, точно голодный лев, почуявший добычу, бросил свои войска на штурм, воины ворвались в башню с такой силой, что враги были совершенно сбиты и побежали. А Риф в числе первых преследовал бегущих, сотни камней, копий и дротиков летело в его сторону, а он даже не закрывался от них щитом, пренебрежительно отнесясь к опасности.
Опасаясь за его жизнь, верные слуги пытались остановить царевича такими словами:
- Правитель, у вас хоть и львиное сердце, но, к сожалению, не каменное. Лучше пусть все погибнут, чем вы. Всему конец, если с вами случится несчастье.
В ответ Риф только улыбнулся и молвил:
- Царь сражается за своих воинов, воины умирают за победу.
Не успел он окончить эту речь, как утыканная острыми шипами булава, брошенная одним из защитников башни, пробила его голову. Противно заскрежетали кости, разлетаясь во все стороны, мозги и кровь растеклись по одежде, нос, лоб, верхнюю и нижнюю челюсти оторвало от основания черепа, рога валялись по обе стороны дороги и даже ноги и руки болтались, словно плети.
Хотя жизнь царевича Рифа висела на волоске, но он, обладая недюжей силой воли, приказал:
- Немедленно рубить головы пленным, всех умертвить,- кричал он окровавленным ртом,- казнить всех, кроме того, кто меня ранил.
Тут же к нему подскочили санитары и унесли его с поля боя, а воины с неслыханной злобой и яростью бросились на врага, и, не считаясь с потерями, битва была выиграна.
Башня был захвачена со всеми находящимися там сокровищами, оружием и запасами продовольствия. Казалось бы, вот она победа - живи и радуйся, но Рифу было не до праздника, а все по вине ужасного ранения.
День и ночь самые искусные лекари колдовали над раненым, сшивая и склеивая все, что можно было склеить, причем делать операцию приходилось в огромной спешке.
Царевич постоянно подгонял их окровавленным ртом:
- Быстрее штопайте меня, медицинские пиявки.
Но железная булава так прочно засела в его мозгу, что вытащить ее оттуда не представлялось никакой возможности. При первой же попытке извлечь каленое железо, булава обломилась, и лекарь вытащил из черепа только древко булавы, а усеянное шипами железо так и осталось в теле.
- Оставьте её там,- приказал Риф,
И лекарь, повинуясь приказу, приладил к этой булаве все остальные органы, уши, нос глаза и волосы. Однако выздоровление не наступило, один глаз вытек полностью, лобные кости, кое-как прилепленные на голове, представляли собою сплошное рагу - месиво из костей и мяса. К тому же рука болталась, словно была привязана на ниточке, а вместо ноги ему пришлось привинтить протез, ножку от стула чистейшей слоновой кости. Все это время, пока лекари хлопотали возле раненого, войско тоже не сидело сложа руки, оно с упоением грабило город, предаваясь стихийному веселью, пировало, упиваясь победой. А Рифа резали вдоль и поперек, отпаивали горькими настойками полыни да ставили ранозаживляющие компрессы из костоеды, бузины и подорожника. И если бы не все эти процедуры, ни за что не жить ему на белом свете.
Когда он немного оклемался, и его еще слабого на носилках вынесли из больницы, все кто это видел - прослезились, ибо лик повелителя того стоил. А он гордо, как и подобает царственной особе, возлежал в злаченом ложе, стекляным глазом наблюдая за казнью пленных врагов. Их головы так и отскакивали с плеч, а когда подошла очередь воина, бросившего в его голову булаву, он знаком остановил палача, рукой поманил его к себе и сказал следующее:
- Какое зло я сделал тебе лично, что ты меня так изуродовал?
Тот, недолго думая, ответил:
- Ты умертвил моего отца и двух моих братьев, а теперь хотел убить и меня. Знай же, что я не боюсь смерти, мсти мне, как хочешь, я охотно перенесу все мучения, какие только ты придумаешь.
Тогда Риф, сам не ожидая от себя подобного, велел отпустить его:
- Я прощаю тебе свои увечья, убирайся прочь!
И тут же велел развязать ему оковы, отпустить, а в придачу ко всему, дать ему столько золота, сколько он сможет унести. Такого от Рифа не ожидал даже пленник, а уж свои и помыслить о таком не могли.
- Наверное, это последствия контузии,- решили воины.
А пленник грязно выругался:
- Гак, Мак, Брак, в твой стеклянный глаз, плюнул и гордо удалился прочь.
Только далеко он не ушел, за углом соседнего дома его поджидало полсотни воинов, которые содрали с него кожу, а тело разорвали на мелкие кусочки, которые тут же бросили на съедение собакам. Срубив последнюю голову, воины устроили пир, какой редко, где увидишь. Все радовались победе, упивались хмельным счастьем, выкрикивая здравицы царю Рифу.
И надо отметить, что Риф был на седьмом небе от счастья, оно и не удивительно - ведь он теперь являлся полноправным правителем Кавказа.
Вот только одна беда омрачала триумф победы. Сколько он ни пытался смотреть на себя в зеркало, всюду видел одно и то же, страшное изуродованное лицо, хоть так крути медное зерцало, хоть эдак, всюду одинаково страшно.
- Если девушка тебя любит,- успокаивала сына мать Шейма,- она примет тебя любого. Езжай, все у тебя будет хорошо.
Отослав к Рее почтового голубя с запиской:
- Жди, скоро буду, твой Риф, царь всея Кахетии, Колхиды, Иберии и прочих, прочих Кавказских земель.
Царевна Рея, прочтя письмо, чуть не упала в обморок от счастья, и всю следующую неделю грезила, мечтала о встрече. Всю ту неделю она денно и нощно жужжала матери Гее, что скоро приедет её суженый, писаной воды красавиц и прочие, прочие хвалебные слова в его адрес.
И вот в один из дней, когда терпение буквально распирало царевну Рею, она услышала стук подъезжающего экипажа.
- О! Это мой любимый,- радостно воскликнула она, хлопая в ладоши,- Мама! Мама! Скорее сюда,- звала она богиню Гею,- это мой жених приехал свататься!
Богиня Гея с подобающим ей величием сидела в царственном троне, а рядом на троне отца Урана сидела царевна Рея, румянясь лицом, сгорала от предвкушения счастья.
Дверь царственных покоев отворилась, и в нее с низким поклоном вошел посланец и произнес:
- Правитель всея Кавказа царь Риф желает войти.
- Пусть войдет,- дала согласие богиня Гея.
И через миг в гулких коридорах дворца послышались скрипучие шаги Еть-еть, Еть-еть, Еть-еть, какие обычно издает писклявая табуретка.
Глаза царевны Реи светилась радостью и счастьем, еще бы её жених не только знатен и богат, но еще молод и красив. Но каково же было удивление всех собравшихся в тронном зале дворца, когда вместо писаного красавца вошло что-то ужасное с головой, не поддающейся описанию своим уродством.
- Это и есть твой жених?- спросила богиня Гея, удивляясь выбору дочери.
А та сидела вся не своя, бледная и ужасно растроенная.
- Где мой Риф, что ты, жалкий урод, сделал с моим любимым?- только и смогла выдавить из себя царевна.
- Это я, твой Риф,- пытался оправдываться чудовищного вида урод.
- Нет, этого не может быть,- рыдала оскорбленная в своих чувствах девушка,- ты подлый колдун и самозванец. Я не хочу видеть тебя,- чуть не кричала она, впадая в истерику, какая всегда присуща романтичным и влюбчивым натурам, коей несомненно была царевна Рея.
- Да,- молвила богиня земли Гея,- кажется, красота сегодня решила не спускаться к нам на землю.
- Я - твой любимый,- твердил Риф, оправдываясь,- а это,- показал он свою костяную ножку,- последствия контузии.
- Я не верю тебе, подлый оборотень,- только и смогла выдавить из себя Рея, лишившись чувств.
Риф еще пытался что-то сказать, только богиня Гея остановила его.
- Довольно и того, что мы видим,- не будем больше задерживать любезного гостя.
С этими словами она приказала гнать его со двора цепными псами, травить самозванца драконами.
- Атуй его, Атуй!
Час спустя Риф и его верные воины, чудом избежав острых драконьих зубов, мчали во весь опор по широкой Ирийской степи, спасали свои шкуры.
А надобно отметить, что погоня за ними была устроена нешуточная. Повозка, впряженная резвыми онеграми, гулко подпрыгивала на ухабах, неровностях проселочной дороги, отчего Рифу было еще тоскливее.
Сколько он не смотрелся в зеркало, всюду видел одно и то же, хоть так крути медное зерцало, хоть эдак - всюду одинаково страшно.
- С такой мордой править страной,- думал он,- еще можно, а вот свататься, да еще к титаниде Рее, больше не стоит по той простой причине, что и на порог не пустят такого женишка. Но что же мне делать,- думал он, размышляя над сложившейся ситуацией. Дома все знают, что я поехал жениться, а приеду без невесты, ведь засмеют же.
И тут на одном из ухабов, когда повозку подбросило особенно сильно, его осенила одна удивительная догадка.
- Если нельзя обладать оригиналом, нужно раздобыть копию,- решил он,- объеду всю землю, загляну в каждую щелочку, но разыщу деву, как две капли воды, похожую на царевну Рею и даже краше.
Вот так в своих странствиях Риф случайно наткнулся на Кампу, которая ему показалась еще краше царевны, её извивающиеся змеиные волосы и пьянящий запах, пропитанный флюидами любви, буквально свел его с ума.
- Все,- решил про себя Риф,- кажется, я влюбился в эту девушку с первого взгляда.
Некоторое время он тайком, издали присматривал за нею, примеряясь, как бы её лучше украсть. И вскоре ему посчастливилось. А когда девушку нежно усыпили дурман травою, он гнал повозку во весь опор, спешил дамой, опасаясь погони, ибо ему все время казалось, что за ним по пятам гонятся Амазонки, а им как известно в руки лучше не попадаться.
Погоня
Долго ли, коротко ли летели они, не оглядываясь, ибо им все время казалось, что за ними по пятам гонятся охотники за скальпами. Холодные, злобные Гипербореи. Лететь пришлось быстро, это уже походило на бегство, ибо медноперые стрелы свистели в воздухе, пролетая совсем рядом. Гарпии пытались бросать свои дротики, отстреливаться, но Феникс окликнул их.
- Бросьте это занятие, убегаем,- и они помчались быстрее ветра.
Погоня длилась очень долго, когда варвары отстали, никто не знал, не ведал, ведь они летели, не оглядываясь. Но когда совершенно выбились из сил, Феникс дал знак, и они зависли в воздухе, переводя дыхание.
- Хух,- переводя дыхание, молвил Феникс,- чуть было не сцапали нас эти А-А- Арии,- по слогам выдавил он из себя,- слава всех высшему Хаосу, пронесло.
Только рано он радовался, ибо к своему ужасу увидел, что погоня продолжается.
- Сматываемся,- в один голос вскричали перепуганные демоносы и вновь бросились спасать свои шкуры.
Погоня приближалась. Сзади настойчиво слышалось толи карканье, толи скрип несмазанного колеса, что-то трещало и гремело, настигая их. Эти страшные звуки придали сил, и начались догонялки. Они-то взлетали к небесам, заметая свои следы, то вдруг припадали к земле и летели между деревьями, а затем снова взмывали к небесам, прячась в кучевых облаках. И все это время что-то ужасное и сгорбленное тянуло к ним свои костлявые пазуры, а оскаленная пасть изрыгала клубы сизого дыма. Но что это, рассмотреть было невозможно, ибо каждый из нас, наверняка, знает - сколь велики коготки у страха.
Преследовавшее их чудовище летело на очень большой скорости, только благодаря тому, что демоносы были проворней и все время маневрировали, оно не смогло их поймать. Дымчатая, низко висящая над землей туча, укрыла беглецов с головой, даруя надежду на спасение. Но каково же было их удивление, когда, пролетев тучу насквозь, они лоб в лоб столкнулись с огромным животным, которое неотрывно глядело им в глаза своими желтыми немигающими очами, гипнотизируя взглядом.
Зубастое чудовище, трещало:
- Кыры, кыры, кыры, кыр,- выпуская из ноздрей клубы чарующего дыма, от которого они оцепенели и будто зачарованные смотрели глаза в глаза чудовищу, подвластные гипнозу.
А когда их члены совершенно оцепенели, и они зависли в воздухе, будто паутинка, поддерживаемая ветром, горбатый Аист затрещал, довольно вздымая к небу свой клюв, выпустил облако розового дыма.
- Ну, хватит Метла, навоняла дышать нечем,- ругаясь и размахивая своими костлявыми ручонками, проквакало сгорбленное существо, восседающее на спине гигантской птицы.
Наездница, оседлавшая крылатого дракона, оказалась на вид древней, сморчкоподобной старушкой. Будто гриб после дождя, встала она на свои ножки и с треском, распрямив спину, прикрикнула на птицу: Вот и пища нам на обед, выбирай себе любого, а этого не тронь, этого я сама замариную с ежевикой и мочеными яблочками,- шамкала беззубым ртом старушка, указывая своим костлявым пальчиком на Феникса,- уж больно аппетитный птенчик.
Демоносы, опьяненные розовым дымом, не могли сдвинуться с места, колдовской туман застилал им очи, сковывал волю, заставив повиноваться, но к их великому удивлению, совершенно не лишил разума, не отобрал речь и чувства. То же самое происходит с животными, попавшими под гипноз удава, все понимаю, знают, что живьем лезут в глотку, а ничего поделать с собой не могут, одним словом - гипноз.
Необъяснимая вещь этот природный гипноз, сковывающий волю, подчиняющий своей власти. Но это природный гипноз, а ведь бывает же и колдовской.
Шеймина мать
Отказавшись от воды и еды, пленница чахла прямо на глазах.
С каждым днем ей становилось все хуже и хуже, и вскорости она превратилась в живого покойника, хотя при всем при том оставалась такой же ослепительно прекрасной. Риф не на шутку был встревожен ее душевным состоянием, испугавшись, что девушка погибнет от жара, который охватил все ее тело, собственно ручно отпаивал ее снадобьем, которое варила ему мать Шейма.
Но сколько он не старался, исцеления не наступало. Тогда его мать Шейма решилась прибегнуть к последнему средству.
- Слушай,- сказала она сыну,- даже если девушка выздоровеет, то при виде твоего обличия, вряд ли жизнь ее будет краше смерти. Тут нужно особое лекарство, наговоренное на любовь, выпив которое для нее кроме тебя, никого на свете не будет краше, и, кажется, я знаю, где раздобыть такое снадобье. Отправляйся-ка ты к моей матери, она как никто другой знается на всяких заговорных чарах, ибо ей подвластны все семь пределов мироздания. Если она захочет, то одним только мановением ока, сведет небо и землю воедино. Езжай к ней и не мешкай, ибо девушка очень слаба.
Ни минуты не мешкая, Риф отправился в путь и через несколько дней достиг цели. Смотрит, посреди черного озера стоит остров, именуемый Суликия, а на нем башня вся из черного камня, на ее черной вершине стоит черный дворец, в черном дворце на спине черного дракона сидит черная пречерная Шеймина мать.
- Это ж надо такое увидеть,- в душе ругался царевич Риф, ибо надеялся увидеть знаменитую колдунью, о которой столько слышал.
А увидел сгорбленную старуху, с лицом, вдоль и поперек изрезанным морщинами, которая варила суп из недозрелой капусты, положив в него ошметок сала и телячьи почки. От варева исходило жуткое зловоние, на которое старуха не обращала ни малейшего внимания. Хозяйке, вероятно, не было еще и пяти тысяч лет, но на вид она казалась в трое старше. Некоторое время она жевала телячьи почки, громко причмокивая, а когда, наконец, ей удалось все это прожевать и проглотить, она недовольно сплюнула на пол.
- Пху, не люблю варёное,- шамкала она себе под нос.
А затем подошла к столбу, к которому длинной верёвкой был привязан пленный демоносик, погладила его по рогатой головке.
- Ух, какой ты у меня жирненький, упитанный,- нахваливала его старушка. А демоносик, будто предчувствуя беду, хнычет, блеет по-козлиному, упрашивает бабусю:
- Отпустила бы ты меня домой, к отцу к матери,- и глазки его переполняются слезками.
- Какой же ты у меня очаровательный малыш,- шепчет она, поглаживая его по мохнатой холке.
- Отпустите меня, бабушка,- просит малютка,- ведь я не сделал вам никакого зла.
Шеймина мать задумчиво посмотрела в глаза бедного демоносика, ответила:
- Какой же ты у меня милашка !- и отгрызла ему голову.
Вначале Рифу показалось, что он сходит с ума, так потрясло его увиденное. Он стоял и не мог произнести ни звука, лишь только ужасался потрескиванию и хрусту, это исчезало, перемалываясь в клыкастых челюстях, младенческое тельце демоносика. Довольно похлопав себя по животу, старушка снова подошла к котлу с варевом, ложкой зачерпнула содержимое и принялась пробовать бульон. Некоторое время Риф не решался высунуться из укрытия, ибо смятение охватило его тело и долго не отпускало. Но затем мужество снова вернулось в презренную обитель его тела, он подошел ближе, почтительно склонился перед старухой и поднес ей сундук, полный россыпи золотых и серебряных монет. Черный дракон, учуяв чужака, заерзал по земле своим хвостом, нервно царапая когтями камни, открыл пасть, оскалив желтые зубы. Появление Рифа стало полной неожиданностью для старухи. Черная ложка выскочила из ее рук, и, подпрыгивая по каменным ступеням, убежала прочь.
- Куда ты, несчастная,- прошамкала старуха беззубым ртом.
Но затем махнула в сторону ложки рукой, строго взглянула на незнакомца, спросила:
- Эй, несчастный, кто ты такой и зачем пришел в мой дом, откуда живым хода нет.
- Я счастливый,- отвечал Риф,- что добрался сюда, несчастен тот, кому сюда хода нет. Дорогу сюда мне подсказала твоя приемная дочь Шейма.
Услышав имя дочери, Шеймина мать радостно улыбнулась и воскликнула:
- Я ведь знала, что кто-то придет, вот, смотри, как дрожит мой большой палец,- протянула к Рифу свой большой палец,- он всегда дрожит на погоду. Как там моя любимая доченька, сколько веков я о ней ничего не слышала, хорошо, что ты пришел, расскажи, как она живет.
- О, владычица семи пределов,- почтительно склонил пред нею свою голову Риф,- меня прислала к тебе за помощью моя мама Шейма .
И он все, как есть, рассказал старухе.
А та, внимательно выслушав, молвила:
- Трудное ты мне задаешь задание, без любви полюбить невозможно, нет таких приворотных чар, чтобы в здравом уме, в трезвой памяти, влюбить в себя нелюбимого, но я попытаюсь тебе помочь. Порывшись у себя за пазухой, достала тугой узелок приворотного зелья, развязав его бросила в огонь сноп вереску, семя хлопка и горчицы, приговаривая:
- Три - не тройка, девять - не девятка.
Стала смотреть, как все это полыхает.
Удостоверившись, что огонь горит ровно и неслышно, принялась прыгать возле огня, выкрикивая какие-то неясные и мутные слова с нелепыми окончаниями:
- Птырык-шмырык, птырык – шмырык,- шлепала она губами, словно обезьяна, грызущая раков.
Риф долго смотрел за тем, как костлявая старуха исполняет танец живота и бедер, спросил:
- Ты поможешь мне или нет?
Но та, не обращая внимания на вопрос, принялась метлой толочь воду в котле, приговаривая все те же непонятные и мутные слова с нелепыми окончаниями:
- Птырык-шмырык, птырык –шмырык.
- Так ты поможешь мне или нет?- уже настойчивее спросил он.
- А я чем, собственно говоря, тут занимаюсь,- уже на понятном ему языке ответила Шеймина мать,- если тебе что-то не нравиться, иди отсюда и не путайся под ногами.
- А как же снадобье?- с мольбой в голосе запричитал Риф.
- То-то же,- радостно потирала руки старушка,- нужна еще кому-то моя волшебная сила,- протянула ему флакон зеленого стекла с дурно пахнущей жидкостью, приговаривая,- будешь поить ее вот этим снадобьем.
- А поможет?- с опаской допытывался Риф, искоса поглядывая на жидкость, по цвету и запаху напоминавшую яд тарантоватого Шершня.
- Это заговоренное лекарство «от любви до ненависти»,- отвечала старушка,- его нужно принимать три раза в день по две капли, и она будет твоя.
- Неужели поможет?.
- Должно помочь,- отвечала Шеймина мать,- а там, как бог даст, а теперь убирайся, топнула ногой, хлопнула рукой и тут же какая-то неведомая сила подхватила Рифа и умчала прочь. Вернувшись домой, он долго и нудно отпаивал Кампу любовным снадобьем, надеясь на исцеление, а той становилось только хуже.
- Что делать?- советовался он с мамой.
Теперь уже Шейма сама отправилась к своей матери. Время предательски отсчитывало минуту за минутой, часы растянулись до размера вечности, а Шейминой матери все не было.
Риф уже отчаялся ждать, когда, наконец-то, блеснула молния, с неба раздался громовый глас, и среди ясного дня наступила густая, вязкая тьма. И тут же из этой вязкой тьмы сгустилась фигура Шейминой матери, в руках у нее блестела склянка с черным порошком.
Подойдя к девушке, старуха некоторое время рассматривала её.
А затем вытащила из своих волос медную булавку, произнесла заклинание:
- Дух ивбюл, явись. Дух ивбюл, явись,- тут же вонзила в сердце девушки иглу, посыпая ее черным порошком.
Но что это! И медная игла, и черный порошок в один миг вспыхнули ярким пламенем, руки колдуньи задрожали, она уронила склянку и с криком ужаса, бросилась бежать.
Но Риф догнал ее и, схватив за волосы, спросил:
- Что произошло, разве ты не в силах мне помочь?
Шеймина мать, обливаясь холодным потом, шептала, указывая на девушку:
- Она сильнее меня. Она - великая демоница, берегись ее. Она - твоя погибель. Она - погибель нашего мира. Сердце этой девушки таит в себе погибель нашего мира.
Но от прежней любви ее я излечила, теперь она твоя, махнув платком колдунья растворилась в небытие. Лиш в зыбком и вязком воздухе еще некоторое время висели пророческие слова предсказания. Берегись ее, она - твоя погибель. Она - погибель нашего мира.
И тут же чья-то нежная, почти невесомая рука легла на плечи Рифа.
От неожиданности он буквально отскочил в сторону, стоял и зачарованными глазами смотрел на прекрасную девушку, на все те перемены, которые случились с нею. И, правда, случилось чудо, девушка, до того холодная, безжизненная, выздоровела. Перегорела душа, исцелилось тело, любовь вспыхнувшая в ее груди, горела искрящимся огоньком страсти. Будто легкая, невесомая пушинка парила она в воздухе, не касаясь земли.
Приблизившись к юноше, она нежно прижалась к его груди.
- Любимый мой шептала Кампа прижимаясь все сильнее и сильнее.
- Уж не сон ли мне снится,- думал он,- такая перемена, просто жуть.
А девушка все сильнее, и сильнее прижималась к нему, осыпая страстными поцелуями, и тут в сердце Рифа вонзилось острое любовное жало, а затем жар страсти охватил его тело, разгораясь все сильнее и сильнее.
Вот, что значит любовные чары, а вы говорите гипноз…….
Болотные кровопийцы.
Да уж! Гипноз - это великая сила, с этим вряд ли кто поспорит, а уж Феникс и подавно.
Загипнотизированый он буквально висел между небом и землей, колдовские чары совершенно сковали его волю. То же самое происходит с животными, попавшими под гипноз удава, они все понимаю, знают, что живьем лезут к нему в глотку, но поделать ничего не могут.
В призрачном свете луны и далеком мерцании звезд он отчетливо видел лицо старушки. Худые вытянутые щеки, дряблый подбородок, почти соприкасавшийся с висящим вниз носом, когда-то зеленые, но теперь выцветшие глаза с очень короткими красными веками, блистали в ночных сумерках, будто глаза зловещей птицы.
Не может этого быть, точно такиеже глаза я видел у Тешши,
мелькнуло в его сознании, и будто озарение молнии оживило скованную гипнозом волю.
- Да ведь это же её родная сестра. Еле-еле найдя в себе силы, Феникс собрался с духом, молвил:
- Постой, бабуся, нас кушать нельзя, мы тебе от сестры весточку притаранили.
- От какой еще сестры,- булькала себе под нос старушка,- так я тебе и поверила.
- Тебя ведь Ягой зовут?- допытывался он.
- Раньше звали Ягой, теперь зовут зовуткою, а величают уткою. А вот, кто ты такой мне не ведомо!
Феникс, пересилив себя, дотянулся до ожерелья, висевшего у него на шее, и протянул его бабусе:
- На вот, возьми, это тебе твоя сестра Тешша передала …..
- Что ты там стрекочешь, будто кузнечик,- ворчала старуха,- тоже мне придумал, от моей сестры, где это видано, чтобы моя сестра с такими поганками связывалась.
- Вот, посмотри,- протягивал ей ожерелье,- это твоя сестра через нас тебе привет передает.
- Что ты там мне показываешь,- бурчала старушенция,- ничего не вижу, ничего не слышу, да и знать ничего не хочу, лета-то мои немаленькие, все что знала, позабыла, а чего не знала, то мне без надобности.
И все же, протянув свою костлявую руку, ловко подцепила ожерелье, приблизив к своему носу, что нюхала, втягивая воздух.
- Да, похоже, не врешь, от сестрицы Тешшы подарочек. Так и быть, тебя милок, не трону, а насчет вас,- она обратилась к Гарпиям. Одного пусть Метла слопает, а второго я сама приласкаю, и ехидно расмеявшись, топнула костлявой лапкой по спине дракона. Аист невольно распрямив крылья, вильнул распушенным хвостом.
Бабка зашаталась, замахала руками, прикрикивая:
- Тише, тише, проклятущий.
Но не смогла удержаться. Упала на спину, скатилась на хвост и, провалившись между перьями, начала падать, хватаясь за хвостовое оперение. Так, утопающий хватается за пёрышко голубя, парящее над водою.
Застрекотав от боли, Метла клюнула старуху, и та, вырвав из хвоста клок перьев, полетела вниз, размахивая когтями, будто крыльями.
- Угробил таки бабку, проклятущий, неслись в ночи грязные ругательства.
Только всплеск воды говорил о том, что она не разбилась о землю, а угодила в топкое болото. Над болотом царил зловещий полумрак и полное безмолвие, изредка нарушаемый жалобным криком испуганой птицы да заунывным кваканьем болотных квакш. В сумеречном свете луны было отчетливо видно бабку, барахтающуюся в болотной грязи.
- Буль, буль, тонуль,- булькала бабка болотной жижей, пытаясь выбраться из топкой трясины.
В отблесках большой холодной луны болото блестело зловещим отблеском огня, то там, то здесь торчали одиноко стоящие древесные пни, густо поросшие лебедой и чертополохом. Над этими пнями роились полчища комаров да мошек. Вдруг, одиноко стоящий пень, изъеденный короедом и шашелем, отворил свои очища, которые тут же вспыхнули зеленым фосфорическим свечением, и узрев добычу радостно оскалил зубки.
- Это ж надо такое увидеть,- думал Феникс, рассматривая древесное чудовище,- со стороны посмотреть – пень – пнем, а на самом деле - хищник.
Если смотреть на него сверху вниз, а он смотрел на это древесное пресмыкающееся именно оттуда, то он ему представился вилкой или циркулем на двух длинных и тонких ногах. Походка его была медлительной, ползущей, а если пень начинал спешить, то казалось, что он притопывает ножками, радостно выбивая баклуши. С такого далекого расстояния рассмотреть сколько в его трухлявом рту не доставало зубов, не представлялось возможности. Но шея у него была длинная, как у страуса, а кадык выдавался так, точно готов был броситься на еду и порвать ее в клочья. Щеки пня были украшены редкой болотной растительностью, борода и усы длинными, оттопыренными в разные стороны, наверное, от страха перед находившимся по соседству зубастым ртом, который все время грозился съесть их от великого голода. Его руки-крюки, обтянутые дряблой лягушечьей кожей, болтались, как высохшие коряги. Вытягивая паучьи ноги-корни, пенек брел болотом, шаг за шагом приближаясь в бабке, которая безуспешно пыталась выбраться на поросшую мхом кочку.
Поросший поганками нос пенька, постоянно принюхивался, а рот скалив острые зубы, хихикал и бормотал, гортанно умирающим голосом:
- Попалась-таки, птичка, ха, ха, ха.
- Ты что, трухлявая колода,- причитала старуха,- совсем ополоумел,- это же я, Яга.
Да только пень будто и не слышал, безостановочно подбирался к старухе, приговаривая:
- Переходит, переходит, мое!
И тут бабка возопила, не своим голосом:
- Я тебя перейду, поганка тебе в глотку. Метла, Метла, выручай.
- А как же эти,- трещала Метла, вытянув шею.
- Спасай скорее,- кричала бабка, ибо пень уже тянул к ней свои руки - крюки.
- Нок, Нок, опомнись, что ты делаешь, глухой лешак,- кричала она пню,- это же я, твоя Ягуся.
А тому хоть бы хны, тянет к бабке руки-крюки, приговаривая:
- Переходит, переходит, мое!
Метла, послушная зову хозяйки, мигом спланировала вниз, раззявив зубастый клюв пыталась клюнуть трухлявый пень.
А тот зря, что глухой – услышал.
Зря, что слепой – увидел.
Ничего, что неповоротливый - увернулся и, прыгая с кочки на кочку, помчался по болоту, убегая, а за ним по пятам вышагивала Метла, раз за разом клюя его своим красным носом.
С каждым точным ударом пенек высоко подпрыгивал, убыстряя свой бег.
- Спасите, помогите, тону,- орала не своим голосом бабка, сплевывая болотную жижу.
Ее крик вывел из гипнотического ступора демоносов, и они, спланировав к земле, провалились в топкое болото. Так, что вначале Гарпиям пришлось вытаскивать Феникса, а уж потом, помогать бабке, которую тащило в свое ненасытное чрево топкое болото.
Бабка, чувствуя скорою погибель, кричала не своим голосом:
- Спасите, соколики, вовек не забуду.
Феникс бросил ей длинное ожерелье, и та схватила его, будто спасительный круг. Ухватившись и поднатужившись, они с огромным усилием выдернули бабку из трясины, уже почти поглотившую её.
Яга обессилено села на кочку, отряхиваясь от грязи, мхов и лишайников:
- Век не забуду,- причитала она,- а ему, пню подколодному, я это еще припомню, он у меня еще горькими слезами умоется.
- Кто он такой,- допытывался Феникс,- сколько живу, никогда такого чуда не видывал.
- Это Нок - кровопийца болотный, не прокормишь его ненасытного, сколько гибнет в болотных омутах живых тварей, а ему все мало, тянет и тянет в трясину и там пьет их кровушку, высасывает душу. Все эти пни, колоды - представители древнейших форм жизни. Было время, они правили этим миром, но, слава богу, повывелись, теперь их редко, где встретишь, хоть и деревянная у них душонка, а все же плотоядные, мясом питаются.
- А как узнать такого Нока - выспрашивал Феникс у бабки, опасливо оглядываясь по сторонам.
- Узнать его очень непросто, он может приобретать любое обличие, превращаться во все, что угодно. Иногда - это половина лодки, в воде притопленная, или половина дерева, вот как теперь, пенёк. Он может превращаться во все, что угодно: в золото или драгоценные каменья, лишь бы приманить путника и затащить в болото. И если кто коснется такого предмета, он сразу же получает над ним власть и топит беднягу. Особенно жаден Нок до маленьких детей. Однако, особо опасен Нок после захода солнца. Бульканье, урчание болот - это верный признак того, что Нок тут, ждет, высматривает, а когда жертва поймана, он кричит: « Переходит, переходит, мое». Поэтому, приближаясь к любому водоему, невредно сказать:
- Нок, Нок, ты - пенек,
игла в воде – мухоморы в бороде,
ты утонешь, я плыву.
Но лучше всего от Нока сразу чем-нибудь откупиться, хотя бы вот этим ожерельем, которое вам подарила моя сестра.
- Так вы, бабушка, теперь верите, что его передала ваша сестра Тешша.
- Да я вам, соколики, с первой минуты поверила, просто проверить вас получше хотела.
В это время, перепрыгивая с кочки на кочку, совсем рядом промчался Нок, что-то завывая и выкрикивая. А за ним бежала Метла, пытаясь клюнуть его в темя.
- У, чурка деревянная! - грозно махала ему кулаком бабка. - Дай ему, Метла, дай.
- Не уж то съел бы он Вас? – допытывался Феникс у Яги.
- Вряд ли, подавился бы костями - отвечала старуха язвительно хихикая.
- А дракон твой Метла не кусучий, - а то выглядит очень устрашающе.
- Что ты, милок, Метла - сама душечка, она из породы костоперых Аистов. Мать его из гнезда вытолкала, уж очень он видом был страшен, а я подобрала, выкормила, теперь он совсем ручной. Бекой его все кличут, имя у него такое – Бека, а я его Метлой называю, непоседа, кругом лезет, ну настоящее помело.
- Слушайте хлопнула в ладоши бабка Ежка, что это там за северными горами такое бахнуло? Я аж с печки свалилась, - чуть все кости не растеряла. В окошко выглядываю, ничего не видать, никак мир земной перевернулся. Думаю, может опять Алатырь-камешек к нам свалился, чтоб ему пусто было, такого натворил, в голове не укладывается. Из дому выскочила, смотрю - зарево над горизонтом восходит, будто второе солнышко, и гриб огненный прямо из-под земли вырос. Ну, думаю, царь Бярьма чудит, или мне все это спросонок померещилось.
- Не померещилось, бабуся, все так и было подтвердил Феникс, так рвануло, что даже скалы оплавились. А царя Бярьмы больше нет, уничтожил его царь Световит со своими А-а- ареями.
- Да, - с грустью в голосе молвила старушка, - такого демоноса загубили, чтоб им пусто было, я же его с малых лет помню, славным мальчонкой рос царь Бярьма. Это потом он очерствел, стал кровожадным, а так просто душка. Метла, давай сюда, - вскричала не своим голосом бабка, - сколько я буду в этом болоте куковать.
- Кыр, Кыр, - трещал в ответ Метла, продолжая погоню.
- Да брось ты этого пенька трухлявого, полетели домой, носастая.
Метла, оставив Нока, в два прыжка оказался у своей хозяйки, услужливо подставив ей спину. А та старуха старухой, но не по годам прыткая, раз-два и уже уселась на широкой спине, раз-два руками за шею держится.
Феникс махал своими крылышками, но взлететь не мог, только жалко подпрыгивал между болотными кочками, объясняя:
- Промок до последнего перышка, грязью перья забило не долечу.
- Долетишь,- успокоила его бабуся,- живо полезай ко мне и полетели.
Повинуясь приказу, он с опаскою взобрался на Метлу, короткий разбег и гигантская птица быстро взмыла к небу, ибо бабка все время понукала его ударами костлявых ног.
Долго ли, коротко ли, летели они при свете луны, через густой лес да болота, а только вскорости приземлились на лесной опушке. Это было время, когда гигантская красная луна и полдюжины ближайших звезд гигантов, освещали небосвод и лесную поляну, раскинувшуюся среди топких болот.
- Вот тут я и живу, - молвила Яга.
Гости обшарили глазами окрестности, кругом, сколько хватало их взора, стояли густые леса, ночной ветерок зловеще шелестел листвой, меж которой то и дело мелькали чьи-то колючие глаза да сумеречные тени. И от этого противно сосало под ложечкой, брррррр.
Жилище Яги, ветхое на вид строение, было огорожено забором, сложенным из костей, да так искусно, что сквозь этот перелаз даже мышь не проскочит, а на заборе на длинных шестах все черепа развешены: и рогатые, и безрогие, и человечьи и звериные и демонические. Увидев незнакомцев, костяные головы зашевелились, задвигали челюстями, при свете звезд и луны все это выглядело зловеще, пугало своим необычным реализмом. Костлявые руки забора трещали костяшками и, будто ползучие змеи, тянулись к путникам, пытаясь схватить добычу. Черепа с пустыми глазницами скалили выбеленные зубы и хищно рычали, рур р р р р р.
- Что это? – ужаснулся Феникс.
- Это мой заборчик, называется «не перелазь», он меня сторожит лучше всякой собаки. Через такой забор вор не пролезет и чужой не пройдет - объясняла сердобольная старушка.
- А он не кусается?
- Не бойтесь, вы же со мною, - и смело пошла отворять калитку.
Створки ворот, вместо засова, подпирала нога.
Вместо запора – рука.
Вместо замка - рот с острыми зубьями, да такими страшными, что даже приближаться к ним было опасно.
- Отворяй, - приказала ей Яга, и тут же сухожилья ноги сжались, щелкнула задвижка, врата отворились на две стороны.
- Это мои гости! - прикрикнула она черепам подзаборным. - Никого не трогать! А ты далеко не убегай, - приказала аисту Бека, - может понадобишься.
Тот послушно затрещал кыр – кыр и отправился в болото выискивать лягушек, змей, ящериц и черепах.
Схватив добычу, он мял ее своими железными челюстями. Черепахи трещали, когда он раскалывал их панцири, жабы в ужасе кричали, учуяв своего врага, а демоносы, опасливо озираясь на все стороны, поспешно проскочили костлявый забор «не перелазь».
Жилище Яги было нескладным и ветхим строением, сколоченым из гнилых и покоробленных досок, в глубоких трещинах росла трава и полевые цветы.
- Как вы тут живете, - допытывался Феникс у бабки, - это же страшное место? Кругом болота, кости, черепа, неужели вы их сами со света белого извели?
- Что ты, милок, - чавкала своим ртом старушка, - этот дом мне достался случайно, до меня в нем жила одна богатая старушка по имени Скаптейра, вот и лезло к ней ворье разное, каждый, кто не чист на руку, норовил старушку ограбить. А у Скаптейры была служанка по имени Гамсилг, это была еще та штучка. Представляете, эта Гамсилг специально распускала слухи о сокровищах, которые будто бы здесь припрятаны. Злодеи, ничего, не подозревая о коварстве Гамсигл, попадались ей в лапы, она их убивала, а трупы выбрасывала на улицу, вот из их костей и черепов она собрала этот чудный заборчик. Но с тех пор, как солнце превратило в мумию последний выброшенный труп, прошло уже множество веков. А я, когда сюда переехала, не стала ничего менять, все оставила как есть. Люблю, знаете, старину и древность.
- Вот мы и пришли, - молвила Яга, поднимаясь по скрипучим ступенькам, - сейчас баньку устроим, - пыталась отворить ветхую дверь, с изъеденной ржавчиной петлями, державшимися, казалось, только на опутавшей их паутине.
Лишь только дверь отвалилась в сторону, в лицо ударил запах сырой плесени, все говорило о том, что здесь, по крайней мере, лет сто никто не появлялся.
- Боже правый и левый, как вы тут живете? - клопотался Феникс. - Тут уборка генеральная и ремонт капитальный нужен.
- А кто же мне, старой, поможет, никого у меня нет, сама, все сама. Хоть бы вы над моею старостью сжалились, помогли прибраться в доме.
- Не беспокойся, бабушка, мы тебе поможем, - заверили гарпии Балий и Ксанф и, вооружившись веником отправились наводить порядок.
Ксанф толкнул дверь плечом, и трухлявое дерево рухнуло к его ногам, подняв целое облако пыли.
- Потише, окаянные, вы мне дом сломаете, - ворчала старушка.
Гарпии, выждав время, пока рассеется облако пыли, смело шагнули внутрь помещения, завешенного густой паутиной. Целые полчища пауков с большими круглыми глазами скалили свои зубы и злобно шипели, шорохи и звуки доносились отовсюду, такой звук бывает, если растревожить улей свирепых пчел. По стенам носились тени отвратительных на вид пауков сороконожек, которыми эти мерзкие существа карабкались по потолку. С противоположной стороны комнаты, из самого темного угла, донесся душераздирающее «Ммрууу», и тут же прямо пред ними возникло слабое мерцание двух зеленых огней. Это с полки, висящей на стене, спрыгнул большущий, жирный кот, он потянулся так же, как это сделал бы любой другой кот, а затем в один миг превратился из доброго домашнего любимца в свирепую рысь, ощетинившуюся когтями.
- А ну, брысь оттуда! - выругалась Яга и бросила в кота веником, тот убежал. - Не обращайте внимания, убирайтесь быстрее, мы ждем.
Вооружившись тряпками и вениками, Гарпии принялись за уборку, пыль была вековая, паутина висела коврами, пауки были зубастыми, мыши недовольно пищали, выглядывая из своих нор. Под ногами валялось все и вся, казалось самые ненужные вещи, какие жалко выбросить на свалку, в надежде, что они могут когда-то пригодиться, были собраны в этом месте. Они были разбросаны повсюду, валялись на полу, висели на стенах, были рассованы по большим, не закрывающимся, сундукам.
Когда же им удалось немного убраться, то, к своему великому удивлению, увидели за занавеской, сидящую в кресле, мумию, одетую в истлевшие тряпки. На ее голом черепе отражались яркие звезды и луна, а из пустых глазниц росли одуванчики. Гарпии, не из робкого десятка, и то с минуту стояли, буквально пригвожденные к месту, рассматривая этот ужасающий облик. Голова мумии была запрокинута, рот открыт, а в нем торчат редкие кривые зубы. От порыва ветра тряпки одежд у мумии рассыпались, и тут скелет, затрещав скрипучими костями, поднялся с места, протягивая свои костяшки, которые издавали отвратительные щелкающие звуки, напоминавшие последний хрип умирающего, двинулась к ним. Руки у мумии беспрестанно ходили колесом, ладони поворачивались и так и эдак, голова свисала до самой земли, мумия все время пыталась запрокинуть её обратно, но та настойчиво падала в сторону. В пурпурном свете луны и мерцании звезд вся эта картина представляла собою реальное воплощение ожившего кошмара. Словно водопад с неба, обрушился на их головы поток пыли, запорошив очи, переливался зыбким золотом. Будто в полусне пред ними роились грезы и смутные виденья, поросшие цветущей тишиной. А оживший скелет подходит к ним все ближе и ближе.
- Полюби Скаптейру чернявенький, - шептали ее уста, - полюби Скаптейру - протягивала она свои костлявые руки все ближе и ближе.
Вот уже и дыхание смерти приблизилось к ним, и от этого похолодело внутри.
- Иди сюда, я соскучилась, - щелкал зубками скелет.
Пауки недовольно ш-ш-шипели, мыши пи-пи-пищали, и даже полосатый кот р-р-р-рычал, выглядывая из печной трубы.
От увиденного у Гарпий шерсть встала дыбом, и они, барахтаясь в паутине и задыхаясь в пыли, выскочили наружу.
- Там у вас мумия живая, вот она, смотрите,- возбужденно объясняли они, указывая пальцами.
- Не обращайте внимания, это Скаптейра, она не вредная. Иди на место! – крикнула Яга на скелет.
И тот послушно удалился на свое место.
- Это бывшая владелица дома, Скаптейра, - объясняла она демоносам.
- А почему вы ее не схороните, что она здесь делает?
- О! Я очень суеверна, с первыми жильцами дом обретает душу, серьезно и немного романтично, - объяснила Яга,- вот потому все брошенные дома такие неживые, бездуховные, а у меня красота - в каждом шкафу по скелету.
- Не дом, а душегубка. Разве вам не страшно каждый день находиться рядом с живым мертвецом? - интересовался Феникс.
- Что ты, милок, бояться нужно живых, а мертвых бояться не стоит.
- Но как тут можно жить? Ума не приложу, кругом грязь, паутина, скелеты, ужасы, трухлявый Нок.
- А я тут и не живу, - объяснила Яга, - я живу в другой половине дома, а в этой оставила все, как и при жизни Скаптейры. К тому же от этой мумии я свою выгоду имею, пока меня дома не будет, влезет сюда злодей-лиходей, посмотрит, поседеет от страху да и другому дорогу закажет, ведь в лесу живем, кто тут у нас только не шастает. А теперь прошу ко мне, - и она хлопнула в ладоши, приговаривая:
- Эй вы, дубы-колдуны – ноги куриные, разверните избу ко мне передом, а к лесу задом.
Изба послушно зашаталась на месте, затрещала дубами-колдунами, начала поворачиваться.
- Она у вас что живая? – удивился Феникс. - Вас по голосу узнает и поворачивается.
- Зачем живая, - отвечала Яга, - нисколечко не живая, нужно знать, где какой рычажок, нажать, тогда колесики завертятся, шестереночки закрутятся, но этого я тебе не скажу, это мой большой секрет.
Несмазанный механизм трещал, что-то внутри крутилось, шумело, изба двигалась, и к великому удивлению, с другой стороны дома оказалась еще одна дверь.
- Вот здесь я и живу, - сказала она.
Вытащила из кармана старый ржавый крючок, ловко вставила его в замочную скважину, дверь с огромным треском отворилась, и они очутились внутри.
Каково же было удивление путников, когда после ужасов и скелетов они шагнули в чистое и уютное помещение, с жарко натопленной печкой да превосходным запахом жареных пирогов. Внутри все было великолепно убрано, потолок и стены облицованы мрамором, мебель сделана из дорогого черного дерева с инкрустацией золотом и полированным камнем, пол, будто из стекла, по которому и ступать-то страшно, такой он был чистый.
- Вытирайте ноги! - прикрикнула на них старуха, а сама вытащив из кармана серебряную дудочку и призывно свистнула.
И сейчас же, будто из ниоткуда, появились слуги - ушастые зайцы, мохнатые белочки, суслики, хомячки и забавные морские свинки.
Уважьте гостей, вымойте и напарьте в баньке, - приказала им хозяйка.
Тут же эти забавные зверьки куда-то ускакали и вернулись с мылом, водой и тазиками. Отворив боковую дверь, Яга отправила их париться в баньку.
- Мойтесь, парьтесь, я сейчас вам парку подбавлю.
Банька по-черному, что может быть лучше. Зайчики прыгали с тазиками. Белочки помогли снять грязные одежды. А хомячки да морские свинки смывая грязь терли их тела мочалками, березовыми вениками массажировали тело, то напаривая его добела, то обливая холодной ключевой водою, снова парили и разминали. А затем, подхватив под белы ручки, бросали их в бассейн с парным молодильным молоком, выдоенным у болотных козодоев. Горячий парок разминал кости, возвращая силы в измученное тело. Оно горело и радовалось, наслаждаясь блаженством, становилось сильнее и крепче, каждая клеточка дышала, каждая венка пульсировала жизнью, теплом, добром и светом.
А когда чистые и напаренные они снова вошли в горницу, то их взору предстала совершенно другая старушка, изменившись до не узнавания. Хромоты и ковыляния - как не было, и лицом она будто помолодела лет так эдак на триста. Хозяйка важно хлопотала по кухне, в которой было много всякой утвари, а на многочисленных сковородках и в кастрюлях что-то кипело и жарилось.
- Присаживайтесь, сыночки, - указала им на роскошно оббитые диваны, застеленные богатыми коврами. Вот лесные фрукты, ягоды, шишки, желуди. Вот пенный Кавос, угощайтесь, а я сейчас вас таким супчиком угощу, что вы его всю жизнь помнить будете, - сказала она и свистнула.
В тотже миг все в ее доме ожило и запрыгало. Множество поварят-белочек шустро взбирались вверх по стенам и спускались оттуда с различными специями, пряностями и приправами. Огонь в очаге весело трещал, сковороды дымились и шипели, распространяя щекочущий ноздри аромат вкусностей. Яга все время бегала назад и вперед, а поварята пристально следили за нею, и каждый раз, когда она совала свой длинный нос в котелок, в котором что-то кипело и булькало, они услужливо ставали на задние лапки, ожидая команды.
- Пора, - свистнула хозяйка, и поварята устремились в кладовую, где был устроен ледник, вытащили оттуда большущую рыбину.
Присмотревшись, Феникс узнал в этой рыбине Русалку - деву морского народа. Точно это была не Маракухия и не Чхарурия, Вуташа, Ганика, Ведьава, Джата, Ручика, Исикус, Никси и прочие демоносы подводного мира, а именно самая настоящая Русалка.
- Вот так чудеса, - удивлялся Феникс, рассматривая крупную особь, размером с молодого бычка, бледной кожей с крапинками, как у макрели, почти без чешуи, какая бывает у прочих рыб, кроме вобылей, линей, икситосов, сомов или угрей.
Длинные, черные, как смоль, волосы напоминали морскую водоросль, а сросшиеся вместе трехпалые ступни ног образовывали собою рыбий хвост, короткие ручки имели по три пальца с когтями на каждой руке и больше напоминали плавники.
Все это говорило, что перед ними действительно была Русалка - дева морского народа.
- Вот так чудо! - воскликнул Феникс удивленно. - Это же настоящая Русалка, даже в ойКумене они теперь встречались редко.
Как она оказалась тут в этих широтах, так и осталось загадкой. Издревле Русалки вселяли панический страх на всех жителей ойКумены, и даже теперь, когда эта рыбина казалась безопасной, демоносы посматривали на Русалку со страхом.
И надо заметить, что этот страх был обоснован теми ужасными историями, которые слагали о них. Русалку встретить очень не просто, ибо большую часть своей жизни они проживают под водой, в самых глубоких морских впадинах Саргасова моря, там их родина, утонувшая миллионы лет тому назад. Туда каждый год плывут Русалки чтобы отложить кладку яиц, из которых появятся маленькие головастики, через 2-3 года они превращаются в, так называемых, подростков с полупрозрачными телами. И теперь, уже окрепшие, они устремляются за теплым морским течением назад, в Европу, а это не много, не мало – шесть тысяч километров через океан. Проделав столь далекий путь, они расползаются по водоемам, тут и живут, а когда достигают половозрелого возраста, начинают шалить.
- Как это шалить? - уточнил Феникс.
- Очень просто, - объясняла Яга, - топят наших мужчин.
- Не правда это, - пыталась оправдываться Русалочка, - они сами в воду лезут.
- Врешь, негодница! - прикрикнула на рыбу старушка. - Представляете, эти рыбы выползают на сушу, водят хороводы, танцуют, поют песни, приманивают к себе женихов. И каждый, кому доводилось видеть их танцующими, мог заранее попрощаться с жизнью. Очарованные неземной красотой русалок, демоносы тут же забывают, что жить под водой они не могут, лезут за ними в омут, где и топятся.
- Наговаривают на нас больше, чем есть на самом деле, - пищала рыбина.
- Молчи, негодница, - аж топнула ногой старушка, - сейчас мы из тебя котлет наделаем. Вы только поглядите, какой прекрасный экземпляр, такие большие Русалки - уже редкость, все больше – угри попадаются.
- А правда, что у вас в ойКумене демоносы переводятся, мельчают прямо на глазах? - распрашивала она у гостя.
- Да уж, ммм, - задумавшись, отвечал Феникс, - есть такая проблема, у нас в ойКумене с каждым новым поколением, которое производят на свет демоницы, детеныши вылупляются слабыми, растут хилыми, часто болеют. Что уже мы не делали, даже яйца стали бить с тупого угла, чтобы не травмировать ребенка. Наши ученые доказали, что в зародыше у яйца есть воздушная полость, и если бить яйцо с тупого угла, ребеночек рождается нормальным, потому, что воздух смягчает удар. Но многие придерживаются старых обычаев - разбивают яйца с острого угла, чем наносят потомству непоправимый вред и увечия. У таких демоносов детки рождаются с родовыми травмами, отстают в развитии. Но поделать с этим, я бы даже сказал, варварским обычаем, ничего нельзя, бьют яйца по-старинке, и все тут.
- Что у вас там, в ойКумене, с мозгами не все в порядке, я знаю не понаслышке, - вставила свои пять Русалочка.
Только Яга быстро закрыла ей рот, прикрикнув:
- Можешь не стараться, нас тебе соблазнить не удасться, сегодня ты у нас будешь лучшей закуской.
- Не ешьте меня, - причитало несчастное существо, издавая жалостливый писк и стенания, некое сочетание гоготания и свиста.
- Да не скули ты так, не убивайся почем зря, никто тебя живьем есть не собирается.
Подскочив к рыбине и вцепившись своими когтями в ее спину, она начала рвать ее шкуру полосами, в этом ей помогали снующие туда-сюда белочки, зайчики, хомячки и морские свинки.
- Я с тебя, паршивка, всю шкуру спущу, - ругалась Яга, - ишь, повадилась у меня по болоту шастать, женихов у моей дочери отбивать.
- Я смотрю у вас тут, на болотах, любовные страсти кипят во всю, - заметил Феникс.
- А ты, демоносик, о нас плохо не думай, ничто плотское нам не чуждо, представляешь, эти вот русалочки каждую ночь выползают на берег, танцуют, веселятся, сманивают наших мужчин. А они, настоящие дураки, подсматривают за ними, а им только этого и нужно, защекочут его, паршивки, с собой утащат, только их и видели. А вот намедни вообще у нас один случай произошел, очень печальный. Только-только она хотела рассказать эту историю, как раздался щелчок. Щёлк, клац, бамц громко звякнула дверная лямка, и в просвете, быстро распахнувшихся дверей, показалась рослая смеющаяся девушка с корзинкой, полной клюквы. Обеими руками она бережно поддерживала полосатый передник, из которого выглядывали три крошечные головки с красными шейками и черными блестящими глазками.
- Смотри, мама, зяблики опять за мной увязались! - воскликнула она, громко смеясь, - посмотри, какие смешные у них глазки. Давай их откормим, а потом зажарим, - радостно молвила девушка.
Но, увидев чужаков, вдруг замолчала и вспыхнула густым румянцем.
Её тонкие брови недовольно сдвинулись, а глаза с вопросом обратились к матери, как будто спрашивая: кто это такие - может женихи?.
- Это моя любимая дочка Еленька, - объяснила Яга гостям, указывая на девушку. Еленька была круглолицая, краснощекая девушка, с небольшими оленьими рожками на голове и такими же красивыми ножками и пухленькими ручками.
- Эти демоносы от моей сестры Тешши привет привезли, сейчас их рыбкой будем потчевать. Яга рвала шкуру русалки, потроша несчастную деву, а та извивалась, как только могла, при этом истошно пищала. Когда Еленька пришла ей на помощь, вдвоем они ее быстро выпотрошили, перенесли рыбину на огромную сковороду. Голову русалки засунули в большой горшок со льдом, а саму тушку отправили в печь, причем печь была так хитро устроена, что Русалочка изжарилась в считанные минуты, при этом голова Русалочки осталась цела и невредима. Приятный аромат жаркого распространился по округе, щекоча ноздри, поднимая аппетит и настроение.
- Сейчас мы тобою подзакусим,- сказала хозяйка, сняв свой поварской колпак и фартук, уселась к столу.
А белочки и зайчики быстро приправили рыбину специями, клюквой, морошкой и тут же подали ее как главное блюдо к столу. Такого чуда - чудного, дива - дивного демоносы еще не видели. Русалка была изжарена полностью, а старуха, как ни в чем небывало, резала её на дольки, оставляя только костлявый хребет. При этом рыбина все время двигала жабрами, открывала рот, пытаясь плакать. Не дав ей испортить обед, Яга заткнула рот яблоком.
- Посиди пока, остынь немного и хорошенечко задумайся над своим поведением. Если будешь портить мне аппетит, съем полностью, а если моих гостей сказкой потешишь, превращу тебя в белочку или в морскую свинку, и будешь ты у меня жить припеваючи. Может, и вы у меня жить останетесь? - с хитрецой в голосе вопрошала Яга, искоса поглядывая на свою дочку Еленьку, - у меня дочка на выданье, жених нужен.
- С великой радостью остались бы у вас, - отвечал Феникс, - но, к сожалению, никак не можем. Ведь мы, купцы, в ваших краях случайно, нам домой надобно.
- Жаль, - бурчала под нос сердобольная старушка, раскладывая гостям по тарелкам куски сочного мяса. - Я вот все хотела вас спросить. Вы у Гиксосов были?
- Да,- отвечал Феникс,- но их царя Бярьму в живых уже не застали. Световит его по стене размазал, только мокрое место от Бярьмы и осталось.
- А Световита вы видели?.
- Мы видели много Гипербореев, но был ли в этой многотысячной орде варваров Световит, мы не знаем, уж больно все они на одно лицо.
- Жаль, - интересно знать, какой он с виду? Наверное, красавец - мужчина, вот бы мне зятя такого, я бы за ним, как за каменной стеной, свой век доживала, нянчилась с внучатами.
- Вы тут все о Световите разговариваете, а видеть его никто из вас не видывал, - молвила Русалочка прожевав яблочко,- а я его видела, своими собственными глазами.
- Врешь, поди, плутовка! - прикрикнула на нее Яга, - где уж тебе его видеть. Световит - это тебе не пескарь какой-нибудь морской, не треска речная.
- Видела, видела, - не сдавалась Русалочка,- я тогда еще совсем юной угрицей жила с отцом да матерью в (японской) стране восходящего солнца. Эта островная страна Тринакрия полностью принадлежит богу солнца Гелиосу, днем его никогда дома не бывает, а ночью он туда возвращается. Кроме Гелиоса на острове живет множество эфирных богинь, но среди них самая прекрасная - розовоперстая богиня утреней зари Эос. Вот, между богиней утреней зари Эос и Световитом такая романтическая история приключилась, что не выскажешь словами.
- А ты выскажи, - настаивала Яга, - все, как есть, поведай, уж больно я про любовь слушать люблю.
Но Феникс запротестовал:
- Между богиней Эос и Световитом не могло ничего такого быть, ты, наверное, спутала Световита с кем-нибудь другим, или придумала все это для пущего словца.
- А я утверждаю, что было, - настаивала на своем Русалочка, - и даже видела его своими глазами.
- Да ну бред это все, - махнул рукою Феникс, аргументируя свои доводы философскими измышлениями:
- Издревле от пращуров-ящуров бытует в народе мнение - карась любит, чтобы его жарили в сметане. Вот только мне никогда не приходилось слышать об этом из уст самого карася.
- Не слышал? - удивленно расширила свои глаза старушка. - Так сейчас услышишь. А ну, рыбка моя, расскажи нам все, что знаешь, да только зубы не заговаривай, а то съем, гам-гам-гам, - щелкнула своими, честно скажем, немаленькими зубками.
Русалка, глотнув горькую слезу, затрещала без остановки:
- Зря вы мне не верите, изжарили всю, а теперь еще и насмехаетесь. Если бы вы имели уши, то услышали удивительную историю о том, как Световит оказался в стране восходящего солнца. Поговаривают, что однажды, малолетнего царевича Световита пытались утопить. Законопатили его в дубовый бочонок и бросили в море синее, а он не по годам был крепок да силен духом. Разбил в щепки бочонок тот дубовый, быстро взобрался на гребень волны, сидит, думает, чем бы ему заняться, когда смотрит, плывет по морю кит. Подплыв к нему, царевич забрался на него верхом, ухватился за китовый ус и стал править им будто ездовым животным. Подымая гигантские волны, возил его морской исполин по морям и океанам не один десяток год. А когда Световит вырос настолько, что кит уже не мог выносить его тяжести, стал просить: «Отпустил бы ты меня». «Ладно», - согласился Световит, потому что увидел прекрасный остров, над которым вставало огромное желтое солнце. Бросился в воду и поплыл, а так как пловец он был отличный, то быстро добрался до берега. Остров и впрямь оказался великолепным, вы только представьте себе эту красоту - высокие снежные горы буквально купаются в долинах, покрытых огненно красными цветами, желтыми тюльпановыми деревьями и, конечно же, изумительная по своей красоте, Сакура.
- Боже, какая красота, - томно вздохнула бабка Ежка, - только я одного не могу понять, отчего его в бочку законопатили.
- Все дело в том, - объясняла Русалочка,- что в Гиперборее после гибели бога Ярила установилось двоевластие, ибо народ не имел законного наследника, а дочерей Яровых на царство ставить не хотели, вот и выбрали люди Позвизда. Этот Позвизд давно уже терся возле Яра и его жены Леды и знал, что Световит никакой не коровий сын, а самый, что ни наесть настоящий сын бога Ярилы. Придя к власти, задумал Позвизд дело лихое. Приказал своим слугам бросить мальца в огонь, да не сгорел Световит, сидит в огне да угольками тешится. Разозлился Позвизд, приказал его к дереву подвесить, чтобы значит извести мальца. А Световиту все нипочем, висит на дереве да ножичком кору режет, играется. Вот тогда и решил он его в море утопить, но не тут-то было, выплыл Световит у страны восходящего солнца.
- Бред все это! Бред! - возмущался Феникс. - Как можно такому верить, а тем более рыбьим рассказикам.
- Это я-то обманываю, - расплакалась Русалочка, - вы с меня шкуру живьем содрали, в печке изжарили да еще и насмехаетесь.
- Ладно, ладно, - успокоила её старушка, - мы тебя слушаем внимательно, только рассказывай.
- Так вот, - продолжала она своим напевным голосом, таким, каким русалки обычно мужчин в воду сманивают. - Вышел на берег Световит, увидел, что не песком устлан берег морской, а золотыми крупицами, и камни под ногами не какие-нибудь серенькие камушки, а сплошь и рядом каменья самоцветные. Ходит Световит по бережку, любуется красотами. Вдруг слышит, прямо над собой громкий голос: «Будь осторожен».
Осмотрелся, огляделся по сторонам, однако не приметил ни одного живого существа. Лишь одинокое стоящее дерево шумело своею листвой, а под ним лежала гора обглоданных скелетов.
Пошел туда Световит и, обратясь к истлевшим костям, спросил:
-Не вы ли предупреждаете меня об опасности?
- Да, - ответил один полуистлевший скелет, - я своей жизнью предостерегаю тебя об опасности, в этих краях обитает страшный демонос Теньгу, он оберегает остров от чужеземцев. Когда я и мои товарищи причалили к острову и отдыхали на берегу, Теньгу околдовал нас волшебными чарами, а затем погубил, вот о чем я хотел тебе предупредить.
Световит же, ни капли не смутившись, отвечал:
- На все воля моего отца – бога Ярила, он оберегает меня от зла.
В этот самый миг пред ним будто из-под земли возник змееподобный демонос Теньгу. На его змеиной шее вращалась огромная голова с бычьими ушами, брюхо и спина от старости поросли толстой чешуей, а когти были длиннее хвоста.
- Что ты тут делаешь? - спросил Тенгу, разинув пасть, примеряясь к добыче.
Световит даже виду не подал, что слышит его.
- Ну, нахал, сейчас ты узнаешь, с кем связался! - грозно рычал старый Теньгу и принялся напускать волшебные чары.
Нельзя не отметить тот факт, что даже Световиту стоило больших трудов противостоять этим колдовским чарам. Первым делом его начал одолевать сон, неожиданно появилось ощущение чего-то, превосходящего любое воображение, в глазах плясали желтые круги солнца, искрились голубые звезды, все это смешивалось и затем распадалось на части. Так происходило бесконечное количество раз, и вскоре мир утратил свои привычные очертания. Но Световит выстоял, справился с колдовским гипнозом. От злости красное лицо демоноса еще больше налилось кровью.
- Сейчас я тебя есть буду! - говорит Тенгу. - Я растерзаю тебя, наглец, - рычал змееподобный демонос, при этом ноздри его раздувались, глаза горели фееричным свечением.
Но и Световит был не промах, схватил дракона за длинный язык, поднял вверх ногами, намереваясь ударить головой об большой камень, и воскликнул:
- Прощайся с жизнью, ибо пришел твой смертный час!
Взмолился Теньгу, стал упрашивать:
- Отпусти меня, юноша, я подарю тебе все, что ты пожелаешь.
Да только Световит пуще прежнего его за язык таскает, а тот кричит от боли, по земле качается, но чем больше вырывался, тем хуже ему становилось. От боли Теньгу храпит, о землю бьется, словно муха в паутине.
- Отпусти меня, - просит, - я дам тебе столько золота, сколько ты сможешь унести.
- Зачем мне золото, - ему Световит отвечает, - если нет у меня дома, где его хранить, и еще больнее язык сжимает.
- Отпусти меня, - просит старый Теньгу, - я дам тебе столько жемчужин, сколько ты сможешь унести.
- Зачем мне жемчужины, если нет у меня жены красавицы, некому их подарить, а самому носить незачем, и пуще прежнего язык сжимает.
От боли Теньгу когтями себе грудь царапает.
- Отпусти меня, - проситься, - я подскажу тебе, где ты найдешь красавицу, краше которой и быть не может.
- А правду ли ты говоришь? .
- Верь мне, - просит Теньгу, - лучше сам себе «Харакири» сделаю, чем обману тебя.
- Кто же это? – допытывался Световит.
- Отпусти, - просит Теньгу, - тогда скажу.
Пришлось ему отпустить язык дракона, и тот, отдышавшись, признался, что это богиня утренней зари розовоперстая Эос.
- Живет она во дворце бога Гелиоса и лишь один раз в неделю, Эос покидает дворцовую ограду подходит к морю купаться.
- Я хочу взглянуть на эту красавицу, - молвил Световит.
- Что за нужда тебе смотреть на замужнюю девицу, - отвечал Теньгу.
- Как это замужнюю! - рассердился Световит. - Значит, ты меня обманул, а с обманщиками я поступаю очень строго.
При этих словах он снова схватил дракона и пуще прежнего сжал его длинный язык да так сильно, что тот просто взвыл от боли.
- Отпусти меня, я все тебе объясню. Да, она замужняя, и в тоже время одна одинешенька. Давным-давно, когда только создавался этот мир, богиня Эос страстно влюбилась в прекрасного юношу по имени Титон, что означает – «начало, конец дня и полдень», вскоре они поженились. Любовь Эос была безмерной, желая делить с Титоном вечное счастье, она упросила небесных божичей даровать ему бессмертие, но по рассеянности, свойственной всем влюбленным, ей даже в голову не пришло попросить о вечной молодости. Шло время. Век за веком увядала красота Титона. И сколько не старалась заботливая жена откармливать его сладкой амброзией, отпаивать божественным нектаром, он старел, покрываясь глубокими морщинами. Впали когда-то прекрасные щеки, его звонкий голос стал хриплым и дребезжащим. Не могла больше любить Титона вечно юная Эос, она сохраняла к нему лишь жалость, поэтому и держала его во дворце за занавеской, чтобы не страдать от горьких воспоминаний. А Титон, сидя в уголочке, все дряхлел, день ото дня уменьшаясь в размерах, и постепенно превратился в маленького черненького сверчка. С тех пор и жил сверчек у Эос в доме, да и в других старых домах его порой можно встретить, это все Титона гордое племя, свистит, напоминает о своем присутствии, напевая унылую песенку. А богиня Эос за это время, от сотворения мира до наших дней, нисколечко не изменилась, она по-прежнему также прекрасна и молода.
- Хотел бы я на неё взглянуть, чтобы убедиться, такова ли она хороша, как ты о ней рассказываешь, - молвил Световит.
- Увидеть ее невозможно, уж очень строго ее охраняют служанки, - отвечал Теньгу.
- Тогда скажи мне, к какой хитрости я должен прибегнуть, чтобы увидеть ее.
- Если хочешь увидеть богиню, укройся недалеко от берега моря. Когда царевна придет купаться и сбросит свои одежды, похить их и хорошенечко спрячь. Станет молить тебя златокудрая дева, чтобы ты вернул одежды, но ты не отдавай, пока царевна не поклянется, что одарит тебя поцелуем. Если только она тебя поцелует, сразу влюбиться, уж такой у нее характер, а если она кого полюбит, то верна ему будет до самой смерти. Только запомни, - напутствовал Теньгу, - нужно остерегаться встречи с ее братом Гелиосом, испепелит он тебя своим жарким пламенем, обратит в прах и угли.
- Ладно, - согласился Световит, отпуская язык дракона, - буду остерегаться её брата.
Старый Тенгу аж запрыгал на месте, крутнул хвостом и был таков. А Световит, недолго думая, направился разыскивать богиню Эос и ближе к вечеру увидел прекрасный дворец, сложенный из золотого кирпича. Это было жилище бога солнца Гелиоса. Световит сумел рассмотреть, что из городских ворот к воде спускается широкая серебряная лестница. Тут он и решил дожидаться встречи со златокудрой красавицей.
Богиня утренней зари была девой необыкновенной красоты. Свет ее красоты можно было сравнить со светом луны, только не с тем бледным и холодным светом какой обычно бывает у луны, а золотым, животрепещущим. Но и не испепеляющим жаром, каким обычно греет нас полуденное солнце, а ласковым и нежным. Её лицо было подобно распустившейся розе, свежее и прекрасное, алые губы возбуждали любовь у каждого, кто хоть однажды её видел. Восседая на высоком престоле в окружении служанок, богиня Эос развлекалась и шутила с ними, а когда это занятие ей надоело, спросила:
- Скоро ли мы пойдем купаться в море?
- Лишь только закончим приготовления, - отвечали служанки и тут же отправились готовить всевозможные умащения для тела, а также шафран, который придает волосам небывалую красоту и блеск.
Когда служанки исполнили свою работу, они уложили умащения в алмазную шкатулку, изукрашенную драгоценными каменьями, взяли золотой гребень, усыпанный самоцветами, банные полотенца, тапочки, и ранним утром, когда на небосводе еще не померкла луна и яркие звезды, богиня утренней зари в сопровождении своих служанок отправилась к морю. Придя к морю, девушки сбросили свою одежду. Умастили тело душистым маслом, намылили голову шафрановым порошком и бросились в море. Там начали плескаться и плавать, брызгая друг дружку водою. И была среди них одна, что красотой своей могла затмить солнечный свет. При виде такой прелести, великий трепет объял Световита. Он смотрел из укрытия на прекрасных девушек, любовался их красотою.
- Надо действовать, - решил он про себя.
И, выбравшись из укрытия, похитил волшебный наряд царевны, а также платья всех ее служанок. Все это он спрятал за большим камнем, а сам направился к морю. Войдя в море, он никем незамеченный, подплыл к царевне и обнял рукой ее стан. В сильном испуге Эос бросилась к берегу, и ее волосы разметались, подобно охапке нераскрывшихся цветов.
Выйдя на берег, царевна крикнула служанкам:
- Там кто-то есть, он касался моего тела!
Служанки поспешили успокоить свою госпожу:
- Никого там нет, тебе все почудилось.
А Световит тем временем выбрался на берег, прогуливаясь под раскидистыми деревьями, стал лакомиться спелыми плодами и срывать душистые цветы.
- Царевна увидев незнакомца приказала своим служанкам: -Быстрее одевайте меня, сюда идет какой-то юноша.
Слуги бросились искать одежды, но, сколько не искали, не могли их найти а увидев приближающегося юношу, укрылась за цветущим деревом Сакуры.
Световит тем временем приблизился к девушкам, сделал удивленное лицо, спросил:
- О, прекрасные девушки, почему вы здесь прячетесь?
Ничего не ответили служанки, лишь улыбнулись и потупили взор, прикрываясь цветами и листьями деревьев.
Тогда он снова повторил вопрос, но уже с шуткой:
- Может то, что вы потеряли, нашел посторонний и спрятал.
- Откуда на нашем острове посторонние? - думала богиня Эос, ведь остров так надежно охраняется, этот юноша, точно небожитель, наделенный волшебной силой. Нельзя не отметить, что её поразил несказанно прекрасный лик юноши и статная фигура.
Обращаясь к нему, она сказала:
- О, добрый сердцем юноша, возврати наши одежды, я дам тебе все, что пожелаешь, злато, серебро, драгоценности, все это будет твое.
- Ничего этого мне не нужно, - отвечал Световит, - подари мне поцелуй, и я отдам ваши одежды.
Богиня Эос смутилась пуще прежнего и молвила так:
- О, юноша, достойный казни, отдай наши одежды, и я исполню твою просьбу.
- Поклянись, что не обманешь меня, и я верну ваши платья.
- Лучше уж исполнить его желание, - просили служанки госпожу.
- Хорошо, я дарую тебе все, чего ты попросишь, только прежде поведай, чей ты сын и как попал сюда.
- Зовут меня Световит, родителей своих я не знал, но люди говорят, что я коровий сын, ибо нашли меня в яслях у коровы.
- Дожилась, - думает богиня Эос, - не уж-то мне придется целоваться с коровьим сыном.
Но так как злато, серебро не интересовали юношу, пришлось ей поклясться поцелуем, взамен одежды. И все же вид этого прекрасного юноши и манеры держаться говорили о том, что он не из простой семьи.
- Надо бы посмотреть в волшебное зеркало, узнать его судьбу.
Одевшись, богиня Эос молвила:
- Еже ли ты желаешь получить обещанное, отправляйся вместе с нами во дворец.
Вернувшись во дворец, богиня приказала служанкам отвести Световита в горячие термии, вымыть тело в душистых травах и переодеть в прекрасные одежды.
Свершив омовение, служанки одели его в златые, расшитые серебром одежды и, почтительно склонившись, молвили:
- О, прекрасный юноша, наша госпожа зовет тебя.
Они провели его в сад, в котором росли прекрасные деревья, стволы которых были из чистого золота, листья изумрудные, а плоды из голубых сапфиров. Когда легкий ветерок шелестел в древесной листве, слышался звон, касавшихся друг друга листьев, который напоминал сладостные звуки арфы. И на каждой ветке сидел златоголосый соловей, услаждая слух прекрасными трелями, а в прозрачном, словно чистейший изумруд пруду, резвились разноцветные рыбки. Выпрыгивая из воды, они поднимали сотни искрящихся брызг, отчего глазам было больно смотреть на такую красоту.
Немало подивился Световит всем этим чудесам. А богиня Эос, ожидая его в летней беседке, глядела в волшебное зеркало, пыталась узнать его судьбу. Надобно отметить, что волшебное стекло поведало ей прошлое и будущее Световита. Если верить предсказанию, выходило, что Световит – единственный сын бога Ярия и вскоре станет великим правителем, чуть ли не всей Европы, Азии и Африки, и её мужем.
- Ну уж, нет, - залившись краской румянца отмахивалась Эос от услышанного, - не может такого быть.
- Почему не может, - отвечало волшебное стекло, - чем он тебе не жених.
И правда Световит был сказочно прекрасен, и даже без поцелуя богиня утреней зари влюбилась в него всем сердцем.
- И, конечно же, одарила его страстным поцелуем, нежным и трепетным,- томно вздохнула дочь бабы Яги, - вот так любовь, вот так чувства, - аж всплакнула Еленька.
- Конечно же, поцеловала, - подтвердила Русалочка, - а как же иначе, ведь судьбой им было предсказано стать мужем и женой.
Слушая эти сказки, Феникс начал потихоньку выходить из себя, сначала из него выходило сопение, потом бормотание, и наконец, нечленораздельные звуки.
- Ты, наверное, на сковородке пережарилась, - вспылил он, - и, вообще, я больше не желаю слушать этот бред. Богиня утренней зари, розовоперстая Эос и какой-то мужлан - коровий сын, это немыслимо.
- А мне нравится, я вообще люблю такие душещипательные истории, - молвила Яга, подкладывая им в тарелки разносолы.
Пища и впрямь была очень вкусной, ежевика хрустела на зубах, сморчки так и таяли во рту, а грузди, а лисички, а сладкие коренья, а кедровые орешки, да под клюквенный Кавос - это что-то.
- Ешьте, детки, поправляйтесь, сил набирайтесь, - приговаривала хозяйка, подкладывая им разные вкусности.
Феникс жевал сморчки да грузди, запивал их хмельным Кавосом, но из головы никак не выходило услышанное.
- Это ж надо, насколько глубоко проникли Гипербоареи в ойКумену, мало того, что за Уральскими горами устроили войну, так еще и к нашим богиням женихаются, а это уже ни в какие ворота не лезет.
Тонкий, пытливый ум дипломата анализировал полученную информацию, и как не крутил её Феникс, как не поворачивал, а по всему выходило, что её нужно скрыть и ни в коем случае не разглашать, дабы не подорвать веру в богов и богинь ойКумены.
- Представляешь, дочка, эти демоносики меня из трясины вытащили, чуть меня этот полоумный Нок в болото не уволок. Спасители вы мои, вот бы тебе, дочка, жениха такого, как этот - дружески хлопала она Феникса по плечу.
В этот самый миг в печную трубу впрыгнул кот и начал лащиться, тереться о ноги старухи, что-то мурлыкая.
- Ну, кого там еще принесло, будь он не ладен.
А кот Баюн еще больше мурчит, на дверь хвостом указывает.
Пойдем котик, поглядим, кого там нелегкая принесла, - ругалась Яга, пройдя в дверь.
Только хозяйка за порог, как тут же на стол огромная черная жаба вскочила, за еду принялась, жует, чавкает и все время жалуется приквакивая:
- Квак мне плохо живется.
- Квак меня плохо кормят.
- Квак меня обижают, все в тепле живут, у очага едят, а меня как собаку на порог не пускают, от зверья лесного ласки не вижу, день ото дня в болоте сижу, а мне хочется тепла, уюта.
Так она жаловалась, пожирая продукты, а когда насытилась, на пол прыгнула, ква-квакнула на прощанье и к дверям поскакала. Только она дверь отворила, как тут же два больших рябых скворца влетели в дом, сделав круг, устремились за жабой и давай ее клевать, приговаривать: «Квар-квар-кан-фырк-фарк-ванн-гынн-вон-сгинн».
Еленька, дочка Яги, даже глазом не повела в сторону болотной жабы, хотя на Феникса и Гарпий эта сцена произвела сильное впечатление.
- Больно у тебя матушка крикливая, - молвил Феникс, чтобы хоть как-то разговорить смущенную девушку.
- Не обращайте на нее внимания, она всегда такая, шумит, пыхтит, ведь даже ее имя Яга означает - крикливая, ругательная, горлопан и матерщинник. А так она добрая и ласковая, всегда последним поделится, вот и сейчас приведет, наверное, какого-то проходимца, накормит его, ведь она очень доверчивая, всякому рада радешенька.
- И давно с ней такое творится? – допытывался Феникс.
- Издревле, - отвечала девушка, - с тех самых пор, как попала сюда, она ведь не местная. Если вы не знаете её историю, то я вам расскажу. Жила она там, в глухой тайге, а от чего да почему, не спрашивайте, так уж получилось. Жила впроголодь, каждый день бегала к реке посмотреть, нет ли на берегу дохлой рыбы, только этим и питалась. У старушки, что жила в этом доме, была служанка по имени Гамсигл. Эта Гамсигл была очень кровожадной, хитростью завлекала к себе всех, кого только могла, усыпив, высасывала их кровь и забор из костей строила. И вот однажды увидела она мою матушку, решила её окрутить и со свету белого извести.
Пришла к ней и начала расспрашивать:
- Я, - говорит, - знаю, что ты из далекой страны, там ты была жрицей чистилища.
- Да, - отвечает моя доверчивая матушка, - чистилище в моей стране называется Ступой. В этих Ступах у нас покойников хоронят в сидячем положении, я там была жрицей. А тебе, откуда это известно?
- Да так, - отвечает Гамсигл, - одна сорока на хвосте принесла. Я вот что хотела у тебя узнать, а правду говорят, будто на этих ступах можно летать по воздуху, будто на кораблях плыть по морю?
- Да, - отвечает моя мать, - могут, если только не мешают комары да мошки.
- Хочешь, я тебе такое место укажу, где прохладно и нет комаров да мошек,- предложила коварная Гамсигл.
- Покажи - согласилась моя доверчивая матушка, - а далеко ли отсюда?
- Да нет, вверх по реке есть очень хорошее место, там ветерок всегда продувает, а рыбы просто жуть.
Так она ей голову задурила, а затем в лес увела, шли они, шли, а только в пути их ночь застала.
- Заблудились, - говорит Гамсигл, - давай переночуем, а с утра дорогу поищем.
Устроили они ночлег на краю обрыва, и тут заподозрила моя мать что-то неладное, говорит она этой Гамсигл:
- Ты ложись подальше от обрыва, а я лягу с краю.
Та же только этого и ждала, с радостью согласилась, легла подальше от обрыва, а моя мать с краю.
Когда Гамсигл заснула, моя мать перелезла через эту кровопийцу и говорит ей:
- Подвинься, а то я могу свалиться с обрыва.
Гамсигл спросонок не разобрала, что сама лежит на краю, подвинулась и свалилась вниз глубокой пропасти, так и разбилась злодейка.
- Неужели это, правда, что твоя мать умеет в ступе летать? - переспросил Феникс.
- Да, - подтвердила Еленька, - в загробном мире все жрицы чистилища на ступах летают, но мы-то на земле, а не в потустороннем мире.
Тут как тут в трубе дымохода опять что-то отчаянно завыло, закружило и столбом дыма ударило в очаг, подняв тучу пепла.
Что это? - всполошились демоносы.
«Может северные люди Ярии тут объявились? - в страхе подумал каждый, а Гарпии, те вообще за свои мечи да копья схватились.
Но, к счастью, все обошлось, это в трубу ввалилась Яга, а с нею влетело что-то такое, от чего мурашки забегали по коже. Яга раздраженно отряхнула свой передник от пыли, на все лады ругала пришельца.
- Чего тебе надо, противный карлик, ступай прочь, чего привязался.
А тот ни в какую, преследовал ее словно хвостик, куда она, туда и он.
- Вот посмотрите на это чудо-юдо, говорит, что сбежал от Яреев, говорит, что он генерал Румра. Я сказала тебе, ступай прочь своей дорогой, - раздраженно ругалась она, - с меня, ты, мерзкий урод, своим кривлянием ничего не получишь. Вы только посмотрите на этого оборванца, у него язык поворачивается назваться Румрой, да я его знала, как облупленного, красавец был мужчина, а ты, на себя посмотри, чудовище.
Пришелец был и впрямь не очень складный, голова круглая, будто тыква, лицо плоское, сплющенное, с прорезями вместо носа и змеиными глазками, спина и шея, сплошь покрытая остроконечной растительностью, короткий хвост и жесткая вьющаяся шерсть на таком же приплюснутом туловище.
- Вы только посмотрите на этого самозванца, Румрой он называется, куда тебе сморчку до Румры, он же генерал, а ты кто, пху, - сплюнула на пол и растерла ногой.
Феникс, до того молча наблюдавший эту сцену, вступился за несчастного и молвил:
- Верь ему, это и есть Румра, я встречал его там, в разрушенном городе, - указал он рукою куда-то вдаль.
Но Яга больше для вида, чем для дела, продолжала придираться к бродяге.
- Вот ответь мне, только честно, если ты генерал, где же твое бравое воинство? Отвечай! - с напущенной строгостью прикрикнула старуха.
- Какой я генерал, - чуть не плакал бедняга, - моя страна завоевана Яриями, от моей армии осталась горсть воинов.
- Представляете, мы бежали через лес, голод мучил нас, и мы ели древесину, жевали соленый пырей, ящериц, крыс, червей да дробленые камни. Мы ели мясо, едва поставленное на огонь, когда мясо было готово, его хватали и ели прямо над огнем. А Яреии устраивали на нас облавы, срывая наши скальпы, и мы снова бежали. Мне грустно и страшно рассказывать о печальной участи моего народа, - рыдал Румра, и слезы градом катились у него из больших, лишенных век глаз.
- Хватит рюмсать, - как могла, успокоила его, сердобольная старушка, - а-то сама разрыдаюсь.
- Но ведь это же отвратительно и страшно, - причитал Румра, размазывая слезы по впалым щекам, - от нашего прекрасного города остались одни руины, жители, все до одного, погибли, а от моей армии ничего не осталось. Мы разбивали кирпичные стены, искали живых, но нам в наследство оставались одни копошащиеся черви да обгорелые скелеты. И не было возможности никому помочь, ибо за нами по пятам гнались охотники за головами, - срывался истерическим плачем Румра.
- Ладно, не канючь, - успокаивала его Яга, - садись за стол, наедайся от пуза, а затем в баньку отправляйся, вижу, что не врешь.
Тут она его за стол усадила, угощать принялась.
- Я не сам, со мною мои воины, из тех, кто остался в живых.
- Зови сюда остальных, - утирая слезы платочком, разрешила она, - только не плачь, не надо, а-то, и я сейчас разрыдаюсь, пускай все проходят.
- Я ведь говорила, - шепнула Фениксу дочка Еленька, - стоит только матушке расчувствоваться, она всех бродяг готова накормить.
Румра тихонько свистнул, и в помещение ввалилась орава оборванцев, многие из них были без скальпов, по всему было видно, что они очень голодны, ибо жадность, с которой они хватали со стола закуски и объедки, удивляла.
Пока гости насыщали свою утробу, хозяйка встала из-за стола и, прихватив с собою Феникса, вышла на улицу.
- Мы за Ревень травой сходим. - сказала на прощание Яга и вышла ытилась встала и Еленьку . – Пойдем, травы нарвем, - предложила она Фениксу.
- А зачем она нужна?.
- Травы лучше других знают, что в мире делается, ибо по земле слухи быстрее распространяются, - объяснила старушка.
Выйдя на улицу, она подвела Феникса к клетке, в которой сидел огромный жирный тетерев.
- Посмотри, какой он у меня упитанный, - радовалась Яга, тыча в тетерева своим пальчиком.
А тот и впрямь был красавец, жирненький, пухленький, закутанный в плащ длинных тонких крыльев. Голова его была похожа на баранью, с закругленными рогами, а три красных глаза светили в темноте, подобно парящему болотному огню.
- Такой жирненький, упитанный, - толкала она в зверя своим костлявым пальчиком.
Тетерев, будто и не замечал старушку, тихо и жалобно напевал грустную песенку. Пел он о том, что нет ему житья на белом свете, всю жизнь нападают на него и черная жаба и скворцы пересмешники, а клыкастая лиса, та просто спит и видит, как бы его съесть.
- Что ты мне ту тоску наганяеш, - возмутилась Яга, - разве у меня тебе плохо живется, разве я тебя плохо кормлю, и не стыдно тебе меня перед гостями позорить.
Тетерев запрокинул свою голову и затоковал:
- Если ты такая добрая, отпустила бы ты меня погулять, вдохнуть свободы. Кругом такая красота: на речках крякают утки, лутки, чирки, шилохвости, наконец, чем я хуже, без умолку кричащих кавык. Чем я их хуже? Скажи, скажи, - токовал тетерев, - небось, кормишь меня для того, чтобы я разжирел и стал вкуснее, а ругаешь за то, что слабо жирею.
- Глупец, - отвечала Яга, - я держу тебя в клетке для того, чтобы ты веселил меня и моих гостей, да еще предсказывал, когда целебные травы наберут силу. А будешь кудахтать, живо украсишь собой лапшу, а, ну отвечай, поспела Ревень трава или нет.
- Если рвать травы, то только сегодня, - протоковал тетерев, - сегодня в полночь травы набирают великую силу.
- Вот и отлично, - молвила старушка, - пойдем, соберем целебных трав, они растут вон там за болотом, на лужайке.
- Зачем куда-то идти ночью, - пытался отговорить старушку Феникс, ему не нравилась эта затея шляться ночью по болотам, полных кровожадных Ноков и прочей нечисти.
- Ничего ты в травах не понимаешь, - бурчала старуха, - не может быть, чтобы Ревень трава нам не рассказала того, что другие не знают. Трава эта растет потаенно и при дневном свете теряет свою силу. Только в чародейную ночь, когда реки текут серебром, а деревья разговаривают друг с другом и переходят с места на место, можно отыскать говорящую Ревень траву, - объясняла она, увлекая вглубь болот.
Кругом стояла тихая ночь, большая луна взирала на землю, пытаясь рассмотреть ее сквозь пелену синего тумана. Синий туман был похож на обман, отчего все кругом имело вид призрачной таинственности. Только где-то в дальнем болоте кричал дергач, да порой сова завывала в гущине леса, да еще в камышах дрожали чьи-то глаза. Черные деревья, лишенные снизу ветвей, поднимались из воды мутной и черной громадой, отражаясь в ней, как в туманном зеркале, принимали вид уродливых творений да сказочных животных. В камыше раздавался жалобный крик водяной курочки, да где-то злобно каркал черный ворон, его зловещее карканье повторялось отголосками, и от этого перья вставали дыбом, щетинясь, будто иглы у ежа.
В сумраке ночи, глаза Яги призрачно мерцали, она упрямо всматривалась в темноту.
- Что там? - испуганно допытывался Феникс, распушив свои перья.
- Ничего хорошего, - успокоила его старуха.
А сама подозрительно долго стояла, всматриваясь в темноту. И ему все время казалось, что кто-то наблюдает за ними.
Он сам стоял и нервно вслушивался в ночь. Стоит и слушает. А вокруг все тлеет искрами светляков, и кажется, кто-то крадется, скрипит жилами, гремит когтями, осторожно шурша чешуей о траву.
- Я, кажется, что-то слышу, - едва управляя своим голосом, прошептал Феникс.
- Не бойся, это наверно лягушка выползает на берег, или еж в лесу точит иглы о дерево, - успокаивала его старушка.
- А если это Трамбацумба? - прошипел он.
- Какая такая Трамбацумба, - удивилась старуха, оттопырив свои очи, пропитанные чем-то вроде чёрной меланхолии.
- Я не знаю, - отвечал он шепотом. - Но ты только представь, вот прямо сейчас, вот за тем деревом, спряталась эта ужасная Трамбацумба, стоит, слушает, а потом Гам-гав-гам, и нету ноги.
Яга поначалу вздрогнула, но затем пришла в себя, отвечая:
- Пху на тебя, типун тебе на язык, на ночь глядя, ужастики выдумывать. Пошли, - приказала она, осторожно ступая по редким досточкам, брошенным через топкое болото.
В одном месте Феникс оступился, коготок, скользнув по жердочке, провалился в трясину густо поросшей куриной слепотой. Яга, старуха старухой, тут же среагировала, вытащив его из болотной тины.
- Осторожно, места тут, знаешь какие, никто искать не будет - бесполезно. Обостренное чувство опасности, подстерегающее их на каждом шагу, искало выход. Чтобы хоть както снять нервный стресс Феникс начал расспрашивать Ягу о пленнике глухаре.
- Кто такой, этот тетерев?
- Да один хохмач местный, - небрежно отвечала Яга, остановившись отдохнуть на запруде из сваленных в кучу бревен.
- И чем же он смешон?
-Всем.
-Все их семейство обхохочешься: два брата - дегенерата, две сестрички - истерички, два племянника - шизофреника, а этот тетерев - настоящий параноик. Живут они вон за тем лесочком, там и пропитание себе добывают.
- А что там, за лесом? - интересовался Феникс.
- Там за лесом живет столько безумных, чокнутых и ненормальных, сколько тебе не доводилось видеть за всю свою жизнь. Помимо глухарей, йопырсов и тетеревов там водятся шизофреники, которые вяжут веники, а параноики там рисуют нолики, - отвечала она, ехидно хихикая.
- Я на полном серьезе спрашиваю, а Вы надо мной издеваетесь, - обиделся Феникс.
- Не обижайся, - я всегда свои страхи смехом пугаю. А насчет тетерева дело было так:
- Поймала его моя дочь Еленька, да есть не стала, не голодна была, мышами полевыми объелась. Вот и решила развлечься, говорит:
- Рассмешишь меня, отпущу.
А он, что удумал, не зря его тетеревом кличут, подлетел ко мне и сел на голову, а я в это время раков из сетки выбирала, нагнулась, выпутываю. Пока сообразила, что к чему, он уже тут как тут, знай, сидит себе, токует, одним словом - параноик.
А Еленька увидала, что тетерев меня клюнуть хочет, схватила палку и кричит мне:
- Мама, не шевелись, я сейчас его убью!
Бросила палку, но промахнулась, удар пришелся мне по голове. И теперь у меня вмятина на голове величиной с кулак, хочешь потрогать? Вот потрогай, потрогай, - просила она, наклонив свою мохнатую голову.
Но тот отказался, объяснив: дескать я далек от медицины, и вообще плохо разбираюсь в черепно-мозговых травмах.
Некоторое время они брели почти на угад, едва ориентируясь в сгустившихся сумерках, плеск воды, шуршание ветвей, туманные мерцания, образы и звуки сливались в единое целое. А блеск недружелюбных глаз преследовали их повсюду, и чем дальше они шли сквозь болота, тем мрак становился гуще, предметы теряли свой прежний вид, принимая новое обличие.
- Куда мы идем? Мне страшно, - молвил Феникс, - что можно искать в ночи на болотах?
- Не дрейфь, касатик, - хихикала бабка, - уже пришли, вот он сенокос.
И впрямь, пройдя совсем немного, они вышли на свежескошенную поляну, залитую бледным, лунным светом. Сквозь морщинистые светотени, отбрасываемые ветками деревьев, жесткой щетиной топорщился дрок, тимьян, ладанник, и другие разновидности ароматических губоцветий.
Бабка Ежка осмотрелась во все стороны, недовольно хмыкнула и говорит:
- А ну посмотри, у тебя, у молодого, глаз вострее, видишь ты кого-нибудь или нет.
Феникс осмотрелся и никого не заметил.
- Ничего не вижу.
Тогда она как закричит, как засвищет по звериному:
- Ах, вы ж, волчья сыть, травяные мешки, чтобы вас всех разорвало! Спите окаянные ушастики, а работать, кто будет?
Тут, в чаще леса, раздался треск, загудел сыр-бор, посыпались листья, забегали по поляне ушастые тени, загудели пучеглазые совы.
- Нет, не спим, - отвечало множество заячьих голосов.
- Спите, длиннохвостые, чтобы вас трухлявый Нок живьем пожрал, самое время сенокоса, а вам спать. А ну, лодыри, косы в руки, живо за работу.
Дивно было наблюдать, как эти ушастые тени бегали по сумрачной поляне, как они косили траву, при этом мурлыча себе под нос песенку:
А нам все равно.
А нам все равно,
Мы волшебную,
косим Трынь-траву.
- Зачем ночью траву косить? – допытывался Феникс.
Яга, недолго думая, ответила:
- Сила этих трав от лунного света напитана, а днем это уже не лекарство – бурьян.
- Скажи какие они травы косят?.
- И траву Колюку, обкуришь такой травой свое копье, меч, или другое оружие, и оно разить врага будет без промаха. А еще Тирличь траву, кто ее носит на себе, на того в век колдовская хворь не прицепится. А еще Плакун траву, вырежешь из её корня морду дракона, будешь на груди носить, и все тебя будут, как дракона бояться, а кто не испугается, так заплачет. Ежели выпить отвара Голубец травы, то в лес можно ходить без оружия, всякий лесной зверь тебя будет бояться и обходить десятой дорогой. Есть еще трава Кочедыжник или папороть хвощевой, цвет его всеми кладами владеет. Есть еще Разрыв трава. Коли дотронешься ею до замка или двери железной и молвишь нужные слова, так разрыв трава и разорвет эту дверь на куски. Но нам с тобой нужна именно Ревень трава, - обьяснила бабка и что-то долго высматривала среди зарослей густой ежевики.
Наконец она нашла то, что искала, толкнула в бок Феникса, шепнула, тихим загадочным голосом:
- Вот она.
Феникс преклонился через бабкино плечо, пытаясь лучше рассмотреть Ревень траву. А та, ничего не подозревая, лежала себе под кустиком ежевики, спала, укутавшись душистыми листьям.
- Давай, давай, - подталкивала Феникса бабка, - бери ее осторожненько, и сразу выдергивай с корнем.
- Почему ее называют Ревенькой ?.
- Рви, не спрашивай, - отвечала старуха, шепотом.
Только Феникс хотел дотронуться до тоненького стебелька, как тот встрепенулся, будто очнулся ото сна, изогнулся, отклонился в строну, будто хотел убежать, и в руки не давался, злобно стискивая свои колючие зубки.
Растение шипело врагу проклятья, гудело как шершень:
- Только тронь меня своими грязными лапищами, тут же ты руки лишишься, - шипела Ревень трава.
И тот же час, сотня таких же Ревень трав, показав свои черные лоснящиеся рыльца, поднялись над землею, загудели, завыли по-волчьи:
- Только тронь, злодей, подружку, мы тебя везде достанем, - злобно гудели травы.
- Рви быстрее, - тормошила его Яга, - и бежим!
Повинуясь ее приказу, Феникс изловчился, схватил за стебель и выдернул из земли корень. Крик отчаяния огласил поляну, все кругом зашумело, зашаталось, что-то треснуло и старый, сухой дуб, который одиноко стоял на поляне, надломился и рухнул в болото.
- Бежим! – вскричала Яга, прибавляя ход.
Ничего что дряхлая, не беда что старуха, рванула так, не угонишься. Но Феникса два раза упрашивать не нужно, бежал, а за ним по пятам неслось страшное ругательство, крик да топот. Деревья злорадно шумели, листва с шумом падала им на голову, стаи ночных мышей с криком кружились меж ветвями.
- Спасай свою шкуру, уноси скорее ноги! - подгоняла его бабка.
А ему дважды повторять не нужно, бежал и все время боялся:
- Не дай бог отстать от бабки, потеряться на болотах, провалиться в трясину, или угодить в пасть к Ноку.
Но и траву он не бросил, крепко держал в руках, а та больше не стонала, не угрожала, а лишь грызла его руку своими колючими зубками.
- Скорей на запруду! - кричала бабка, перепрыгивая пни да колоды.
Подскочив к болоту, она опустилась на колени и стала жадно пить воду. Феникс стоял чуть живой, с ужасом оглядываясь по сторонам. И тут из воды вынырнуло космато-усатое существо, с которым Яга столкнулись нос в нос, а за ним бульк-бульк вынырнула еще одна голова с носом будто свинное рыльце, а дальше больше бульк-бульк-бульк показалась дюжина черных усатых рыльц. В полутьме было трудно разобрать, кому принадлежат эти зубастые морды. Яга, та вообще с малолетства была не то пришибленная, не то подслеповатая, долго и неотрывно всматривалась в незнакомцев, как будто видела их в первый раз. А те в свою очередь тоже не отличались особой храбростью, медлили, пока один из них не собрался с духом, положил ей руку на плечо и молвил:
- Матушка, тебе нездоровится, ты выглядишь сегодня бледнее обычного.
Яга тут же подпрыгнула на месте и с криком ужаса:
- Трамбацумба! Трамбацумба! – бросилась бежать, не разбирая пути-дороги.
Усатую морду незнакомца перекосила гримаса неподдельного ужаса, большущие глаза стали раздуваться, вылезая из орбит, и от этого Фениксу стало жутко. От неподдельного ужаса у него раскрылся рот, оттуда вырвался душераздирающий крик, теперь он уже не бежал, летел, перепрыгивая через все преграды. А усатые морды смотрели им вслед, удивленно оттопырив свои красные бельма.
- Что это с бабкой? – спросил самый глазастый Бобер.
- Совсем ополоумела, - ответил второй Бобер и, покрутив лапкой у виска, нырнул в тину темно-бурых водорослей. За ним бульк бульк бульк пропали остальные рыльца, и тишина, все концы в воду. Лишь круги на воде, говорили о том что это был не призрак, и не Трамбацумба.
Ноги сами вынесли беглецов из болота, проскочив забор из тысяч извивающихся костлявых рук, которые даже не успели ничего сообразить, они, разгоряченные, вломились в избушку, и обессилено навалившись на дверь, прикрыли её своими телами.
- Хух, спаслись, - тяжело дышала Яга, - я уж думала - конец нам пришел, ты видел этих страшил?
- Да, - отвечал Феникс,- это были бобры.
- Какие еще бобры, - бурчала бабуля, - лихо одноглазое, кровожадные Выждры вот кто это такие.
-Ревень траву не уронил? .
- Как же ее уронишь, она своими зубилами мне так в руку вцепилась, не оторвать, всю кисть изгрызла, крови потерял, наверное, целую бадью.
- Не бойся, - молвила Яга, - я тебя живо вылечу, ибо владею искусством врачевания недугов. Еленька, помоги мне, - крикнула дочку, - успокой этот бурьян.
И та, изловчившись, схватила зубастое растение и тут же увязала ей рот сыромятными ремнями.
А бабка взяла руку Феникса, омыла ее водою мертвой, имеющей зеленый оттенок, а затем брызнула на руку светлою водою, живою.
И начала заговаривать рану ….
Любовный треугольник
Все это время Риф находился во власти колдовской любви, окунувшись с головой, в море страсти, чувств и эмоций. Сколько бы он не упивался любовью Кампы, все ему казалось мало, ибо концентрация любьви превышала все допустимые нормы. День за днем он утопал в ее роскошных волосах и не мог найти выхода из ее покоев, ноги сами несли его обратно. Так затянуло его волшебное колдовство в омут любовной страсти, что он уже не мог с собою ничего поделать. Не мог больше думать ни о чем, кроме как о ней, о его любимой. Любовное зелье так прочно засело в его мозгу, будто зубастый короед денно и нощно грызло сознание, что прямо хоть в петлю с головой. Любовь, любовь и еще раз любовь к Кампе стало его дыханием, заменив собою все и вся.
А в это самое время его страна, завоеванная ценой большой крови, буквально трещала по швам, и с каждым днем отовсюду приходили самые неутешительные вести. Не чувствуя твердой руки правителя, демоносы бунтовали. То там, то тут вспыхивали восстания, которые удавалось усмирить ценой большой крови. Но даже там, где число его сторонников было велико, слышался недовольный ропот.
- После контузии наш правитель совсем умом рехнулся,- говорили в народе,- раньше он был воин, а теперь обабился, тряпка тряпкой.
На площадях и улицах то и дело переговаривались, перешептывались:
- Наш правитель стал подкаблучником у своей любовницы, долой такого правителя.
А он как на зло ничего не мог с собою поделать. То он порывался куда-то бежать, то искал спасение в чужих обьятьях, то пил горькую, да только ноги сами несли его обратно. Эта любовь стала его обузой, сознание говорило, что он гибнет, ведь с каждым днем его все сильнее и сильнее влекло к ней. Это влечение становилось столь сильным, что он даже хотел наложить на себя руки или убить свою любимую и тем разрешить этот любовный треугольник. Он, Она и колдовские чары любви. И все же Риф, как настоящий мужчина нашел в себе силы, в порыве отчаяния и душевных мук, схватил меч и, взмахнув им, рассек Кампу пополам. Однако, обе половинки, упав на землю, превратились в две такие же прекрасные девушки и тут же бросились обнимать и целовать его. От одного вида этой удвоенной красоты ему стало страшно, тошнота подступила к горлу, бросив меч, он бежал прочь.
Его мать Шейма, поразмыслив над сложившейся ситуацией, молвила так:
- О, мой сын, ты хотел при помощи колдовства влюбить в себя девушку и вот теперь пожинаешь печальные плоды. Даже убив её, ты не можешь освободиться из заключения, в которое сам же и угодил по воле любовных чар, и теперь тебе нет спасения, даже если у тебя будет тысяча жизней.
- Но что же мне делать? Как справиться с ее колдовскими чарами? Рвал на себе волосы Риф.
- Есть только одно средство,- объясняла Шейма,- снова прибегнуть к колдовским чарам.
Произнеся заклинание: Батман, Батмак, Кандю, Кандуюк, Реливе, чох, чох, она призвала свою мать колдунью. И тут же грянул гром, разверзлись небесные врата и Шеймина мать, восседая на черном драконе, снизошла с небес, разбрасывая во все стороны семена хлопка и горчицы. Колдунья коснулась ногами пола, отпустила своего черного дракона, и тот улетел.
- Чего звала?- спросила колдунья у своей дочери.
Пришлось Шейме объяснять, что по вине любовных чар гибнет её сын, ибо нет земных сил, чтобы бороться с этой страшною бедою.
Колдунья опасливо осмотрела девушку, обнюхала её с ног до головы и молвила:
- У меня нет противоядия от ее любовных чар.
- Как это нет,- вскипел Риф,- раз есть чары, должно быть и противоядие.
- А разве я не говорила тебе, что она - твоя погибель. Разве я не предупреждала, что ее сердце таит в себе погибель нашего мира. Я бессильна, что-либо сделать, это не в моей власти,- отвечала колдунья, собираясь уходить.
Не по нраву Рифу слушать эти обидные речи, которые звучали подобно диагноз страшному недугу. Отбросив в сторону нормы приличия и подсознательный страх перед силою колдовства, вскричал, пылая гневом,- Умела зачаровать, сумей отвести приворотные чары. В ответ колдунья так посмотрела на наглеца посмевшего повысить на нее голос, что из ее глаз вырвал поток испепеляющей энергии. И еслибы не мать Шейма сумевшая заслонить его своим телом, не жить ему на белом свете. Погибнув сама, она спасла жизнь сыну, буквально пронзенная насквозь. Но перед смертью успела шепнуть, - очерти колдунью огненным кругом. Подскочив к колдунье Риф очертил ее магическим кругом, из которого нет выхода, ибо сила его в первородстве стихий бытия. Как только он это сделал – прямо из под земли, от самого медного дна поднялось неизреченное пламя, обожигая старуху огнем. Она бросилась бежать, но не смогла найти выход из огненного круга, заслонывшего собою четыре предела вселенной. Невидимая завеса плотной стеной удерживала ее в огненном пламени, которое жгло колдунью насквозь. Туре, Кае, Фоно, Руе, тук, тук орала старуха не своим голосом, металась в огненном круге будто побитая собаченка, искала выход а находила….. огонь, жар и страдания
Насладившись видом мести, Риф ступил в огненный круг и, схватив старуху за волосы, вытащил наружу.
- Скорее освободи меня от любовных оков,- грозил он ей,- а то не жить тебе на белом свете.
- Смилуйся,- молила старуха, выговаривая непонятные слова Туре, Кае, Фоно, Руе, тук, тук.
Сообразив, что колдунья пытается его одурачить или заколдовать, он поволок ее в глубокую темницу и привязал за волосы к крючку на потолке, а руки и ноги заковал в кандалы.
- Говори,- властно приказал он,- иначе не миновать тебе мук огненных.
- Есть только один способ избавиться от любовных чар, но помочь себе можешь только ты и никто другой.
- Говори,- приказывал Риф, грозя ей смертью.
- Немедленно собирайся в дорогу,- молвила колдунья,- и, пройдя расстояние в несколько дней пути, ты достигнешь (индийской) страны Ракшаси. На твоем пути встанет дремучий лес, где растут дивные деревья и текут чистейшие воды. Войди в этот лес, углубись в его чащу и через два дня и две ночи попадешь на поляну, окруженную столь высокими деревьями, что длина их тени равна длине двух расстояний полета копья. В тени одного из этих деревьев есть деревянный желоб, из которого струится сладкий сок Росички. Вот от этого-то дерева ты должен отломить ветку. Потом сразу же отправляйся назад, на обратном пути ты встретишь буйвола и осла. Ударь осла веткой Росички, а Буйвола оседлай и скачи что есть духа, хватай девушку и снова отправляйся в путь, скачи, пока не достигнешь самых дальних пределов пустыни Тар. Там ты должен отыскать одиноко стоящую гору, именуемую «горой распушенных волос», возле которой бродит множество призраков. Но ты не бойся, пока у тебя в руках будет ветка того дерева, ни один из них не посмеет к тебе приблизиться. Поднявшись на ту гору, разруби девушку на куски, тем же мечом вырой ей могилу. Только так ты и сможеш избавиться от любовных чар.
- Послушай меня, подлая обманщица,- молвил Риф,- если ты хоть в чем-то меня обманула, то я посажу тебя в самую мрачную темницу, в самый дальний её угол, по сравнению с этой она тебе покажется курортом. Оставив колдунью, заточенной в темнице, и приставив к ней свирепого стражника, Риф отправился в путь.
- Чудные дела творятся в этих неведомых землях,- удивлялся он, пробираясь сквозь заросли тропического леса, сплошь поросшего чёрными, красными, а также тиковыми и можжевеловыми породами деревьев. Как же здорово у нас дома, кругом, куда ни глянь, родные для глаза кипарисы, лавр, эвкалипты да веселый щебет сладкоголосых птиц. А тут, в этой (индийской) стране Ракшаси, птицы тоже щебечут, только голоса у птиц резкие, хриплые, будто они кого-то боятся, чего-то опасаются. У нас дома в ночном лесу стоит почти ничем не нарушаемая тишина, а здесь все наоборот. В момент наступления сумерек, с криком возвращаются с прогулки звери и птицы, долго и протяжно трещат цикады, стонут саламандры, квакают гигантские жабы, завывают Сычи. Уже два дня и две ночи он пробирается сквозь густые заросли, разыскивая заветное растение Росички. Вся его еда - кислые плоды дикого крыжовника да волосатые гусеницы-шелкопряда, которых он собирал с деревьев или жевал сладкие стебли тростниковых лиан.
Однажды ему повезло, он вышел на полянку и был приятно удивлен, увидев огромные аппетитные плоды, свисающие прямо с веток деревьев. Плоды своей формой напоминали амфоры, от которых исходил щекочущий ноздри аромат меда.
-Какой же нектар дозревает в этих амфорах?- с любопытством думал путник.
Но достать плод было делом нелегким. Ибо они росли на большой высоте, и сколько он не пытался взобраться на дерево, у него ничего не получалось. Тогда Риф нашол палку и попробовал сбить хотя бы одну медовую амфору. Только он бросил палку, по деревьям с шумом и гамом запрыгали хвостатые обезьянки, одна из которых угодила прямо в горловину амфоры. И о диво! Будто какая-то неведомая сила втянула её внутрь. Горловина амфоры молниеносно закрылась, только внутри были слышны приглушенно рычащие звуки, что-то трещало, шумело, а через время амфора раскрылась, и оттуда на землю посыпались обглоданные косточки обезьянки.
- Боже ж мой, да это же растение-мясоед Бунга-Бунга - эти плотоядные цветы иногда называют Непентес – цветы-пожиратели. Я сам только что чуть не угодил им на обед, нужно быть на чеку,- испуганно думал Риф, продвигаясь вперед очень осторожно.
Больше он на вкусные плоды и не смотрел, голодал, грыз натеки древесного клея, личинки жуков, плоды или семена растений, пока не вышел на болотистый лужок.
- Наконец-то подумал он,- выбрался из этого темного леса, теперь можно успокоиться душой, погреться на солнышке.
Лишь только его нога ступила на болотистый лужок, отовсюду к нему потянули свои головы растения-змеи. Высунув раздвоенные языки, они раскачивались на ветру, источали манящий аромат меда. Казалось бы, вот она – пища, о которой мечтает каждый голодный путник. Только протяни руку, утоли голод, но только чей, свой или чужой ? В детстве Риф получил хорошее образование, поетому сразу догадался, что это лианоподобное растение - Дарлингтония, его еще называют растение-кобра. Цветы Дарлингтонии выделяют пахучий мед, он-то и служит приманкой. Всякая живность, которая попадется на эту удочку с медом, тут же будет проглочена зубастым листом, чему он стал наглядным свидетелем. Пестрокрылый попугай, не подозревая о подвохе, уселся на листок и был проглочен коварным растением. Десятой дорогой обходил он это лужок, но чем дальше продвигался, тем больше плотоядных хищников попадалось ему на пути. Теперь уже Риф не сомневался, что подлая колдунья специально послала его в этот лес, но так как выхода у него не было, решил, во что бы то не стало, добиться своего.
На одной из полян дорогу ему преградил цветок Сарацения. За невысоким деревцем притаился плотоядный хищник, раскинул свои ручки-крючки, сидит, поджидает добычу. Стоит только наступить на такой листочек, тут же услышишь над собой Хлоп, и ты уже внутри листка, словно в бочке с кислотами, которые потихоньку растворят твое тело, а, наевшись досыта, выплюнут твои рожки, и будут ожидать следующего счастливчика. А счастливчики попадаются нечасто, уж очень много в этом лесу конкурентов на сытный обед.
Рядом с хищными цветами Сарацении притаился не менее опасный хищник Росолист. Это растение выделяет удивительно липкую и тягучую смолу, от которой не оторваться во век. Хищник предпочитает прятаться в засаде у водопоев, куда всего охотнее приходят крупные звери, испить чистой водицы. На каждом ее круглом листочке сидит по двести голодных щупалец, Хвать, Хвать и все, заглотил прилипшую жертву, нет больше косули или кабанчика.
А Пузырьник, тот просто настоящий водяной зверь, ты только нагнешься испить водицы, а он тебя ухватит своими усищами, в пасть свою ненасытную затащит, в воде утопит, и даже косточек твоих никто не найдет.
- Вот так лес в этой (индийской) стране Ракшаси,- думал Риф, пробираясь все дальше и дальше.
А навстречу ему попадались растения, одно страшнее другого. То Альдрованда пыталась его ухватить своими листьями, сплошь и рядом усеянными острыми зубами. То неказистая с виду Толстынка - небольшое такое растение с маслянистыми листочками, посмотришь, сплюнешь - ничего интересного. Но стоит только к ним прикоснуться, как листочки сворачиваются трубочкой. Хвать, хвать, и ноги как не бывало. Хорошо, если только ноги, а если откусит хвост, пропадай пропадом, такая жизнь. Хвост - гордость любого Каджа, без хвоста никак нельзя.
Сколько ужасов он тут насмотрелся и не счесть. Видел, как на ветку дерева опустились птицы носороги - самец и самка, и как они были проглочены чудовищным сорняком.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги