— Папа, дорогой, ты что заболел? - тревожно прозвучал приятный голосок Элси. Она как раз закончила свой утренний урок и вошла в комнату отца, где нашла его лежащим на диване. Вид у него был утомленный.
— Да, доченька, — ответил он. — У меня сильно болит голова, и думаю, что есть температура. Но не переживай, мой птенчик, это совсем несерьезно, — добавил он веселым голосом, беря ее обе руки в свои. Он смотрел в красивые темные глаза, наполнившиеся слезами.
— Ты позволишь мне быть твоей маленькой няней, мой родной, милый папочка, можно? — с мольбой в голосе произнесла она. — Можно я принесу прохладной воды и смочу твое лицо?
— Да, моя крошка, можно, — ответил он, отпуская ее руки.
Элси тихонько вышла из комнаты и скоро вернулись. За ней шла тетушка Хлоя с кувшином холодной воды.
— А теперь, няня, принеси, пожалуйста, тазик и салфетку, — тихо попросила она, когда няня поставила свою ношу. — Комнату можно немножко затемнить. Может быть, мне сказать ей, чтобы она послала Джима или Джека за доктором, папа?
— В этом нет необходимости, моя радость, — ответил он со слабой улыбкой.
— Пожалуйста, папа, мой родной, милый папочка, позволь мне! — взмолилась она. — Ты же знаешь, что это не повредит, а пользу может принести большую.
— Ах, дитя, делай, как хочешь, — устало вздохнул он — Но доктор, без сомнения, подумает, что я беспокою его по пустякам.
— Тогда папа, я скажу ему, что это я испугалась, а не ты и что ты послал за ним, только чтобы доставить удовольствие твоей глупенькой маленькой дочери! — И
она с любовью прильнула своей щекой к его, а он обнял ее рукой и прижал к себе.
— Вот, здесь все, милая, — сказала тетушка Хлоя, устанавливая тазик и наполняя его холодной водой.
— Хорошо, моя добрая старенькая няня. Теперь закрой шторы и можешь пойти и сказать Джиму, чтобы он оседлал коня и немедленно поехал за доктором.
Тётушка Хлоя вышла из комнаты, а Элси принесла ещё одну подушку для отца, причесала его волосы, смо-
чила холодной водой лоб, придвинула низкий стульчик поближе к дивану, села и стала обмахивать его веером.
— Вот так да! — проговорил он благодарно, - это самая настоящая маленькая няня, в которой только я и нуждался. Двигаешься совсем бесшумно и знаешь, что нужно делать. Где ты всему этому научилась?
— У меня у самой были частые головные боли, папа, поэтому я знаю, что в такие моменты хочется, ответила девочка, покраснев от удовольствия.
Он закрыл глаза и, казалось, уснул, а Элси, чтобы не беспокоить его, едва переводила дыхание.
Прозвенел звонок к обеду, и открыв глаза, отец сказал:
— Иди, доченька, пообедай.
— Я неголодна папа, — ответила она. — Пожалуйста, разреши мне побыть с тобой. Разве ты не хочешь что-нибудь покушать?
— Нет, моя дорогая, я не хочу ничего. А вот и тётушка Хлоя пришла, чтобы позаботиться обо мне, поэтому я хочу, чтобы ты пошла. — Тон его был решительным, и Элси тут же поднялась, чтобы подчиниться
— Если хочешь, то после обеда можешь опять придти ко мне, — сказал он. — Мне так приятно, когда ты рядом.
— Спасибо, папа, я приду, — и лицо ее озарилось радостью. Скоро она опять была у его постели.
Он спал, и осторожно взяв веер из руки тетушки Хлои, она не произнеся ни слова, сделала ей знак удалиться. Заняв свое место, девочка просидела больше часа, обмахивая любимого пациента.
Пока семья была за столом, приходил доктор и, оставив лекарства, ушел, сказав, что торопится к другому больному. Проходя по коридору, он встретил Элси и заверил ее, что папа не очень серьезно болен. Это очень успокоило ее, и она чувствовала себя счастливой, сидя около отца и следя за тем, чтобы никто не нарушил его покой.
Наконец он открыл глаза и, улыбаясь, спросил:
— Разве моя маленькая девочка не хочет пойти поиграть? Твои ручки должно быть уже порядком устали держать этот веер? — И забрав его у нее из рук, он наклонил ее голову и прижал к себе, ласково перебирая ее кудряшки.
— Нет, мой родной папочка, я лучше останусь с тобой, если ты мне позволишь, — живо ответила она.
— Боюсь, что мне нужно будет установить правила, и отослать тебя, чтобы ты развеялась, - возразил он. - Но очень уж приятно видеть тебя здесь, поэтому можешь остаться, если хочешь.
— Ох! Спасибо, папочка! Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделала?
— Можешь принести эту книгу, что лежит на столе, и почитать мне. На завтра ты можешь не учить уроки, потому что я хочу, чтобы ты побыла со мной.
На следующий день и в последующие дни мистер Динсмор чувствовал себя довольно плохо. Он не вставал с постели, и все это время Элси была его постоянной сиделкой. После обеда она должна была на час выходить на свежий воздух. Ночью она бы тоже сидела возле него, но он ни под каким предлогом на это не
согласился.
— Нет, Элси, — ответил он на ее повторную просьбу, - ты должна ложиться спать каждый вечер в свое обычное время и спать до своего обычного времени подъёма. Я не буду лишать тебя отдыха, разве только, когда я буду умирать.
Эти слова были произнесены решительным тоном, который всегда действовал на Элси неотразимо. Она безропотно подчинилась его решению, чувствуя благодарность за то, что он позволяет ей целый день находиться рядом. Девочка оказалась самой хорошей и самой внимательной няней. Казалось, что все его желания она улавливала интуитивно. По комнате Элси передвигалась плавно и тихо, никогда не спешила, не проявляла раздражения или нетерпения, не уставала от его желаний. Взглядом, преисполненным любви, отец следил за маленькой фигуркой, скользящей по комнате и все приводящей в порядок для его удобства. Когда же она возвращалась к своему месту рядом с ним, он не мог удержаться, чтобы не прижать ее к себе. Подолгу отец перебирал ее волосы, поглаживал щечки и целовал розовые губки, лаская ее всякими нежными, полными любви словами. Он называл ее бутончиком, птенчиком, птичкой и сокровищем.
Маленькие проворные ручки умывали его горячее лицо прохладной водой, расчесывали волосы, взбивали подушки, давали лекарства, обмахивали веером. Часто она читала или пела ему своим чистым приятным голоском.
Его болезнь едва ли можно было считать опасной, но она была утомительной, и если бы не общество его маленькой дочери, то была бы просто мучительной. Казалось, что с каждым днем привязанность их друг к другу возрастала, но несмотря на всю свою любовь к ней, он давал почувствовать, что его воля должна быть для нее законом. Отец ничего не требовал от нее против ее совести, поэтому она подчинялась безропотно, прежде всего потому, что любила его и послушание было удовольствием, а кроме того — это был ее долг.
Но увы! Долг не всегда бывает легким и приятным,
Было воскресное утро. Вся семья уехала в церковь, кроме Элси, которая, как обычно, осталась у постели больного. В руках она держала свою Библию и читала ему вслух.
— Ну, хватит, Элси, этого достаточно, — попросил он, когда она закончила главу. — Возьми теперь книгу, которую ты читала мне вчера, я хочу ее дослушать.
Бедная маленькая Элси! Она поднялась и в нерешительности остановилась. Сердечко забилось, а личико то бледнело, то краснело. В глазах появились слёзы.
Книга, которую отец просил ее читать, была обыкновенным романом без какой-либо религиозной морали, поэтому совесть подсказывала Элси, что это неподходящая книга для воскресного дня.
— Эсли! — воскликнул отец удивленно и недовольно. — Ты слышала меня?
— Да, папа, — тихо пробормотала она.
— Тогда иди и возьми книгу, как я тебе сказал; она лежит вон там на столе.
Элси медленно прошла по комнате, отец провожал ее нетерпеливым взглядом.
— Быстрее Элси, — поторопил он, когда она положила руку на книгу. — Мне кажется, что я никогда не видел, чтобы ты так медленно двигалась.
Молча она взяла книгу и вернулась к нему. Взглянув на нее, он увидел ее бледное личико, мокрое от слёз.
— Ты плачешь, Элси? Что тебя беспокоит, моя крошка? Ты не заболела?
Голос его, полный нежной заботы, сопровождался ласковым движением. Он взял ее за руку и приблизил к
себе.
— Ох, папа! — всхлипнула она, кладя головку на его подушку. — Пожалуйста, не проси меня читать эту книгу
сегодня.
Некоторое время он ничего не отвечал, но когда ответил, Элси опешила от изменения в его тоне, насколько он был суровым и резким.
— Элси, я не прошу тебя читать эту книгу, я настаиваю, чтобы ты мне подчинилась, и более того, я приказываю тебе это сделать. Сядь сейчас же и читай, я больше не хочу терпеть подобного упрямства.
— Дорогой папочка, — голос ее был тихим, дрожащим и выражал мольбу. — Я не хочу, не хочу, конечно же, быть упрямой и непослушной, но я не могу нарушить день Господень. Пожалуйста, папа, можно я закончу ее завтра?
— Элси! — проговорил он более мягким тоном, но таким же решительным. — Я вижу, что ты стоишь на своём, имея в виду ту песню, и думаешь, что всегда в подобных случаях будет так, как тебе нравится, но ты ошибаешься. На этот раз я решил, что ты мне подчинишься. Я бы ни в коем случае не просил тебя сделать что-либо, что считаю неправильным, но не вижу никакого вреда, если ты прочитаешь эту книгу сегодня. Я, кто прожил гораздо больше тебя, лучше разбираюсь в данном вопросе, чем ты. Знаешь, доченька, ведь я видел служителей, которые читали в воскресенье книги гораздо хуже этой.
— Но, папа, — робко возразила она, — ты знаешь, Библия говорит: «Они измеряют себя самими собою и сравнивают себя с собою неразумно» ( 2 Кор. 10:12). И разве мы не должны поступать так, как повелевает Бог, несмотря на то, что другие делают или говорят? Разве не случается, что даже самые хорошие люди поступают неправильно?
— Хорошо, найди мне текст, который говорит, что в воскресенье не следует читать такие книги, и тогда я разрешу тебе подождать до завтра.
Элси смутилась.
— Я не могу найти, чтобы так было написано, папа, но есть другой текст, где написано, чтобы мы не предавались своим собственным мыслям и не занимались своими разговорами в день Господень. И разве это не означает мирские разговоры и помышления? А эта книга полна таких вещей и только таких.
— Вздор! — нетерпеливо воскликнул он. — Чтобы я больше не слышал подобного! Ты еще слишком мала, чтобы пытаться рассуждать на подобные темы, и твое дело простое — послушание. Теперь ты будешь читать?
— Ох, папа, — пробормотала она едва слышно, - я не могу.
— Элси! — сердито повторил он, — если бы у меня была сила, то я бы выпорол тебя за непослушание!
Элси ответила только слезами и всхлипываниями. Некоторое время стояла тишина, а затем отец сказал:
— Элси, от своего ребенка я ожидаю полного, безоговорочного послушания, и пока ты не будешь готова это выполнить, я отказываюсь обращаться с тобой, как со своим ребенком. Я лишаю тебя своей любви и своего общества. Перед тобой стоит выбор, и на это я даю тебе десять минут. К концу этого срока, если ты будешь готова подчиниться мне,— хорошо, если нет — ты оставишь эту комнату, и не будешь заходить до тех пор, пока не осознаешь свою вину, не попросишь прощения и не пообещаешь безоговорочного послушания в будущем.
С губ Элси сорвался тихий полный отчаяния вскрик, когда она услыхала эти слова, произнесенные спокойным холодным тоном. Спрятав свое личико в его постели, она безутешно рыдала.
Отец взял часы с тумбочки и держал их перед собой, пока не истекли десять минут.
— Время прошло, Элси, — проговорил он, — ты готова подчиниться мне?
— Ох, папа! — всхлипнула она. — Я не могу этого сделать.
— Очень хорошо, — холодно произнес он, — если ни твое сознание долга, ни сочувствие к больному отцу не могут преодолеть твое своеволие, ты знаешь, что должна теперь делать. Немедленно покинь комнату и позови ко мне одного из слуг. Я не потерплю около себя такого упрямого, непослушного ребенка.
Она подняла голову, и он был тронут выражением ужасного страдания на ее лице.
— Доченька, — проговорил он, приближая ее к себе и отводя в сторону кудряшки, опустившиеся на ее личико. — Эта разлука будет для меня такой же болезненной, как и для тебя, но я не могу отказаться от своих требований. От тебя я должен добиться послушания. Я опять повторяю, ты будешь меня слушаться? Некоторое время он ожидал ответа, но сердечко Элси было слишком переполнено горестным чувством, и она не могла говорить. Оттолкнув ее от себя, он сказал:
— Уходи! И запомни, в любое время, когда ты будешь согласна подчиниться моему условию, можешь вернуться, но не раньше!
Элси сжала его руку своими и покрыла ее слезами и поцелуями, затем без слов она повернулась и вышла из
комнаты.
Он проводил ее вздохом, пробормотав про себя:
— Она унаследовала упрямство моего характера, но я думаю, что несколько дней разлуки со мной вернут ее ко мне. Я с такой же силой наказываю себя самого, потому что будет ужасно тяжело остаться без нее.
Элси торопливо вбежала в свою комнату, разбитая горем. Удар был таким неожиданным и внезапным, таким ужасным, что она не видела никакого выхода из своего положения, разве только какие-либо изменения произойдут в сердце ее отца, но на это у нее было мало надежды.
Бросившись на диван, она плакала долго и безутешно. Отчаяние ее было слишком глубоким, но беззлобным, напротив, сердце ее было преисполнено любви к отцу. Она даже не сомневалась, что он поступал так по неведению. Девочка не могла даже подумать о том, что теперь ей нельзя будет посещать его и исполнять его желания. Она послала к нему слугу, но слуга не в состоянии заменить дочь, и сердечко ее болело от сознания того, что ему не будет хватать ее сочувствия и любви.
Медленно прошел час. Все члены семьи вернулись из церкви, и прозвенел звонок к обеду. Элси не пошла обедать, ей совсем не хотелось есть, и она продолжала лежать на диване, всхлипывая. Наконец пришла тетушка Хлоя, узнать, почему ее нет.
Преданная служанка была очень удивлена и расстроена состоянием Элси, в котором она ее застала. Она нежно подняла девочку на руки и стала расспрашивать о причине ее горя.
В нескольких словах Элси объяснила ей, что произошло, и тетушка Хлоя, не пытаясь обвинять мистера Динсмора, постаралась утешить ребенка, уверяя ее в своей собственной безмерной любви к ней. Она рассказала ей о любви Иисуса, Кто поможет ей перенести все переживания и в свое время устранит их.
Слушая няню, Элси немного успокоилась, ее всхлипывания и слезы постепенно прекратились, и наконец она позволила тетушке Хлое умыть свое лицо и привести в порядок запутавшиеся волосы и платье.
Есть Элси отказалась, и всю вторую половину дня пролежала на диване. Личико ее было печальным, и из груди ее то и дело вырывался прерывистый вздох, а по щеке скатывалась горячая слеза. Когда прозвенел звонок к ужину, она неохотно уступила уговорам тетушки Хлои и пошла в столовую. Это был печальный для нее ужин, она чувствовала себя неуютно, так как по холодным и презрительным взглядам, бросаемым на нее, она поняла, что всем известна причина ее изгнания из папиной комнаты. Даже тетя Аделаида, которая обычно хорошо к ней относилась, не обращала на нее внимания, и прежде чем ужин кончился, Анна, нахмурившись, громко проговорила через стол:
— Непослушная, плохая девчонка! Брат Хорас хочет выпороть тебя!
— И надо бы, — строго добавил дедушка, если бы у него только были силы это сделать. Но не похоже, что он их обретет, пока он расстраивается с таким упрямым, непослушным ребенком.
У Элси перехватило горло, и она не могла больше проглотить ни кусочка. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать слезы, которые готовы были брызнуть в ответ на недобрые слова Анны. Но слова дедушки встревожили ее, однако она не в силах была произнести ни слова, чтобы спросить, не стало ли ему хуже.
В состоянии мистера Динсмора на самом деле произошли неприятные изменения, и он оказался болен намного серьезнее, чем это выглядело вначале. Сопротивление Элси его воле взволновало его настолько, что у него опять поднялась температура. Ее отсутствие также раздражало его, потому что никто другой, казалось, не мог понять, что именно ему нужно, и, кроме всего, он не был удовлетворен собой, так как его терзали сомнения по поводу решения, которое он принял. Если бы только он мог освободиться от сомнения относительно правильности и справедливости своего условия, которое он поставил перед ней, ему бы стало намного легче. Он был очень гордым, человеком неукротимой воли и очень ревнивым к своему авторитету. Итак, между всем этим с одной стороны, и его любовью к ребенку, и страстным желанием видеть ее, с другой стороны, в нем происходила весь этот день страшная борьба.
Как только можно было выйти из-за стола, Элси немедленно направилась в сад, где могла свободно излить свою печаль перед Богом незаметно для всех остальных.
Она снова и снова проходила по своим любимым дорожкам, безутешно рыдая. Неожиданно ее внимание привлек цокот копыт, подняв голову, она узнала доктора, ехавшего опять к ее отцу. Это не был его обычный час посещения, и она сразу же догадалась, что отцу стало хуже. Первое побуждение было броситься к нему, но неожиданно она вспомнила, что он прогнал ее от себя, и, опустившись на бордюр, она впала в новый приступ отчаяния. Было трудно, очень трудно сознавать, что он лежал больной и страдающий, а она не имела права подойти к нему.
Она больше не могла выдержать и, вскочив, поспешила в дом. Бесшумно поднявшись по ступенькам, Элси остановилась возле отцовской двери, решив расспросить кого-нибудь из выходящих, как он себя чувствует.
Прошло немного времени, и из комнаты вышла тетя Аделаида, вид у нее был печальный и тревожный.
— Ох, тетя Аделаида, — воскликнула девочка хриплым шепотом, ухватившись за ее подол, — дорогая тетя Аделаида, скажите мне, папе хуже?
— Да, Элси, — холодно ответила она, стараясь уйти, — ему намного хуже.
Маленькая девочка безутешно разрыдалась.
— Можешь плакать сколько угодно, Элси, — строго бросила ей тетя, — потому, что это все из-за тебя, и если ты останешься сиротой, можешь быть благодарна за это своему собственному упрямству.
Закрыв руками лицо и издав тихий вскрик страдания, Элси упала без сознания. Аделаида поймала ее почти у пола и, быстро расстегнув ее платье, тревожно оглядывалась вокруг, но рядом никого не оказалось. Она не решалась громко звать, чтобы не встревожить брата.
Осторожно положив девочку на пол, Аделаида побежала в поисках тетушки Хлои. Она нашла ее, как и ожидала, в комнате Элси. В нескольких словах Аделаида торопливо поведала ей о случившемся и сказала, что Элси необходимо унести без всякого шума и суматохи.
Через мгновение няня была возле своей питомицы. Осторожно подняв ее своими сильными руками, она перенесла ее в комнату, положила на диван и стала приводить в чувство.
— Милый драгоценный ягненочек! Мое сердце разрывается, когда я вижу тебя в таком состоянии, — тихо и жалостливо бормотала няня.
Прошло довольно много времени, прежде чем Элси наконец очнулась.
Аделаида, стоявшая рядом, печально смотрела на маленькое изнуренное личико и безжалостно казнила себя за жестокость. Она сама была бледная и дрожала от страха за последствия.
Но вот тяжело вздохнув, Элси открыла глаза и посмотрела печальным непонимающим взглядом на темное лицо, заботливо склонившееся над ней. Аделаида облегченно вздохнула и тихонько вышла из комнаты, оставив их одних.
— Что случилось, няня? Ох, я знаю! Я помню! Ох, няня, няня! Теперь мой дорогой любимый папочка умрет? — всхлипнула бедная девочка, обнимая няню за шею.
— Надеюсь, что нет, моя милая, — утешительно ответила тетушка Хлоя. — Мистер Хорас очень болен, я знаю, но думаю, что любящий Господь сохранит его, если мы будем просить.
— Ох, да, да, няня! Давай помолимся за него. Давай будем вместе молиться очень искренне, и я уверена,
что Бог сохранит его, потому что Он обещал откликнуться на любую просьбу, о чем бы двое ни молились.
Они склонились на колени, и тетушка Хлоя горячо молилась своей простой молитвой. Когда же она закончила, стала молиться Элси, и из уст ее прозвучала такая молитва, которая идет только из сердца, обремененного невыразимыми страданиями за любимое существо.
Никто, кроме того, кто испытал подобное, не сможет понять это благословенное облегчение, когда все свое бремя слагаешь у ног Иисуса. Бремя Элси не стало легче, но теперь она несла его не одна, она возложила его на Господа, и Он поддержал ее. Когда она легла в постель, безмолвные слезы скатывались на подушку, но скоро глубокий крепкий сон унес ее из печальной действительности, и она спокойно проспала до утра.
Было еще раннее утро, когда девочка проснулась и вскочила с намерением, как и обычно, бежать к папе, но увы! В следующее мгновение она вспомнила все ужасные происшествия предыдущего дня и, опустившись на подушку, заплакала.
Наконец Элси вытерла слезы и склонилась у кровати на колени. Она искренне изливала все свои переживания и мольбы дорогому Спасителю, после чего поднялась спокойная, обретшая силы для дальнейшего пути.
Как только девочка оделась, она подошла к двери отцовской комнаты в надежде увидеть кого-нибудь, кто мог бы сказать о его самочувствии, но никого не было, а сама она не решалась войти. Так она прождала, пока не прозвонил звонок к завтраку. Ее встретили тем же холодным взглядом, что и накануне, и бедный ребенок был едва в состоянии есть. Элси обрадовалась, когда напряженное застолье закончилось. Она последовала за Аделаидой до двери мистера Динсмора и со слезами умоляла ее попросить у папы разрешения для нее войти. Только на одно мгновение, только взглянуть на него, а потом опять уйти.
Аделаида была тронута ее неподдельной тревогой и сказала почти добрым голосом, берясь за ручку двери.
— Хорошо, Элси, я спрошу его, но я понятия не имею, будет ли от этого польза, разве только ты оставишь свое глупое упрямство.
Элси стояла снаружи. Сердечко ее бешено билось, и хотя тетя ее ушла только лишь на мгновение, ей казалось, что прошло невероятно много времени, прежде чем дверь снова отворилась.
Элси с нетерпением посмотрела вверх, и еще до того как услыхала холодные колючие слова, прочла ответ на лице Аделаиды.
— Твой папа сказал, что ты прекрасно знаешь условие, при котором ты можешь быть принята, и оно неизменно, как закон мидян и персов.
Слезы брызнули из глаз Элси, и в отчаянии она пошла прочь.
— Элси, — позвала ее тетя, — я бы посоветовала тебе лучше уступить сразу, потому что я абсолютно уверена в том, что ты никогда не сможешь победить своего отца.
— Ох, тетя Аделаида! Я к этому и не стремлюсь, — пробормотала бедная девочка тихим, прерывающимся голосом.
Но Аделаида продолжала, не обращая внимания на ответ:
— Ему становится все хуже и хуже, Элси, температура держится со вчерашнего дня очень высокая, и мы все знаем, что не что иное, как твое поведение служит причиной этого приступа.
Элси больше не в состоянии была это слушать. Прибежав в свою комнату, она заперла дверь на ключ и безудержно предалась своему горю и скорби. С тех пор как отец заболел, она не посещала занятия в классе, и поэтому оставалась в комнате до самого обеда.
По пути в столовую тетя Аделаида, проходя мимо, остановилась, чтобы сказать:
— Элси, твой папа так болен, что доктор опасается за его жизнь. Он уверен, что его что-то беспокоит, это
и вызвало неожиданное ухудшение его состояния, и пока это не будет устранено, лучше ему не станет. Элси, ты знаешь, что значит это «что-то».
Элси застыла как каменная, а Аделаида быстро ушла прочь, оставив ее одинокую и пораженную, дрожащую от ужасного сообщения. Ни думать, ни понимать девочка уже не могла, она сжала голову руками в безуспешном желании каким-то образом остановить этот ужасный вихрь в своей голове. Затем вернувшись к себе в комнату, она упала на колени, опустила голову на кровать и предалась таким рыданиям, стонам и мольбам, которые редко вырываются из груди такого юного создания. Вначале она не могла ни плакать, ни молиться, но наконец слезы облегчения потоком полились из ее глаз и из уст понеслась мольба о том, чтобы ее дорогой любимый папочка был спасен, хотя бы до тех пор, пока он не полюбит Иисуса, после чего сможет пойти на небо.
Она чувствовала, что сердце ее разрывается от одной мысли, что она будет навеки разлучена с ним в этом мире, но даже это было ничто по сравнению с тем ужасным страхом, который она испытывала оттого, что не встретит его на небе.
День этот был длинным и томительным для бедного ребенка, самым печальным из всех, которые она помнила. Тетушка Хлоя время от времени приносила ей сообщения о состоянии отца, но никто другой не пришел к ней со словами утешения или надежды. К вечеру все потеряли всякую надежду: он никого не узнавал, и один за другим родители, братья и сестры, затем слуги прошли, чтобы в последний раз взглянуть на угасающего молодого человека. Все, кроме Элси, единственного его ребенка, самого близкого и дорогого, для которого он представлял весь мир. Ее не допустили. Она просила и умоляла так, что каменное сердце не выдержало бы, чтобы ей разрешили только один, последний раз в жизни взглянуть на него, но миссис Динсмор, которая руководила всем, сказала:
— Нет, ее отец запретил ей, и она не должна заходить, разве только выразит свое желание подчиниться его условию.
Аделаида решилась вступиться за нее, но ответ был:
— Мне нисколько не жаль ее, потому что это все ее работа.
— И оттого ей еще тяжелее перенести это, — возразила девушка.
— Прекрати, Аделаида, это не поможет. Чтоб я больше об этом не слышала, — ответила ее мать, и на этом все закончилось.
Бедная маленькая Элси старалась быть послушной, и прощающей, но не могла не чувствовать, насколько это было жестоко, безжалостно, больше, чем она могла, выдержать. Она должна была находиться в стороне от своего любимого больного, умирающего отца.
Прошло много времени, прежде чем в эту ночь сон сковал ее уставшие глаза. Час за часом она лежала на своей подушке, проливая бессильные слезы и вознося за отца горячие молитвы, пока, наконец изможденная она не впала в глубокое и тяжелое забытье. Когда она проснулась, утреннее солнце давно уже заглядывало в окно, а тетушка Хлоя стояла над ней с радостной улыбкой.
Элси вскочила и нетерпеливо спросила:
— Что, няня? Ох, говори скорее, папе лучше?
— Да, моя крошечка, мистеру Хорасу сегодня намного лучше, доктор сказал, теперь он пойдет на поправку, если ему опять не станет хуже.
— Ох, няня! Это кажется слишком хорошо, чтобы быть правдой! Ох, как необыкновенно добр ко мне Бог! — со слезами воскликнула девочка. Но это были слезы радости.
На мгновение она была очень счастливой и совсем забыла, что находится в изгнании, забыла обо всем, кроме радости, что ее отец был спасен для нее. Но ох, она не могла забыть об этом надолго. Горькие воспоминания скоро вернулись, чтобы угасить ее радость и наполнить грудь безжалостной печалью и страданиями.