Каникулы Элси

Глава 8

Элси сидела в комнате одна, когда послышался легкий стук в дверь, после чего она тут же отворилась, и к немалому удивлению девочки, в комнату вошла тетя Аделаида. Она закрыла и тут же заперла за собой дверь, а потом сказала:

— Я рада, что ты одна, хотя, конечно, теперь ты всегда одна. Я вижу, — продолжала она, усаживаясь рядом с онемевшей от изумления Элси, — что ты удивляешься, что бы могло привести меня к тому, с кем я не разговаривала вот уже несколько недель. Но я тебе всё расскажу. Я пришла с искренним желанием оказать тебе услугу, Элси, хотя я не знаю, как понимать или объяснить твое упрямство. Я искренне поддерживаю решение твоего отца сломить тебя, но, мне кажется, он чрезмерно резкий и суровый в некоторых своих методах.

— Пожалуйста, не надо, тетя Аделаида, — прервала ее Элси с мольбой в голосе. — Пожалуйста, не говорите мне так о папе, ведь вы знаете, что я не должна этого слушать.

— Фу! Вздор какой! — возразила Аделаида. Очень некрасиво с твоей стороны прерывать меня, но как я хотела заметить, я не вижу никакого смысла в запрещении тебе переписываться с мисс Аллизон. Ведь ее письма не принесут тебе никакого вреда, а даже наоборот, потому что она сама доброта. Итак, я принесла тебе от нее письмо, которое было вложено в одно из адресованных мне.

С этими словами она вытащила письмо из кармана и протянула Элси. Девочка тоскливо посмотрела на него, но не сделала ни одного движения, чтобы взять его.

— Спасибо, тетя Аделаида, вы, конечно же, очень внимательны, — проговорила она со слезами на глазах,— и я бы с удовольствием прочла его, но я не могу прикоснуться к нему без папиного разрешения.

— Почему? Вот глупый ребенок! Он никогда об этом и не узнает! — быстро воскликнула ее тетя. — Я никогда не скажу ни слова ему или еще кому бы то ни было, и, надеюсь, ты тоже ни за что никому не скажешь. А если ты боишься, что письмо каким-нибудь образом может попасть в его руки, уничтожь его сразу же, как только прочитаешь.

— Милая тетя Аделаида, пожалуйста, заберите его и не искушайте меня больше, потому что я очень хочу его. Я боюсь, что возьму его, если вы будете уговаривать меня, а это будет очень неправильно. — И Элси отвернулась.

— Я предполагаю, что ты просто не доверяешь мне, не бойся, — ответила Аделаида мягким голосом. — Хорас никогда не узнает это от меня, и нет никакой опасности, что он может узнать об этом, потому что я сразу же напишу Розе и предупрежу, чтобы она пока больше не присылала тебе писем.

— Я совсем не боюсь доверять вам, тетя Аделаида, и я не думаю о том, что есть какая-либо опасность, что папа об этом узнает, — искренне ответила Элси, — но ведь я сама буду знать об этом, и Бог тоже будет знать. Вы же знаете, что Он велит мне быть послушной моему отцу во всем, что не является нарушением Его заповеди, и я должна быть послушной ему, независимо от того, как бы трудно мне не было.

— Ты в самом деле странный ребенок, — сказала Аделаида, кладя письмо обратно в свой карман и поднимаясь, чтобы уйти. — Такое сочетание послушания и непослушания я вообще отказываюсь понимать.

Элси только хотела объяснить, но Аделаида остановила ее, сказав, что у нее нет времени выслушивать ее, и торопливо вышла из комнаты.

Элси смахнула слезу и опять взялась за свою книгу: она намеревалась приготовить урок к следующему дню, когда была прервана таким неожиданным приходом своей тети.

Аделаида прямиком направилась к комнате своего брата и в ответ на стук получила приглашение войти. В следующее мгновение она уже стояла рядом с ним, держа в руках письмо от мисс Аллизон.

— Я пришла, Хорас, — произнесла она приятным голосом, — чтобы просить у тебя вознаграждения за добродетель одной из моих маленьких подруг. И так как только ты можешь сделать это, то я пришла просить за нее, даже не посчитавшись с тем, что мне предстоит исповедать свой собственный грех.

— Ну садись, раз так, — ответил он добродушно, откладывая в сторону книгу и подавая сестре стул. — А теперь говори сразу и объясни мне, что ты имела в виду под всем этим предисловием.

— Прежде всего, начну со своего признания, — со смехом ответила она, садясь на предложенное место. — Сегодня я получила письмо от моей подруги Розы Аллизон, в которое было вложено письмо для твоей маленькой Элси.

Хорас насторожился и стал слушать внимательнее, слегка нахмурившись.

— Но представляешь, Хорас, — продолжала его сестра, — хотя я и одобряю в основном твою тактику с этим ребенком, что, предполагаю, немаловажно для тебя, все-таки я должна сказать, что это слишком строго лишать ее писем от Розы. Итак, я взяла это письмо и предложила ей, уверяя ее, что ты ни за что не узнаешь об этом. Но что ты думаешь? Маленькая пичужка отказалась даже прикасаться к нему без папиного разрешения. Она должна слушаться его, сказал она, независимо от того, как бы тяжело это не было.

— И теперь, Хорас, — продолжала она, — я хочу, чтобы ты доставил мне удовольствие отнести ей это письмо с твоим разрешением прочитать его. Я уверена, что она заслужила это.

— Возможно и так, но я не хочу этого, Аделаида, после того, как ты искушала совесть ребенка таким образом. Однако, ты можешь послать ее ко мне, если хочешь. — И он протянул руку за письмом. — Но уверена ли ты, что она хочет его прочесть, и знала, что может это сделать без моего ведома?

— Абсолютно уверена! — заверила его сестра.

Они еще несколько минут поговорили, Аделаида хвалила Элси и убеждала его относиться к ней более мягко, а он, приятно пораженный ее отношением к дочери, пообещал только наполовину. Аделаида ушла в свою комнату, по пути отправив служанку сказать Элси, что ее папа хочет видеть ее немедленно.

Элси, услышав приглашение, сильно насторожилась. Не подозревая даже об истинной причине, она мгновенно представила себе, что, возможно, отец собирается прибегнуть к последнему средству. На мгновение она обратилась к Небесному Отцу, чтобы Он даровал ей силы перенести страдания, и затем бледная и дрожащая поспешила к отцу.

Как велико было, однако, ее удивление, когда она вошла и увидела его. Он с улыбкой протягивал к ней руки, и голос его звучал очень ласково:

— Иди ко мне, моя доченька!

Она послушалась, удивленно глядя на него. Он приблизил ее к себе, посадил на колени, обнял и нежно поцеловал. Как давно он не ласкал ее, даже не целовал ни разу, не считая тот вечер, когда уехала тетушка Хлоя. Да, этого не было с того самого несчастного происшествия, когда он болел, и Элси едва могла поверить, что это не сон. Она спрятала свое личико у него на груди и от радости заплакала.

— Твоя тетя была здесь и рассказала мне, что произошло между вами, — сказал он, продолжая ее ласкать, — и мне очень приятно получить такое доказательство твоего послушания. В награду за это я разрешаю тебе прочитать не только то письмо, которое она тебе предлагала, но и то, которое у меня. Я разрешаю тебе даже написать мисс Аллизон, но только один раз, чтобы ответить на них. Твое письмо должно пройти через мои руки. Я так же обещал, по просьбе твоей тети, снять с тебя некоторые запреты. Ты снова можешь свободно ходить по дому и по саду. Твои книги и игрушки тоже будут возвращены тебе, и ты можешь сидеть за столом со всей семьей, когда только захочешь.

— Спасибо, папа, ты очень добрый, — ответила девочка, но сердечко ее сжалось, так как из его слов она поняла, что она не прощена до конца, как она на мгновение предположила.

Некоторое время они оба молчали. Элси чувствовала, что это восхитительное воссоединение, а оно было восхитительным для них обоих, это наслаждение обоюдной лаской не может продолжаться долго.

Молчаливые объятия, смешанные со всхлипываниями и слезами Элси, продолжались недолго, и наконец мистер Динсмор сказал:

— Элси, доченька, я надеюсь, что ты уже готова признать свою вину и дать обещания, которые я требую.

— Ох, папа! Дорогой мой папочка! — и она подняла на него глаза, из которых потоком бежали слезы. — Разве я недостаточно была за это наказана? И не можешь ли

ты меня наказывать всякий раз, когда я буду непослушна тебе, без требования какого-либо обещания?

— Все еще упрямишься, Элси? — ответил он нахмурившись. — Нет, как я тебе уже и раньше говорил, мое слово подобно закону мидян и персов, который не изменяется. Я требую от тебя признания своей вины и обещания, и ты должна этому подчиниться.

Он поставил ее на пол, но она медлила.

— Последний раз, Элси, я спрашиваю, будешь ли ты послушной?

Девочка не могла говорить, а только покачала головой.

— Тогда уходи, — сказал отец. — Это последние ласки, больше ты их не получишь, пока не смиришься.

С этими словами он вложил ей в руку письма и указал на дверь. Элси бросилась в свою комнату, упала на кровать, где рыдала и стонала от невыносимой душевной боли.

Она не обращала больше внимания на письма, которые валялись на полу, выпав из ее рук. Мгла на ее пути, казалось, сгустилась еще больше после яркого света этого пробежавшего солнечного лучика. Такими черными были облака, которые вдруг окутали ее, что на время она, казалось, потеряла всякую надежду. Она ни о чем больше не могла думать, как только о явной невозможности когда-нибудь обрести свое место в сердце отца. Его последние слова ясно звучали в ее ушах.

— Ох, папа, папа! Мой родной папочка! — всхлипывала она. — Неужели ты никогда не будешь опять меня любить? Никогда не поцелуешь и никогда не назовешь меня ласковыми именами? Ох, как я могу это вынести!? Как я вообще смогу жить без твоей любви?

Нервы ее, уже ослабленные многомесячным напряжением, едва могли выдержать эту нагрузку. Когда же часа через два в комнату вошла Фанни, она сильно испугалась, увидев свою маленькую госпожу, лежащую на кровати. Обеими руками та сжимала голову и лишь стонала от боли.

— Что случилось, милая? — спросила она, — но Элси ответила только стоном, и Фанни, сильно встревоженная, бросилась в комнату мистера Динсмора. Вбежав туда, она воскликнула:

— Ох, мистер Хорас! Скорее идите к ребенку! Она сейчас умрет, если вы быстро что-либо не сделаете!

— Почему? Что случилось с ней, Фанни? — спросил он, торопливо идя за служанкой.

— Не знаю, мистер, но я уверена, что она очень больна, — и Фанни открыла дверь в комнату Элси. Посторонившись, она пропустила его первым. ^

Одного взгляда на личико Элси было достаточно, чтобы убедить его, что тревога служанки была небезосновательной. Вид у девочки был ужасный: мертвенная бледность и черные круги вокруг глаз, личико искажено от невыносимой боли.

Он тут же сделал все возможное и оставался рядом с ней до тех пор, пока лекарства не начали действовать и она смогла заговорить.

— Элси, — сказал отец серьезным твердым тоном, укладывая ее удобнее на подушку. — Этот приступ произошел от сильного плача. Ты не должна больше позволять себе такого.

— Я не могла, папа, — ответила она, поднимая на него глаза, полные мольбы.

— Ты должна постараться в будущем, Элси, — сурово сказал он.

На глаза ее навернулись слезы, но она изо всех сил постаралась сдержать их. Он повернулся, чтобы уйти, но она поймала его за руку и с такой жалостью смотрела ему в лицо, что он нагнулся и спросил ее более мягким тоном:

— Что еще, доченька?

— Ох, папа! — пробормотала она тихим, дрожащим: голосом. — Люби меня хоть чуть-чуть.

— Я люблю тебя, Элси, — печально ответил он, наклонился и положил руку ей на лоб. — Я слишком сильно люблю тебя, в противном случае я уже давно отослал бы мою упрямую маленькую дочь прочь от себя.

— Тогда, папа, поцелуй меня, только один раз, папочка!— взмолилась она, глядя на него полными слез глазами.

— Нет, Элси, ни разу до тех пор, пока ты не будешь абсолютно послушной. Такое положение так же болезненно для меня, как и для тебя, моя родная, но я не могу уступить, не могу подорвать свой авторитет. И я надеюсь, что скоро ты сама увидишь, что для тебя же лучше прекратить упрямиться.

С этими словами он повернулся и вышел, оставив ее одну, одну с невыразимой тоской в сердце. Слезы молча катились из глаз и впитывались в ее подушку.

Хорас Динсмор вернулся в свою комнату, где следующие полчаса он беспокойно ходил из угла в угол, сжав руки и нахмурив брови.

— Странно! — пробормотал он, — что ее так трудно сломить. Я никогда не представлял, что она может быть такой упрямой. Одно только ясно, — добавил он, глубоко вздохнув, — мы должны на время расстаться, или я, боюсь, уступлю ей. Мне совсем нелегко отказать ей в ее слезных мольбах, проникающих в мое сердце, полное томления и любви. Как я люблю это несговорчивое маленькое существо! Но я должен искоренить эти абсурдные идеи из ее головы, или я никогда не смогу чувствовать себя с ней вполне уверенным. А если я уступлю ей сейчас, то придется вообще отказаться от своих требований, но я уже сказал о них. А я хочу, чтобы она поняла, что мое слово для нее — закон.

Опять тяжело вздохнув, он бросился на диван и лежал, глубоко задумавшись. Неожиданно вскочив, он дернул шнурок звонка.

— Джон, — сказал он, когда появился слуга, — завтра утром я должен уехать на север. Проследи, чтобы мой сундук был упакован и все было готово. Ты, конечно, поедешь со мной.

— Хорошо, мистер, я все сделаю, — ответил Джон, кланяясь и удаляясь с довольной гримасой на своем черном лице.

— Очень рад! — прищелкнул он языком, торопливо сбегая вниз, чтобы сообщить новость на кухне. — Очень рад, что молодому мистеру наконец надоело это скучное старое место. Интересно, берет ли он с собой маленькую мисс Элси?

На следующее утро Элси проснулась, чувствуя себя очень слабо. Она была бледная и печальная. Ей совсем не хотелось воспользоваться отцовским разрешением присоединиться к семье, и как обычно она ела свой завтрак у себя в комнате. Девочка направлялась в класс, как вдруг увидела, что слуга выносит папин сундук. Она остановилась и тревожно спросила:

— Как, Джон? Папа что, уезжает?

Да, мисс Элси, но разве ты не едешь с ним? Я думал, что ты тоже.

— Нет, Джон, — тихо ответила она, прислоняясь к стене, чтобы не упасть. А куда мой папа едет?

— На север, мисс Элси, больше ничего не знаю, но тебе лучше спросить самого мистера Хораса, — ответил слуга, с сочувствием смотря на ее бледное личико и глаза, полные слез.

В этот момент появился мистер Динсмор, и Элси бросилась к нему с крепко сжатыми руками. Потоки, слез струились по ее щекам. Она умоляюще посмотрела ему в лицо и воскликнула:

— Ох, папа, дорогой мой папочка! Ты уезжаешь, и, без меня?

Он молча взял ее за руку и повел в свою комнату. Затворив дверь, он сел и посадил ее себе на колени. Лицо его было бледным и печальным, но все же носило выражение твердой решимости.

Элси склонила головку ему на плечо и со слезами умоляла его, чтобы он не оставлял ее.

— Все зависит от тебя, Элси, — неожиданно сказал он. — Я однажды уже предупреждал тебя, что не потерплю возле себя непослушного ребенка, и так как ты продолжаешь упрямиться, то кто-нибудь из нас должен покинуть этот дом. И я предпочитаю уехать сам, а неизгонять тебя. Но послушного ребенка я не покину. Еще не поздно, ты только должна уступить моим требованиям, и я останусь дома или отложу свою поездку на несколько дней, чтобы взять тебя с собой. Но если ты предпочитаешь разлуку со мной своему упорству, то тебе некого винить, кроме себя самой. Он еще подождал и затем сказал:

— Еще раз я спрашиваю тебя, Элси, будешь ли ты мне послушна?

— Ох, папа, всегда, если...

— Замолчи! — сурово прикрикнул он. — Ты знаешь, что так дело не пойдет, — и, поставив ее на пол, он поднялся, чтобы уйти.

Элси прижалась к нему с необычайной силой.

— Ох, папа, — всхлипнула она, — когда ты вернешься?

— Это зависит от тебя, Элси, — сказал он. — В любое время, когда моя малышка напишет мне слова, которые я так безуспешно пытаюсь заставить ее произнести. В тот самый день, если будет возможно, я отправлюсь домой.

Говоря это, он положил руку на ручку двери. Элси прижималась к нему и умоляюще заглядывала ему в лицо. Она молила его жалостливым голосом, прерываемым рыданиями:

— Папа, дорогой мой, милый папочка, поцелуй меня последний раз, прежде чем ты уедешь, только один раз, папа. Может быть, ты никогда не вернешься, может быть, я умру. Ох, папа, папа! Неужели ты уедешь, даже не поцеловав меня? Меня, твою единственную маленькую доченьку, которую ты любил так сильно! Ох, папа, мое сердце разорвется!

Глаза его наполнились слезами, и он нагнулся, как будто собирался поцеловать ее, но быстро выпрямился и произнес своим обычным суровым тоном:

— Нет, Элси, я не могу нарушить свое слово. И если ты решила разбить свое и мое сердце своим упрямством, за последствия ты будешь отвечать собственной головой.

И оттолкнув ее, он открыл дверь и вышел. С криком отчаяния Элси повалилась на пол почти без сознания.

Услышав звуки экипажа, она быстро вскочила от промелькнувшей в голове мысли:

— Он еще не уехал, и я могу увидеть его еще раз. — Элси бросилась вниз, где в коридоре была собрана вся семья, прощавшаяся с ее отцом.

Хорас как раз наклонился, чтобы на прощание поцеловать Анну, когда появилась его маленькая дочь. Он, казалось, не заметил ее и отвернулся, когда Анна сказала:

— А вот и Элси, разве ты не поцелуешь ее, прежде чем уедешь?

Он повернулся к ней, чтобы взглянуть еще раз на эти большие, карие глаза с отчаянным умоляющим взглядом, устремленным на него.

Никогда потом он не мог забыть этого взгляда, который преследовал его всю жизнь.

Мистер Динсмор наклонился и внимательно посмотрел на дочь. Она решительно обеими ручками схватила его руку и прижала ее к своим губам.

Отец отвернулся, произнеся спокойным, холодным тоном:

— Нет, Элси упрямый, непослушный ребенок. У меня нет для нее ласки.

Душераздирающий стон вырвался из бледных дрожащих губ Элси, и, закрыв личико руками, она опустилась на порог, тщетно стараясь подавить горькие, судорожные рыдания, которые сотрясали все ее тельце.

Но отец был уже в коляске, и, услышав, что экипаж тронулся, она торопливо смахнула слезы и подняла голову, чтобы в последний раз запечатлеть его образ в своей памяти.

Карета скрылась за поворотом. Все кончилось. Элси поднялась и печально вернулась в дом.

— Мне ее нисколько не жаль, — услыхала она слова дедушки, — потому что это полностью ее вина, и получает она по заслугам.

Но она уже была настолько разбита и истерзана, что эти жестокие слова, достигнув ее слуха, не причинили особой боли.

Она сразу направилась в опустевшую комнату отца и, заперев дверь, забралась на кровать. Девочка уткнулась лицом в подушку, где лежала его голова всего несколько часов назад и обняла ее руками, обливаясь слезами. Печально повторяла она про себя:

— Ох, папа, мой родной, дорогой милый папочка! Я никогда, никогда больше тебя не увижу! Ох, как я буду жить без тебя? Кто теперь будет меня любить? Ох, папа, папа, неужели ты никогда, никогда больше не вернешься ко мне? Папочка, мое сердце разрывается! Я умру!

С этого момента Элси стала увядать и чахнуть, с каждым днем становясь все бледнее и худее. Шаги ее становились все более неуверенными, а взгляд затуманенным. Никто больше не мог узнать в ней ту очаровательную розовощекую веселую девочку, полную здоровья и счастья, которой она была шесть месяцев назад. Как тень ходила она по дому, ни с кем не заговаривая. С ней тоже никто не разговаривал. Она не жаловалась и редко плакала. Казалось, что она потеряла ко всему интерес и погрузилась в полную апатию.

— Я бы желала, — сказала однажды миссис Динсмор, когда Элси вышла в сад, чтобы Хорас отправил этого ребенка в приют, а сам бы остался дома. Твой отец говорит, что он ему нужен, а что касается ее, то она в последнее время стала такой меланхоличной, что при одном взгляде на нее становится тошно.

— Я начинаю переживать за нее, — ответила Аделаида, к которой было обращено это замечание. — Мне кажется, она просто тает на глазах. Вчера я вошла в ее комнату и застала Фанни плачущей над ее платьем, которое она подгоняла. «Ох мисс Аделаида, — плакала она, — ребенок обязательно умрет!» — Почему Фанни? — спросила я, — отчего ты так решила? Она не больная. — Но она только покачала головой и сказала:

«Только взгляните сюда, мисс Аделаида», — и показала мне, как много ей пришлось ушивать. Потом она сказала, что Элси слабеет и малейшее напряжение сбивает ее с ног. Я думаю, что нужно написать Хорасу.

— Ох, ерунда какая, Аделаида! — возразила ее мать. — Я бы не беспокоила его по этому поводу. Дети вообще склонны худеть и становиться вялыми в жаркую погоду, и я считаю, она просто скучает по нему, поэтому это действует на нее сильнее обычного. И теперь, на каникулах, ей нечем занять свои мысли. Она переживет.

Таким образом, страхи Аделаиды уменьшились, и она отложила письмо, считая, что ее мать, безусловно, знает лучше.

Миссис Травилла сидела в своей прохладной, затемненной гостиной и тихонько вязала. Леди была одна, но по взгляду, который она время от времени бросала в окно, можно было догадаться, что она кого-то поджидает.

— Эдвард необычно задерживается сегодня, — проговорила вслух миссис Травилла. — Ах, вот и он наконец! — добавила она, когда увидела сына, медленно подъезжавшего к дому. Мистер Травилла спрыгнул с коня и вошел в дом. В следующее мгновение он тяжело опустился на диван рядом с ней. Она тревожно посмотрела на него. Чутким слухом мать уловила, что шаги его лишены обычной легкости. В его голосе, хотя и веселом, слышалась сердечная боль. Его распоряжения слуге, который подошел принять лошадь, были более мягкими, чем обычно, и даже его приветствия ей, как всегда, заботливые и уважительные, были произнесены отсутствующим тоном. Мысли его казались далеко, а выражение его лица было печальным и беспокойным.

— Что беспокоит тебя, Эдвард, что-нибудь случилось, сын мой? — спросила она, положив руку ему на плечо и смотря добрыми материнскими глазами ему в лицо.

— Со мной ничего не случилось, мама, — нежно ответил он, — но... — и он глубоко прерывисто вздохнул. — Я очень переживаю за мою маленькую подружку. Я заезжал в Розлэнд сегодня после обеда и узнал, что Хорас Динсмор уехал на север, и никто не знает на сколько, оставив ее дома. Почти неделя прошла с тех пор, и ребенок совсем разбит.

— Бедная крошка! Неужели она так сильно это переживает, Эдвард? — спросила мать, снимая очки, чтобы протереть их, так как они неожиданно запотели. — Я предполагаю, что ты видел ее?

— Да, только одно мгновение, — ответил он, стараясь сдерживать свои чувства. — Мама, ты с трудом сможешь в ней признать ребенка, каким она была шесть месяцев назад! Она так изменилась! Стала такой тоненькой и бледной, но это еще не самое худшее, она, кажется, потеряла всякий интерес к жизни. Я думаю, что легче было бы видеть ее плачущей. Когда я заговорил с ней, она улыбнулась, правда, но ах! Такая печальная, тоскливая, безнадежная, можно сказать, ужасная пародия на улыбку... она была гораздо трогательнее слез. Потом Элси повернулась и пошла, словно не слышала или не поняла, что я говорил. Мама, ты должна поехать к ней, она нуждается в утешении. Ты понимаешь, в каком и знаешь, как его предложить. Ты поедешь, мама, не так ли?

— С радостью, Эдвард! Я поеду сейчас же, если мне позволят ее видеть, и смогу что-либо сделать.

— Я не думаю, — проговорил сын, — что миссис Динсмор откажет тебе в просьбе поговорить с ребенком. Но несомненно, будет намного лучше и приятнее для всех, если мы поедем тогда, когда Элси будет дома одна, и к счастью, такая возможность представится завтра. Я нечаянно услышал, что вся семья, за исключением Элси и слуг, собираются провести день на природе. Поэтому, если тебе это подходит, мама, мы поедем туда утром.

Миссис Травилла согласилась так и поступить, и на следующий день, приблизительно часов в десять, можно было видеть карету, поворачивающую к Розлэнду.

Помп вышел встретить гостей.

— Очень сожалею, мистер и миссис, — сказал он, старательно кланяясь им, когда они выходили из коляски, — вся семья уехала из дома, за исключением маленькой Элси. Но если вы соизволите пройти в гостиную и отдохнуть, я позвоню, чтобы вам принесли прохладительных напитков, и немедленно пошлю Фанни за юной леди.

— Нет, благодарю тебя, Помп, — вежливо ответил мистер Травилла. — Мы совсем не нуждаемся в напитках, а моя мать хотела бы навестить Элси в ее комнате. Я подожду в гостиной, мама, пока ты не вернешься, — понизив голос, сказал он матери.

Помп собирался проводить ее, но миссис Травилла ласково отстранила его, сказав, что она предпочитает пойти сама и не нуждается в проводнике.

Дверь в комнату Элси была широко раскрыта, чтобы впустить свежий воздух, так как погода стояла жаркая. Заглянув внутрь, она заметила девочку полулежащую на диване. Руки ее лежали на коленях, а голова склонилась на грудь. Глаза ее были печальные, задумчивые и сухие, тоскливо устремленные в пространство, как будто ее мысли были очень далеко, следуя за путешествующим отцом. Она, казалось, читала, или старалась читать, но книга выпала у нее из рук и лежала незамеченной на полу.

Миссис Травилла несколько минут стояла и смотрела со слезами на глазах на меланхоличную маленькую фигурку, подмечая с болью в сердце разрушительное действие, которое уже произвела печаль на изнуренном детском личике. Затем тихонько войдя, она села рядом с девочкой, и с добрым, материнским чувством обняла маленькое отверженное существо. Она прижала маленькую уставшую головку к своей груди.

Элси ничего не сказала, но просто на мгновение подняла глаза на гостью и жутко улыбнулась, как и говорил ее сын. Затем она опустила глаза со вздохом, напоминавшим всхлипывание.

Миссис Травилла прижала свои дрожащие губы ко лбу ребенка, и непрошенная слеза сбежала по ее щеке. Элси насторожилась и опять подняла свои тоскливые глаза, затем проговорила хриплым шепотом:

— Не надо, дорогая миссис Травилла, не плачьте. Я теперь никогда не плачу.

— Почему же нет, милая? Часто мы находим в слезах благословенное облегчение больному сердцу, и я думаю, что тебе станет легче. Сухим глазкам нужны слезы.

— Нет, нет, я не могу. Они уже высохли совсем, и это хорошо, потому что слезы всегда раздражали папу.

В тоне ее звучала жуткая безнадежность, сопровождаемая тоскливым покачиванием головы, что было очень трогательно.

Миссис Травилла вздохнула и прижала маленькое тельце к своему сердцу.

— Элси, милая, — заговорила она опять, — ты не должна отчаиваться. Переживания твои совершенно неслучайны, ты знаешь, крошка, Кто посылает их. И запомни, только тех, кого Господь любит, Он наказывает, и Он не всегда будет бранить, и не будет гневаться вечно.

— А Он сердится на меня? — со страхом спросила Элси.

— Нет, милая, все это посылается из любви. Мы не можем увидеть причину сейчас, но однажды мы узнаем, когда придем домой, в дом нашего Небесного Отца, и тогда все нам станет ясно. Это может быть, Элси, миленькая, что ты, своим постоянным желанием поступать правильно, будешь инструментом, который Иисус использует, для того чтобы привести твоего отца к спасительному познанию Христа. Ты бы согласилась страдать гораздо больше для этого, милое дитя, разве не так? Даже несмотря на все твои переживания теперь.

— Ах, да, конечно! — искренно согласилась девочка, крепко сжимая ручки. — Но я боюсь, что это не то.

Я боюсь, что слишком сильно люблю своего папу и поэтому Бог сердится на меня. И теперь я никогда, никогда не увижу опять моего дорогого, милого папочку.

Она громко застонала и закрыла личико руками. Слезы полились дождем, и все ее тельце содрогалось от сильного рыдания.

Миссис Травилла приняла это излияние печали с глубокой благодарностью. Это было гораздо лучше для девочки, чем неестественная апатия. И теперь, когда первые удары шторма утихли, бедное сердечко обнаружило, что оно сняло с себя половину бремени.

Леди нежно прижимала плачущего ребенка до тех пор, пока та не стала, наконец, успокаиваться. Всхлипывания почти стихли, и слезы катились медленно и спокойно. Затем тихим, нежным голосом миссис Травила сказала:

— Да, моя милая, ты опять увидишь его, я в этом, уверена. Бог слышит молитвы, и Он слышит твои слова о твоем дорогом отце.

— И Он пришлет моего папу опять ко мне? Ох, неужели он скоро приедет? Вы думаете, что скоро, миссис Травилла ? — возбужденно спрашивала девочка.

— Я не знаю, птенчик, и не могу этого сказать. Но одно мы знаем, что все это в руках Господа, и Он сделает так, как будет лучше всего для вас обоих, для тебя и для твоего отца. Он может возродить вас друг для друга через несколько недель или месяцев, и я надеюсь и верю, что Он это сделает. Но как бы оно ни было, моя дорогая, помни слова Иисуса Христа, как Он сказал: «Ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду» (Мф. 6:8). Он никогда не пошлет тебе ненужные переживания и не позволит тебе страдать, если ты в этом не нуждаешься. Может быть, Он видел, что ты слишком любишь своего земного отца, и забрал его от тебя на время, чтобы таким образом приблизить тебя к Себе? Но никогда, ни на одно мгновение не сомневайся, дорогая моя, что все это делается из любви. «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю» (Отк. 3:19).

Наконец миссис Травилла поднялась, чтобы уйти. Элси прижалась к ней со слезами, прося ее, чтобы та побыла еще немножко.

— Я побуду, милое дитя, потому что ты этого очень хочешь, — ответила леди, возвращаясь на свое место. — И я скоро опять приеду, если ты думаешь, что не будет никаких возражений со стороны семьи. Но Элси, милая, не могла бы ты приехать в Ион и провести оставшиеся каникулы с нами? Мы оба, Эдвард и я, будем в восторге, если ты будешь с нами, я думаю, что мы сможем сделать тебя счастливее, чем ты здесь.

— Я не могу выразить, как сильно я хотела бы этого, дорогая миссис Травила, но это невозможно, — ответила Элси, печально покачивая головой. — Мне не разрешается ни ходить в гости, ни принимать гостей у себя, папа запретил это уже давно.

— Ах, вот как! Мне очень жаль, милая, и я боюсь, что это не позволяет мне больше посещать тебя, — ответила миссис Травилла, расстроившись. — Однако, — более весело добавила она, — я скажу своему сыну, чтобы тот написал твоему папе, и возможно, он разрешит тебе навестить нас.

— Нет, мэм, я не могу надеяться, что он согласится, — печально ответила Элси, — папа никогда не нарушает своего слова и не изменяет своего решения.

— Ох, мое милое дитя! — нежно проговорила женщина. — Есть только одно драгоценное благословение, которого никто не может лишить тебя — присутствие и любовь твоего Спасителя. И если у тебя это есть, никто не сможет сделать тебя полностью несчастной. А теперь, моя крошка, я должна идти, — добавила она, опять прижимая девочку к своей груди и осыпая ее поцелуями. — Господь да благословит и сохранит тебя, милая. До встречи! И будем надеяться, что скоро это время наступит.

Мистер Травилла поджидал мать, чтобы помочь ей сесть в карету.

Никто из них не заговорил, пока Розлэнд не остался далеко позади. Вдруг он повернулся к ней с взволнованным вопросительным взглядом, на который она ответила.

— Да, я нашла ее в состоянии, которое ты описывал… бедная крошка! Но я думаю, что оставила ее немного счастливее, или вернее, я должна сказать, немного меньше несчастной, чем я ее нашла. Эдвард, Хорас Динсмор не знает, что он делает, сердце ребенка надрывается.

Он согласно кивнул и отвернулся, чтобы скрыть свои чувства.

— Не мог бы ты написать ему, Эдвард, и описать ему состояние, в котором она сейчас, и попросить его, если он не вернется домой, разрешить нам взять ее в Ион на несколько недель? — спросила мать, взяв его за руку.

— Я сделаю все, если ты считаешь, что так будет лучше, — ответил мистер Травилла. — Но я думаю, что знаю Хораса Динсмора лучше чем ты, и такое предложение сделает больше беды, чем добра. Он очень ревнивый ко всему, что похоже на вмешательство в его отношения, особенно между ним и его ребенком, и я боюсь, что это только разозлит его и сделает его, если это еще возможно, еще более жестким. Если бы мне предложили описать его характер в нескольких словах, то я бы сказал, что он человек неукротимой воли.

— Ну что ж, сын, возможно ты прав, — сказала мать, глубоко вздохнув, — и если это так, то я ничего не вижу, что мы можем сделать, кроме как только молиться за малютку.

Миссис Травилла была права, считая, что ее посещение пойдет Элси на пользу. Это встряхнуло девочку и вывело ее из апатии, в которую она погрузилась, освободило ее из замка отчаяния и показало ей огонек надежды, все еще сияющий впереди.

Последний удар налетел на нее с такой сокрушительной силой, что, казалось, в сердечке ее не осталось больше места для мысли об утешении. Но теперь её добрый друг напомнила ей о драгоценных обетованиях, и о нежной любви, которая была все еще с ней. Любовь, которая гораздо выше той, которую могли проявить земные родители. Любовь, которая способна принести свет в эту кромешную, густую тьму. Любовь, которая ведет ее и контролирует ее жизнь и которая не позволит ей напрасно страдать и не допустит ни одного ненужного переживания. Любовь, которая удалит все испытания, как только необходимая работа их будет закончена.

Когда миссис Травилла уехала, Элси взяла свою Библию, эту драгоценную маленькую книгу, своего неиссякаемого утешителя, и стала переворачивать странички. Глаза ее остановились на одном стихе: «Потому что вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него» (Флп. 1:29).

Сердце девочки затрепетало от радости, разве она не страдала ради Него? Не потому ли, что она так сильно любит Его и не хочет нарушить Его заповеди, даже чтобы угодить своему любимому земному отцу? Не была ли она лишена одной привилегии за другой и одного утешения за другим, не переносила ли страдания, которые вонзались прямо в ее сердечко?

Да, это все только лишь потому, что Элси любила Иисуса! Она переносила страдания за Него, и тут она вдруг узнала, что даже позволить страдать за Него было привилегией. Она также вспомнила, что в другом месте написано: «Если терпим, то с Ним и царствовать будем» (2 Тим. 2:12).