Капитали$т: Часть 2. 1988

Глава 15

В «Театральном» мест действительно не было, но, как я и предсказывал, для хороших людей место нашлось — здесь меня уже знали все, от гардеробщика до официанта.

— Шампанское, фрукты, мороженное! — скомандовал я.

Официант молча кивнул и растворился в ресторанной толчее.

— Ого! — сказала Лера. — У тебя широкий размах. Стипендию прогуливать будем?!

— Ее, родимую, — вздохнул я. — Но я еще немного подрабатываю, так что…

— Да, да, я что-то такое слышала, — подхватила она. — И кем же ты подрабатываешь, если не секрет?

Я улыбнулся.

— А ты чего слышала-то?

— Да, болтают, — пожала плечами она, — что ты то ли спекулянт какой-то, то ли что-то в этом роде…

— Я — кооператор… — сказал я печально.

Она с изумлением посмотрела на меня. А потом сказала:

— Ну ничего себе! Вот это клево!

Теперь уже настала моя очередь удивляться.

— И что, тебя совсем не шокирует мой род занятий? Я же коммерсант, спекулянт и мироед! Я занимаюсь совершенно ужасным и немыслимым с точки зрения простого советского человека делом!

— Зарабатываешь деньги? — спросила она с улыбкой.

— Да! — в восторге заорал я. — Зарабатывать деньги — это же отвратительно, правда?

— Это классно! — сказала она и в глазах у нее был восторг, как после «Иглы».

— Нет, серьезно? Ты не считаешь зарабатывание денег чем-то грязным и предосудительным? Скажи, с какой планеты ты прилетела?

Она засмеялась и смеялась долго, искренне и очень весело.

— Знаешь, — сказала она, — мои родители — доценты в сельскохозяйственном. Папа — на кафедре марксизма-ленинизма. А мама — высшую математику читает. Они очень хотели, чтобы я под их присмотром училась в сельхозе, но я твердо сказала — пойду на экономику!

— Похвально, — сказал я с улыбкой.

— Так вот, папа, когда подвыпьет, начинает рассказывать о том, как сильно он ненавидит то, о чем рассказывает студентом. Плачет. Кричит, что пропала жизнь. Но только когда подвыпьет.

— Это печально, — сказал я.

— Он всю жизнь делает то, его терпеть не может. Так уж сложилось. Пошел по этой колее и бросить теперь невозможно. Это же ужасно, правда? Когда человек делает то, чего терпеть не может…

— Святая правда, — подтвердил я.

Нам принесли шампанское и закуски, мы немедленно выпили, после чего шампанское немедленно ударило нам в голову.

— А здесь классно! — сказала она, осмотревшись. — Часто здесь бываешь?

— Время от времени, — сказал я. — Да, неплохое место…

Она задумчиво посмотрела на меня.

— А я за всю жизнь три раза в ресторане была. Родители говорят, что рано еще… А я думаю — когда ж еще развлекаться, если не в молодости? На пенсии, что ли?

— Да, — сказал я. — Сама посмотри — полный ресторан пенсионеров!

Лера рассмеялась.

— Расскажи о том, чем ты занимаешься! — попросила она.

— Да ничего особенного. Сначала перепродавали всякую мелочь. Потом — видеосалон.

— На ДК медиков? Я слышала что-то такое…

Я утвердительно кивнул.

— Да. На ДК. Потом звукозапись сама собой появилась. А сейчас открыли кооператив. «Куплю дорого — продам дешево».

— Так не бывает, — сказала она с улыбкой.

— Деньги — товар — деньги-штрих. Лекции не забыла?

— Деньги-штрих это прекрасно! — пьяно заявила она. — Хочу как можно больше этих самых денег-штрих!

Я с интересом посмотрел на нее.

— А зачем? Вот что бы ты сделала, если бы у тебя вдруг появился миллион?

— В первую очередь я бы бросила институт, — сказала она. — Вот прямо на следующий день.

— А как же высшее образование? Диплом? — спросил я.

— Нахрен! — сказала она зло. — Это несвобода. Понимаешь? Я думаю, что ты очень хорошо это понимаешь.

— А потом?

— Уехала бы куда-то… Может быть в Москву или Ленинград. Новая жизнь — это же так прекрасно!

Ну, конечно. Мне ли не знать, насколько прекрасна новая жизнь.

— Значит, деньги тебе нужны для того, чтобы жить по-новому?

— По-новому — это значит свободно! — провозгласила она.

Мы выпили за свободу. А потом еще за что-то, я уже не помню. Помню только, что рассказывал, цитируя Гекльберри Финна, что деньги это не столько свобода, сколько тоска и забота. Перед глазами стоял Евгений Михайлович, который, несмотря на все свои капиталы, свободным не выглядел. Да и коллеги его производили впечатление людей уставших и озабоченных, но не свободных.

— Никто здесь не счастлив! — пьяно говорил я ей. — Даже с миллионом! И бежать некуда, везде одно и то же. И никому не хорошо! А лучше всего алкашам, которые закинулись и забылись. Потому и сухой закон ввели — никто не должен забываться, никто не должен быть счастлив! Ни в коем случае! Я удивляюсь, что есть еще счастливые люди и их за это не арестовывают и не отправляют в лагеря!

— Привет! — со мной поздоровался какой-то смутно знакомый парень с набитыми на пальцах перстнями и золотозубой улыбкой. Я машинально поздоровался в ответ и удивился слегка — в «Театральном» эта публика почти никогда не собиралась.

— Это кто? — удивилась Лера.

— Какой-то уголовник, — сказал я. — Знакомый знакомого.

Вот не хотелось мне врать ей, даже в мелочах.

— А тот знакомый — тоже уголовник? — спросила она.

Я кивнул.

— Тоже. Но его уже нет.

— Как нет? — не поняла она.

— Совсем нет. Да ну их всех! В такой вечер говорить о всяких пустяках… Лучше пошли гулять!

И мы пошли гулять. А на улице, на свежем воздухе, меня как-то очень сильно развезло.

— Если сейчас появятся дружинники, — сказал я весело, — то мы запросто можем уехать в вытрезвитель!

— Но мы же ничего не нарушаем! — удивилась она.

— Как это не нарушаем?! Мы выпили и приятно провели время. Нам хорошо. Мы почти счастливы, а значит — виновны!

— А у меня бабушка, отцова мама… — сказала она зачем-то. — Старая коммунистка. Ей восемьдесят восемь, ровесница века. В партии с двадцатых годов.

— Это прекрасно! — сказал я с пьяным воодушевлением.

— А сейчас — в церковь ходит, свечки ставит. Покрестилась. Дома у нее все в иконах. Вот как это? Родители говорят, что чокнулась на старости лет… А я не знаю… Может и лучше, что она так… Но с другой стороны — это же страшно, когда человек всю жизнь строил социализм, а к старости вдруг так изменился. Это уже совсем другой человек, получается.

— Ну вот, — сказал я, — ты же говорила, что хотела бы все бросить и уехать… Если бы у тебя миллион был. Правда?

— Правда.

— А твоя бабушка безо всякого миллиона взяла, все бросила и уехала, никуда не уезжая.

— Может быть… — сказала она задумчиво. — Наверное, так и есть, это ты хорошо все объяснил.

— Когда я пьяный, со мной такое бывает, — сказал я гордо. — А бывает еще и не такое…

Потом мы поймали такси, я проводил ее домой и отправился домой, с отчаянием понимая, что необратимо трезвею.

Операция на наезду на конфетную фабрику планировалась тщательно и должна была пройти без осложнений. Мы втроем — я, Лисинский и сотрудник горкома Юрий Сергеевич (его фамилии я так и не узнал) без проблем попали на территорию, затем — в административное здание и в конце концов — в директорский кабинет.

Нас приветствовала директор — полноватая энергичная женщина с башнеподобной прической, облаченная в деловой костюм и неумеренно использующая французские духи. Меня слегка напрягло то, что она совершенно не удивилась нашему визиту и, тем более, совершенно не испугалась.

Юрий Сергеевич, в соответствии со своим амплуа «злого следователя», наезжал на Светлану Романовну на повышенных тонах, но та и бровью не повела.

— Я так полагаю, что необходимо будет ставить вопрос о служебном соответствии, — закончил свой гневный спич Юрий Сергеевич.

Светлана Романовна улыбнулась — доброжелательно и немного издевательски.

— Если наша партия решит, что другой директор лучше сможет организовать работу предприятия, то я с радостью подчинюсь такому решению, — сказала она. — Я уже много лет в этом кресле сижу. И за кресло это, Юрий Сергеевич, я не держусь, там, где вы работаете, об этом должно быть хорошо известно.

— Вы не разводите демагогию, товарищ директор! — откликнулся Юрий Сергеевич. — Пока что вы не сказали ничего конструктивного.

— Я пока что не понимаю сути претензий, — сказала Светлана Романовна. — Также я не понимаю присутствия вот этих товарищей, — Светлана Романовна сделала царственный жест рукой в нашу с Лисинским сторону.

— Это представители частного сектора, — сказал Юрий Сергеевич. — Есть информация, товарищ директор, что лично вы категорически отказываетесь работать с представителями нашего городского частного сектора. Да и с госторговлей тоже. Получается так, что фабрика план перевыполняет (я читал отчеты, читал!), а конфет на прилавках магазинов нет! А если что-то и появляется, то в совершенно недостаточном количестве. Куда девается продукция, вот вопрос!

— Данный вопрос, — холодно сказала Светлана Романовна, — почему-то возникает постоянно. При том, что в этом году у нас уже была ревизия. Которая не нашла каких-либо серьезных нарушений. Ну а мелочи — они есть в работе совершенно любой структуры.

— Я четырежды пытался купить некоторое количество конфет нашей прекрасной фабрики, — грустно сказал Евгений Михайлович. — И все четыре раза меня постигла неудача! Купить конфект у Светланы Романовны — это не каждому дано! Хотя я слышал, что есть такие люди — им в жизни очень повезло! — которым Светлана Романовна обеспечивает до тридцати тонн продукции ежемесячно. Из дополнительных, так сказать, источников.

— Тебе, Женя, на нашей фабрике не рады, — строго сказала директор. — И вообще, в твоем возрасте много сладкого — вредно для здоровья.

— Я и не претендую, — смиренно сказал Евгений Михайлович. — Я смирился. Но вот может молодому человеку, — Евгений Михайлович кивнул на меня, — повезет больше. Это председатель кооператива «Астра» Алексей Владимирович Петров. Прошу любить и жаловать!

Несколько секунд Светлана Романовна очень внимательно разглядывала меня. А потом сказала строго:

— Все, товарищи. Прошу меня извинить, но дела, я уж опоздала в три места. Товарищ из кооператива «Астра» — останьтесь, пожалуйста, на несколько слов. Вас, товарищи, я не задерживаю.

— Ничего, Светлана Романовна, — сказал ледяным тоном Юрий Сергеевич, — мы еще вернемся к этому вопросу в другом месте.

— Обязательно вернемся, — подтвердила та.

Лисинский и Юрий Сергеевич вышли, а я остался. Было немного тревожно. А ведь эта тетка опасна, подумал я с удивлением. Хищница. Реально крутая, может быть даже круче Лисинского. И что-то за ней есть, какая-то сила, иначе она так смело себя не вела бы…

Некоторое время мы молча рассматривали друг друга. А потом Светлана Романовна неожиданно дружелюбно улыбнулась и сказала:

— Может быть чаю, молодой человек?

— С удовольствием, — сказал я. — Если еще и конфеты на закуску…

Директор нажала кнопку селектора и распорядилась немедленно принести чай.

— Что же, Алексей Владимирович, — сказала она вкрадчиво, — получается так, что горком хочет в долю?

— Да какая там доля, — сказал я со вздохом. — Мы рассчитывали тонны на три продукции в месяц, хотя бы на протяжении полугода. Было бы о чем говорить!

Она снова улыбнулась.

— А зачем Женечку привели? Что, мы бы без него не разобрались? Я, поверьте, давно и хорошо знаю Женечку… И знание это преимущественно не о лучших сторонах этого человека.

— Евгений Михайлович мой партнер и в каком-то смысле — наставник, — сказал я. — Старший товарищ, если угодно.

— С такими товарищами и врагов не нужно, — покачала головой Светлана Романовна. — Вы, молодой человек, хотя бы поинтересовались — что это за субъект. И где все его партнеры и соратники.

— И где же? — спросил я с интересом.

— Некоторые далеко, — сказала она задумчиво, — а некоторых уже нет. Я знаю одно — вести дела с Женечкой означает навлечь на себя беду. Рано или поздно, но чаще всего — рано. Женечка без каких-либо сомнений жертвует людьми, как хороший гроссмейстер пешками.

— Пока я видел от него только хорошее, — сказал я. Совершенно честно сказал.

— Пока аппаратный вес вашего отца достаточно велик — так и будет, — заметила она. — Но, как только его вес уменьшится… Тогда сами посмотрите, что будет. Но вернемся к нашим делам. Вы хотите три тонны продукции?

— Да, нас бы устроило такое количество, — сказал я.

— Цена? — хитро прищурилась она.

— Евгений Михайлович сказал, что цена в пятьдесят процентов от государственной не создаст вам больших проблем, — сказал я дипломатично.

Она вздохнула.

— Ох, Женечка, Женечка… Когда-то видным мужиком был, все бабы по нему сохли, я хорошо помню. Но — жадный. Всегда жадным был, а на старости лет и вовсе… С ума сходит! Значит, три тонны на полгода — это восемнадцать тонн. Так?

— Все верно, — подтвердил я.

— Заработаете вы максимум тысячи три с тонны, — сказала она. — Если быстро, то две-две с половиной. Ну да ладно, посчитаем по максимуму. Восемнадцать на три — пятьдесят четыре тысячи. Вы с Женечкой пополам работаете?

— Пополам, — подтвердил я, удивляясь хватке этой советской бизнес-леди.

— Пополам — это по двадцать семь… — Она на секунду задумалась. — Ну и Женечка, ясное дело, спишет в накладные расходы тысяч пять-семь, получается, что вам достанется в лучшем случае двадцать. Все верно?

— Получается, что так, — сказал я.

— Обождите минутку, — сказала Светлана Романовна и вышла из кабинета. Я остался пить чай и закусывать конфетами — очень приличными, нужно сказать. Признаюсь, что товарищ директор смогла произвести на меня впечатление.

Минут через пять Светлана Романовна вернулась.

— Вот, — сказала она, протягивая мне небольшой сверток. Я взял сверток и положил его перед собой на стол.

— Что там внутри? — спросил я. Хотя, нетрудно догадаться — что там внутри. Вот это я понимаю, деловой человек!

— Двадцать штук, — сказала она просто. — И мой вам совет — Женечке ничего не давайте. И вообще, по возможности, старайтесь иметь с ним поменьше дел.

— То есть, сделки не будет? — спросил я.

— А зачем? — она пожала плечами. — Считайте, что сделка состоялась прошла успешно и вы заработали. Безо всякой мороки — приемки — отгрузки. Без движения средств по счетам. Вы понимаете?

— Я понимаю, — сказал я, — но ведь так не бывает. Что вы попросите взамен?

Она испытывающе посмотрела на меня.

— Как минимум, я бы очень не хотела, чтобы люди из горкома партии в союзе с Женечкой пытались делать дела у меня на заводе.

— Это вопрос решенный, — сказал я. — Считайте, что мы договорились, в ваши дела я не лезу. Но за Евгения Михайловича я, конечно, поручиться не могу.

— С Женечкой я сама разберусь, — махнула рукой Светлана Романовна. — То-то все думают, отчего он в последнее время так обнаглел? А у него выход на горком появился! В вашем лице, молодой человек. Этот шнурок, который с вами был, никакого значения не имеет. Вообще.

— Юрий Сергеевич? — уточнил я.

— Он самый, — подтвердила директор. — Мальчик полез в игры взрослых людей, под шумок решил заработать немного, прикрываясь удостоверением.

— Вы говорили про минимум, — сказал я. — Значит, есть и максимум?

— Максимум есть, — подтвердила она. — Давайте обсудим, хотя бы сегодня вечером. Наше сотрудничество может быть интересным и плодотворным. И взаимовыгодным! — Она весело подмигнула мне.

— Давайте обсудим, согласился я. — Время, место?

Она на секунду задумалась.

— Часиков в восемь, в «Софии», знаете?

Странный выбор, удивился я. «София» — хорошо известное место сбора «синей» публики. И респектабельный советский директор назначает там встречу… Но виду я не подал.

— Знаю, конечно. Значит, увидимся вечером.

— До вечера! — сказала она. — А сейчас я прошу меня простить — дела!

На улице в авто меня ждали мои «сообщники» и вид у них был не слишком довольный.