Караоке-капитализм. Менеджмент для человечества

ИЗМЕНЯЯ ПРАВИЛА

Институты прошлого подвергаются перестройке. Мы живем и работаем в обществе всеобщего благоденствия, которое выглядит так, словно его спроектировали в IКЕА. Увеличение возможностей сопровождается ростом числа обязательств. Фрагментация и исчезновение социального капитала вынуждают становиться индивидуальными институциональными изобретателями. От тех, кто принимал правила игры, власть переходит к тем, кто их устанавливает и нарушает.

Он услышал это еще до того как почувствовал. Точно звук отцовского ружья, из которого они когда-то стреляли перепелов. Когда он взглянул вниз, трещина стала шире. Почва стала уходить из-под ног. Он рванулся сквозь снег, чтобы бросить прощальный взгляд на мир сверху. Затем все рухнуло.

Холод был невыносим. Когда он достиг дна, камень чуть не сломал ему череп. Рыбак почувствовал кровь на губах. Пытаясь добраться до места, куда еще пробивался свет, он одной ногой запутался в сети. Чем сильнее он барахтался, тем сильнее увязал. Думать некогда. Человек отважно цеплялся за жизнь. Через какое-то время ледяная вода вдруг стала казаться ему теплой. Сознание начало покидать его.

Он видел теперь все так отчетливо: лето с семьей, громкий смех матери, двое сыновей играют на берегу — за несколько мгновений вся жизнь пронеслась перед его внутренним взором. Затем он внезапно почувствовал свободу. Он снова видел свет. Будущее, такое яркое.

Через два дня его нашли. Чтобы освободить его изо льда, пришлось использовать топор и пилу. Тело промерзло насквозь. Лицо было синим, почти пурпурным. Одну руку пришлось отпилить, чтобы втиснуть тело в гроб. Рыбак оставил жену и семерых маленьких детей. Ему было 37.

Что им делать теперь? Кто поможет? Где они будут жить? Вопросы без ответа. За ответом они обратились к Богу и нашли гiрибежище в церкви.

Через несколько лет один из сыновей уехал на запад. Он покинул церковь и общину. Женился на местной девушке. У них появилось двое сыновей. Рыбная ловля перестала быть достаточным источником дохода для семьи. Они попросили убежища в государстве всеобщего благосостояния — новом храме современности. Он получил работу на стройке. Там они строили новый мир. Жизнь была прекрасна. Государство защищало и обеспечивало. Дети пошли в школу и учились хорошо. Жена тоже нашла работу. Они наслаждались гарантией занятости и ощущением защищенности. Они нашли защиту у дворца — когда-то места обитания королей и королев, а ныне резиденции демократически избранных лидеров. Семья молилась, чтобы премьер-министр не оставлял их своей заботой.

И вдруг что-то случилось. В который раз земля стала уходить из— под ног. Процентные ставки, цены на нефть, налоги и дефицит бюджета взлетели вверх. Рынки упали. Новый храм рухнул. Он потерял работу. Куда делись все гарантии? Семья почти утратила надежду. Что им делать теперь? Кто поможет? Где они будут жить? Перед ними встали все те же вопросы. Самое время подумать.

Прежние убеждения предали нас. Следующим двигателем изменений стало разрушение доминирующих институтов прошлого. В постиндустриальном мире и все больше в других местах многие атрибуты вчерашнего дня остаются позади. Традиционные институты становятся историей.

Недавно мы провели день в беседах с группой протестантских епископов. Они выглядели на удивление обычно. Обыкновенные люди с верой в необыкновенное. В повседневной одежде для среднего возраста, словно только что с поля для гольфа. Они желали познакомиться с нашим миром, который, они знали, отличался от их собственного. Итак, мы рассказали им, как, на наш взгляд, обстоят дела.

Мир, который мы им описали, был в точности такой, с каким мы сталкиваемся каждый день, с его множеством возможностей, но также и множеством обязательств, неопределенностей, разочарований и страхов. Где многие люди утратили иллюзии и чувствуют себя неприкаянно. Религия стала приносить мало утешения. Люди чувствуют себя так, как будто церковь, в которую они пришли, обманула их. Кроме того, они чувствуют себя отвергнутыми государством, обещавшим щедрые пенсии и поддержку в трудные времена, а сейчас пошедшим на попятную. Существует серьезный риск, что средние европейские дети обречены на жизнь, полную все возрастающей бедности, одиночества и бессмысленности.

Воцарилась тишина. Епископы размышляли о брошенных и одиноких будущих поколениях. Затем один из них заговорил.

— Это наш рынок, — сказал он. — В этом наш шанс.

Епископ прав и он прав также и в своей готовности принять рыночную реальность. Одиночество, свойственное миру, ориентированному на индивидуумов, предоставляет большие возможности.

Проблема всех церквей мира в том, что мы уже испробовали этот путь к счастью. В свое время смысл давала религиозная вера. В 1900 году две трети англичан посещали церковь каждую неделю. Сегодня — только 5%. В преданной католицизму Испании цифры также уменьшаются. В 1975 году более половины испанцев заявили о регулярном посещении церкви. Сегодня таких менее одной пятой. За вторую половину прошлого века число священников в Испании снизилось с 77800 до 18500. Самая надежная работа на Земле стала сегодня одной из самых бесперспективных. Люди на Западе покидают церковь.

Однако имеются исключения. Несколько лет назад в Отдельных частях Алабамы и Оклахомы стали наклеивать этикетки на книги по биологии с предупреждением о том, что идеи Дарвина об эволюции — это всего лишь теория. 95% населения США утверждают, что верят в Бога. 9 из 10 американцев регулярно молятся, 75% ежедневно. По данным недавнего опроса аИпр, 89% американцев хотят, чтобы их дети получили религиозное наставление того или иного рода. Все это одна из причин, почему европейцы с таким трудом понимают американцев, которые сберегли более сильное ощущение «смысла» — национального и религиозного, чем большинство людей в Европе.

— Это наш рынок, — сказал епископ.

Пока церкви пустели, мы искали утешения в теплых объятьях государства. Один доминирующий институт сменился другим — государством-нянькой. Оно обеспечит нас и неважно, чем. Государство воспринималось как защита против отчаяния. Но и эта затея провалилась.

Современный проект оказался демонтирован и отправлен на свалку. Правительства отходят на второй план, а люди (вынужденно) принимают все больше самостоятельных решений. В 1996 году Билл Клинтон в своем послании к американскому народу объявил об окончании эпохи сильного правительства. Время подтвердило его правоту.

Правительства отступают. В 1900 году государственные расходы в нынешних постиндустриальных странах составляли менее чем одну десятую национального дохода. Затем они резко пошли вверх и достигли максимума в 1980 году, когда государственные расходы в Швеции составили 60% ВВП. Сегодня они снизились до 54%. За тот же период в Голландии они снизились с 56% до 40%, в США с 31% до 29%, а самые прижимистые, ирландцы, урезали расходы почти вдвое: с 49% до 26%. Общая тенденция очевидна.

Англичане и их зубы обычно являiот собой любопытное сочетание, взгляните хотя бы на всемирно известного человека-загадку, звезду экрана Остина Пауэрса. В «Симпсонах» даже есть эпизод, когда Барт, придя к дантисту, отказывается открыть рот. В ответ тот показывает ему Большую книгу британских улыбок. Перепуганный до смерти Барт немедленно открывает рот. В условиях государственного здравоохранения британские дантисты получают сегодня более половины доходов от частной практики, а более четверти всех британцев пользуются услугами частных дантистов.

В Европе, некоторых частях Азии и в обеих Америках люди живут и работают в обществе всеобщего благоденствия, устроенном по принципу «сделай сам», как если бы оно было спроектировано в IКЕА. Все упаковано в плоские коробки для самостоятельной сборки. И, как вы могли заметить, инструкции по сборке отсутствуют.

С обратной стороны маленькими буквами напечатано предупреждение: 99% ответственности. Неолиберальное общество «сделай сам» было выведено на рынок не без погрешностей. Предоставляя большие возможности некоторым людям, оно несомненно налагает большую ответственность на всех. Из мира, в котором было привычно полагаться на кого-то еще, мы попали в мир ответственности за самих себя.

Как заметил английский мыслитель в области управления Чарльз Хэнди, рынок — доминирующая сила нашего времени — есть всего лишь механизм по отделению эффективного от неэффективного. Он не является заменой ответственности. Помните, что рыночный капитализм не употребляет слово «пожалуйста». Машина просто движется вперед. Рынки властвуют, но превыше всего они разделяют. Капитализм усиливает власть элиты.

Поэтому новые реалии состоят в том, что церковь теряет позиции. Епископы и прочие религиозные деятели понимают, в чем состоит спрос, но то, что они предлагают, более не затрагивает сердца людей в большинстве уголков Западного мира. Схожим образом аппарат государства попросту шагает не в ногу со временем. Обратите внимание, сколь малое число людей принимают участие в выборах и сколь незначительное их число посвящают себя активной работе в основных политических партиях.

Уменьшение роли государства сопровождается уменьшением доверия к самим правителям. Политический процесс никак не связан с огромными народными массами. Мона Салин, бывший вице-премьер Швеции, заметила, что если все будет идти так, как идет, через десять лет в ее социал-демократической партии не останется ни единого члена. Нынешние партийцы умирают быстрее, чем партии удается привлекать новых им на смену. В Великобритании в голосовании заключительного эпизода шоу «Последний герой» приняло участие больше людей, чем в выборах в Европарламент.

Однако вопросы остаются. Фактически их больше, чем когда-либо. Не отчаивайтесь. Рост числа вопросов — лишь один из множества побочных эффектов роста личной свободы. Попробуем обратиться за ответами к прежним авторитетам. Спросите Его Святейшество Папу или Далай Ламу: где мне жить? Заводить ли детей? Какие контрацептивы использовать и использовать ли вообще? Как быть с теми миллионами людей, что умирают от спида в Африке? Иисус, Мухаммед или Сидхарта, помогите мне.

Если церковь беспомощна, давайте обратимся к государству. Прошу вас, г-н или г-жа премьер-министр, ответьте: Чему мне учиться? Чем заниматься? Почему только четыре западные страны достигают намеченного ООН уровня помощи другим странам в размере 0,7% ВВП? Что делать с нищим в моей парадной? Блер, Буш и Путин, что такое хорошая жизнь?

Ни церковь, ни государство более не дают автоматического ответа. Поэтому мы обратились к рыночным силам. Рынок — базарная площадь — важнейший институт нашего времени. Даже Реорlе’s Dаilу — орган китайской компартии теперь выходит с еженедельным финансовым приложением.

Давайте на время забудем о ценностях бытия и обратимся в жертв рыночных ценностей. Преклоните колени и спросите у рынка: как мне обойтись с моей жизнью? NYSE, NASDAQ и FTSE, помогите мне обрести смысл в зарабатывании денег.

Странно, но в нашу эпоху поклонения мамоне сам институт прав собственности, столь существенный для развития капитализма, попал под атаку. Капитализм без собственности все равно что море без воды. В мире, где знание является наиболее критичным ресурсом и буквально все может быть выражено в цифрах, ситуация меняется. Информация стремится стать свободной. Возьмем к примеру Napster с помощью которого можно бесплатно скачивать МРЗ-файлы с любимыми мелодиями. Можно прикрыть Napster, но можно ли предотвратить обмен файлами между людьми? В эту самую минуту звукозаписывающая индустрия судится с 261 человеком по поводу незаконного распространения музыки через Интернет. «Судиться с 12-летним мальчишкой по поводу распространения записей — это все равно как если бы извозчики подали в суд на Генри Форда», — сказал по этому поводу популярный исполнитель Моби. Будь то Napster или что-то еще, люди будут продолжать совершать махинации с записями. Мой жесткий диск неожиданно становится вашим, и наоборот. Интернет был построен на воровстве, так стоит ли ожидать чего-то другого? Мы все теперь мелкие воришки.

Мы покинули не только церковь и государство. Другие институты также разрушаются. Мы забыли про профсоюзы. Забыли про соседей. Мы забываем про семью. В некоторых частях света изменение размеров семьи уже заставило производителей продовольствия разработать упаковку меньшего размера, которая соответствовала бы новому социально-экономическому укладу. В связи с большим числом разводов в официальных и гражданских браках люди оказываются в непростой ситуации, когда, обладая меньшими деньгами, они все равно хотят выглядеть более привлекательно в тот момент, когда вновь выходят на рынок взаимоотношений. Это бросает реальный вызов всем современным предпринимателям.

Семьи, подобно другим организациям, претерпевают изменения по всем трем направлениям — времени, пространству и размеру. Множество детей вырастают в ситуации с двумя отцами, тремя матерями (из которых одна живет в другой части света), двумя сводными сестрами и братом, с которыми они не имеют никаких отношений, И после этого мы хотим, чтобы они работали на одну компанию и одного начальника до конца своей жизни.

Реальность в том, что множество таких детей понятия не имеют, что означает пожизненная лояльность. Не важно, о лояльности чему идет речь — стране, компании, брэнду, рок-группе, мужу или жене — ее больше нет. Раньше лояльность была данностью. Теперь ее нужно заработать и в личной жизни, и в бизнесе.

Для большинства людей традиционная семья более не является предметом серьезного обсуждения. Парадоксально, но наибольший интерес к институту брака ныне проявляют гомосексуалисты, которые исторически жили вместе именно так, как другие начинают жить сегодня. Отмирание прежних стилей жизни все еще до конца не осознается правительствами, которые все более отчаянно стремятся отстаивать главенство традиционной семьи. Они поощряют традиционную семейную жизнь при каждой возможности. Французы недавно ввели субсидии в €800 на рождение ребенка. В конце концов, семья была узаконена еще в Кодексе Наполеона в 1804 году. «Наша привязанность к семье выходит за пределы экономической логики», — заметил французский премьер Жан-Пьер Раффарен.

Вывод? Традиционный социальный капитал, на создание которого Запад потратил два столетия, сейчас в процессе исчезновения — всего за одно поколение. Фрагментация, индивидуализация и изоляция стали новой реальностью. Мы знакомы со многими людьми, но все равно чувствуем себя одиноко. Люди одиноки даже в людном помещении. Или, как вытразился автор «Нового урбанизма» Питер Катц: «В мире сетевых сообществ мы изголодались по обществу».

В США такой ход событий проявляется в форме феномена «боулинга в одиночестве», который исследовал Роберт Д. Путнам из Гарварда. Он обнаружил, что с 1980 по 1993 годы число людей в США, играющих в боулинг, выросло на 10%. За то же время число людей, играющих в боулинг в компании, сократилось на 40%. Мы идем в кегельбан и играем в одиночестве. Фил с нами, но он читает Financial Times. Лора тоже с нами, но она слушает свой Walkman, а Хуан в это время смотрит СNN.

Это лишь один пример усиления фрагментации. Возьмем нации. В 1950 году в ООН было 58 членов. Полвека спустя их 191. Чехословакия была единой страной, теперь это две страны. Югославия была единой нацией, теперь их пять.

Посмотрим на индустрию развлечений. В 1950-е музыка принадлежала Элвису. В 1960-е — Веаtls В 1970-е … наверное АВВА (есть разные мнения). В 1980-е — еще труднее, может быть Майкл Джексон? В 1990-е — черт его знает. Сегодня — о, Боже!

Возьмем телевидение. В 1983 году 106 млн. американцев смотрели последнюю серию МАSН. Десять лет спустя последнюю серию Сheers смотрели 80,5 млн. Еще через пять лет последний эпизод Seinfeld собрал 76,3 млн. телезрителей. За тот же период число владельцев телевизоров возросло на 20%.

Мы уже далеки от прежней общности. Многие выросли в странах с государственным телевидением. В те годы, придя на работу, люди в обеденный перерыв обсуждали вчерашнюю серию Upstairs или Downstairs или Dallas. Люди собирались, чтобы поговорить об общих вещах. В условиях сегодняшних фрагментированных СМИ с более чем 40 телеканалами и более чем 400 млн. интернет-сайтов нам не о чем поговорить. Вы слушаете то, о чем я и не слышал. Вы смотрели что-то, что прошло мимо меня. Ваш мир — это не мой мир, а моя вселенная не ваша. Реальность и наши жизни расходятся все сильнее.

Драматический упадок социального капитала кажется чем-то плохим. Но с экономической точки зрения, понижение социального капитала не столь катастрофично. Как в большинстве случаев, существует оборотная сторона медали.

Географические области с низким уровнем инноваций, как правило, обладают большим социальным капиталом. Возможно, люди столь заняты, играя в командный боулинг и вращаясь в обществе, что у них не остается ни времени, ни желания на новаторство. Со временем отношения на определенной территории становятся чрезвычайно устойчивыми, воцаряются мир и покой, изолированные от внешнего мира.

С другой стороны, места, где инновации цветут пышным цветом, такие как Сиэтл или Бэй в Калифорнии, в целом отличаются уровнем социального капитала ниже среднего. Похоже, слабые социальные связи способствуют инновациям и экономическому росту. Поэтому, если мы захотим создать еще один фантастически успешный высоко технологичный кластер, помимо прочего необходимо будет запретить коллективный боулинг и братание с соседями.

В этой истории есть еще одна интересная деталь. Лучшим залогом слабого социального капитала и, следовательно, высокого уровня инноваций является разнородность населения и его культурной деятельности. Чем больше гомосексуалистов, дизайнеров, архитекторов, музыкантов, танцоров, фотографов, художников и актеров живут в данной местности, тем сильнее способность этого региона к самообновлению. Возможно, они не играют в боулинг в компаниях, но определенно для достижения обладают способностями к созданию конкурентных товаров и услуг.

Для достижения успеха нам требуется больше, а не меньше, нонконформистов.

Вывод таков, что гомосексуалисты и богема движут экономическии рост. Уберите их, и экономика застынет на месте. Для достижения успеха нам требуется больше, а не меньше, нонконформистов.

Возможно, этот феномен объясняет, почему, особенно (и не без иронии) среди консервативных партий всего мира, существует растущая озабоченность тем, что индивидуализм, может быть, зашел слишком далеко. Идет много разговоров о потребности в некоей форме «коммунитарианизма» — еще одно слово для обозначения возврата к ключевым традиционным (семейным) ценностям.

Старые привычки отмирают тяжело. Многие из них объединены в замысловатую сеть социальных институтов, поддерживающих друг друга и эффективно противостоящих переменам. Рассмотрим национальное государство в связи с международным законодательством. Представим себе, что мэр Нью—Йорка вследствие неудачного рабочего дня неожиданно решит извести население Бронкса или Бруклина при помощи нервно-паралитического газа. В течение нескольких часов или даже минут в дело вступит национальная гвардия и мэру несдобровать. Никто не станет возражать. Фактически мы будем только приветствовать быстрые и решительные действия. Теперь представим следующее. Саддам Хусейн неожиданно применил отравляющий газ, чтобы избавиться от проживающего в Ираке курдского населения. Поскольку он был правителем суверенного государства, международное право (которое исходит из принципа, что институт демократии главенствует во всех странах) выступило бы на его стороне. К счастью, ничто не длится вечно.

Разрушение институтов и перекройка общества влекут за собой эмоциональный и институциональный хаос и замешательство. Де— регулирование охватывает все. Оплоты старины исчезли. Когда институты не являются данностью, но доступны для изменений, успех сводится к тому, чтобы активно формировать завтрашний день, а не продолжать ждать милости от дня вчерашнего.

Мы согласны с Полом Эвансом из французской бизнес-школы ISEAD, когда он говорит, что люди не так боятся перемен, как когда меняют их самих. Все же реальность в том, что не все люди способны легко справиться с метаморфозами такого размаха, что мы испытываем сегодня. Неопределенность рождает тревогу, так было и так будет.

Люди не так боятся перемен, как когда меняют их самих.

Тем, у кого нет способностей и желания совладать с фрагментацией, то есть научиться функционировать в институциональном вакууме растущего индивидуализма, придется нелегко. Им просто недостанет адаптивной способности, необходимой для успеха в быстроменяющемся мире. Важны и настрой, и ловкость.

Люди, без таких «протеианских» умений, как называет их социолог Роберт Джей Лифтон (по имени греческого бога моря Протея, который мог принять любой облик), будут испытывать серьезные затруднения. Они будут страдать от, как называет это Лифтон, «психосоциальной несовместимости». Их поведение зачастую будет «реактивным», а не «проактивным», или протеианским. И, чем быстрее и глубже будут изменения в данной местности, тем более вероятно обнаружить там таких людей. Саудовская Аравия прошла путь от пастухов до шейхов практически мгновенно. За тот же срок Япония прошла путь от феодализма к постиндустриализму. Осама Бен Ладен и Шоко Асахара, лидер секты Аум, который пустил отравляющий газ в токийское метро есть оборотный результат тех сейсмического масштаба изменений, через которые мир прошел и все еще проходит.

Некоторые люди будут стремиться защитить или даже восстановить прежний мир с его закрытыми географическими границами, традиционными семейными ценностями, обязательным посещением церкви, пожизненной занятостью и прочим. Однако они не понимают, что независимо от их усилий будущее принадлежит индивидуальным институциональным новаторам, а не фанатикам фундаментализма. От тех, кто принимал правила игры, власть переходит к тем, кто их устанавливает и нарушает.