Карл Бруннер

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Невероятно! Неслыханно! Откуда эти мерзавцы берут такие конверты? Невероятно! Какая-то тайна!

Вот что было сказано спустя несколько дней после бала у барона Лангенхорст.

Начальник гестапо (гестапо — это тайная государственная полиция) уже в третий раз протирал носовым платком пенсне, снова надевал его на нос и в третий раз рассматривал письма, лежавшие перед ним на столе. Он не верил своим глазам.

Нет! Все оставалось по-прежнему: в конвертах, снабженных штампом:

НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ НЕМЕЦКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ.

ОКРУЖНОЕ РУКОВОДСТВО. БЕРЛИН.

находились коммунистические листовки.

У стола стоял шпик. Он кисло-сладко улыбался и тихо говорил:

— Штамп не поддельный, господин начальник. Это настоящий официальный бланк.

Начальник стукнул кулаком по столу так, что заплясали перья и карандаши.

— Но где же они его воруют?

Шпик поднял высоко плечи.

— Этого я еще не знаю, — ответил он. — Хорошо, что я хоть раскопал, каким образом коммунистические листовки попадают в казарму штурмовиков. Письма в таких конвертах, разумеется, не вскрываются нашей цензурой.

Он наклонился и добавил шепотом:

— Листовки оказали влияние. Уже заметно некоторое волнение в наших штурмовых отрядах, господин начальник.

Кисло-сладкая улыбка на мгновение исчезла с его лица. В глазах вспыхнул страх. Шпик знал не хуже самого начальника, что солдаты штурмовых отрядов, при помощи которых фашисты поддерживают свое господство, уже не вполне надежны. Ведь среди штурмовиков много несознательных пролетариев, обманутых фашистами, но все-таки пролетариев. Узнавая правду из коммунистических листовок, они постепенно начинали понимать, что борются, в сущности, против своих братьев, против своих же собственных интересов. И тогда — конец дисциплине, и рано или поздно последует взрыв.

Начальник снова хлопнул рукой по столу и в бешенстве вскочил со своего места:

— Надо доискаться, где эти сволочи достают наши конверты! — шипел он, расхаживая взад и вперед. — Это невероятно! Таинственное явление!

И он снова протер пенсне.

— Уж я докопаюсь, — улыбнулся шпик. — Я все разнюхаю. Можете быть спокойны, господин начальник.

Начались массовые обыски в рабочих квартирах. В районе Ильзенштрассе было найдено два гектографа, на которых печатались летучки.

За обысками последовали аресты.

В эти дни в маленькой мастерской сапожника Шрамма, в углу возле умывальника, состоялось экстренное заседание комитета помощи. Ребята сидели, опустив головы. В другом углу за низеньким столиком сидел сапожник Шрамм. Перед ним на колодке стоял башмак, во рту он держал деревянные гвоздики и колотил и стучал по подошве, словно не желая замечать заседания комитета.

— Ну, что же, начнем? — спросил, наконец, Хельмут.

— Итак, — не поднимая глаз, отозвался Франц, — я открываю экстренное заседание комитета помощи. Дело обстоит так. Мы собрали деньги, чтобы помочь Карлуше, когда найдем его. Вот деньги. Кассирша их пересчитает. Но Карлушу мы до сих пор еще не нашли.

— Потому что мы его организованно и не искали, — укоризненно вставил Петер.

— Теперь это безразлично, — продолжал Франц. — Но… — он понизил голос: — но у отца собирают деньги на гектограф. На прошлой неделе полиция опять нашла две штуки. Во всем округе нет больше ни одной копировальной машины. Нельзя печатать листовки… И не хватает денег… Так обстоит дело…

— Мы должны отдать эти деньги на гектограф, — тихо и озабоченно сказала Лиза.

— А вдруг мы завтра найдем Карлушу! — воскликнул Петер. — Ему ничего не достанется?

— У нас есть еще продовольственный фонд, — возразила Лиза. — Он его и получит.

— Деньги надо отдать на гектограф, — решительно сказал Хельмут.

— У нас есть две марки и пятнадцать пфеннигов, — сказала Лиза и выложила деньги на умывальник.

— Вот еще чаевые за утреннюю поездку, — сказал Хельмут и прибавил пять пфеннигов.

— А как обстоит дело с продовольственным фондом? — спросил Франц.

— Вот он.

Лиза высыпала к себе на колени содержимое маленького чистого мешочка, который она сама сшила из старого рваного передника.

— Карлу не придется голодать, когда мы найдем его, — сказала она. — Вот, смотрите: двадцать четыре ореха, семь кексов, четыре яблока, кусок настоящей колбасы «салями» и три ломтика сыра. Для начала хватит.

— Если Карлуша найдется, он сможет получать по абонементу у булочника Хоша три булочки в день, за это я ручаюсь, — сказал Хельмут. — Но теперь мне пора идти. Рот фронт!

Не успел Хельмут выйти из мастерской, как Петер тихонько толкнул локтем Франца в колено. Франц поглядел на него и, несмотря на то, что был огорчен, улыбнулся. Петер показал ему спрятанный в руке пятак и сейчас же опустил его обратно в карман.

Франц сразу понял, что Петер стащил с умывальника пять пфеннигов, принесенных Хельмутом. Ему, видно, хотелось хоть что-нибудь спасти для Карлуши.

Франц не стал выговаривать Петеру. Из-за пяти пфеннигов не стоило заводить истории. Да и ему самому было жалко, что Карлуше ничего не оставили.

Не успел Карл отдохнуть после той ужасной ночи, как ему пришлось пережить другую ночь, пожалуй, еще более страшную.

Однажды вечером (был уже одиннадцатый час) Карлуша разделся и собирался лечь спать. Он сидел в рубашке на краю постели. Тетушка Мари была еще занята на кухне. Карлуша воспользовался ее отсутствием, чтобы взглянуть на своего ваньку-встаньку. Он звякнул колокольчиком и вспомнил маму и их комнату на Ильзенштрассе. Заслышав шаги, он спрятал ваньку-встаньку под подушку и юркнул в постель. Неприлично такому большому мальчику играть в куклы.

— Спокойной ночи, тетушка Мари! — крикнул он, когда она вошла в комнату.

— Спокойной ночи, — ответила она, но таким усталым голосом, что Карлуша насторожился.

Тетушка Мари постояла несколько минут с опущенной головой посреди маленькой каморки, потом медленно подошла к мальчику и, глубоко вздохнув, тяжело опустилась на край его постели.

Карл выглянул из-под одеяла. Его охватило беспокойство. Тетушка Мари сидела с поникшей головой, усталая и печальная, безжизненно свесив руки.

— Ты хорошо умылся, Карлуша? — спросила она немного погодя, не поворачиваясь к нему.

— Да, тетушка Мари.

— А рот полоскал?

— Да.

— Ну, вот… Спи, мой мальчик… спи…

Она опять глубоко вздохнула и сделала движение, как бы собираясь встать, но осталась сидеть с поникшей головой и опущенными руками.

Карлушино сердце сжалось. Он не решился сразу спросить, но, наконец, не выдержал.

— Отчего ты такая печальная, тетушка Мари? — спросил он робко.

— Ах, — вздохнула она, — оттого, что все так плоха вокруг.

Карлуша схватил ее руку.

— Ты из-за мамы такая грустная? — И обеими руками он судорожно уцепился за ее пальцы.

— Из-за нас всех! — сказала она со стоном и опустила голову. — Спи! Тебе нужно набраться сил.

Карлуша никогда еще не видал тетушку Мари такой подавленной. Что случилось?

— Тетушка Мари, — прошептал он еле слышно, — мою маму поймали?

— Нет, Карлуша.

— Правда, нет?

— Правда, нет, — убедительно повторила она и взглянула. Карлу в глаза так серьезно и искренно, что он ей сразу поверил.

— А ее не били? — спросил он еще для полной уверенности.

— Я говорю тебе — нет! Будь спокоен, мой мальчик, — и она провела рукой по его волосам.

— Где теперь мама? — спросил он.

— Этого я не знаю. Но она у хороших товарищей. Теперь, успокойся и засни.

Тетушка Мари встала и хотела уйти, но Карлуша протянул руку и удержал ее.

— А она не голодает?

— Ну, конечно, нет! — ответила с легким нетерпением тетушка Мари, закрыла его одеялом и отошла.

— А кровать у нее есть? — спросил Карлуша из-под одеяла.

Тетушка Мари обернулась и сделала строгое лицо.

— Она уже давно спит, а ты все еще болтаешь! Спокойной ночи, и довольно разговоров!

— Спокойной ночи, — ответил Карлуша. Он подтянул колени к подбородку — так он всегда спал — и закрыл глаза.

Он не видел, как тетушка Мари тщательно закрыла ставни, затем отперла шкаф и вынула из него большую бельевую корзину. Она поставила ее возле стола и тихонько подошла к двери, чтобы проверить, хорошо ли она заперта. Затем она вернулась к столу.

Усталость и печаль исчезли с ее лица. На нем было выражение напряженности, внимания и решимости.

Карл вдруг снова открыл глаза и высунулся из-под одеяла.

— Тетушка Мари! — просительно позвал он.

— Что тебе еще? Почему ты не спишь? — Ее голос звучал сердито. Она подошла к Карлу.

— Тетя Мари, — умоляюще сказал он и протянул ей навстречу руки. — Когда я увижу свою маму?

Тетушка Мари снова подсела к нему. Она взяла его за руку и очень серьезно заглянула ему в глаза. Она заговорила не сразу. Видно, обдумывала свой ответ.

— Послушай, Карлуша, — начала она тихо: — возможно, что ты скоро увидишь свою мать.

— Правда? — вскрикнул Карл и сел.

— Может быть… может быть, в этом доме. Но слушай: ты должен сделать вид, что не знаешь ее. Как будто это совершенно чужая женщина, которую ты никогда не видел. Понимаешь? Если ты выдашь себя хоть одним словом или одним взглядом, мы все пропали. Тогда ее посадят в тюрьму и будут бить.

— О! — застонал Карлуша.

— Так! А теперь спи сию минуту, а то я рассержусь!

Карлуша лег набок, снова подтянул колени и закрыл глаза. «Я увижу свою маму!» пронеслось у него в голове. И когда тетушка Мари прикрыла его одеялом, ему почудилось, что это мать стоит над ним.

Он заснул счастливый.

Тетушка Мари быстрым шагом подошла к столу, как человек, который и так уж потерял много времени. Она открыла бельевую корзину.

Это вовсе не была бельевая корзина, как думал Карлуша. В ней находился гектограф, на котором можно было печатать летучки.

Тетушка Мари осторожно вынула машину. Бумага и конверты лежали тут же, в корзине. Она печатала листок за листком, а затем клала их в конверты.

На пятом листке конверты кончились. Тетушка Мари подняла голову и задумчиво посмотрела на дверь.

В эту минуту Карл проснулся. Заспанными глазами взглянул он на стол и увидел, что под лампой стоит его мать. Да, это его мама стояла у копировальной машины, за которой он ее часто видел на Ильзенштрассе.

Но однажды товарищи унесли машину в чемодане, говоря, что их квартира не безопасна.

Карлуша протер глаза. Неужели это мама? Нет, это была тетушка Мари. Карл только хотел снова закрыть глаза, как вдруг увидел что-то странное. Тетушка Мари сняла туфли, подошла к двери, приложила к ней ухо и напряженно вслушивалась. Вот она осторожно отпирает. Снова прислушивается. Тихонько открывает дверь и высовывает голову. Потом бесшумно проскальзывает в коридор и осторожно притворяет дверь.

Карлуша садится на кровати. Спать ему уже не хочется. Он чувствует, что происходит что-то необычное и опасное. Куда пошла тетушка Мари? Что она делает?

Карлуша слезает с кровати, подходит к столу и рассматривает бумагу и конверты. Эти большие конверты ему знакомы. Он носил такие же на почту. Они принадлежат господину барону.

НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ НЕМЕЦКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ.

ОКРУЖНОЕ РУКОВОДСТВО. БЕРЛИН.

Он вытаскивает из одного конверта листок и начинает читать:

«Товарищи! Кому вы служите и против кого боретесь? Хотите быть дубинкой в руках фабрикантов, помещиков и банкиров? Хотите избивать эксплоатируемых, угнетенных, голодающих рабочих, ваших братьев?»

Карлушино лицо горит от возбуждения. Вот что делает по ночам тетушка Мари! Летучки для обманутых штурмовиков-пролетариев, чтобы они, наконец, поняли, что делают! Тетушка Мари не боится барона. Но куда она теперь пошла?

Все-таки очень легкомысленно оставлять открытыми машину и листовки. Его мать никогда бы так не поступила.

Вдруг Карлуша слышит в коридоре шорох. Он подбегает к двери и прислушивается. Каждый шорох грозит опасностью тетушке Мари. Что, если кто-нибудь проснется в эту минуту? Что, если ее заметят? Карлуша легонько приоткрывает дверь и выглядывает. Он видит, что из комнаты в коридор падает луч света. «Нехорошо», думает Карл. Выключатель у самой двери. Он гасит свет. Теперь ему виден весь коридор. В окна пробивается лунный свет. Но на дворе, по-видимому, сильный ветер. Он гонит облака, и луна то появляется, то исчезает. Свет и тени беспокойно пляшут на стенах, и оконные стекла тихо позвякивают.

Карлуша видит длинный ряд белых дверей. Куда ушла тетушка Мари? В простенках между дверями стоят на постаментах большие темные вазы. Внезапно большая черная кошка пересекает коридор.

^{Большая черная кошка пересекла коридор.}

Кошка останавливается, смотрит на Карла и поднимает хвост. Ее глаза горят, как зажженные свечи. Потом она одним прыжком вскакивает на постамент и исчезает за вазой.

Ваза шатается. У Карлуши дух захватывает. Если это дурацкое животное опрокинет вазу, все кончено.

Ваза перестает качаться. Но буря за окном разгулялась. Одно из окон подозрительно хлопает. По-видимому, оно плохо закрыто.

Карл слышит, как стучит его сердце. Он хочет подбежать к окну и закрыть его, но в эту минуту оно с грохотом распахивается, и белые занавески летят по ветру.

Поздно! Этого нельзя было не услышать. Ну, конечно, из комнаты фрейлен Лизбет доносится шорох. Слышно, как ключ поворачивается в замке.

Карлуша прикрывает дверь. Он оставляет только крохотную щель для наблюдения. Фрейлен Лизбет в нижней юбке, с распущенными волосами выходит из своей комнаты. Она зажигает свет, подходит к окну и закрывает его. Сейчас она повернется и снова отправится спать. Тогда все спасено.

Но фрейлен Лизбет не сразу уходит в свою комнату. Она подозрительно оглядывается по сторонам, словно чует недоброе, и медленно идет дальше. Она проходит мимо двери уборной. Идет дальше. Коридор ярко освещен. Тетушка Мари не может вернуться незамеченной. Где она теперь?

Тетушка Мари была в это время в кабинете господина барона. Она выдвинула правый ящик письменного стола и вынула оттуда полную пригоршню конвертов. В ту же секунду она услышала шум распахнувшегося окна.

Она быстро закрыла ящик, подскочила к двери и прислушалась. Сквозь дверную щель ей было видно, что кто-то зажег в коридоре свет.

Тетушка Мари стиснула зубы. Кулаки ее сжались. Нервы, мускулы, все было напряжено. Она неподвижно стояла в темной комнате и прислушивалась к тому, что происходит в коридоре. Она различила шаги фрейлен Лизбет, которая подошла к кабинету и на секунду остановилась у самой двери.

Но и Карлуша увидел, что фрейлен Лизбет остановилась у дверей кабинета. Мгновенно решившись, он бесшумно, как кошка, за спиной фрейлен Лизбет проскользнул в уборную.

Фрейлен Лизбет все еще смотрит в другую сторону и не замечает его. Карлуша отворяет дверь уборной и тут же громко захлопывает ее, словно выходя оттуда.

Фрейлен Лизбет испуганно оборачивается.

— Ах, это ты! — говорит она. — Почему ты так шумишь, дрянной мальчишка? Еще господ разбудишь! Идиот! Сейчас же в кровать!

Карлуша спокойно выслушивает ее брань и возвращается к себе. Фрейлен Лизбет догоняет его и грубо толкает в спину. Но Карлуша не обижается: главное, что она снова гасит свет, идет к себе в комнату и запирает дверь. Так. Теперь тетушка Мари может спокойно вернуться.

Карлуша скорехонько залезает в кровать, закрывает глаза и притворяется, что спит. Но сердце его все же сильно бьется.

Дверь отворилась. Тетушка Мари вошла в комнату. Она зажгла свет. Карлуша услышал ее нежный шепот:

— Он и свет погасил! Умница. Глядите, он и машинку прикрыл корзиной! Молодец!

Карлушино сердце переполнено гордостью и счастьем. Но он крепко закрывает глаза.

Слышно, как тетушка Мари подходит к его кровати и растроганно шепчет:

— Он еще притворяется, что спит!

Она садится на край кровати.

— Он еще притворяется, что спит! — И она нагибается и целует мальчика.

— Тетушка Мари, — шепчет Карл, и щеки его горят. — Все-таки это было здорово!