Картина ожидания

ВОЕННЫЙ ПОХОД ПРОТИВ ЮЖНОГО ВЕТРА

Плотина Небес хребтом круговым опоясала Землю. Над нею металлом блистают небесные своды. Их три, или пять, или больше… Река Океан носит Землю на водах своих. То с любовью колышет, то злобно швыряет дитя эта буйная нянька.

В Плотине Небес есть чудесные горы. Одна на другую, как близнецы, эти горы похожи. Имя их - Машу, а между ними - врата, на страже которых стоят скорпионы-люди. Через эти ворота солнце свой путь ежедневный свершает по небу.

В этом пути взоры оно обращает на город, имя носящий - Ворота Богов. Сей град достославный - воистину так! - правлением Уртасарана был вознесен на высоты величья, богатства и чести. Едва ли вражьему воину удастся пробиться сквозь панцири врат, сквозь стен чешую и сеть многочисленных улиц, где за каждым углом могла поджидать его гибель! Ни всадник, ни лучник, ни колесничий преграды не одолели б. Один превозмог неприятель ее - Южный Ветер…

Осада его, точно смерть, терпелива. Упорна, будто волны колыханье. Настойчива, словно сияние звезд в безлунные ночи. Неумолима, как воля богов. Неужто Эллиль, господин и владыка течений воздушных, наслал на людей этот яростный мор - обуянный злобою вихрь? Или Шамаш, бог солнца, свой взор благосклонный отворотивши от рода людского, напустил семь ветров своих разом не на спасенье, а на погибель?

Южный Ветер в унынье поверг Ворота Богов, с пылью смешал его внешние стены, обратил жилища в холмы и руины, прахом крыши засыпал. Страхом правому сердце наполнил, виноватого в ужас поверг. Тех, кто грешен, и тех, кто безгрешен, он испугал. Приносящих жертвы жрецов, царских слуг и придворных, воинов в шрамах и девушек юных он устрашил. Но никак не хочет покою, словно с турицей тур буйствует плотью! Снова и снова он веет, истребитель ужасный, опустошает равнину, песком засыпает русла каналов. Его дыхание - гибель…

Длится, до бесконечности длится Сухости Время: не от нисанну до абу, как издревле было, а до улулу, ташриту, до арахсамну *…

Аруру, Небесная Мать! Или ты спишь на Великой Горе мирозданья? Или блаженство вкушаешь в Делькуг, обиталище божьем? Люди, дети твои, чахнут под знойным дыханием Ветра! Пусть они грязь из-под божьих ногтей - все же творение ваше. Смилуйтесь, Энки, Ану, Иштар! Пожалейте народ свой! Отвратите Южного Ветра злодейства!

Боги совет свой послали в огромные, чуткие уши жрецу по прозванью Эсагилкиниуббиб. Жрец-заклинатель, способный услышать божественный голос, колени у трона склонил и повел речь такую:

- Царь благородный, послушный Шамашу, защита страны, западня для врагов! Требуют боги, чтобы в поход ты свою колесницу направил, меч бы подъял и копье навострил против Южного Ветра. Храм бы его отыскал, осадил, приступом взял и разрушил, огнем бы спалил и с землею сровнял. Ты, сокрушитель всех стран четырех белого света, возвеличить призван богами имя державы своей, вновь доказать, что достоин жезла своего и короны, о любимец богини Иштар!

Сердце взыграло, возвеселилась печень Уртасарана-царя. Мнится ему, что второй он Адана - мудрейший, искуснейший и безупречный. Сеги того уничтожил когда-то дерзец Южный Ветер, но легендарный Адапа в отместку крылья ему обломал. Сказки слагают об этом… Не так ли и Уртасарану боги пророчат победу над Ветром? А потомки сосуды из алавастра распишут картинами славных сражений…

Все! Решено! Прочь сомненья и прочь колебанья! Шамаша луч золотой пусть циновкою будет победителю Южного Ветра!

Горожан всех до единого кличут на площадь. Царскому зову послушны, сбираются люди. Уртасаран произнес свое слово:

- Пусть в дом возвратится тот сын, что мать один кормит. Пусть и семейства глава площадь покинет. Лишь одинокие ярые буйволы в этом походе подмога! Позабудьте на время молоты, косы, гончарные круги. Ныне мотыгу секира заменит. Сияние славы - да озарит ваши лица!

Лишь только солнце себя увенчало лазурью на утреннем небе и в путь свой отправилось вечный, Уртаса- ран козленка в жертву Шамашу отдал, руки к устам в молитве поднес и воскликнул:

- Мне, о Шамаш, военная слава привычна. Многих я в плен уводил чужеземцев, увозил их богов. Многие жизни, что дороги людям, я обрезал, будто нитки гнилые. Горячие копи упряжки моей в кровь погружались, как в реку. Ныне стремлюсь я в поход против злобного Южного Ветра - будь мне союзником, ясное солнце!

Царь облачился в доспехи и шлем - украшение битвы, на колесницу высокую встал, лук свой могучий взял в руки - в ярости сердца готов хоть сейчас супостата низвергнуть!

И, саранче быстролетной числом уподобясь, вышло из города войско, пылью от ног застилая высокое небо. Лучники, конники и колесничие к бою готовы: крючья, и шилья, и топоры, сети, арканы, веревки они припасли для грядущего штурма. Грива коней боевых умащена и завита. Шлемы блестят позолотою под ярким солнцем!

Поприщ * немало прошли очень быстро через пустыни и горы, через обрывы крутые, ущелия и водопады, изредка лишь садясь при дороге воду испить из бурдюков для утоления жажды. Путь был опасен и труден - меж трав безобразные шмыгали гады, с неба грифоны, львы-птицы, грозно косились, землю крылом осеняя, не в силах, однако, страху нагнать на идущих с мечами. Чудилось, в мире нет мощи, что путь им закажет! Однако…

С основанья небес появилась вдруг черная туча. Чудилось, Адду, грозы покровитель, стрелы на землю пускает! Чудилось, Нуску, бог зноя, их ядовитым огнем напитал! Горы вокруг сотряслись, и в далекой дали им откликнулось штормами море. Небо вопиет, земля отвечает, и нет избавленья от смертоносного взора Южного Ветра! Словно хрупкая чаша, земля сетью трещин покрылась и расколоться готова. Свет не отделишь от мрака, и нету спасенья очам, нет воздуха глотке, утешенья нет сердцу от лютого страха. Ниспровергает людей обезумевший ветер. Щиты, колесницы, коней в воздухе вертит, против людей обращая их дротики, стрелы и копья, что летели в него. Множество тел изрешетил, погубил все живое вокруг. Редеют ряды доблестных воинов, голов поднять люди не смеют, сбились, как псы под дождем, страшно воют от близости смерти. Сколько ушло их путем без возврата - и не счесть в этой бурище черной!…

Так вот бесславно поход завершился.

Ярость стихии лишь ночь усмирила. Замерли бури наскоки и ветра хлестанья. Син, бог луны, в темноте засветил свою бледную лампу. Но видят полуслепые от страха и пораженья: этому свету откликнулось что-то с земли тихим сияньем. Ежели правда, что говорят звездочеты, будто звезды и солнца - лишь отраженье того, что на земле существует (недаром созвездьям даны и названья земные: Лук и Ярмо, Крестовина, Дракон, Колесница, Коза, Овен и Змея), - значит, что на земле и вторая луна пребывала от века? Не она ли мерцает?

Чудо утишило боль, кровь затворило и слезы утерло доблестным воинам Уртасарана. Вперили взоры во мглу и не дышат, словно дыханьем неведомый свет могли б загасить. Очи привыкли ко тьме - и страх возвратился обратно: там, далеко, где земля, как фундамент, стену расписную неба ночного подъемлет, храм увидали они! Глава того храма в тучи вонзилась, что в верхнем ярусе неба дожди в себе копят. Стены его растворились во мраке. И одна мысль всех вдруг разом пронзила, словно стрела великана: здесь обиталище Южного Ветра!

Шепот пронесся над войском, и обернулся он воплем безумным:

- Вижу! Я вижу! Храм этот с крыльями, словно бы птица!

- Да, он парит над землей, небеса он колеблет!

- Нет, он мечу заостренному всем своим видом подобен!

- О, не рукой человечьей ту сталь шлифовали! Блеск ее взрезал глаза мне и мозг опалил!

- Падает меч, словно бы головы всем нам сейчас он отрубит! Спасите! Спасайтесь!

- Нет, это злобный лик божества, что на землю спустилось. Пламя в ноздрях - ив очах его пламя. Волосы копьям подобны!

- Одну только пасть, что в усмешке разъята, я вижу! Ой, проглотит, проглотит меня это жерло!

- Посмотрите! Исчезли вражьего логова стены, словно бы тьма их слизнула! Чудится, сам себя свет источает!

И каждый храм тот по-разному видел, и каждого ужас терзает нещадно…

…Едва усмирив биение сердца, слышит Эсагилкиниуббиб: государь его кличет.

- Друг мой, о чем говорят нам великие боги? Неужто вспять повернуть от этого храма? Или решиться к осаде его приступить? Как же нам действовать, о большеглазый, а значит, всевидящий, о большеухий, а значит - умеющий слышать речи богов?

Царь говорит свое слово - ищет он слова жреца. Но не ответил Эсагилкиниуббиб…

- Много я видел врагов, - государь продолжает. - Будь этот вихрь человеком, царем, я устрашил бы сердца его воинов, в разгаре сраженья живыми бы их захватил, я бы убил их, а трупы повесил на колья, а все серебро, злато, утварь и драгоценные камни, ложа и троны из кости слоновой, шкуры, сурьму и самшит, и дочерей, и певиц, и певцов, и наложниц в город отправил бы свой…

- Или уснул твой дух-покровитель, - резко вдруг жрец перебил, словно Эллиль простер над ним руку, грубость простив не по чину, - или ум твой высокий бредням глупца уподоблен? На что ты мысль драгоценную тратишь? Нет пользы в мечтаниях этих! Тот, с кем сражаешься ты, - богатырь! Его зубы - драконы, лик его львиный, глотка - ревущий поток, тело - жгучее пламя. Несокрушима сила его! Ты ж на песке победу рисуешь, будто дитя!

Крепко разгневался Уртасаран и промолвил сурово:

- Не позабыл ли, о жрец в одеянии длинном, что сам ты подвигнул войско мое на бесполезную битву? Сам внушил ты мне мысль выйти в поход против Южного Ветра!

- Был он угоден богам, - жрец так царю отвечает, - а теперь им угодно иное!

«Боги изменчивы, как будто жены!» - Уртасаран так подумал, а вслух произнес со злою усмешкой:

- Разум твой - северный ветер, дуновенье, приятное людям! Не поскупись, сообщи, что ж еще тебе боги шепнули? Если во граде моем всякий увечный и хворый на площади вправе возлечь и прохожих советы услышать, как исцелить язвы свои, верно, и я, государь и правитель, могу разузнать о богов совещаньях!

- Боги велят мне слово сказать господину Южному Ветру, - жрец отвечал неохотно и вышел из царской палатки.

Страх свой скрепив и наполнив отвагою сердце, руки простер Эсагилкиниуббиб к обиталищу Южного Ветра и возопил, воздух ночной сотрясая:

- О господин Южный Ветер! Боги вложили тебе беспокойное сердце, дали мощные крылья. Но если самый могучий и самый славный не сознает деяний своих, его Судьба пожирает - Судьба, что не знает различий! Или открой, дань какую наложишь ты на Ворота Богов, и отпусти ты нас с миром, - или стану просить я богов страшно тебя покарать, за наше отмстить поруганье. Ведомы мне злобные, черные, мрачные травы, рожденные ночью! Ими засеять я умолю твое ужасное ложе, дабы смешались мысли твои, помутился рассудок. Я соберу все сновиденья злые, как собирают части, чтоб целое стало единым, и нагоню их тебе, на твою на погибель, ежели тотчас ты волю свою не объявишь: чего тебе от нас надо, за что осадил ты нас гневом и злобой своею? Ответь: заклинаю, душою небес, душою земли, душою недр заклинаю!

Долго царили вокруг тишина и безмолвье. Песок блистал под луной, словно алмазы сокровищниц царских, словно почва тех стран баснословных, где белые перья порою студеной в воздухе веют, на землю белым покровом ложатся и начинают блистать, ослепляя глаза человека… Видит Эсагилкиниуббиб: над краем пустыни, где храм Ветра менял свои очертанья, мелькнуло лицо великана. Оно остротою подобно ножу, что взрезает пространства, как режут барана для жертвы! Луч его взгляда сквозь стрелы ресниц начал к жрецу подбираться.

- Ужаса луч! - раздались восклицанья. - Луч смерти!

Света полоска на выбритый череп Эсагилкиниуббиба легла, словно лаская. Пот покатился с чела. Содрогнулось, как у болотной рыси при виде охотника, сердце его и застыло…

Луч задрожал и погас, и снова потряс темноту вопль жреца:

- Южный Ветер изрек, что из града Ворота Богов желает жену себе выбрать! Такой он назначил нам выкуп.

В граде Ворота. Богов чудный храм существует от века. Весь окаймлен садами висячими он, террасы уступами храм подпирают. На тех на террасах девы лучших семейств достославного града служат богине Иштар. Любой чужеземец, города гость, может за плату похоть свою утолить. Странен обычай, по свято блюдут его девы. Замуж, пожалуй, не выйти дочери знатного рода, коли единожды в жизни она не возляжет за деньги. Не станем судить сей обряд: мудрец не напрасно обычай - царю меж людей уподобил!

В храме самом служат жрицы званьем повыше. Их называют женами бога. Да, уверяют, Эллиль ночью во храм гот нисходит. Так говорят… Что же на деле бывает, знают лишь боги на небе.

Этих божественных дев, искушенных в утехах любовных, этих священных блудниц, с поцелуями звезд на груди, и привезли по приказу царя и жреца наставленью спешно, стремительно и неотложно прямо в пустыню, к горам, где обитал Южный Ветер. За лошадьми верховыми, что везли родовитых красавиц, шел караван. Одежды, и сласти, и драгоценности, золото, утварь, шелка дорогие, перья, заморские вина, масла, благовония - все, что приданым зовется, он быстро доставил. Также служанок, рабынь, музыкантов, рабов и певиц… Кто в дом жену принимает, тот принимает заботы, будь это смертный - иль сам господин Южный Ветер!

Стали красавицы в ряд, перед храмом того, кто супругом отныне им будет: Банат-Инин, Геменлила, Белилита, Асат-Дигла… Венки, короны, повязки, заколки, подвески, ожерелья, браслеты тихо и нежно звенят, словно бы ветер летает между цветов с лепестками из меди узорной. О, как прельстительны девы-блудницы! Красотою славны и полны сладострастья, отраду сулят их движенья и взоры. Мертвого с ложа покоя в свои объятья заманят! Где устоять распаленному Южному Ветру. Примет, примет прелестниц в объятья этот неистовый муж быстрокрылый!

И вдруг… вновь стеною, лавиной, волною пошел на людей ураган. Словно бы он недоволен невестами, коих ему предложили! Как оскорбителен этот ответ, как невежлив! Чудится, демоны, малые или большие, как острые стрелы, во мраке летят! Будто веревки, которыми боги планету к небесам прикрепили, вот-вот порвутся, так сильно их раскачал Южный Ветер, колышки вырвать грозя, Млечный Путь заметая.

Бедные девы рыдают так громко, что заглушают свист ветра. Словно кудель, он власы раздирает, глумясь, срывает одежды, будто ищет изъяны в нагих…

Эсагилкиниуббиб тут упал на колени, руки отчаянно он простирает в пустыню:

- О господин Южный Ветер, владыка небес! Драконом могучим назвать тебя я бы решился. Словно моря, твои беспредельны покои. Ты прочитать можешь символы звезд. Каждый твой вихрь - совершенство, оно заставляет умолкнуть жалких людишек из глины и пота. Тщетно терзаемся мы в размышленьях: какой жены тебе нужно, если отвергнул ты этих?! Или ты девственниц любишь? Дай только знать! Или старух? Или пери из сказок персидских ты хочешь? Может быть, молодую ослицу?! Или Уртасарана любимую дочь? Отрока нежного?! Иль из Египта велишь жену фараона доставить? Воли твоей не понять, не распутать желаний твоих прихотливых. Новый дай знак: кто тебе благоугоден на ложе твоем?…

И тишина воцарилась. Курился песок в тонком белом луче, что снова послал Южный Ветер. Ужаса луч… Но - вниманье! Куда направляется он?

О, посмотрите! Луч миновал равнодушно блудниц именитых… Словно с насмешкой, ощупал приданое их… Пошарил между рабынь и служанок притихших… И внезапно - Великое Небо! Великие Недра! - внезапно расширился и засветил во всю мочь, словно неведомый кто-то радостный возглас издал: «Нашел! Поглядите!»

Поглядели… Луч озарил, словно в брильянты оправил невзрачную беловолосую девку - рабыню служанки, что для священной блудницы Банат-Инин чистила таз золотой, где прелестнице ножки ее обмывали от пыли.

Рабыня служанки… Рабыня - избранница Южного Ветра!

Воины, девы, рабы, царь и жрец ее вмиг окружили, взоров не сводят с нее изумленных, пряча усмешки при этом.

Ну и невеста! Ну и красавица! Если б нарочно искали похуже, трудно было б такую сыскать на земле!

Слишком уж костью крепка - к тяжелой работе привычна. Слишком худа - вволю не кормят рабов. Ростом под стать воину, мужу. Взгляд светлых глаз, как у совы, неподвижен и злобен. Косы - веревки из пакли. Загаром сожженные руки, а лицо - бледнее луны темной ночью. Уродка!

Ростом малы, и круглы, и волнующи пышностью стана, огненны взором, упруги бровями, черноволосы, смуглы дочери града Ворота Богов. Нет же, выбрал себе Южный Ветер!…

Словно бы молнией каждую деву пронзило - молнией зависти злобной. «Как! Не меня поманил бог на ложе свое, а рабыню?!» Пусть ее участь страшна, но завидна. Зависть тотчас же порочить и поносить вынуждает сей жребий:

- Наверно, лик Южного Ветра уродством подобен змее, что в кольцо между лоз виноградных свернулась. Пожалуй, жены муж достоин!

Эсагилкиниуббиб взглядом пресек эти речи и сладкоголосо промолвил:

- Имя свое мне открой, о светлейшая дева, что подобна величьем и статью богам, а ликом - звезде, украшающей солнца восходы!

- Нирбия, - буркнула глухо рабыня, взгляд недоверчивый в темные очи жреца устремляя.

Воины между собою шептались, от смеха давились:

- Может, он думал, что эта красотка мужчины от роду не знала и девство в приданое он получает? Известно, однако: сей драгоценный жемчуг не раз был просверлен!

Нирбия смотрит затравленным взором, а жрец напевает ей медоточиво:

- На «табличках судеб» у Эллиля жребий твой обозначен прекрасный - ты будешь возлюбленной Южного Ветра. Пред ним ты одежды свои распахни без стесненья! Избрана - ты. Следуй в храм жениха, о невеста!…

- Ежели я соглашусь, пусть пожрут меня псы! - завизжала невеста. - Взгляд его смерть! Мне не надобно мужа такого! Ты бы еще предложил мне к Ламашту - львиноголовой богине, что из преисподней болезни наводит, - поступить в услуженье!

Эсагилкиниуббиб ушам своим не поверил и головою тряхнул, чтоб прогнать наважденье.

- Ты… грязь под ногами! Мутная лужа! Все прегрешенья и скверны твои мне известны, подстилка для воинов храбрых! Что бережешь, какую ты честь охраняешь? В кои-то веки боги тебе снисхождение и очищенье даруют, а ты ерепенишься, девка? Не пойдешь - тебе колодки для рук и колодки на шею наденут, одежды с тебя совлекут, изольют в твое лоно кипящей смолы - и земля содрогнется от воплей твоих покаянных, да будет уж поздно!

Нирбия даже зажмурила очи, а потом расцарапала косы ногтями, словно острой гребенкой, и завизжала пронзительней в тысячу раз:

- О злой демон Лабасу! Колючка ты в водах вонючих и мутных! Я плюю на тебя - пусть сейчас же слюна ядовитою станет, пусть прожжет, уязвит и ужалит тебя, словно змея!

Храбр был Эсагилкиниуббиб, но прикрыл он руками лицо, от магии слов и яда плевков защищаясь. На помощь ему подступили, однако, священные шлюхи: Банат-Инин, Геменлила, Белилита, Асат-Дигла, открыли розы-уста:

- Ах ты, сандалия, жмущая ногу! Коль не исполнишь желания Южного Ветра, пусть никогда не устроишь себе ты дома на радость! Пусть не одарят за ласку твою, а отымут последние бусы, и платье порвут от груди до подола! Пусть не в постели, а под заборами и у порогов, на перекрестках дорог тебя всякий прохожий валяет!

Нирбия рот раздирает в рыданьях, тело царапает, рубище рвет, задыхаясь от злобы и страха:

- Нет! Не хочу, не хочу, не хочу, не пойду!

Уртасаран, позабыв о величье и сане, приблизился к девке, светлую, царскую руку ей возложил на жесткие кудлы:

- Любодеица, землю мою ты спаси от погибели страшной! В память я повелю изваять кумир твой, каких не бывало от века. В полный рост будешь явлена ты на подножье из камня. Власы из лазури и алебастровый лик, из золота тело будут воспеты в сказаньях и песнях!

Словно порей-лук, растрепаны Нирбии косы, голос медью звенит, ужасная ругань венчает царя:

- В щелях дворца твоего пусть поселятся совы пустыни! Я рабыня во граде твоем, дочь я рабыни, я не знаю страны своей северной, дальней - и не хочу умирать за Ворота Богов, чьи воины нас увлекли в эти жаркие страны! А грязный позор мой - цена одной жалкой лепешки, что мать удержала когда-то от смерти голодной… Тебе ли меня соблазнять золоченым кумиром за гибель мою, вечно сытый, роскошно одетый властитель над жизнью и смертью? Я под стопою твоей подобна песчинке, но не дождешься, что побреду я покорно, словно овца на закланье, к этому чудищу в жены. Пусть я блудница, однако пока что сама я мужчинам давала согласье, сама выбирала, с кем пойду на часок или на ночь!

Царь отшатнулся и меч обнажил свой во гневе, но жрец опустил разъяренные очи и, усмиряя себя и других, произнес, как бы плача:

- Кто, о прекрасная Нирбия, из нас рожден был навечно? Боги - бессмертны, а человечьи дни сочтены и недолги. Все вздохи, стенания, жалобы, слезы уносятся ветром бесследно. Но каждому все-таки свой срок назначен, и горе, коль он преждевременно прерван! Если ты не даруешь согласия Южному Ветру, из глубин преисподней поднимет он мертвых, чтобы живых пожирали они. Знаешь ведь силу его ты и ярость! Дети и матери - все будут кровью залиты… Проклято, Нирбия, станет тогда твое имя, коль ты могла всех спасти, да вот не захотела…

Нирбия от его слов содрогнулась, примолкла. Скорбью затмилось лицо…

- Слышала я от старух, будто прежде, еще до того, как боги лепили людей и пускали на землю, люди росли под землей, как трава, не зная печали. О боги страны моей дальней! О Шамаш могучий! Молю, превратите меня в траву полевую! И зацеплюсь я корнями за землю, оплетусь вокруг камня, чтоб не сорвал меня вихрь. Если же выдернет буря меня, то на волю ее я покорно отдамся - вдруг меня с юга на север она унесет, туда, где небо просторней и выше, где солнце не жжет, а ласкает, где родина предков моих, где иные названия сущность имеет людей и природы явленья… Но не судьба мне, я вижу, и в землю врастать, и летать в поднебесье. Никогда я не видела счастья и не имела Ламассу *!

Идущему дальним путем стала Нирбия ликом подобна, и понял Эсагилкиниуббиб: согласна рабыня! Получит свое Южный Ветер!

Тотчас статуэтку Иштар средь песков девы установили. В курильницах жгли кипарис благовонный, пиво в жертву богине излили и трижды свершили поднятие рук, воспевая:

- Как хорошо молиться тебе, какое благо тебя увидеть! Воля твоя, будто светоч, над нами. Помилуй всех нас, Иштар, долей ты надели и нашу сестру, что к Южному Ветру уходит. Укажи ей дорогу и одари благодатью. Она влачила твое ярмо, о богиня, верно служила тебе - пусть же отдых заслужит в объятьях законного мужа, во здравии плоти, веселии сердца. Продли ее дни и жизни прибавь. Пусть небеса твою щедрость восхвалят. Благословенна богами Вселенной будь, о Иштар, - и нам сердца успокой!

И начался обряд облаченья невесты в одежды, достойные тела. Силы ее подкрепили пьянящей сикерой, всю умастили елеем и кипарисовым маслом. Краска легла на усталые веки, золотые сандалии облекли ее ноги. Лента налобная ей чело украшает, ожерелье лазурное шею ласкает. Подвеска украсила грудь, запястья обвили руки. Стала нарядной она, словно юная дева, но чудилось всем, будто смерть уже исказила черты ее лика…

В жалобах сердца она плакать просила равнину, болото и реку:

- Если бы матушка вдруг живой оказалась, она голосила б по мне, и мне пропадать было б легче…

- Смотрите, уходит, Нирбия нынче уходит от нас, - хором девы запели. - Покинула землю, покинула небо, подруг и мужчин - от всех сегодня уходит она в храм Южного Ветра…

…День догорал. Скоро Иштар * в небесах лик свой явит. Нирбия к храму приблизилась, белого света не видя. Демоны злые ее одолели, призраки душу томят. Это страх… Никому не известны пути из Страны без возврата, гостя назад не отпустит ее владыка Иркалла…

Близится вход в царство мертвых - в храм Южного Ветра. Быть может, с небес храм спустился, великие боги его создавали?… Блеск его облаков достигает. Но нет у входа крылатых быков Ламассу и Шеду - страшно войти в эти степы, жутко под сводом его оказаться без покровительства духов добра и согласья! Верно, иные здесь обитают созданья; те, что не ведают жажды, есть никогда не хотят, жен не ласкают, детей не плодят - демоны смерти! Ох, ящеркой бы проскользнуть меж ворот! Или сыскать колодец, подземный источник, чтобы в реку Океан уходил, - к водам его прикоснуться, рыбкой уплыть от сетей, что Нирбию здесь ожидают.

Напрасны мечты! Эллиль уготовил людям судьбину печали с тех пор, как названия дал всему в мире, и никогда не щадит человека!

Дорога темна впереди. Солнце последний свой луч уронило и отвернуло от Нирбии лик. Что же делать?… Смириться. Всесильны законы Страны без возврата.

«Если захочешь уйти из подземного мира, нужно, чтоб умер кто-то другой за тебя, как за Иштар - Думузи **. Никто другой за меня не умрет… Ну что же! Свершенья судьбы отдалять я не стану. Бог мой со мною пусть справа пребудет, а слева пребудет богиня моя!»

Чудится Нирбии - руки в молитве кто-то сложил; таковы очертания сделались храма… С духом собравшись, под своды вступила она. Мало что видно в густой темноте. Затаилась во мраке, слушает голос его. Снова пошла… Вдруг будто чье-то дыханье коснулось, лаская, лица - и стало светло и просторно глазам.

Словно в лесу из каменьев бесценных Нирбия бродит, касаясь стволов из граната и яшмы. Измарагд листьями ей что-то шепчет. Лазурит, сердолик расцветают, радуя взор. Все спокойно. И мет никого, кто желал бы, тело ее истерзав, душу отнять и похитить навеки.

Нирбия ждет, озираясь, уже забывая о страхе. Бескрайни покои и ложе роскошно под сводами из халцедона. Она возлегла… Кто взойдет вслед за нею на ложе?

- Он выбрал из многих меня… Почему? Я не знаю. Быть может, ему показались прекрасными светлые косы? Быть может, в синих глазах разглядел он небес отраженье, как в тихой реке, - и пленился? Всегда уродкой, что дешево стоит, себя я считала, малую плату просила с мужчин, красотой не кичась. Отчего ж Ветер Южный лишь меня захотел среди прочих? Может быть, он один толк в женской красе понимает, а не люди, кои дурнушкой меня называли? Как завистливо девы-блудницы очами сверкали! Волю им дан - растерзали б на части.

А вдруг я красива, только не знала об этом? Сравнима ли с яблоней в белом цветенье? С облаком в небе? Звездой на заре? Стоном струны, что поет о томленье любовном?…

А каков он - избравший меня среди многих? Он - порождение неба, пустыни или моря? Взоры вздымает он - горы колеблет, их взглядом пронзает, огненноокий владыка! Наверно, буре лицом он подобен… А буря бывает страшна - и прекрасна. Быть может, прекрасен и он? Ураган - его голос, уста его - пламя, дыхание - смерть, а каковы поцелуи его и объятья? Крепки, будто камни с небес? Наверно, не знает покоя в любви ни днем он, ни ночью? Бесконечны ласки его, будто смерть - или жизнь? В его поцелуях я выпью воду жизни безбрежной и вечной… О, достоин возлюбленный мой венцов из сапфира и аравийского злата, ожерелий, браслетов жемчужных!

Но… что ж ты молчишь, господин мой, что медлишь? Излей в мое сердце любви молоко! Как сладостно мне, что ищущий взор ты ко мне обратил, лишь для тебя обнажила я бедра и душу… Скорее приди! Лунный свет и солнечный жар источи в мое лоно! Я обниму тебя, милый, как никогда никого я обнять не могла бы. Колются руки, колени и груди, когда нелюбимого гостя к себе прижимаешь покорно. Тает тело мое, словно масло, тебя вожделея!

Где ты? Как же привлечь тебя, зачаровать, заманить на это высокое ложе? Как отыскать быстрокрылое слово, что сердце пронзит стрелой-тростником и любовью? Где ты, о ком мечтала я в снах, обливая слезами постель, где храпел посетитель случайный?

Ты не идешь… Видно, я возжелала, чего не бывало от века, с той поры, как солнце взглянуло на землю впервые. Любодеица, девка, блудница - вдруг возмечтала о счастье! Ох, ну зачем же вознес ты меня на вершину души - и безжалостно в пропасть столкнул? Нет, тосковать, слезы лить - моя доля. Он, мой любимый, получше ко мне пригляделся - и понял: такая его недостойна…

Слезы, рыданья, стяните петлею мне горло! Мгла, затяни поскорее роскошные эти покои, где не дождаться мне счастья! Смерть, человека удел, поспеши, ляг со мною на ложе печали…

Долго Нирбию слезы томили, пока не повергли в сон тяжкий. Сон - а во сне сновиденья…

- Ну довольна? Наигралась?

- …

- Чего молчишь? Пожалуйста, что хотела - получила, насколько это возможно во сне. Эпоху, страну, религию, предрассудки, войну, жертвоприношение, мифологию - «Сновидец» четко сработал.

- Это совсем не то. Я же не думала, что она такая бесстыжая.

- Она?! Господи, да в чем тут бесстыдство?

- Конечно, конечно, тебе ведь приятно, что эта особа тут разлеглась пред тобою! Если б она тебя увидала, пожалуй, решила, что ты и есть господин Южный Ветер!

- Знакомый ритм, а? Стихосон и на тебя произвел впечатление? И вдобавок ревнуешь? Ну, милая, ревновать ко сну, да еще который ты сама вынудила смотреть…

- Да, я. А «ужаса луч», изменчивость очертаний храма - это уж твое изобретение. Не можешь без техники! И, между прочим, жену для Южного Ветра выбрал ты, именно вот эту, вот ее! Мне-то было все равно, какая придет сюда. А она тебе понравилась, не отрицай!

- Ну… Как сказать… Просто она совсем другая, чем эти черноокие красотки, очень выделялась из всех, хотя там, значит, ее не считали красивой. И еще мне показалось, что она похожа на тебя. Ты присмотрись.

- Спасибо, ничего себе комплимент!

- Ну уймись, хватит злиться. Лучше подумай, как теперь быть с нею.

- А что такое?

- Ты видела - она ведь плакала, пока не уснула.

- Господи, женские слезы!… Нашел, на что обращать внимание! У всех у нас слезки на колесках, голову наклонишь - катятся.

- Да? Спасибо за информацию, я учту. И все-таки… Нам остались какие-то минуты до пробуждения. И вот она откроет глаза и увидит, что ничего нет: ни каменного сада, ни храма, ни надежды - и она больше не избранница Южного Ветра, а просто…

- Да ты что? Это же сон! Сон, нереальность, конструкция подкорки, выдумка! Ты жалеешь бесплотный призрак: голограмма и то более реальна, чем Нирбия. Мы проснемся - и все это исчезнет, и она в том числе. Вся ее память, страдания, поступки вызваны к жизни нами… ну хорошо, мною. Нет мысли о ней - нет ее. Меня интересовала женщина, обманутая в лучших своих ожиданиях. Теперь все ясно - можно просыпаться.

- Слушай, ведь я никогда не знаю, чего от тебя ждать. Иногда ты бываешь просто жестокой. Я понимаю, что вся эта история тебе пригодится, ты ее напишешь… и никто не узнает, что ты увидела это во сне, что ты не просто выдумала Нирбию и Южный Ветер, а как бы вызвала к жизни… заставила дышать, плакать, надеяться, а теперь исследуешь. Тебе никогда не казалось, будто ты в живом ковыряешься, будто твоим фантазиям больно, пока ты ими тешишься?

- Друг мой, ты что? Не волнуйся, ради бога, а то еще проснешься прежде меня! Знаешь ведь, если в коллективном сновидении партнеры просыпаются в разное время, «Сновидец» может выйти из строя. А ремонт влетит в копеечку - ой-ой!

- «Сновидец» этот! Раньше сходили с ума по телевизорам, потом по видеомагнитофонам, потом по индвидам, теперь тратят бешеные деньги на «Сновидцы». Театры себе по ночам устраивают! Сколько нам еще спать осталось?

- Девятнадцать минут тридцать секунд.

- Все, хватит с меня. Хватит. Давай-ка просыпаться. И никогда не бери меня больше в свои сны, поняла? Прошу тебя. Уж постарайся конструировать их без моего участия.

- Ну хорошо, пожалуйста, если ты так… Сейчас, сейчас начнем просыпаться. Погоди-ка, взгляну еще раз на нее. Я и не задумывалась раньше! Вот она, вот храм Южного Ветра, там, дальше, пустыня, войско Уртасарана, безумный жрец, город Ворота Богов… Целый мир, который исчезнет, едва мы откроем глаза! Он казался реальным, живым… А сколько этих миров мною уже рождено - и убито? А если ты прав? Если они остаются? Если мечутся где-то планеты, и звезды, и судьбы, и люди, что я создала - и забыла? И Нирбия встанет живая с песка и тогда… что случится? Может быть, мы - мы исчезнем, как сон мимолетный и дикий, что Нирбии снился? Может быть, мы - дети дремоты ее?…

- Так. Теперь ты об этом же! Хватит, говорю, фантазий! Готова? Даю «Сновидцу» сигнал о досрочном пробуждении.

Развеялся сон. Тяжелые, влажные веки Нирбия вновь подняла, огляделась… Что ж видит?! Нет ничего ни пред ней, ни вокруг, ни над нею! Куполом - небо ночное в сиянии звезд, а вместо роскошного ложа - пустыни песок безучастный. И не звенит измарагдовый лист, не цветут сердолики.

О боги, вы, что даруете сны человеку! Жестоки бывают чудачества ваши! Как же умеете вы душу в руки принять - и тут же отбросить, будто ребенок - игрушку… Чьи это игры, чьи шалости и чьи забавы Нирбию ввергли в пустыню, лишили надежды на счастье, мечту отобрали? Чьи снились ей голоса? О чем говорили они меж собою?

- Сон, только сон! Во сне целовать я хотела светлые губы, во сне ожидала любви. О скорее, скорее отсюда, из царства обмана!

Скорее отсюда?… Где-то за стенами ночи Уртасарана полки весть о женитьбе Южного Ветра в город несут. Весть о покое и мире… И спокойно люди уснут - за месяцев много впервые, на Нирбию слепо надеясь. И вдруг появиться в Воротах Богов? Не избранницей бога - блудницей, которую выгнал сожитель? Венец новобрачной совлечь и к ногам Эсагилкиниуббиба кинуть? Дать себя растоптать, вновь низвергнуть во блуд, прозябать без любви? Не-ет… Не валяться в грязи придорожной - взлететь, даже если придется разбиться!

Скоро утро. О Иштар, госпожа и хозяйка восхода! Путь укажи мне к тому, чья глава, как у тура, гордо подъята, кто выбрал меня… Где бы он ни был, я дойду до него по песку или камню, по реке иль болоту. Даже если над пропастью будет висеть мост из гадов ползучих, я этот мост перейду, чтоб достигнуть… Нет, милый, лёт свой тебе не надо смирять! Пусть хранит тебя бог и вперед увлекает. Я понесу свою душу птицей вослед за тобой. Вихрем косы свои до небес подниму - и ветер тебе подарю, если крылья устанут. Как бы далек ни был путь, я с него не сойду, пока мечется сердце. А умру, тень моя за тобою потянется следом. Иссушит солнцем ее - будет реять в воздухе нежность. Мимолетной прохладой усталый твой лоб осенит и напомнит о том, чего никогда не бывало… Лети! Я иду за тобою.

Шамаш с небес пылающим взором взирал на пустыню. Цепочка мелких следов за горизонт протянулась. Дымился под ветром песок - и скрывал их навеки.