Карточный домик Путина

Марионетки и кукловоды

Главная проблема российской политики состоит в том, чтобы найти в ней смысл.

Нет, на поверхности все хорошо. Есть правительство, оппозиция, либералы, националисты. Даже коммунисты, вроде бы, есть. Хотя вроде бы и нет — ведь они же официально объявили себя социал-патриотами. А Ленин же социал-патриотов считал врагами большевизма.

Правда, у нас социал-патриотами числятся политики из «Родины». Но их уже записали в фашисты. Сами они, особенно, когда ездят в турпоездки на Запад, хотят быть социал-демократами. А фашистами — самую капельку — у себя дома. Теперь, когда «Родина» сменила руководство, все окончательно запуталось. Если все зло было связано с одним Дмитрием Рогозиным, то его смещение с поста партийного лидера равнозначно исчезновению фашистской опасности. Но смена лидера не привела ни к малейшим изменениям в программе и идеологии. Что же получается? То ли фашистом был один Рогозин, то ли были и другие фашисты, но после ухода Рогозина они как-то сразу перестали считаться таковыми?

Впрочем, как быть с «Родиной» еще, видимо, не решили. Важные кремлевские дяди должны хорошенько подумать. Это им домашнее задание на майские праздники.

Чем больше пытаешься уловить смысл, тем больше он ускользает. Оппозиция согласовывает свои действия с президентской администрацией, и не слишком сильно скрывает это. Представители администрации президента одновременно управляют и сторонниками и противниками существующего режима.

В этом, конечно, суть управляемой демократии. Но в чем смысл самого управления?

Наиболее точный образ происходящего — театр марионеток, только не настоящий, а сказочный, тот самый, из «Золотого ключика», где куклы вдобавок ко всему еще и живые. У них складываются какие-то странные отношения с кукловодами и между собой, и самое заветное желание любой марионетки состоит в том, чтобы сорваться с веревочки — только что потом она будет делать?

Самое интересное, что кукловодов сразу несколько и пытаются играть они каждый свой собственный спектакль, стравливая кукол, отталкивая друг друга со сцены и путаясь в ролях.

Строго говоря, принято считать, что основных кукловодов два, и оба работают в президентской администрации. Владислав Сурков выступает мастером тонкой политической манипуляции, изящных комбинаций, выстраивает сложную систему сдержек и противовесов, в результате работы которой должен совершенно легитимно, но с запрограммированным результатом победить заранее подобранный кандидат. Неизвестно только, кто это будет.

Игорь Сечин — художник иного направления. Он, скорее, работает в жанре «хоррор». Дестабилизация и непредсказуемость должны стать фоном политической драмы, в последнем действии которой реальная власть и влияние окажутся в руках силовых структур. Непонятно только, что силовые структуры будут с этой властью делать?

Главный герой — президент Путин — он же декорация, на фоне которой все это происходит. Самостоятельной роли ни в одном сценарии он не играет, но без него спектакля не будет. Зрителям обещали его участие — и никого не обманывают.

Увы, от дефицита смысла страдают не только зрители, но и кукловоды политического театра. Что принесет нам победа той или иной стороны? Чем один из разыгрываемых сценариев лучше другого?

Соперники, разумеется, отличаются друг от друга. У всех свои специфические интересы, обязательства, предпочтения. За каждой политической комбинацией — определенный расклад. Но у всех них есть что-то общее: по большому счету они все заинтересованы в том, чтобы общественное устройство оставалось неизменным. Оно устраивает всех участников спектакля. Оно не нравится только зрителям.

Система, сложившаяся в середине 1990-х годов, идеально приспособлена для удобства бюрократов и собственников. Беда в том, что, порой, они доставляют известные неудобства друг другу. Возникают частные проблемы и локальные конфликты. Именно в их разрешении состоит смысл политического процесса, совершенно недоступный и не интересный ни для кого из нас. Ибо это не наши интересы. Победа одной из сторон ничего не может нам дать. Единственное, что затрагивает нас, — это побочные эффекты борьбы. Много ли побьют посуды при выяснении отношений? Много ли поломают мебели? Не полетит ли со сцены в голову зрителя какой-то тяжелый предмет? Надо быть внимательным!

Мы обречены смотреть представление, хотим мы или нет. Плату за вход с нас собирают принудительно. И бежать некуда, ибо в соседнем театре примерно такое же представление.

Иногда нас даже принуждают в спектакле участвовать. От нас непременно требуются рейтинги и голосования, аплодисменты и восторженные возгласы. Время от времени нас обязывают выступить в качестве хора.

Многие уже не могут смотреть на все это. Они отворачиваются и засыпают. Некоторых тошнит. Кое-кто пробирается на сцену— и его тут же приспосабливают на роль куклы.

Рано или поздно, конечно, зрителям все это осточертеет настолько, что они вырвутся на сцену и все здесь разнесут.

2006 г.

Игры идиотов

Несколько лет назад мне довелось разговориться о политике с отставным генералом. Мой собеседник вполне ожидаемо начал с рассуждений об «агентах влияниях» и врагах России, засевших на высших уровнях власти, но затем сказал нечто куда более интересное. «Руководство страны, — рассуждал он вслух, — состоит из двух группировок. Одна из них — агенты Запада и враги нашей страны. Зато вторая — истинные патриоты Отечества. Правда, — добавил он немного помолчав, — последние по большей части идиоты».

Эта формула периодически приходит мне на ум, когда я слышу об очередном патриотическом начинании нашего начальства. Казалось бы, поборники национальных интересов пытаются компенсировать последствия разрушительных реформ либералов-«западников», но на практике каждый раз почему-то так получаются, что их инициативы лишь усугубляют эти последствия.

Либералы сокращают часы, отведенные на занятия научными дисциплинами в школе, отменяют астрономию, сводят к минимуму бесплатное преподавание русской литературы.

Зато патриотическая общественность добивается внедрения в школьную программу патриотического воспитания, религиозного обучения (а некоторые даже требуют введения в программу учебников по креационизму, заменяющих научную биологию). Причем всё это непременно в рамках того же стандарта и расписания, иными словами, не в дополнение к программе, а за счет ещё большего сокращения естественнонаучных и гуманитарных знаний.

Либеральная экономическая политика создает в стране растущую безработицу, а патриотическая общественность требует принять в Думе закон о тунеядстве, чтобы этих безработных ещё и штрафовать. И если уж речь зашла о возрождении отечественной культуры и национального духа, то единственным практическим действием оказывается госзаказ на съемки дорогих и пошлых псевдо-патриотических кинолент, изготовляемых по голливудским лекалам. Легко догадаться, что подобного рода продукция не поддерживает традицию отечественного кинематографа, а добивает её.

Однако во всем этом должна же быть хоть какая-то логика! И если уж вернуться к тезису о двух группах, из которых состоит власть, то невозможно же предположить, будто отбор ведется исключительно по умственным способностям. В конечном счете опыт показывает, что среди либералов-«западников» идиотов ничуть не меньше, чем среди патриотов-почвенников.

Причину сложившейся ситуации надо искать не в глупости одних и в коварстве других, а в своеобразном разделении труда, которое сложилось между группировками внутри правительства и правящей элиты.

Если совсем просто, то либералы взяли себе практические вопросы экономической, социальной и финансовой политики, а патриотам достались идеология, пропаганда и официальная культура. Условием сосуществования группировок является непосягательство на чужую сферу. Либеральным министрам, в сущности, всё равно, что творится в сфере идеологии. Хотя происходящее им и не слишком нравится, но эти процессы очень мало влияют на жизнь в их мире, где царят идеалы свободного рынка, а личные карьеры складываются вполне благополучно.

Напротив, патриотам последствия экономической политики либерального блока кажутся совершенно неутешительными, но на самом деле ни в хозяйственных вопросах, ни в социальных эти люди не разбираются, никакого самостоятельного видения у них нет, а потому на ум не приходит ничего иного, кроме различных мер по восстановлению «духовности», подрываемой рынком и культом денег. Поскольку же ни диктат рынка, ни культ «золотого тельца» никуда не деваются, являясь органичной частью проводимой политики, встроенной в систему, то компенсирующие меры не могут быть никакими иными, кроме как репрессивными или идеологически-декларативными, совершенно оторванными от практической жизни и запросов времени, диктуемых всё тем же либеральным рынком.

Тем не менее на определенных этапах сосуществование охранительного патриотизма с подрывным либерализмом в рамках одной правительственной коалиции удавалось не так уж плохо. Поскольку патриотическая риторика должна была прикрыть, а иногда и сдержать либеральную практику. Общество было запутано и сконфужено, но растерянные и дезориентированные люди куда менее опасны, чем сосредоточенно рассерженные.

Увы, патриотическая «ширма» для либералов была полезна и надежна лишь до тех пор, пока сами либералы держали себя в руках.

Российский неолиберализм путинского периода был умеренным и осторожным. Социальные права отбирали постепенно, реформы вводились поэтапно, коммерциализация медицины и образования была порционной. Ситуацию изменил кризис, который в нашей стране, как и в Западной Европе, воспринимается радикальным крылом либерального лагеря не как обострение проблем, порожденных их собственной политикой, а как уникальный шанс одним махом добить остатки социального государства, одновременно перераспределив в пользу крупного бизнеса накопленные за более благополучные годы государственные средства.

В то время как политика правительства становится всё более безответственной, охранительно-патриотическая пропаганда становится всё менее осмысленной. Логика патриотического дискурса требует непримиримого выступления против проводимой политики, но это в свою очередь означает дестабилизацию государства, что тоже находится в прямом противоречии с установками официального патриотизма. В итоге дискурс из охранительного превращается в шизофренический, когда каждое второе утверждение противоречит либо другим лозунгам, либо самому себе.

Разумеется, можно защищать принцип «государственности», находясь в противостоянии с реально существующим государством. Но для этого как минимум надо иметь смелость сказать, что нынешняя власть принципиально антипатриотична. Иными словами, перейти в оппозицию. Но, увы, подобное решение для патриотов-охранителей невозможно. И вовсе не потому, что они так уж зависимы от государственного финансирования. Просто они эмоционально не могут представить себя иначе, чем при каком-то начальстве.

В результате мы получаем не только стремительно падающую эффективность официальной пропаганды, но и элементарный отрыв пропагандистских инициатив от реальности. Вообще-то любая пропагандистская акция должна преследовать достижение какой-то практической цели в реальном мире. В противном случае она не только бесполезна, но и вредна. Однако, увы, в современной России ни за одной подобной инициативой невозможно обнаружить никакой практической задачи, кроме привлечения внимания к самим депутатам, журналистам, деятелям кино и прочей публике, взявшейся представлять национальную культуру и идеологию. Ну, и разумеется, освоение финансовых потоков. Куда же без этого.

В древнегреческих полисах, как известно, идиотами называли людей, чуждых общественным интересам. И деятелей отечественной медийно-пропагандистской индустрии вполне можно назвать идиотами именно в этом, исконном смысле слова.

Они не ставят перед собой реальных и практических задач. Они не поддерживают какую-то определенную стратегию, не разъясняют её народу, поскольку никакой стратегии всё равно нет. Они просто воспроизводят сами себя, при этом неуклонно деградируя.

На фоне стремительного саморазрушения пропагандистской машины встает, однако, вопрос: а как же запредельный рейтинг нашего национального лидера? Откуда берутся пресловутые 80% народного одобрения? Очень соблазнительно, конечно, сказать, будто все рейтинги сфальсифицированы подкупленными социологами, но это совершенно не так. Рейтинги абсолютно реальны. И нет никакой причины думать, будто они в ближайшее время упадут. Просто отражают они совершенно иное явление, не имеющее никакого отношения к экономике или политике.

Просто 80% населения России знают, что президент Путин — это такая же объективная, неизменная и ни от чего не зависящая реальность нашей страны, как наличие на её территории Уральских гор, климатические особенности различных регионов, чернозем на Юге или тундра на Севере. Он просто есть. И если нас устраивает жизнь в России (не то, как она устроена, а именно сам факт проживания в данной местности), нас по определению должен устраивать и Путин как некая естественная часть пейзажа. До тех пор, пока будет существовать Российская Федерация, хоть бы и 10 тысяч лет, президентом её будет всегда Путин и только Путин. Это не человек, а символ, вроде государственного флага или герба. Причем он лучше, чем герб и флаг, потому что живой и разговаривает.

Единственная проблема, связанная с таким замечательным положением дел, состоит в том, что оно ни на что не влияет. Разрушение институтов, на которых держится государство и общество, увы, происходит — медленно, но неуклонно. И если распад этот под влиянием кризиса ускорится, то рейтинг президента вряд ли будет кого-то интересовать. Включая и самого президента.

2015 г.

Любовь к трём Ротенбергам

Имена Аркадия, Бориса и Игоря Ротенбергов в конце эпохи правления Владимира Путина приобретают почти такое же символическое звучание, как имена Бориса Березовского и Владимира Гусинского в конце эпохи Бориса Ельцина. Разница состоит в том, что Гусинский и Березовский постоянно грызлись и что-то со скандалом делили, создавая у интеллигентной публики иллюзию демократии, тогда как два поколения Ротенбергов являют собой воплощение семейной идиллии, тем самым подтверждая поворот страны к традиционным патриархальным ценностям.

Разумеется, дело не в одной отдельно взятой семье, даже если эта семья забирает себе все крупнейшие бизнес-проекты, финансируемые государством. И даже не в том, что при нехватке государственных средств создается специальная система поборов с водителей грузовиков (система «Платон») для того, чтобы подкормить самого младшего из Ротенбергов, Игоря. На самом деле успехи этой семьи воплощают структурный упадок экономики и являются его непосредственным следствием.

В начале 2000-х годов, когда Путин и его окружение декларировали «равноудаленность» по отношению к доминирующим группировкам большого бизнеса, происходил постепенный переход российского капитализма от олигархической к корпоративной модели.

Личный интерес конкретных «успешных предпринимателей», отличившихся в разграблении общественной собственности и завязавших нужные связи в администрации, уже не играл решающей роли при принятии политических и экономических решений. На смену личностям шли институты, корпорации с полноценным аппаратом управления, инвестиционными стратегиями, иерархией и правилами. Новый капитализм оказывался куда менее колоритным и обезличенным, зато более организованным и рациональным.

Увы, конец путинской эпохи демонстрирует, что организационные достижения российского капитализма утрачиваются точно так же, как исчезает на глазах потребительское благополучие, достигнутое за годы высоких цен на нефть. Зависимая сырьевая экономика в условиях кризиса оказалась не в состоянии поддерживать тот уровень структурного и организационного развития, которого она, казалось бы, добилась к 2007 году. Логика корпоративного развития уступает личному интересу, правящий класс вновь распадается на соперничающие кланы и семьи. Либеральные интеллигенты воспринимают происходящее как проявление коррупции. В действительности же перед нами закономерная деградация российского капитализма, возвращающегося к исходной олигархической модели.

Ни разрабатывать, ни реализовывать какие-либо серьезные стратегии отечественный капитал оказался не в состоянии. Полностью зависящий от внешнего рынка и от продажи сырья за рубеж, он не только не сумел модернизировать страну (даже в своих собственных интересах), но не смог и консолидировать собственное господство. Как только поток нефтедолларов прекратился, всё стало разваливаться.

При таком положении дел совершенно естественно, что именно личные связи и взаимное доверие становятся важнейшим фактором консолидации. Мы ругаем Путина и его окружение, но разве они не ведут себя точно так же, как и всё остальное российское общество? Опросы показывают, что большинство россиян не доверяет государственным и общественным институтам. Люди доверяют только своей семье и кругу ближайших друзей. И если мы поступаем таким образом, то почему мы ждем, чтобы президент Путин вел себя иначе? Путин с юности знает Ротенбергов и доверяет им, а Ротенберги знают Путина и доверяют ему. А тот факт, что трое Ротенбергов связаны семейными узами, лишь дополняет картину. Доверие, как известно, важнейший рыночный фактор.

Общество, как всегда, получает именно такую власть, какую заслуживает.

Можно, конечно, в очередной раз посетовать, что «не повезло с народом». Однако с течением времени именно подобная логика совпадения оборачивается неминуемым противоречием. Чем больше взаимной любви среди власть имущих, тем меньше любви и доверия к ним со стороны всех остальных.

Либеральная оппозиция подобными нравами возмущена. С её точки зрения неправильно, что все лакомые куски остаются одному бизнес-клану, тогда как иные остаются обделенными. Власть пытается распилить оставшиеся в стране ресурсы по любви, а оппозиция призывает пилить по справедливости. С тендерами, гласными процедурами и прозрачной отчетностью. Воплощением этой справедливости и «цивилизованности» является другой друг Владимира Путина — бывший министр финансов Алексей Кудрин. Сам факт, что общественные ресурсы перераспределяются между бизнес-группами, уже доказавшими свою неспособность развивать страну, под вопрос не ставится.

И дело даже не в том, что другие достойные семьи на этом фоне начинают чувствовать себя обделенными, и их тоже придется чем-то за наш счет удовлетворить, а в том, что ресурсов на всех уже не хватит. В условиях ограниченных ресурсов для развития (включая и критическую нехватку времени) единственной эффективной стратегией является концентрация средств в руках государства, выступающего локомотивом развития.

Либеральные экономисты, услышав эту банальную, в сущности, истину, начинают отчаянно возмущаться, ссылаясь на коррумпированность и клановость нынешней власти. Они правы, но в том-то и дело, что нынешняя коррумпированная власть ничего забирать у олигархии и не собирается, она вообще не может уже управлять. Она способна лишь раздавать остатки национального достояния. И по большому счету нет разницы, будут ли их раздавать «по любви» или «по справедливости».

Сюжет о трогательной любви Правителя к семье Трех Ротенбергов мог бы лечь в основу трогательной рождественской сказки. Если смотреть на него «сверху». С позиций власти. Но «снизу», с позиций общества сказка получается довольно страшной. И чем дальше, тем страшнее.

Историк Сергей Нефедов, считающий себя «левым мальтузианцем», применительно к дореволюционной России высказал гипотезу, что элита периодически начинает «съедать» страну, которая находится у неё в управлении.

Если Томас Мальтус считал, что население растет быстрее, чем увеличиваются средства для его существования, то Нефедов, ссылаясь на данные русской истории, доказывал: элита размножается слишком быстро, чтобы население могло её прокормить.

В данном случае не так уж важно, насколько Нефедов прав в принципе. По факту современная российская олигархия оказалась именно в такой «мальтузианской» ситуации. И прокормить себя на «достойном» уровне она может лишь сожрав общество. То есть нас с вами, дорогой читатель.

То, что случилось это не из-за слишком большого числа олигархов, а из-за слишком узкой базы экономического развития, в данном случае дела не меняет. Так или иначе картина очевидна. Любовь власти к Ротенбергам обходится нам слишком дорого. Но наше положение ничуть не улучшится, если любовь по Путину сменится справедливостью по Кудрину. Может быть, дело станет даже хуже, если полюбовная дележка почти исчерпанных ресурсов сменится открытой агрессивной конкуренцией.

Выход из кризиса возможен лишь при смене модели развития. Но для этого потребуется не только изменить политику государства и само государство. Измениться придется самому обществу.

За прошедшие десятилетия культура сопротивления у нас полностью утрачена, а слово «солидарность» утратило какое-либо практическое значение. Однако те, кто не хочет быть съеденными, вынуждены будут снова этому научиться. И тут почему-то вспоминается другой сказочный сюжет, совсем не рождественский — история «Трех толстяков». Которым, как мы помним из книги Юрия Олеши, тоже очень не повезло с народом.

2015 г.

Призрак вождя

Время от времени стоит перестать читать левые политические сайты и газеты. И тем более — правые, либеральные, охранительские. И просто заглянуть в обычные интернет-форумы, выяснив, что же читают люди на самом деле. Не маргинальное политизированное меньшинство, включающее в себя активистов оппозиции, чиновников Администрации президента, ругающихся между собой левых идеологов всех направлений и либеральных экспертов, совершенно единых во всем, кроме лишь вопроса о том, как выгоднее себя позиционировать — функционерами правительства или деятелями оппозиции, а именно реальное большинство, которое до сих пор даже не подозревает, что в России может быть какая-то политика.

Ведь именно это большинство и будет определять ход дальнейших событий — и своими действиями, и даже своим бездействием, которое в зависимости от особенностей тактического расклада будет открывать путь к власти тем или иным силам. Однако, если кто-то строит свои расчеты исходя из того, что массы всегда будут пассивными, он ошибается. Они неминуемо вмешаются в ход событий. Скорее всего совершенно не тогда и не так, как хотят профессиональные идеологи любого политического оттенка. И уж точно совсем не так, как требуют левые доктринеры.

Слово «требуют» произнесено тут не случайно. Если идеология консервативных правых предполагает именно покорность и лояльность масс, а либеральное сознание вообще, даже теоретически не допускает мысли о том, что массы могут быть самостоятельными участниками истории, то левые в теории с этим готовы согласиться, но действия и сознание этих масс обязательно должны быть «правильными», строго соответствовать некоторому набору идеологических требований, в противном же случае это «неправильные пчелы, которые делают неправильный мед».

Бытие определяет сознание, но именно реальное практическое общественное бытие, а не представления о нем идеологов.

Бытие несовершенно, а потому несовершенно сознание. Поэтому некоторые думают, что роль интеллектуала в этом несовершенном мире состоит в том, чтобы быть хранителем совершенства и, сравнивая сознание отсталого большинства со своим собственным глубоким пониманием истины, выносить мыслям и действиям этих унылых масс окончательную и непременно отрицательную оценку. Беда в том, что и люди, не являющиеся интеллектуалами, выносят оценки, которые в реальном мире оказываются куда более значимыми и куда более окончательными.

И вправду, многие интеллектуалы обладают куда более высоким уровнем классового сознания и политической воли, чем большинство трудящегося класса. Хотя эта воля почти никогда не оказывается направлена на политическое действие. Поступки — сколько угодно, но политическое действие, организующее и консолидирующее крупные общественные силы — практически никогда. Ведь для этого нужно непременно вылезти из своей украшенной красными флагами башни из слоновой кости и спуститься на грешную землю, став столь же несовершенным, как и все прочие, кто по ней ходит.

Впрочем, даже если мы признаем идейное превосходство интеллектуалов как профессиональных мыслителей, которые всё равно ничего другого делать не имеют, над людьми, занятыми некой практической деятельностью, то отсюда всё равно отнюдь не следует, будто это относится к тому или иному конкретному интеллектуалу или активисту в данный конкретный момент. Тем более что и сами левые интеллектуалы, идеологи и активисты никак не могут решить, кто из них является самым безупречным и самым правильным хранителем чистой идеи.

Вместо того, чтобы классовое бытие и классовые интересы анализировать, они их декларируют.

Это абстрактное понимание не приближает их к практике социальной борьбы, а исключает из неё. Между тем надо ещё доказать, причем доказать свою полезность практически и именно реальным массам, а не другим таким же интеллектуалам, активистам или идеологам.

Вместо того чтобы завоевать доверие и уважение масс, левые требуют и ждут, чтобы массы своим правильным поведением завоевали их доверие и уважение. Они ждут, что либо сознание людей как-то само собой эволюционирует до нужного уровня, либо их агитация сама собой с какого-то момента вдруг чудесным образом достигнет эффекта, которого она упорно не достигает несмотря на многие годы стараний. Самые умные выступают на либеральных академических форумах, стараясь сорвать аплодисменты публики, наслаждающейся красотой их слога, но совершенно не заинтересованной в общественных преобразованиях. Самые тупые год от года ходят по утрам к проходным заводов, пугая рабочих своими мрачными, слегка спитыми лицами и пытаясь всучить прохожим бессвязно написанные и плохо пропечатанные листовки с абстрактными призывами. Результат в обоих случаях оказывается примерно одинаков. Вернее, никакого общественно значимого результата не получается.

Практическое коллективное бытие класса предполагает необходимость ответа на множество ежедневных вопросов, которые самим идеологам кажутся незначительными, неправильными, неинтересными или даже «уводящими в сторону» от подлинного понимания классовых интересов. Ведь практически любой конкретный социальный вопрос, который волнует сегодня большинство, не является и не может являться по определению сущностным «классовым вопросом». Для того чтобы такие вопросы начали людьми ставиться, эти люди сами должны пройти определенный путь общественной борьбы, путь решения других, не интересных для идеологов, но насущных для масс вопросов (зачастую по ходу дела радикально их переформулируя).

Очень поучительным примером была дискуссия о вступлении России в ВТО. Значительная часть левых просто отказалась в ней участвовать, сочтя, что спор о «протекционизме» или «свободном рынке» это чисто буржуазный вопрос.

Между тем для реальных, а не воображаемых абстрактных трудящихся, от решения этого вопроса зависели их рабочие места, их заработки, благополучие их семей, перспективы их жизни. Ещё более ярким, по сути трагическим примером является ситуация в Новороссии. Ясное дело, что либеральные левые просто не могут выступить против позиции своих «старших партнеров», настоящих, совершенно не левых либералов. Но это же не то, что можно сказать публично. Потому аргументы для самооправдания ищут они не в либеральном, а именно в леворадикальном дискурсе, ссылаясь на то, что республики Новороссии не являются социалистическими. Где, спрашивается, вы сегодня видели социалистические республики? И главное, реальный вопрос в Новороссии для трудящихся состоит не в том, насколько прогрессивными и последовательными являются действия возникших там новых властей (в условиях, когда их единственный союзник Россия систематически блокирует не только попытки проводить левую политику, но и вообще любую попытку сделать на освобожденной территории хоть что-то мало-мальски осмысленное), а в том, какая участь ждет жителей Новороссии, да и всей Украины в случае победы там нынешнего киевского режима. Ответ на этот вопрос, увы, более чем очевиден, но он совершенно не интересен «радикальным интеллектуалам». Это не их судьбы и не их жизни.

Даже и не их страна. Последнее, впрочем, относится и к России. Ведь у этих пролетариев интеллектуального труда действительно нет родины.

Социалистическое сознание овладевает массами ровно в той мере, в какой оно помогает им в решении вопросов их практического бытия, становится инструментом, позволяющим ориентироваться и эффективно, результативно действовать в реальном мире, а не в мире абстрактных теорий. Убежденность прямо пропорциональна накоплению результатов (пусть и промежуточных и порой малозначимых с точки зрения перспективы борьбы). По той же самой причине заведомо обречены все попытки создать очередную левую (социалистическую, коммунистическую, рабочую и т. д.) партию просто ради создания идеологически правильной партии. Эти попытки, никак не увязанные ни с массовым движением, ни с политической стратегией, раз за разом повторяются и проваливаются.

Все ссылаются на опыт двух русских революций, не понимая главного, чему он учит: массовая революционная партия не может быть создана без массового общественного подъема и обострения социальной борьбы. Эта борьба будет спровоцирована далеко не «правильными» с идеологической точки зрения вопросами, но именно такими вопросами и ситуациями, которые задевают людей за живое, принуждают действовать зачастую вопреки их желанию. В такие моменты, как и на Украине в 2014 году, участниками событий становятся сразу десятки и сотни тысяч людей, не обладающие никакой политической культурой и идеологической подготовкой. Но именно в эти моменты возрастает ответственность интеллектуалов и активистов, которые обязаны, участвуя в событиях, вносить в этот процесс максимальную рациональность, находить и выстраивать для него стратегическую перспективу.

Увы, чем более левые активисты и интеллектуалы заняты своими собственными играми в периоды «спокойного» развития, тем меньше они пригодны для такой работы в период кризиса.

Массы оказываются предоставлены самим себе и стихийно, методом проб и ошибок ищут свой путь — с ужасными политическими и моральными потерями, которых легко можно было бы избежать. Ответственность за такое положение дел лежит не на политически необразованных массах, а именно на «продвинутых» интеллектуалах, не желающих замарать свои мозги размышлением о практическом.

Многие, похоже, в самом деле думают, будто марксистскую партию можно создать в любой данный момент при наличии некоторого количества индивидов, разделяющих правильные взгляды и добросовестно повторяющую ту же последовательность действий, которая в начале XX века привела к успеху Ленина и его соратников.

Такое механическое воспроизведение действий и решений прошлого приводит к тому, что почти все организационно-политические меры превращаются в подобие магического ритуала, совершаемого узким кругом посвященных. Как будто мы имеем дело не с задачей формирования дееспособной структуры, работающей здесь и сейчас, а с попыткой магическим образом вызвать к жизни призрак Ленина, Сталина, Троцкого или ещё кого-то из героев революционного прошлого.

Но эти призраки если и появятся на подобном собрании, то лишь для того, чтобы горько посмеяться над его участниками.

2015 г.

Сталин и Путин

В 2017 году исполнилось 80 лет трагическим событиям 1937 года. Массовые репрессии в Советском Союзе имели место и раньше, да и соратников по партии, оказывавшихся в оппозиции к руководству, регулярно преследовали и ссылали. Но именно в тот год репрессии не только достигли кульминации, но обрушились на головы множества людей, вообще не имевших отношения к политике, или партийцев, совершенно лояльных к генеральной линии.

Неудивительно, что либеральная общественность реагирует на данную годовщину потоком статей об ужасах тоталитаризма, доказывающих неразрывную связь между коммунистическими идеями и террором. Удивительно другое. Несмотря на три десятилетия постоянных разоблачений и бессчетное множество публикаций о сталинских преступлениях, популярность генералиссимуса постоянно возрастает.

Либеральные публицисты признают это и призывают друг друга опубликовать ещё больше разоблачительных текстов и рассказать ещё больше ужасов. По вполне понятным причинам, результат оказывается обратным ожидаемому. Если за всё это время они достигли лишь роста популярности Сталина, то откуда уверенность, будто, тупо продолжая делать именно то, что они безуспешно делали раньше, можно добиться иного результата?

Однако в чем причина того, что популярность советского вождя не просто растет, но перекрывает популярность кого-либо из живых и действующих политиков? Собственно, всерьез говорить о позитивном рейтинге у кого-либо из официальных лиц, кроме Путина, не приходится. Но и с Путиным всё как-то неважно. Ведь как бы ни раздували его рейтинг прикормленные социологические службы, в сравнении со Сталиным он проигрывает. Случись в стране выборы, на которых покойный генералиссимус баллотировался бы против действующего президента, первый победил бы второго с разгромным счетом.

Несложно догадаться, что популярность Сталина есть оборотная сторона непопулярности существующего социального и политического порядка среди граждан России. А также отторжения народом идеологии и практики либерализма. Тут связь самая прямая. Чем больше либеральная публика увязывает пропаганду своих идей с разоблачением сталинизма, тем более позитивным становится отношение масс к «вождю народов». Выражая ему позитивную оценку, люди одновременно оценивают то, что видят вокруг, и тех, кто раз за разом произносит речи об ужасах тоталитаризма. Ведь более чем понятно, что постоянные рассказы о прошлых преступлениях есть не что иное, как попытка оправдать и даже идеологически обосновать преступления нынешние, происходящие буквально у нас на глазах. И формула Иосифа Бродского «ворюги мне милей, чем кровопийцы» превращается теперь в прямое прославление и пропаганду воровства как единственного способа защитить общество от тоталитарного кошмара.

Однако в обществе зреют совершенно иные настроения.

Мысль о необходимости жестокого наказания воров становится настолько распространенной, что в перспективе тянет на новую национальную идею. И если двадцать лет назад можно было защищать Сталина, утверждая что он велик несмотря на репрессии, то сегодня изрядное число людей начинает думать, что он велик именно благодаря им.

Это, конечно, не имеет ничего общего с пониманием исторической роли Сталина и трагических противоречий советской истории. Но и речь у нас идет не о реально существовавшем человеке, умершем 5 марта 1953 года, а об идеологическом образе, функционирующем сегодня в нашем массовом сознании и являющемся не только совершенно живым, но, как и всё живое, развивающемся и меняющемся. Вряд ли большинство из тех, кто сегодня отдают предпочтение Сталину перед Путиным, хотели бы сами жить в 1937 году или желали бы повторения тех событий сегодня. Мало кто из нынешних людей был бы готов оказаться в застенках НКВД на месте «старых большевиков», но и на место Ежова или Берии тоже вряд ли кто желает сегодня попасть. Однако с ещё большей уверенностью можно сказать, что люди, с ностальгией думающие про 1930-е годы, категорически не хотят продолжать жить так, как они живут ныне, их явно не устраивает то, в каком состоянии находится страна сегодня. И это более чем рационально. Что бы ни говорили либеральные публицисты, стоит за этим не мифическая «любовь народа к палачам», а трезвая оценка сложившейся в начале XXI века социально-политической и культурной ситуации.

И тут, пожалуй, мы подходим к самому главному. Растущая популярность Сталина по сути своей отражает как стремление массы людей к социальным преобразованиям, так и неготовность за эти преобразования бороться, организовываться снизу, действовать по собственной инициативе. Сталин в их понимании — вождь, который не только вел за собой, но и добивался результата. Идти за таким вождем, даже если он жесток и непредсказуем, имеет смысл, ибо можно верить в его прошлые успехи. Однако такого вождя в нашей сегодняшней реальности нет, он существует лишь в нашем воображении.

Парадоксальным образом, на ту же воображаемую нишу в течение долгого времени претендовал и Путин. По большому счету, воображаемый Путин всегда был даже менее реален, чем воображаемый Сталин. Ибо успехи генералиссимуса так или иначе были историческим фактом, причем достигались в борьбе с мощными враждебными силами и драматическими обстоятельствами, тогда как успехи Путина в основном сводились к удачному пиару, опиравшемуся на благоприятные обстоятельства. И, в конечном счете, именно эти обстоятельства, а не пиар, были решающими.

Путин воспринимался как лидер, который вывел нас из ужаса 1990-х. Он таковым никогда не был.

Если кто-то и мог присвоить себе эту заслугу, то лишь Евгений Примаков, сумевший за время своего короткого премьерства переломить некоторые экономические и социальные тенденции. Но до тех пор, пока положение улучшалось, повышался и рейтинг Путина — реальный, а не нарисованный. Для этого даже не нужен был пиар, достаточно было просто закрепить в сознании людей ассоциацию между действующим президентом и положением дел в стране. Что говорил и делал реальный Путин, не имело никакого значения. Его речь в екатеринбургском Ельцин-центре, где он восхвалял своего предшественника и восхищался достижениями 1990-х, должна была бы стоить ему его политической репутации, если бы он в самом деле был участником политической жизни. Но воображаемый Путин продолжал существовать в массовом сознании как ни в чем ни бывало, потому что на самом деле большинству людей совершенно безразлично, чем занимается реальный человек с той же фамилией, занимающий кабинет в Кремле.

В конечном счете рейтинг Путина тождественен вере в то, что положение страны и её жителей будет как-то само собой улучшаться безо всякой борьбы и безо всякого нашего участия. Однако эта вера с каждым днем становится всё слабее, улетучивается и сменяется раздражением. Оборотной стороной популярности Путина как символической фигуры, олицетворяющей существующее на данный момент государство, является то, что никакие слова и действия уже не помогут, если доверие к государству подорвано. А оно подорвано — не только у активистов, политизированной молодежи или сторонников каких-либо оппозиций, но именно, и в первую очередь, у обывателей. В такой обстановке Путин может сколько угодно ловить щук и даже целовать лягушек, это ему не пойдет на пользу. Если раньше президенту прощали даже откровенно неудачные, комичные и сделанные невпопад высказывания или поступки, то сейчас даже самый гениальный пиар, четко сфокусированный и виртуозно исполненный, не даст ожидаемого результата. Скорее, он будет иметь обратный эффект. Но даже если людям будет искренне казаться, что их раздражает видео президента со щукой, на самом деле их раздражает совершенно иное — уровень цен, положение дел с зарплатой, развал медицины и, главное, отсутствие личных перспектив для улучшения ситуации.

Символическая (и по определению пассивная, аполитичная) поддержка власти опирается на обывательский индивидуализм, восторжествовавший среди жителей России после краха надежд на позитивное преобразование СССР в ходе перестройки. В тот момент, когда власть убедительно демонстрирует неспособность поддержать хотя бы стабильность, обеспечить хотя бы устойчивое неухудшение ситуации для аполитичного индивида, его пассивный патриотизм из прокремлевского превращается в антикремлевский. А на место виртуального Путина приходит виртуальный Сталин, воплощающий представление о реальных и утраченных успехах прошлого. Эта идеализация генералиссимуса ещё не означает ни поворота людей к социализму, ни понимания необходимости классовой борьбы. И то, и другое придет лишь тогда, когда люди перестанут ждать магического спасителя, начнут действовать сами, когда начнут учиться на собственном опыте, становясь — постепенно — из обывателей гражданами.

В этот момент им уже не понадобится виртуальный Сталин в качестве альтернативы виртуальному Путину. Потому что они сами — своими действиями — породят новых, своих собственных, реальных героев и лидеров.

2017 г.

Образ рухнул

... Долгожданное свершилось. Президент долго отмалчивался, но тянуть больше не было никакой возможности. Путин заговорил о повышении пенсионного возраста.

Трудно сказать, на что рассчитывали кремлевские пиарщики, сочиняющие мысли и речи президента, но, похоже, авторы совершенно вышли из образа. Президент, которому по роли полагается быть решительным, уверенным и мужественным, что-то бессвязное лепетал, сам себе противореча и пытаясь изо всех сил скрыть от слушателей основной смысл собственной речи.

Впрочем, чего уж тут скрывать. Теоретически у кремлевской команды было два варианта. Или Путин должен был изобразить «доброго царя» и потребовать отмены ненавистной населению пенсионной реформы, или он должен был открыто и честно заявить о поддержке правительства, которое сам назначил, пойдя открыто и мужественно на конфликт с собственным народом. Мы решили, а всех кто против — в порошок сотрем.

Первый вариант, естественно, мог существовать только в сознании наивных людей, до сих пор верящих, будто в России президент может принимать единоличные решения. Второй вариант был бы по крайней мере зрелищным. Ну, в самом деле, если уж ты злой царь, то пусть холопы (граждане Российской Федерации) знают своё место. Пусть будут благодарны, что пока не приговариваем каждого десятого просто так на органы разбирать. Кстати, думаю, что это бы сработало. Публика бы попритихла, многие попрятались бы в щели.

Беда в том, что для того, чтобы быть настоящим, полноценным злодеем, тоже нужна смелость, нужна самостоятельная и решительная личность. Иными словами, нужны все те качества, которые по роли Путину приписывают, но которых у него нет и не может быть. Потому что человек с такими чертами характера просто не мог бы функционировать в реальной политической системе России.

Итак, что сказал президент. Он жаловался, что реформа ему и самому не нравится, извинялся, почти причитал, но одновременно настаивал, что деваться некуда, всё равно реформу проводить надо. Кто-то из спичрайтеров даже вложил в уста президента «статистический» аргумент, абсурдность которого очевидна всякому, умеющего пользоваться справочником: «На пять пенсионеров приходится шесть работающих и ситуация будет меняться не в пользу работающих — их количество будет сокращаться. Наступит момент, когда количество работающих сравняется с количеством неработающих и будет уменьшаться. И тогда либо пенсионная система лопнет, либо бюджет резервного фонда».

Нет, господа, не так! Где вы статистику берете? Вы хоть кого-то из собственного аппарата запросили? Может быть стоило в интернет перед составлением речи заглянуть? Вообще пропагандисты меня умиляют. Они раз за разом говорят так, будто не знают очевидных фактов. Куда вы деваете 14 миллионов работающих пенсионеров, которые сами себе формируют отчисления в Пенсионный фонд, но не получают индексации? Неработающих пенсионеров по возрасту в России всего 21-22 миллиона человек (данные год от года колеблются, но остаются примерно в этом пределе). А работающее или ищущее работу население у нас в текущем году составляет 76,1 миллиона. Причем практически все пенсионеры в возрасте 55-65 лет у нас уже работают. Какие тут пять пенсионеров на шесть работников?!

То, что Путин поддержал правительство, совершенно логично. Ведь и он, и Медведев и все остальные наши начальники являются частью одной и той же системы, обслуживающей интересы олигархии. Что в данной истории по-настоящему интересно, это именно та нерешительность, неуверенность и беспомощность, которая буквально-таки сквозила в речи президента.

Политик моет быть страшным, но никогда не должен быть жалким. Он может, особенно в России, быть злобным, агрессивным, несправедливым, но никогда не слабым.

Можно было бы, конечно, пафосно заявить, что маски сброшены. Но это не совсем так. Маска не сброшена, она просто сваливается, не держится...

Образ решительного и смелого Путина создавался пропагандой последовательно и систематически. И это было главное, чем занимались государственное телевидение, кремлевские пиарщики, проплаченные блогеры и наемные аналитики. В этот образ не все верили, но почти все к нему привыкли. И пока всё шло более или менее нормально, привычка к Путину сохранялась. Как однажды выразился, кажется Филипп Киркоров, должно же в нашей жизни быть что-то постоянное и неизменное — новогодняя елка, салат «Оливье», Путин...

Когда невозможно было соответствовать образу, Путин просто исчезал с экрана. Его прятали ровно до тех пор, пока не появлялась возможность снова вывести его в привычной роли.

Но сейчас не получилось. Прятать Путина от публики больше не было возможности. Путин вышел. Открыл рот, и... образ рухнул.

Ниточки, дергающие марионетку, стали всем видны, но также заметно стало, что эти руки дрожат. Пока ещё не от страха, а от растерянности. Да и рук, голов и ног за сценой слишком много. Там за кулисами толчея и сумбур.

Разумеется, многие продолжат верить в Путина, так же как они верят в Деда Мороза, инопланетян или невидимую руку рынка. Верующие могут быть сторонниками Кремля или его противниками. Это как раз не имеет никакого значения. Потому что для людей с рациональным мышлением должно наконец стать ясным то, о чем мы уже давно говорили: Путина не существует. Нет, конечно, человек по имени Владимир Путин в самом деле живет на свете и много лет по мере сил старается изображать президента России. Но образ единоличного правителя, героя или злодея, твердой рукой правящего страной, существует только в воображении тех, кто в него верит.

Путин должен был промолчать.

В молчании есть что-то величественное.

Вот вышел бы на трибуну, минут двадцать простоял бы молча, а потом также не говоря ни слова ушел бы.

Было бы загадочно и интересно.

А вышло пошло.

Помните старую рекламу? Иногда лучше жевать, чем говорить...

2018 г.

Что не так с прямой линией?

Очередная прямая линия Владимира Путина завершилась предсказуемым результатом. Как и в прошлый раз эксперты разочарованы, а публика осталась в лучшем случае безразличной. Одни просто не смотрели, другие не смотрели из принципа, третьи смотрели и ругались.

Однако после новогоднего поздравления президента в России появился новый массовый спорт. Соревнование по дизлайкам в интернете. Ставить главе государства дизлайки и писать злобные комментарии можно без особого риска, зато есть шанс получить удовольствие. И от собственной смелости, и от возможности почитать то, что пишут другие, убедившись, в очередной раз, что принадлежишь к разъяренному большинству. По крайней мере в сети.

Число дизлайков и негативных отзывов зашкалило, превысив даже новогодние отклики на послание президента. Соотношение негатива и позитива составило примерно 10:1, причем народ глубоко уверен, что YouTube срезает показатели дизлайков. Правда это или нет, сказать не берусь. Но даже те результаты, которые можно наблюдать, впечатляют.

Пиар-службы Кремля, конечно, в недоумении и растерянности. Ведь, если честно, ничего такого ужасного президент не сказал. Ничего интересного, разумеется, тоже. Но ведь нынешняя прямая линия была ничем не хуже предыдущей. Те же самые домашние заготовки, те же самые подобранные вопросы, те же самые заранее заученные ответы. Дмитрий Быков жалуется на то, что президентом у нас работает скучный и невыразительный человек, но ведь Путин именно таким был всегда. А официальный пиар точно таким же натужным, искусственным, а порой и гротескно-нелепым был с первого дня. И столичная интеллигенция над этим смеялась точно так же, как и теперь. Но для изрядной части населения эта пропаганда срабатывала. А теперь ничего не получается.

Что изменилось?

Сознание населения? Да, безусловно. Но это тот самый хрестоматийный случай, когда наглядно видно как общественное бытие определяет общественное сознание. В условиях, когда дела в стране шли более или менее хорошо, когда можно было ростом потребления компенсировать психологические и социальные эффекты от разрушения промышленности и структурной деградации экономики, люди готовы были проявлять снисхождение даже к беспомощной кремлевской пиар-братии. Не будем на них обижаться, играют, как умеют.

Рейтинг Путина всегда отражал не уровень его личной популярности, а уровень лояльности населения к государству в принципе. Причем эта лояльность, в свою очередь, держалась на аполитичности и безразличии. Путин был, как известно, «тефлоновый». Что бы ни творилось в стране, «к нему ничто не пристает». Но почему так? Да просто потому, что всем было всё равно. Вопрос не в уровне личной ответственности Путина, а в полном гражданском безраличии большинства людей, которых совершенно не волновали политические или социальные новости, если они не касались их лично.

С кризисом ситуация изменилась. Сейчас страна расплачивается за избыточное потребление 2000-х, за то, что проедала и проела остатки советских ресурсов, за то, что одна из самых развитых экономик мира структурно деградировала до уровня ближневосточной нефтяной монархии, только с избыточным для такой системы населением.

Долю ответственности за произошедшее, кстати, несут сами наши граждане, своим безразличием, доброжелательной покорностью и потребительским энтузиазмом сделавшие возможным именно такой результат. Но никто не будет винить себя. И если уж теперь приходится срочно всем миром искать виновного, то далеко идти не приходится. Вот он, у всех на глазах: виноват Путин!

И вывод, хоть и социологически некорректный, но политически однозначно правильный. Первое лицо, претендующее на то, чтобы всё контролировать, должно за всё отвечать. По должности президент России виноват во всём, что здесь творится. Раз уж такую конституцию и такой порядок нам установили, то будьте добры платить по счетам. А счета как раз на подходе.

Несчастные кремлевские пиарщики не понимают, что от них никогда ничего, по большому счету, не зависело. Ни раньше, ни теперь. В лучшие времена само по себе появление президента перед народом вызывало позитивные эмоции. Сегодня, в новой психологической обстановке, Путин раздражает людей уже самим фактом своего существования. И любое его появление на публике, независимо от того, что он говорит и делает, лишь множит это раздражение.

Единственная пиар-стратегия, которая может работать для Кремля, это вообще не показываться, спрятаться. Сделать всё, чтобы про первое лицо, да и про все другие лица власти люди просто забыли. Не оставлять следов. Не высовываться. Глухо молчать. Уйти в подполье.

Но тогда придется распустить все пиар-службы и обнулить их многомиллиардные бюджеты.

Или им просто будут платить за молчание?

Это была бы выгодная работа...

2019 г.

Черный лебедь и темная лошадка

Такое впечатление, что в стране за один день случилось аж два небольших государственных переворота. Ну, или, если больше нравится, поворота. Сначала команда президента выпускает своего шефа с заявлением о конституционной реформе, которая может быть и подается публике как попытка перехода к полупарламентской полуреспублике, но на деле является ни чем иным, как набором мер по сохранению у власти тандема Медведев — Путин на период 2024-30 годов. Подбираются сразу несколько вариантов, при которых Путин, уйдя с поста президента, сохранит контроль, став чем-то вроде главного иранского аятоллы. На выбор сразу три поста — премьер-министр, председатель Госдумы и глава Госсовета (полномочия и роль которого не обозначены — решим, когда станет ясно, подходит ли эта должность для стареющего автократа).

Заодно целый пакет социальных мер, предназначенных, чтобы смягчить народное недовольство и представить некоторое подобие поворота. Правда, никакого поворота нет, а социальный кризис почему-то пытаются изобразить как демографический. Ну, да ладно. Сценарий транзита вроде как обозначился.

И тут как гром среди ясного неба: отставка правительства. Оно вдруг и разом уходит, причем так, что информационно обнуляет весь эффект путинской социальной и даже конституционной повестки. Пропагандисты уже готовятся несколько недель подряд прославлять мудрые меры по повышению рождаемости и рассказывать о перспективах почти-парламентаризма во главе с тем же самым начальством, а вдруг такая новость. Про демографический пакет уже к шести часам дня никто и не вспоминает, да и про конституционную реформу — не очень. Главный вопрос: а почему ушло правительство, кого назначат премьером, что теперь будет. Из кого сформируют новый кабинет? Какую он станет проводить политику?

И опять, не дожидаясь даже утра, нам объявляют: новый премьер — Михаил Мишустин. Человек, которого никто не знает. Черный лебедь прилетел и десантировал нам темную лошадку.

Все претенденты на пост премьера, боровшиеся друг против друга годами, рухнули в прах. Ни одна политическая сила, включая и прокремлевские, не готова, все растеряны и дезориентированы. Похоже, что и администрация президента парализована, ведь она два месяца готовила совершенно иной сценарий. Его отправной точкой должно было стать послание президента, никому сейчас уже не интересное.

Теперь даже техническое исполнение послания Путина под вопросом: переформирование правительства означает, что заниматься и Госдума и правительство в ближайшие месяцы будет совершенно иным. Никакие конституционные реформы не готовы, социальный пакет отложат из-за более важных дел. А под кого будут теперь делать сценарий транзита? Не факт, что под Путина.

Удивительный состав комиссии по переработке конституции (куда входят 75 человек — депутаты, спортсмены, казаки, этнические активисты и 11 юристов) свидетельствует о том, что либо этот орган ничего принять в принципе не сможет, либо кто-то принесет готовый документ, сделанный в совершенно ином месте. В любом случае, декоративная комиссия должна будет прикрыть чьи-то чужие решения, которые пока отложены. Что же касается социальных подачек, перечисленных в послании президента, то их реализация не изменит общего направления политики, даже если об этих обещаниях будут помнить. Да и чего ещё ждать от премьер-министра, выросшего в либеральной команде Алексея Кудрина и имеющего официальный годовой семейный доход более 70 миллионов рублей в год.

Вроде бы Мишустин фигура техническая. Но именно такие «технические» и временные фигуры обычно и концентрируют власть вокруг себя. Вспомним, как самого Путина назначали премьер-министром. Никто ещё не знал, что эта «техническая» и «переходная» фигура останется с нами на долгие годы.

Мишустин, как и стоящие за ним правительственные чиновники второго ряда, имеют опыт руководства на ключевых должностях, спаяны личными и корпоративными связями. Они приходят, чтобы остаться. Роль Администрации президента будет сведена к минимуму, а самому Путину предстоит лишь оформлять своей подписью решения правительственной команды. До тех пор, пока эта команда не придумает, как завершить транзит и кого из своей среды назначить президентом. Возможно, решение уже принято, просто нас ещё не поставили в известность. Путин нужен этим людям ровно до тех пор, пока они не укрепились окончательно и не разобрались с организационными вопросами, а также с проблемой легитимности.

Очевидно, что власть захватила одна из бюрократических группировок. Не самые заметные люди, не самые известные и популярные, но сумевшие проконтролировать аппаратную игру и навязать свои условия всем остальным. Именно так перевороты и работают. Заговор, о котором знают заранее, не может завершиться успехом.

«Старая гвардия» правительства Дмитрия Медведева остается при делах, бывшего премьера назначили заместителем председателя Совета Безопасности. Но ключевые роли в правительстве переходят, скорее всего, к людям из второго эшелона. Менее засвеченным, а главное, еще не получившим репутацию «злодеев» перед лицом Запада. Эти люди займутся обеспечением транзита. Для Путина? Нет, конечно. Для себя и для основных групп олигархии, с которыми, похоже, за кулисами они уже обо всем договорились.

Смешно и грустно наблюдать, как некоторая часть оппозиционной общественности ликует по поводу ухода правительства Дмитрия Медведева, а либералы сетуют по поводу предстоящего «пожизненного правления Путина». Реальный транзит власти уже произошел быстро и пока сравнительно безболезненно. Правящим кругам остается лишь относительно затяжная работа по оформлению уже случившегося переворота.

Курс, проводимый командой Путина и Медведева, будет, конечно, продолжен. Преемственность будет обеспечена, а вышедшие из тени чиновники, не засвеченные на Западе и не находящиеся под международными санкциями, энергично примутся решать основной вопрос российской олигархии, обеспечивая примирение с США и Евросоюзом, сохранность капиталов, вывезенных отечественным правящим классом за рубеж.

Итак, очередной бюрократический переворот в России состоялся и прошел с блестящим успехом. Единственная проблема, которая осталась нерешенной, и которую, увы, никому из нынешних наших правителей решить не под силу, состоит в объективном угасании экономики российского периферийного капитализма. Продолжающийся и необратимый упадок перечеркивает, в конечном счете, любые расчеты политических верхов, делая дальнейшие встряски неминуемыми. И те, кто сегодня радостно перераспределяют между собой власть и министерские посты, очень скоро окажутся перед лицом кризиса таких масштабов, что пожалеют о своем нынешнем триумфе.

2020 г.

Они запутались

Трудно представить себе что-то более нелепое и самоубийственное, чем процедура всенародного голосования, запущенная властью в начале нынешнего года с неясными целями, без четко прописанной процедуры, без организационной и даже медийно-пропагандистской подготовки. Град конституционных поправок, обрушившийся на депутатов и общество после речи Путина 15 января, выглядит очевидным воплощением политического безумия: мало того, что предлагаемые дополнения в Основной Закон противоречат его базовым разделам, которые сама же власть обещает не менять во избежание процедурных проблем, но они ещё противоречат друг другу и здравому смыслу. Чего стоит одна лишь попытка вписать в конституцию одновременно приверженность религии и преемственность по отношению к атеистической советской власти, закрепление традиционных семейных ценностей и признание детей «достоянием государства», отменяющее фундаментальные принципы традиционной семьи. А уж про формулу о «государствообразующем русском народе» придется поговорить особо.

В техническом плане очень легко понять, как делаются подобные поправки. Кто-то в администрации или в ближайшем окружении президента затребовал данные социологии, обнаружил, что в фокус-группах или опросах набралось большинство по тем или иным формулировкам, а затем механически всё соединил, не задумавшись о том, что большинство, одобряющее упоминание в конституции бога, отнюдь не тождественно большинству, ностальгирующему по СССР, а далеко не все гомофобы являются русскими националистами, некоторые из них являются как раз националистами татарскими или вообще радикальными исламистами.

Так попытка консолидировать большинство привела автоматически к обратному результату — расколу и разобщению именно той среды, на поддержку которой власть теоретически рассчитывала. А беспорядочно нанизывая новые формулировки на текст конституции, в котором нельзя менять базовые начальные статьи, авторы поправок превращают Основной Закон в бессвязный и противоречивый текст, напоминающий письмо кота, собаки и дяди Федора из знаменитой сказки про деревню Простоквашино.

Но это ещё полбеды.

Формулировка о государствообразущем русском народе, за которую, между прочим, ратовала КПРФ, является почти открытым призывом к развалу российского государства. И дело тут совершенно не в том, как мы оцениваем историческую роль русского народа в образовании и сохранении государства. Ибо существует принципиальная разница между оценочным историко-философским высказыванием и юридической формулировкой закона. Закон (тем более — конституционный) предполагает конкретные правовые выводы и введение соответствующих практик. Например, если мы говорим, что люди делятся на хороших и плохих, мы повторяем очевидную банальность. Но если мы прописываем это в конституции, мы не только отменяем принцип гражданского равенства, но и предполагаем необходимость введения каких-то методов классификации людей и введение дискриминационных санкций для тех, кого мы относим к категории «плохих».

С государствообразующим народом получилось то же самое. Превратив очевидную констатацию исторической роли русского народа в юридическую формулировку, разделяющую граждан страны на разные категории, авторы поправок не только фактически отменили базовый принцип равенства, но и спровоцировали возмущение в национальных автономиях. И ладно бы обозлили рядовых граждан. Но плюнули в лицо этнической бюрократии в тех самых территориях, где Кремлю при каждом голосовании гарантируют отчет о стопроцентной явке и двухсотпроцентном одобрении. Я очень удивлюсь, если в апреле на всенародном голосовании привычный сценарий одобрения тут удастся повторить. С большой долей вероятности произойдет совершенно иное: самые лояльные территории в одночасье станут для Кремля самыми проблемными. А в этом случае голосование, задуманное как доказательство легитимности власти и одобрения народом конституционных поправок, даст прямо противоположный эффект.

Если кто-то и заложил бомбу под Российскую Федерацию, то это не Ленин, умерший за 70 с лишним лет до распада СССР, а как раз Путин (или те, кто от его имени сочиняют поправки к новой конституции).

Встает вопрос: отчего власть совершает шаги, на первый взгляд кажущиеся совершенно контрпродуктивными?

В стране, где президент и целый ряд ключевых фигур власти — выходцы из спецслужб, возникает соблазн объяснять поведение правящих кругов тем, что они управляют государством в режиме спецоперации. Но это просто технически невозможно. Бюрократия устроена по совершенно другим принципам. В бюрократической машине базовым условием управления является вовлеченность всех звеньев в скоординированную работу, максимальная ясность поставленной задачи, четкое понимание её всеми исполнителями и внятное обоснование происходящего для широкой публики. Объяснения, которые дают народу, могут быть лживыми, но они обязательно должны быть понятными, четкими, простыми, однозначными и не противоречащими публичным действиям власти. Напротив, во время спецоперации нужна максимальная скрытность, нераспространение информации и неясность смысла происходящего для посторонних (каковыми являются все, кроме минимального круга участников).

Разница между спецоперацией и бюрократическим управлением, как между велосипедом и гусеничным трактором. Проще говоря, вообще нет ничего общего ни в управлении, ни в применении.

Никаких спецопераций нет, как нет даже попытки их проведения. Спецслужбистское прошлое главных начальников, конечно, сказывается, но скорее в плане некомпетентности и непонимания роли публичной политики. Но заметим, что независимо от спецслужбистского прошлого, эти люди достаточно давно работают в бюрократическом аппарате, чтобы понимать, какие методы там можно применять, а какие — нет.

Откуда же тогда невнятность, скрытость смысла происходящего? Откуда вопиющее и бросающееся в глаза несоответствие провозглашаемых задач и практических дел? Ответ очень прост, но его не решаются произнести вслух. Охранители и либеральные оппозиционеры в равной степени боятся признать самое главное: стратегический смысл действий власти не скрыт, его вообще нет. Власть запуталась и заблудилась в собственных внутренних интригах. Не существует никакой стратегии, никакого целеполагания. Два десятилетия страна просто дрейфует по волнам истории, а на капитанском мостике сидят люди, занятые в лучшем случае решением текущих вопросов по управлению кораблем (с чем они тоже неважно справляются) или дележом добычи, которой с каждым днем становится всё меньше.

Пока идет драка на капитанском мостике, внешнему наблюдателю курс корабля кажется всё более загадочным. Но курса нет.

Нет ни цели, ни смысла, ни пути. Просто плывем...

2020 г.

Что это было?

Это был явно не самый лучший день, ни для депутатов, ни для страны, а главное, в этот день в России была дискредитирована сама идея представительной власти.

Как и идея права. Конечно, это не было замыслом президента, его администрации или каких-то ещё людей, причастных к принятию решений. Просто так вышло. Они пытались справиться с сиюминутными вопросами, а между делом обрушили здание конституционного права России. У нас всегда так. Всё как-то само собой происходит, без умысла... А если злой умысел и был, то всё равно он не идет ни в какое сравнение с последствиями порожденного им события.

Утром 10 марта депутатам Госдумы выкручивали руки, чтобы они поддержали досрочные выборы, причем против были изначально все, кроме С. М. Миронова. Потом все дружно поддержали досрочные выборы, после чего... пришел Путин и сообщил, что выборов не будет. За несколько часов депутаты покорно два раза поменяли своё мнение на противоположное — по указанию начальства. Как выглядели после этого главы всех фракций в глазах общества, понятно без комментариев.

Похоже, ранним утром Путин сам был не в курсе всей этой истории и бросился в Думу разруливать ситуацию, когда сообщили о досрочных выборах, которые продавливала команда С. Кириенко, но которые не поддержали на встрече у президента 5 марта. Значит, не только Игорь Сечин принимает решения не оглядываясь на Путина, но и Сергей Кириенко туда же. В общем дезорганизация власти и хаос в действиях правящих кругов нарастают.

Ну, хорошо, досрочных выборов (пока) не будет. Хотя могут случиться весной следующего года, например. И скорее всего не парламентские, а президентские. Потому что пока депутаты ещё не пришли в себя от шока вызванного только что назначенными и ещё не отмененными досрочными выборами парламента, на трибуну взошла бывшая космонавтка Валентина Терешкова и потребовала «обнулить» президентские сроки Путина, чтобы он мог оставаться с нами подольше (мол, обстановка требует).

Путин милостиво согласился, а депутаты проголосовали, даже не задумавшись, что за 15 минут они отменили не только основные принципы конституционного строя России, но и вообще основополагающие принципы права (правила нужно или изменить, или оставить общими для всех, но отдельная личность не может быть исключена из правовой системы).

Но каков политический смысл выступления Валентины Терешковой? Думаю, что «обнуление» президентских сроков Путина за 3 года до очередных выборов предполагает досрочные выборы президента с тем же Путиным в качестве «основного кандидата». Иначе зачем огород городить? И не надо нам сказки про «хромую утку» рассказывать — Путин на утку совсем не похож, а если что-то у нас и хромает, так это здравый смысл правящего класса.

На всякий случай Терешкова и сам Путин сослались на исключительно трудную ситуацию, которая оправдывает отказ от конституционных норм. Но, если верить самому же Путину, к 2024 году у нас всё будет великолепно. Или президент сам себе не верит и считает, что через три года ситуация будет ещё хуже, чем сейчас? Хотя, думаю, президент сам не очень знал, что говорил. На фото видно, что речь, которую он зачитывал, была испещрена правками. Значит, делали всё в последний момент, наспех, в панике, не было даже времени, чтобы исправленный вариант заново распечатать. Или у них в Кремле принтер сломался?

Юридический нонсенс, который мы получили на выходе: президент может сохранять пост только два срока, но на Путина это ограничение не распространяется... Вся конституционная концепция власти отныне сводится к детской формуле: если нельзя, но очень хочется, то можно.

Куда торопятся понятно: ни одного кандидата, которого можно избрать, сейчас у партии власти нет. Потому выдвинут опять Путина, который потом уйдет по болезни или умрет, а наследник автоматически без выборов получит власть. Как это организовать технически пока не ясно, но судя по тому, что они сегодня сделали с Госдумой, возможно всё. И депутаты проголосуют за любую процедурную чепуху. Именно поэтому, кстати, до президентских выборов Госдуму распускать не будут. Мало ли что от нового состава ждать?

Самая большая загадка — как быть со всенародным голосованием. С одной стороны, оно превращается в плебисцит, позволяющий Путину выдвигаться снова (для того, чтобы запустить сценарий досрочных выборов, иначе это следовало бы делать не в 2020, а в 2022-23 гг.). Но с другой стороны, риски, связанные с поляризацией мнений и протестным голосованием резко возрастают. Трудно придумать менее удачное время для реализации подобного сценария. И наконец, тема коронавируса не снимается. Дума по-любому всё проголосует в третьем чтении, так что формально народного голосования и не требуется. Так что не исключено, что всё же отменят его под предлогом эпидемии. Если не отменят — тем хуже для них.

Олег Шейн объяснил, почему по поправке Терешковой голосовал против:

«В словах Терешковой был выражен правильный тезис о непредсказуемых рисках. Есть такие. Честно и ответственно будет сказать о рисках предсказуемых. Ее предложение, безусловно, вместо объединения общества вокруг в общем полезных поправок в Конституцию людей разделит и поляризует вокруг темы сроков полномочий президента. И вторая вещь. Об институтах. Январский пакет Путина был важен именно тем, что он настраивал систему балансов, институтов власти, госстроительства, которые мало зависят от роли отдельного человека (на то они и институты). Сейчас предлагается вместо институтов сосредоточиться на роли одного конкретного человека. Опыт истории показывает, что такие системы менее эффективны и жизнеспособны, чем опирающиеся на общественную кооперацию. Я за парламентскую республику и советские социальные права».

Хорошо, что хоть один депутат СР нашел в себе силы четко возразить единороссовскому большинству. Но плохо, что всего один. К сожалению, соглашательство руководства официальных партий в Думе страшнее коронавируса. КПРФ воздерживается, СР вообще голосует за поправку об обнулении сроков, а только Олег Шейн находит в себе смелость выступить против поправки Терешковой.

Разумеется, итог голосования вовсе не означает, будто Путин останется с нами надолго, хотя, скорее всего пожизненно (последнее не обязательно значит “долго”). Но проблема не в том, сколько времени просидит на троне Путин, а в том, что в России дискредитирована сама идея конституционного порядка и представительной власти. В этом главный смысл вчерашнего голосования.

Ну, и напоследок. Если читателям и сторонником «Рабкора» интересно моё скромное мнение о том, что делать 22 апреля 2020 года, то ответ прост: отмечать день рождения В. И. Ленина. Я например, в этот день выступаю в Кишиневе с лекцией, посвященной этой дате. И планы свои менять, конечно, не буду. Но в любом случае голосовать за поправки нельзя. Низкая явка и высокое голосование за «НЕТ» станут, скорее всего, ответом населения на все эти игры политической элиты.

И дело тут не только в политическом выборе, но и в самоуважении. Обидно, когда целую страну держат за идиотов.

2020 г.

Государство рассасывается

Записав очередное обращение к жителям России, президент Путин снова самоизолировался, растворившись в информационном тумане. В YouTube телеканалы вынуждены были (кроме НТВ) отключить комментарии, чтобы скрыть уровень возмущения зрителей. Армия кремлевских ботов продержалась лишь несколько часов, после чего их задавили обычные пользователи тысячами злобных пожеланий в адрес своего бессменного правителя.

Разумеется, далеко не все пишут комментарии в сети. Но даже на телезрителя, привыкшего доверять пропаганде, выступление президента должно было произвести мрачное впечатление. Пиарщики Кремля долгие годы создавали образ решительного и уверенного в себе политика, стоящего во главе страны. А президент выглядел растерянным и беспомощным. Большинство телезрителей ждали от его выступления не оценки эпидемиологической ситуации и даже не указаний по поводу того, кто будет вводить различные запретительные меры, а ответа на всё более беспокоящий вопрос: где деньги? Но с этим как раз плохо. Потому что про «нерабочие дни» никто так и не объяснил, как будут (и будут ли) компенсированы потери людей и компаний, связанные с прекращением работы. Об этом не было сказано ни слова. Зато последующая неделя дала вполне конкретный ответ: платить гражданам государство не будет. Может быть поддержит некоторые избранные компании (включая спортивный тотализатор ФОНБЕТ, без которого, конечно, российская экономика прожить никак не может). Вместо отмены и сокращения платежей людям лишь пообещали не брать пени за просрочки, а по кредитам с 1 апреля послаблений не будет.

Люди надеялись, что одновременно с продлением «нерабочей недели», которое уже ожидалось и даже воспринималось как неминуемое, получить хоть какие-то новые меры социальной поддержки или хотя бы обещания. Но на сей раз не было даже обещаний. Путин выступил в амплуа Медведева — денег нет, но вы держитесь. Президент самоизолировался то ли на Валдае, то ли на какой-то ещё казенной даче. Но вот беда: по должности он является госслужащим и обязан вместе со всеми органами власти в соответствии с собственным указом работать. На него «нерабочие дни» не распространяются.

Увы, Путин обнуляет не только свои сроки, но и свои обязанности. Если у нас в самом деле президентская республика, то он должен работать каждый день, координируя работу органов власти, проводить совещания (и не в дистанционном режиме, а как все другие чиновники), выезжать в регионы, причем в первую очередь туда, где самый высокий уровень заражения. Я пишу это не потому, что желаю ему заболеть. Просто это его обязанность. Его функционал. Если являешься главой исполнительной власти, ты обязан работать не просто так же, как прочие госслужащие, а подавая им пример. Если надо — рискуя собой. В противном случае твоя политическая роль должна быть как у английской королевы — церемониальная и символическая. Хотя, кстати, король Георг VI во время бомбардировок Люфтваффе в 1940 году не бежал из Лондона, а оставался в Букингемском дворце. Принцесса Уэльская работала в госпитале. Про Черчилля и Сталина в 1941 году я и не говорю.

Поскольку президент самоизолировался и самоустранился, все проблемы решают губернаторы. Кто как может. Могут, как мы увидели за прошедшие две недели, неважно. Главное — ввести побольше запретов и штрафов, побольше угроз и запугивания. Депутаты тоже не отстают, принимая законы, согласно которым надо карать административные проступки (несогласованная прогулка по парку) как тяжкие уголовные преступления. Стирание грани между административным правонарушением и уголовным деянием само по себе является преступным актом со стороны государства или его представителей.

Наказания, предусмотренные для распространителей сведений и мнений, которые чиновники сочтут неправильными, тоже зверские, а главное они не предполагают хотя бы условной необходимости для власти доказывать ложность этих высказываний. В процедурном плане ситуация гораздо хуже, чем была в брежневском СССР. Советские запретительные законы 1970-х годов защищали политическую систему в целом, а не отдельных её представителей, уличенных в некомпетентности или коррупции. В современной России — наоборот.

«Прогулка в парке без дога может стать тебе слишком дорого»... Людям грозят сроком до 7 лет, иными словами — как за предумышленное убийство или участие в террористической организации. Мы недавно возмущались сверхсуровыми приговорами по делу «Сети» в Пензе. А теперь обывателю грозят сроками куда большими, чем у некоторых из этих предполагамых «террористов».

Мало того, что наказания излишне свирепы, они и непрактичны. После всеобщего возмущения против плана ввести QR-коды, без которых москвичам нельзя выйти на улицу, столичные власти вынуждены были отказаться от своей инициативы. Сослались на то, что москвичи и так ведут себя хорошо (хотя раньше ругали жителей столицы за непослушание). На самом деле все прекрасно понимают, что отстроить систему просто не получается. Любые сервера рухнут под обвальным ростом запросов. А в Казани, где систему QR-кодов всё-таки ввели, началось массовое самопальное производство электронных пропусков.

На Патриарших прудах в Москве задержали мужчину по имени Иисус, который слишком долго выгуливал пса по имени Платон. После взрыва хохота и возмущения по всей стране, задержанного пришлось отпустить. Власть оказывается беспомощной.

Ограничивая передвижение москвичей по городу, власти не мешают переездам людей в другие города. Заразу из столицы регионы получают «с доставкой на дом». Хотя все же знают, что смысл карантина — в блокировке зараженной территории. Это известно с XV века. Помните, как Ромео разминулся с Джульеттой из-за карантина, и чем всё это кончилось. Мэр Москвы Сергей Собянин и его заместитель Анастасия Ракова, конечно, читали «Ромео и Джульетту». Но выводов не сделали. А может быть дело не в некомпетентности, а в отсутствии взаимодействия. Без кооперации с другими регионами и правительственными ведомствами карантин не введешь. Но кооперацию наладить не получается — каждый за себя и против всех.

Под валом неожиданных вопросов бюрократия оказывается парализованной. Как быть с Единым государственным экзаменом? Отменять? Проводить? Нет, всё-таки отменять? Нет, проводить, но в маленьких помещениях. Как проводить? Никто не знает, решение не обеспечено ни ресурсами, ни организационными мерами. Парад проводим или отменяем? Нет, проводим. Но без ветеранов. И лучше без зрителей. А начальство придет на трибуны или тоже будет смотреть на танки по телевизору? Выборы в Единый день голосования состоятся? Будут перенесены? На когда? А поправки к конституции... Они вообще вошли в силу или нет? Вроде бы Путин уже подписал. Но сказали же, что вступят в силу только после всенародного голосования. И на итоги этого, ещё не состоявшегося, голосования ссылался в своём решении Конституционный Суд. Так будет голосование? Когда? Оно вообще кому-то ещё нужно? Или про него уже забыли?

Будем откровенны: любая власть и любая бюрократия в условиях нынешней тяжелой ситуации начала бы «сбоить». От ошибок никто не застрахован, дураки есть в любой организации. Но тут речь уже идет не об отдельных сбоях в системе, а о том, что люди, отвечающие за управление страной, даже понятия не имеют о своих задачах. У них нет ни стратегии, ни подхода, ни каких-то принципов или идей, на которые можно было бы опереться. В системе не налажена элементарная кооперация. Никакого представления о комплексном характере любых управленческих решений, ни малейшей способности предсказать последствия принимаемых мер, даже самые очевидные. Панические метания и поток бессвязных постановлений заменяют политическую логику.

Власть никто ещё не свергает. Она разваливается и рассасывается сама.

2020 г.

В пещере горного короля

Где прячется Путин? Вопрос о том, где находится мистический бункер президента, кто там вместе с ним сидит и чем они занимаются, в последнее время всё больше волнует публику. И в самом деле, от повседневной политики глава государства демонстративно устранился, борьбу с эпидемией перепоручил губернаторам, даже пиар-работа в последнее время ведется вяло и раз от разу. Впечатление усугубляют явные нестыковки в речах главного начальника, многочасовые опоздания анонсированных видео-публикаций и странности визуального ряда, начиная от часов, показывающих неправильное время, до заваленного горизонта на картинке. Кто-то пытается понять, почему Путин несколько раз выступал в одних и тех же рубашке и костюме и галстуке (правда, затем он исправился или его исправили). Другие недоумевают, зачем в пасхальном обращении президента посадили рядом с горящим камином, явно ассоциирующимся с Рождеством (или с пламенем преисподней?). А кремлевские тролли в Интернете уже отчаялись объяснять несуразные высказывания, доходящие до нас из президентского подземелья.

Выступление 28 апреля большей ясности не дало, зато прибавило мистики. Президент был столь мало похож на свой привычный образ, что некоторые наблюдатели даже заподозрили появление двойника. Хотя зачем выставлять двойника, который так плохо выглядит?

Все эти споры тем более обостряются, что содержательно в речах национального лидера раз от разу нет ничего нового. Точнее, в них вообще ничего нет. Можно, конечно, утешить работников Скорой помощи, которым не платят обещанных тем же Путиным денег, часто не дают защитных костюмов и оборудования и мучают идиотскими указаниями, назначив им профессиональный праздник — 28 апреля. Но почему-то я подозреваю, что возгласы, которыми медики встретили это сообщение, были не восторженными, а матерными.

Пожалуй, настает время уже говорить не столько о Путине, сколько о том, что будет после Путина. И тут почти все критики власти — левые и правые — сходятся на том, что надо будет дать людям денег.

В самом деле, российская власть, даже на фоне самых упертых либерально-рыночных режимов, выступает образцом крайней кондовости. Денег нет и не дадим, вот принцип, которому остаются верны администрация, правительство и Центробанк. Правда, по копейке власть какие-то подачки из себя выдавливает, но со скрипом и всегда крайне запоздало. А главное, даже когда средства указаны и обещаны, люди напрасно ждут рублевых потоков. Механизма доставки нет. Так, медики не могут в полном объеме получить назначенных Путиным доплат, поскольку финансируется медицина из местных бюджетов, а средства в эти бюджеты от правительства не поступают или поступают в недостаточном количестве. Вообще показательно, что говоря об очень щедрых премиях, которые будут положены медикам, борющимся с коронавирусом (но только им и никому больше в системе здравоохранения), президент и те, кто писали его вторую «пандемическую» речь, не удосужились подсчитать, скольких людей они имели в виду и как эти деньги будут распределяться между регионами. Ясное дело, что точную сумму знать заранее невозможно, но именно поэтому смета должна составляться с некоторым завышением, тогда как логика российского правительства ровно обратная — позаботиться, чтобы никто не смог урвать у государства лишней копейки.

Итак, становится понятно, что любая администрация, которая придет на смену нынешней, будет, независимо от своей идеологии, вынуждена раздавать деньги. Но кому и сколько? Алексей Навальный просто предлагает «открыть кубышку» и разделить Фонд национального благосостояния (ФНБ) поровну между гражданами. А некоторые политики называют сумму в 25 тысяч рублей, которые надо вручить каждому. россиянину. Правда, непонятно, что мы будем делать, когда эти деньги закончатся. Одно из двух: либо проев средства ФНБ нам придется вернуться к жесткой экономии по-путински, либо всё равно придется финансировать восстановление экономики за счет бюджетного дефицита (но тогда привязка к ФНБ вообще не имеет смысла). И достаточно ли просто раздавать деньги людям (из гуманизма или заботясь о восстановлении спроса на внутреннем рынке) или нужны комплексные преобразования, включающие развитие общественного сектора и национализацию ряда отраслей?

Стратегическую помощь экономике правительство понимает как передачу денег крупным («системообразующим») корпорациям. Список этих компаний в значительной мере составляют фирмы, принадлежащие друзьям Путина. Однако нет смысла жаловаться на кумовство. Это в самом деле крупнейшие компании. И то, что ведущие капиталисты в условиях авторитарного режима по совместительству являются друзьями президента, вполне естественно. Связь между деньгами и властью придумали не в России.

Поучительно, что «условием» выдачи денег является «сохранение 90% рабочих мест». Иными словами, оказывая корпорациям помощь «ради защиты занятости», власть разрешает им уволить каждого десятого работника! В масштабах России это внесет более чем весомый вклад в общую статистику безработицы.

Эти компании уже получают на протяжении многих лет беспрецедентные налоговые льготы. Иными словами безвозмездная помощь им уже и так оказывается. И если бы в правительстве думали о занятости, было бы логично пригрозить бизнесу отъемом этих льгот в случае сокращения рабочих мест. Но власть идет по противоположному пути. Она фактически вкладывает деньги в рост безработицы, давая большому бизнесу возможность одновременно и деньги из бюджета получить и на работниках сэкономить. Иными словами, кое-кто на кризисе сможет недурно заработать.

А как быть обычным гражданам? Должно ли государство помогать всем? Либеральные блоги полны сейчас ламентаций по поводу частного сектора, оставшегося без средств, и бюджетников, буквально купающихся в роскоши. Вообще ненависть к бюджетникам является своего рода визитной карточной определенного сорта публицистики.

Да, сейчас бюджетники и даже пенсионеры оказались, порой, в лучшем положении, чем те, кто годами смотрел на них свысока, считая их неудачниками и людьми обреченными. Этим категориям трудящихся годами недоплачивали, чтобы выкачать бюджетные средства на поддержку корпораций и сократить для них налоговое бремя.

Далеко не все, кто работает в частном секторе, остался без денег.

Многие компании и предприятия продолжают работать. В других во время простоя зарплату всё-таки платят. Правда, тут тоже подвох: в нашей стране зарплата составляет лишь часть (порой меньшую) совокупного заработка. Такое положение дел — результат социальной политики государства и многолетней корпоративной практики, ставшей уже почти обычаем. Регрессивная шкала социальных выплат была составлена таким образом, чтобы стимулировать снижение номинальной заработной платы. Работникам компенсировали часть потерь, выплачивая всевозможные премии, которые социальными налогами уже не облагались. И все были довольны, даже если пенсионный фонд жаловался на нехватку денег. Показательно, что хотя свободные профсоюзы регулярно требовали изменить пропорции между зарплатой и премией, сами работники относились к этим требованиям равнодушно. Мол, какая разница по какой статье нам платят? Оказалось, что разница есть, и не маленькая.

Но так или иначе, самые пострадавшие в условиях нынешнего кризиса — самозанятые, малый бизнес, безработные. Им нужно помогать в первую очередь. Вернее, помогать следует всем трудящимся (включая бюджетников), но ввести определенные коэффициенты, предоставив наибольшую помощь самым пострадавшим категориям граждан.

Беда в том, что раздача денег сама по себе, хоть и поможет людям пережить пандемию и поддержит спрос, не решит главных проблем, не обеспечит преодоление кризиса. Раздача денег не заменит структурные реформы. Времена неолиберальной экономики заканчиваются. И это понимают даже те, кто ещё недавно доказывал непогрешимость господствующей идеологии.

3 апреля в передовице «Financial Times» мы читаем: «Радикальные реформы, отыгрывающие назад то, что делалось в рамках господствующей политики на протяжении прошедших четырех десятилетий, должны быть в повестке дня. Правительствам придется принять на себя более активную роль в экономике. Они должны осознать, что социальные траты это инвестиции, а не нагрузка на бюджет, и позаботиться о том, чтобы положение трудящихся стало более защищенным. Социальное перераспределение снова сделается частью политики, а привилегии высших и богатых слоев будут поставлены под вопрос. Ещё недавно мы называли эксцентричными такие предложения, как безусловный базовый доход и налоги на большие состояния, но теперь всё это надо рассматривать всерьез» (ft.com).

Не надо полагать, будто прочитав подобные слова в британской финансовой газете, все правительства мира тут же побегут претворять в жизнь прогрессивные реформы. Но по крайней мере в правящих кругах большинства стран зреет понимание того, что поворот к новой социальной политике неизбежен.

Единственным, пожалуй, исключением остается Россия.

Путин, скрывающийся в своём тайном бункере не только от вируса, но и от реальности экономического кризиса, всё больше похож на окруженного троллями горного короля, который не имеет ни малейшего желания пойти навстречу свету и увидеть мир, каков он есть.

В пьесе Генриха Ибсена, обращаясь к прибившемуся к троллям Пер Гюнту, горный король объясняет разницу между своим царством и миром людей:

Вне всякого сомнения, Путин, окружающие его бюрократические вампиры, корпоративные людоеды и медийные тролли в высшей степени довольны собой, даже если иногда их и гложут страхи. Но им не остается иного выхода, кроме как оставаться во тьме.

Раз спрятавшись в своей пещере, наш правитель с каждым днем всё больше боится дневного света реальности, становящейся для него непонятной, невыносимой и гибельной.

2020 г.