Карусель

Тоннель

Поезд остановился прямо в тоннеле. Причем первый вагон уже выходил из тоннеля, а последний еще не вошел.

Неожиданная остановка огорчила всех, кроме пассажира из последнего вагона. И не потому, что в его вагоне было светлей, чем в других, а потому, что недалеко от тоннеля жил его отец. Каждый отпуск проезжал пассажир через этот тоннель, но отца не видел уже много лет, так как остановки здесь поезд не делал.

Пассажир высунулся из окошка и окликнул проводника, который разгуливал вдоль поезда:

— Что случилось?

— Да при выходе из тоннеля рельс лопнул.

— А скоро поедем?

— Да не раньше, чем через четыре часа, — сказал проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля.

Прямо напротив последнего вагона находилась телефонная будка. Пассажир сошел с поезда и позвонил отцу. Ему ответили, что отец на работе, и дали номер рабочего телефона. Пассажир позвонил на работу.

— Сынок?! — почему-то сразу узнал его отец.

— Я, батя! На целых четыре часа.

— Какая жалость! — расстроился отец. — У меня до конца работы как раз четыре часа.

— А нельзя отпроситься?

— Нельзя, — ответил отец. — Работа срочная. Ну да я что-нибудь соображу.

Пассажир повесил трубку. Проводник как раз возвращался из тоннеля.

— Едем через два часа, — объявил он.

— Как — через два?! — ахнул пассажир. — Вы же обещали: через четыре!

— Так ремонтник думал: за четыре отремонтирует, — а теперь говорит: за два, — объяснил проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля. Пассажир бросился к телефону:

— Отец! Тут, понимаешь, такое дело: не четыре часа у меня, а два!

— Какая досада! — огорчился отец. — Ну да ничего, поднажму маленько, — может, за час управлюсь.

Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, насвистывая, вышел проводник:

— Такой ремонтник попался хороший! За час, говорит, сделаю!

Пассажир бросился к телефону:

— Отец! Извиняй! Не два часа у меня, а час!

— Вот незадача-то! — приуныл отец. — В полчаса я, конечно, не уложусь.

Пассажир повесил трубку. Из тоннеля как раз возвращался проводник:

— Ну, анекдот! Там работы, оказывается, на полчаса.

— Что ж он голову-то морочит?! — закричал пассажир и бросился к телефону. — Отец! А за десять минут не сделаешь?

— Сделаю, сынок! Костьми лягу, но сделаю!

Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, играя прутиком, вышел проводник:

— Ну и трепач этот ремонтник! «Столько работы, столько работы!» А там делов-то на десять минут.

— Вот негодяй! — прошептал пассажир и набрал номер. — Отец, слышь? Ничего у нас не выйдет. Там негодяй один обещал стоянку четыре часа, а теперь говорит: десять минут.

— Действительно — негодяй, — согласился отец. — Ну да не отчаивайся: сейчас кончу!

— Все по вагонам! — донесся из тоннеля голос проводника.

— Прощай, отец! — крикнул пассажир. — Не дали нам с тобой встретиться!

— Погоди, сынок! — шумно дыша, закричал отец. — Я уже освободился! Не вешай трубку!

Но пассажир уже вскочил в вагон.

При выезде из тоннеля он заметил будку путевого обходчика, а в ее окне — старика. Он вытирал кепкой мокрое лицо и радостно кричал в телефонную трубку:

— Освободился я, сынок! Освободился!

Слово Пушкина (Статья)

Каждое слово Пушкина наполнено глубочайшим смыслом. Взять хотя бы диалог Онегина с князем:

На первый взгляд — обычный разговор. Повстречав Татьяну в свете, Онегин справляется о ней у князя, который отвечает, что это его жена. Вот как будто и все содержание данной сцены. Но присмотримся к авторскому тексту внимательней.

Встретив Татьяну, Онегин не хочет верить, что это та самая Татьяна, и спрашивает у своего знакомого князя, кто там беседует с испанским послом:

Онегин боится спросить у самого посла. Он и к князю обращается не прямо в лоб: «Что там за барышня?» — а спрашивает как бы невзначай:

Но князь с удивлением смотрит на Онегина:

Однако вскоре догадывается, что Онегин просто давно не был в свете, и хочет представить его:

Но Онегин жаждет большего. Ему не терпится узнать, кто ж она, эта девушка. И он спрашивает:

И князь объясняет, что это не девушка, а его, княжеская, жена. Ему нечего скрывать от Онегина, и он прямо говорит: «Моя жена». Подтверждение этому мы находим в творчестве самого писателя:

напечатано у А. Пушкина.

Можно представить себе, как был удивлен Онегин: ведь он не знал этого ране. Он и князю говорит: дескать, вы женаты, ране я этого не знал. Мы читаем у Пушкина:

Видите, как удивлен Онегин: еще бы, — не знал этого ране. И тут, естественно, напрашивается вопрос: давно ли? Пушкин так и пишет:

И князь отвечает, что давно — порядка двух лет. У Александра Сергеевича это звучит примерно так:

А в целом получается следующее:

То есть где-то месяца 23. Конечно, можно было бы округлить и сказать: 2 года, — но автор предельно точен:

Однако и этого мало страдающему Онегину. Он хочет знать всю правду: на ком?

языком Онегина спрашивает поэт.

И сам же отвечает: на Лариной.

повторяет князь.

Татьяне:

говорит Онегин.

Ты ей знаком:

Я им сосед:

И князь верит Онегину, что Онегин — просто сосед. А Онегин верит, что князь — это князь, а Татьяна — Татьяна. Ибо не верить слову Пушкина нельзя. Пушкин всегда держал свое слово!

Один день

День заведующего родильным отделением доктора Колесникова начался как обычно — с телефонного звонка акушерки.

Она сообщала, что роды минувшей ночью закончились успешно, план был перевыполнен, все экземпляры вели себя хорошо — согласно инструкции для родильных домов. Только один новорожденный отличался, по словам акушерки, нестандартным поведением.

Доктор Колесников повесил трубку и задумался. Не доверять акушерке не было никаких оснований. Он знал ее как честного и опытного работника, не имевшего даже собственных детей.

Похоже, что случай был действительно уникальным. «Может быть, даже удастся тиснуть куда-нибудь статейку», — подумал Колесников и, не позавтракав, схватил портфель и выскочил на улицу.

В первый автобус он не попал по известной причине. Второй автобус шел в парк. И только третий согласился его принять, хотя и наполовину.

«А статью можно будет начать так: «Дни тянутся медленно, а годы летят быстро», — размышлял Колесников. — Или по-другому: «Как все-таки люди непостоянны: то они рождаются, то умирают!»

Едва Колесников просочился вглубь автобуса, как водитель объявил:

— Следующая остановка — роддом. Не забывайте уступать места пассажирам с детьми.

Автобус в муках выбросил Колесникова из своего чрева, и Колесников помчался в кабинет главврача.

Однако главврач тоже опаздывал. Колесников взял со стола свежий номер журнала «Занимательная хирургия», но муху убить не успел: пришел главный и начал летучку.

Через несколько часов летучка неожиданно кончилась, и Колесников помчался в столовую, чтобы перехватить какое-нибудь хачапури. Как парусники, проплывали у него перед глазами ценники над тарелками с блюдами: «Пучит хари», «Тревожный сырок», «Минтай предупреждает»…

В голове у него помутилось. «Первые признаки голода и усталости, — определил про себя Колесников. — Это, наверно, только у нас: пока доберешься до работы, устаешь так, что на работе уже только отдыхаешь».

— Когда халат поменяете? — подскочила к нему сестра-хозяйка. — Я же сегодня на пенсию ухожу.

Колесников вспомнил о том, как быстро проходит молодость и незаметно подкрадывается старость. Но поменять халат все равно не успел: сестра-хозяйка ушла на пенсию.

Заняв очередь в столовой, Колесников стрелой помчался на свое отделение. В коридоре его поймал редактор стенгазеты «Советский новорожденный» и строго спросил, будет ли он брать праздничные наборы.

— Некогда, дорогой! — крикнул Колесников.

— Так ведь рядом дают, — сказал редактор. — В перевязочной.

Но Колесников уже пулей летел к себе.

Парадный вход в родильное отделение был закрыт: пожарные отрабатывали эвакуацию рожениц. В качестве рожениц были задействованы все гардеробщицы, два кочегара и несколько свободных больных с реанимационного отделения.

Пришлось обегать через двор. Там на Колесникова набросился неизвестный пьяный с огромным букетом мужских цветов:

— Спасибо, доктор, за двойню!

Но цветы почему-то не отдавал, а все норовил вложить в карман Колесникову деньги — три рубля мелочью, очевидно, по рубль пятьдесят за ребенка.

«Не в деньгах счастье, — подумал Колесников. — Главное — работа и здоровье. Тогда и деньги придут».

И он ракетой помчался на свое отделение.

Здесь надо отметить, что работу свою Колесников любил. И если бы его среди ночи разбудили и спросили, в чем смысл жизни, он бы не задумываясь ответил: «Родился сам — помоги другому!»

На черной лестнице Колесникова прижал к стенке здоровенный хирург со скальпелем в руке и стал требовать деньги на подарок ко дню рождения старшего бухгалтера.

Колесников подумал, что жизнь — лучший подарок ко дню рождения, но выложил все деньги, какие у него были: три рубля мелочью.

К вечеру, совершенно обессиленный, Колесников наконец добрался до своего родного отделения. У входа он столкнулся с акушеркой.

— Ну как этот новорожденный? — тяжело дыша проговорил Колесников.

— Бреется, — ответила акушерка. — Через каждый час.

— А это что? — указал Колесников на тетрадь в ее руках.

— Его автобиография. И еще какие-то замечания по вашей заметке в прошлогоднем номере газеты «Акушерство и жизнь».

У дверей кабинета Колесникова уже толпились какие-то люди с блокнотами, разворачивались телекамеры. С трудом протиснувшись сквозь толпу, Колесников велел акушерке никого к нему не впускать и вошел в свой кабинет.

Навстречу ему из кресла устало поднялся новорожденный.

— Очень рад! — сказал он Колесникову и крепко пожал ему руку. — Много наслышан о вас. Присаживайтесь.

В это время по радио раздался голос известного политического обозревателя: «И в заключение, что сулит будущее рядовым гражданам?»

«Будущее не сулит рядовым гражданам ничего, — отвечал по радио новорожденный, — кроме хорошего. Политическая обстановка в мире упростится до предела…»

Новорожденный выключил радио.

— Прогнозы — вещь опасная, — сказал он. — Сейчас я уже жалею, что поторопился с выводами. Ну да ладно — дело прошлое.

Новорожденный снял очки и положил их на пачку аккуратно исписанных листков.

— Ваш труд? — спросил Колесников.

— Разве это труд? — усмехнулся в усы новорожденный. — Так, безделица. Сатирический роман «Отброшенные центрифугой».

— Вы Написали целый роман?! — ахнул Колесников.

— Ну что вы! — как бы извиняясь, ответил новорожденный. — Это лишь первый том. Второй я сжег. Сыроват.

Он закурил и придвинул пачку сигарет Колесникову.

— Знаете, милый доктор, когда я вспоминаю свое прошлое, я всегда задумываюсь: правильно ли я жил? Открыть новый вид энергии или новое измерение времени — дело немудреное. На моем месте так поступил бы каждый.

Он встал и распахнул окно.

— Какой чудесный закат, не правда ли, доктор? Сколько поколений его видело и сколько еще увидит! Техника становится совершенней, личность — гармоничней, но закат… — он отошел от окна. — Закат не нуждается в совершенстве. У вас есть еще время?

— Да, конечно! — воскликнул Колесников, но на всякий случай посмотрел на часы.

— Я хотел бы вам что-нибудь сыграть, — сказал новорожденный и взял скрипку. — Фуга ля-бемоль мажор. Вещь, правда, старая, юношеская. Да и пальцы у меня уже не те. Забыл, когда и играл-то в последний раз.

Мягкие нежные звуки наполнили комнату. Доктор сидел не шелохнувшись. Бледные лучи догорающего солнца освещали сгорбленную фигуру новорожденного и картину с изображением женщины в белом (а точнее, его акушерки), но без подписи, так как имени новорожденному дать еще не успели.

Казалось, не скрипка, а сама вечность стонет в предсмертных муках и из ее раны медленно течет время.

Колесников и не заметил, как музыка кончилась.

Новорожденный неподвижно сидел на стуле, опустив голову. Руки его со скрипкой лежали на коленях. Глаза были закрыты. Последний луч осветил седые виски, лоб, изрезанный глубокими морщинами, и, вспыхнув на прощание, угас…

— Как мало он прожил, — сморкаясь в платок, сказала акушерка Колесникову уже на лестнице.

— Главное — не сколько прожить, а как, — сказал Колесников.

Ночью акушерка неожиданно родила.

Она тут же позвонила доктору Колесникову.

— Кто? — закричал он в трубку.

— Кажется, девочка, — прошептала акушерка.

— Значит, тоже человек-однодневка?

— Почему вы так думаете?

— Но ведь вы же любили друг друга только один день.

— Да, но зато как!..

Как себя вести (Тест)

С какой стороны должен джентльмен идти от дамы, если дама не хочет идти с джентльменом?

Должен ли джентльмен предлагать даме сходить в театр только для того, чтобы побыть дома одному?

Должен ли джентльмен выплевывать арбузные косточки, если лицо дамы не прикрыто вуалью?

Может ли джентльмен предлагать даме свое сердце, если он перенес инфаркт?

Должен ли джентльмен делиться последним, что осталось у его дамы?

В какой руке должен джентльмен держать вилку, если в левой руке он держит котлету?

Должен ли джентльмен провожать даму, если дама идет с мужем?

Должен ли джентльмен обещать даме новую дубленку, если он взял у нее поносить старую?

Должен ли джентльмен уступать даме место, если место его занято?

Должен ли джентльмен брать деньги, если ему их не дают?

Должен ли джентльмен целовать даме руку, если в руках у дамы чемодан?

Должен ли джентльмен уступать даме место, если его место на скамье подсудимых?

Должен ли джентльмен помогать даме надеть пальто, если он уже не работает гардеробщиком?

Должен ли джентльмен пропускать даму вперед, если она у него просит лыжню?

Может ли джентльмен называть свою даму шикарной, если она на него все время шикает?

Должен ли джентльмен приглашать даму в ресторан, если он еще не выучил уроки?

Должен ли джентльмен приглашать даму на танец, если музыка слышна из соседнего дома?

Должен ли джентльмен дарить даме цветы, если жена дала ему деньги на картошку?

Может ли джентльмен бить даму козырным тузом?

Должен ли джентльмен заводить нового сына, если старый сын не слушается?

Должен ли джентльмен пропускать даму вперед, если двери закрыты?

Должен ли джентльмен приглашать даму на ужин, если ужин приготовила сама дама?

Должен ли джентльмен говорить правду, если никто его об этом не просит?

Должен ли джентльмен отдавать даме свою зарплату, если дама получает вдвое больше, чем джентльмен?

Должен ли джентльмен пожелать даме спокойной ночи, если спокойной ночи дама не желает?

Должен ли джентльмен снимать шляпу, если шляпа находится на голове другого джентльмена?

Должен ли джентльмен помогать даме выйти из автобуса, если дама хочет войти?

Должен ли джентльмен, если он взял в долг?

Если вы ответили на все вопросы, значит, вы — джентльмен, а если не на все, значит, вы — дама.

Творческая кухня Гоголя (Статья)

Если бы меня спросили: «Какую книгу взяли бы вы с собой в дальнюю дорогу?» — я бы, не задумываясь, ответил: «Мертвые души».

Широта охвата действительности сделала гоголевское творение бессмертным. Как Гоголь достиг этого? Богатством художественных средств. Что же это за художественные средства? Заглянем в творческую кухню писателя.

«День, кажется, был заключен порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей и крепким сном во всю насосную завертку».

Что это? Художественная деталь. Вместо того чтобы заключить день хорошей, умной книгой, герой заключает его ужином и сном.

Диалог Гоголь строит на неуловимых переходах от мечты к действительности.

«— Поросенок есть? (мечтательно спрашивает Чичиков).

— Есть (возвращает его к действительности баба)».

Речь гоголевских героев остро приправлена юмором:

«Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот… — говорит Собакевич. — У меня не так. У меня когда свинина — всю свинью давай на стол, баранина — всего барана».

Не правда ли, сочная характеристика мелкопоместного дворянства!

Язык Гоголя музыкален. Откроем наугад любую страницу:

«Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со снеточками».

Попробуйте эти «припеки» убрать — и фраза потеряет весь аромат, всю сладкозвучность.

Как сквозь сито просеивает Гоголь каждое слово, не надеясь на читателя, который проглотит все. Возьмите из поэмы любой кусок:

«Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот».

Вовсе не разжевывая, а лишь слегка намекая, пишет Гоголь.

Тонкий вкус не изменяет писателю и тогда, когда он говорит о господах, которые «на одной станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третьей ломоть осетра или… запеканную колбасу с луком».

Еще одна порция мягкой иронии!

Но когда, скованный цензурой, Гоголь ищет лазейку для разоблачения взяточничества, ирония его становится едкой и злой. С каких средств у полицеймейстера «белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, копченые языки и балыки?»

Да, любит Гоголь соленое… словцо!

С гневным сарказмом обрушивается он на помещика Петуха, заказавшего повару кулебяку. Как же приготовляется кулебяка?

«В один угол (кулебяки) положи… щеки осетра да вязигу, — указано в «Мертвых душах», — в другой запусти гречневой кашицы, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов».

Но в этом ли весь секрет приготовления кулебяки?

Нет. Надо, «чтобы с одного боку она… зарумянилась бы, а с другого пусти ее полегче, — советует Гоголь. — Да исподку-то… пропеки ее так, чтобы всю ее проняло… соком».

Гениальный сатирик знает, как подогреть интерес изголодавшихся по настоящей литературе читателей. И вот у них уже сам собой возникает вопрос: как подать готовое блюдо к столу? И Гоголь объясняет: «Обложи его раками да поджаренной маленькой рыбкой, да проложи фаршецом из снеточков, да подбавь мелкой сечки, хренку, да груздочков, да репушки, да морковки, да бобков, да нет ли еще там какого коренья».

Верный традициям реализма, не прошел Гоголь и мимо свиного сычуга. Но рецепта этого калорийного блюда, к сожалению, не оставил. Николай Васильевич понимал, что жиры сгорают не полностью и образуют ацетоновые тела, которые и приводят к диабетической коме. Вот почему, писатель-гуманист, он сжег рукопись!

Мы познакомились с творческой кухней Гоголя. «Мертвые души» стали для многих настольной книгой. Потому что в гоголевской поэме — богатейшая пища для ума! Читайте на здоровье!

Окно

Один человек перед тем, как лечь спать, всегда покрывал окно своей комнаты темной краской. А утром покрывал его голубой. Иногда он рисовал на окне солнце, а иногда — дождь. По праздникам он рисовал пьяниц. И в будни — тоже. Когда он чувствовал себя виноватым, он рисовал решетку и долго сидел угрюмый. А когда ему было скучно, рисовал дом, в окне которого одевалась молодая женщина.

Но чаще всего он рисовал автопортреты: он в шикарном автомобиле, он с автоматом идет вдоль границы, он уступает место старушке в автобусе.

Чтобы проявить свое благородство, он рисовал девушку, которую защищал от хулигана. Правда, кое-что в девушке напоминало манеру Тициана, но это уже детали.

Впрочем, он был женат. И когда у него родился сын, стал рисовать на окне самолеты, улетающие в жаркие страны.

Так прошла вся жизнь.

После его смерти сын решил узнать, что же там, за окном.

Он взял растворитель, скребок и слой за слоем стал снимать краску.

Мелькали лица. Пролетали самолеты. Подъезжали и отъезжали автомобили. Одевались и раздевались женщины. Утро сменялось ночью. Зима сменялась осенью. Ныряльщики выпрыгивали из воды на свои вышки. Лысины зарастали волосами. Разглаживались морщины. Деревья уходили в землю. Дождь поднимался к облакам. Пожары исчезали в головке спички, и дома возрождались из пепла.

Больные ломали ноги так, что они становились прямыми и стройными. Вратари не могли поймать мячи, которые вылетали из их ворот и со страшной силой били по лбам нападающих.

Пьяные трезвели с каждой рюмкой. Коровы вдаивали в себя молоко, кефир, сметану, масло, творог, сыр, мороженое и пятились на луг, чтобы выплюнуть траву.

Из бесформенной груды металла появлялись автомобили и разъезжались в разные стороны.

Ребенок приносил из школы двойку и бил ремнем отца. Отец давал ему подзатыльник, и ребенок быстро уменьшался и с криком «а-а-а!» прыгал в мать. На свадьбе родственники и знакомые растаскивали в стороны целующихся новобрачных и расхватывали свои подарки.

Жареная дичь взлетала со стола и стреляла патронами прямо в дула ружей.

Старушки уступали в автобусе место мужчинам. Мужчины уступали девушек хулиганам. Хулиганы ловили милиционеров и, схватив их под руки, вели в отделение.

Наконец сошел последний слой.

Сын глянул в окно…

Но там ничего не было…

О графомании (Исследование)

Графоман — это человек, который ЛЮБИТ СЛОВА. Причем — все слова, какие только есть на белом свете. Это слова: дом, стул, дерево, машина, атмосфера, бабушка, песок, оруженосец, левша, утро, день, полдень, ветерок, сорочка, ярмарка, саго, сага, Форсайты, офсайды, стрептоцид, стрептококк, дыня, Дуня, женственность, волосатость, сутулость, верблюд, вермут, бифштекс, шлафрок, форшмак, шпицрутен, Шпицберген, просто шпиц, ливер, твист, Твен, маркшейдер, шариат, энтерит, адсорбент, бутолом, вагитан, гиперсол, галипот, гелофит, гуммигут, гваякол, гуанин, габион и гинецей. А также — глобулин, граммофон и графоман.

Графоман думает, что мастерство писателя зависит только от ПЕРЕСТАНОВКИ СЛОВ. Но от перестановки слов мастерство писателя как раз не зависит. Больше того, зависит писателя мастерство не от слов перестановки.

Графоман любит не только слова, но и творчество слов, иными словами — СЛОВОТВОРЧЕСТВО. Главенствующая любимость его словесно-творческих упражненств — это создаваемость впечатляемости творимости нечтостно удивляемостного и необычностногося.

Вместе с тем графоман ПЛОХО ЗНАЕТ ТОГО ЯЗЫКА, на котором ему писать. И даже в одной фразы делает по два, а то и по трое ошибок.

Графоман любит МЕЛОДИЮ ФРАЗЫ. Мелодия фразы его ослепляет. Его оглушает мелодия фразы. Мелодия фразы его усыпляет, хватает и кружит, и кружит и кружит, и кружит и кружит, и кружит и вертит.

Графоман часто ОСТРИТ, но всегда не к месту. Такова се ля ви графомана. Бьет ключом — и все не по тому месту.

Графоману НЕ ХВАТАЕТ МЫСЛЕЙ. Он хочет сказать что-нибудь умное, новенькое, но мыслей у него, к сожалению, не хватает. Как бы ни тужился графоман, а не хватает у него мыслей сказать что-нибудь новенькое, умное. Но он пишет, хотя мыслей у него не хватает. Пишет и пишет, пишет и пишет. Поставит точку. Отдохнет. И опять пишет и пишет, пишет и пишет, пишет и пишет.

Вершина графомании, словоблудия, языканедержания, борзописательства и крючкотворства — это ОСОЗНАНИЕ собственных крючкотворства, борзописательства, языканедержания, словоблудия и графомании и даже ПИСАНИЕ о собственных графомании, словоблудии, языканедержании, борзописательстве и крючкотворстве, но НЕВОЗМОЖНОСТЬ ИСКОРЕНИТЬ эти крючкотворство, борзописательство, языканедержание, словоблудие и графоманию!

Квартирка

Я одинок и живу в однокомнатной квартире. Совершенно один. Квартирка маленькая, но места много, потому что тете нужен простор.

Женщина она крупная, а чтобы было еще просторней, врач посадил ее на бессолевую и безводную диету. И весь день она не ест соли и не запивает ее водой. И весь день ей не спится. И только перед сном она засыпает в свой рот соли.

Бабушка от хруста чужих зубов просыпается и кричит из чемодана, что ей мешают читать.

А вот свекру на полу не спится. Ему, видите ли, холодно на линолеуме. И теперь он спит под линолеумом. На голой плите. Правда, утром линолеум приходится снова наклеивать на пол, а вечером снова отлеплять. И пока свекор с шурином укладываются, мы с братом держим на руках шкаф. Осторожно, чтобы не разбудить бабушку.

В сервант ведь ее не положишь: дядя изнутри зажал стекло и не дает открывать.

Зато у тещи самый глубокий сон: она спит в ванне. И просыпается только тогда, когда хочет глотнуть воздуху.

Что касается моей жены, то она почему-то любит спать на всем чистом. И перед сном всегда трясет свой половичок. Трясет она его обычно на кухне и до тех пор, пока полностью не вытряхнет из него бабушку.

А вот молодоженам на вешалке не спится: шубы срываются с крючков — и молодые дружно бьются о полочку для обуви. Тогда из-под полочки вылезает бабушка и сворачивается клубком у двери, хотя дверь подарили не ей. Ей подарили диван за три рубля. Отличный диванчик: раскладывается раз в год и намертво, но в квартирке не умещается, и мы его за это ставим к стенке. На попа. Попу все равно: он у нас живет проездом — из кладовки на балкон. А утюжить рясу он наловчился, не снимая с себя.

Одно неудобство в моей квартирке — неудобно посещать санузел. Потому что холодильник в санузле хотя и широкий, но узкий, и каждый раз ударяешься головой о дедушкины пятки. Правда, утром дедушка тотчас забирает пятки к себе в холодильник, но свешивается вниз головой. И надо с вечера оставлять дедушке записку, в каком он положении. А то, проснувшись, он думает, что лежит нормально, и встает головой в суп.

Суп сразу скисает, поскольку дедушка красит бороду. И мы выливаем его кошке.

Кошка живет в банке из-под соленых огурцов. И просыпается только перед обедом, когда мы вилкой шарим по банке, чтобы наткнуть огурец.

Ровно в полночь дверца в часах с кукушкой распахивается — и оттуда выскакивает бабушка. Голыми седыми руками хватает огурец и кричит на всю квартиру, что пора спать. Все просыпаются и принимают снотворное. Если его еще не склевала канарейка.

Канарейке было тесно в одной клетке с дочкой моей жены по материнской линии, и мы переселили канарейку в лампочку. Это тоже под потолком. И теперь по вечерам, когда мы включаем свет, канарейка жалобно поет. Настоящая светомузыка!

Вот, пожалуй, и все жильцы моей квартирки. Только почему мне так не хочется просыпаться?

Лекарственные препараты (Выведение из фармакологии)

Современная медицина располагает мощным арсеналом лекарственных препаратов. Однако есть еще такие больные, которые с недоверием относятся к лекарствам и, в частности, к такому безобидному, как АНАЛЬГИН.

Возьмем простой случай. Вы едете в трамвае. У вас возникло легкое головокружение. Как снять его? Конечно же — анальгином. Проглотите полтаблетки и запейте стаканом воды. Анальгин хорошо растворяется, быстро всасывается. Правда, может возникнуть побочный эффект — раздражение кожных тканей.

В этом случае на раздраженный участок кожи следует нанести тонкий слой тетрациклиновой мази. ТЕТРАЦИКЛИН совершенно безвреден, хотя и вызывает на теле больного зуд.

Но это не опасно. Достаточно принять несколько таблеток ПРЕДНИЗОЛОНА — и зуд исчезнет. Правда, может развиться сахарный диабет.

Но и это не страшно. На помощь нам всегда придет верный друг ИНСУЛИН. Однако при первом появлении у больного судорог лечение лучше прекратить, так как дальнейший прием лекарства ведет к снижению сердечной деятельности и гипогликемическому шоку с потерей сознания.

И здесь нам уже не обойтись без МЕРКУЗАЛА. Раствор следует вводить в верхний наружный квадрат любой ягодицы. Не пугайтесь, если у больного появится проливной пот, сильная слабость, быстрое развитие ртутной интоксикации, тяжелые поражения почек.

Эффективный препарат КАНАМИЦИН не только полностью излечивает эту болезнь, но и предупреждает гнойные осложнения, возникающие после хирургических вмешательств. Не имеет он и побочных явлений. Иногда только отмечаются аллергические реакции, нарушение функций печени, неврит слухового нерва (правда, с необратимой потерей слуха).

Чтобы снять хотя бы резкие боли, достаточно ввести под кожу, в желудок, внутривенно и внутримышечно ПРОМЕДОЛ, который приводит к чувству опьянения, из-за чего, собственно, у больного и развивается нездоровое пристрастие к этому алкогольному препарату.

Алкоголизм легко излечим, если вовремя применить ТЕТРАЭТИЛТИУРАМДИСУЛЬФИД, который не имеет абсолютно никаких побочных эффектов, кроме желтухи, цианоза, остановки дыхания, эпилептиформных припадков и острого галлюцинаторного синдрома, ведущего к параноидальному с переходами в шизофреноподобный.

Но больного еще можно спасти, если всыпать ему в пищу несколько кристаллов БРИТАНСКОГО АНТИЛЮИЗИТА, который, прекрасно соединяясь с вышепринятыми лекарствами, быстро приводит нижележащего больного в состояние гепатолентикулярной дегенерации, выйти из которой практически невозможно. В лучшем случае возникает мышечная дистрофия, рожистое воспаление, дрожательный паралич; иногда — развитие грибковой флоры, гнездная плешивость, опоясывающий лишай; крайне редко — мерцательная аритмия, карликовость, рассеянный склероз; почти никогда — красная волчанка, экзема прямой кишки, появление лунообразного лица; в подавляющем большинстве случаев — смерть.

Но с покойником еще можно работать, пока он теплый. Главное — принимать лекарства только по назначению врача!

Маклохий и Альмивия (Опера)

Вонтамбург конца стонадцатого века. Задворк центринца де Надвсяма. Центринц празднует день яркания своей своячери центрицессы Альмивии. Альмивия пивакает о том, что этот день — самый брильёзный день в ее движности.

Вместе с Альмивией гудякает весь сбормот. Не гудякает только стёртая трюха центринца де Надвсяма — заглохая Шлямба.

Ц е н т р и н ц д е Н а д в с я м (громко вуткает заглохую Шлямбу). Почему ты не гудякаешь вместе со всем честнявым сбормотом?

З а г л о х а я Ш л я м б а (еще громчей отвуткает ему). Потому что ты допустякал одну спотычку. Ты не притямкал в свой задворк злопукого барбуна Кривчака!

Но центринц ее уже не чучухает. Он прудлиняет праздновать день яркания центрицессы Альмивии.

Вдруг разтрескается жваткий бамс! Это прикандычил злопукий барбун Кривчак. Своими мергапанными кочерягами он хапециет центрицессу Альмивию и ушваркивает ее в свое подпадунье. Все ошумлены.

Жмачное подпадунье Кривчака. Он пытается облюлить Альмивию. Припаргует ей развисюльные дарцупаги и разутряпистые махамотки. Но Альмивия не желает промухлять свою люлюку на все эти блеснующие звяки. Начинаются кривчаковские тряски.

Задворк центринца де Надвсяма.

Но никто не бумкает, как шмаргнуть пресосную центрицессу от злопукой кобяки.

Тут из толпы масявок выхляпывает замхатый Маклохий.

М а к л о х и й (вуткает на весь задворк). Я шмаргну Альмивию!

М а с я в к и (над ним бублькают). Как же ты, долбуха, шмаргнёшь пресосную Альмивию, если у тебя даже чекрыжа нет?!

М а к л о х и й. Вот мой чекрыж! (И вынякивает из шидрюких ножнин мощнявый трампас.)

Все ошумлены.

Хабура Маклохия. Он точит свой верный трампас и пивакает о том, как ухайдукает Кривчака.

Жмачное подпадунье Кривчака.

Кривчак дрободунькает: он чучухает, что Маклохий к нему цуцокает верхом на коберуле. Вдруг разтрескается жваткий бамс! Это Маклохий сцуцокался вниз со своей коберули и разблиндал себе весь нюхамыльник.

М а к л о х и й (вуткает на все подпадунье). Эй, ты, Кривчак, так тебя растопчак! Выхляпывай на каючный драй!

К р и в ч а к. Ладно, выхляпну. Только не урякай так в мое чучухо!

Драй Маклохия с Кривчаком. Сначала Кривчак тютюкнул Маклохия. Потом Маклохий тютюкнул Кривчака. Оба трюп трюпа тютюкают и, если еще могут, пивакают. Но вот Маклохий смизыкал все, чему его учили в шалаге, и одним тютюком отбаркасил Кривчаку чердачину. Кривчак ошумлен. Без чердачины он уже не злопукий Кривчак, а добрюхий Кравчук.

Задворк центринца де Надвсяма. Маклохий и Альмивия всех притямкали на свою жевадьбу.

Маклохий и Альмивия сюсямкаются. Все пивакают и закусякают.

Гвоздик (Лжесказка)

У одного человека водопровод испортился. Пришел к нему водопроводчик. А у человека дочка была. Красавица. Вот она водопроводчику и шепнула:

— Будет батя вина дорогие наливать — не пей. Деньги сулить — не бери. А проси ты у него гвоздик ржавый.

Так водопроводчик и сделал. Починил водопровод. Взял гвоздик ржавый. И домой пошел.

А отец дочку обнял, по головке гладит и говорит:

— Молодец, Анечка! Здорово мы его надули!

Зуб

У одного мальчика зуб заболел.

Дедушка ему и говорит:

— Тебе, стало быть, плохо. Значит, тебе к врачу надобно.

А мальчик ему и отвечает:

— Я врачей с детства ненавижу. Лучше я зуб к какому-нибудь предмету привяжу. Например, к трамваю.

— Зачем же к трамваю? — говорит дедушка. — Лучше ступай в полуклинику и привяжи там к лифту А то трамвай тронется и тебя за собой потащит.

Но мальчик не послушался. Взял веревочку и пошел на трамвайную остановку. Один конец веревочки привязал к больному зубу, а другой — к здоровому вагону.

Трамвай тронулся. Веревочка натянулась. И от трамвая оторвался вагон.

Бросился мальчик бежать с испугу. А вагон за ним на веревочке катится. Пассажиры кричат:

— Безобразие! Почему не в ту сторону едем?

Добежал мальчик до кольца и назад помчался. Пассажиры опять кричат:

— Безобразие! Почему мальчик остановки не делает?

Стал мальчик остановки делать. Только не объявляет, какая следующая, — потому что к зубу-то веревочка привязана.

А народу в вагоне — все больше и больше. Мальчик уже еле дышит. Да тут еще чья-то бабуся на подножку вскочила.

— Живей! — кричит мальчику. — Шевели ногами-то! Я в полуклинику опаздываю!

Пассажиры, конечно, бабусе портфелями по пальцам стукают, чтобы она кисть разжала.

— Отцепитесь, — говорят, — от вагона, уважаемая! Не видите, мальчик еще молодой, несмышленый. Ему вас не сдвинуть.

Бабуся говорит:

— Да я в его годы…

Тронулся тут мальчик. Веревочка натянулась — и…

— Всё! — сказал мальчик. — Тъямвай дайфе не пойдет!

Когда рядом товарищи (Очерк жизни и творчества Лермонтова)

Великий русский поэт М. Ю. Лермонтов был большим мастером своего дела. На его лицевом счету сотни разнообразных стихотворений, десятки поэм, несколько драм. Первым наставником Лермонтова был Пушкин, который передал Михаилу все свои знания, опыт, привил любовь к труду. Очень хорошо отозвался о Лермонтове его старший товарищ по работе Белинский: «Глубокий и могучий дух!» Как же поэт опустился до такой глубины?

Михаил Юрьевич Лермонтов родился в деревне у бабушки, в то время, как его родители жили в Петербурге. Росту он был маленького — и поначалу ничем не выделялся из окружающей его среды. Первым, кто заметил мальчика, была его бабушка. Видит: бегает какой-то мальчик. Вроде, не дворовый. И она сразу стала заниматься его самообразованием: с самого раннего утра будила в мальчишке тревожные вопросы, развивала задумчивость, а если он не слушался, оставляла на нем неизгладимые впечатления, особенно от родной природы и, в частности, от берез.

В пансионе под руководством опытных педагогов Лермонтов уже серьезно занимается мечтательностью, работает над своей скорбью, шлифует мятежность.

А вскоре богатство души, талант и любовь к родине Лермонтов начинает применять на практике.

Уже в стихотворении «Смерть поэта» двадцатитрехлетний москвич продемонстрировал незаурядные бойцовские качества. Это стихотворение дало Лермонтову путевку в жизнь, а точнее — на Кавказ, куда царское правительство провожает поэта на заслуженный отдых. Там Лермонтов, досрочно завершает «Песню про царя Ивана Васильевича», где поет о том, как купец Калашников убил насмерть молодого опричника боевой и политической подготовки. А после этого он уже смело замахнулся на Мцыри.

Поэт далеко не атлетического стихосложения, Лермонтов поднимает в этой поэме все, что не сумели поднять другие писатели и баснописцы. В захватывающей и увлекательной борьбе с барсом Мцыри избрал тактику от обороны, действуя на контратаках. Барс поражен: каким образом этому посланцу солнечной Грузии удалось так ловко повернуть в горле соперника, причем два раза подряд, одно и то же оружие?

Человек интересной судьбы, Лермонтов едет в Петербург, где пишет роман «Герой нашего времени». Михаил Юрьевич работает над ним целыми днями, а иногда и сверхурочно — при луне.

А вскоре состоялась знаменитая встреча Лермонтова с Бенкендорфом. Во время беседы, прошедшей в теплой, дружественной обстановке, были обсуждены вопросы, затрагивающие интересы обеих сторон, после чего Лермонтова увели. Михаилу Юрьевичу были предоставлены все условия для творчества: арест, ссылка, дуэль. И успех Лермонтова — это не только его личная заслуга, но и заслуга всего коллектива литературного цеха тогдашней России!

Изобретение вилки

Как вы знаете, раньше люди ели пищу руками. Вилка появилась сравнительно недавно. Я не знаю фамилию изобретателя этого столового прибора, но могу с уверенностью сказать: он был настоящим джентльменом. Может быть, даже — первым джентльменом.

А вилку он изобрел так.

Однажды этот джентльмен обедал с дамой. Он съел кусок мяса, запил его бокалом вина и сказал своей даме:

— Позвольте вас пригласить на танец.

— Как?! — ахнула дама. — Вы будете меня обнимать такими грязными руками?!

«Действительно! — задумался джентльмен, пряча руки за спину. — Что-то здесь не так. Надо бы изобрести какую-нибудь штуковину, чтобы и люди были сыты, и руки чисты».

И он стал изобретать вилку.

Первое, что пришло ему в голову, была ПИКА. Конечно, она не пачкала руки, но и наткнуть этой пикой мясо было очень трудно. Оно все время срывалось. И приходилось надевать его на пику рукой.

Тогда джентльмен изобрел ЩЕТКУ. Это была пластинка, прикрепленная к пике. Только вместо волосков у нее были железные иголки. Мясо прилипало к этой щетке моментально, но отодрать его было невозможно. Только — вместе со щеткой.

Но джентльмен не отчаялся и вскоре изобрел КРЮЧОК. Крючок повысил процент зацепляемости мяса, но уменьшил процент попадания его в рот. Мясо с размаху шлепало джентльмена то по щеке, то по подбородку. Кроме того, крючок иногда зацеплял джентльмена за губу. И джентльмен начинал биться, как рыба, об стол, пытаясь сорваться у самого себя с крючка.

Однако джентльмен не сдавался и вскоре изобрел ТРЕЗУБЕЦ, зубья которого были расположены треугольником. Но при первой же попытке отправить мясо в рот джентльмен чуть не остался без глаз.

Тогда он изобрел ЩИПЦЫ. Мясо быстро попадало в рот, но щипцы долго не вынимались изо рта.

Прошло несколько голодных лет. Однажды джентльмен загорал на крыше, подставив солнцу свое лицо — все в шрамах, порезах и уколах. И вдруг увидел на скотном дворе двузубые ВИЛЫ…

Конечно, и у этого изобретения были свои недостатки.

Во-первых, взять вилами можно было только очень большой кусок мяса.

Во-вторых, пользоваться ими можно было только при помощи слуги, который стоял по другую сторону стола с вилами наперевес.

В-третьих, когда джентльмен съедал мясо полностью, горло его упиралось в основание вил и голова оказывалась между двумя зубьями, и часто с проткнутыми мочками ушей.

Именно это несоответствие и подтолкнуло джентльмена сделать миниатюрную ВИЛОЧКУ, которую с первым же куском мяса он и проглотил.

Наконец джентльмен изобрел то, что мы сейчас называем ВИЛКОЙ. Это была большая победа творческого ума и желудка.

Остается только добавить, что к тому времени, когда джентльмен взял в руки первую вилку, у него уже выпали последние зубы.

И вилка ему уже была не нужна.

Случай с литературоведом

Литературовед Кротов ехал из Ленинграда в город Пушкин, чтобы принять участие в Пушкинских чтениях. Глядя на унылые картины, пробегавшие за окном, он размышлял о связи литературы и литературоведения и не заметил, как подъехал к Царскосельскому лицею.

Кротов вылез из кареты и сразу опьянел от кислорода.

— Ну, слава государю, успели-с! — сказал ему швейцар с седыми баками. — Лицеисты все в сборе.

Кротов скинул швейцару меховую шинель и, поскрипывая высокими сапогами, поспешил за каким-то кавалергардом.

«Хорошо придумано, — еще ничего не понимая, мысленно отметил Кротов. — Только как же я проморгал, когда автобус на карету меняли?»

Наконец они пришли. Зала была уже полна. Слышались обрывки фраз: «Экзамен… Словесность…» Незнакомая дама обратила на Кротова свой лорнет и учинила ему улыбку.

Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Кротов повернулся и обмер: рядом с ним за длинным экзаменаторским столом сидел Державин. Правда, уже старик. Нет, это был не сон. Маститый поэт екатерининской эпохи насупил брови и спросил литературоведа:

— Ну что, начнем?

— Как вам будет угодно, — пролепетал Кротов и, подумав, робко добавил: — с!

В то же мгновение на середину залы вылетел курчавый мальчуган и с жаром стал читать свою оду «Воспоминания в Царском Селе».

Кротов вспотел. Он впервые видел живого Пушкина. Но тут же поймал себя на мысли, что думает совершенно о другом: «Как жить? Где работать?! О ком писать?!!»

И даже после бала, утомленный, наш литературовед долго не мог прийти в себя. «О ком писать, — думал он, засыпая, — если даже Пушкин ничего такого еще не создал?!»

Проснулся Кротов в середине ночи. «Ничего не создал?!» Он вскочил с постели.

— Так зачем же я буду писать о Пушкине? Хватит! Теперь я сам себе Пушкин!

Кротов положил перед собой стопку чистой бумаги и, умакнув гусиное перо в чернила, начал сочинять:

Сочинялось легко.

— И без всяких черновиков! — радовался он. — Сегодня же отнесу к издателю.

Но через несколько минут наступил творческий кризис. Наизусть «Евгения Онегина» Кротов не помнил.

— А изложу-ка я его прозой! — решил он и написал: «Надев широкий боливар, Онегин едет убивать время, что наглядно рисует нам образ лишнего человека».

— Не то! — выругался про себя Кротов и все зачеркнул. — Так теперь пусть другие литературоведы пишут: «В своем романе «Евгений Онегин» отец русской литературы Кротов с потрясающей полнотой раскрыл нам всю пустоту светского общества». Белинский.

— Светского общества… — повторил Кротов.

Ему припомнилась незнакомка с лорнетом. Красивая женщина, а из светского общества! И все присутствовавшие на экзамене — из светского общества! И даже он, Кротов, тоже из светского общества!

— Да меня за это светское общество!..

Кротов сжег неоконченный вариант «Евгения Онегина» и дал себе честное слово никогда в жизни не быть больше Пушкиным.

— Напишу-ка я о том, что мне ближе, — сказал он и, положив перед собой новую стопку чистой бумаги, написал сверху: «Преступление и наказание. Кротовъ» (с твердым знаком на конце). — Этим бессмертным произведением я вынесу суровый приговор всему буржуазному индивидуализму! — воскликнул он и тут же осекся, живо представив себе карающую десницу шефа жандармов Бенкендорфа.

— На какие ж гроши мне теперь жить?! — чуть не зарыдал Кротов. — Комедию, что ли, писать?! — и написал на новом листе: «Ревизор», — но, вспомнив, каким суровым нападкам подвергнется гоголевское творение, Кротов схватился за голову:

— Что делать?

И тут же поспешно добавил:

— Чернышевский. Ему принадлежат эти слова, а не Кротову.

— Кротову! — прогремел над ним железный голос. Воздух наполнился азотом, водородом и выхлопными газами. Дышать стало легче.

— Слово предоставляется литературоведу Кротову! — повторил голос.

Все зааплодировали.

Кротов будто пробудился ото сна. Он взошел на трибуну, опустил пониже микрофон и с особой проникновенностью начал:

— Мы собрались на этот чудесный праздник, чтобы почтить память Пушкина, патриота-гражданина, борца с самодержавно-крепостническим строем!..

Ножновка (Отчет конструкторского бюро)

Нашему бюро было предложено усовершенствовать пилу для спиливания деревьев.

Экспериментальным путем мы установили, что ножные мышцы толще ручных, и разработали модель ножной пилы: «Ножновка». Два пильщика ложились на спину и пилили ногами. Правда, в среде пильщиков началась повальная эпидемия ревматизма.

Тогда мы предложили прикреплять к дереву сиденья и пилить по-прежнему ногами, но сидя. Правда, в конце распиловки пильщики не успевали соскакивать с дерева и падали вместе с ним.

Тогда мы предложили к сиденью прикрепить колесо, а сбоку — пилу. Пильщик объезжал вокруг дерева — и дерево падало. Правда, сам пильщик не успевал вовремя откатываться от ствола, и ствол откатывался по нему.

Тогда мы предложили к сиденью и колесу прикрепить второе колесо, соединить их рамой, поставить руль, звонок, цепную передачу и две педали. Цепь от педалей шла на пилу. Звонок сообщал о конце распиловки. На такой пиле стало возможным прибывать к месту пилования. Правда, к концу распиловки пильщик полностью обрезал конечности, хотя и нижние.

Тогда мы окончательно усовершенствовали модель, отделив пилу от двухколесного приспособления. Теперь пильщик берет пилу в руки и спокойно едет пилить на велосипеде.

Счастье (Сказка)

Жили-были четыре брата. Трое — умных, а четвертый — не дурак.

Вот пошли они Счастье искать.

Шли-шли и вдруг видят — яма. А в яме Счастье сидит.

— Чего, — спрашивает, — надо, пацаны?

Первый брат говорит:

— Хочу все знать!

— Это можно, — говорит Счастье.

И журнальчик ему дает: «Наука и жизнь».

Второй брат говорит:

— А я хочу стать богатым!

— Об чем разговор? — говорит Счастье. И дает ему 200 рублей. Мелочью.

Третий брат говорит:

— А я самым сильным хочу стать!

— И это не беда, — говорит Счастье. И гирю ему дает. Самую тяжелую.

— А тебе чего? — спрашивает оно младшего брата.

— А тебе? — отвечает младший.

— А мне бы из ямы этой выбраться.

Ухватил младший брат Счастье, вытянул его из ямы и пошел своей дорогой.

А Счастье за ним побежало…

Битва времен Столетней войны (Рассказ по картине)

Рассмотрим картину широко неизвестного художника первой и второй половины XV века. На картине изображена сценка из времен Столетней войны. Идет страшная битва. Под натиском английских лучников смяты ряды французских наемников.

Еще бы! Ведь английские лучники прекрасно стреляют из пушек. Пушки, правда, заслонены конницей и пока не видны.

Не видны и французские наемники: они отступили в тыл к английским лучникам.

Сам художник тоже отступил — только из исторической правды: на картине, к сожалению, зафиксированы не все участники Столетней войны.

Но в изображении отдельных военнослужащих художник опустился до большой глубины.

Очень живо изображен убитый воин. Это видно на двух фрагментах. Один фрагмент воина находится в левом углу картины, другой фрагмент — в правом.

Большого сходства добился художник и в портрете пехотинца, обернувшегося к нам затылком: высокие сапоги, чистая рубаха, меч в спине.

Хорошо передана благодарность крестьян своим избавителям. Радостно подбрасывают они вверх офицера и ловят его на деревянные вилы.

Мужество лучников подчеркнуто такой бытовой деталью: английскому воину уже отсекли голову, но он все еще натягивает тетиву.

Гораздо слабей мастер кисти владеет светотенью. Так, французскому негру он сильно засветил между глаз.

Но взгляните, сколько человеческого тепла излучает боец, облитый кипящей смолой!

Высокая печаль звучит в песне солдата, падающего с башни.

А этот характерно длинный нос выхвачен прямо из жизни. Не важно, чей он. Да это теперь и невозможно установить.

А вот, опираясь на костыли, идут в бой французские наемники. Видно, что они не рисуются, не позируют художнику. Да им и некогда: они на работе. Так и слышишь их голоса: «Как жизнь, Жан?» — «Да ничего, помаленьку. А у тебя?» — «Все путем. Ногу вчера потерял. И опять левую. А француз без ног — сам знаешь — как без рук!» Обычная солдатская болтовня.

Но вот уже впереди забрезжил враг. «Па-а-аберегись! — кричит маленький воин, но с большим тараном, бегущий в давно открытые ворота крепости. — Задавлю, с-собор парижской богоматери!» — «Осторожно! — отвечает ему кто-то из крепости. — Двери закрываются!» Это уже по-нашему, по-хозяйски. Молодцы, ребята! Бей их, коли! По забралу! По забралу ему дай, чтоб не откупоривалось! Вперед! В атаку, друзья! За прочный мир! Нет войне! Руки прочь от Венеры Милосской! Да здравствует «Ура!»! Шай-бу! Шайбу бы!

Центр нападения переместился на крайний фланг. Идет последняя минута битвы. А вот и отбойный сигнал английского рожка. Окончательный счет убитых 108:106. Убедительная победа хозяев поля.

Ну, а пока молоденькие санитарки перевязывают раны трупам, вернемся к самой картине. Все полотно в трещинах, порезах, перемазано чем-то красным. Веришь, что художник находился в самой гуще событий, писал кровью своего сердца. А может, и кровью других.

Жаль только, что он так рано ушел из живописи и еще раньше — из жизни, как, впрочем, и все участники этого захватывающего зрелища. Тут уж ничего не попишешь: искусство требует жертв!

Такая красивая, красивая сказка

Я заблудился. Я плутал меж высотных домов и никак не мог выйти к лесу.

— Эй, друг, как тут к лесу пройти? — обратился я к незнакомому воробью.

Воробей на секунду задумался, а потом что-то быстро-быстро закудахтал, то и дело показывая в сторону крылом.

— Мерси вам преогромное! — сказал я и тут же вошел в лес.

Лес был черен, потому что в лесу находилась зима. Ели позвякивали металлическими шишками, — кажется, от кроватей. С неба падали разноцветные снежинки (каждая — в виде знака качества). Ветер, увидев меня, сразу завоображал и стал танцевать рок-энд-ролл с бывшим кустом малиновки.

Вдруг на одной из елей раздался хрип пилы. Я поднял свою голову. Два здоровенненьких мозжечка с десятыми номерами на спине пилили фанеру.

— Луну выпиливаем, — как бы извиняясь, пояснил мозжечок, у которого на спине был десятый номер (татуировка).

— Врет, врет! — сказал мозжечок, у которого на спине тоже был десятый номер, только задом наперед, как у пожарных. — Красиво, но врет!

Я махнул рукой и, утопая по левое колено в снегу, который, казалось, был нарисован художником-пуантилистом[3], двинулся дальше.

Навстречу мне из снега поднялась лохматая парикмахерша. От радости я хотел было бежать обратно, но сдержался и отступил на шаг. Парикмахерша легла. Я снова сделал шаг вперед — парикмахерша снова поднялась, как грабли. Очевидно, я наступал ей на педикюр (фарфоровый).

— Ах, вот как! — сказала она. — Где же у вас брод?

Это она стала искать у меня бороду. А найдя ее, сначала покрасила в стиле «дивизионизм»[4], а потом сбрила. Потом снова покрасила. И только после этого удивленностно посмотрела на меня сверху вниз нарисованными глазами. Она была выше меня на голову, правда, фаянсовую.

Я поклонился доброй парикмахерше в ножницы и почапал дальше, а она с треском упала на снег (очевидно, раскололась, бывает!).

Несколько солдат гитарами расчищали дорогу. Рядом стоял устатый фельдфебель (уста находятся под носом фельдфебелей или фельдъегерей) и отдавал приказания. (Отдавать-то отдавал, да у него не брал никто.)

— Передняя гитара пошла вперед! А это еще чья струна звенит? Приструни ее, растюльпань тебя в гладиолус!

Когда я прошагивал мимо, фельдфебель отдал мне честь ногой (причем — к моему виску), тут же напился и захрапел.

На ветке мореного дуба закаркал сырой поросенок с серьгой в ухе. (Ухо, правда, было среднее, и отсюда его было плохо видно.)

Потом на уровне моих бравых бровей пролетел бумажный самолетик и сбросил на парашюте рыбку.

— Мне велено развлечь вас, — улыбнулась рыбка-парашютистка.

Мы разговорились. Она оказалась местной поэтессой Пташкиной Александрой Сергеевной. Несколько раз клала свои стихи на музыку, но их с рояля все время кто-то утаскивал. Я думаю — вражеские композиторы. На прощанье она мне подарила часы с кукушком. Причем кукушк был мертв, а часы живые, хотя и не тикали.

Я подышал на бедного птица одеколоном — и он сразу ожил, а часы сразу остановились, потому что живой кукушк затруднял движение шестеренок и семиренок да еще выклевывал болты.

— Прокукуй, сколько мне лет еще жить?

Я прокуковал тридцать лет.

— Спасибочки! — сказал кукушк и тут же без предупреждения умер.

— Он так назло делает! — пояснили мне часы и затитикали. — Умирает, каналья, каждый день — не то от счастья, не то от смеха. А потом опять восстанавливается. Как спица Пфенинг из пепла.

На небе появился фанерный месяц. Я повернул домой.

Сверху на меня падали открытки: «С Новым годом, дорогой друг!»

Загадочный портрет (История одной находки)

На карте мировой живописи есть еще белые пятна, иными словами — темные места. Таким темным местом явился для меня один портрет, яркий документ своей эпохи. Но какой эпохи — оставалось загадкой. Месяцы кропотливого труда в БАНе, а говоря точней — в Библиотеке Академии наук — не принесли заметных результатов.

Тогда я вновь посетил тот зал и посредством одного из пальцев стал осторожно осматривать картину. Здесь-то мне и пришла на помощь служительница, проснувшаяся от шума.

«Что вы делаете?! — закричала она. — Это же девятнадцатый век!»

«Как?! — ахнул я. — Этот яркий документ эпохи дошел до нас из девятнадцатого века?!»

И служительница объяснила: «Мы барахло не вешаем! У нас сугубо девятнадцатый век! Потому как при входе в зал — объявление: «Искусство девятнадцатого века»!».

Загадка была разгадана. Оставалось только узнать, кто же он, автор этого портрета? Месяцы кропотливого труда в БАНе, а говоря короче — в Библиотеке Академии наук — не принесли заметных результатов. Был только установлен размер полотна.

И вновь я посетил тот зал и стал осторожно колупать краску. И вновь мне пришла на помощь проснувшаяся служительница.

«Не хапай пальца́ми картину Кипренского!» — закричала она.

«Как?! — ахнул я. — Это полотно принадлежит кисти Ореста Адамовича Кипренского, художника самобытного дарования?»

И служительница объяснила: «В нижнем углу подпись. Очи-то разуй!»

Я снял очки: действительно, в нижнем углу стояла подпись — Кипренский.

Загадка была разгадана окончательно. Оставалось только узнать, кто же изображен на портрете. Я уже запарился в БАНе, а попросту говоря — в Библиотеке имени Академии наук, — но картина не прояснялась. Было установлено только, что портрет — задумчив, кучеряв, в бакенбардах и с руками, сложенными на груди. И вновь я посетил тот зал и посредством верхних конечностей стал осторожно ощупывать бесценное полотно. И вновь мне пришла на помощь проснувшаяся служительница.

«Руки прочь от Пушкина, бурбон!» — закричала она.

«Как?! — ахнул я. — Это портрет отца нашей литературы Пушкина?»

И служительница объяснила: «Вот же табличка присобачена!»

Я снял с очков пот; действительно, рядом была присобачена табличка: «Кипренский. Портрет Пушкина».

Страшная догадка мелькнула в моей голове! Я положил руку на плечо скромного труженика охраны памятников старины и сказал: «Знаете ли вы, старина, немым свидетелем чего сейчас являетесь? Вы являетесь свидетелем разгадки портрета Пушкина, автора текста к песне: «Подъезжая под Ижоры».

И служительница сказала мне: «Идите в баню!»

И я действительно пошел отмываться в баню при Библиотеке Академии наук.

Загадка была почти разгадана. Оставалось только узнать: чьи отпечатки пальцев на замечательном портрете Пушкина?

Оружием стиха (Письмо в редакцию)

Уважаемая редакция!

Я заметил, что вы не публикуете мои стихи, но почему-то публикуете стихи других поэтов. В частности, такого еще молодого поэта, как Сергей Есенин. Конечно, этот поэт способен на многое, но кое-что в его стихах режет слух и мучает душу. И это не только мое мнение, но, думаю, и мнение некоторых авторов статей о творчестве Есенина.

А его творчеству посвящено много статей. Например, строчкам:

посвящена статья 98-я.

А строчкам:

посвящена уже статья 181-я, которая гласит, что заведомо ложное показание наказывается лишением свободы на срок до одного года.

В последнее время вы все чаще высказываете мысль, что судить писателя надо по законам, им же самим созданным.

Но как, например, оценить такую строчку:

В 50 рублей.

А за строчку:

полагается уже штраф до 200 рублей.

Порой поэт строг к себе, например, когда пишет:

Ибо унижение достоинства человека строго наказуется.

Есенин сам чувствует личную ответственность, когда пишет:

Ибо лицо, нарушившее порядок в состоянии опьянения, несет уголовную ответственность.

Огромная работа проделана поэтом в стихотворении:

Ибо систематическое занятие бродяжничеством или попрошайничеством наказывается исправительными работами.

Не знаю, испытывал ли Есенин лишения, когда писал:

Но в принципе и такое деяние наказывается лишением свободы.

Правда, часто в стихах Есенина звучит голос совести: например, когда он признается, что «по крови — степной конокрад». Добровольное признание снимает вину.

Но жизненный срок произведений поэта не одинаков. Например, срок стихов:

от трех до семи, а в военное время до десяти лет.

Стихи — сильное оружие. И Есенин, конечно же, хорошо это знает:

Такое деяние, как отравление, наказывается исправительными работами на срок до одного года с конфискацией ядовитых веществ.

Вместе с тем видно незнание поэтом Уголовного Кодекса РСФСР.

Но пересуд как раз есть: если обвиняемый подал заявление в течение десяти дней со дня вынесения приговора.

Каждое стихотворение Есенина — это приговор, и в первую очередь — самому себе:

пишет он.

Огромный срок жизни выпал на долю есенинских стихов. Сам же поэт прожил до обидного мало. Будь на то моя воля, я бы добавил ему еще лет пятнадцать!

До свидания, уважаемая редакция!

Лично я проработал на одном месте четырнадцать лет, за что и был освобожден раньше срока.

Моя бабушка

Моя бабушка была маленькая и старенькая. И память у нее тоже была маленькая и старенькая. Из-за нее моя бабушка никак не могла запомнить, сколько ложечек сахарку положила в кофеек. И поэтому пила кофеек или слишком сладенький, или слишком горькенький. Причем сладенький чаще пила моя бабушка, а горькенький — мой дедушка.

Еще у моей бабушки были часики на цепочке. Часики тоже были маленькие и старенькие, и цепочка тоже была маленькая и старенькая, и многие звеньица у нее уже выпали. Не хватало и половины стрелочек. В молодости стрелочки бежали быстренько — так, что и нельзя было уследить, сколько прошло времечка. А в старости стали ползти медленно, часто останавливались, и бабушке приходилось подталкивать их палочкой.

Палочка тоже была маленькая и старенькая и без бабушки стояла плохо и часто падала. И чтобы не потерять друг дружку, бабушка привязывала палочку к своей ручоночке длинной резиночкой. И когда бабушка забывала палочку, резиночка натягивалась — и палочка пулечкой летела к бабушке. Иногда — прямо в головушку.

Еще у моей бабушки была собачонка. Собачонка тоже была маленькая и старенькая и вечно все путала. Например, вместо того чтобы принести тапочки к бабушке, она несла бабушку к тапочкам. Или, например, брала сумочку и шла с нею за молочком. Хотя бабушка ей русским язычком объясняла, что за молочком ходят не с сумочкой, а с сеточкой. Ловят ею коровенку и выдаивают из нее молочко — хоть полную сумочку.

Из мебели у моей бабушки не было ничего, кроме креслица. Креслице тоже было маленькое и старенькое и все время качалось, как бабушка. Правда, бабушка пыталась его продать, выдавая за креслице-качалочку, но к тому времени, когда у креслица отнялись ноженьки, у бабушки тоже отнялись ноженьки — из-за сильной жары, которая стояла тем летом в бабушкином организмике, — и бабушка переделала креслице-качалочку в креслице-каталочку, на котором стала носиться по всему городишку, сбивая пешеходиков.

Однажды бабушка столкнулась с машинкой, которую тащил на спинке какой-то человечек. От этого столкновеньица бабушкино креслице-каталочка развалилось прямо на дороженьке, а бабушка развалилась на придорожной скамеечке, чтобы немножечко отдохнуть от этого столкновеньица. Человечек выбрался из-под машиночки, которая оказалась стиральненькой, и стал громко оскорблять бабушкино креслице-каталочку, обзывая его креслицем-катафалочком. На что бабушка сказала человечку со стиральненькой машинкой, что таких, как он, она стирает в порошочек. Причем — в зубной.

Еще у моей бабушки были две кошечки: одна — еще живехонькая, а другая — уже фарфоровая. Кошечки тоже были маленькие и старенькие и редко мурлыкали. И поэтому бабушка их все время путала: в дырочку на лобике фарфоровой кошечки наливала сметанку, а вовнутрь живехонькой кошечки бросала копеечки. А когда промахивалась и попадала копеечкой в лобик живехонькой кошечке, на лобике у кошечки вырастала шишечка, величиной с копеечку, которая исчезала, когда бабушка прикладывала к ней холодный пятачок фарфорового поросеночка.

Когда живехонькая кошечка бегала по улочкам, она так бренчала копеечками, что все оборачивались, думая, что к хвосту кошечки привязана какая-нибудь бабушка.

В то же время воришки, которые пытались вытрясти из фарфоровой кошечки хоть одну копеечку, вытряхивали на себя капельки сметанки. И сыщички их быстренько ловили по отпечаточкам пальчиков, перемазанных сметанкой. Но поскольку воришки были полностью перемазаны сметанкой, они выскальзывали из ручоночек сыщичков, которые тоже становились перемазанными сметанкой, и у них уже выскальзывали из ручоночек даже воришки, не перемазанные сметанкой.

Еще у моей бабушки была картиночка, но бабушка выбросила ее на помоечку, потому что картиночка тоже была маленькая и старенькая. Пятнадцатого века.

Еще у моей бабушки была гитарочка. Гитарочка тоже была маленькая и старенькая. На ней оставалось только две струночки и одна дырочка.

Еще у моей бабушки были лыжицы. Лыжицы тоже были маленькие и старенькие, и бабушка боялась на них съезжать с горки, а только въезжала на нее.

Еще у моей бабушки было окошечко. Окошечко тоже было маленькое и старенькое и вдобавок еще грязненькое, и сквозь него уже ничего не было видно, и поэтому, чтобы увидеть, что творится на улочке, бабушка открывала свое окошечко и выбрасывалась на асфальтик.

А еще у моей бабушки был балкончик. Балкончик тоже был маленький и старенький, но бабушка ото всех это скрывала, и только иногда, когда ей особенно хотелось попутешествовать по балкончику, она просила кого-нибудь из прохожих его поддержать. Тех, кто не соглашался поддержать балкончик, бабушка била кувалдочкой по лысинке, а тех, кто соглашался, кормила компотиком, прямо с балкончика, при помощи длинненькой поварежечки.

Но поварежечка, хотя и была длинненькая, была тоже старенькая, и все, что бабушка набирала из кастрюльки в поварежечку, вытекало обратно из поварежечки в кастрюльку. И поэтому одной кастрюлькой бабушка могла накормить тысячу человечков.

В общем, все вещички у моей бабушки были маленькие и старенькие, только зубки у нее были большие и новенькие. Потому что каждую ночку она клала их в стаканчик с водичкой.

Вот какая была моя бабушка — маленькая, старенькая, да удаленькая!

Правила русского языка (Пособие для редакторов)

В редакции журналов часто приходят письма от читателей, в которых они спрашивают: «Что надо иметь при себе, чтобы хоть раз прочитать свою фамилию в вашем журнале?»

Отвечаем. Чтобы прочитать свою фамилию в журнале, надо иметь при себе деньги. Столько, сколько стоит журнал.

А купив журнал, вы можете зачеркнуть фамилию редактора и вписать свою. И читать ее сколько угодно раз.

А если говорить серьезно, чтобы писать, надо изучить ПРАВИЛА РУССКОГО ЯЗЫКА.

Допустим, слово «редактор». Какая это часть речи? Совершенно верно — МЕСТОИМЕНИЕ. Потому что редактор имеет место в редакции, а автор — нет.

А слово «автор»? Что это? Правильно — ЧИСЛИТЕЛЬНОЕ. Потому что автор всегда спрашивает у редактора, какого числа ему прийти. Редактор ему русским языком говорит: «Приходите месяца через два», — а он почему-то приходит ровно через два месяца.

Или, например, слово «поэт». Что это? Правильно — ПРИЧАСТИЕ. Потому что поэт всегда к чему-нибудь причастен. То есть часто причащается. Почти каждый вечер. А утром говорит: «Де я? Де я?» И это уже — ДЕЕПРИЧАСТИЕ. То есть последняя стадия причастия.

Теперь — о ЗНАКАХ.

Если редактор зевнул и посмотрел на часы — это МЯГКИЙ ЗНАК, что автору пора уходить. Если редактор зевнул и ударил автора по голове, то это уже — ТВЕРДЫЙ ЗНАК, что автору пора уходить. А если редактор, зевая, пинает автора, чтобы тот уходил, а автор, зевая, пинает редактора, чтобы тот его не пинал, то это уже — ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ.

Вот возьмем «женщину». Это хорошее слово всегда пишется с каким-нибудь знаком. Настоящий мужчина при слове «женщина» всегда ставит ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫЙ ЗНАК. Пионер — ВОПРОСИТЕЛЬНЫЙ. А пенсионер — ТОЧКУ.

Многие плохо знают и ВРЕМЕНА. К примеру, какое это время: «Я ем. Ты ешь. Он ест»? Правильно — обеденное.

Несколько слов о РО́ДАХ, точнее — о РОДА́Х. Большинство авторов делится на два РОДА: МУЖСКОЙ и ЖЕНСКИЙ. Как же отличить мужского автора от женского? Очень просто. Если поэт, — значит, мужчина. А если поэтесса, — значит, женщина. И так далее. Критик и критикесса. Баснописец и баснописка. Сатирик и сатиричка.

Теперь — о ПЕРЕНОСЕ СЛОВ. Не все знают, как переносить слова. Один переносит их хорошо. Другой — плохо. Третий вообще не переносит слова. Особенно — те слова, которые указывают ему место, в какое он должен идти.

И наконец — о СКЛОНЕНИИ ПО ПАДЕЖАМ. Склонять, как оказалось, умеют все. Причем склоняют не только в редакции, но и выйдя на улицу. Автор склоняет редактора. Мужчина склоняет женщину. Причем мужчина склоняет женщину в двух случаях: когда ему не удалось ее к чему-нибудь склонить и когда ей удалось склонить к этому других мужчин.

Так что внимательно следите за своим языком, потому что, когда распускается язык, вянут уши.

Сказка ни о чем

В некотором царстве, в некотором государстве жил некогда некто. Имени он не имел никакого, а звали его Никто. Ничего-то у него не было, а было у него все не так. Все говорят то, а Никто — это. Все делают так, а Никто — эдак. Все идут туда, а Никто — оттуда.

А царем там был Кое-Кто. Все-то у него было, но кой-чего не хватало.

Вот позвал он Этого Са́мого, Самого́ Этого, Этого-Того и Тому Подобное. И говорит им:

— Так, мол, и так. Идите туда — не знаю куда. Принесите то — не знаю что.

А эти все умели на свете. А знали столько, что и не перечислить сколько.

Вот пошли они туда — все знают куда. Принесли то — все знают что.

А Кое-Кто на них как закричит:

— Так вас растак! Туды вас растуды! На кой мне то — все знают что?

А Никто от нечего делать пошел туда — не знает куда. И принес то — не знает что.

Обрадовался Кое-Кто.

— О! — говорит. — Это самое то! Отныне все будут никто, а ты будешь Кто.

Вот и сказке конец. Кто что-нибудь понял, тот молодец. А кто понял не так, тот слушал ее кое-как!

Аппарат профессора Коро

— Но если никто не виноват, как же объяснить взрыв в лаборатории?

— Это был не взрыв.

— Почему же тогда погиб профессор?

— Он не погиб.

— Где же он?

— В этой комнате.

— Но я вижу только дым.

— Это и есть профессор.

— Нет, так у нас дело не пойдет, — инспектор откинулся на спинку кресла. — Начнем сначала. Итак, вы утверждаете, что в лаборатории никого не было, кроме вас и профессора Коро?

— Совершенно верно, — сказал доктор Сислей.

— Как же произошел взрыв?

— Это был не взрыв, — ответил доктор. — Обычная вспышка, сопровождающая освобожденную энергию.

— Освобожденную от чего?

— От профессора, разумеется. Сейчас его энергии хватает лишь на то, чтобы удерживаться в газообразном состоянии.

— Но, убейте меня, я не понимаю, как он дошел до такого состояния!

— При помощи своего нового аппарата. Человек сначала размягчается, потом разжижается, а потом распыляется.

— А как же обратно?

— Легче легкого! Запоминающее устройство помнит связь атомов твердого профессора, и конденсатор при необходимости сконденсирует его из газообразного.

— Потрясающе! А что дает это изобретение?

— Все! Омолаживание организма, лечение всех болезней, путешествия к иным мирам.

— Гениально придумано! — воскликнул инспектор. — А теперь я скажу, что дает это вам, доктор Сислей. Место заведующего лабораторией! Но сделали вы это топором. Убив профессора, вы растворили его в кислоте и ждали до тех пор, пока он не испарится. А потом имитировали взрыв.

— Но… — возразил было доктор.

— Спокойно! — инспектор перегнулся через стол. — То, что вы не физик, я понял сразу: когда заметил отсутствие крови. Вы химик, Сислей! Не отпирайтесь!

— Да, — прошептал доктор. — Но у меня есть алиби.

— Что ж, — усмехнулся инспектор. — Каждый вправе иметь алиби до прихода полиции. Только без этих штучек!

Но доктор уже щелкнул выключателем… Когда снова зажегся свет, посредине комнаты стоял профессор Коро.

— Рад вас видеть, инспектор! — сказал он.

— Я — тоже, — кивнул инспектор седеющей головой. — Но славы таким путем вам не добиться. Думаете, я не слышал, как вы стояли за дверью и подслушивали? Ваше изобретение — фикция чистейшей воды!

— Не больше, чем ваша должность, — парировал профессор. — Вы не первый агент, которого засылает к нам строительно-разведывательное управление.

— Ложь! — крикнул инспектор, выведенный из равновесия.

— Успокойтесь, — мягко сказал профессор, и его лучистая улыбка осветила инспекторское лицо.

В то же мгновение инспектор вспыхнул и испарился.

— Ну и запах! — поморщился профессор. — Откройте форточку, доктор!

«Юдифь»

Картина «Юдифь» принадлежит кисти неизвестного итальянского художника эпохи Ренессанса Джорджоне. Хотя английские искусствоведы считают, что картину писали двое: Джордж и Джонни.

Тем более что на картине изображены тоже двое: женщина, которая подложила под голову ногу, хотя голова не ее, и голова неопределенного пола.

Чья же она, если не секрет? Легко догадаться: если голова валяется в ногах у женщины, значит, эта голова принадлежит мужчине.

Точнее, принадлежала ему раньше. А теперь голова принадлежит женщине, потому что это она ее первой отрубила.

Мужчину, который потерял от женщины голову, зовут Олоферн. А женщину, у которой все на месте, зовут Юдифь.

У Олоферна из одежды — только меч, а у Юдифи из одежды — украшения и какая-то драпировка, которую накинул на нее художник, чтобы он мог спокойно ее рисовать, а Олоферн мог спокойно ему позировать.

Юдифь поражает своей чистотой: ни капли крови на ее платье. Чистотой Юдифи поражен и Олоферн. «Чисто сработано!» — как бы думает пораженный командир, оставшийся без своего корпуса.

Ни тени волнения на лице Юдифи. И это естественно. У нее с головой все в порядке: прическа не сбита, помада не смазана.

Спокоен и Олоферн. Конечно, он вынужден признать: нет любимого туловища. Но оно ему и не нужно: в мужчине главное — голова, а в женщине — все остальное.

Да, трудно любить человека, который рубит сплеча, а потом целый день стоит на голове! Такая участь ждет каждого, кто влюбляется по уши. Влюбился бы Олоферн по пояс — и потерял бы гораздо меньше.

О чем же говорит нам образ Юдифи и образина Олоферна? Что хотел сказать художник своей картиной, если бы умел говорить? Ясно любому: одна голова — хорошо, а с телом — лучше!

Звуки (Считалка)

Технический юмор

В дверь робко постучали.

— Входите! — сказал редактор, не отрываясь от чужих бумаг.

В кабинет вошел сухонький старичок с картонной папкой под мышкой.

— Здравствуйте! — сказал он. — Вы юмористические рассказы печатаете?

— Печатаем, печатаем, — сказал редактор, что-то вычеркивая в чужих бумагах.

— Правда, юмор у меня, — старичок замялся, — как бы это сказать, технический!

— Как — технический? — редактор вскинул голову.

— Ну, — сказал старичок, — я пишу с юмором о машинах.

— Только о машинах? — переспросил редактор.

— Почти, — тихо сказал старичок. — А точнее — о фрезерных машинах.

— Только о фрезерных?! — строго спросил редактор.

— Ну, не совсем, — поспешно сказал старичок, — а собственно говоря, только о самих фрезах.

— Весь юмор о фрезах?! — ахнул редактор.

— Ну, это я, конечно, преувеличил, — как бы оправдываясь, сказал старичок, — а честно говоря — только о кольцевых фрезах.

— Только о кольцевых?! — редактор стал плотоядно потирать руки. — Прекрасно!

— Да, — уже уверенней проговорил старичок. — Причем — только о тех, которые применяются в пилах.

— Только в пилах?! — редактор вскочил со стула и обхватил старичка за плечи. — Это как раз то, что нам нужно на сегодняшний день!

— Да, — гордо сказал старичок. — Только в пилах и только в камнерезных.

— Потрясающе! — воскликнул редактор и отер пот со лба. — Значит, вы занимаетесь юмором только кольцевых фрез камнерезных пил.

— Вот именно! — сказал старичок. — Причем с шириной пропила — четыре сантиметра.

— А… — редактор насторожился, — с глубиной пропила?

— А с глубиной — сто двадцать, — радостно сообщил старичок.

— Не пойдет, — сухо сказал редактор.

— Что, слишком мелкий пропил? — ехидно спросил старичок.

— Нет, слишком глубокий, — сказал редактор. — Для нашего журнала.

— Но ведь такова действительность! — возмутился старичок.

— Я понимаю, — вздохнул редактор. — Но поймут ли другие?

— Да кто будет считать эти сантиметры?! — не на шутку рассердился старичок и бухнул кулаком по столу.

— Вы еще не знаете нашего читателя, — грустно сказал редактор. — Один-два сантиметра он еще пропилит. Но глубже…

— Да что здесь пилить?! — затараторил старичок, переходя на шепот. — Это же известняк!

— Известняк?! — удивился редактор. — В таком случае вы обратились не по адресу. Наш журнал называется «Проблемы затупления кольцевых фрез камнерезных пил при обработке гранита».

Соленое мороженое

В детстве я очень любил мороженое. Потому что моя тетя работала продавцом мороженого. И мы с мамой часто навещали ее, чтобы поесть мороженого.

Но однажды я решил зайти к тете один. У моей мамы болело горло, и она не в состоянии была видеть тетю. И ее мороженое.

— Только не набрасывайся сразу на мороженое, — предупредила меня мама. — А то тете взбредет в голову, что ты пришел только за тем, чтобы поесть мороженого.

Я пришел в мороженицу, и тетя сразу спросила:

— Ну что, пришел поесть мороженого?

— Нет, — сказал я и жадно стал глядеть на тетю.

Я помнил, что нельзя начинать прямо с мороженого, но с чего начинать, я не знал.

— Погодка-то нынче разгулялась! — наконец сказала тетя.

— Да, — поддержал я разговор и замолк.

Тогда тетя предложила мне:

— Может, все-таки поешь мороженого?

— Нет, — нахально сказал я.

— А для чего ж ты тогда пришел? — удивилась тетя.

— Я пришел узнать, как ваша жизнь, — сказал я и посмотрел в окно.

— Живем помаленьку, — сказала тетя и протянула мне полную вазочку мороженого. — Сегодня вот посудомойка на работу не вышла. Так что за двоих вкалываю. На-ка лучше поешь мороженого.

— А дети как? — спросил я, стараясь не обращать внимания на мороженое.

— Дети ничего, — сказала тетя. — Ничего дети. Хулиганят только и двойки носят.

— Пороть надо, — сказал я. — Некоторые ведь русского языка не понимают. До них только ремнем доходит. А я вот, как двойку принесу, сразу штаны скидываю. Где прелесть такую брали?

— Какую прелесть? — не поняла тетя.

— Я про блузочку говорю, — сказал я. — Вам оранжевый очень идет. А желтый полнит.

— Ах, это?! — тетя оглядела себя и улыбнулась. — Это я у портнихи шила.

— И сколько она с вас содрала за такое удовольствие? — спросил я.

— Тридцать рублей, — хлопая ресницами, сказала тетя.

— Как одна копеечка! — сказал я. — Надо бы и моей такую справить.

— Кому? — насторожилась тетя.

— Да маме, говорю, моей. А то все в халате да в халате. Волосы у вас свои?

— Почти, — прошептала тетя и покраснела.

— Вам такая прическа очень к лицу, — сказал я. — Вы в ней моложе лет на пятьдесят!

— Да мне всего сорок восемь! — засмеялась тетя, и прическа съехала ей на глаза. — Да ты ешь, ешь мороженое-то. Растает.

— Очень холодное вредно есть, — строго сказал я. — Как здоровичко-то ваше?

— И не спрашивай! — отмахнулась тетя. — Какое уж наше здоровье?

— Что, печень опять пошаливает? — спросил я и посмотрел на мороженое.

— И печень, и давление, — сказала тетя.

«Пора!» — подумал я и, придвинув к себе вазочку с мороженым, спросил:

— Аллохол пробовали?

— Да разве в аллохоле дело, — вздохнула тетя, — когда дома устаешь как собака? Мусорное ведро — и то некому вынести!

— А муж что? — спросил я и с любовью посмотрел на мороженое.

Тетя почему-то отвернулась.

— Муж-то что? — спросил я опять и зачерпнул первую ложечку мороженого. — Где сейчас?

Тетя хлюпнула носом, и я уже хотел было есть мороженое, но она вдруг схватилась за сердце и судорожно стала ловить ртом воздух:

— Пить… Пить…

Я бросился за водой, помня, что медлить нельзя: мороженое уже таяло. А когда прибежал обратно, было уже поздно: тетя, утирая фартуком глаза, доедала мое мороженое. Слезы ее скатывались прямо в вазочку, и я не понимал только одного: как можно есть такое соленое мороженое?

— Это я так… — сказала тетя. — Я на тебя не в обиде. Приходи еще, если опять захочешь мороженого.

— Ну, спасибо! — сказал я.

— Спасибом не отделаешься! — засмеялась тетя. — Помоги-ка лучше посуду помыть.

Я добросовестно вымыл все, что велела тетя, но с тех пор почему-то не люблю мороженое.

Образ комара в русской литературе (Проблемы реализма)

Какова главная черта подлинной литературы? Глубокое проникновение в суть вещей, строго последовательное воссоздание действительности, иными словами — реализм.

Но вспомним «Тараканище» Чуковского:

Эта фраза настораживает. Зачем комарикам летать на воздушном шарике, если они способны летать сами, без посредства летательных аппаратов?

Можно, конечно, предположить, что вместе с комариками на воздушном шарике летел еще небольшой человек, без которого, как известно, комарики жить не могут, потому что являются с ним братьями по крови. Но Чуковский, к сожалению, ни словом не обмолвился, входил ли человек в состав экипажа.

Более последователен в этом смысле Пушкин. Каковы причины отъезда Онегина из Астрахани на Кавказ? Далеко не поэтические:

Но, к сожалению, Пушкин не указывает конкретно, какой вид комаров сосет кровь Онегина.

Гораздо глубже в этом отношении Маяковский:

Как видите, Маяковский серьезно подходит к проблемам реализма в литературе. Но, к сожалению, и он ошибся: невозможно различить простым глазом малярийного комара от немалярийного по хвосту.

Кроме того, Маяковский не указал признаков заболевания малярией. Более точен в этом Паустовский: «…у собаки начинается приступ малярии. Она… тряслась от озноба»[7].

Озноб — вот первый признак заболевания малярией. Однако и Паустовский несколько ошибся. Дело в том, что собаки малярией не болеют.

Намного реалистичней в описании комара Тютчев. Его перу принадлежит стихотворение, целиком посвященное малярии (из-за величины мы не будем его здесь приводить)[8].

Однако и Тютчев только констатирует факт, но не дает конкретных рекомендаций, как бороться с болезнью. И это понятно. Вопросы борьбы с малярией были поставлены только в XX веке. Была организована сеть противомалярийных учреждений, проведена лечебная и профилактическая работа. Однако малярийный комар еще иногда встречается.

Большинство современных писателей хорошо знает, что специфическим переносчиком паразита малярии — малярийного плазмодия — являются самки комаров Anopheles, которые отличаются от остальной массы немалярийных комаров по ряду внешних признаков.

Не следует забывать, что реализм — это глубокое и тончайшее проникновение в суть вещей, создание полнокровных образов.

Начинание

Тут на днях одна вахтерша умерла.

Начальник охраны сказал директору завода:

— Только, знаете, она совершенно одинокая.

— Ну, это ничего, — сказал директор. — За гробом я пойду. Вы. Ну, еще несколько человек найдем, которым тоже делать нечего. В приказном порядке пойдут. Пусть для них это будет уроком.

— Да я не о том, — сказал начальник охраны. — Она, понимаете, одинокая раньше была. И просила, чтобы ее похоронили не одну.

— А с кем? — насторожился директор.

— С предметом одним, — сказал начальник охраны.

— С винтовкой, что ли? — облегченно спросил директор.

— Нет, — сказал начальник охраны. — Вместе с телевизором.

— Да вы что?! — возмутился директор. — В своем уме?! Как же она телевизор будет смотреть, если там вилку воткнуть не во что?! И вообще, куда она его поставит?

— Это ее дело, — сурово сказал начальник охраны. — И, на худой конец, можно транзисторный положить.

— Да, — согласился директор, — но не нарушит ли это, так сказать, торжественность момента?

— Так не цветной же, — сказал начальник охраны, — а как положено: черно-белый.

В общем, в день похорон за гробом пошли только те, у кого не было телевизора. Больше желающих не нашлось, хотя директор обещал всем участникам по два отгула.

Настроение у провожающих было невеселое. И это было понятно: «Зенит» проигрывал.

Только на кладбище нашим ребятам удалось сравнять счет, и могильщики хотели уже исполнить свою последнюю обязанность. Но тут дикторша объявила: «На экране — кинокомедия», — и проводы вахтерши затянулись еще на полтора часа.

Директор, который обещал своей секретарше вернуться домой не позже десяти, позвонил ей с кладбищенского телефона-автомата: причем разговор начал так:

— Зайчик, угадай, откуда я звоню!

Наконец, директор разрешил захоронение, потому что стали показывать передачу «Земля и люди», но теперь стало интересно могильщикам, которые все это время спали в свежевырытой могиле.

Короче говоря, прощались с вахтершей до тех пор, пока передачи не кончились по всем программам.

Расходились неохотно. Начальник охраны услышал в темноте, как девушка говорила какому-то парню в очках:

— Спасибо за вечер!

— Хорошее мероприятие, — сказал начальник охраны директору.

— Да, — согласился директор, — хорошее начинание.

— Главное — на свежем воздухе, — сказал начальник охраны.

— Да, — согласился директор. — Так сказать, приятное с полезным.

Но что именно приятное, а что полезное — не указал.

Поздравительная речь капитана океанского судна «Академик Севрюгин»

Товарищи матросы, поздравляю весь личный состав океанского судна с выполнением поставленной задачи!

Была поставлена задача — достичь земли. Первым достиг земли океанского дна матрос Федотов, за что на него и налагается благодарность.

Была поставлена новая задача — сбросить якорь, чтобы зацепить им матроса Федотова и поднять на борт океанского судна.

Быстрее всех справился с этой задачей матрос Гаврилов, который сумел зацепить якорем матроса Федотова, хотя и не сумел перетянуть матроса Федотова наверх, потому что матрос Федотов сумел перетянуть матроса Гаврилова вниз, за что с них троих и снимается наложенная ранее благодарность.

Была поставлена новая задача — откопать матроса Федотова из-под якоря, а якорь — из-под матроса Гаврилова.

Быстрее всех справился с этой задачей матрос Кузьмин, откопавший не только якорь, матроса Федотова и матроса Гаврилова, но и ядовитую морскую звезду, за что он и награждается этой морской звездой.

Была поставлена новая задача — найти ласты матроса Кузьмина.

Быстрее всех справился с этой задачей матрос Шалимов, который нашел не только ласты, но и ноги в них, отпиленные от матроса Кузьмина рыбой-пилой, за что на него и налагается снятая с матроса Федотова благодарность.

Благодарность налагается на матроса Орлова, быстрее всех, справившегося с новой задачей, — отыскать матроса Шалимова, проглоченного акулой вместе с сухим пайком на трое суток.

Матроса Шалимова ждала голодная смерть в желудке акулы, если бы не матрос Орлов, который нашел ее и изрешетил из автомата все тело морской хищницы.

Несмотря на то, что матрос Шалимов не понял ситуации — и до последних секунд отстреливался из акулы, матрос Орлов вел прицельный огонь до тех пор, пока гигантский спрут не завязал морским узлом автомат Орлова и его самого.

Благодарность налагается на матроса Семенюка, который сумел найти матроса Орлова, стиснутого стальными щупальцами спрута. Семенюк лазером разрубил щупальца, а вместе с ними матроса Орлова и все наше судно, личный состав которого вместе с буфетчицей Пизанской стал быстро опускаться на дно.

Перед личным составом, уцелевшим от луча лазера, была поставлена задача — достичь поверхности океана.

Первым достиг поверхности океана и попал под винт спасательного катера матрос Муха, за что с него и снимается объявленный ранее выговор и тельняшка.

Перед достигшими поверхности океана, но не достигшими спасательных катеров, была поставлена задача — достичь вплавь любого материка.

Первым ступил на берег и подорвался на мине матрос Ильиных, за что он и награждается внеочередным отпуском на неопределенное время без дороги в один конец.

И наконец, выговор объявляется пенсионерке Никитиной, сумевшей вытащить всю команду на мостки, с которых она полоскала белье, после чего отодрала меня за уши и отвела обратно в пионерлагерь, где я и сдался пионервожатому Антошкину, за что и назначаю его старшим пенсионервожатым.

Заслуженная оценка

Класс замер. Изабелла Михайловна склонилась над журналом и наконец произнесла:

— Рогов.

Все облегченно вздохнули и захлопнули учебники. А Рогов вышел к доске, почесался и почему-то сказал:

— Хорошо выглядите сегодня, Изабелла Михайловна!

Изабелла Михайловна сняла очки:

— Ну-ну, Рогов. Начинай.

Рогов шмыгнул носом и начал:

— Прическа у вас аккуратная! Не то что у меня.

Изабелла Михайловна встала и подошла к доске с картой мира:

— Ты что, не выучил урок?

— Да! — с жаром воскликнул Рогов. — Каюсь! Ничего от вас не скроешь! Опыт работы с детьми — колоссальный!

Изабелла Михайловна улыбнулась и сказала:

— Ой, Рогов, Рогов! Покажи хоть, где Африка находится.

— Там, — сказал Рогов и махнул рукой за окно.

— Ну, садись, — вздохнула Изабелла Михайловна. — Тройка…

На перемене Рогов давал товарищам интервью:

— Главное — этой кикиморе про глазки запустить…

Изабелла Михайловна как раз проходила мимо.

— А, — успокоил товарищей Рогов. — Эта глухая тетеря дальше двух шагов не слышит.

Изабелла Михайловна остановилась и глянула на Рогова так, что Рогов понял: тетеря слышит дальше двух шагов.

На следующий же день Изабелла Михайловна опять вызвала к доске Рогова.

Рогов стал белым как полотно и прохрипел:

— Вы ж меня вчера вызывали!

— А я еще хочу, — сказала Изабелла Михайловна и прищурилась.

— Эх, такая улыбка у вас ослепительная, — промямлил Рогов и затих.

— Еще что? — сухо спросила Изабелла Михайловна.

— Еще голос у вас приятный, — выдавил из себя Рогов.

— Так, — сказала Изабелла Михайловна. — Урок ты не выучил.

— Все-то вы видите, все-то вы знаете, — вяло сказал Рогов. — А зачем-то в школу пошли, на таких, как я, здоровье гробите. Вам бы к морю сейчас, стихи писать, человека хорошего встретить…

Склонив голову, Изабелла Михайловна задумчиво водила по бумаге карандашом. Потом вздохнула и тихо сказала:

— Ну, садись, Рогов. Тройка.

Афиша

В. Шекспир

ОТЕЛЛО

(трагедия)

В роли Отелло — Б. Иванов

В роли Дездемоны:

1 марта — В. Петрова

2 марта — К. Сидорова

3 марта — Г. Николаева

4 марта — Д. Семенова

5 марта — Л. Федорова

6 марта — Н. Бугрова

7 марта — И. Кузьмина

8 Марта — Б. Иванов

01

Не знаю, как на вашей АТС, а на нашей никогда не предугадаешь, какой она выкинет номер. Звонишь, например, в прачечную, а попадаешь в типографию. Или звонишь в столовую, а попадаешь в больницу.

Вот как-то вечером прибегает ко мне соседка.

— Звоните, — кричит, — скорей 01! У нас пожар!

Я скорей звоню 01.

Снимают на том конце трубку, и вдруг я узнаю голос своего директора.

— Ой, — говорю, — извините! Я не туда попал.

Кладу трубку и снова звоню 01. И снова на своего директора попадаю.

Он говорит:

— Что-нибудь случилось, Орлов?

Я говорю:

— Да. Случилось. Но вас это не касается.

Он говорит:

— Почему же вы мне тогда звоните?

Я говорю:

— По телефону.

Он трубку повесил. А я снова звоню 01. И снова на своего директора попадаю. Он говорит:

— Вы, Орлов, хорошенько проспитесь, а завтра зайдите в мой кабинет. — И кладет трубку.

Я дрожащей рукой, медленно и старательно набираю 01.

Директор говорит:

— Вы меня уже четвертый раз с постели подымаете!

Тут я не выдержал.

— А вы, — говорю, — не снимайте трубку, когда не вам звонят!

Он говорит:

— А кому же вы, интересно, тогда звоните? Тут со мной рядом только моя жена.

Я говорю:

— Я 01 звоню. У нас здесь пожар.

Он говорит:

— Ну, это и следовало ожидать. Слава богу, у вас там до драки еще не дошло. И вешает трубку.

Тут вбегает ко мне эта соседка и кричит:

— Что же вы 01 не звоните?!

— Я, — говорю, — звоню 01, а попадаю на своего директора.

Она говорит:

— Ну тогда звоните своему директору — попадете на 01.

Я уже специально звоню своему директору. Он говорит:

— Вы чем там 01 набираете?

Я говорю:

— Да сейчас я уже не 01 набирал, а специально ваш телефон.

Он говорит:

— Да это я уже давно понял.

И повесил трубку. Соседка говорит:

— Тоже мне — настоящий мужчина! Не можете правильно 01 набрать!

И сама набирает 01.

И тут я слышу, что она говорит:

— Нет, — говорит. — Орлов мне никто. Я просто его знакомая.

Я хватаю у нее из рук трубку и кричу:

— Я не виноват, товарищ директор! Девушка сама захотела вам позвонить. Потому что я не настоящий мужчина.

И тут я слышу из трубки:

— Я вам не товарищ директор. Я его жена.

Я говорю:

— А вы откуда говорите?

Она говорит:

— А вот откуда эта… «пожарница» узнала наш номер телефона?!

— Так его, — говорю, — все знают.

Она говорит:

— Большое вам спасибо, товарищ Орлов, что вы мне позвонили!

Я говорю:

— Пожалуйста. Если надо, я могу еще позвонить.

Она говорит:

— А товарищ директор сейчас к вам приедет. Вещи только свои соберет. — И кладет трубку.

Я говорю соседке:

— Сейчас приедут. Все нормально.

Она говорит:

— Поздно! Пожар уже потух. Сам собой. Звоните, чтоб не приезжали.

Я звоню жене директора.

Заспанный голос из трубки отвечает:

— Дежурный диспетчер пожарной охраны слушает.

— Я, — говорю, — звоню не вам, а жене своего директора.

Они говорят:

— По какому адресу?

Я называю адрес директора.

Они говорят:

— Через минуту будем.

Через две минуты мне позвонили директор с женой и спросили:

— Это милиция?

Я взглянул на часы и ответил:

— 3 часа 1 минута… 3 часа 1 минута…

Метаморфоза

Он отрубил мне голову. И у меня стало чего-то не хватать.

Он отрубил мне — вторую. И я подурнел.

Он отрубил мне крылья. И я опустился.

Он отрубил мне хвост. И я стал неуравновешенным.

Он содрал с меня шкуру. И я стал мягкотелым.

Он загасил мой огонь. И я стал шипеть:

— Ну, уж это слишком!

— Молчи, змей! — сказал он. — Я из тебя человека сделал!

Книголюбы (Драма идей)

На сцене лопата, воткнутая в землю. Рядом с ней студент. На нем только очки и джинсы. Он лежит и читает старую толстую книгу. Видимо, проходит в колхозе практику.

Появляется бригадир. Он в грязных сапогах и в ватнике на голую тельняшку.

Б р и г а д и р. Опять книгу на работе читаешь?! Бумперебум![9]

С т у д е н т. «Любите книгу — источник знаний».

Б р и г а д и р. Чего, чего?

С т у д е н т. Горький. А Фрэнсис Бэкон так сказал: (листает книгу) «Книги — корабли мысли».

Б р и г а д и р. Кончай дурака валять, бумперебум! Бездельник.

С т у д е н т. «Прочесть как следует произведение… вовсе не безделица». Гоголь.

Б р и г а д и р (у него чешутся кулаки). Ох, и быть же беде! Ох, беда будет…

С т у д е н т (листает книгу). «Не оценишь радость жизни, не вкусивши горечь бед». Шота Руставели.

Б р и г а д и р. Ну, слушай, это же некрасиво! Все работают, а ты…

С т у д е н т (быстро листает книгу). «Гибкость ума заменяет красоту». Стендаль.

Б р и г а д и р. Тьфу, бумперебум! Согласен. Но о работе-то тоже надо думать. Не желаешь работать — так и скажи: мол, я не желаю…

С т у д е н т. «Жизнь без желаний ни на что не нужна». Айбек.

Б р и г а д и р. Значит, все-таки желаешь, а почему не работаешь? С книгой тут, понимаешь ли… уединился…

С т у д е н т. «Уединение с книгами лучше общества с глупцами». Буаст.

Б р и г а д и р. Да ты, бумперебум!.. Ты хоть думаешь, о чем говоришь?!

С т у д е н т. «Ни о чем не думает лишь тот, кто не читает». Дидро.

Б р и г а д и р. Ох, и на опасный же ты путь встал! Путь ты себе выбрал…

С т у д е н т (лихорадочно листает книгу). «Путь, усыпанный цветами, никогда не приводит к славе». Лафонтен.

Б р и г а д и р. Да, конечно. Это да. Но ты можешь сейчас оторваться от книги и поговорить со мной нормальным языком, бумперебум?! Или книга тебе дороже?..

С т у д е н т. «Милее книги друга в мире нет». Алишер Навои.

Б р и г а д и р (натянуто смеется). Ты думаешь, ты что-то новое сказал, да? Ты же ничего нового не сказал!

С т у д е н т. «Сколько нелепостей заставляет говорить страсть сказать что-нибудь новое». Вольтер.

Б р и г а д и р. Да ты просто повторяешь чужие мысли!

С т у д е н т. «Следовать за мыслями великого человека — есть наука самая занимательная». Пушкин.

Б р и г а д и р (впадает в меланхолию). Теперь я вижу, как страсть к чтению превращается в порок.

С т у д е н т. «Нет ничего поэтичнее порока».

Б р и г а д и р (на секунду выходит из меланхолии). А это кто сказал?

С т у д е н т (заглядывает в книгу). Флобер.

Б р и г а д и р. Боже ты мой! Флобер — и такое сказал! Ну читай, читай все подряд! Что же ты не читаешь?! Читай! Читай! (Снова впадает в меланхолию. Закуривает вместе со студентом. После долгой паузы, как бы разговаривая с самим собой.) «Не стремись знать все, чтобы не стать во всем невеждой».

С т у д е н т. Что?!

Б р и г а д и р. Да это я так (тушит сигарету). Демокрита вспомнил. А Жан Жак Руссо в свое время заметил: «Злоупотребление чтением убивает науку».

С т у д е н т поражен.

Б р и г а д и р вынимает из-за пазухи точно такую же книгу. Листает.

Б р и г а д и р. А вот Лев Толстой интересно сказал: «Читать всего совсем не нужно».

С т у д е н т вскакивает на ноги, хватает лопату, разворачивается и уходит.

Б р и г а д и р прячет книгу под ватник и обращается к зрителям.

Б р и г а д и р. А вообще-то, между нами: «Нет такой книги, из которой нельзя научиться чему-нибудь хорошему». Гете. (Уходит.)

Палочка-выручалочка

Сколько я помню своего дедушку, он всегда ходил с палочкой. Очень хорошая палочка. Как у нас что под диван залетит, мы этой палочкой достаем.

И вот однажды мы с братом в шашки играли. И одна шашка у нас под диван залетела.

Мы взяли дедушкину палочку и стали там шарить. Но до шашки достать не могли. Тогда брат сказал:

— Раз палочка не достает до шашки, то давай отпилим от нее кусочек для новой шашки.

— А вдруг дедушка заметит? — сказал я.

— Не заметит, — сказал брат. — Мы же не всю палочку берем, а только кусочек.

Мы отпилили от палочки маленький кусочек.

И дедушка ничего не заметил.

А потом мы в лото играли. И один бочонок у нас под диван залетел.

Мы взяли дедушкину палочку, но уже не стали ею шарить под диваном, а сразу отпилили еще кусочек.

— А вдруг дедушка заметит? — сказал я.

— Не заметит, — сказал брат. — Палочка длинная — дедушке хватит.

И дедушка действительно опять ничего не заметил. Только его как-то к земле стало пригибать.

А потом мы в городки играли. И одна рюха у нас под диван залетела.

Мы взяли дедушкину палочку и отпилили еще кусок. А потом пошарили ею под диваном. На всякий случай. Но до рюхи все равно не достали.

— Ну теперь-то уж дедушка наверняка заметит, что палочка стала короче! — сказал я.

— Не заметит, — сказал брат. — В крайнем случае, мы ему каблуки сделаем короче.

— Ты что?! — сказал я. — Тогда надо на столько же и ножки делать короче.

— У кого? — спросил брат.

— У стола и стульев, — сказал я.

Но и на этот раз дедушка ничего не заметил. Только он палочкой совсем до земли перестал доставать. Так, в руке ее носит, как пистолет.

В общем, дедушка заметил неладное, когда палочка уже кончилась. Он погнался за нами, а мы — от него, ставя за собой стулья. Дедушка перепрыгивал через них и кричал:

— Что вы наделали?! Я же совершенно разучился хромать! С меня теперь инвалидность снимут! И снова заставят устроиться на работу! А мне ведь уже сорок семь лет!

Так мы вылечили дедушку от хромоты. Правда, после этого он еще пытался хромать. Но у него уже ничего не получалось. Без палочки.

Как написать роман

С чего начинать роман?

Начинать лучше с первой фразы.

Первая фраза — это такая фраза, без которой невозможно начать роман.

После того как написана первая фраза, достаточно написать вторую фразу.

Вторая фраза — это такая фраза, которая стала первой среди вторых фраз.

После второй фразы достаточно написать третью фразу. Потом — четвертую. И так далее — до тех пор, пока не напишется весь роман.

Как кончать роман?

Кончать роман надо сразу. Одной фразой. А именно — последней фразой.

Последняя фраза — это такая фраза, после которой уже не хочется продолжать роман.

Теперь вы знаете, как написать роман. Поэтому писать роман вам уже не обязательно.

Пророк

Все вы хорошо знаете стихотворение Пушкина «Пророк». Нет, не про рок-музыку, а вот это:

Ну и дальше в таком же духе.

А мы с Роговым этого стихотворения не знали. То есть мы знали, что такое стихотворение имеется в книгах, но вот о чем оно, тем более наизусть, мы не знали. Да, честно говоря, и не хотели знать.

Рогов так и сказал:

— Зачем нам свои головы лишними буквами забивать? Тебя к доске вызовут — я тебе подскажу. Меня вызовут — ты мне подскажешь.

Вызвали Рогова.

Он смело вышел к доске и громко сказал:

— Пушкин. «Пророк».

И на меня так смотрит. Выжидающе.

А я — надо же! — никак не могу в книжке страницу нужную отыскать.

Учительница наша, Юлия Францевна, что-то записывает в свои бумаги и говорит:

— Хорошо, Рогов.

Рогов говорит:

— «Пророк»! Пушкин — наш пророк!

Юлия Францевна, не отрываясь от своих бумаг, говорит:

— Ну-ну, Рогов. Начинай.

Рогов говорит:

— Начинаю! Стихотворение известного вам и всеми вами горячо любимого поэта Пушкина. А. С. Александра Сергеевича. Александр Сергеевич — имя-отчество. Поэт — имя существительное. Любимый — имя прилагательное.

И на меня опять смотрит.

Я наконец нашел это стихотворение и подсказываю Рогову:

— Духовной жаждою…

Рогов говорит:

— Духовной жадностью…

Я шепчу:

— Духовной жаждою томим…

Он говорит:

— Духовной жадности туман…

Я шепчу:

— В пустыне…

Он говорит:

— В просты́не…

Юлия Францевна говорит:

— В какой еще просты́не?

Я шепчу:

— В пустыне мрачной…

Рогов говорит:

— В просты́не брачной…

Я шепчу:

— В пустыне мрачной я влачился…

Он говорит:

— Я лечился…

Я шепчу:

— И шестикрылый серафим…

Он говорит:

— И шестирылый семафор…

Я уже почти во весь голос говорю:

— На перепутье мне явился…

Он говорит:

— На перекрестке развалился…

Я говорю:

— Глухня!

Но тут Рогов меня хорошо услышал.

— Глухня! — говорит, но чувствует уже, что это не совсем Пушкин.

У Юлии Францевны даже очки с носа соскочили.

— Что, что?! — говорит. — Повтори.

Рогов вяло так повторяет:

— Глухня. Развалилась на перекрестке. Ей семафор сигналит, а она лежит себе и рылом не ведет.

В общем, Юлия Францевна дальше слушать не стала известное стихотворение Пушкина «Пророк».

— Садись, — сказала она Рогову. — Четверка. На двоих.

Светлая мечта

Рыцарский поступок

Чего я только ни делал, чтобы Светке понравиться. И портфелем ее по голове бил, и с лестницы сталкивал, и просто за косу к стулу привязывал. А она на меня все равно — ноль внимания!

Рогов тогда мне так и сказал:

— Хочешь понравиться женщине — соверши героический поступок. Или хотя бы рыцарский. Защити ее, например, от какого-нибудь хулигана.

Я говорю:

— Где ж я тебе хулигана возьму? У нас в районе хулиганы не водятся.

Рогов говорит:

— Не отчаивайся. Будет тебе хулиган. Только после школы сегодня домой не сразу идите.

Вот после школы иду я рядом со Светкой по улице, несу ее портфель. Вдруг из подворотни выходит такой маленький старичок. Ростом с Рогова. Только в огромной шляпе, в черных очках и в бороде — типа мочалки.

— Девочка, — говорит, — у тебя деньги есть?

— Смотря — для чего, — говорит Светка.

Старичок замялся.

— Ну, там, — говорит, — газировки попить. По телефону звякнуть. В какую-нибудь аптеку.

Тут я старичка своим портфелем — трах! — по голове.

Светка на меня как закричит:

— Ты что?! Это же пожилой пенсионер! Всю пенсию, наверно, в аптеке оставил!

А старичок ловко так с земли вскочил и говорит.

— Ничего, внучка. Не трогай его. Он хороший мальчик.

Ну, я, значит, чтобы показать, какой я хороший мальчик, еще раз этому деду как звездану портфелем! Но уже — Светкиным.

Тут уж он не сразу поднялся.

А Светка совсем обиделась.

— Ты что?! — кричит. — Моим портфелем — и чужого старика бить?!

Старичок снизу говорит:

— Н-ничего. Все нормуль. Самое то. Он х-хороший мальчик. Он рыцарский поступок совершает.

Ну, я, значит, чтобы окончательно Светкины сомнения развеять, так этого бедного старичка шарахнул — у него борода отвалилась. А у Светки челюсть — от удивления.

А старичок — вот башка крепко привинчена!

— Все! — говорит. — Каюк котенку! Маски сброшены! Наша карта бита! Конец невидимой войне! Последняя ошибка резидента! Ви есть смелый малчик. Толко не надо меня болше шарахать по башка! Я буду сам все-все рассказать! Май нэйм из Джонни. Май фэмили из биг. Ай хэв мавэ, фавэ, бравэ, систэ, грэндмавэ…

Тут я ему еще раз шарахнул — по фэйсу. А он упал и лежит. Задумчивый такой. И очки слетели, и шляпа. Светка говорит:

— Слушай, а ведь это не Рогов.

Гляжу — и точно: не Рогов. Нос какой-то распухший, уши помятые.

Он чуть слышно говорит:

— Да Рогов я, Рогов. Сдаюсь я. Ведите, короеды, меня домой.

Дома бабка его долго не хотела открывать дверь. Все смотрела в глазок и требовала, чтобы Рогов повернулся в профиль.

— Да свой я, — говорил Рогов и совал бабке в глазок дневник с двойкой по физике.

Только после этого бабка и поверила, что это свой.

Сейчас лицо Рогова приняло прежние размеры. А Светка из школы теперь ходит с ним. Чтобы, значит, защитить его, если к нему кто пристанет. Хулиган там какой. Или рыцарь.

Рассказ мясника

Один мясник рассказывал:

— Подходит к моему прилавку старушка. Махонькая такая, сухонькая, как стул колченогий.

Ушки из-под платочка выбились. Глазки такие внимательные, как замочные скважины. И смотрит на меня жалостно-жалостно, как Чебурашка на крокодила Гену.

Носик — как водопроводный краник: она в него губками упирается. И чтобы слова ее носик обогнули, она углом ротика говорит. Причем правильно говорит только три буквы: «ж», «ш», «щ» и «ъ». Потому что у нее только три зуба: один коренной и два пристяжных.

Пальтишко у нее — как шинель: руку в локте не согнешь.

Вот подает она мне деньги двумя прямыми ручонками, как в кукольном театре. Ровно один рубль. Мелочью. Сто пятнадцать копеек. Теплые такие копеечки. Влажные.

И говорит мне: «Старик мой помер. Даже «до свидания» не сказал. Неожиданно так. Я думала, он от язвы помрет, а он от давления помер. Его бревном придавило.

А дети у меня хорошие, письма пишут. Спрашивают: нужны ли мне деньги. Я им отвечаю: «Нет, не нужны» Они тогда пишут: «Ну, вот и отлично! Высылай, мама, пенсию».

А на днях меня скоропостижно из больницы выписали как бесперспективную больную.

Так вот, — говорит, — хочу я перед смертью котлеток покушать. Взвесь, — говорит, — мне, сынок, мясца».

Она все это говорит, а я ей костей кладу, обвешиваю и пла́чу…

Уравнение с одним неизвестным

Учитель закончил последний курс института. Но его послали работать в первый класс школы. Учителем. И он с горя не ту задачку ребятам на дом задал. С одним неизвестным. И никто задачку не решил. Кроме Славика.

— Сам решил? — спросил грустный учитель.

— Угадали, — сказал Славик, у которого папа числился инженером.

— Тогда объясни решение, — попросил хитрый учитель.

— Я стеснючий, — объяснил Славик. — Я способен решать задачки только в условиях семьи. На людях я крайне замкнут, неразговорчив, неболтлив. У меня комплекс…

— Остановись, Славик, — попросил неуравновешенный учитель. — Всем я задам нормальное задание, а тебе специальное — комплексную задачку.

— Непростые сейчас дети, особенно Славик, — сказал папа, приступая к задачке для старшеклассников.

— Сам решал? — спросил учитель на другой день.

— Сам, — сказал Славик, немного подумав.

— Тогда объясни решение, — попросил настырный учитель.

— Я подсознательно решал, — объяснил Славик.

— Ах, подсознательно, — сказал учитель и сознательно задал Славику задачку еще сложней.

— Непростые сейчас задачки, особенно — Славика, — сказал папа, открывая справочник по функциональному анализу.

— Сам решал? — спросил учитель, не заглядывая в Славикову тетрадь.

— Как всегда, — просто ответил Славик.

Тогда учитель открыл блокнот и сорок минут диктовал Славику условие новой задачки, которую в институте не решил ни один студент. В том числе и учитель.

— Непростые сейчас учителя, особенно — Славика, — сказал папа, вставляя ленту в считыватель электронно-вычислительной машины.

— Сам решал? — спросил учитель и посмотрел в окно.

— Сам, — признался Славик.

— Проверим, — сказал учитель и позвонил по телефону его папе. — Сам решал?

— Сам, — признался папа.

Тогда учитель пошел в магазин, купил самую толстую тетрадь и всю ночь напролет писал условие новой задачки. То есть все, что приходило в его голову. Он писал пределы, стремящиеся к бесконечности, расходящиеся ряды, e в степени e в степени e в степени x и тихо посмеивался себе в бороду.

На этот раз папа ничего не сказал, а сразу стал вписывать краткое название задачки в годовой план отдела, который вскоре перерос в научно-исследовательский институт. Папа стал академиком. И учитель стал академиком. А кем стал Славик… Это, собственно, и есть уравнение с одним неизвестным.

Я ищу себе жену

Я ищу себе жену.

Какой она должна быть?

Я не требую от нее интересной внешности. Пусть у нее будет только стройная фигура и красивое лицо.

Она должна быть веселой, когда я шучу. И шутить, когда я прихожу домой навеселе.

Меня не интересует ее жилплощадь. Главное — чтобы она была большая.

Не интересует меня и ее зарплата. Лишь бы она была не меньше моей.

А вот расходы на свадьбу — поровну: одну половину внесет она, а другую — ее родители.

Я уверен: когда мы женимся, у нас появятся общие интересы. Если, например, она не захочет идти со мной на футбол, мы останемся дома и будем смотреть по телевизору хоккей.

Я буду заботиться об ее здоровье. Чтобы к ней не попадало спиртное, табачное, мучное и сладкое, я буду все это уничтожать сам.

Она будет у меня одеваться как богиня: просто и недорого.

Я возьму на себя часть ее работы, если, конечно, она возьмет на себя всю мою.

Мне не важно, как она будет готовить. Лишь бы это было вкусно. И не обязательно, чтобы это была только русская кухня. Здесь у нее полная свобода: сегодня кухня грузинская, а завтра — венгерская утром и китайская вечером.

Я не буду требовать, чтобы она стирала и гладила. Но белье каждый день должно быть свежее.

Я не буду заставлять ее убирать квартиру. Если она хорошая хозяйка, то сделает это сама. А если — плохая, то пусть, убирает ее мама.

Когда она устанет убирать квартиру, я разрешу ей немного помыть посуду.

А ходить в магазин мы будем вместе: туда несу сумки я, а обратно — она.

Я буду прислушиваться к ее мнению, если оно будет совпадать с моим.

Конечно, я буду дорожить ее жизнью и, чтобы ее не ограбили на улице, ни за что не выпущу ее из дома больше чем с рублем.

Я не буду требовать от нее никакого подчинения. Пусть только выполняет мои пожелания.

Я ищу себе жену.

Я готов отдать ей полжизни, если она отдаст мне свою целиком.

Если ее не будут удовлетворять мои требования, пусть ищет себе другого мужа.

Вот уже много лет я ищу себе жену.

Крепкий отец (Пародия в стиле «ретро»)

Нельзя сказать, чтобы сорок шестой год сложился для Джузеппе Сантиса неудачно. Доход от игорного дома, купленного у Вентуры, превзошел все ожидания. Кроме того, с этой продажей Вентура окончательно утратил былое могущество среди нью-йоркской мафии, и пальма первенства с молчаливого согласия Пяти Семей перешла к Сантису.

Именно об этом размышлял старый Сантис по кличке Крепкий отец, когда в него врезался лимузин.

Помятая дверца с трудом отворилась, и из машины, согнувшись, вылез Петруччо, единственный из оставшихся в живых сыновей глухого Вентуры. Модно сшитый шрам от левой щеки до правого бедра выдавал в нем наклонность к самокопанию и острым ощущениям.

— Привет, Петруччо! — как можно дружелюбней сказал Сантис, помня, что не захватил с собой никакого оружия, кроме обычного крупнокалиберного кольта, кастета, гарроты, пера и бутыли с цианистым калием.

Вместо ответа Петруччо вынул из кармана длинного плаща кулак величиной с пивную кружку и резко ударил.

Сантис медленно упал, но быстро поднялся.

— В чем дело, Петруччо? — спросил он, лихорадочно ища в кармане какой-нибудь пистолет.

Ни слова ни говоря, Петруччо размахнулся и что есть силы ударил Сантиса ногой в ухо.

— Что с тобой, Петруччо? — виновато улыбаясь, спросил Сантис.

Не давая ему опомниться, Петруччо натянул на руку перчатку с металлическими пластинами и ударил Сантиса под колено.

— Мальчишка! — прошептал Сантис, выбираясь из витрины с дамскими принадлежностями.

Петруччо промолчал, но чувствовалось, что он обиделся на это оскорбление.

И действительно — он зашел в телефонную будку и позвонил знаменитому метателю ножей Луиджи Безрукому, который в это время был без работы и чистил ножом лук в пиццерии напротив.

— Ну, раз такой разговор, я ухожу, — сказал Сантис и пошел домой, поблескивая ножом в спине.

Петруччо выхватил из-за пазухи чугунную болванку и незаметно ударил Сантиса по голове.

— Сицилийская скотина! — процедил сквозь зубы Сантис, раздвигая заклинившиеся челюсти ножом, вытащенным из спины.

Он был ослаблен после недавнего гриппа и еле держался на своей деревяшке. Деревяшка была совсем новая, и Сантис каждое утро подстругивал ее топориком.

Петруччо достал из-под плаща составные части автомата, собрал его, приставил дуло к груди Сантиса и прицелился. Целился он хорошо, потому что был одноглазым. Как и Сантис.

— Ну что, поговорим с глазу на глаз? — сказал он и выстрелил Сантису в грудь.

Но промахнулся. И пули пробили старику лоб.

Сквозь дырку во лбу старика Сантиса Петруччо увидел бегущих полицейских. Пора было сматываться.

Петруччо смотал бикфордов шнур, который он собирался подкопать под Сантиса, и просто швырнул в него стокилограммовую бомбу и пошел к машине.

Страшной силы взрыв разворотил здание, и все пятнадцать этажей вместе с жильцами рухнули на беднягу Сантиса.

— Убегаешь, трусливая гиена?! — крикнул своему товарищу Сантис и закурил.

А Петруччо сел в лимузин и, дав по Сантису прощальный залп из трехдюймовой базуки, на бешеной скорости помчался в Синг-Синг, свою любимую тюрьму, чтобы успеть к вечерней поверке.

На следующий день все газеты Нью-Йорка вышли с огромными заголовками: «Очередная вылазка мафии. Юбилейное покушение на Крепкого отца! Джузеппе Сантис доставлен в свою любимую больницу. Руки, ноги и туловище целы, но пока не найдены. Как заявил сам пострадавший: „Я думаю, против меня что-то замышляется!“»

Зима ожидалась суровой. Петруччо начинал кровопролитную войну против Крепкого отца.

Синтезатор

Синтезатор — это такая штуковина, которая синтезирует любой звук.

Например — звук рояля. Или — звук сирены. Или, например, — звук кошки, на которую упал синтезатор.

Когда синтезатор появился у Петьки Рогова, он сразу синтезировал голос своего папы. А тут как раз и учительница его по телефону звонит. Рогов снимает трубку.

— Кто это? — спрашивает учительница.

— Это мой отец, — говорит Петька Рогов голосом своего отца.

— Очень хорошо, что я вас застала, — говорит учительница. — Мне с вами надо очень серьезно поговорить о вашем сыне.

— А чего о нем говорить? — говорит Петька. — Ребенок ведет себя хорошо. Все ест.

— Странно, — говорит учительница. — А в школе все наоборот. Двойки получает.

— А вы его меньше спрашивайте, — говорит Петька. — Вот он и двоек будет меньше получать.

— Да, но он еще и болтает на уроках! — говорит учительница.

— Вы бы послушали его мать! — говорит Петька. — Вот уж кто часами висит на телефоне!

— Странно! — говорит учительница. — У меня такое предчувствие, будто я ошиблась номером.

— Конечно — ошиблись! — говорит Петька. — Вы сюда вообще лучше не звоните.

Когда учительница повесила трубку, Петька задумался: «А вдруг она на родительском собрании скажет отцу, что говорила с ним по телефону, а он скажет, что с ней не говорил?!»

Петька синтезировал голос своей учительницы и позвонил на работу своему отцу.

— Это товарищ Рогов? — спросил Петька голосом своей учительницы.

— Да, он самый, — сказал отец.

— С вами говорит учительница вашего сына, — сказал Петька.

— Опять что-нибудь натворил?! — сказал отец.

— Как раз наоборот, — сказал Петька. — Сегодня ничего не натворил.

— Ну, один день он еще может продержаться, — сказал отец.

— А вы его дома поменьше ругайте, — сказал Петька, — тогда он и в школе будет себя лучше вести.

— Да как же его не ругать, — сказал отец, — если он дома уроки не делает?!

— И правильно, что не делает, — сказал Петька. — Дома надо отдыхать от уроков.

— Так он в драмкружке отдыхает, — сказал отец.

— Завязывать надо с драмкружком, — сказал Петька. — На кой ему этот драмкружок?! В дневник часто заглядываете?

— Каждый вечер, — сказал отец.

— Не надо так часто, — сказал Петька. — Достаточно — раз в два года. Ничего нового вы там не прочтете.

— А как же ваши замечания?

— Чтобы не было замечаний, заставляйте ребенка больше смотреть телевизор, — сказал Петька и повесил трубку.

А отец Петьки позвонил на работу его матери и сказал:

— Сейчас учительница Петькина звонила. Говорит, что он сильно утомляется.

— Конечно — утомляется, — сказала мать. — Он же все эти дни синтезатор собирал. Любой голос синтезирует…

Когда учительница пришла в себя после разговора с отцом Петьки, она подумала, что у нее неправильный домашний номер Роговых, и позвонила Петькиному отцу на работу.

— Это товарищ Рогов? — спросила учительница.

— Да, он самый, — сказал отец Рогова.

— С вами говорит учительница вашего сына. Я бы хотела зайти к вам домой.

— Только приди, — сказал ей отец. — Я тебе все уши оборву! Враз забудешь, что такое — синтезатор!

Поняв, в чем дело, учительница приехала к Петьке домой и еще раз позвонила Петькиному отцу, но уже через синтезатор.

— Папка! — сказала учительница. — Это я, Петька!

— Так это ты сейчас голосом училки разговаривал? — спросил отец.

— Я, папка! — сказала учительница. — До чего надоела эта кобра очкастая! Все жалуется на меня и жалуется! Но ты ей не верь, папка! Врет она все потому что. А сегодня она мне пятак влепила!

— Ты мне только лапшу на уши не вешай, — сказал отец. — Трепло.

— Гад буду! — сказала учительница. — Пятеру — за то, что я сам собрал синтезатор!

Дракон и Ванькин

Принцесса сидела в замке Дракона, когда зазвенели стекла и посуда.

— Ой, кто это?! — ахнул Дракон.

— Это Ванькин меня спасать приехал, — сказала Принцесса.

— А почему так стекла звенят?

— Так он же с магнитофоном. «Соня» — по-японски.

Тут вошел Ванькин с магнитофоном за поясом и, сплюнув на пол, спросил:

— Которая из вас Принцесса?

— Она, она! — поспешно указал на Принцессу Дракон. — А вы что, не видите?!

— У него очки фирмо́й залеплены, — объяснила Принцесса. — «Полуройды» — по-французски.

— Может, тогда очки снимете? — спросил Дракон. — А то я от испуга чуть голову свою не проглотил.

— Очи-то разуть можно, — сказал Ванькин. — Только я без них еще страшней.

— У него синяк под глазом, — объяснила Принцесса. — «Фингал» — по-английски.

Ванькин закурил, выпуская дым изо рта, из ноздрей, из ушей и других органов своего отечественного тела.

Дракон стал кашлять и, забившись в угол, спросил:

— Вы к нам с чем пришли?

— С мячом, — сказал Ванькин и ударил по мячу.

Мяч угодил Дракону в один из лбов, и Дракон зажмурился.

К тому же от Ванькиного наряда у него рябило в глазах: куртка «Монтана», джинсы «Леви Страус», шапка «Тоёта», кроссовки «Адидас».

Дракон стыдливо поджал ноги в сандалиях «Скороход» с когтями наружу и крикнул:

— Не возбухай! — сказал ему Ванькин. — Я тебе за газетами не бегал. А ща как дам по ушам — и на пупе завертишься!

Ванькин рывком распахнул куртку — на груди у него было написано: «Не забуду математику» — и ниже шли формулы.

— Нехороший вы человек, — сказал Дракон.

— А ты мурло! — рубанул Ванькин.

— А вы… — сказал Дракон, — а вы… человек нехороший.

— А ты блин горелый! — рубанул Ванькин.

— А вы… — Дракон покраснел. — А вы… человек… не очень хороший.

— Глохни, фанера! — отрубил Ванькин и врубил магнитофон.

— Забирайте свою Принцессу! — хором закричал Дракон.

— Не хочу с Ванькиным! — заплакала Принцесса. — Лучше уж с Драконом!

Но Ванькин уже сграбастал ее своими лапами, перекинул поперек седла и завел мотор. Мопед по кличке «Раздолбай» взревел и помчался по лесу, распугивая леших, кикимор и водяных.

Неизвестное письмо Леонардо да Винчи

Мастер Леонардо да Винчи

мастеру Рафаэлю Санти желает здравствовать!

Пишу тебе свой поклон со душевным расположением. Извини, что столь долго не писал. Впору ли сейчас заниматься живописью, когда у нас в Италии эпохи Возрождения творятся такие великие дела?

Кондотьеры торжественно убивают друг друга.

Савонарола устраивает выставки картин, но перед просмотром их сжигает.

Родственники Цезаря Борджиа умирают один за другим естественной смертью: кто от яда, а кто от кинжала. Да и у меня дел по горло. Проектирую канализационный канал для неаполитанских граждан. Да еще маленько подхалтуриваю — пишу портрет некой Моны Лизы.

Работа двигается медленно. Прошу ее: «Улыбочку! Легкую, ироническую улыбку». Но разве можно объяснить это словами?

Я говорю: «Я просил улыбнуться, Мона Лиза, но не так широко!» Не могу же я ей объяснить, что с ее зубами лучше вообще не раскрывать рот!

Слава Иисусу, что она не моя супруга! Болтает без умолку! Но я терплю: надо же что-то есть.

Зато какие у нее руки, Рафаэль! Это чудо, а не руки! Мозолистые, работящие. Никогда не подумаешь, что она дочь неаполитанского купца. Но попробуй что-нибудь втолковать этой жабе! Она, видите ли, хочет походить на царицу. Черт с ней! Я пригласил свою служанку и пишу с нее то, что хочет заказчик.

Благодарю господа, что мне удалось уломать ее позировать только для поясного портрета. Ты бы видел ее ноги! Как будто на пушке каталась. Хорошо хоть — картина небольшая. А за те гроши, которые мне отвалили, хватило бы с нее и пол-лица.

Кисти тоже ни к черту! Пишу каким-то хвостом ослицы.

Здесь меня все обзывают авангардистом — за пейзаж, на фоне которого позирует моя модель. Но ведь я передаю только свое впечатление от игры цвета на солнечном свету. Это же обыкновенный импрессионизм!

Видел последнюю мазню Микеланджело. И за что только людям деньги платят?!

Ну вот, пожалуй, и все. Пребывай во здравии. Писано по-латыни левой рукой во Флоренции.

Русалка

Рогов явился в школу раньше всех. Раздевалка была еще пуста, и Рогову пришлось спрятаться за собственное пальто.

Когда в раздевалку вошла Орлеанская, Рогов высунул из рукава пальто руку и замогильным голосом сказал:

— Здррравствуй, крррасавица!

Но Орлеанская почему-то испугалась и бросилась бежать.

— Стой, дурочка с переулочка! — крикнул Рогов и бросился за ней.

Орлеанская бежала до тех пор, пока не врезалась в щит со свежим номером школьной стенгазеты, которую раз в год выпускали девочки под названием: «Пусть всегда будет 8 Марта!»

— Ты что, очумела?! — тяжело дыша, проговорил Рогов и достал из портфеля плитку шоколада.

К плитке красной ленточкой была привязана за шею кукла, очень похожая на Орлеанскую. Только без ног. Вместо них свисал рыбий хвост.

— Русалка, — пояснил Рогов. — По мотивам детского датского писателя Андерсена.

Орлеанская улыбнулась и сказала:

— Спасибо огромное!

— Поджаристо, — схохмил Рогов. — Носи на здоровье…

После первого урока в классе поднялся веселый галдеж. Выясняли, кто, кому, что и за сколько.

И лишь Рогов не находил себе места и то и дело выглядывал в коридор.

Там, отвернувшись от всего мира, одиноко стояла Пафнутьева и делала вид, что читает стенгазету. Хотя даже тупому, как сибирское полено, было ясно, что стенгазеты никто не читает. Тем более — в праздники.

Наконец Рогов не выдержал и подошел к Орлеанской:

— Где шоколад?

— Съела, — ответила Орлеанская.

— Кто же подарки ест?! — возмутился Рогов. — Это же память обо мне светлая!

— Хочешь, фольгу отдам? — предложила Орлеанская.

— У меня от фольги зубы болят, — сказал Рогов. — Русалку тогда гони!

И стал вырывать у Орлеанской свой подарок.

Тут раздался треск — и нижняя половина русалки перешла к Рогову, а верхняя, и лучшая ее половина, осталась у Орлеанской.

— Свинья лохматая, — сказала она Рогову.

— А меня — Рогов. Вот и познакомились! — сказал Рогов и вышел в коридор.

Пафнутьева уже изучала висевший рядом со стенгазетой план эвакуации людей при пожаре третьего этажа.

— Не реви, — сказал ей Рогов и протянул русалку, а точнее — рыбий хвост.

Пафнутьева засопела и сделала вид, что подарки ее мало колышат.

— Бери, бери, — ласково сказал Рогов. — Не стесняйся.

Пафнутьева взяла хвост и трахнула им Рогова по голове.

Рогов щелкнул зубами, но сдержался.

— Ну, Пафнутьева! — сказал он и сжал кулаки. — Твое счастье, что сегодня Восьмое марта!

Двойной блок

Нет, раньше донжуаном Сомов не был. В любви ему не везло по той простой причине, что он не встречался с женщинами. А не встречался он потому, что был слабосильным.

Но однажды с ним произошел случай, который в корне изменил всю его жизнь.

Сомов возвращался с работы позже обычного. На улице уже было темно, когда к нему приблизились двое и спросили время вместе с часами.

У Сомова екнуло под коленкой, и он, понимая, что делает не то, тихо позвал на помощь.

Редкие прохожие, в глубине души сочувствуя ему, быстро переходили на другую сторону и исчезали во мраке.

Тогда Сомов, уже совсем не понимая, что делает, снял часы и принялся их заводить.

Тут-то и появилась из темноты эта девушка и, прежде чем Сомов успел опомниться, выбросила вперед ногу и крикнула: «Йя!»

Один из двоих сразу упал, а другой стал медленно оседать.

Девушка протянула Сомову руку и сказала:

— Вера.

Сомов с опаской пожал ее тонкие пальцы и ответил:

— Сомов.

Ему стало не по себе. «Лучше бы они часы у меня отобрали», — подумал он и, чтобы как-то разрядить обстановку, брезгливо сказал:

— Пойдемте, Вера, отсюда!

Они пошли рядом. Пахло мокрой сиренью. Сомов сломал одну веточку и вручил Вере:

— Ловко вы их все-таки!

— Ой, это совсем не трудно! — рассмеялась Вера. — Обыкновенное каратэ. Вот бейте меня!

Сомов смутился. Он не знал, как должен вести себя джентльмен с дамой в такой ситуации, и деликатно спросил:

— В какое место желаете?

— В любое, — сказала Вера. — Можно — в челюсть.

Сомов осторожно ударил.

— Сильней, — сказала Вера и стала в стойку.

Сомов ударил еще раз. Но удар его до цели не дошел.

— Это блок, — просто сказала Вера, — А теперь — снизу.

Сомов размахнулся и что есть силы ударил девушку в живот. Но рука его опять наткнулась на преграду.

— Это нижний блок, — объяснила Вера.

— А если сзади? — вошел в азарт Сомов и засучил рукава.

— А это будет уже… — и Вера произнесла непонятное Сомову японское слово.

— Потрясающе! — вытирая пот, сказал Сомов.

— Ничего особенного, — сказала Вера. — Все зависит от тренировки.

— Можно вас проводить? — вдруг спросил Сомов и для большей убедительности добавил: — А то одной в такое время…

На другой день они пошли в театр. Перед спектаклем Сомов надел очки и увидел, что Вера далеко не красавица. Но он все равно не надеялся на ее взаимность. А после театра, уже прощаясь с Верой на автобусной остановке, говорил:

— Я люблю вас, Верочка! И хотел бы стать вашим мужем. Но понимаю, что не имею на это никакого морального и физического права…

После этого Вера и начала заниматься с Сомовым.

— Мне бы — как ты, — говорил он ей, отрабатывая удары и блоки.

А вскоре и произошел тот случай, который круто изменил всю жизнь Сомова.

Был теплый вечер. Они гуляли по парку и пили газированную воду. Потом Сомову понадобилось на минутку отлучиться. А когда он снова вышел на аллею, Вера стояла в окружении трех верзил и, казалось, чего-то ждала, спокойно поглядывая через их плечи.

«Сейчас или никогда!» — сказал себе Сомов. Он сделал страшное лицо и, издав пронзительный клич «Йя!», выбросил вперед ногу.

Один из троих сразу упал. Остальные бросились врассыпную.

Глаза Веры сияли.

— Любимый! — прошептала она. — Я согласна.

И кинулась к нему на шею.

Но руки ее до цели не дошли.

Сомов крепко держал двойной блок.

Ледовое побоище

— Ну, Рогов, — сказала Марья Иванна, — расскажи нам о Ледовом побоище.

— А чего о нем рассказывать-то? — нехотя сказал Рогов. — Вы ж и так знаете.

— Что знаю? — строго спросила Марья Иванна.

— Ну, что наши победили, — сказал Рогов.

— Кого победили? — настойчиво переспросила Марья Иванна.

— Ну, этих… немцев.

— Вот и расскажи нам, как все началось. Как события развивались?

Рогов шмыгнул носом и вяло проговорил:

— Ну, значит, вышли на лед наша ледовая дружина и ихняя. И они с первых же секунд пошли в атаку.

— А наши как действовали? — спросила Марья Иванна.

— А наши действовали на контратаках, — сказал Рогов.

— Верно, — сказала Марья Иванна.

Рогов почувствовал себя уверенней и добавил:

— Особенно выделялись своим мастерством Мыльников, Семак и Каменский.

— А это кто еще такие? — удивилась Марья Иванна.

— Это наши лучшие ледовые бойцы! — отчеканил Рогов.

— Молодец! — сказала Марья Иванна. — Ты даже дополнительный материал выучил. Я и то этого не помню.

Вдохновившись такой похвалой, Рогов сказал:

— Особенно жарко было на пятачке!

— Правильно, — сказала Марья Иванна. — Они двинулись на нас «свиньей».

— Да, — сказал Рогов, — вели они себя действительно по-свински! Все время толкались. Их, конечно, наказывали, но, видно, мало. И вот у наших богатырей появляются шишки. А у некоторых и синяки. Получил травму Быков. Унесли с поля Гусарова. А когда наши ворвались в их зону, кто-то поставил подножку Кожевникову! Это же ваще! У него даже шлем с головы слетел! А удаляют, представьте себе, опять Хомутова! Якобы за задержку соперника руками! Ну, наш защитник тогда ихнему нападающему так врезал — тот коньки отбросил! А ведь он у них самый сильный: на его лицевом счету было уже несколько голов.

— Молодец! — сказала Марья Иванна. — Ты даже головы сосчитал. Ну, а как закончилось Ледовое побоище?

— Закончилось оно очень хорошо! — весело сказал Рогов. — Наши ребята победили. Всем им вручены медали, ценные подарки и грамоты.

— А вот здесь, Рогов, ты ошибся, — сказала Марья Иванна. — Да, возможно, о Ледовом побоище упоминалось в берестяных грамотах. Но сами грамоты никому из участников не вручались. И все же ты заслуживаешь высокой оценки за столь яркий и правдивый рассказ. Ставлю тебе пятерку, первую твою пятерку по истории.

«Первая пятерка! — пронеслось в голове Рогова. — Ларионов, Макаров, Крутов, Фетисов, Касатонов».

Теория информации (Популярная статья)

Информация — это передача сведений.

А точнее, информация — это передача по каналу связи сообщений, которые не известны заранее с полной определенностью.

Выражаясь ясней, информация — это передача неопределенных сообщений, которые допускают количественное выражение, а не конкретную природу самих сообщений, определяющих возможность их передачи.

Попросту говоря, информация — это фиксирование некоторой последовательности сообщений в кодированной форме, при которой данная последовательность однозначно восстанавливается, если принять в качестве меры среднее значение длины кодовой цепочки.

Чтобы лучше понять это, зрительно представьте себе определенную величину такого множества, которое обладает формальными свойствами асимптотического характера, то есть, грубо говоря, соответствует разнице между совокупностями бесконечно малых величин, направляющих их деятельность в сторону совместной плотности.

А как вам хорошо известно из повседневного опыта, правильная передача суждения путем индексирования вектора при элементарном критерии и обратного перевода легко можно реализовать. Чем? Да хоть тем же дескриптором. А чтобы сделать это с абсолютной точностью, качественными особенностями раздельных условий контрафактического множества в общем-то можно и пренебречь.

На практике все выглядит гораздо проще — и передача конверсного суждения при помощи мультиполярной просеквенции сводится к такому бытовому вопросу, с которым мы сталкиваемся буквально на каждом шагу: как монадический предикат в номологическом высказывании преобразует интразитивные отношения в контрадикторные? Ну, все мы учились в школе и хорошо знаем, что в качестве рекурсии обычно используется ингерентный демиктон.

Что я хочу этим сказать? Этим я хочу напомнить одну старую добрую истину, которая гласит: каузальная импликация полуструктурного антецендента (а говоря короче, цинерарный штейгер эмульгаторного шеврета) партиципирует мажоритарный ноумен в коннекторный амфис, что понятно и ребенку.

Думаю, каждому доставит удовольствие — взять первую попавшуюся экспонибилию, субсумция которой выше обычного сигнитивного релатума (а честно говоря, просто-напросто с большей жоквенцией), и не спеша чилибухать хурулданом до ее полной импредикабельности.

Многие, конечно, будут смеяться, если я возьму на себя смелость утверждать, что каскадный эксфолиатор инкорпорирует когнитивную инскрипцию. Хотя и не очень дымбирольно. Но такова суровая правда жизни: адулярный катафорез в дарсонвализационном амблигоните, как ни печально, но все ж таки гренажирует боскетный матриомикоз.

Таким образом, в данной статье я попытался в живой, доступной форме, не прибегая к строгой научной терминологии, изложить некоторые основы теории информации.

Гипноз

Гипноз, конечно, явление странное. У нас в школе, помню, концерт художественной самодеятельности готовили. Так мы с Роговым сеанс гипноза разучили. Рогов, значит, как бы гипнотизирует, а я, значит, как бы засыпаю. Он мне сказал перед концертом:

— Ты, главное, на сцену первым выскочи. А остальное — дело моих рук. В смысле — техники.

— Не волнуйся, — говорю. — Если кто раньше меня и выскочит, так я его так шугану — никакой гипноз не поможет!

А чтобы меня и вправду какой хитрец не обошел, я заранее за кулисы спрятался.

Мы с Роговым даже чуть не поссорились. Он говорит:

— Иди в зал сядь. Из зала будешь выходить.

Я говорю:

— Зачем же мне зрителям глаза раньше времени мозолить? Они ж враз обо всем догадаются.

Но тут наш номер объявили. Выскочил я на сцену. А Рогов — за мной.

— Сеанс гипноза! — говорит. — Есть желающие?

— Я, — говорю, — желающий!

— Оч-чень хорошо! — говорит. — Сейчас я вас загипнотизирую! — И начинает перед моим носом руками махать: — Гипно-о-оз! Гипно-о-оз!

У меня от его маханий аж в глазах зарябило. Только я на секунду зажмурился, Рогов говорит:

— Подопытный погрузился в глубокий сон!

Я стою и думаю: «То, что он меня в глубокий сон погрузил, — ладно, черт с ним. Но за что он меня подопытным обозвал?!»

А Рогов дальше гипнотизирует.

— Сейчас, — говорит, — тело подопытного — как бревно! Сто́ит толкнуть его — и оно падает.

И толкает меня.

Ну, я, конечно, падаю. Осторожно так, чтобы Рогова не травмировать. Рогов говорит:

— Подопытный ничего не чувствует! Кладем его затылок на один стул, а пятки — на другой. Тело его не прогибается!

Ну, я, понятно, напрягся изо всех сил, чтобы, значит, тело мое не прогибалось, потому что я в состоянии гипноза, и если прогнусь, то из гипноза выйду и тем самым Рогова подведу.

А он, камбала такая, забрался ко мне с ногами на живот и прыгать начал.

Я, конечно, терплю: все-таки Рогов неделю готовился, нервничал, и сейчас не в себе, а в состоянии абсолютного гипноза, тем более — зал уже аплодирует.

Рогов встал с меня и поклонился. Я тоже встал и тоже поклонился. Рогов говорит:

— А сейчас последний номер нашей программы! Подопытный в состоянии глубокого сна пройдет по потолку.

— А это, — говорю, — видал? Я по потолку ходить не обучен.

Он говорит:

— Не бойся, дубина! Тут же все свои.

Ну, уцепился я за гвоздь, полез на стену.

Рогов подсказывает:

— Дальше! Дальше иди!

— Дальше, — говорю, не пойду. Вдруг гипноз отключится — я и грохнусь?!

Рогов тогда швабру — хвать! — и давай меня снизу подталкивать.

В общем, полез я дальше. Два раза гипноз отключался, но я все же каким-то образом вышел на потолок.

Тут вдруг уборщица тетя Люба, которая все это время на стуле дремала, проснулась да как закричит:

— Это кто ж с грязными ботинками — да по чистому потолку?!

Вырвала у Рогова швабру — и за мной. И тоже по потолку.

А может, это все уже в гипнозе было. Только непонятно — в чьем: в моем, в роговском или в тети Любином.

Нет, странное это все-таки явление — гипноз!

Отчетный доклад директора фабрики канцелярских изделий

Товарищи! В этом году мы выпустили 900 000 тетрадей в клеточку, что составило 466 532 388 240 клеточек. Это на 20 клеточек больше, чем у компании «Корпорейшен оф канцелярейшен»! Если нам удастся уменьшить клеточку в 8 раз, то в будущем году мы выпустим около 40 000 000 000 000 чистой клетки, что позволит значительно натереть уши заокеанским магнатам тетрадочного бизнеса! Ранее этим методом мы натерли уши японцам по производству тетрадей в косую линейку.

Гораздо хуже у нас обстояли дела с красками. Сказывалась нехватка тюбиков, которые поставляла нам кондитерская фабрика. Но мы нашли выход — и вместо набора красок из 46-ти тюбиков выпускаем теперь одну тубу, весом 3 кило, в которой любители живописи найдут все что угодно.

Идем дальше. Мы освоили выпуск ремней марки «Пионерский». Это ремень — без пряжки, без застежки, без дырок, с хорошей плотной кожей, выдерживающей давление на объект до 8-го класса.

Общий тоннаж портфелей, выпущенных в этом году, превысил водоизмещение всех кораблей Австрии вместе взятых на 0,2 грамма. Такая рекордная цифра достигнута за счет увеличения грузоподъемности каждого портфеля до 300 килограммов. Но и это не предел.

Колоссальную экономию металла дало изготовление кнопок без шляпок.

И наконец, нами освоено производство 125-миллиметровой 80-зарядной авторучки шариковой системы с барабанным переводом цветных стержней.

Позвольте ваши улыбки считать за одобрение нашей работы!

Дорогая машина (Почти по Чехову)

Начальник цеха Дубов и зав. лабораторией Кнапс стояли возле ЭВМ и разговаривали.

— Великолепная машина! — говорил Дубов. — За-ме-ча-тельная! Вы обратите внимание на морду! Я имею в виду — внешний вид. Если на понимающего наскочить, так за одну морду двести тысяч рублей дадут! Не верите? В таком случае вы ничего не понимаете…

— Я понимаю, но…

— Ведь электронная, новейшая электронно-вычислительная машина. Точность поразительная, а скорость… Боже, какая скорость. Знаете, сколько я за нее дал, когда она еще была новой? Сто тысяч! Дивная машина! Ше-ельма!

Дубов погладил никелированный корпус ЭВМ и чуть не поцеловал ее в лампу.

— Никому тебя не отдам… красавица моя… Ведь ты меня любишь? Ну тебя к черту! — крикнул вдруг начальник цеха. — Пыльная вся! Только рукав об тебя испачкал и щеки! Да, Кнапс, сто пятьдесят тысяч дал за нее! Одно жаль: считать нечего. Гибнет без дела машинка. Потому-то и продаю. Купите, Кнапс! Ну, если у вас денег мало, то извольте, я уступлю вам половину. Берите за двадцать тысяч. Грабьте!

— Нет, голубчик… — вздохнул Кнапс. — Имей ваша машина шесть селекторных каналов, то, может быть, я и купил бы, а то…

— Это у нее-то нет шести каналов? — изумился начальник цеха. — Кнапс, что с вами? Моя ЭВМ не шестиканальная?! Ха-ха! Так что же она, по-вашему? Двухканальная? Ха-ха… Хороша двухканальная! Он еще не умеет отличить шестиканальную от двух.

— Вы мне говорите, словно я ребенок или инженер… — обиделся Кнапс. — Конечно, двух!

— Пожалуй, вы еще скажете, что я одноканальный А еще тоже технический кончили! Ну, не нужно, черт с вами… Не покупайте… Вахрамеева, паспорт!

Секретарша подала паспорт машины. Прошло полчаса в молчании.

— А хоть бы и двухканальная… — сказал начальник цеха, кончив изучать паспорт. — Не знаю, почему это вам так нравятся шестиканальные. Ну, уж если вы так боитесь двухканальных, то извольте, берите за двадцать пять рублей.

— Нет, голубчик… Ни копейки не дам.

Секретарша принесла чаю. Приятели молча выпили.

— Хороший вы малый, Кнапс, честный… — сказал начальник цеха. — Знаете что? Берите машину даром!

— Куда же я ее, голубчик, поставлю? — сказал Кнапс и вздохнул. — И кто у меня с ней возиться будет?

— Ну, не нужно, не нужно… черт с вами! Не хотите, и не нужно… Куда же вы? Постойте, я вас провожу!

Дубов и Кнапс оделись и вышли на улицу. До самой автобусной остановки они не сказали больше ни одного слова.

— Вы не знаете, кому бы сплавить эту дребедень? — начал начальник цеха. — Нет ли у вас знакомых? Машина, вы видели, отличная, новая, но… мне решительно не нужна!

— Не знаю, милый…

— А в металлолом сейчас принимают?

— Должно быть, принимают.

— Пошлю завтра с Вахрамеевой… Черт с ней, пусть ее раздолбают… Мерзкая! Отвратительная! Мало того, что места уйму занимает, так еще электроэнергию всю жрет, собака… Добро бы память была 8000 кбайт/сек, а то черт знает что, от 8 до 64. Спокойной ночи!

— Прощайте, — сказал Кнапс.

Двери автобуса захлопнулись, и начальник цеха остался один.

Редактирование

Редактирование — дело тонкое. Здесь особая деликатность нужна.

Помню одного редактора, у которого была прямо-таки болезненная страсть к вычеркиванию.

Вот я и решил над ним подшутить. Приношу ему малоизвестный сонет Шекспира.

Редактор его весь перечеркал.

Приношу ему еще один сонет Шекспира.

Редактор и его перечеркал.

Приношу тогда пять сонетов Шекспира. А редактор и говорит:

— Что это вы мне всё Шекспира да Шекспира носите? Вы бы хоть Тургенева для разнообразия принесли!

Борец

Когда учительница литературы велела Рогову рассказать о мировоззрении Достоевского, он ответил:

— О Достоевском я рассказывать не буду, пока под угрозой сноса находится дом Достоевского.

На уроке истории Рогов сказал:

— Я не буду учить историю, пока в учебнике не напишут всю правду, в том числе о Сталине и Берии.

На уроке химии Рогов сказал:

— Я не буду учить химию, пока в мире не будет полностью уничтожено химическое оружие.

На уроке географии Рогов отказался отвечать, пока не будет разрешен англо-аргентинский конфликт о принадлежности Фолклендских островов.

На уроке ботаники Рогов отказался отвечать, пока еще существуют плантации с маком снотворным, коноплей индийской, кокаиновым кустом, беленой пузырчатой, дурманом обыкновенным и всеми другими растениями, из которых делают наркотики.

На перемене к Рогову подошел местный хулиган Сенька Плешь и привычным движением взял его за шиворот. В ответ на это Рогов стал скандировать — так, чтобы его слышали все люди доброй воли:

— Руки прочь от Сальвадора!

Плешь не знал, что такое Сальвадор, но на всякий случай убрал руки.

На уроке физкультуры Рогов отказался сдавать зачет по лыжам, пока в Южно-Африканской республике еще существует дискриминация спортсменов-негров.

На уроке русского языка Рогов отказался писать диктант. А вместо него написал открытое письмо президенту США Рейгану. В письме, в частности, говорилось:

После уроков все убирали мусор на школьном дворе, и только Рогов стоял в отдалении с плакатом на груди: «Пусть уберут сначала «Першинги» из Европы!»

Уже у дома Рогов отказался перевести через дорогу больную старушку, пока она ему не представит справку, что не больна СПИДом.

На следующий день Рогов пришел в школу в кооперативной майке со словами: «Я за демократизацию! А вы?» — и сразу выдвинул свою кандидатуру на пост директора школы.

В учительской было созвано внеочередное совещание при закрытых дверях. После чего учитель английского языка вручил Рогову ноту протеста. В ноте, в частности, говорилось:

Яблоко от яблони

— Ты что, сынок, такой грустный?

— Да у нас сегодня зачет был, а училка меня взяла и спросила.

— А ты бы, сынок, так этой училке ответил, чтобы она навек замолчала!

— Я, папка, ей так и ответил, а она дальше стала спрашивать.

— Значит, оглохла. И чему ее тогда учили, если она все спрашивает, а сама ничего не знает?!

— Ее, папка, географии учили.

— Это — где какие органы расположены?

— Нет, папка, география — это где какие насекомые живут. Вот вчера, например, она спросила: «Какие пернатые живут в Америке?»

— А ты что сказал?

— Я сказал: «Индейцы».

— Не только, сынок. Еще индюшки. А сегодня она про чего спросила?

— А сегодня она велела Кавказ найти.

— Она что, видит плохо?

— Нет, папка, это она нарочно так говорит.

— Да это я уже давно понял, что она все нарочно делает.

— Да, говорит мне: «Найди Кавказ». А я, папка, разволновался — и стал не там искать. Под столом, в шкафу.

— Зря искал, сынок. «Кавказ» сейчас нигде не найдешь. Сейчас же вместо него выпускают шампанское. Она хоть спросила: есть у нас деньги на шампанское?

— Нет, папка, она про другое спросила. «Вот, — говорит, — ты живешь в Ленинграде…»

— Это ты там живешь, сынок?

— Да нет, это она так говорит: «Допустим, ты живешь в Ленинграде. Как тебе попасть в Баку?»

— А ты что сказал?

— Я сказал: «На трамвае».

— Правильно, сынок. На четырнадцатом маршруте. Только в «Баку» сразу не попадешь. Там надо, чтобы был свой швейцарец.

— А она, папулька, представляешь, говорит: «Показывать надо на карте. Вот тебе дополнительный вопрос: покажи мне, где находится Дания, и кто ее король». Ну, я вынул карту, показал ей короля. А она говорит: «Правильно. Только это не датский король, а бубновый. Придется, — говорит, — тебе заново сдавать».

— А ты?

— Ну, я сдал, как положено: по шесть штук.

— Так про цифры, сынок, это же не география, а мать-и-мачеха.

— Нет, папка. Мать-и-мачеха — это про русский язык. Причем мачеха — это русский письменный, а мать — русский устный.

— А химия тогда про что?

— А химия — это что кладут на физию, когда у нее страхолюдная анатомия. Химию, знаешь, кто у нас преподает?

— Зачем же мне знать, сынок? Я же не ученый-шизик!

— Ну, ты что, папка?! Он же у нас работает уже двадцать лет!

— Не может быть, сынок! На химии работают только со сроком от трех до семи.

— Эх, папка! Да химию у нас преподает химик!

— Теперь понял, сынок. Химию — химик. Гражданскую оборону — гробик. Историю — истерик. Музыку — мазурик. Хинди — прохиндей.

— В общем, папка, учительница географии велела тебе к ней зайти.

— Ишь какая скорая, твоя географиня! Сразу — к ней. Нет, чтобы для начала меня куда-нибудь сводить. Например — в тот же «Баку». А то я даже не знаю, как она выглядит. Какая у нее зоология!

— Эх, папа! Тебя била когда-нибудь твоя мама?

— Нет, сынок. Только твоя.

Тоска объявлений

В РЕСТОРАНЕ. Ресторану требуются: повара со знанием химии, раздатчицы со знанием физики, официанты со знанием арифметики, уборщицы со знанием физкультуры и грузчики со знанием русского языка.

В ШКОЛЕ. Потерян дневник. Нашедшего прошу не возвращать.

В ПОЛИКЛИНИКЕ. Ремонт зубов в присутствии заказчика.

НА УЛИЦЕ. Хороните деньги в сберегательной кассе!

В ЗООПАРКЕ. Сегодня зоопарк проводит день открытых дверей.

НА ЗАБОРЕ. Меняю комнату в двухкомнатной квартире (еще один сосед). Смотреть соседа с 15.00 до 19.00.

В АТЕЛЬЕ. Заказы выполняются в течение 30 суток, срочные заказы — в течение 29 суток.

НА УГЛУ ДОМА. Семья из пяти студентов снимет комнату. Или койку. Или угол в койке.

В ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ КАССЕ. Билеты в Москву продаются только с нагрузкой в Новосибирск.

В ГАСТРОНОМЕ. Сегодня вас обвешивает продавец Смирнова.

В КОТЛЕТНОЙ. Хлеб — наше богатство!

ПО РАДИО. А сейчас итальянская певица Эдита Тудато споет для механизатора совхоза «Земленосец» И. К. Дуйотседова. Остальных радиослушателей просим выключить радиоприемники.

НА РАБОТЕ. Уходящие в декрет должны предупредить об этом администрацию за 10 месяцев.

НА ДВЕРЯХ КАБИНЕТА. Начальник принимает от 10 до 1000.

В МАГАЗИНЕ ГРАММПЛАСТИНОК. В продажу поступили пластинки с записями ансамблей: «АМБА», «Баня М», «Червонцы с гитары» и «Морду Током».

НА СТЕНЕ. Меняю комнату на квартиру. Обман по договоренности.

НА ДВЕРЯХ ПАРАДНОГО. Пропал муж. Примет нет. Но если найдется, приметы будут.

ПО ТЕЛЕВИЗОРУ. Уважаемые товарищи телезрители! Приносим извинения за ошибку: вы смотрите не демонстрацию моделей французской одежды, а демонстрацию протеста французских безработных.

НА СТАДИОНЕ. Желающие принять участие в однодневном забеге по маршруту «Киев — Владивосток» должны явиться на старт в синих майках, красных трусах и белых тапочках.

ПО РАДИО. В эфире передача «Для тех, кто в морге». В ней мы исполним песни по завещаниям радиослушателей. Для бывшего председателя моргкомитета Андрея Вьетиамовича Скоропостижного исполняется песня «Лучше нету того свету». Песня для него исполняется в последний раз.

В ФИЛАРМОНИИ. А сейчас пианисты Семен Лайнер и Лион Сейнер сыграют на фортепьяно в четыре руки. Белыми играет Лайнер, а черными — Сейнер.

В ТЕАТРЕ. В роли Дездемоны — солистка театра Фролова. В роли Отелло — садист театра Петров.

ПО ТЕЛЕВИЗОРУ. Тех, кто будет смотреть матч «Спартак» — «Динамо», просим выключить звук. Остальным после небольшой паузы сообщаем… Ничья — 0:0. Пусть эти дураки смотрят!

В ЗООПАРКЕ. Зоопарку требуются служители для кормления хищников и сено для кормления травоядных.

ПО РАДИО. Говорит Москва! Московское время — четырнадцать часов. Работают все винные магазины Советского Союза!

НА СТЕНЕ. Одинокая женщина снимет комнату. Или сдаст.

ПО РАДИО. Радиослушатель Лопоухов из города Наотшибинска просит выполнить его просьбу: не исполнять песен композитора Недорезова.

Теория относительности

П р о ф е с с о р. Ну-с, голубчик, расскажите мне о теории относительности.

С т у д е н т. Теория относительности — это такая теория, в которой все относительно.

П р о ф е с с о р. А подробней?

С т у д е н т. А подробней эта теория гласит: все, что вокруг ни делается, — все относительно.

П р о ф е с с о р. Н-да, молодой человек, мне кажется, вы не знаете теории относительности.

С т у д е н т. Относительно.

П р о ф е с с о р. Как, как?

С т у д е н т. Относительно вас.

П р о ф е с с о р. Это в каком смысле?

С т у д е н т. В относительном. Я не знаю — относительно вас, зато знаю — относительно, скажем, Чингисхана.

П р о ф е с с о р. Не понял.

С т у д е н т. Ну вот вы, например, знаете теорию относительности относительно меня, но гораздо хуже — относительно Эйнштейна.

П р о ф е с с о р. То есть как это?!

С т у д е н т. Да вы не расстраивайтесь: я тоже не знаю теории относительности относительно Эйнштейна. Зато знаю ее относительно Бетховена.

П р о ф е с с о р. А я?

С т у д е н т. Вы — тоже. Но не знаете относительно Бетховена теории музыки.

П р о ф е с с о р. А вы?

С т у д е н т. Я-то — подавно. Зато Бетховен не знает теории изобразительного искусства относительно Леонардо да Винчи.

П р о ф е с с о р. Что вы говорите?!

С т у д е н т. Да. А Леонардо да Винчи не винтит в теории скрещивания относительно…

П р о ф е с с о р. Мичурина!

С т у д е н т. Правильно!

П р о ф е с с о р. Ну что ж, молодой человек, ставлю вам «пятерку»! Относительно Чингисхана. А относительно меня, уж не обижайтесь, — два!

Как писать (Выведение из практической стилистики русского языка)

Прежде чем начать об этом разговор, остановимся на том, С ЧЕГО ВООБЩЕ НАЧИНАТЬ. Начинать надо с главного. Многие авторы, особенно начинающие, страдают болезнью раскачки, начинают вяло, с неважного, второстепенного, долго разгоняются, тянут резину, боятся сразу взять быка за рога, сразу ввести в курс дела и вводят медленно, постепенно, что, конечно, утомляет читателя. Иногда на вводную часть уходит целый абзац.

Читателя утомляют и бесконечные ПЕРЕЧИСЛЕНИЯ фамилий, имен, отчеств, стран, городов, деревень, лесов, морей, полей и рек, озер, пойм, дамб, каналов, заливов и лиманов, а также арыков, айсбергов, оазисов, водопадов, водопроводов, керогазов, козерогов и т. д. Перечислять можно до бесконечности. Но размер данной статьи не позволяет этого сделать. А потому сразу перейдем к другой распространенной ошибке — ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЮ ЦИТАТАМИ.

«Следует больше видеть самому, чем повторять чужие слова». Эти замечательные слова принадлежат Лихтенбергу. Гельвеций в этой связи заметил: «Немногие авторы мыслят самостоятельно». Поэтому не увлекайтесь цитатами. «Учеными глупцами» называл цитатчиков Лев Толстой. В подкрепление этой мысли не побоюсь привести цитату из латинского: «Цитатум минимум» («Цитируй только в случае крайней необходимости»).

ИЗБЕГАЙТЕ КРАСИВЫХ СРАВНЕНИЙ. Красивое, но неточное сравнение подобно бриллиантовому колье на груди бородавчатой жабы, которую из серебристого тумана выносит гнусная макака.

Теперь спросим: что такое РИТОРИЧЕСКИЙ ВОПРОС? Когда он ставится? И так ли уж всегда необходим?

К скучному тексту также привлечь внимание может ИНВЕРСИЯ. Неправильный в предложении слов порядок — вот что инверсия значит такое.

Избегайте БАНАЛЬНОСТЕЙ. Пишите хорошо, оригинально.

ОРИГИНАЛЬНО — то, что не банально. Если б все вокруг было оригинально, то писать банально было б оригинально, а писать оригинально — банально.

НЕ ПОВТОРЯЙТЕСЬ. Не высказывайте одну и ту же мысль дважды. Дважды высказанная мысль — есть повторение сказанного. Поэтому не повторяйте сказанное дважды. Дважды сказанное — это повторение уже дважды высказанного.

ИЗБЕГАЙТЕ И БОЛЬШОГО ЧИСЛА ЧИСЛИТЕЛЬНЫХ в одной фразе: одно, два числительных — куда ни шло; но три, четыре — уже много; пять, шесть, семь — очень много; восемь — предел; максимум — девять; хотя можно — и десять, если намечалось пятнадцать; но не больше сорока.

БУДЬТЕ КРАТКИМИ, НЕ УДЛИНЯЙТЕ НЕПОМЕРНО ФРАЗУ, загромождая ее ДЕЕПРИЧАСТНЫМ ОБОРОТОМ, стоящим вдобавок перед ПРИЧАСТНЫМ, который лучше, однако, ПРИДАТОЧНОГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ, ибо не увеличивает, не расширяет и не нагнетает ГЛАГОЛОВ, различных необязательных и лишних ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ, СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ, стоящих уже непонятно в каком ПАДЕЖУ, из чего ясно, что крайне много появляется не только НАРЕЧИЙ, но также и СОЮЗОВ, опять-таки каких-либо-нибудь-кое ЧАСТИЦ, СКОБОК, усложняющих (затемняющих) мысль, ЗАПЯТЫХ, ТОЧЕК С ЗАПЯТОЙ; МНОГОТОЧИЙ… прочих знаков препинания, в том числе — ТИРЕ, — если к тому же слог изобилует ложными АЛЛИТЕРАЦИЯМИ, иллюстрирующими лишь иллюзорность любви к слову, и ненужными и натужными РИФМАМИ-шрифмами, потому что В КОНЦЕ ФРАЗЫ УЖЕ ЗАБЫВАЕШЬ ТО, О ЧЕМ ГОВОРИЛОСЬ В ЕЕ НАЧАЛЕ.

Готовя произведение к публикации, НЕ ЛЬСТИТЕ РЕДАКТОРАМ. Редактора у нас — самые лучшие редактора в мире и не нуждаются в ваших похвалах.

ЗАКАНЧИВАТЬ произведение ни в коем случае нельзя категорично. Никогда, никого и ни в чем не поучайте! Запомните это раз и навсегда!!!