Потом мы поговорили еще минут пятнадцать-двадцать, но, скорее, о пустяках, после чего Джо, телохранитель и мастер на все руки, проводил меня к длиннющему «кадиллаку», в котором, к моему удивлению, не оказалось вежливого мистера Раффо. Вероятно, и выпускники Йеля не могли обойтись без ночного отдыха.
В отеле я разделся, сел у окна и долго смотрел на огни Вашингтона. Я думал о Чарльзе Коуле, оставшемся в гигантском особняке с белыми колоннами, и гадал, почему у него нет семьи и жена не ждет в уютной спальне главу дома, размышляющего в библиотеке над тем, как бы сохранить себе жизнь. Думал я и о том, что хотел от меня Коул, об Анджело Сачетти. Почему-то в голову полезли мысли насчет того, как он потратил полученные от Коула деньги. Я решил, что, скорее всего, просто прокутил их. На этом мои раздумья закончились, я лег в постель и тут же заснул. Спал я хорошо, до восьми утра, когда меня разбудил стук в дверь номера. Я поднялся, накинул халат и пошел на шум.
– Кто там?
– ФБР. Откройте.
– О боже, – выдохнул я и открыл дверь.
Ему давно следовало побриться, а пиджак его синего костюма, мятый и в пятнах, едва сходился на животе. Он протиснулся мимо меня в номер, спросив попутно: «Как дела, Которн?» Я закрыл дверь.
– Вы не из ФБР. Вы даже не детектив отеля.
– Неужели вы принимаете меня за обманщика? – и он бросил на один из стульев бесформенную шляпу.
Его высокий лоб переходил в бледную обширную лысину, к которой прилепилось несколько прядей черных волос. На висках и над ушами волосы изрядно поседели. Большое круглое лицо, двойной подбородок. Полопавшиеся сосуды на щеках и белках глаз. Проницательный, расчетливый взгляд.
– Я – Сэм Дэнджефилд.
– Тот самый Дэнджефилд из ФБР?
– Вот именно.
– Никогда не слышал о вас. Чем вы можете подтвердить ваши слова?
Дэнджефилд посмотрел в потолок.
– Ну это же надо, буквально все смотрят эти паршивые телесериалы, – его синие глаза уставились на меня, и на этот раз я отметил в них живость и глубокий ум. – У меня есть чем их подтвердить. Хотите взглянуть?
– Даже тогда я вам не поверю.
Дэнджефилд начал рыться в карманах, наконец, нашел черный бумажник и протянул его мне. В нем находилось удостоверение, подтверждающее, что меня посетил Сэмюель К. Дэнджефилд, агент Федерального бюро расследований. Я вернул бумажник хозяину.
– Так чем я могу вам помочь?
– Во-первых, можете предложить мне выпить, – и Дэнджефилд направился к бутылке виски, все еще стоящей на кофейном столике. – Хочется выпить, – в один бокал он налил виски, в другой – воды из ведерка, в котором вечером был лед, выпил виски, затем – воду, вновь плеснул в бокал виски, вернулся к столу, на котором отдыхала его шляпа, сбросил ее на пол и сел, удовлетворенно вздохнув. – Так-то лучше. Гораздо лучше.
Я придвинулся к телефону.
– Я как раз собирался заказать завтрак. Составите мне компанию или ограничитесь только виски?
– Вы платите?
– Я.
– Яичницу из четырех яиц, с двойной порцией ветчины, жареный картофель, побольше тостов и кофе. Пусть принесут еще одну бутылку.
– В восемь утра?
– Ладно, попытаюсь уговорить коридорного, когда он заявится сюда, – он оценивающе глянул на бутылку. – Из этой не напьется и воробей.
– Как насчет льда?
– Привык обходиться без него.
Пока я заказывал завтрак, Дэнджефилд отыскал в карманах смятую пачку сигарет, но она оказалась пустой.
– У вас есть сигареты? – спросил он, когда я положил трубку.
Я взял пачку с кофейного столика и бросил ему.
– Что-нибудь еще?
– Если у вас есть электрическая бритва, я ей воспользуюсь после завтрака, – он провел пальцем по щетине на подбородке.
– Вы действительно хотели меня видеть или вам не хватило денег на завтрак? – поинтересовался я.
– Я к вам по делу, – пробурчал Дэнджефилд.
– Какому же?
– Об этом мы еще успеем поговорить. А пока примите душ и оденьтесь. В этом глупом халате вы напоминаете мне альфонса.
– Идите вы к черту, – я направился к спальне, но на пороге обернулся. – Если принесут завтрак, подделайте на чеке мою подпись. В этом вы, должно быть, мастер. И добавьте двадцать процентов чаевых.
Дэнджефилд помахал мне рукой.
– Пятнадцати процентов более чем достаточно.
Гордость ведомства мистера Гувера поглощал завтрак, когда я вышел из спальни. Я придвинул стул, снял металлическую крышку с моей тарелки, без энтузиазма посмотрел на яйцо всмятку. Дэнджефилд налил виски в кофе и пил, шумно прихлебывая.
– Давайте ешьте. Если не хотите, могу вам помочь.
– Надо поесть, – ответил я и принялся за яйцо.
Дэнджефилд расправился с яичницей, ветчиной, картошкой и тремя чашками щедро сдобренного виски кофе до того, как я покончил с одним яйцом и выпил одну чашку. Он откинулся на спинку стула и похлопал себя по животу.
– Ну, теперь можно жить.
Я положил вилку на стол и посмотрел на него.
– Так что вам от меня нужно?
– Информация, братец Которн, информация. Этим я зарабатываю на жизнь. Вы знаете, чего я достиг после двадцати семи лет службы в Бюро? Я – паршивый-13-й, вот кто я такой. А как вы думаете, почему? Потому что у меня нет, как они выражаются, задатков руководителя. Знаете, сколько зарабатывает 13-й? Мне пять раз повышали жалование и теперь дают аж 16809 долларов в год. О боже, столько же получают сопляки, только что закончившие юридический факультет! А что у меня есть, кроме этих жалких грошей? Домишко в Боувье, за который я еще не расплатился, двое детей в колледже, четыре костюма, машина, купленная пять лет назад, и толстая жена.
– Вы забыли про жажду, – напомнил я.
– Да, и жажда.
– И жаждете вы не только виски.
Дэнджефилд ухмыльнулся.
– А вы не так глупы, как мне поначалу показалось, братец Которн.
– Я прилежно учился в вечерней школе. Но одного я никак не возьму в толк. Зачем изображать пьянчужку? Вы – не алкоголик, даже не можете прикинуться алкоголиком. У вас отменный аппетит, а алкоголик едва притрагивается к еде.
– А я думал, что у меня неплохо получается, – вновь ухмыльнулся Дэнджефилд. – Делаю я это для того, чтобы собеседник расслабился, подумал, что я слушаю невнимательно, да и едва ли понимаю то, что он говорит. Обычно этот прием срабатывает.
– Только не со мной.
– Ладно, – Дэнджефилд ногтем мизинца выковырял из зубов кусочек ветчины, оглядел со всех сторон, а затем бросил на ковер. – У вас неприятности, Которн.
– У кого их нет.
– Такие, как у вас, бывают не у всякого.
– Может, вы выразитесь конкретнее.
– Конечно. Ваша жизнь висит на волоске.
– Какое счастье, что рядом со мной агент ФБР, готовый придти на помощь!
Дэнджефилд зло посмотрел на меня.
– Вам не нравится, да?
– Кто?
– Толстяк в дешевом костюме, который врывается к вам в восемь утра и пьет ваше виски.
– Давайте обойдемся без этого. Будь вы пьяницей, вас бы в пять минут вышибли с работы.
Дэнджефилд улыбнулся.
– Тогда пропущу еще рюмочку, чтобы успокоить нервы, – он прошел к кофейному столику, налил себе виски и вернулся к стулу, на котором сидел, с бокалом и бутылкой. – Не хотите составить мне компанию? Коридорный принесет вторую бутылку в десять часов.
– В десять у меня самолет.
– Есть другой, в двенадцать. Полетите на нем. Нам надо поговорить.
– О чем?
– Не валяйте дурака, – Дэнджефилд поднял бокал и улыбнулся. – Мне редко удается выпить «Чивас Регал». Слишком дорогое удовольствие.
– Для меня тоже.
– Но Чарли Коул может себе это позволить, а?
– Похоже, что да.
Я встал из-за стола и перебрался на один из диванов. Дэнджефилд подождал, пока я сяду, одним глотком осушил бокал, вытер рот тыльной стороной ладони.
– Пока хватит. Теперь давайте поговорим.
– О чем? – повторил я.
– О вас, Чарльзе Коуле и Анджело Сачетти. Для начала хватит?
– Вполне.
Дэнджефилд откинулся на спинку стула и вновь начал изучать потолок.
– Вчера вы прилетели рейсом «Юнайтед», и в аэропорту Даллеса вас встретил Джонни Раффо с катафалком, на котором обычно разъезжает по Вашингтону Коул. В половине седьмого Раффо оставил вас в отеле, а часом позже увез оттуда. Без десяти восемь вы приехали в дом Коула и пробыли там до одиннадцати, а потом катафалк доставил вас обратно в отель. Вы никому не звонили. Я лег спать в два часа ночи, а встал в шесть утра, чтобы добраться сюда к восьми. Я живу в Боувье, знаете ли.
– Вы мне говорили.
– А вот кое-чего я вам не сказал.
– Что именно?
– Я не хочу, чтобы с Чарльзом Коулом что-то случилось.
– Он тоже. Дэнджефилд фыркнул.
– Можете поспорить на последний доллар, что не хочет. Положение у Чарльза Коула незавидное. Мало того, что Анджело сосет из него деньги, так он еще поссорился с Джо Лозупоне, а ссоры с ним я бы не пожелал и своему врагу. Чарли говорил вам об этом?
– В самых общих чертах.
– Я знал одного парня, с которым Джо Лозупоне поссорился в начале пятидесятых годов. Так Лозупоне прикинулся овечкой, обещал все забыть и пригласил этого парня на обед. Когда все наелись и напились, друзья Лозупоне достали ножи и разрезали этого парня на мелкие кусочки. А их жены, в роскошных туалетах, ползали по полу на руках и коленях, убирая то, что от него осталось.
– И что вы после этого сделали?
– Я? Ничего. Во-первых, не мог ничего доказать, а во-вторых, Джо не нарушил ни одного федерального закона.
Я встал.
– Пожалуй, все-таки выпью.
– Прекрасная идея.
Я взял два чистых бокала и прогулялся в ванную за водой. Вернувшись, спросил Дэнджефилда, разбавить ли ему виски. Он отказался. Я налил ему на три пальца чистого виски, себе – поменьше и добавил воды.
– Вы не похожи на человека, который привык пить виски в восемь утра, – прокомментировал Дэнджефилд, когда я протянул ему бокал.
– Только не говорите тренеру, – усмехнулся я.
– У вас цветущий вид. Вот я и подумал, долго ли вы сможете сохранить его.
– Я думал, вас заботит Коул, а не я.
– Меня не заботит старина Коул. Я лишь хочу, чтобы с ним ничего не случилось до того, как он все принесет.
– Что все?
– Некую информацию, которую он уже два года обещает передать нам.
– О ком?
– О Джо Лозупоне, о ком же еще.
– У него ее больше нет, – и я откинулся назад, готовый насладиться изумлением Дэнджефилда.
Он, однако, отреагировал не так, как я ожидал. На мгновение оцепенел, затем поставил бокал на стол, оглядел гостиную, наклонился вперед, оперся локтями на колени и уставился в ковер.
– Что значит, у него ее больше нет? – едва слышно спросил Дэнджефилд.
– Информация у Анджело. В Сингапуре.
– У Коула должны быть копии, – он не отрывал взгляда от ковра.
– Как видите, нет.
– Он сам сказал вам об этом, не так ли?
– А как иначе я мог это узнать?
– Вы не лжете, – сообщил он ковру. – Нет, вы не лжете. Вы не так умны, чтобы лгать.
Он поднял голову, и мне показалось, что его глаза переполняла острая тоска. Но выражение глаз тут же изменилось, так что, возможно, я и ошибся.
– Я никогда не был в том доме, знаете ли, – выдохнул он.
– В каком доме?
– Коула. Мы работаем вместе уже двадцать три года, и я ни разу не был в его доме. Я слушал его болтовню насчет взаимодействия и компромиссов в десятках баров самых захудалых городков Мэриленда, и слушал, не перебивая, потому что он всегда поставлял нам нужную информацию. Я сидел в этих паршивых барах, пил дрянное виски, а он трепался и трепался об «общих целях» и «саморегулировании преступного мира». Можно выслушать что угодно, если в итоге получаешь то, за чем приехал. И все это время я умасливал его ради одного. Только одного.
– Джо Лозупоне, – вставил я. Дэнджефилд с упреком посмотрел на меня.
– Вы думаете, это забавно, да? Вы думаете, я должен впасть в отчаяние, потому что кто-то украл сведения, за которыми я охотился двадцать пять лет? У вас отменное чувство юмора, Которн.
– Двадцать пять лет – большой срок, и я не говорил, что это смешно.
Дэнджефилд вновь продолжил беседу с ковром, обхватив руками свою большую голову.
– Все началось во время Второй мировой войны. С талонов на бензин, которые циркулировали на черном рынке. Но вы, наверное, слишком молоды, чтобы помнить их.
– Я помню. Моему отцу приходилось их добывать.
– Тогда я вышел на Лозупоне. Талонов у него было на сто миллионов галлонов, и он потихоньку торговал ими, но успел сбыть всю партию какой-то мелкотне, прежде чем мы поймали его с поличным. Талоны, конечно, мы забрали, но Лозупоне вышел сухим из воды.
– Выпейте еще, – предложил я. – У вас поднимется настроение.
Но Дэнджефилд исповедовался ковру.
– После войны он расширил сферу своей деятельности. Бюро поручило мне следить за ним. Мне одному. Я наладил отношения с Коулом, и на основе получаемой от него информации посадил за решетку многих и многих, но не мог и близко подступиться к Лозупоне, состояние которого росло как на дрожжах. Чем он только теперь ни занимается! Грузовые перевозки, фабрики по изготовлению одежды, банки, профсоюзы, даже инвестиционные фирмы, а деньги туда поступают от азартных игр, приема ставок, проституции и прочей преступной деятельности. Сейчас у него миллионы. Знаете ли, мы с Лозупоне практически одного возраста. Он послал свою дочь в Уэллсли, а я, с превеликим трудом, в университет Мэриленда. Он не окончил и восьми классов, а у меня диплом юриста. У него в заначке по меньшей мере тридцать пять миллионов, а у меня на банковском счету 473 доллара 89 центов, да еще на две тысячи облигаций, которые я никак не переведу в наличные.
– Вы взяли не ту сторону.
Тут он посмотрел на меня и покачал головой.
– Может вы и правы, Которн, но уже поздно менять союзников. Приглядитесь ко мне. Двадцать пять лет я ловил жуликов, бандитов, мошенников. Я сам стал таким же, как они. Говорю на их языке. Иногда мне даже кажется, что я их люблю. О боже, вы наверняка представляли себе, кто окажется за дверью, когда я крикнул: «ФБР». Вы ожидали увидеть молодого супермена в строгом костюме, с безупречными манерами. А что получили. Старика пятидесяти одного года от роду, одетого в рванье, с манерами свиньи, не так ли?
– Мне кажется, вам надо выпить.
– Знаете, почему я так выгляжу?
– Почему?
– Потому что им это не нравится.
– Кому?
– Всем этим эстетам в Бюро. Ну и черт с ними. Я прослужил двадцать семь лет, осталось еще три года, и я знаю больше, чем все они, вместе взятые, поэтому попрекать меня они не станут. Я работаю с Чарли Коулом, и только поэтому им придется гладить меня по шерстке.
Я подошел к нему, взял пустой бокал, налил виски и протянул ему.
– Вот, выпейте, а потом можете поплакать у меня на плече.
Дэнджефилд принял у меня бокал.
– Я слышал, вы чуток свихнулись, Которн. Что-то у вас с головой?
– Правда?
– Парни с побережья говорят, что вы тронулись умом, потому что взяли на себя вину за смерть старины Анджело.
– Что еще сказали вам эти парни?
– Что Коллизи и Полмисано начали выкручивать вам руки.
Я сел на диван, положил ногу на ногу.
– Можете сказать парням, что они правы.
– Так что хочет от вас Чарли Коул?
– Во-первых, чтобы я освободил его от шантажа Анджело.
– Анджело в Сингапуре. Я слышал, процветает.
– Это вы передали Коулу его фотографии?
Дэнджефилд кивнул.
– Да. Мне стало известно, что Чарли переводит крупные суммы из Швейцарии в Сингапур. И предположил, что деньги идут к Анджело. Я оказался прав?
– Безусловно.
– Чем же Анджело прижал его?
– Утащил всю информацию, которую Коул скармливал вам двадцать лет. И пообещал, что передаст все его друзьям в Нью-Йорке, если не будет регулярно получать деньги.
Дэнджефилд почесал нос, нахмурился.
– И компрометирующие материалы на Лозупоне тоже у Анджело?
– Единственная копия, хотя, теперь уже копии.
– А какова ваша роль?
– Если я не привезу этих материалов, он намерен плеснуть кислотой в лицо жены моего партнера.
– И что вы ему ответили?
– Обещал побывать в Сингапуре. Но я полетел бы и так, узнав, что Сачетти жив. Если б он объявился в другом месте, полетел бы и туда.
Дэнджефилд медленно кивнул.
– Парни говорили, что вы чуток свихнулись. Они не ошиблись.
– Почему?
– Потому что вы не знаете, чем вам все это грозит.
Я встал и вылил остатки шотландского в свой бокал.
– Мне кажется, вы об этом уже упоминали.
– Я не вдавался в подробности.
– Пора перейти к ним?
– Еще нет. Сначала нам надо спланировать операцию.
– Какую?
Дэнджефилд улыбнулся, раскованно, даже радостно.
– Операция будет состоять в следующем: вы должны взять у Анджело компрометирующие материалы на Джо Лозупоне и передать их мне.