Катакомбы

36. «Каких моченых?»

Никто не знал, что творится в душе у Колесничука. Временами его охватывала апатия. Временами он чувствовал прилив такой ярости, что у него начинали трястись руки. Минутами у него возникали фантастические мечты: он начинал верить, что пройдет месяц, явится Ионел Миря и выкупит свои векселя. По ночам он плохо спал, кряхтел, переворачивался с боку на бок, томился.

Внешне он мало изменился. Он продолжал торговать, принимать явки, выдавать по запискам Черноиваненко деньги. Он скрывал от Черноиваненко историю с векселями. Ему было стыдно признаться в своей наивности и глупости. Он делал вид, что все обстоит как нельзя лучше. Теперь, когда Черноиваненко заходил в магазин и мельком спрашивал, как идет продажа ленинградского трико, Колесничук с наигранной бодростью отвечал:

— Дела идут, контора пишет.

— Молодец, Жора! Вот теперь ты настоящий братья Пташниковы. Действуй!

Для того чтобы пополнить кассу, Колесничук стал постепенно спускать на базаре кое-что из своего личного имущества. Он загнал зимнее пальто, старую беличью ротонду Раисы Львовны, которая ей досталась в наследство от матери, котиковую шапку, лишнее стеганое одеяло, шесть пододеяльников. Он уже дошел до мебели и продал старьевщику два отличных дубовых стула с высокими спинками в виде готического собора, когда ему вдруг совершенно неожиданно улыбнулось счастье: нашелся человек, которому Колесничук умудрился всучить ненадежные векселя.

Это было какое-то чудо. Человек оказался еще более простодушным и неопытным в коммерческих делах, и Колесничук поступил с ним так же безжалостно и цинично, как Ионел Миря поступил с ним самим. Самое смешное заключалось в том, что человек тоже продавал партию ленинградского трико.

Дело было так.

Тощий, небритый, с обезумевшими глазами, в пропотевшей полотняной фуражке блином, в стоптанных ботинках и в грязном прорезиненном макинтоше поверх парусинового костюма, человек этот как-то боком пролез в дверь и проворно подбежал к конторке Колесничука. У него был жалкий и вместе с тем омерзительный вид подонка.

— Что вам угодно, мсьё? — высокомерно спросил Колесничук, подозрительно оглядывая его с ног до головы.

— Тысячу извинений! — задыхаясь, сказал незнакомец. — Моченых.

— Каких моченых? — удивился Колесничук. — Этим мы не торгуем.

— Нет, это я сам Моченых. Моя фамилия Моченых.

Озираясь вокруг, как затравленный зверь, человек со странной фамилией Моченых подошел вплотную к Колесничуку и, отвернув полу макинтоша, показал свернутый отрез ленинградского трико.

— Имею такого материала две штуки. Отдаю за полцены, — проговорил он свистящим шепотом, дыша в ухо Колесничука запахом лука и подсолнечного масла. — Я очень извиняюсь… на пару слов…

Продолжая озираться по сторонам, Моченых навалился тощей грудью на Колесничука и, поминутно заглядывая ему в глаза, свистящим шепотом поведал свою несложную коммерческую эпопею. Он был, так же как и Колесничук, хозяином маленького комиссионного магазинчика на Молдаванке. По сравнению с магазином «Жоржъ» его торговое заведение было жалкой лавочкой. Моченых представлял собой классический тип неудачника. Некогда он был нэпманом, потом кустарем, потом каким-то образом сделался управдомом. Он остался в городе и во время оккупации снова занялся коммерцией, открыв в своем районе нечто вроде комиссионного магазина и торгуя вещами, награбленными во время эвакуации в квартирах горожан. Однако он быстро прогорел — не заплатил каких-то налогов, — и теперь, для того чтобы не попасть в тюрьму, должен был срочно, в течение одного дня, ликвидировать свое имущество и внести деньги в торговый отдел городской управы. С утра он бегал по всему городу в поисках покупателя и вот наконец попал в комиссионный магазин «Жоржъ».

Колесничук с большим трудом сдерживался, чтобы не дать в ухо этому бывшему управдому-грабителю.

— Слушайте, Моченых, откуда у вас ленинградское трико? — сурово спросил Колесничук.

— Вы сами понимаете… — быстро зашептал Моченых, глотая слова. — Во время эвакуации. Со склада Укртекстильторга… Я его все время держал под прилавком, дожидаясь настоящей цены… А теперь, вы видите, я горю… Вы меня не знаете, а я вас знаю. Вы работали при большевиках бухгалтером в Чаеуправлении… Возьмите товар за полцены, не дайте человеку сесть в тюрьму! Помогите коллеге по торговле… Пятьдесят марок метр…

Никогда еще Колесничук не испытывал такой ненависти и такого унижения. Бывший нэпман, ворюга-управдом, подонок в пропотевшей полотняной фуражке смеет требовать от него сочувствия и помощи, называет его коллегой по торговле… Нет, это уж слишком! Еще немного — и массивный Колесничук развернулся бы и в самом деле превратил бы своего «коллегу по торговле» в мокрое место.

Но вдруг ему пришла в голову блестящая мысль — отыграться одним ударом: сбыть бронзовые векселя и приобрести товар — другими словами, сделать то же самое, что с ним сделал Ионел Миря. Колесничук понимал, что он собирается сделать подлость, но он не испытывал угрызений совести. Напротив, он радовался. У него даже дух захватило от этой яростной, мстительной радости.

— Беру! — сказал он решительно. — Сделано! — и хлопнул ладонью по конторке. — Двадцать пять процентов наличными, остальное — векселями. Товар — франко комиссионный магазин «Жоржъ», доставка ваша.

И, не дав открыть рот ошеломленному Моченых, Колесничук вытащил из конторки бронзовые векселя и стал махать ими перед его носом. Дух господина Пржевенецкого с непостижимой быстротой вселился в Колесничука.

— Превосходные векселя, мсьё! Те же деньги. Вы не пожалеете, если возьмете их, — говорил Колесничук, чувствуя прилив неотразимого коммерческого красноречия. — Что может быть надежнее векселей фирмы «Мефодий Мунтяну и сыновья», Бухарест, Берлин, Вена, Анкара. Монтевидео, телеграфный адрес — «Мунтяну-текстиль»! Вы их можете учесть в любой момент в любом банке Средней Европы и Южной Америки. Может быть, вы думаете, что это бронза? О нет, мсьё! Комиссионный магазин «Жоржъ» достаточно известная фирма. Я вам предлагаю эти векселя, мсьё, исключительно потому, что у меня в данный момент нету свободной наличности. Сегодня же вы, мсьё, учтете эти векселя в отделении Румынского государственного банка, получите наличными деньгами и тем самым сохраните себе свободу, столь драгоценную для каждого интеллигентного человека. А если вам не угодно, мсьё, то как угодно. Я не настаиваю. Тюрьма или свобода! Лично я, мсьё, на вашем месте выбрал бы свободу.

Несчастный Моченых был совершенно оглушен потоком этого красноречия. Он смотрел на разошедшегося Колесничука испуганными, неподвижными глазами кролика. Он быстро согласился. Вероятно, с ним происходило нечто подобное тому, что было с самим Колесничуком, когда негодяй Ионел Миря всучивал ему бронзовые векселя.

Как лунатик, Моченых отправился на Молдаванку за товаром и вскоре привез на ручной тележке две штуки ленинградского трико в бумажной фабричной упаковке — в том самом виде, в каком это трико было в свое время похищено со склада. Колесничук отсчитал ему триста двадцать новеньких оккупационных марок и затем вручил векселя «Мефодий Мунтяну и сыновья», сделав на них, по совету Моченых, предварительно передаточную надпись — «Георгий Колесничук».

Моченых торопливо схватил векселя, с алчностью сунул их куда-то во внутренний карман засаленной тужурки и долго с благодарностью качал руку Колесничука, как насос, обеими руками — потными, дрожащими, пахнущими луком и жареной рыбой.

Как только Моченых, продолжая кланяться и приподнимать пропотевшую фуражку, выскочил из магазина, Колесничук перестал сдерживаться и предался самому необузданному веселью. Он злорадно потирал руки и, раздувая усы, как запорожец, хохотал, падая головой на конторку. Это был миг величайшего его торжества, полного триумфа. Однако он напрасно торжествовал. Судьба готовила ему страшный удар, который обрушился на него неожиданно и беспощадно.

Не прошло и двух дней, как в магазин вошел Ионел Миря. Колесничук не поверил своим глазам. Ему показалось, что он спит. Но, к несчастью, он не спал. Перед ним находился настоящий, вполне реальный, живой Ионел Миря. Он стоял перед конторкой Колесничука, сверкая всеми своими брильянтами, в шляпе канотье, с желтым портфелем под мышкой.

— А! Домнуле Миря! — с ядовитой иронией воскликнул Колесничук. — Рад вас видеть. Как поживаете? Буны зиуа, — прибавил он по-румынски, что означало «здравствуйте».

Однако домнуле Миря пропустил это приветствие мимо ушей, как будто она совершенно не относилось к нему. Он вынул из портфеля визитную карточку и сухо протянул ее Колесничуку. На карточке было напечатано по-русски: «Мирча Флореску, юрист».

— Кто Мирча Флореску? — почти крякнул Колесничук, и вдруг предчувствие какой-то непонятной, но неотвратимой беды закралось в его душу.

Ионел Миря корректно приподнял капотье.

— Я Мирча Флореску, юрист, к вашим услугам, — сказал он официальным тоном и, приоткрыв глаза, вдруг выпустил на Колесничука два ослепительных брильянтовых пучка.

— Слушайте, что вы мне морочите голову! — пробормотал Колесничук. — Я же отлично знаю, что вы Ионел Миря…

Ионел Миря строго нахмурил свои черные широкие брови с железной проседью, и золотой зуб грозно блеснул у него во рту.

— Вы это можете доказать на суде? — сухо спросил он.

Колесничук даже ахнул от возмущения.

— Слушайте… слушайте… — бормотал он, не находя слов и медленно покрываясь краской бессильного гнева. — Слушайте, домнуле, вы просто жулик… Вы арап… Вы… вы… — Наконец он вспомнил настоящее слово: — Вы экскрок, вот вы кто! Экскрок! Самый настоящий экскрок! — с горьким наслаждением тонким голосом выкрикивал Колесничук это зловещее, трескучее слово.

— Но! — высокомерно заметил Ионел Миря, поднимая указательный палец, сверкнувший брильянтом. — Прошу вас, домнуле Колесничук, выбирать выражения. Здесь не Советская власть, а земля его величества румынского короля Михая — Транснистрия, и, если вам угодно, я позову полицаюл.

Меньше всего хотел Колесничук впутывать в это дело «полицаюла».

— Что же вам угодно, домнуле Миря? — тихо спросил Колесничук.

— Мирча Флореску, юрист, — поправил Миря.

— Пусть будет так. Какая разница! Что же вам угодно, господин Флореску?

— Я имею комиссию напомнить вам, что срок уплаты ваших векселей истекает в среду на будущей неделе, и я хочу знать: собираетесь вы платить или не собираетесь?

— Каких векселей? — сказал Колесничук, бледнея.

Вместо ответа Мирча Флореску, юрист, вынул из портфеля хорошо известные векселя фирмы «Мефодий Мунтяну и сыновья» и, отступив на шаг, издали показал их Колесничуку.

— Так они же бронзовые? — простодушно воскликнул Колесничук. — Вы же сами знаете, что они бронзовые. Я специально ходил в банк, и мне сказали, что они ненадежные. Я ничего не знаю. Пускай по ним платит Мефодий Мунтяну с сыновьями, а меня это не касается.

— Нет, касается, — сказал Мирча Флореску и снова выпустил из-под бровей два брильянтовых пучка прямо в глаза Колесничуку. — Вот ваша передаточная надпись — «Георгий Колесничук». Вы индоссант и, как таковой, ответственны за платеж по векселю. Может быть, в Советском Союзе это и не так, но в королевстве Румынии это еще, слава богу, так. Я вас предупредил. Буны зиуа!

С этими словами Ионел Миря — он же Мирча Флореску, юрист, — с достоинством вышел из магазина, обернувшись в дверях и на прощанье выпустив в Колесничука два молниеносных брильянтовых пучка.

Некоторое время Колесничук стоял неподвижно, будучи не в состоянии собрать, привести в порядок свои рассеявшиеся мысли и смятенные чувства. Вдруг страшная догадка мелькнула в его уме. Он бросился в чулан и принялся разрывать бумагу, в которую были упакованы штуки ленинградского трико. Только сверху оказалось некоторое незначительное количество мануфактуры. В основном же свертки были набиты газетной бумагой, тряпьем и кирпичами.

Колесничука охватил такой ужас, что он даже не нашел в себе силы встать на ноги. Он продолжал стоять на коленях перед грудой тряпья и кирпичей, дрожа от бессильной ярости, от обиды, от страшного оскорбления… Потом он сел на пол и положил голову на бесформенную кучу того, что еще минуту назад казалось ему богатством.

Немного успокоившись, он запер магазин, ринулся на Молдаванку разыскивать комиссионный магазин Моченых и, конечно, не нашел.

Тогда он в возбуждении начал ходить по городу, из улицы в улицу, с безумной надеждой встретить хотя бы одного мошенника — Ионела Мирю или Моченых. Он и сам не понимал, зачем ему это нужно. Это все равно не могло помочь делу. Но Колесничук совершенно уже не владел собой, бегал по городу, заглядывал в лица прохожих и пугал их своим возбужденным видом — воспаленным лицом, развевающимися полами старомодного чесучового пиджака. Если бы он случайно натолкнулся на Ионела Мирю или на Моченых, он бы их, без сомнения, задушил. Но, к счастью, он не встретил ни того, ни другого.

Колесничук окончательно пришел в себя лишь через два дня. Он постарался хладнокровно обдумать свое положение и решил, что ему прежде всего необходимо срочно изучить вексельное право. В магазине «Жоржъ» уже давно стоял отданный на комиссию каким-то чудаком старый энциклопедический словарь издательства «Просвещение», и Колесничук с жадностью набросился на этот словарь.