Катится камень

Рельсы

Пахнут минуты дымом из тамбура,

по вагону идет проводник —

сомнамбула.

С него достаточно, он привык

к тому, как выныривают из темноты

островки присутствия, как качается полка…

А ты?

Соседи храпят, ругаются постольку поскольку,

едут из пункта Альфа в созвездие Йота.

Протираешь стекло, уничтожая отпечаток дыхания…

Кто-то

улыбнулся во сне параллельному мирозданию,

Увидев цель назначения, точку

подсчета. На столе зазвенела кружка,

точно

почувствовав, о чем ты думаешь.

Проложенный сквозь времени гремучий студень,

отполированный тысячами колес —

судеб,

путь щерится на тебя прямотой железных полос.

Даже закрыв глаза, видишь блестящий контур —

линии бок о бок тянутся

к горизонту,

разрезая надвое горы, леса, станции.

Расстояние постоянно — полтора метра.

Дорога перечеркнута шпалами, будто

клетка,

будто ветер в лицо в самом деле зовется попутным.

Двуединство ее однозначно, безжалостно-честно,

в расписании все отмерено и оформлено:

рельсы

всегда ведут в одну сторону.

Стоянка десять минут. Слушай,

как тишина с привкусом остывшего кофе —

случая

подчеркивает семафора угрюмый профиль.

Позади — пункт Альфа, впереди — созвездие Йота,

поддерживать направление —

забота

беспристрастных металлических параллелей,

электричества, скрытого в проводах.

Ты ждешь, что состав поедет…

Куда?

Промеж двух линий вклинивается третья.

Проводник материт задержку. Он знает больше

тебя, и этот перегон ему опостылел.

Часом позже

он увидит во сне, как у поезда вырастут

крылья.

Фонарщик

Время уснет, когда его перестанет слушаться часовая стрелка.

Бела его борода, снегопадом начищена полустанка асфальтовая тарелка…

Он выйдет из теплоты вагона — старик, не знающий слова старость.

Он скоро уснет. Ты останешься — и простишь ему эту слабость.

Видишь, как он неумело пробирается сквозь сугробы?

Теперь твое дело — раз — за разом переворачивать колбу,

Теперь — только песок, стекло, дрожащие, слишком грубые пальцы…

Два — и его следы уже замело, только ветер режется ледяным кварцем.

Три — безжизненный механизм дернулся, нелепо заплакал ржавчиной.

Он уже не вернется. Песок сыплется, о чем-то шелестит вкрадчиво.

Смотри, трещина. Еще немного — и день навсегда стал бы короче…

Четыре. Пять. Зажигать фонарь было проще.

Дорога, которую не нужно искать,

Предательски пульсирует где-то под кожей.

Ну вот, опять.

Новая.

Осторожней. Пожалуйста, осторожней…

Утро

Утро дымом под потолком клубится, в окно скребется солнечными лучами.

Мы не виделись с ним давно. Надо признаться, я в чем-то по нему скучаю,

Но задергиваю шторы, выключаю свет и опять притворяюсь спящим —

Оно не должно знать о том, что я здесь, не должно понять, что я настоящий.

Я умею улыбаться людям, ждать, молчать и материться на публику,

Но в пустом кармане не спрячешь второго дна, и даже дырку от бублика —

Тоже не спрячешь. А потому приходиться тщательно выбирать маршруты,

Сторониться сторонников, благоразумно складывать секунды в минуты,

Расставлять над «и» многоточия, своевременно подстригать запятые —

Иначе заметят, поймают за руку, заменят линии холостыми,

Отведут туда, где только одна звезда в единственном небе пульсирует,

Своей судьбой обездвижена, переменной в формуле зафиксирована.

Звезд ведь гораздо больше, и как Вам только удается без них обходиться?!

В темноте под закрытыми веками млечным путем катится колесница,

Туда, где это небо заканчивается и начинается новое,

А за ним — следующее. Янтарная крошка стелется под подковами…

Слишком много для меня одного, и слишком много, чтобы забыть набело,

С чистого листа поверив в чернильную полуправду и полуправила.

Утро всегда возвращается. Улыбается уголками солнечных глаз,

Соцветием звуков смеется, заботливо спрашивает, все ли в порядке.

Однажды мы с ним поладим. Да и сейчас…

Возможно, что нам просто нравится играть в прятки.

Не лечится

Похоже, что это уже не лечится:

Наш остров — между ленью и прокрастинацией,

Между невниманием и пониманием,

Между невежеством и неведением.

Он не только нам кажется обитаемым:

Черепахи устали и ждут возмездия,

Вершители спешат довершить затеянное,

Волхвы спят с ружьями на изготовку,

Спаситель надеется оформить страховку,

Дни оборачиваются неделями…

Но солнце садится за небоскрёбами,

Волны перебрасывают пивную банку,

И что-то еще, неуловимо-протерянное,

Носится в воздухе, вывернутом наизнанку

Голодным дыханием цивилизации,

Сердцебиением человечества.

Наблюдатель курит в окно,

Обдумывает результаты вмешательства,

Эритроциты машин

Расцвечивают дорожное полотно…

Подобное, в самом деле, не лечится:

Невозможно вылечить жизнь.

Она

всегда

продолжается.