Казаки

БОГДАН ХМЕЛЬНИЦКИЙ _—

ДАННИК ОТТОМАНСКОЙ ПОРТЫ

Составляя историческую монографию о Богдане Хмельницком, мы хотя и обращались тогда во все наши древлехранилища, где могли надеяться найти письменные источники об эпохе, которую принимались обрабатывать, но не все могли видеть и читать, потому что не везде давался нам ко всему доступ, в виду разных высших соображений тех почтенных особ, которые заведовали такими источниками. От этого в нашу монографии не вошло иное, что, по-видимому, должно было войти, так как собрания, где хранились эти источники, обозначены у нас в перечне источников в числе тех, которыми мы пользовались. Недавно, занимаясь в архиве иностранных дел в Москве материалами для истории Малороссии в конце XVII и начале XVIII веков, мы случайно наткнулись' на значительное количество документов, относящихся к Богдану Хмельницкому, из которых многие оказались нам до сих пор неизвестными. Благодаря доброму вниманию г. управляющего главным московским архивом иностранных дел, барона Ф.А. Бюлера, и подначальных его чиновников (которых предупредительность и готовность оказывать все зависящие от них услуги выше всякой признательности) , мы имели возможность просмотреть эти документы, и с удивлением увидали там кое-что, долженствующее, при надлежащем сопоставлении и обсуждении, изменить не только личный наш, но и вообще принятый наукою взгляд на личность Богдана Хмельницкого и на ха рактер его многознаменательной эпохи; ' ■ - - • "

Его отношения к Турции представляются в ином свете, а не в том, в каком привыкли мы себе изображать их.

Знаменитый казацкий вождь, которого мы считаем искренним слугою московского престала и одним из славнейших двигателей дела объединения русской державы, был на самом деле данником Оттоманской порты и не переставал считать себя таким и после переяславского договора, когда, казалось нам, ничто не дозволяло бы сомневаться в его верности России.

Такие отношения начались еще в 1649 году, как показывает один документ о плавании по Черному морю и о торговле, напечатанный в Собрании государственных грамот и договоров; но совершенно утвердились они в конце 1650 года, как ясно свидетельствует хранящаяся в архиве иностранных дел грамота султана Мехмета, писанная по-турецки на пергаменте с приложеиным при ней старым польским переводом. Она гласит так:

<<Наиизбраннейшему из монархов религии Иисусовой гетману козацкому Богдану Хмельницкому, его же конец да будет счастлив, чинится писание сие, исходящее от нашего высокого и пресветлого трона через одного из урядников наших Осман-Чауша, возвращающегося вместе с вашим послом, который привез ваше писание, исполненное самой завзятой искренности. Сообразно с обычаями всего света, наияснейший наместник наш, наивернейший на_ш великий визирь приказал перевести его дословно и подать нам. И мы, уразумевши его содержание, то-есть ваше и всего войска вашего прошение, поняли, что вы скорбите на своих неискренних друзей, равно как и на жестоких ваших неприятелей: все, о чем вы писали к нам, мы узнали. и уразумели. Знайте же, что высокая Порта обыкла оказывать милость и милосердие друзьям и карать своих врагов..Вы .с верною искренностью откровенно высказавшись, отдаетесь под криле и под протекцию непобедимой Порты нашей, и мы сердечно и любовно принимаем вас и. о -верности и искренности вашей не сомневаемся. Что вы секретно сообщали Осман-Чаушу, о том о всем в подробности. он сообщил нам, и мы тотчас к вельможному монарху хану крымскому послали свой крепкий и строгий указ, повелевая, чтоб он никогда своих очей и ушей не обращал на польскую сторону; напротив, если бы оттуда подул какой-нибудь ветер, несущий на вас войну и гонение, если бы поляки неожиданно и насильно напали на войско ваше, то чтоб он тотчас своим быстролетным войском постарался подать вам помощь, где бы только оказалось это нужным. Мы ему это сурово приказал_и. А _по_ка только вы со всем войском вашим будете верны_ми, _ис_кренно преданными счастливой Порте нашей, до тех _пор ведите сношение с ханом безопасно, и не обманетесь. Уж_е теперь высокая Порта вполне принимает вас под свою пр_отекцию, и вы будьте в том уверены и нам через своих послов в подробности объясняйте о всем, что деется в краях ваших. Ныне же, в знак нашего расположения, исходящего от великих монархов, цесарей, владык всего света, при сем нашем ясном писании посылаем штуку златоглаву и кафтан, чтоб вы с уверенностью возложили на себя этот кафтан' в том смысле, что вы теперь стали нашим верным данником. А что вы наияснейшую Порту просили, что готовы дань давать, как иные наши христианские данники дают, то мы, благорасположенные к вам, оценивая ваши добродетели, тем остаемся довольны. А притом, чтоб вы послов своих, людей достойных на резиденцию сюда, к нам прислали, в утверждение нашей дружбы посылаем вам сие писание.

Дан в начале месяца Ребиул Эвеса 1061 (в декабре 1650) >>.

Грамота эта доставлена была Хмельницкому в ту пору, когда он, предвидя скорое возобновление войны с поляками, боялся польских стараний склонить на сторону Польши крымского хана Ислам-Гирея, данника Порты, прежнего союзника казаков, подозревая в последнем охлаждение к себе. Хмельницкий думал побудить Турцию приказать хану воевать за казаков уже в силу того, что казаки стали подвластными турецкому султану, которому повиноваться обязан был крымский властитель.

В феврале следующего 1651 года начались первые неприязненные действия между казаками и поляками. Из Очакова татарский вождь Вели-ага писал к Хмельницкому, что скоро прибудут к Очакову вспомогательные татарские силы, и вспоминая, как он, вместе с Хмельницким, воевал под Збаражем в 1649 году, просил казацкого гетмана замолвить о нем доброе слово перед ханом, видимо, заискивая протекцию у нового верховного повелителя мусульман; но турецкий начальник в Очакове Арамадан-бег писал к Хмельницкому, что этот Вели-ага рассылал письма к татарам, будто с согласия хана, чтоб татары не спешили помогать казакам. Это сделалось причиною замедления орды, и Хмельницкий напрасно укорял в том его, Арамадана. Вместе с тем Арамадан-бег извещал, что уже салтан, брат ханский, с ордою в Перекопе, а сам Арамадан-бег выступил в п_ОХод~ в пятницу с казацкими посланцами: Матвеем, Бло-шакою и Бутьком.

В следующем затем месяце марте великий визирь Мел-лит-Ахмет-паша извещал Хмельницкого, что государь его, султан оттоманский, благосклонно принял уверения козац-кого гетмана и всего войска в дружественном расположении к Турции и в верности ее монарху, и повелел приказать крымскому хану, чтоб он, вместе с братьями своими, вел орду на помощь казакам против поляков. В то же время написано было от имени падишаха господарю молдавскому суровое неодобрение его поступков, показывавших его нерасположение к Богдану Хмельницкому, такому же, как и он сам, даннику оттоманского императора. Султан опять посылал Хмельницкому в знак своей неизменной к нему благосклонности богатый кафтан, а визирь от себя послал ему в подарок дорогой коралл персидский. Визирь совеТовал гетману отправить в Варшаву своих послов, чтоб выведать о замыслах поляков, но никак не доверять коварным уверениям в желании мира, а о том, что узнает, доставлять сведения в Турцию. Некто Бектам-ага-Янчерик в том же марте писал к Богдану Хмельницкому из Константинополя, что при дворе падишаха все радуются союзу с казаками, а именитые сановники денно и нощно прославляют подвиги Богдана Хмельницкого. Недавно приехавший из Чигирина Осман-ага опять был отправлен к казацкому гетману и повез ему известие, что кроме крымского хана прибудут к нему на помощь силы из Добруджской земли. Разом с ласковым вниманием к своему делу со стороны мусульманских властей Хмельницкий получал благословения и благожелания от представителей православной иерархии в землях, подвластных турецкому государю. Константинопольский патриарх Парфений, от 4 февраля, послал к Хмельницкому грамоту, в которой величал гетмана, как воителя за православную веру против латинства, и призывал на него Божие благословение, а вместе с тем просил и о подаянии через посланного в русские страны какого-то Никиту Михайловича. Февраля 18 подобная патриаршая грамота посылалась к тогдашнему киевскому митрополиту Сильвестру Коссову, а февраля 20 две грамоты: одна к генеральному писарю Войска запорожского Ивану Выговскому, другая — к бывшему уже при Хмельницком митрополиту коринфскому, который впоследствии был убит на Берестечеком сражении. Все четыре грамоты, касаясь одного предмета, писаны по-гречески и с приложенными латинскими переводами хранятся в московском главном ар-хиос иностранных дел. Из них видно, что послами в Константинополе от Богдана Хмельницкого были тогда А_нто_н Жданович. киевский полковник, и какой-то Павел Иванович, а при них был переводчик, именем Павел.

После несчастного поражения козацких сил под Бере-стечком, когда Богдану приходилось мириться с поляками на условиях, далеко не так выгодных, какими были прежние, заключенные с королем под Зборовым, Хмельницкий писал к турецкому султану из обоза под Белою-Церковью в ^ сентябре (без означения числа): «На сих днях подданный вашего императорского величества Осман-Чауш в добром здравии прибыл к нам вместе с нашими послами и доставил нам письмо вашего величества, которое мы, как- подобало, почтительнейше приняли. Ваше императорское величество обещали нам прислать на помощь хана крымского и иные войска из Добруджской земли, но мы, не желая оставаться без дела, при помощи всемогущего Бога, имели страшную битву с ляхами, о чем вашему императорскому величеству сообщит подданный вашего величества Осман-Чауш., который во всех битвах участвовал и видел все, что здесь делалось; но так как вспомогательные силы из Крыма и из Добруджи опоздали, пришлось нам постановить мир с ляхами. Однако мы постоянно и неизменно остались в давнишней приязни с ханом крымским и желаем сохранить приязнь эту до последних минут нашей жизни. Также хотим пребывать верными подданными вашего императорского величества, как и доброжелательными друзьями хана. Нураддин султан находился при нас во всех наших военных действиях, показал себя мужественным и достоин за свою отвагу уважения и справедливой награды при досто.., должной признательности. Хотя мы с ляхами заключили мир, однако держим ляхов в руках. Того ради покорно просим ваше императорское величество написать снова к хану-, чтоб он соблюдал союз, который мы с ним заключили, и во всех наших военных действиях и случайностях находился б^1 с нами, что и мы с нашей стороны ему и вашему императорскому величеству взаимно обещаем, и на сей час поклон вам отдаем как верные • подданные, прося Бога даровать вашему императорскому величеству при долголетнем здравии победу над каждым :цз ваших неприятелей. В обозе под Белою-Церковью, в сентябре. Вашего императорского величества верный и нижайший подданный, Богдан Хмельницкий гетман».

По-видимому, Хмельницкий хотел тогда в письме своем уклониться от сообщения своему государю истины о нора-жении, постигшем козаков. Он объясняет, будто бы, не дождавшись прибытия обещанной помощи и между прочим прибытия хана с орда ми, козаки вступили в битву с л яха-ми, но не так было: хан успел соединиться с козацким войском и убежал со своими татарами в самый разгар берестечской битвы, увлекши за собой Богдана Хмельницкого против его собственн ой воли, и к о за ки, оставшись без вождя, понесли страшное поражение. Хмельницкий, как кажется, вовсе не делает никакого намека на берестечское дело и,'. говоря о битвах с ляхами, имеет в виду те, которые пройеходили у него с войском Потоцкого и ' Калииовекого под Белою-Церковью, и только на этих битвах мог присутствовать Осман-Чауш, который, как гласит письмо Хмельницкого, только на днях перед тем при ехал к гетману вместе о козацкими послами, возвращавшимися от султана. Быть на берестечском сражении, потом съездить в Турцию и успеть воротиться опять в Украину едва ли мог он в те времена в течение двух месяцев; притом мы знаем, что посланник турецкого султана, находившийся у Хмельницкого во время берестечского сражения, был взят в плен поляками. Вероятно, этот взятый в плен посланец турецкого султана был Осман-ага, об отправлении которого к Хмельницкому писал последнему Бектам-ага-Янчерик в марте. Этого Осман-агу надобно отличать от Осман-Чауша, несколько раз ездившего к козацкому гетману и при езжавшего к нему в то время, как он заключал с польскими военачальниками договор под Белою-Церковью.

В январе 1654 года состоялся, как всем известно, переяславский договор с московскими послами, и в силу этого договора гетман Богдан Хмельницкий со всем войском Запорожским и со всею Малою Россиею поступил в подданство. московского царя. Как же с тех nop относился бывший верный подданный турецкого величества к этому величеству и к.его подручникам? Пред нами письмо Богдана Хмельницкого к крымскому хану от 16 апреля того же 1654 года. Об этом письме мы упомянули в нашей исторической монографии о Богдане Хмельницком, зная его по одной рук©-пией Публичной Библиотеки разноязычного отдела, но это не должно мешать привести его по списку архива иностранных дел, так как здесь оно и полнее и вернее. Хмельницкий пишет к ха ну:

<<Что мы писали о поновлении присяги между козаками и та тарами, то это заявлялось не по моей воле, а по воле целого войска, по тому поводу, что трактаты, состоявшиеся под Каменцем (жванецкий договор в декабре 1653 года) о нас, не повели ни к чему последовательному, и мы до сих пор не имеем привилегий от короля на зборовские условия; напротив, вместо мира, великое беспокойство и война; к тому же и некоторые из войск вашей ханской милости учинили нам великие кривды, а потому войско наше как бы пришло в сомнение. Но когда мы остались уверенными в неизменном расположении вашей царской милости и в вечной неразрывной присяге, то мы вашу царскую милость благодарим, а с своей стороны обещаем, что навеки вечные ничем не нарушим нашей присяги, и после нас будут соблюдать ее и потомки наши, которую присягу, Бога высочайшего призывая во свидетели, мы ныне поновляем, желая оную сохранить вечно, разве бы какая-нибудь значительная немилость оказалась к нам от вашей царской милости по козням неприятельским. Бог видит, мы того не желаем, а напротив — нижайше просим вашу царскую милость: если бы кто на нас клеветать стал, не извольте нять веры. Хоть наши враги на нас клевещут лживо, а тут сами под нами копают ямы. Мы обеспечились было постановленным миром и ожидали привилегий королевских на зборовские условия, но вместо мира явился Потоцкий с войском польским и с пятью тысячами венгров и еще волохов, над которыми старшой Глигор Гурмас. Напавши, они опустошили многие местечки и, людей убивая, вторглись под самую Умань. Но по милости Божией не получили они себе утешения; напротив, принуждены были уходить назад с большим для себя вредом. Однако же к нам доходит известие, что они еще большие силы собирают на нас, и Рад-зивилл с войском приближается к Любечу и Лоеву. Затем, если б и далее войска их наступали на нас, покорно просим вашу царскую милость о вспомогательных силах, сообразно вечной присяге.

Мы обязаны будем заслужить это взаимною нашею услугою против каждого неприятеля. Что касается до Москвы, что мы с нею вошли в приязнь, то мы учинили так по совету вашей царской милости, когда поляки со всех сторон на нас привлекали врагов, отчего же и нам того же с ними не чинить, лучше же нам иметь друзей со стороны Смоленска и других городов королевских! Что же наши посланцы намекнули перед вашим царским величеством, яко бы Москва нами овладеть имела (opanowac miala), то такая у нас в то время пошла было ведомость, но теперь о том нет уже никакой речи. Когда проявится у нас что-нибудь новое по этой части, мы не замедлим уведомить о том вашу царскую милость. На счет задержанных татарских невольников мы

издали универсал, чтоб такие, где найдутся, были на волю отпущены; татарин ваш, вместе с нашими казаками, поехал отыскивать их по городам. Обо всем этом подробное устно сообщит посланец наш Семен Савич. Мы же вторично прося вашей милости к нам, сами себя с нашими добровольными услугами отдаемся вашей царской милости. Вашей царской милости доброжелательный слуга Богдан Хмельницкий со всем войском запорожским.

По написании этого письма пришли к нам два верных известия о том, что поляки постановляют у себя на сейме. Одно известие доставлено уманским полковником. Когда -под Умань приходили ляхи, тогда нашим попал в плен ксендз капеллан польского гетмана Потоцкого; он хотя был ранен и находился при смерти, но под совестью сообщил нашим так: <<Мы сюда идти не думали, но король и Речь Поспалитая послали нас. Я сам был на сейме и знаю наверное: король сам лично не пойдет на войну, и останется в Варшаве, а на свое место пошлет королевского брата Карла, который тотчас, как только трава начнет расти, двинется прямо под Умань с войском, состоящим из поляков, молдаван, венгров и немцев; уже теперь приказана Потоцкому там укрепить хорошенько обоз. Когда ксендза этого спросили: зачем так глубоко в Украйну идет королевское войско? — он отвечал: татар на помощь к себе ожидает королевич, говорят, обещано несколько десятков тысяч талеров на войну против казаков. Другая ведомость из литовских краев: при одном трупе нашли письмо, писанное авизами, оно согласовалось слово в слово с тем, что объявил ксендз. Изволь, ваша царская милость, вникнуть в это: какие у них замыслы? Мы им не доверяем, но, предупреждая их заранее, просим покорно вашу царскую милость, , изволь нам дать свое решение и сообщить нашим посланцам совет: как нам поступать с агами и беями, и как давать отпор тем, которые начнут наступать на нас. Изволь также уведомить нас о вспомогательных силах: скоро ли они будут. Бог видит, мы не даем повода к разрыву с вами. Вторично просим: изволь о всем уведомить нас через наших посланцев, а мы, собравши свои полки, станем ожидать. Далее, что у нас будет происходить и какие известия откуда-нибудь получим, обо всем не замедлим уведомить вашу царскую милость».

Чтоб понять смысл и дух этого письма, надобно припомнить некоторые тогдашние обстоятельства. В ноябре и декабре 1653 года Хмельницкий воевал против поляков заодно с Ислам-Гиреем, но крымский властитель шел с сво-

ими ордами на помощь казацкому вождю не по искреннему расположению к козацкому делу и даже не в видах приоб-ресть для себя выгоды от польской державы, как было перед Зборовским договором: он шел по воле и по

приказанию турецкого султана, своего сюзерена.. Поляки заключили с крымским . ханом мир под Каменцем: то был так называемый в истории Жванецкий договор. В пользу козакав Ислам-Гирей выговорил у короля Яна Казимира обещание возобновить Зборовский договор, поднявший украинское козачество до такой высоты, до какой оно до того времени не достигало, но скоро, вследствие новой войны и берестечекого поражения, замененный другим,, менее выгодным для казаков, Белоцерковским договором. Обещание осталось пустым обещанием, и об этом-то говорит Хмельницкий в настоящем письме своем. Через месяц после Жванецкого договора Богдан Хмельницкий отдался московскому государю и в Переяславле присягнул ему на верное подданство. Между тем он уже прежде учинился подданным турецкого падишаха и в силу такого подданства имел право на содействие Турции и ее данника, крымского хана, против своих заклятых' врагов поляков. Понятно, что новая присяга на верность, уже иному государю, должна была изменить прежние, отношения Хмельницкого к Турции и к хану. Хмельницкий думал укрыть ее от своих мусульманских союзников. Стараясь, как показывает письмо его к хану, по возможности не распространяться об этом щекотливом предмете, он ограничивается намеками, представляющими отношения казацкого вождя к Московскому государству так, как будто у него состоялось некое дружественное соглашение с Москвою с целью побудить ее действовать неприязненно против Польши, с которою у московского царя были свои давние счеты, и притом Богдан замечает, что это сделалось даже по совету самого хана, который когда-то говорил Хмельницкому,. что если поляки привлекают против казаков со всех сторон врагов, то поче-: му; же не делать того же казакам и не платить врагам своим их же монетою? Но до хана уже доходили слухи, что Московское государство (Москва) имело овладеть козацкою страною; и по этому поводу Хмельницкий глухо сообщает, что и у них ходила было такая ведомость, но теперь уже о том нет более речи. Разумеется, такая политика не могла продолжаться на многие годы, и крымское правительство скоро должно было узнать всю истину: в том же 1654 году по смерти Ислам-Гирея, при наследнике его, поляки заключили с Крымом дружественный союз против Москов.,-ского государства и козаков, и на много лет после того татарские орды, подвластные хану, воевали за поляков против козаков так же ревностно, как до того времени за козаков против поляков.

^Что касается до отношений непосредственно к Турции и к ее монарху козацкого гетмана после подданства московскому государю, то они несколько выясняются из султанской грамоты, отправленной к Богдану Хмельницкому в сентябре 1655 года. Она гласит так:

«Послы ваши, Роман и Яков, принесли нам поклон и отдали грамоту, в которой вы сообщаете, что Махмет-Ги-рей хан соединился с ляхами — да, кроме того, с венграми и с разными людьми земли нашей — и воевал против вас, нарушив свою присягу, и вы, в идя вокруг себя врагов, принуждены были позвать к себе Москву на помощь. Тем не менее, однако, вы прибегаете к нам и просите, чтоб мы вас под руку нашу и под оборону приняли, сообразно давним писаниям вашим. Мы вас, яко верных и доброжелательных слуг наших, под оборону нашу берем и обещаем помогать вам против каждого вашего неприятеля. Прежде визирь мой не отворял ко мне дверей послам вашим, но теперь, уразумевши подлинно из грамоты вашей, послали мы во все земли наши, дабы все о том знали и, никакой причины к несогласию вам не подавая, жили с вами в дружелюбии и рук против вас не поднимали. По всем землям моим я оповестил, что Войско запорожское состоит под рукою моею, именуя вас, паче всех других, верными и доброжелательными слугами моими. Затем просим тебя, гетман Богдан Хмельницкий, держи в обуздании войска свои, чтоб ни морем, ни сухопутьем не входили в государства наши и не осмеливались опустошать их, помня, что и мы всем землям нашим повелели жить с вами в дружбе. Особливо и о том приложите старание, чтоб московские козаки в государства наши морем не ходили и государств наших не опустошали, и если бы кто близкий к вам или далекий стал неприятелем и воевать против нас захотел, вы были' бы готовы с войском идти на него. А мы тоже обещаем: кто бы только стал вам неприятелем и начал против вас воевать, окажем вам помощь, как только вы нам о том дадите знать. Для лучшей веры и верности вы потребовали от нас присяги, — и присяга наша такова есть: наперед свидетельствуемся тем, кто сотворил и землю, и небо, и нас всех, под рукою которого мы все живем, — свидетельствуемся и всеми пророками, которых признаем как мы, так и вы. Пусть они' станут на оном свете свидетелями в том, что я со всем государством моим хочу соблюсти мою присягу. Вы также, гетман Богдан Хмельницкий, со всем Войском запорожским, присягу свою принесли нам в том, что будете наг-верными и доброжелательными слугами, как и мы присягу свою вам принесли, что будем вас иметь верными и доброжелательными слугами своими; итак, вы о нас верьте, что мы вас за верных слуг своих имеем, а мы верить будем, что вы желаете быть нашими верными слугами. Как с прежним ханом, Ислам-Гиреем, жили вы в дружелюбии, так и с нынешним ханом живите в дружелюбии, а также с молдаванами, волохами, венграми — как с нашими слугами — находитесь в дружелюбии. Мы же, помня, что вы оставались с нами в долголетней дружбе и о ней не забывали, при ваших, упомянутых выше, послах, отправляем к вам посла нашего — Шагинь-агу, через которого, по нашему обычаю, посылаем к вам шесть кафтанов, которые примите благодушно и не забывайте нас. Ибо как мы читаем те четыре книги, Моисеем нам данные, на которых и присягу нашу принесли, то ваше посольство ныне окончилось и, раз присягнувши, надобно много лет жить в дружеском согласии.

Эта грамота, писанная слишком через полтора года после присяги Богдана Хмельницкого на верность московскому государю, показывает, что гетман перед своим давним сюзереном старался объяснить связь свою с Московским государством так, как будто это был союз против поляков и притом возбужденный крайним положением, вследствие несоблюдения присяги хана Махмет-Гирея, ставшего козакам из союзника неприятелем. Это была неправда: договор с Московским государством совершился еще при Ислам-Ги-рее и никак не потому, что крымский хан стал козакам врагом, — напротив, это последнее событие произошло именно вследствие соединения козаков с Московским государством. Из султанской грамоты видно также, что и при стамбульском дворе существовало некоторое время недоверие к козацкому гетману: султан извещает, что визирь не отворял дверей оттоманского монарха послам козацким, пока, наконец, прислаиные гетманом объяснения и уверения не восстановили дружелюбных отношений султана к козакам, и пока Богдан Хмельницкий не возобновил прежнего своего обязательства, состоявшегося в 1650 году.

Документы, из которых мы почерпнули все печатаемые сведения, в московском главном архиве иностранных дел, составляют часть отдела польской коронной метрики и, заключаясь в двух картонах, озаглавлены: Сношения Польши с Малороссиею. Обнимая период гетманства Богдана

Хмельницкого, Выговского, Юрия Хмельницкого и Тетери, они прерываются на 1663 годе. Одна часть этих документов, более ранняя, попала в руки поляков во время бере-стечской победы над козаками, когда победителям досталась шкатулка Хмельницкого с бумагами; другая часть была завезена в Польшу Тетерею, который, как известно, увез с собою скарбы Хмельницкого и клейноты Войска запорожского, к числу которых присоединялись и письменные документы. Говорят, что в московском архиве иностранных дел никто не помнит, чтоб кто-нибудь из русских или польских историков пользовался именно этими документами. Большая часть их нигде не была напечатана, и мало таких, которых содержание по другим спискам было известно занимавшимся историей Малороссии. Историческое значение личности Богдана должно представиться в ином свете. Его преемники — Бруховецкие, Дорошенки, Орлики и другие, со второстепенным значением, преследуя идею самобытности Украины под верховною властью Оттоманской Порты, не действовали в разрез с политикою Богдана Хмельницкого, — напротив, думали только следовать по указанному им кривому пути, а Юрий Хмельницкий, ^пожалованный от султана званием князя Малороссийской Украины, был не <<сын, недостойный славного родителя», но вполне был его достоин, как и Богдан оставил для Малороссии достойного себя сына.