Казарма

КОБЗИНА

Перед приходом Кобзиной проветривают палату сами раненые. И строго, чтобы при ней не «выражаться» и не «нежничать» — таково общее постановление. Накануне урока накурено, где можно, невероятно — помогает «уроки» готовить. Петров с клюшкой по корридору и в такт каждому удару твердит: — "Бег, беда"… Пришла. Они выстраиваются в корридоре. С мороза румяная. "Здорово, молодцы". — "Здражала госпожа учительша". И учит. Такие загагулины выводят ("пальцы не крючатся") и хоть с проседью иной, а голову на бок, щеку языком подпирает, а ноги под столом накрест — не умещаются. — "За что вы ее так любите?" — "Мы ее за то уважаем, что уж очень аккуратненькая и крепенькая такая. Главное — коротышка".

26/II. Лазарет опустел, кроме прикованных к койкам. Доктор тоже, наверное, на улице — не явился. Ведь — хирургия. Режет где нибудь. Трамваи на улице стоят вереницей.

27/II. Преображенцы и волынцы обстреливают казармы саперов. "Неужели же Щедрин верно понимал нашу революционную стихию": "И сбросили с раската Ивашку Беспятова", так кажется написано в нашей сатирической библии.

По улице прошли солдаты. Стреляют вверх. Впереди оркестр, играет великолепный австрийский марш "Под двуглавым орлом". А надо бы играть, если не марсельезу, то хоть преображенский марш. Ну, это выправится.