Казус белли или цейтнот резидента

ГЛАВА 11

Тем временем операция по задержанию русского диверсанта шла своим чередом. Фелибер был крайне взбудоражен.

— Шавур! Должно же от него остаться хоть что-то! Оружие, амуниция, снаряжение… Хоть что-то!.. Нам обязательно надо найти что-нибудь! Слышишь?

Он поправил очки и повернулся спиной к палящему солнцу.

— Знаю, — нетерпеливо оборвал его помощник. — Но к поискам можно будет приступить не раньше, пока не утихнет пожар. Жара такая, что к останкам фермы и близко не подступиться, чтобы не обгореть.

— О'кей. Если что — немедленно сообщи!..

Эдуард опустил руку с переговорным устройством. Он стоял у раскрытой дверцы автомобиля, по щиколотку утопая в намешанной грязи. Приложив ко лбу ладонь козырьком, пытался разобрать, что творится у объятой огнем фермы.

Люди капитана Бовэ вступили под сень редких крон и с того места, где находился полковник, были уже не видны. На прилегающем к рощице поле они остались одни.

— Черт бы вас всех побрал!..

Фелибер раздраженно пнул ногой по крылу завязшего в грязи автомобиля, оставив на его лакированном боку бурый след.

— Чертова колымага, нашла время застрять!.. Да и вы хороши, Мюрье! Куда вы смотрели, когда въезжали в это болото?

Сидящий за рулем Мюрье молча проглотил обиду и даже не обернулся: спорить с Фелибером было бессмысленно.

Полковник перевел взгляд и удрученно оглядел пропаханные автомобилями по бездорожью две глубокие борозды.

От собственного бессилия его переполнял гнев. Вместо того, чтобы находиться в самой гуще событий у догорающей фермы он был вынужден торчать посреди поля у радиостанции спецсвязи, переставленной с вертолета Управления на патрульный автомобиль…

Он обернулся на звук открывшейся дверцы и уперся колючим взглядом в подошедшего Дуалье. Непроницаемое выражение на лице у Луи нисколько не изменилось, когда он увидел, в каком состоянии находится Фелибер.

Мюрье махнул ему, чтобы держал язык за зубами. Но помощник сделал вид, что не разглядел его жеста, не желая ни под кого подстраиваться.

— У края поляны, на которой расположена ферма… Вернее, где она была расположена, — поправился он, глядя на бледнеющий отсвет пожара, — пролегает глубокий труднопроходимый овраг. Я думаю, вашим помощникам не помешало бы к нему внимательней присмотреться. Чем черт не шутит…

Фелибер вспыхнул.

— Я разве просил вас высказывать собственное мнение? — еле сдерживаясь, спросил он, злясь, что первым не вспомнил об этом овраге. Теперь о его упущении ему напомнили подчиненные. Это ему было весьма неприятно. Он смолк и с секунду изучал собеседника свирепым взором.

— Я спрашиваю — неужели я вас об этом просил? — вышел он из себя.

Ничего другого и не ожидая, Дуалье продолжал хранить непроницаемый вид.

— Думаю, задача у нас одна, месье, поэтому я вправе изложить вам, как руководителю операции собственные мысли. Шпион мог сознательно пойти на этот поджег, чтобы отвлечь наше внимание и уйти через овраг, пока все будут заняты поисками его останков…

— Звучит правдоподобно, — вмешался Мюрье, видя, что лицо Фелибера исказилось от ярости и пошло бурыми пятнами. Он вылез из автомобиля и подошел к полковнику.

С трудом совладав с собой, тот выдавил из себя подобие усмешки и с нескрываемой издевкой произнес, переводя взбешенный взгляд с Рене на Луи:

— Куда не плюнь, сплошь одни умники!

Недоуменно пожав плечами, Дуалье переглянулся с Мюрье, и они отошли в сторону.

Посмотрев на них, Фелибер поднес к губам приемо-передающее устройство и вновь вызвал Шавура.

— Обрати особое внимание на овраг. Некоторые умники здесь… — он специально повысил голос, — решили, что он того стоит. — Потом тише скороговоркой добавил: — Выверни его наизнанку! Откровенно говоря, эта канава и у меня не вызывает особого доверия…

— Не волнуйтесь. Уже приступил.

— Молодец!

Фелибер щелкнул тумблером, приподнял очки, потер переносицу и вновь водрузил их на место. Затем обернулся к тихо переговаривающимся подчиненным.

— Что застыли, как оскорбленные статуи? Вытягивайте машины на дорогу. Думаете, я за вас буду это делать?

Шавур отключился и поправил укрепленный за ухом миниатюрный микрофон. Облачившись в комбинезон защитного цвета, он бесшумно продвигался вдоль оврага и был готов к любым неожиданностям. Служба в элитном разведывательном подразделении приучила его ко многому, и в первую очередь — к уверенности в своих силах.

Он допускал, что шпион задумал поиграть с ними в прятки. Инсценировав самосожжение, тот вполне мог сейчас подстерегать его где-нибудь в густой тени кустарника, и поэтому приходилось держаться все время начеку. Лишь в одном он не сомневался ни на секунду, — что исход схватки окажется в его пользу.

Правая рука десантника крепко сжимала рукоятку короткоствольного штурмового автомата, который он взял с собой в Луссон на задание.

Он преодолел крутой подъем ложбины и выбрался на край зеленой лужайки. Осторожно выглянув из-за густых зарослей, он внимательно изучал местность.

Обугленные останки фермы продолжали чадить горьким сизым дымком, но огня уже не было. Сгоревшие дотла стены обвалившегося сарая обнажили почерневший остов пикапа Белбороды, искореженный безжалостным огнем.

Обратившись в слух, Шавур медленно обогнул разросшийся у самого оврага куст бузины и вдруг застыл, инстинктивно вскинув ствол автомата. Его настороженный взгляд привлекло примятое пятно на зеленом ковре лужайки.

Он внимательно огляделся кругом, но, не увидев ничего подозрительного, подскочил ближе и принялся тщательно изучать полегшую траву.

Ему хватило одного взгляда, чтобы разобраться с этой загадкой. Он расширил круг поисков и вскоре обнаружил, что и искал, — чуть ниже выступа оврага располагались две свежие полукруглые выемки от ботинок Белбороды, повредившие дерн своей рифленой подошвой во время броска к вертолету.

— Ага-а, — медленно проговорил он, разгибаясь. Его глаза переметнулись к трем небольшим ямкам, оставленным колесами винтокрылой машины.

Уже не таясь, он медленно направился к ним, внимательно глядя под ноги. Обнаружив на месте посадки вертолета еще одно пятно примятой травы размером с человеческое тело, он в сердцах сплюнул и послал в эфир срочный сигнал вызова.

Когда раздался приглушенный зуммер рации, полковник важно вышагивал позади вытягиваемых из грязи автомобилей, не имея никакого желания оказать посильную помощь выбившимся из сил людям. Приемо-передающее устройство по-прежнему находилось у него в руках.

Выслушав сообщение Шавура, он произнес сдавленным голосом:

— Что?! Ты что несешь?! Каким образом?..

Перебитый обстоятельным пояснением десантника, он простонал:

— О, боже…

Шавур тем временем закончил:

— Я отзываю Тубона. Продолжение поисков диверсанта — пустая трата времени.

Перепачканные с ног до головы грязной жижей, люди Мюрье оставили в покое автомобили и с тревогой уставились на застывшего Фелибера. Под их обеспокоенными взглядами, тот быстро пришел в себя. Он рванулся в машине и попытался вызвать по полицейской рации набравший высоту вертолет. Но все его усилия наладить связь оказались тщетны — динамик молчал.

Он видел сквозь ветровое стекло, как тяжелая машина стремительно удалялась в сторону Ле-Можа, и от этого зрелища его затрясло.

Он дернулся было предупредить Легрена о приближении диверсанта, как в этот момент требовательно замигал красный индикатор вызова на панели блока спецсвязи.

Единственный, кто мог вызвать его по спецсвязи, был Старик, и он не ошибся.

«Легок на помине», — смешавшись, подумал полковник.

Включив микрофон, он сжал в руке динамик и поднес его к уху.

— Слушаю, — проговорил он, с трудом совладав со своим голосом. Вся спесь слетела с него, как шелуха.

— Фелибер на связи.

Оживший динамик завибрировал в его руке мелкой дрожью, выплескивая короткие гневные фразы:

— Черт побери, Фелибер, чем вы там занимаетесь? Я же предупреждал вас — никакой отсебятины! Вы слышите — никакой! Изо всех ошибок, которые вы были обязаны избежать, по-моему, вы не пропустили ни одной!..

Шеф на секунду замолк, переводя дыхание. Он был в страшном гневе.

Изумленно приоткрыв рот, полковник растерянно выдавил:

— А. в чем, собственно, дело?

— В чем дело?! — взвился Старик. — Это я должен спросить вас, в чем дело! — он запнулся и потом закричал: — На черта вам сдался этот Самойлов?

Ошеломленный Фелибер крякнул и судорожно рванул галстук, ослабляя узел. Информированность начальства потрясла его.

— Отвечайте же, когда вас спрашивают!

Кое-как собравшись с мыслями, Эдуард провел шершавым языком по небу и постарался кратко пояснить:

— Он… он был связан с диверсантом… Его друг детства… Я подумал…

— Вы — кретин, полковник. Вам это известно?

Разъяренный до крайности голос заставил Фелибера не на шутку занервничать. В таком состоянии он заставал шефа впервые, и это повергло его в шок.

— Я начинаю осознавать, какую совершил непростительную ошибку, остановив свой выбор на вашей кандидатуре!..

— Что-то… не так?

— Что-то? — заревел начальник Управления. — Да у задержанного вами Самойлова каким-то образом в кармане оказалась лента с записью вашего разговора во время его ареста! И смею заверить, очень хорошего качества!..

— ?!

— А также мобильный телефон, которым он не преминул воспользоваться. О своем аресте он поставил в известность Бернара Монмерай, сотрудника «Монд»!

— Вы хотите сказать…

— Да, болван! Я хочу сказать именно то, что принятую от Самойлова по телефону запись ваших преступных обещаний, он тут же предоставил в распоряжение небезызвестного вам Филиппа Ромоне, журналиста из «Фигаро»!

У Фелибера похолодело сердце.

— На счастье, — продолжал Старик, — в Управлении таких баранов, как вы, считанные единицы. Человек, ответственный за перехват телефонных разговоров Ромоне, оперативно предоставил в мое распоряжение распечатку его переговоров с Манмерай, в котором и прозвучала эта злосчастная запись!.. Слава богу, мне удалось в свое время убедить нужных людей в необходимости приглядывать за журналистом, и теперь мы о нем знаем все. Потому что люди, которым поручено заниматься сбором информации о журналисте, в отличие от вас, свою работу делают добросовестно!

— Но…

— Ничего не хочу слышать в ваше оправдание, Фелибер! Вы слишком тупы и грязно работаете!.. Почему не обыскали задержанного и не изъяли у него неположенные вещи?

Судорожно глотнув воздух, полковник провел рукой по разгоряченному лицу и поглядел в ветровое стекло. Люди Мюрье снова взялись за работу, вытягивая из грязи первый автомобиль. Работа спорилась.

Позавидовав им, он неуверенно выдавил сдавленным голосом:

— Я думал…

— Да перестаньте! Вы, похоже, совсем разучились это делать! — Старик замолк. Давно он не чувствовал себя таким разбитым. — Так что давайте не будем заниматься самообманом.

Успокоившись, он продолжил уже более ровным тоном:

— Вам следовало проявить большую проницательность, полковник. Меня едва удар не хватил, когда я ознакомился с этой записью… Вы меня слушаете?

— Да, — выдавил Эдуард севшим голосом.

— Ладно, забудем пока об этом, — начальник выдержал паузу. — Однако, это непростительная ошибка человека вашего ранга. Помните об этом!

— Я все понял.

— Искренне надеюсь.

Старик устало вздохнул и затем продолжил:

— Что там с диверсантом? Когда вы его арестуете?

Эдуард посмотрел вслед удаляющемуся вертолету:

— Скоро управимся.

О действительном развитии ситуации он предпочел за лучшее промолчать.

— Выкуриваем его с заброшенной фермы. Задержанием руководит Шавур.

— Хорошо, надеюсь, скоро вы его схватите. — Старик помолчал. — Запомните вот еще что — при удачном исходе операции все ваши промахи спишутся. Я лично позабочусь об этом: победителей не судят. Но стоит вам по каким-либо причинам провалить дело — пеняйте на себя. Пощады не будет. Для меня более важна судьба всего Управления в целом, чем ваша собственная. Надеюсь, я ясно выражаюсь?

— Вполне.

Полковник чувствовал себя хуже некуда.

— Теперь вот еще что. Я допускаю, что Ромоне, Монмерай или кто-либо еще из этой братии на основе сообщенных Самойловым фактов захотят разобраться в цели проводимой операции. Позаботьтесь о том, чтобы ни один журналист не попал в район проведения операции! Каким образом вы это сделаете, вам там должно быть видней, но предупреждаю: глядите в оба, иначе… можете считать себя конченым человеком!

И касательно Самойлова. Согласно моему распоряжению, его уже были должны отпустить на все четыре стороны, чтобы не путался у вас под ногами. Не то вы со своим скудоумием вполне способны напороться на эти грабли дважды…

Кровь прихлынула к лицу Фелибера. Он снял очки, спрятал их в карман и вытер лицо рукавом. Внутри у него все клокотало. Его прорвало:

— Месье, о каком скудоумии вы говорите? — сдерживаясь, чтобы не нагрубить, сказал он. — Вот уже битых два часа, как я не могу добиться выделения одного вертолетного звена с базы Сен-Бри для патрулирования местности. Диспетчер кормит меня какими-то дурацкими отговорками… Они просто смеются над нами! И все это, замечу, несмотря на мои чрезвычайные полномочия, утвержденные лично вами!

— Неужели?.. Хм-м, интересно, — медленно проговорил тот. Его старческий, сухой голос проскрипел, как наждак по стеклу.

— Я пока задействовал вертолет Управления, — глухо сказал полковник. — Но этого, конечно, недостаточно…

О том, кто его сейчас пилотировал, он умолчал.

— Кто командир базы?

Резкие нетерпеливые нотки в голосе шефа заставили Фелибера поежиться.

— Генерал Бероньяк.

— Я немедленно разберусь с ним. Вертолеты будут у вас в самый кратчайший срок. Что еще?

— Больше пока ничего.

— Ладно, — Старик помолчал. — Я все же надеюсь на вас, Фелибер. Помните, сообщения о благоприятном исходе дела ожидаю не только я…

Динамик, затрещав, отключился.

Полковник глубоко вздохнул.

— Боже мой! — тихо проговорил он, сотрясаясь от злобы. — Я не знаю, что с ними сделаю!..

До хруста в костях сжав кулаки, он проклял тупоголовых жандармов, не обыскавших Самойлова. Затем, не сводя взгляда с удаляющегося вертолета с Белбородой на борту, сбросил с себя оцепенение и поспешно послал в эфир позывной Легрена.

Маленький, выкрашенный в белый цвет вертолет с синей надписью на боку «ТF-1» шел низко над самой землей, не желая обнаруживать себя раньше времени.

Высунувшийся из окна Альбер Нуаре, руководитель регионального представительства телеканала в Банте, обернулся, посмотрел на скользящую по земле тень от машины и в восторге зацокал языком:

— Послушай, Вэл, — он обернулся к худощавому, крепко сбитому пилоту. — Если тебе удается подобраться к ним настолько близко, что Поль без труда возьмет меня в кадр на фоне разворачивающейся операции, обещаю — в долгу не останусь. А ты меня знаешь!

— Знаю, знаю, — проворчал Валентин Лэбре и потер плохо выбритый подбородок.

Вчерашняя вечеринка давала о себе знать разламывающейся от боли головой, и он отдал бы все на свете, только бы оказаться в своей постели.

— Не волнуйся. Все будет в порядке.

Он взглянул на Альбера глубокозапавшими серыми глазами на загорелом продолговатом лице.

— Я не сомневаюсь.

Альбер знал Вэла как самого лучшего пилота, с которым ему доводилось летать. Бывший военный летчик, он, чтобы предоставить телеоператору самый лучший ракурс для съемки, иногда вытворял такие пируэты в воздухе, что нередко Нуаре, королю прямого телерепортажа, каковым считали его, приходилось появляться в кадре не с самым свежим цветом лица.

— Ты только полегче, пожалуйста. О'кей?

— Ну, уж не знаю. Как выйдет, — пожал плечами Лэбре. — Буду действовать по обстановке, хотя… вряд ли. Я сегодня не в форме.

— Знаю, — проворчал Альбер. — И все же прошу, не перестарайся. Иначе Поль замучается потом отмывать свою камеру, как тогда…

— Да уж, не самое веселенькое занятие, скажу вам, — кивнул, улыбаясь, телеоператор Поль Бишон, расположившийся позади пилота. Он поигрывал проводом, которым его телекамера была подключена к передающему устройству для выхода в прямой эфир. — Я два дня потратил на то, чтобы все вычистить и привести в первозданный вид…

— Только не надо вдаваться в подробности, — проворчал Альбер, обводя взглядом горизонт.

Утренний звонок Филиппа Ромоне, журналиста из «Фигаро», прозвучал в его квартире как раз в тот самый момент, когда он вместе с женой приготовился завтракать.

Он снял трубку и, узнав Ромоне, весь обратился в слух. Он изредка подбрасывал ему сенсационные материалы, и именно на них, по большому счету, Нуаре и сделал себе титул короля прямого эфира. Он очень дорожил этим деловым сотрудничеством.

— Слушай меня внимательно, и не перебивай, — быстро проговорил Ромоне. — Дорога каждая минута. Только что один мой приятель сообщил, что в окрестностях Луссона с чего-то вдруг закопошилось «Сюрте». Что они замышляют — не знаю, но появились они неспроста, это точно. Покопай там. Нутром чую, что пахнет жареным. Постарайся разобраться на месте, что к чему, и передать материал в прямой эфир полуденных новостей. О`кей?

Нуаре осторожно спросил:

— С чего ты взял, что там пахнет «жареным»?

— По имеющейся у меня информации, они такое там вытворяют, что… Короче, твое дело — только залепить им славную оплеуху, я же довершу это дело завтрашней статьей. Разразится грандиозный скандал!..

Альбер задумался, потом недоверчиво произнес:

— Черт, Филипп, если бы я тебя не знал, то подумал, что меня разыгрывают!

— Поверь, все это свя…

В трубке раздался оглушающий рев мотоцикла.

— Погоди, — сбитый с толку Нуаре кашлянул. — Ты откуда звонишь? С улицы?

— Что?

Мотоцикл продолжал реветь, как ненормальный.

— С улицы что ли звонишь? Конспирируешься?

— А-а, — шум затих, и Филиппа вновь стало слышно. — Ну-у, в общем, ты почти угадал, — он усмехнулся. — Разговаривать с домашнего телефона на подобную тему было бы довольно глупо, не находишь? — он хмыкнул. — А теперь не теряй время, иначе можешь не успеть к развязке. Поторапливайся!

Услышав в трубке длинные гудки, Нуаре задумчиво повесил ее на рычаг и бессмысленно поковырялся вилкой в сердцевине артишока. Отставив тарелку в сторону, он поднялся из-за стола и быстро вышел из столовой.

— Ты куда? — окликнула его жена. — Съешь хоть что-нибудь!

— Некогда, — поспешно натягивая легкий свитер, откликнулся он и выскочил на улицу.

Час спустя, погрузив в вертолет доставленное Бишоном телеоборудование, они поднялись в воздух с одного из частных аэродромов и на всей скорости устремились в Луссон. Уже в воздухе Альбер объяснил помощникам суть нового задания, и после короткого молчания вымолвил:

— Что-то не верится мне, будто удастся откопать что-нибудь забойное о «Сюрте». Думаю, Ромоне несколько преувеличивал насчет имеющейся у него информации. Интересно, что ему стало известно?

— Об этом лучше было спросить у него самого. — Поль закончил наконец возиться с аппаратурой. — Но в любом случае ты можешь на него положиться. Он поставляет самую свежую информацию, и еще ни разу не подвел нас. Все темы, подсказанные им, рождали сенсации.

— Посмотрим.

Альбер взялся за ручку незаконно установленной в вертолете специальной полицейской рации и включил ее. В наушниках сквозь треск помех заметался далекий разъяренный мужской голос:

— … не трогайте пока его: он нам нужен живой… Тем более он сам идет к вам в руки!.. Если будет возможность арестовать его после того, как он покинет вертолет, арестуйте! Но ни в коем случае больше не давайте ему возможность подняться в воздух!.. Слышите?.. Если он опять захочет взлететь, сбивайте его к чертовой матери!..

— О'кей. Понял вас, — донеслось до Нуаре. — Постараюсь.

— Никаких «постараюсь»! Легрен, делайте все, что сочтете нужным! Всю ответственность я беру на себя!

— Так точно, месье.

— Да… Переходите на запасной канал связи и предупредите об этом своих людей: у него в вертолете тоже установлена радиостанция.

— Но…

— Не беспокойтесь. Даже если он нас сейчас и подслушивает, он не поверит ни единому моему слову, опасаясь подвоха. И для этого у него есть все основания…

Журналист с тревогой посмотрел на пилота.

— Что здесь творится?

Он выглянул наружу и обвел внимательным взором горизонт.

— По-моему, — хрипло сказал он, — здесь пахнет даже не жареным, а паленым. Ты как считаешь?

— Посмотрим, — Лэбре, слышавший весь перехваченный Альбером разговор, пожал плечами.

— Да, конечно, — подумав, согласился Нуаре. — Посмотрим. Загадывать нечего.

Оглядев скопище мощных грузовиков, запрудивших все подступы к гостинице, Белборода с трудом развернул вертолет, заходя на гостиницу со стороны яркого, нестерпимо режущего глаза светила.

Тяжело выровняв машину, он наметанным взором быстро оценил расстановку сил.

— Где-то здесь обязательно должны быть снайперы, — тихо проговорил он. — А вот и они!

Он удовлетворенно хмыкнул, с профессиональной четкостью отмечая несколько более-менее приемлемых убежищ.

— Теперь мы на равных. Посмотрим, чья возьмет.

Он, конечно, слышал приказ Фелибера, переданный Легрену по рации, но он не решился верить ему. Вполне могло статься, что этот приказ передали специально в расчете на то, что он поверит услышанному, и при подлете к гостинице не примет никаких мер предосторожности. Здесь-то они его и собьют.

Полковник резко убавил газ и стал отжимать от себя непослушный рычаг. Тяжелая машина стала стремительно снижаться на плоскую, залитую гудроном крышу «Лесной чащобы».

Слетев со скамейки, Шарль Марьяни перелетел к противоположной стенке вертолета. Больно ударившись плечом о выступ дверцы салона, он, кряхтя, попытался сесть.

Упираясь спиной в стену, ему кое-как удалось занять приемлемую позу. С ненавистью поглядывая в широкую спину разведчика, он до судорог в мышцах напряг руки, пытаясь разорвать стягивающие запястье путы. Кожаный ремешок, наполовину разодранный им об острый металлический угол лавки, по-прежнему блокировал его попытки высвободить руки.

Уткнувшись лбом в колени, Марьяни промокнул о летные брюки заливающий глаза едкий пот. Едва не вскрикнув, он снова перелетел салон и всем своим весом обрушился на мягкое, податливое тело погруженного в обморок Эмиля.

Теперь вертолет, казалось, уже несется к земле в свободном падении.

У самой крыши, когда столкновение, похоже, было уже неминуемым, полковник все-таки справился с неподатливым управлением и, резко увеличив обороты двигателя, выправил горизонт. Умудрившись погасить инерцию падающей машины, он приземлился на крышу гостиницы неподалеку от слухового окна. Посадка получилась жесткой.

К удивлению находящихся на земле наблюдателей, крыша выдержала вес вертолета.

Не давая противнику опомниться, Иван выхватил из подсумка дымовую шашку, выдернул чеку и бросил ее на крышу. Из широкого сопла рвануло плотное облако белой завесы, скрывшей от сторонних наблюдателей и слуховое окно, и кабину вертолета в густом едком дыму.

Полковник сорвал с головы наушники и нацепил каску. Стремительно выскочив из вертолета, он бросился к слуховому окну. Сгруппировавшись, он вдребезги разнес своим телом застекленную раму окна, влетая внутрь здания.

— Это какой-то ненормальный! — выдохнул пристально наблюдавший за ним Легрен, шокированный откровенно самоубийственным пилотажем машины. Такого видеть ему еще не приходилось.

Стоя у окна на втором этаже в скудно обставленном доме напротив — таком же неухоженном и облезлом, как и сама гостиница — он, придя в себя, быстро перенастроил рацию на запасную частоту и проговорил Фелиберу:

— Он уже здесь!

Затем вызвал на связь снайперов.

— Парни! — голос его был сух и требователен, — с этим типом держите ухо востро. Сами видели, что он способен на многое. Я, конечно, далек от мысли, что он вновь попытается воспользоваться машиной, однако все равно держите ее под неусыпным контролем.

— Все будет в порядке, патрон. Если он захочет еще раз упорхнуть от нас на этой «птичке» — это ему не удастся.

— Надеюсь.

Легрен отключился и провел рукой по седеющим волосам. Приставив к глазам полевой бинокль, он стал внимательно следить за гостиницей.

С выхваченным из-за пояса бесшумным четырехствольным пистолетом полковник под звон лопнувшего стекла кубарем скатился вниз по шаткой деревянной лестнице. Он оказался лицом к лицу с оторопевшим от его неожиданного появления Шульцем, охранявшим выход на крышу.

Обомлев от вида раскрашенной боевым гримом физиономии, бандит изумленно вытаращился на разведчика, позабыв о своем скорострельном автомате.

Иван двигался со скоростью атакующей змеи. Не дожидаясь, пока тот придет в себя, он выбросил перед собой согнутую в колене левую ногу.

Со страшной силой рифленая подошва ботинка врезалась в лицо бандита. Тот дико взвыл от боли и повалился на пол безвольной тряпичной куклой, выронив на пол оружие.

Полковник с дикой злобой наотмашь врезал ногой по нему еще раз, лишая сознание. Подхватив его автомат, он заклинил боек, чтобы из оружия больше не удалось сделать ни одного выстрела, и бесшумно двинулся прямо по коридору, прислушиваясь к каждому шороху.

Он скользил от двери к двери в поисках захваченной бандитами женщины, до боли в ушах вслушиваясь в царящую за ними мертвую тишину…

— Я спрашиваю тебя еще раз: как ты оказалась в машине Шрамма?

Авдеев склонился к посеревшему от нестерпимой боли лицу женщины, прижавшей к груди переломанную, сильно опухшую руку, и зыркнул на нее взбешенными, горящей лютой злобой глазами.

— И куда дела Курта?.. Впрочем, черт с ним, с Куртом. Где наркотики?.. Эй, я тебя спрашиваю! — его визг эхом прокатился по этажу…

Бандиты обнаружили, что окружены, когда уже собирались исчезнуть из города. Это известие ввергло Авдеева во взвинченное, опасное состояние. Чтобы дать выход своему бешенству, он решил выместить свою злобу на пленнице. Остальные бандиты все это время неусыпно следили за полицией, озадаченные ее поведением. Полиция пока не предъявляла к ним никаких требований и не начинала штурм. Нервничая, бандиты заняли в здании оборону. Теряясь в догадках, они боязливо рассматривали через окна зачем-то подогнанные к гостинице часа полтора назад грузовые автомобили.

От осознания того факта, что этими грузовиками его банду заперли в здании, как в норе, Авдеев бесился и срывал свою злобу на женщине. Не смотря ни на что, он хотел сломить ее упрямство и заставить заговорить.

— Ну, так как?.. Отвечай же! — вновь заорал он, видя, что Римма, крепко привязанная поперек туловища к жесткому креслу, по-прежнему сохраняет молчание.

— Ты что, курва, оглохла? Ну, так я тебя сейчас быстро вылечу от этой болезни!..

Лицо его исказилось в отвратительной садистской гримасе.

— Сейчас ты у меня запоешь, как миленькая! Сама удивишься.

Он подмигнул замершему у запертой двери Бергу и протянул свои тонкие цепкие пальцы к сломанной Мейером руке Риммы. Клаус поморщился. Стараясь не смотреть на то, что сейчас произойдет, он отвел глаза в сторону.

— Я с тобой любезничать не намерен!..

Его тонкие хищные пальцы почти вцепились в пропитанный кровью рукав Риммы, и в этот момент откуда-то сверху послышался приближающийся рев вертолетного двигателя. Авдеев замер, подняв голову. Гулкое эхо обрушившегося сверху на здание тяжелого удара прокатилось по всему строению, сотрясая его до основания.

Пол, казалось, покачнулся под ногами Бориса.

— Клаус, что это?! — выкрикнул он, оборачиваясь. — Ты слышал? Немедленно проверь, что там творится!.. С того времени как нас окружили, полиция ведет себя странно. Мне это не нравится!

Громила облизал кончиком языка тонкие пересохшие губы и сквозь силу сказал:

— Ничего такого, с чем бы ребята ни сумели справиться сами…

— Я же сказал — сходи посмотри! Мы в ловушке, может быть всякое. Ну, иди же!..

Чувствуя себя не самым лучшим образом перед взбесившимся Авдеевым, Клаус, тем не менее, отрицательно покачал головой. Указав на женщину, обессилено откинувшуюся в кресле, он произнес:

— Стоит мне только выйти, и ты ее растерзаешь. Этого нельзя допустить! Она — наша последняя надежда на спасение. Ты сам говорил об этом… — Он поразился, как натянуто прозвучал его голос. — Я тебя одного не оставлю.

Авдеев посмотрел на него сузившимися глазами, чем поверг Клауса в смятение, и обернулся к связной.

— Слышишь, сучка, у тебя, оказывается, появился защитник. Не ожидал!..

Сломанная кость туманила сознание Риммы адской болью, и полыхала, будто в огне. Женщина подняла на него уставшие, измученные глаза с коричневыми кругами под ними. Постаравшись придать им твердое выражение, она открыто встретилась с его сочащимся ненавистью взглядом.

Ее поразили его ненормально расширенные зрачки, и она инстинктивно поежилась.

— Страшно? — ухмыляясь, прошипел он.

— Не больше, чем тебе, сумасшедшая скотина! — тихо сказал она.

Авдеев с силой ударил ее по щеке, разбив в кровь нижнюю губу.

— Тварь! — завопил он. — Ты меня еще не знаешь!..

Вытерев с лица кровь здоровой, страшно ослабшей рукой, Морозова выплюнула в лицо склонившегося над ней взбешенного бандита вязкий кровавый сгусток и хрипло выдавила:

— Заткнись! Твое место — в палате душевнобольных!

Римма смерила его ледяным взглядом. Она наблюдала, как тот медленно вытирает занавеской лицо, еле сдерживаясь, чтобы не пустить в ход кулаки, и с горечью подумала, что ее ожидает. Если ее не убьют эти подонки, она попадет в руки полиции, и ее тут же передадут «Сюрте». Самой же выпутаться из этой передряги с переломанной рукой удастся вряд ли.

Она сокрушенно покачала головой и обвела взглядом бандитов.

Застывший в дверях Берг вдруг отчетливо понял, насколько была права женщина. Авдеев — настоящий сумасшедший! Как он не догадался об этом раньше?

Он сделал неуверенный шаг к Борису, держа палец на спусковом крючке автомата. Тот медленно обернулся. Его полный безумия взгляд задержался на крошечном отверстии направленного ему в грудь «узи» и затем встретился с затравленными глазами громилы.

Лицо Авдеева прочертила гримаса ненависти. Чисто рефлекторно он провел рукой по щеке, задергавшейся в нервном тике. Клаус испуганно попятился назад, пока снова не уткнулся в стену. Он хорошо помнил этот взгляд и эту гримасу, чтобы не догадаться, что за этим последует.

Разлепив слипшиеся губы, он хрипло выдавил:

— Не вздумай ее убивать, Борис! Сейчас нам всем светит лет по сто тюрьмы, но если мы сдадим ее властям, то, может, открутимся десятью годами, не больше!

— У меня для этого нет времени, — не своим голосом произнес тот, предчувствуя накатывающийся приступ. Потом все-таки совладав с собой, ухмыльнулся: — Кто тебе сказал, что я убью эту потаскушку?

— Я это вижу!

На Клауса было страшно смотреть.

— Нет, — медленно покачал головой Борис. — Для начала я с ней позабавлюсь, а потом уж решу, что с ней делать дальше, раз она такая несговорчивая!

Римма приготовилась к самому страшному.

Авдеев нагло ухмылялся, чувствуя свое превосходство. Он глядел на почерневшую от невыносимой боли женщину поблескивающими от похоти глазками. Пританцовывая от возбуждения, он нарочито медленно направился к ней, любуясь написанным на ее лице смятением.

— Сейчас я проверю, настолько ли хороши твои прелести, как кажутся…

Он приблизился к ней, выхватил нож, чтобы перерезать веревки, которыми пленная была привязана к креслу, и задел угол журнального столика. На пол, звеня, полетели пустые пивные бутылки. Отшвырнув их ногой, он полоснул ножом по бечевке и спрятал его в карман. Растопырив руки, он приготовился повалить женщину на пол.

— Не тешься иллюзиями, куколка. Никто не в силах меня остановить. Даже твой защитничек, от штанов которого уже завоняло!

Авдеев фыркнул:

— Поняла, сука?

Берга затрясло.

— Эй, ты… отойди от нее!

Он вскинул автомат, но спустить курок не решился. После убийства Ковалева Авдеев вселил в него панический ужас.

— Да пошел ты…

Борис, оскалившись, вплотную приблизился к женщине.

— Готова, киска? — его руки хищно вцепились ей в плечи. — Уж меня зашпилить, как Мейера, тебе не удается!..

Отчаяние придало Римме силы.

Превозмогая чудовищную боль, пронзившую все ее тело, она подтянула к себе связанные ноги. Затем резко выбросила их вверх, метя коленями бандиту пах. Удар пришелся точно по месту. Он оказался настолько сокрушительным, что, крякнув от умопомрачительной боли, Борис, скрючившись, с воплями повалился ей на ноги.

От непомерного усилия у Риммы перед глазами вспыхнули кровавые круги. Задыхаясь, она вцепилась здоровой рукой в его длинные космы. Приподняв голову ничего не соображающего от боли бандита, она с силой, которую никто не мог заподозрить в таком хрупком, истерзанном пытками теле, с размаха опустила ее на колено.

Комната потонула в леденящем кровь визге Авдеева.

Обессилено обмякнув в кресле, Римма почувствовала, что силы покинули ее окончательно. Ее тело судорожно искривилось, сведенное невыносимой мучительной болью. Сознание стало покрываться сумеречной завесой.

Хруст разбитых носовых костей Авдеева заставил Клауса побелеть. Все произошло настолько быстро, что он растерялся.

— Эй, ты… — захрипел он. — Ты… ты что сделала?!

Неимоверным усилием воли Римма заставила себя остаться в сознании.

— Так же ведь… ты сам его едва не… не пристрелил. Я же видела, — обессилено выдохнула она с короткими передышками. Как можно незаметнее она запустила ослабшую до невозможности руку во внутренний карман распластанного у нее на коленях Авдеева. Там находился ее пистолет.

Холодеющими, будто чужими пальцами она нащупала его рукоятку и сомкнула на ней ладонь.

— Не все ли равно… кто его оста… остановил, ты или я?

Она перевела дыхание. Прижатая к груди сломанная рука, казалось, раздулась до такой степени, что готова была лопнуть.

— Ты что сделала??! — повторил Берг. Женщина, так легко разделавшаяся с Авдеевым, вселила в него страх.

«Ее лучше убить! — подумал он, пристально наблюдая за ее еле заметными, непонятными движениями. — Полиции передать ее труп и сказать, что зацепило при перестрелке. Не то, живая, она опаснее тарантула. Следующей ее жертвой могу стать я сам!»

Римма покрепче ухватилась за пистолет и рванула наружу. Раздался треск раздираемой ткани. Зацепившись за клапан внутреннего кармана куртки, пистолет запутался в материи.

Клауса обуял ужас. Он вскинул автомат и с ненавистью, которую вдруг вызвала в нем эта женщина, процедил сквозь зубы:

— Вынь руку из-под его куртки, стерва! Иначе я сделаю из тебя дуршлаг… — Ну! — страшно закричал он. — Я не шучу!

Его палец на спусковом крючке напрягся, готовый в любой момент пустить в дело «узи».

Римма, лишившись последней надежды на спасение, обречено прикрыла посиневшие веки.

«Ну, все, стрекоза, отпрыгалась!» — пронеслось в ее воспаленном от страшной боли мозгу. Потом тихо-тихо подняла голову и заставила себя встретиться с ненормально расширенными зрачками бандита.

— Что же ты медлишь, подонок? Испугался безоружной бабы?

— Предупреждаю в последний раз! — голос Клауса зазвенел от напряжения.

— Нет, ты даже не подонок, ты — жалкий паршивый ублюдок!.. Вы все здесь ублюдки! — еле слышно выдохнула она.

Громила наконец решился.

— Ну, раз так!..

Он вплотную подступил к ней, оттолкнул в сторону стонущего Авдеева и навел ствол автомата ей в лицо. Краем глаза Римма увидела, как побелевший палец бандита потянул спуск, и внутри у нее все оборвалось.

«Ну, вот и все…»

Она судорожно вздохнула и заставила себя смотреть прямо в черный глаз смертоносного среза ствола.

— Сволочь! — разлепив спекшиеся губы, напоследок процедила она, вкладывая в свой ослабший голос всю свою ненависть и презрение.

— Грязная продажная сво…

Сознание Риммы не выдержало. Ткнувшись лбом в дуло автомата, она провалилась в глубокий обморок.