Кецаль и голубь. Поэзия науа, майя, кечуа

Привет тебе, о Цаколь,

привет тебе, о Битоль![117]

Воззри на нас,

внемли нам,

не притесняй нас,

не отворачивайся от нас,

о божество, сущее на небесах

и на земле,

сердце небес,[118]

сердце земли![119]

Даруй нам потомство,

даруй нам слово

на путях дня,

на путях света!

Пусть наступит заря,

пусть придет день!

Да будет много дорог,

да будет много путей!

Дай нам спокойствие и свет,

спокойствие и мир!

Да будет совершенный свет

и совершенный мир!

Даруй нам достойную жизнь

и благое существованье,

о ты, Хуракан,

Чипи-Какулха,

Раша-Какулха,

Чипи-Нанавак,

Раша-Нанавак,

Вок,[120]

Хун-Ахпу,[121]

Тепев,[122]

Кукумац,

Великая мать,

Великий отец,

Шпийакок,

Шмукане,

Праматерь солнца,

Праматерь света!

Пусть наступит заря!

Пусть придет день!

И вот тогда взошло солнце.

Велика была радость

малых зверей

и больших.

Они поднялись с речных берегов,

из ущелий.

Они стояли

на горных вершинах,

и лица их были обращены

туда, где вставало солнце.

Увидев его,

зарычали пума

и ягуар.

Но первым залился песней

длиннохвостый маленький попугай.

Воистину счастливы были все звери.

Широко распростерли крылья

орел

и белокрылый коршун,

малые птицы

и большие.

Простерлись пред солнцем жрецы

и те, что пришли почтить божество.

Велика была радость жрецов

и тех, что пришли почтить божество.

Людей племени там

и людей племени илок,

людей рабиналя

и какчикели,

людей цикинаха

и людей тухальха,

учибахаа

и кибахаа,

людей батена[123]

и могущественных йаки,[124] —

всех племен,

что живут поныне.

Воистину никто бы не смог

сосчитать всех этих людей.

И когда занялась заря,

все племена были вместе.

И лицо земли высохло сразу

на солнце.

Солнце было подобно человеку,

когда оно показалось на небе.

Его лицо пылало,

оно осушило поверхность земли.

О ты, красота дня!

Ты, Хуракан,

ты, сердце небес

и земли!

Ты, дарующий изобилие

и богатство,

ты, дарующий нам дочерей

и сыновей!

Излей,

пролей

свое изобилие,

свои богатства!

Молим: даруй нам жизнь

и благо

нашим детям

и нашим рабам!

Пусть они приумножаются,

пусть будет их много,

тех, кто питает тебя,

тех, кто славит тебя!

Тех, кто призывает тебя

в полях и на тропах,

на речных берегах и в ущельях,

под деревьями и лианами!

Дай дочерей им

и сыновей!

Да не узнают они

ни бесчестья, ни плена,

ни войны, ни порока!

Да не выбегут

злые духи

ни навстречу им,

ни вдогонку!

Да не будут они

грешны,

да не будут они

изранены!

Пусть не станут они

прелюбодеями

и преступниками!

Да не споткнутся они

на дороге, идущей в гору.

на дороге, идущей под гору!

Пусть никто их не тронет,

не повредит им,

не ударит ни в грудь, ни в спину!

Открой перед ними путь славный,

прекрасный путь!

Да не настигнет их

позор

или несчастье,

что насланы твоим гневом

или твоим волшебством!

Да исполнится благополучия

жизнь

тех, кто чтит тебя,

кто приносит жертвы тебе

пред устами твоими,

пред челом твоим!

О ты, сердце небес,

ты, сердце земли,

ты, тайное величие,

ты, Тохиль,

ты, Авилиш,

ты, Хакавиц,[125]

чрево небес,

чрево земли![126]

На все времена,

на все века

да будет только свет,

да будет у наших потомков

только мир

пред устами твоими,

пред челом твоим,

о ты,

бог!

Ну ладно, вот здесь я, храбрец и воин,

и если должен я перед тобой склониться,

лицо свое склонить смиренно и колени,

то я склонюсь лишь так:

вот здесь моя стрела, вот здесь мой щит!

Вот чем твою я славу и величие разрушу!

Вот чем по твоему челу ударю!

Вот чем, владыка, ты испытан будешь мною!

О барабанщики, о игроки на флейте,

начните песню флейт и барабанов!

Звучи, напев, то громкий, то чуть слышный,

раздайся, флейты звонкий голос

и гулкий барабан киче бесстрашных!

Играйте танец пленника,

моих родных долин и гор великий танец!

Играйте ж так, чтоб задрожало небо

от звуков, чтобы сотряслась земля!

Мое чело, моя глава склонится,

когда достигнет солнца топот ног моих,

когда я буду танцевать,

рабынями, рабами окруженный,

размеренным и величавым шагом

под небом, на земле, здесь перед вами!

Так говорит мой голос

перед землей и небом!

О барабанщики, о звонкие флейтисты,

пускай пребудет с вами небо и земля!

Хоб-Тох,[127] владыка, дай соизволенье

пред небом и землей!

Даруй мне время:

тринадцать раз по двадцать светлых дней,[128]

тринадцать раз по двадцать ночей,

чтобы сказать последнее «прощай»

моим родным долинам, лику гор моих,

где прожил жизнь я,

всем сторонам вселенной,

чтоб снова я увидел все места моей охоты,

места, где отдых находил себе и пищу!

О вы, орлы! И вы, о ягуары!

«Он забежал», — вы только что сказали!

Нет, я не убежал, ушел лишь на мгновенье,

чтобы сказать последнее «прощай»

моим родным долинам, лику гор моих,

где я охотился, где пищу добывал я,

на все четыре стороны вселенной!

О небо, о земля,

не принесли свободы мне и счастья

ни воинская доблесть, ни отвага!

Искал пути под небом я бескрайним,

искал дорогу на земле широкой,

топча траву, топча чертополох.

Но ни моя решимость, ни отвага

не помогли мне…

О небо, о земля!

Неужто здесь я должен умереть,

здесь, на земле, под небом?..

Куда уйдете вы, сокровища мои?

Ты — сын моей стрелы, ты —

сын щита родного,

мой меч — йаки и мой топор тольтекский,

мои гирлянды и мои сандальи?

Вернитесь вы в мои родные горы,

в мои долины!

И пусть зазнает обо мне владыка,

мой повелитель, я уж слышу голос

владыки моего:

«Да, слишком долго мой храбрец и воин

находится вдали, охотясь!»

Так говорит владыка и правитель,

но пусть он так уже не говорит —

ведь ждут меня лишь смерть и пораженье

под небом, на земле!

Увы, о небо, горе мне, земля:

коль суждено, что должен умереть я,

что должен встретить смерть

под небом, на земле,

то почему не стать мне этой белкой,

вот этой птицей — теми, кто умирает

на ветке дерева, для них родного,

на милых и родных для них побегах,

там, где они находят пропитанье

под небом, на земле?

О вы, орлы! И вы, о ягуары!

Теперь ко мне спокойно подходите,

вершите то, что должно совершиться!

Пусть зубы ваши и кривые когти

со мной покончат сразу!

Ведь я — великий воин, что пришел сюда

от гор своих, родных долин!

Да будут с вами небо и земля, о вы, орлы!

И вы, о ягуары!

Будет в селенье

день богочтимый.

Весь кругозор

залит лучами

раннего солнца.

Свет прибывает —

с Запада сколько,

столько с Востока,

с Юга струится,

с Севера тоже.

Солнечный свет льется, будя

темную землю…

Он разгоняет

блошек, сверчков

и тараканов…

Бражники ищут

на день жилище.

Петь начинают

птицы лесные:

перепела, чачалаки,[129]

голуби и куропатки,

дрозд — завирушка

и пересмешник.

А муравьи-листорезы

к дереву тропку торят…

В мир от росы

радость исходит.

Диво-звезда

встала над лесом,

светит, курится,

а над густыми

листьями тает

и умирает луна.

С праздничным днем

радость приходит

в наше селенье —

новое солнце

вышло сиять

весело людям,

вместе живущим

в нашем селенье.

Вот над темным лесом

выкатился месяц,

ясный и прекрасный,

прямо среди неба

он висит-сияет,

освещая землю

и лесную чащу.

Тихий ветер носит

запахи растений.

Выкатился месяц

на средину неба,

каждую травинку

светом обливая,

с ним приходит радость

в сердце человека.

Мы прошли-прокрались

прямо в сердце леса.

Пусть никто не видит,

пусть никто не слышит,

что мы будем делать.

Мы цветов набрали:

вот никте и чукум,[131]

вот жасмин собачий,

копал благовонный[132]

и циит ползучий.[133]

Мы несем с собою

черепаший панцирь

и толченый мел,

хлопковую нитку

и кремень преострый,

гирю, пряжу с прялкой,

индюка и обувь.

Все, что мы несем,

нового новее.

Вместе с лентой гладкой

в волосы вплетем мы

белую кувшинку.

В раковину дуя,

прямо в сердце леса

за собой ведет нас

старая ведунья,

к озерку на скалах,

поджидать восхода

той звезды прекрасной,

что над чащей леса

закурится. Скиньте

все свои одежды,

косы распустите,

станьте все, какими

в этот мир явились,

девушки, природной

чистотой сияя.

Возвеселимся

и запоем,

песней цвет-деву

повеличаем.

Юных невест

чистые лица

чистой улыбкой

озарены.

Только сердца

вон из груди

выскочить рвутся.

Что за причина?

Знают они,

что отдадут

девства цветок

своим желанным.

Цветок воспойте!

Наком[135] поможет

на возвышенье

и господин наш

славный ах-кулель.[136]

Поет ах-кулель:

«Мы свою волю

сложим к ногам

девы прекрасной

и непорочной.

Ныне она,

цветок цветущих,

будет над нами…

Перед прекрасной —

Сугуй-Каак,[137]

пламень пречистый;

дева Ш-Кан-Ле-Ош[138]

с дивной гремушкой;

ливней богиня

Ш-Тоот-Муч[139] —

дева-лягушка.

Это они

блага даруют

краю родному —

круглым горам

и гладкой степи.

Так изопьем же

мы, молодые,

радость-веселье,

здесь, в Цитбальче,

под деревами».

Вон поет на сейбе[140]

голубь белоглавый.

Вон еще кукушка,

птица пересмешник,

кассик и кецаль!

Веселы все птицы

у владыки неба.

И у Госпожи[141]

много есть пернатых:

горлица-малютка,

маленький вьюрок,

пестрая танагра

и еще колибри.

Это птицы нашей

Госпожи-Хозяйки.

Если всех пернатых

не забыла радость,

отчего ее

в нашем сердце нету?

Только им, прекрасным,

час рассветный весел.

Им одна забота —

петь, играть, резвиться.

Наденьте красивые ваши одежды —

день радости ныне —

и кущи волос расчешите.

Наденьте красивые ваши одежды

и лучшую обувь,

повесьте тяжелые серьги

на мочки ушей, облачитесь

в накидку, на вашу точеную шею

повесьте дары и округлости рук

блестящим браслетом обвейте.

Должны вы покраше одеться

и всех превзойти красотою,

чтоб с вами никто не сравнился

на площади в нашем селенье.

Люблю вас, моя госпожа,

хочу, чтобы всех вы затмили

одеждой своей, чтобы стали

вы с дымчатой схожи звездой,

своей красотой пробуждая

томленье в луне и цветах луговых.

Чисты и белы одеянья девичьи.

Дарите же радостью вашего смеха

и в сердце своем благосклонность храните

в минуты веселья всеобщего к тем,

кто к вам благосклонность

хранит в своем сердце.