Кика - женщина с изюминкой. Любовные успехи и неудачи разведенной журналистки

Я решила побыть одна как можно дольше. Но, естественно, не выполнила своего обещания. После моего последнего провала, который случился из-за моей исключительной неспособности строить отношения, не саботируя их и не провоцируя любимого, я решила подождать, пока все уляжется (особенно во мне), и лишь потом бросаться в новую пучину.

Мой экс-возлюбленный был отличным парнем, общительным, милым и привлекательным, с хорошими намерениями, но я издевалась над бедняжкой. Я чувствовала такую злобу, что она изливалась на любого, кто оказывался рядом (кроме моих дочек). Поскольку Крис в то время находился ближе всех ко мне, я изливала на него всю горечь, что текла по моим венам. Это было решительно неплодородное время для любви и здоровых отношений с кем бы то ни было, а против него я ничего не имела, ведь он всегда был нежен со мной. Но он же был единственным каналом, по которому моя агрессивность могла транслироваться безнаказанно. Если бы я сказала Марку Антониу или Арану, своим начальникам, то, что я так хотела сказать, меня бы уволили в ту же секунду. Если бы я говорила со своим отцом с той враждебностью, которую он у меня вызывал, я бы получила оплеуху или испортила наши отношения вконец. И я никогда не стала бы издеваться над своими дочерьми, хотя они очень часто доводили меня до бешенства. Поэтому у меня не было никого, кроме Айлин и Криса. С Айлин приходилось быть помягче, ведь она была последней моей подругой с тех пор, как я стала грубой и обидела всех остальных. Вот поэтому оставался один Крис.

Я его обожала, но не была влюблена в него. И вообще не была способна испытывать к кому-либо что-то серьезное, потому что в этой кутерьме из эмоций меня и так тошнило каждый день после очередной дозы терапии. Со мной невозможно было договориться, и самым правильным для меня было бы сидеть тихо в своем углу, потому что любому, кто приближался ко мне, я тут же устраивала головомойку.

Я пробыла одна в течение двух месяцев, и снова начала влюбляться. Я влюбилась в журналиста, намного старше меня, к которому я чувствовала глубокое интеллектуальное уважение, секс с которым был замечательным, но бесперспективным. Он был более сумасшедшим, чем я, только что развелся после десяти лет брака, и уже меньше, чем через месяц, он был со мной. Он, после развода, обвиненный в том, что бросил жену; я, привыкающая к лекарствам и дышащая огнем на всех, – из этого не могло выйти ничего хорошего. Ему было пятьдесят лет, и даже при том, что он очень хорошо сохранился для своего возраста, он был из другой эпохи. У него был сын-подросток, свой дом и фургончик, а я все еще бегала на танцы, напивалась и мечтала о большой любви. Он уже лысел, и у него появлялся животик, что облегчало задачу представить его в старости. И, несмотря на идеальные любовные игры, ему уже трудно было выделять тестостерон. Как я могла быть счастлива с мужчиной, которому оставалось не более двух-трех лет сексуальной пригодности? Эти вопросы мучили меня, пока длился наш роман, и я отлично знала, что будущего у этого романа нет.

В те дни я познакомилась с Зе (Жозе).

Я все еще была корреспонденткой «VIP», и мне настолько надоела работа, что любая новая затея переполняла меня радостью. Новое руководство назначило меня ответственной за запись ролика для радио с обзором следующего номера журнала. Причем ролик должен был появиться в тот же день, когда на прилавки ляжет новый номер издания. Это должно было выглядеть, будто я в прямом эфире беру интервью у трех издательств Сан-Паулу. Меня выбрали для этого из-за волнующего голоса и хорошей дикции, по словам нового шефа.

Группа с радио должна была прийти в редакцию вместе с персоналом нашего отдела по маркетингу и рекламным агентством Фракта, автором идеи. Мы все записали меньше, чем за час. Получилось очень забавно. Руководству понравился результат, и они решили, что я теперь всегда буду делать радиообзор. «Ну вот,– подумала я, – хоть что-то новенькое в моей круглосуточной маразматичной работе».

Журнальный номер уже был готов, оставалось время снова делать запись. Переполняемая энтузиазмом, я ждала прихода команды. Наконец она появилась, но на этот раз вместо главы агентства пришел ее партнер (о-ля-ля...). Они все остановились в дверях редакции, и еще издали я увидела фигуру – высокого седовласого мужчину с короткими волосами, карими глазами, одетого во все черное и улыбающегося. Он разговаривал с Жардэлом, моим коллегой, я поняла, что они друзья. Еще прежде чем нас представили, я подошла к ним ближе, повернулась спиной и стала слушать их разговор. «Черта с два! Я порвал с ней», Жардэл: «Клянешься?», и он: «Клянусь». Оба рассмеялись. Хм, это как раз то, что я и хотела бы услышать: красавец был один.

Несколько секунд спустя нас представили, я улыбнулась ему. Он выглядел еще красивее и моложе, чем казался на расстоянии. Ему было тридцать с небольшим, у него были модные туфли, брюки были отглажены, а рубашка чистейшая. Хорошо, очень хорошо. Ни распятия, ни браслета, ни перстней, ни обручального кольца. Если он и носил их иногда, они не были неотъемлемой его частью.

Мы прошли в кабинет директора редакции, которого в тот момент не было на месте, чтобы там сделать запись. Пока группа готовила аппаратуру, я стреляла глазами на мужчину в черном, который стоял рядом. Была немного взволнована, потому что открыла рот и не могла ни на секунду остановиться в своей болтовне, а он, казалось, очень внимательно слушал то, о чем я говорила (преимущественно глупости, но он так взволновал меня, что я не могла успокоиться). Я стала рассказывать, что пишу в своей колонке о том, что нравится женщинам в мужчинах, и он пожелал узнать подробности. Я сказала, что женщине нравится, когда мужчина бросает на нее похотливые и бесстрашные взгляды и завоевывает наше сердце. И пока я развивала теорию о бесстрашном мачо, он сложил руки на груди и стал смотреть прямо мне в глаза, серьезно и с видом завоевателя, а меня охватила дрожь. Как если бы он смотрел на меня и говорил про себя: «Да, Кика, обмани меня, мне это так нравится»; или: «Лги, лги, девочка, лги так, чтоб я мог притвориться, будто верю тебе», а на самом деле было очевидно, что во мне самой нет никакого бесстрашия.

Когда мы начали запись, оборудование накрылось. Аллилуйя, Господи! Накрылось, ни с того ни с сего, и теперь нам надо было ехать на студию. Естественно, он и я поехали в одной машине вместе с водителем нашего центра и девочкой из отдела по маркетингу. Мы поехали по Сан-Паулу в самый час пик, а это сильно растянуло время нашего пути. Мы говорили о любви, о сексе, о браке, или, вернее, я говорила, а он слушал, уставившись на меня.

Когда запись была закончена, мы обменялись визитными карточками и разошлись, но прежде я успела обратить внимание на попку Жозе: это была самая красивая попка в мире (из тех, что я видела до сих пор).

Несколько дней спустя, Зе позвонил. Он оказался очень мил и разговорчив, а я была настроена слушать. Айлин, которая сидела рядом со мной на работе, ударила меня книжкой по голове, когда увидела, что я манерничаю в трубку, а я закричала от боли. «Ну, теперь она натворит глупостей!» – заявила Айлин, догадываясь, что я снова влюблена, но не смогу пойти куда-нибудь с Жозе, прежде чем порву все другие связи.

Я оттягивала, как могла, момент нашего первого свидания: я хотела успеть хотя бы достойно покончить со своим «романом без будущего». Но не успела; желание пойти с Жозе было больше, чем желание ставить точку в отношениях с Лео. Поэтому я решила поступить безнравственно.

Мое сердце тревожно колотилось на пороге моего дома, в ожидании «человека в черном» с пепельными волосами и потрясающей попкой. Он пришел чуть позже, немного заблудившись, и от него так приятно пахло, что хотелось облизать всю его шею. Я пыталась скрыть свое волнение, отсутствие таланта начинать разговор и адскую головную боль, которая мучила меня с утра.

С самого начала он делал все так правильно, что казалось, он перечитал все мои статьи.

Ужин подходил к концу, а вместе с ним возрастала уверенность, что я не «наделаю глупостей», как предсказывала подруга Айлин, потому что парень был первого сорта, и стоило браться за него всерьез. Я была убеждена, что не приглашу его подняться ко мне, не брошусь ему на грудь и не скажу ничего легкомысленного перед прощанием. И я играла роль пай-девочки до самого конца вечера, который завершился нежным поцелуем. Уф! Хотя бы на этот раз я себя контролировала и не сделала ничего, что заставило бы его сбежать.

Он только что переехал в снятую квартиру, большую и находящуюся далеко от моей. Он хотел устроить праздник – отметить начало новой фазы жизни. Мой же друг Лео должен был уехать на следующее утро в Белу Горизонте, чтобы провести там выходные с сыном. Передо мной стояла дилемма: ехать или остаться. Поступить здраво или поддаться сумасшедшему желанию крепко обнять ягодицы Зе и впиться в его рот страстным поцелуем... Вместе с этой проблемой пришла еще одна – грипп, сваливший меня в постель за два дня до праздника и до отъезда моего бывшего возлюбленного. Я стала глотать все возможные лекарства против гриппа. Я должна была поправиться, чтобы всецело отдаться празднику, но не знала, как правильно замесить коктейль из лекарств от гриппа и антидепрессантов, потому что то, что пила я, заставляло меня спать едва не по двадцать часов кряду.

Меня вытащила из дому моя верная Айлин, и уже через несколько часов я была на празднике у Жозе, более слабая, чем только что родившийся жеребенок. Там я встретила Жардэла, нашего дорогого коллегу, который пил без остановки, и у него уже заплетался язык. Мы остались втроем. Айлин и Жардэл должны были меня веселить и не позволять мне никаких выкрутасов. Но даже их неусыпного внимания было недостаточно, чтобы остановить меня – не дать мне повиснуть на шее у «человека в черном» и зацеловать его теми горячими поцелуями, которые я готовила для него с самого нашего ужина. Айлин пришла в бешенство от своей безмозглой подруги, ведь на празднике присутствовали целых пять человек из нашего центра, и все они были друзьями моего (ревнивого) Лео.

Рвущая и мечущая подруга утащила меня с праздника, и я не могла даже пикнуть, пока мы ехали домой, боясь получить еще больший нагоняй, чем уже получила по пути от квартиры до машины. Айлин ругала меня, а я отвернулась от нее, чтобы спокойно любоваться звездным небом.

Когда я пришла домой (или, вернее, ввалилась), я сразу позвонила своему «бесперспективному». Было три часа ночи, я знала, что его мобильный отключен, но я не могла смириться с мыслью, что кто-то другой доложит ему, что я вешалась на шею хозяину праздника. Поэтому я все рассказала его автоответчику, рыдая, переполняясь то чувством вины и стыда, то детским страхом. А потом я уснула.

На следующий день в семь утра звонит он мне, безутешный, из аэропорта. И выслушивает кучу дерзостей от меня – не потому, что заслужил такое обращение (ведь изменщицей все же была я), а потому, что никто не остается безнаказанным, если будит меня рано утром. Я не помню, что я ему говорила, но помню, что расстроила его куда больше, чем поцелуи с Жозе или огласка. Я, видимо, напоминала монстра, потому что я ужасна, когда рано просыпаюсь: настоящий монстр.

Хорошо, что они оба, и Жозе, и Лео, уехали, а я осталась одна и могла привести мозги в порядок. Я очень расстроилась, что так грубо обошлась с Лео, но все же была счастлива, что поцеловала Жозе.

Неделю спустя я провела первую ночь с моим мужчиной в черном, со всем целомудрием двух взрослых и осторожных людей. Я безумно стеснялась, что он видит меня голой, со всеми складками на брюхе, со всей моей блеклой кожей и небритыми ногами, которые он ласкал. Я была напряжена и напугана. И без преувеличения скажу, что я просто провалилась как любовница. Но и он не был на высоте, и мы оба уснули с облегчением, что кое-как перевалили границу первого раза. Но после наступил второй, третий, и гораздо раньше, чем мы заметили это, наш робкий и неудачный секс стал самым ярким в моей жизни.

Наш роман был потрясающим. В нем было все, чтобы сделать меня счастливой: взаимное участие, секс и хорошее настроение. Уже очень скоро я стала представлять, как к фамилии Салви присоединится Капоррино (у него была фамилия сицилийского мафиози, но такое нежное сердце, что криминальные корни отпадали сами собой). Я часто чувствовала страх, потому что никто из любимых и близких людей не имел надо мной такой власти. Любить, в каком-то смысле, значит быть заложником, но несмотря на все мои попытки добавить в наши отношения ложку дегтя, он оставался терпеливым и твердым, когда было необходимо, и ставил меня обратно на рельсы каждый раз, как я с них сходила. Он был сильный и нежный мужчина, а это большая редкость среди представителей противоположного пола.

Начало отношений давалось мне с трудом, я очень противилась тому, чтобы иметь продолжительную связь, стать частью пары, и было очень трудно привыкнуть к его постоянному присутствию в моей жизни. Даже когда я была замужем, я получала очень мало тепла от отца своих девочек и чувствовала себя одинокой, и, наверное, привыкла к этому состоянию. Но в конце концов расслабилась, перестала сдерживать себя и стала наслаждаться всем, что он мне так щедро предлагал.

Зе всегда сохранял присутствие духа. У него всегда был остроумный ответ на все, и он пробивал иногда возникающий в отношениях лед с завидной легкостью. Однажды мы пошли ужинать в ресторан, еще в самом начале нашего романа, и я находилась в напряжении (возможно, из-за мысли: «А если я влюблюсь, а он меня прогонит пинком под зад?» – и прочих глупостей). На мне была короткая юбка, и мое колено слегка касалось снизу крышки стола. Я почувствовала, что изнанка столешницы мягкая. Я провела рукой снизу по столу, и он оказался мягким, возможно, из-за того, что это был дорогой ресторан, и это было предусмотрено, чтобы женщины не рвали чулки об деревянное покрытие. Я очень удивилась, что стол подбит чем-то мягким и спросила Зе, зачем это сделано. А он посмотрел на меня, как соучастник преступления, и сказал: «Ты приклеиваешь туда содержимое своего носика, Кикочка?». Именно после этой фразы я влюбилась в него.

Прежде чем меня уволили из «VIP» (по моему желанию; я хотела попробовать стать писательницей, а работа отбирала столько энергии, что я была не в состоянии творить), я успела написать еще одну хронику, вдохновленная Зе. Эта статья подвела черту под частью моей жизни, которая прошла под знаком борьбы за признание, здоровье и любовь.

Я вся его

Нет ничего более бесстыдного, чем секс с любимым

Хороший секс и любовь, как вы знаете, далеко не всегда встречаются в паре. Потому что то да се, и прочее, и прочее (зачем доказывать очевидное, если каждый хоть раз наблюдал это несоответствие? Предпочитаю продолжить и приблизить счастливый конец...). Но когда они все-таки встречаются вместе, то страстное желание и интеллектуальное восхищение дают в результате самую тонкую и прекрасную комбинацию. Имя ее – любовь.

Я пережила и платоническую любовь, в которой к «объекту любви» более тяготеет разум, чем сердце. Пережила и головокружительную безумную страсть, когда все возможное общение осуществляется с помощью тела. Но при таких отношениях чувствуешь себя совершенно покинутым, кажется, что у тебя нет даже своего имени. Пережила я и псевдолюбовь (думаю, так это называется), которая опирается, скорее, на жажду любви, чем на настоящее душевное чувство. И пережила много глупостей (ведь нет святых людей), благодаря которым научилась выходить сухой из воды.

Сейчас я в полной мере наслаждаюсь той любовью, что затягивает нас в свой танец для двух тел. Эта любовь – магическая и трогательная – как звук голоса любимого человека.

Приведет ли эта любовь к рождению ребенка, новому адресу и общим счетам, покажет будущее. Но единственное, что я сейчас могу сказать, так это то, что она заполняет все пространство в одинокой душе и порождает самые неожиданные желания. И я, следуя совету Тима Майи, «простираю руки к небу».

Любить – не просто наслаждаться обществом, объятиями и поцелуями другого человека. Любить – необходимость оказаться внутри любимого человека, и быть максимально близко, пока не произойдет полного симбиоза. Любить – это с радостью слушать дыхание любимого ночью и улавливать хаотические сокращения его мускулов во сне, пытаясь найти в них логику. Любить – значит всегда быть по-христиански всепрощающим, чтобы принять любимое существо таким, какое оно есть. Любовь – это вечная готовность и бесстыдство.

Мы узнаем точно, что любим, когда в нас происходит физиологическая перемена. Когда тело, даже если оно старое и дряхлое, освобождается от всех табу. Любовь измеряется наличием или отсутствием стыда в отношении тела, желанием быть единственным и разделить все бесстыдства и выделения (виват, Рубен Фонсека!) с любимым. Мы понимаем, что любим, когда пищеварение работает отлично всю неделю отпуска, пока ты на пляже с любимым, когда ты ловишь кайф от того, что на тебя стекает пот любимого во время полового акта, и вкус его кажется божественным нектаром. Когда поцелуй при прощании так горяч и сексуален, что хочется отдаться снова.

Мы понимаем, что любим, когда распахиваем все возможные отверстия. Когда хотим выпить все, что можно выпить из тела любимого, когда мы лишаемся рассудка в то время, пока на нас бьет звучная вязкая струя. Но, прежде всего, мы понимаем, что любим, когда в сексе нет границ и когда мы принимаем факт, что, как бы мы этого не хотели, невозможно слиться с любимым воедино.

Я всегда страдала запором, с самого рождения. Я никогда ни с кем об этом не говорила, но на любое путешествие мой организм всегда реагировал одинаково, и я по несколько дней не могла сходить в туалет. У меня был запор. Разумеется, никто (кроме какого-нибудь старикашки, у которого любимой темой для разговора являются неисправности организма) не выходит из туалета, рассказывая о своей проблеме направо и налево. Это неизящно, неприлично и заставляет всех вспомнить, что ты на самом-то деле какаешь, хотя снаружи покрыт лоском гламура. За все время, пока я была замужем, слово «какать» вообще никогда не употреблялось в нашем доме. Разве что после рождения Алисы (когда эта тема стала дежурной темой за едой, потому что стоило только поставить на стол обед или ужин, как раздавалась сигнальная сирена ее голоса, оповещающая о том, что пора сменить подгузник). Я никогда не могла пукнуть в присутствии мужа, или, тем более, разглагольствовать о еще менее благородных физиологических процессах. Но с Зе все было иначе, и в этом тоже для меня заключалась особенная прелесть наших отношений.

Очень скоро он понял, что я страдаю запорами, и каждый раз спрашивал меня, когда я задерживалась в туалете, сделала ли я «а-а». Его интерес породил абсолютную близость, которую мне так долго приходилось избегать. Мы даже обсуждали количество и консистенцию продукта, когда мои усилия облегчиться увенчивались успехом.

Существовал целый ритуал для того, чтобы мое пищеварение функционировало без сбоев. Я должна была остаться одна, чтобы рядом не было ни души, не было шума, музыки, ничего, что могло бы помешать процессу. Зе понял мою проблему и пытался создать все условия, чтобы я достигла положительного результата. И уходил подальше от туалета.

Однажды, после успешного завершила священнодействия, пребывая от этого в восторге, я, перед тем как слить воду, заметила знак. У меня получились ровно восемь кругленьких катышков, почти одинаковых, которые на дне унитаза составили замечательный цветочек, со стебельком, но без сердцевинки. «Я беременна девочкой», – подумала я и рассмеялась от избытка эмоций (если бы сердцевинка была, родился бы мальчик, но, поскольку ее не было, знак был очевиден: я ожидала девочку).

Я выбежала из туалета и рассказала Жозе о примете, объявляя о беременности. С того дня мы с нетерпением ждали, будет ли у меня задержка, а потом в первый день задержки я купила в аптеке тест на беременность, который показал отрицательный результат. Но задержка все продолжалась, а вместе с этим начали отекать ноги, и по утрам меня стало тошнить. После восьми дней задержки, сходя с ума от радости в предвкушении новой жизни (девочки, имя которой будет Нина, чьи глаза будут зелеными, а волосы – рыжеватыми, потому что такой я видела ее во сне), я пошла в лучшую лабораторию Сан-Паулу, чтобы сдать анализ крови. И ждала с нетерпением вечера, когда будут готовы результаты.

К несчастью, они оказались отрицательными. Я прорыдала целый день, а на следующее утро началась менструация. Несколькими днями позже я поняла, что отеки и тошнота были побочными эффектами лекарств, дозу которых я повысила, решив отделаться от справки из сумасшедшего дома.

Я не была беременна. Сначала я рыдала, а потом почувствовала себя счастливой. Ведь я теперь была полна сил, снова хотела стать матерью, матерью ребенка от любимого мужчины. У меня была новая большая любовь, и я мечтала построить семью, а заодно – написать новую историю. Совсем другую. В которой я буду излечившаяся и счастливая.