Кикимор

Пролог

Первое, что увидел Кикимор, когда родился — солнце. Оно было огромным, ярким и почему-то плакало крупными желтыми слезами. Эти огненные слезы падали повсюду вокруг Кикимора, некоторые — совсем рядом с ним, и ему от них становилось тепло и весело.

— Пойдем! — строго сказал старческий голос. — Уже полдень! Нас погубит солнечный дождь!

В ответ заплакали. Тоненько и так жалобно, что Кикимору тоже захотелось плакать. Но вдруг он услышал другой голос. Он принадлежал той, что печалилась. Голос был ему знаком и ассоциировался с комфортом, теплом и радостью.

— Он открыл глаза! — сказал голос сквозь слезы. — Я видела, он открыл глаза!

— И они серые! Отпусти его, он чужого рода! Да пойдем же!

Солнце любовалось Кикимором, Кикимор пытался рассмотреть говоривших, но видел только бескрайнее голубое небо. Родной голос, тот, что пел причудливые песни, когда он еще не видел неба и не знал воздуха, причитал, но удалялся. И тогда Кикимор почувствовал, что происходит нечто страшное. Он закричал, но никто не взял его на руки, не поднес к груди. Он кричал долго и так громко, как только мог, но родной голос не вернулся, и никто другой не пришел.

И тогда он замолк. Потому что сил больше не осталось. Он смотрел на серое, медленно затягиваемое тучами небо, искал солнечный круг — он хотел согреться, — но не находил. Капнул дождь. Настоящий. Не тот, полуденный солнечный дождь, когда солнце плачет большими желтыми каплями, которые помогали ему сохранить тепло. Теперь с неба лилась вода. Невкусная, бесполезная, совсем непохожая на молоко жидкость, которой он все равно не смог напиться. Стало еще холоднее, и Кикимор время от времени немного попискивал в тщетной попытке привлечь чужое внимание и опять почувствовать у щеки теплое тело, а на губах вкус материнского молока. Когда он в самый первый раз вдохнул и закричал, его сразу обняли, приложили к сердцу, сказали что-то доброе давно знакомым голосом. Но сейчас никто не приходил. Хотя ему становилось все холоднее и холоднее…

Тепло. Оно появилось внезапно и вместе с молоком. Молоко было другое, непривычное, но вкусное и главное — теплое. Когда он напился, его куда-то понесли под дождем, а затем он услышал многоголосый писк. Его положили посередине пищащих комков, и он тоже запищал — и тогда его лица коснулся шершавый язык. Язык был добрым и нежным, он успокаивал, утешал, дарил чистоту и тепло. Через пару дней он уже не помнил прошлую жизнь, считая, что всегда жил здесь, с матерью и братьями — лохматыми, писклявыми и пушистыми. Здесь он учился выть и ползать. И жевать. Но однажды, когда листья пожелтели и стали походить на солнечные капли, его вдруг забрали из норы чужие, неизвестные руки. Они стали его мыть, одевать, давали ему есть и пить, протягивали странные цветные предметы и гладили по голове перед сном. Сначала Кикимор много плакал, потом привык, а через какое-то время ему опять начало казаться, что он всегда жил так — в деревянной избушке на окраине леса с двумя причудливыми двуногими существами.

Шли циклы, и в жизни Кикимора больше ничего не менялось. До определенного дня.