Киноповести

МЕЧТАТЕЛИ

А в т о р. Если вы поедете вниз, по течению Волги, то справа на крутом берегу увидите большой, красивый город, растянувшийся на десятки километров. В этом городе есть новые заводы, новая гидростанция, кварталы новых домов. Есть в нашем городе областная комсомольская газета, и, между прочим, я сам являюсь ее сотрудником. Недавно у нас случилось событие, которое взбудоражило весь город, а молодежь только о нем и говорит. Мне поручили познакомиться с делом, и я хочу рассказать о том, что узнал. …Все началось тридцатого июня. Этот день круто повернул Алешкину жизнь…

В голос автора вплетается плеск воды у берега, шелест листьев, пересвист птиц.

Алеша — худенький мальчик, по виду лет шестнадцати, лежит на берегу реки. Он в трусиках. Невдалеке аккуратно сложена его одежда. Сандалии стоят рядом. Два удилища воткнуты в землю и прижаты камнями. Лески заброшены в воду. Покачивается на воде лодка. В ведерке с водой плещутся две верхоплавки.

На траве раскрытая книга. Алеша заложил руки под голову, он смотрит вверх, в сплетение ветвей, сквозь которые проблескивает солнце.

Там, на деревьях, шумя, перелетают с места на место птицы.

Реактивный самолет, напряженно гудя, вычерчивает в небе сложную фигуру. Он оставляет за собой ярко-белый след.

А в т о р. Алеша лежал и думал о том, что вот кончилось детство и завтра он станет совсем взрослым… Какой она будет, его жизнь?.. На душе было тревожно и в то же время как-то хорошо… Ужасно хотелось совершить что-нибудь очень необыкновенное… Вот поехать бы добровольцем на Кубу… Там еще моложе ребята есть — Алеша видел их на фотографиях — с винтовками и пистолетами… а может быть, просто спасти какую-нибудь старую женщину… дом в огне, он бросается прямо в огонь… потом портрет в «Комсомолке»… и тут же мысль: вот видишь, какой ты мещанин… «портрет»… Лезет в голову разная чепуха… презираю себя за это…

Искорки бегают в глазах Алеши, в них отражается движение его мыслей.

Реактивный самолет ввинчивается в небо. Белый след на темно-синем фоне приобретает все более отчетливые очертания.

А в т о р. О многом думал Алеша, мысли бежали, обгоняли одна другую… и вдруг ему показалось таким странным, что вот он лежит здесь на этой полянке и вращается вместе со всей землей, с ее сушами и океанами, с войнами и капиталистами, как частица всего этого сложного мира, где нужно еще найти свое настоящее место!.. А все-таки хотелось бы узнать заранее, как сложится его жизнь, долго ли он проживет, что сумеет совершить…

Алеша смотрит вверх. Самолет ушел, оставив после себя белый в полнеба вопросительный знак.

На этот же вопросительный знак смотрят девушки, которые расположились на палубе маленького пароходика.

Разрезая темную воду реки, пароходик выплывает из-под моста.

Девушки тихо поют. Некоторые из них полулежат в шезлонгах, другие сидят — кто на перилах, кто на бухте каната.

Тут же на перилах сушатся на ветру цветные косынки, купальники и полотенца.

Вдали виднеется величественная плотина и легкое белое здание ГЭС.

напевает Зойка — маленькая, бойкая девушка, сидящая на палубе в шезлонге. Она смотрится в зеркальце и подправляет линию бровей смоченными о кончик языка пальцами.

— Что это? — глядя в небо, задумчиво говорит Нюра. — Почему вопросительный знак?.. А?..

Лиза отводит упавшую на глаза прядь волос:

— Я знаю, что это такое, — глядя в небо, произносит она. — Это вопрос каждому из нас и всем вместе: как думаем жить?..

— Не надо, Лиза, ей-богу, не надо… Ты так хорошо придумала — провести сегодняшний день на реке…

Это говорит Тамара, расчесывая свои длинные, мокрые волосы и собирая их тугим узлом на затылке.

— Нет, — жестко отвечает Лиза, — не выйдет, от разговора не уйдете.

продолжает напевать Зойка.

Лиза переводит взгляд с одной девушки на другую. Теперь мы можем рассмотреть Лизу — ее прозрачные глаза, подвижные, темные брови, способные мгновенно выразить сложную смену чувств. В Лизином лице нет ни красоты, ни броскости, но оно освещено мыслью — угадывается человек властный, резкий, требовательный и умный.

— Зоя, — обращается Лиза к маленькой бойкой девушке, сидящей в шезлонге, — речь о тебе…

Зоя занята делом: она достала из сумки туфельки на тончайшем каблучке и собирается надеть их.

В ответ на обращение Лизы Зоя молча посмотрела на нее. В ее взгляде можно прочесть, что разговор на эту тему уже неоднократно велся и что ей совсем не хочется его возобновлять.

И пока нежелательный для Зои разговор все-таки происходит, сидящие рядом с ней подружки по очереди примеряют Зоины туфли на «шпильках».

— Я требую, чтобы ты объяснила свое поведение, — говорит Лиза.

— А что объяснять?

— Сама знаешь что.

Тамара наконец собрала и закрепила на затылке волосы.

— По-моему, — говорит она, — у каждого человека есть такое свое, что никого на свете не касается.

— Молчи, — резко обрывает ее Лиза, — девчонка сбивается, а ты…

— С завтрашнего дня буду подавать вам, товарищ бригадир, рапортички: «Гуляла с товарищем Де Ивановым из кузнечного цеха с восьми тридцати до одиннадцати ноль-ноль. До девяти говорили о литературе. В девять пять сели на скамью в парке и положительно отозвались о последнем симфоническом концерте, причем товарищ Де Иванов поцеловал меня в районе уха. Прошу обсудить мое поведение на собрании бригады. Токарь Зе Парфенова».

— Напрасно ты паясничаешь — разговор серьезный.

— Мне скучно, понимаешь, — скучно…

— Стань на голову.

— Пожалуйста.

Зоя вскакивает и, пройдясь колесом, становится на голову. Ее маленькая стройная фигурка в узких брючках и светлой кофточке кажется мальчишеской.

— Зоя, перестань…

— …Где твоя девичья гордость? — стоя на голове, заканчивает фразу Зоя.

— Никогда с тобой по-человечески не поговорить. Кажется, воспитывали тебя, водили в детсад…

— Меня не в детсад, меня в бомбоубежище водили…

Зоя становится наконец на ноги, порывисто обнимает и целует Лизу, затем бросается снова в шезлонг.

— Я плохая, невоспитанная, а ты деспот. На голове не стой, с Митей не встречайся… Не бригада — домострой.

— Оставь… — говорит Тамара.

— Она меня ненавидит за то, что мальчишки за мной бегают, а за ней нет…

— Девочки, ради бога, только не ссорьтесь, — не поднимая головы от книжки, говорит Маша.

— А ты не вмешивайся. Твое дело — H₂SO₄. Зубри.

— Дай-ка сюда…

Лиза примеряет Зоины туфли и пробует пройтись в них. Но на тонких острых каблучках так неловко. Лиза споткнулась.

— Ну, говори, говори…

— Никто за тобой не будет ухаживать потому, что ты ненормальная, у тебя, наверно, каких-то желез не хватает…

Тамара делает знаки Зое, пытаясь ее остановить, но та разошлась и не обращает на сигналы никакого внимания.

— Ты умрешь старой девой…

Лиза выслушивает Зою молча. Снимает туфли.

— Все? Теперь вернемся к делу.

— Не вернемся… Не хочу об этом говорить, не хочу и не хочу…

Зоя забирает свои туфли.

— А про Митю… не смей говорить. Ты его совсем не знаешь…

Мчится мотоцикл.

За рулем Митя Иванов. Это рослый красивый юноша — гибкий, подвижной, порывистый, иногда грубоватый.

На заднем сиденье Толя Карасев, он в очках.

В коляске — Валетов. На соединительной раме, между мотоциклом и коляской, еще одна личность — небольшого роста тип с лисьей мордочкой — Шурик.

Впереди, на дороге, Митя замечает двух девушек, аккуратно обходящих большую лужу.

Мотоцикл направляется прямо к ним. Из-под колес разлетаются брызги воды.

Девушки, визжа, прижались к забору. Мотоцикл стремительно приближается, но в последнее мгновение Митя резко тормозит и осторожно проезжает по воде мимо девушек. Они улыбаются и слегка разочарованно смотрят вслед Мите.

Свернув с дороги, мотоцикл выезжает на поляну у реки, где лежит Алеша.

— Прекрасно, — выходя из коляски, произносит Валетов, — и даже лодка здесь есть.

— Что это?.. — указывая вверх, спрашивает Митя.

Гигантский вопросительный знак отчетливо виден на темно-синем фоне неба.

— Может быть, какой-нибудь реактивный Гамлет размышляет — быть или не быть, — говорит Карасев.

— Нет, — не то серьезно, не то шутливо отвечает Валетов, — это знак времени. Были когда-то кресты, полумесяцы, свастики, а это символ современного человечества.

Митя с Шуриком выгружают из коляски чемоданчики и пакеты.

Карасев подходит к Алеше, наклоняется, поднимает раскрытую книгу. Смотрит на обложку — это «Дон-Кихот».

— Я думаю, заснешь. Неужели кто-то читает еще эту бодягу?.. Алло.

Алеша лежит — руки за голову и задумчиво смотрит в небо, он все еще никого не замечает.

Карасев хлопает Алешу книгой по плечу.

— А… что? — приподнимается юноша.

Карасев отступает на шаг и замирает по стойке «смирно».

— Разрешите обратиться, товарищ начальник.

Алеша окончательно вернулся из мечтаний на землю.

— Вы мне?..

— Нам нужна ваша лодка, — бросив дурашливый тон, говорит Карасев.

— Моя лодка?

— Дело в том, что с нами, в некотором роде, жених, и мы должны привезти сюда его, в некотором роде, невесту. Вот, пожалуйста, — Митенька Иванов, наша гордость и краса.

— Очень приятно.

— Дай-ка прикурить, — неожиданно, тоном приказа обращается Валетов к Шурику, доставая сигарету.

— У меня, простите, Михаил Петрович, нет спичек…

— Лови!

Валетов достает из кармана коробок спичек и бросает его Шурику.

Алеша внимательно смотрит на него.

Шурик поймал спичечный коробок.

— Зажигай!

Чиркнув спичку, Шурик выжидающе смотрит на Михаила Петровича. Тот неподвижно стоит с сигаретой во рту, не делая никакой попытки приблизить ее к горящей спичке.

— Пожалуйста… — прикрывая ладонями огонек от ветра, Шурик подносит его Валетову.

Однако тот и теперь ни на сантиметр не приближает сигарету к спичке, и Шурику приходится тянуться, чтобы тот смог прикурить. Наконец сигарета зажжена.

— Брось, — приказывает Валетов, и Шурик бросает обгоревшую спичку, едва не опалив пальцы.

Алеша удивленно смотрит на все это.

Решив, что Алеша понял все должным образом, Валетов говорит:

— Итак, молодой человек, мы берем вашу лодку и едем за невестой. Вопросов нет?

— Мальчики, укладывайте багаж, — говорит Карасев.

Все засуетились, собирают вещи.

Алеша бросается к лодке.

— Товарищи, лодка не моя. Мне одолжил приятель.

— Тем более… Мы, следовательно, берем ее не у вас, а у вашего приятеля, — посмеивается Валетов, — и вообще, эти «мое», «не мое» — дремучее собственничество.

Не обращая более внимания на Алешу, компания перетаскивает в лодку магнитофон, свертки, бутылки.

— Товарищи, я обещал лодку никому не давать. Понимаете, я дал слово.

Алеша решительно стал у Мити на дороге и не пускает его.

— А ну, не мешай, малый. — Митя отстраняет Алешу от лодки.

— Я дал честное слово, — решительно говорит Алеша и закрывает собою мотор, ложится на него.

Заминка. Митя не знает, как поступить.

— Подумаешь, Дон-Кихот нашелся, — говорит Толя Карасев, — «честное слово»…

— Честное слово? — Валетов тоже подошел к лодке. — Что это за зверь? Гм… Не слыхал. Мы, ученые, давно доказали относительность таких понятий, как честь, слово, мораль и тому подобное…

Борьба за лодку временно прекратилась. Все слушают Валетова.

— Только безнадежные идеалисты пользуются еще этой архаичной классификацией.

— Вот дает, так дает… — восхищенно произносит Шурик.

— Это в самом деле ученый? — тихо спрашивает Алеша.

— Стираются грани, — отвечает Карасев. — Разве теперь разберешь, где кончается доярка, где начинается доцент?

— Есть идея… — говорит Валетов.

Компания смотрит на Валетова: когда у того является идея — предстоит развлечение.

— А почему, собственно, нам не взять рыцаря печального образа с собой?

— Зачем нам этот детский сад? — спрашивает Митя.

— Нет, не скажи, что-то в нем есть. Чутье мне подсказывает. Почему бы не принять его в члены «Двадцать первого века»? И пусть едет вместе с нами. А?..

— Нет, и что только Михал Петрович не придумает…

— Приступаем к приему. Ваша фамилия?

— Уточкин.

Фамилия показалась Шурику очень смешной.

— Уточкин… Курочкин, Цыпляткин… Яичкин, Желтков…

— Так… — строго говорит Валетов. — Имя?

Алеша молчит.

— Имя? — повторяет Валетов.

— Алексей… — после некоторого колебания отвечает Алеша.

— Занятие?

— Кончил школу…

— И какие планы?

— Поступаю на завод. Я понимаю вашу шутку.

— Слушайте, Уточкин, хотите стать настоящим человеком?

— Я?..

— Мужественным, смелым… чтобы вас уважали… сильным человеком, личностью… Вот, например, как Митя…

— Конечно… Вероятно, каждый бы хотел.

— Тогда вступайте в «Двадцать первый век». Для этого нужно выдержать три испытания. Согласны?

Алеша молчит.

— Первое — на смелость. Ну, например, прыгайте в воду. Живо!

— Я не… здесь глубоко…

— В воду! Мальчики!..

Алешу хватают за руки, за ноги, раскачивают и швыряют в воду. Он захлебывается, взмахивает беспомощно руками и начинает тонуть.

— Весло!

Шурик протягивает Алеше весло.

На берегу Алеша отплевывается, дрожит, кашляет — вода попала в дыхательное горло.

— Вы не обиделись, надеюсь… — говорит Валетов. — Теперь второе испытание: Митя, водки.

Алеша — он не может еще говорить — замахал рукой, замотал головой — он не пьет.

— Наливай!

Митя лихо поддает под дно бутылки и наливает полстакана водки.

— Пейте!

— Я не пьющий…

— Все мы были когда-то непьющими.

— Не могу.

— Все мы когда-то не могли… Ну, будьте мужчиной…

— Да не тронь ты его — не видишь, что за цыпленок… — говорит Митя.

Алеша обиженно смотрит на него.

— Разве он способен?..

— Давайте!

Алеша решительно берет стакан и отпивает глоток. Поперхнулся, закашлялся.

Компания выжидающе, иронически наблюдает.

Покосившись на них, Алеша вдруг залпом выпивает все до дна.

Закрыв ладонью рот, он недоуменно оглядывается по сторонам.

— Нет, вы просто молодец, — говорит Валетов. — Еще? — предупредительно спрашивает он.

Но Алеша с ужасом смотрит на него.

— Тогда третье испытание…

— Пароход! — кричит Шурик, указывая на реку, туда, где показался из-за поворота маленький белый пароходик.

— Ты бы лучше остался… — говорит ему Валетов.

Шурик прижимает руки к груди:

— Михаил Петрович… неужели я не понимаю деликатность…

— Ладно, грузитесь.

— Магнитофон не забудьте, — кричит издали Митя.

— Живо! В лодку! Грузи мальчишку!

Шурик втаскивает Алешу в лодку. Толя Карасев отвязывает ее от дерева.

— Поехали…

— Что за шлюпка? — Тамара заглядывает за борт пароходика.

Компания перебирается из лодки на нижнюю палубу.

Последним, поддерживая Алешу, поднимается Митя.

— Ну вот, явились не запылились! — говорит Нюра.

Ввиду приближения мужчин она поспешно приводит себя в порядок.

Другие девушки тоже забеспокоились — сдергивают развешанные по перилам купальники и трусы.

Одна только Маша продолжает сидеть, уткнувшись в учебник химии.

Митя держится свободно, он здесь в своей стихии, знает себе цену.

— Как съездили?

— Съездили неплохо, — отвечает Нюра, — да вот на обратном пути случилась неприятная встреча.

— А ну, мальчики, — командует Митя, — доставайте!

Из чемоданчиков и портфелей Шурик и Толя достают вино, закуску. Митя запускает магнитофон.

— Мы сейчас же отбудем, — продолжает он, — но желаем поприветствовать прославленную бригаду Елизаветы Васильевны Максимовой…

С верхней палубы пароходика, перегнувшись через перила, за этой сценой наблюдают несколько пассажиров.

— Молодежь… — одобрительно высказывается пожилой гражданин.

С треском вылетает пробка из бутылки с шампанским.

Первую стопку Митя подносит Лизе.

— В знак уважения…

Лиза резким движением закладывает руки за спину.

— Ладно, бог подаст. Подхалимством нас не возьмешь. Говорите — что вам нужно?

Вкрадчиво вступает Валетов.

— Елизавета Васильевна, говорят, недоразумения наделали людям зла больше, чем землетрясения. Мы приехали с самыми лучшими намерениями.

— Между прочим, — говорит Митя, — знакомьтесь — Валетов. Личность, учтите, замечательная. Может, гений.

— Я слышала о вас… — отвечает Лиза, — и удивлена — что может быть общего у серьезного инженера с этой публикой? И вообще — зачем вы все сюда явились?

— Все объяснится, Елизавета Васильевна, все в свое время объяснится.

Шурик зазывает «к столу»:

— Прошу, девушки, а ля фуршет, пожалуйста.

Из-за перил появляется Алеша. Он стоит пошатываясь.

Лиза с удивлением смотрит на странную фигуру в трусах.

— Если хотите посмеяться, — обращается к Лизе Валетов, — интересный экземпляр. Уточкин! Сюда!

Алешу окончательно развезло. Пошатываясь, идет он к Валетову.

— Ой, вы меня замочили! — вскрикивает Маша.

— Да от него водкой разит! — брезгливо отодвигается Тамара.

— Он, видно, потерял свои пеленки… — говорит Зоя.

— Откуда этот зяблик? — с удивлением смотрит на Алешу Нюра.

— Уточкин!

Алеша останавливается перед Валетовым, который, видно, собирается что-то продемонстрировать Лизе.

— Ч-ч-чего?

Валетов швыряет коробок спичек:

— Прикурить!

Но Алеша не ловит коробок — спички падают на палубу.

Пауза. Алеша стоит пошатываясь.

— Ну, я жду, — произносит Валетов.

Алеша вдруг поддает ногой, «зафутболивает» коробок, и тот летит далеко в сторону.

— Вот видите, мы с достоинством… — шутливо говорит Валетов.

Шурик наклоняется, Подхватывает коробок, зажигает спичку и подносит ее Валетову.

— Пожалста, Михал Петрович…

При этом Шурик задевает Алешу, который и так с трудом держится на ногах. Тот плюхается на палубу.

— Что за пьяная фигура? — слышит он и, подняв голову, видит над собой Лизу.

Он видит ее сквозь мелькающие в глазах то сходящиеся, то расходящиеся цветные круги, всю в переливающемся сиянии. Образ девушки прекрасен, но неустойчив. Алеша закрывает и открывает глаза — может быть, это видение исчезнет? Но видение постепенно материализуется, становится все более реальным. Оно произносит:

— Фу, какая мерзость!

И уходит.

Восхищенно смотрит Алеша ей вслед.

Из репродуктора магнитофона слышится музыка.

Митя подходит к Зое.

— Станцуем?

Зоя поднимается, и они начинают танцевать.

Валетов обращается к Лизе.

— Могу я с вами поговорить?

— Раз вы с этой компанией — нам разговаривать не о чем.

Валетов разводит руками.

— Воля ваша, но молниеносные выводы хороши на фронте…

— Ну, а в самом деле — что у вас общего?

— Самое интересное и самое современное, что только есть на свете, Елизавета Васильевна, любовь к технике. Эти ребята занимаются со мной техникой… и, надо сказать, соображают… а в свободное время — почему бы им не подурачиться… не поухаживать за девушками…

— И вы тоже собрались поухаживать? Или вы явились сюда заниматься техникой?

Митя и Зоя, танцуя, разговаривают.

— Ну, как — не раздумала?

Зоя тряхнула головой — нет.

— Подрываем отсюда без шума. Машина на берегу. Прокачу, знаешь, с каким ветерком…

— Митька, Митька, до чего же ты все-таки сумасшедший… — улыбаясь говорит Зоя.

Митя ведет ее к борту.

— Куда это ты собралась? — спрашивает Лиза.

— Мы поедем на лодке.

— Никуда она не поедет.

— Идем, — Митя берет Зою под руку.

— Зоя, я запрещаю.

— Послушайте, девушки, мы… кажется, живем в век спутников и кибернетики… — вмешивается в разговор Валетов.

Лиза берет Зою за руку.

— Иди на место. Иди, я говорю…

Но Митя тоже не отпускает Зоину руку. Нюра воинственно становится рядом с Лизой.

Эта сцена происходит рядом с сидящим на палубе Алешей.

Он поднимается и, пытаясь заступиться за Митю, говорит:

— Вы не знаете. Она его невеста.

— Отстань. Адвокат нашелся.

Нюра отталкивает его, и Алеша шлепается на прежнее место.

Однако он тут же встает и на этот раз говорит Мите:

— А вы зачем ее насильно держите?

Тот отмахивается от него, и Алеша снова садится — на этот раз на бухту каната.

Митя тянет Зою за руку:

— Пошли!

— Не смей! — удерживает ее Лиза.

— Ну, зачем же такая железная диктатура? — насмешливо говорит Валетов. — Девушка сама назначила свидание.

— Это правда? — спрашивает Лиза Зойку. — Ты договорилась?

Зоя не отвечает.

— Зойка!

— Ну, правда, правда!.. Ну и что?

— Потом поговорим. А сейчас иди на место.

Но Митя все еще не отпускает Зою. Рядом с Лизой становятся Тамара и Маша. Они оттесняют Зойку от Мити.

— Если у вас такие вопросы решаются общим собранием… — натянуто улыбаясь, произносит Валетов.

Мгновение он и Лиза смотрят прямо в глаза друг другу. Их лица почти рядом.

Кажется, Лизина злость и спокойная улыбка Валетова искрят, образуют огненную дугу.

— Надеюсь, мы еще встретимся, Елизавета Васильевна. — Он отходит и направляется к лодке.

Визг… Это Шурик ущипнул кого-то из девушек.

— Послушайте… — зовет его издали Валетов.

Но уже поздно. Скандал разгорается.

Магнитофон продолжает передавать танго.

— Хватит, девочки, — раздается спокойный голос Лизы, — выбрасывайте все подряд.

Девушки поднимаются и идут вперед. Летят в воду бутылки, закуски, коробки.

Гражданин с верхней палубы огорченно замечает:

— Ну, это уже лишнее… ребята со всей душой, повеселиться хотели… молодежь же…

Девушки наступают.

В лодку садятся Карасев, Шурик и Митя.

— Скатертью дорога! — кричит Нюра.

— А это что осталось? — Лиза указывает на Алешу.

— Это не из их компании, — говорит Зоя, — он не с ними.

— Нет, я с ними… — протестует Алеша.

— Ах, с ними? А ну, девочки!..

Схватив Алешу, девушки выбрасывают его за борт в лодку, на руки Мите и Шурику.

Девушки снова развешивают свои купальники и трусики.

— Такой день испортили, — говорит Лиза с досадой и останавливается перед Зойкой, которая как ни в чем не бывало смотрится в зеркальце и подкрашивает губы.

— Ну, что с тобой будем делать? Не в свидании дело. Но ведь солгала. Соврала, понимаешь, нам соврала.

Линия не дается Зойке. Она стирает помаду и начинает заново.

— Лиза совершенно права, — откликается Нюра, — не так мы уславливались жить.

Лиза поворачивается к подругам.

— Или вы раздумали, девочки?

— Нет, — говорит Тамара.

— Нет, — говорит Маша.

Лиза садится на перила пароходика.

— Мы поклялись жить чисто, клялись быть честными, принципиальными, смелыми… так?

— Так, — говорит Нюра и подсаживается к Лизе.

— Мы поклялись быть верными в дружбе, быть бескорыстными… так, кажется, девочки?

Остальные девушки тоже подсаживаются к Лизе. И Зойка — последняя.

Теперь они снова вместе, они прижались друг к дружке.

Встречный ветер треплет их волосы.

Портреты этих же девушек на Доске почета, на улице, у заводской проходной.

На фотографиях они улыбаются.

Заложив руки в карманы, останавливается у Доски почета Валетов. Он рассматривает портреты один за другим. Рядом мотоцикл и вся компания. Алеша отстал, он идет, немного пошатываясь.

— До чего же все сознательные девочки, — говорит Валетов, переходя от одной фотографии к другой, — так и светятся новой моралью… трогательно до слез! А если хотите знать — на примере этих девчонок раз плюнуть доказать, что ничего не изменилось… Например, столкнуть их между собой — сразу проснутся нормальные человеческие инстинкты — ревность, зависть, стяжательство… Обыкновенные бабы… Вся эта бригада лопнет в два счета. Между прочим, Митя, я на твоем месте вот бы на кого обратил внимание… — Валетов указывает на портрет Лизы. — Вот это была бы победа… Скажи, что ты давным-давно ее любишь, что с Зоей возился нарочно, чтобы только дразнить Лизу… — Учти — женщина поверит чему угодно, если сказать ей: «Я тебя люблю»…

Из проходной завода появляется вахтер:

— Чего тут околачиваетесь? А ну, давай проходи дальше.

— А может быть, у нас здесь дело? — говорит Карасев, — может быть, мы под твою проходную бомбу подкладываем?

— Давай отсюда, кому говорю… — Вахтер достает свисток и, надув щеки, оглушительно свистит.

— Где бомба? — поворачивается Толя к приятелям, — давайте ее сюда.

Из проходной выходит главный инженер завода Сергей Сергеевич с седым полковником.

— Наш главный, — шепотом говорит Митя и разворачивает мотоцикл.

— Садись! — кричит Митя Алеше. — Живо!

— Эй, ты, Дон-Кихот! Беги! — кричит Карасев.

Компания отъезжает. Вахтер, не переставая свистеть, бросается вслед за ними.

Алеша стоит на пути у Сергея Сергеевича и его спутника.

Те тоже останавливаются.

— Ты что стоишь? — говорит Сергей Сергеевич.

— Вот именно: стою, а не бегу, — с достоинством отвечает Алеша.

— Ну и что?

— А то, что я вас не боюсь.

— Ну и молодец. Сразу видно, что ты герой.

В это время вахтер, от которого удрал мотоцикл, бегом возвращается и хватает Алешу за руку.

— Одного все-таки поймаю…

Но Сергей Сергеевич делает ему знак не трогать мальчика, и вахтер нехотя отпускает Алешину руку.

— Адрес свой хоть помнишь, герой? — спрашивает Сергей Сергеевич.

— Красноармейская тридцать три…

— Ну вот и двигай домой… Пока адрес не забыл…

Сергей Сергеевич уходит со спутником.

— А я никого не боюсь! — гордо говорит Алеша им вслед и уходит в противоположную сторону, распевая песню.

— Ну, с чего он нализался? — спрашивает Сергей Сергеевич, когда они отошли немного.

— Поди их разбери. Молодежь, — отвечает полковник.

— Что ж, дружище, рассказывай — зачем вызвал меня, что за дело… — говорит Сергей Сергеевич.

А в т о р. В эту ночь Сергею Сергеевичу суждено было узнать страшную весть о судьбе своей семьи…

Друзья стоят на бульваре и молчат.

— Что ж делать, — говорит наконец полковник, — шестнадцать лет ты искал напрасно. Я обязан тебе это сказать. Ты должен знать…

Сергей Сергеевич держит в пальцах незажженную папиросу. Полковник протягивает ему горящую зажигалку, но Сергей Сергеевич не замечает этого.

— Когда это было?.. Зимой?

— В ноябре. Кажется, третьего ноября сорок второго… Я сам обнаружил этот список — такой аккуратный немецкий почерк…

Несколько мгновений друзья молчат, не глядя друг на друга.

— Оставь мне папиросу и иди. Поздно, — говорит Сергей Сергеевич.

Полковник уходит.

Сергей Сергеевич сидит, вытянув и скрестив ноги, раскинув руки по спинке скамьи. Рядом — папироса и спички.

Никого вокруг. Ночь. Тишина.

Стараясь не шуметь, на носках, проходит Алеша по комнате. Ему приходится пробираться между обеденным столом, стульями и множеством кроватей и раскладушек, на которых спят его братья и сестры.

— Ну, где ты пропадал, горе мое?

Щелкает выключатель. Мать, приподнявшись в постели, с ужасом смотрит на Алешу.

— Боже мой! Да от тебя водкой несет.

Алеша, пошатываясь, стоит перед матерью.

— Ладно, — вздохнув, говорит она, — ложись. Тебе утром на завод. Господи, что с мальчиком?..

Алеша идет в кухню. Здесь на сундуке его постель. На стене, над сундуком, вырезанные из журнала портреты Фиделя Кастро, смеющегося Лумумбы и маленькая фотография Николая Островского.

Алеша тушит свет и, не раздеваясь, ложится.

Тоненький лучик проникает сквозь дверь из комнаты. Переламываясь, луч рассекает пол, сундук, лицо Алеши и стену над ним.

Алеша лежит с открытыми глазами.

А в т о р. Что же делать, почему все так нелепо получается? Боже мой, что только она подумала!.. И как все кружится, кружится, кружится…

Раздаются глухие удары. Они все громче, все ближе.

Алеша приподнялся, прислушивается. Удары подков совсем близко. Слышно, как конь остановился за дверью, как, бряцая доспехами, кто-то сошел на землю.

Дверь открывается. Наклоняясь под притолокой, в кухню входит Дон-Кихот.

Вероятно, Алеша давно в дружеских отношениях с рыцарем — он нисколько не удивляется его появлению.

— Салют! — говорит Дон-Кихот. — Мечтаешь, как всегда?.. Постой! Что я вижу! Сердечная рана! Как это прекрасно! Я сейчас приготовлю драгоценный бальзам. Берем розмарин, масло, соль и вино…

В руках у Дон-Кихота оказываются какие-то бутылки и пузырьки. Он сливает их содержимое в кастрюлю, зажигает горелку газовой плиты и ставит кастрюлю на огонь.

Алеша садится.

— Я хочу с вами посоветоваться. Понимаете, у меня все время какие-то неприятности. Хочу сделать хорошее, а выходит собачья ерунда. И ребята меня вечно дразнят: «Дон-Кихот», «Дон-Кихот». Мы ведь в школе проходили ваш образ как отрицательный.

— Да что ты? — удивляется Дон-Кихот.

Он подсел на край кровати, уложил Алешу и прикладывает к его груди примочки.

— Честное слово, — подтверждает Алеша, — отрицательный.

— За что же?

— Ну за мельницу, например.

— Разве я с ней плохо сражался?

— Нет, но надо, говорят, искать настоящих противников, понимаете…

— Слушай, Алеша. На свете есть добро и зло, — говорит Дон-Кихот, окуривая Алешу каким-то дымом, — и зла еще очень много — не упускай никогда случая сразиться со злом, заступайся за слабых. Бросайся в бой не задумываясь. Не боясь ничего, никого, никогда. Если враг в тысячу раз сильнее тебя — все равно бросайся в бой. Вот и все. Тогда ты станешь храбрым, ты станешь счастливым и ты покоришь свою Дульцинею… Ведь до сих пор ты ее, кажется, еще не встретил?

— Я… нет…

— А Катя, которую ты в прошлом году провожал до троллейбуса?

— Ну, что вы… детская дружба.

— Гм… странно. А ведь рана глубокая… Э… постой, ты еще что-то от меня скрываешь?

Дон-Кихот наклоняется к Алеше, и вдруг вместо его лица перед Алешей лицо Лизы. Она улыбается, заглядывает в Алешины глаза, за Лизой и сквозь ее лицо видны странные вращающиеся формы — нечто вроде моделей атомов и бегущих по своим орбитам нейтронов и протонов. Они то вспыхивают, то гаснут, образуя фантастический световой мир.

— Я должен так много сказать вам, — говорит Алеша. — Я всегда верил, что где-то есть идеал, где-то есть самая прекрасная, самая чистая, самая гордая. И вот я наконец нашел вас…

Лицо Лизы совсем, совсем близко.

Алеша лежит все так же с открытыми глазами на своем сундучке, смотря вверх, на преломляющийся лучик.

— Тушите свет… — слышится из комнаты голос матери, и полоска света гаснет.

Все так же, не изменив положения, сидит на скамье Сергей Сергеевич. Так же лежат рядом с ним папироса и спички, но уже не ночь, а яркое, солнечное утро. Пересвист птиц. Ветер шевелит листву деревьев.

За спиной Сергея Сергеевича высоко поднимается и падает, рассыпаясь и сверкая на солнце, водяная струя: поливают сквер.

Раздается мощный, неторопливый, густой заводской гудок.

Откликается другой, третий.

Сергей Сергеевич поднимается со скамьи.

Постоял. Пошел.

На тротуаре он сразу попадает в бурную толпу спешащих людей.

У входа в административное здание — Алеша. Он заглядывает в записку, подходит к двери, но войти не решается.

Бегло взглянув на Алешу, проходит Сергей Сергеевич. Взявшись за ручку двери, он останавливается и оглядывается.

Алеша стоит на месте.

Сергей Сергеевич подходит к Алеше, хмуро, исподлобья рассматривает его.

— Новичок?

Алеша утвердительно мотнул головой.

— Сколько лет?

— Семнадцать.

— Вчера, что ли, отпраздновал?

Алеша молчит, смотрит в землю.

— Отец есть?

И не дав ответить, поняв, что отца нет, спрашивает:

— Семья большая?

— Семеро.

Сергей Сергеевич молчит, легонько раскачиваясь с каблуков на носки, все так же хмуро глядя на Алешу.

И вдруг говорит:

— Пошли.

А в т о р. Главного инженера ждали десятки людей в это утро. В три голоса звенели телефоны — прямой, внутренний, городской. Нина, секретарь главного, не успевала отвечать — нет, нет, не приходил, нет, его нет…

Сергей Сергеевич идет по цеху. Он идет неторопливо, глубоко засунув руки в карманы пиджака.

Алеша следует за ним. Он косится на сноп искр, летящих как будто прямо в него, вздрагивает, когда из-под ног вдруг с оглушительным свистом вырывается пар или над самой, кажется, головой проносится огненная болванка… А то полыхнет неожиданно жаром из открывшейся пасти нагревательной печи… Сергей Сергеевич то и дело отвечает на приветствия. С недоумением смотрят рабочие вслед странной паре.

А в т о р. Он рассказывал Алеше о заводе, он видел все, что делается вокруг, и в то же время другой человек в нем говорил: неужели конец… неужели действительно нет на свете ни Машеньки, ни Бориса?.. Но ведь это значит — ничего нет: ни вот этой пылинки на станке, ни неба, ни людей вокруг… Ничего больше для меня не существует…

В кузнечном цехе Сергей Сергеевич останавливается. Алеша с любопытством заглядывает сквозь водяную завесу в огненное чрево печи.

— А ты когда-нибудь задумывался над смыслом всего этого?.. — говорит Сергей Сергеевич.

В цехе стоит грохот, и говорить приходится очень громко.

— Смысл? — переспрашивает Алеша. — Чего?

— Ну, всего… Жизни, того, что люди рождаются, живут…

— Конечно, я об этом думал. Еще в девятом классе.

— Гм… У вас что же, в девятом классе проходили смысл жизни?

— Я просто сам… так… думал…

— Ну, ну… Алеша, у тебя папиросы не найдется?.. Ладно, нет и не надо. Пошли.

А в т о р. И вдруг Сергея Сергеевича почему-то охватила такая жалость к этому мальчишке… Все вокруг показалось дорогим, бесконечно дорогим. Как мог он минуту назад отделять себя от этих людей, от своих товарищей… И этого Алешу, думал он, я не оставлю, ни за что не оставлю…

Алеша удивленно смотрит на главного инженера, который почему-то обнял его за плечи и так идет с ним по заводу.

Вдруг Сергей Сергеевич останавливается. В строгом порядке стоят ящики, наполненные сверкающими шариками.

Сергей Сергеевич берет один из них, и мы видим во весь экран ладонь и покачивающийся на ладони блестящий шарик.

— …Сделать его совсем просто, — звучит голос Сергея Сергеевича, — но, чтобы ответить высоким требованиям, он должен пройти суровую закалку в высоких температурах, потом грубую опиловку, затем шлифовку, затем доводку и еще полировку. Только тогда он выдержит все испытания и будет верно служить людям…

Алеша очень внимательно слушает. Сергей Сергеевич бросает шарик в ящик к сотням таких же блестящих маленьких шаров и идет дальше.

Он идет неторопливо, глубоко засунув руки в карманы пиджака.

— И каждому из нас, брат, — говорит он, — чтобы стать настоящим человеком, тоже… другой раз так пополируют тебя — только держись…

Внимательно слушает Алеша.

…У входа в пятый цех приходится обойти тележку, которую нагружает стружкой старая женщина.

— Доброе утро, Сергей Сергеевич, — говорит она.

— Здравствуйте, тетя Мотя.

Из-под современных токарных автоматов тетя Мотя самыми обыкновенными деревенскими вилами вытаскивает стружку. Она грузит ее, как сено, в тележку. Рядом стоят еще два инструмента тети Моти: метла и лопата.

Алеша прикасается рукой к горе стружки. Она причудливо завивается, играет всеми цветами радуги.

— Как красиво… — говорит Алеша.

Сергей Сергеевич усмехается.

— Половину металла, к сожалению, выбрасываем на эту красоту…

Они останавливаются перед пролетом, над которым развернут кумачовый плакат: «Бригада Максимовой борется за план 1964 года».

— Где бригадир? — спрашивает Сергей Сергеевич девушку в голубой косынке.

Девушка поворачивается, и Алеша узнает Тамару — одну из тех, кто был на пароходе, кто видел его вчерашний позор…

— Скажите Максимовой: товарищ в вашу бригаду. Ну, Алексей, действуй…

— Сергей Сергеевич… — укоризненно разводит руками толстяк, останавливаясь перед главным, инженером, — ведь на девять было назначено инструктивное совещание…

Толстяк, видимо, шел быстро и запыхался. Он вытирает платком лысину и затылок.

Сергей Сергеевич взглянул на часы:

— Ты провел?

— Провел, конечно, но…

— Вот и хорошо. Не забудь галочку поставить, — говорит Сергей Сергеевич.

— Что?

— Галочку, галочку не забудь поставить.

Главного инженера наконец разыскали те, кому он нужен. Окруженный перебивающими друг друга, о чем-то спорящими людьми, Сергей Сергеевич уходит.

— А я надеялась, что вы все вчера утонули… — говорит Тамара. — Смотрите, девочки, какой мы подарок получили.

— С ума сойти.

Алеша стоит, понурив голову, уничтоженный таким приемом.

— Ничего, Лиза сейчас вернется, она его живо наладит.

— Эй, девчата! — кричит рыжий паренек из соседнего пролета. — Зачем вам парня назначили? На развод?

— А ну брось безобразничать! — обрывает шутника молодой рабочий Илья. — Не обращайте внимания на дурака, девчата.

— Ну погоди, придет Лиза — получите.

Лиза входит в кузнечный цех.

Воздух сотрясается от оглушительных ударов гигантских паровоздушных молотов.

А в т о р. Лиза шла к этому человеку, глубоко презирая его, все ей было в нем ненавистно. Он славился тем, что сбивал с пути заводских девчонок. И Лиза считала себя обязанной спасти от него Зойку.

Лиза идет по цеху. Вокруг тяжелое дыхание молотов, как бы набирающих силы для ударов, и удары, удары, удары…

А в т о р. Она была убеждена, что работа человека и его душевные свойства — это нечто единое. А тут — лучший на заводе молотобоец и он же отвратительный, самоуверенный тип…

Лиза останавливается.

Удар.

Удар.

Митя — воплощение силы, повелитель металлического чудища, повелитель раскаленного металла — стоит перед Лизой. Слитый воедино с могучей машиной, с огнем печей, он кажется поразительно красивым.

Подручный подает заготовку. Бьет молот. При каждом ударе трепещет красный флажок, прикрепленный к станине молота. Митя ловко поворачивает длинными клещами только что образовавшееся огненное кольцо.

Митя перебрасывает кольцо налево в кучу таких же, только что откованных колец, которые горят всеми оттенками красного, оранжевого, малинового цвета. Остывшие чернеют внизу.

И вдруг — задержка. Подручный — могучий, лоснящийся человек — достал из нагревательной печи новую огненную заготовку, но, вместо того чтобы подать ее Мите, на молот, застыл со щипцами в руках, недоуменно глядя на Лизу, стоящую рядом.

Митя свистит, и подручный, опомнившись, подает заготовку.

Не обращая на Лизу внимания, Митя продолжает работать.

Выждав паузу, когда подручный замешкался, вынимая из печи очередную заготовку, Лиза, нахмурившись, обращается к Мите.

— Я пришла предупредить вас…

Митя слушает, не глядя на Лизу. На его лице появляется насмешливая улыбка.

— …если вы не оставите Зою в покое…

Не дав ей закончить фразу, Митя подает знак, и машинист приводит в движение молот. Раздается оглушительный удар.

Лиза невольно вздрагивает. Не поворачиваясь к ней, Митя улыбается.

Удар молота.

— Я не позволю сбивать девчонку с пути!.. — кричит Лиза.

Удар.

— Вы не имеете права!

— А ну, смотайся, привези заготовки… — говорит Митя подручному. — Живо!

И когда тот уходит, Митя обращается к девушке:

— Не сердись, Елизавета Васильевна…

Он подходит к Лизе вплотную, смотрит на нее, недобро усмехаясь:

— Слушай, а что, если я тебя сейчас поцелую?

Лиза испуганно отступает.

— Я ведь давно тебя приметил. Скажи — колючка, недотрога… Думаешь, Зоя? Девчонка. Она мне только нужна — тебя дразнить, злить тебя, понимаешь?

Митя врет вдохновенно.

Он стоит возле Лизы — на две головы выше ее, сильный, красивый. Даже испачкан он как-то декоративно.

А в т о р. Лиза слушала, понимая, что это чепуха, ложь, но все в ней отзывалось на нее так, будто ей были необходимы эти слова, будто она давно ждала их.

Подручный вернулся, подталкивая небольшую тележку холодных заготовок.

— Подавай! — кричит ему Митя. — Минуту, Елизавета Васильевна…

Оставив тележку, подручный достает из печи нагретую заготовку и бросает ее на боек молота.

Несколько мгновений Митя работает. Подчиняясь ему, гигантский молот вздыхает, взмывается вверх «баба» и стремительно падает, нанося точные, короткие удары.

Митя работает длинными кузнечными клещами, как ювелирным инструментом. В каждом его движении виден истинный художник.

Последнее касание молота — и Митя бросает к ногам Лизы откованное из стали огненное сердце.

Оно лежит на железной плите пола как живое.

— Ге… — заржал подручный. — Вот это отковал! В смысле — я вас обожаю!

Лиза резко поворачивается и уходит.

Смех несется ей вслед.

Митя вдруг обрывает подручного:

— Подавай!

Огненная заготовка ложится на боек, но Митя стоит, опираясь на клещи, и смотрит вслед уходящей девушке. Отсветы пламени пробегают по его лицу. И можно заметить смятение в Митином взгляде. На полу остывает стальное сердце. Митя поддевает его клещами и кладет возле себя.

Лиза бежит по заводу — из цеха в цех, через переходы, не замечая ничего вокруг.

Водитель автотягача отчаянно гудит, чуть не наехав на нее. Чертыхается старик рабочий, которого она едва не сбила с ног. Удивленно оглядываются работницы. Сворачивает круто в сторону тележку со стружкой тетя Мотя. Лиза быстро проходит мимо и, с трудом переводя дыхание, останавливается возле своего станка.

Алеша поворачивается и видит Лизу.

Она молча смотрит на него.

— Смотри, какое сокровище нам подбросили. Скажи, что бригада наотрез отказывается… — не замечая состояния Лизы, требует Тамара.

— Что же ты молчишь, Лиза? — хмурится Маша. — Скажи ему — пусть идет.

— Идите, — как-то безразлично говорит Алеше Лиза, — в бригаду мы вас не возьмем…

— Счастливого пути! — зло бросает Маша.

К станку Нюры подходит долговязый Илюша Горский.

— Нюр, а Нюр… — негромко говорит он, протягивая два ярко-зеленых билета, — я на сегодня взял в кино…

Лиза забирает у Нюры билеты, которые Илюша успел ей сунуть в руку, и возвращает ему.

— Иди, иди. Будешь сидеть один на двух стульях. Даже удобней.

— Что-то ты из себя много строишь. С тем не дружи, на того не смотри. Диктаторша… — Илья вдруг разозлился. — За звание бригады комтруда бороться не хотите… У нас, видите ли, более высокие требования… А другие — моль? Только показатели портите. Если хочешь знать — это политическое дело…

— Ха! Убил! Наповал!

— Стали на принцип! А чем вы лучше других? В чем ваши такие обязательства?

— Просто делаем то, что считаем правильным, — отвечает Лиза и поворачивается в сторону Алеши, — вот, например, берем в бригаду его… Хотя это уже испорченный тип. И сделаем из него рабочего. И без никаких обязательств. Ясно?

Алеша потрясенный слушает Лизу, не веря еще этой чудесной перемене в своей судьбе.

— В понедельник с утра станете на стружку. Тетя Мотя, объясните товарищу его обязанности.

Длинный пролет заводского корпуса. Алеша везет железную тележку, нагруженную стружкой.

На высокой куче стружки, отсвечивающей всеми цветами радуги — Алешин инструмент — вилы, лопата, метла.

Навстречу Алеше проезжают автотягачи и автокары, впереди которых на подножке стоят веселые девушки, как фабричные значки автомашин.

Из соседнего пролета тетя Мотя вывозит такую же, как у Алеши, тележку со стружкой и везет ее вслед за ним.

А в т о р. Изо дня в день Алеша возил стружку. В этой работе было что-то бессмысленное. Ну что, в самом деле, с этими вилами — они тут как какие-то ископаемые доисторические животные.

Алеша везет свою тележку со стружками по пролетам цеха мимо новеньких автоматических станков, по переходам заводских корпусов.

А в т о р. Неужели никто ничего не придумал с этой чертовой стружкой?..

— Эй ты, тетя Мотя! — кричит Алеше паренек из соседнего пролета. — Не стыдно тебе за девчонками стружку прибирать?

— Закрой фонтан, хватит, надоело! — обрывает его молодой рабочий Вася.

Алеша выковыривает вилами стружку из-под станков, нагружает тележку и снова везет ее.

А в т о р. Сколько металла, который добывается человеческим трудом, пропадает. И чтобы снять эту стружку, нужен снова напряженный труд, станки, миллионы рабочих… Затем стружку отправляют обратно на металлургический завод, там ее снова превращают в металл, привозят сюда и снова половину выбрасывают в виде стружки… Сумасшествие какое-то… Как же страна терпит это? — думал Алеша. — Почему никто не кричит караул?.. Нужно сказать. А что он мог сказать? Наверно, инженеры сто раз все обсуждали, пробовали… И вдруг у Алеши мелькнула идея…

На этих словах Алеша нечаянно переворачивает тележку, и гора стружки рассыпается во все стороны.

Раздаются гудки автокаров, возмущенные крики, сигналы тягачей.

Алеша ухитрился рассыпать стружку в самом неподходящем месте — на скрещении заводских потоков, там, где соединяются транспортные коридоры корпусов.

Алеша стоит в недоумении. Со всех сторон на него кричат.

А в т о р. И идея безвозвратно выскочила у него из головы… А это была, кажется, хорошая идея.

Гудят автокары, машут руками и сердито кричат рабочие. Растерявшийся Алеша стоит как побитый, не зная, что делать…

Конец смены.

Рабочие останавливают станки. В цехе гремит радио: «Бригады Соловьева и Гутина выполнили сегодня норму на 300 процентов… Бригада Елизаветы Максимовой завершила план 1964 года… Горячо поздравляем товарищей с трудовой победой… Слушайте объявление. Все рабочие завода приглашаются в пятый цех на митинг».

Девушки Лизиной бригады прибирают рабочие места. Кое-кто из них одновременно приводит в порядок прическу, успевает перевязать косынку, попудриться и подкрасить губы.

Рабочие и работницы других пролетов поздравляют девушек.

Возле Лизы стоит смущенный Алеша.

Завязывая на затылке концы голубой косынки, Лиза отчитывает его:

— Не воображайте, товарищ Уточкин, что наш праздник помешает мне сделать вам выговор. Вы задержали на полчаса все движение. Учтите. У вас руки дырявые…

— Я учту, Елизавета Васильевна… Только я хотел поговорить с вами о стружке…

— О чем?

— О стружке. Знаете, это очень неприятная работа возить стружку…

— Лучше бы вы научились делать эту работу, чем на нее жаловаться.

Во время разговора Лизы с Алешей цех заполняется рабочими.

— Вы меня не поняли…

— Поняла. И на другую работу вас не переведу. Ведь вы этого хотите?

— Этого. Только совсем в другом смысле. Я хочу с вами посоветоваться — как бы совсем уничтожить стружку. Вообще. Понимаете?

— Я понимаю, что вам нужно подтянуться, товарищ Уточкин. Иначе мы попрощаемся с вами. Совсем. Вообще. Ясно?..

В цехе накапливается все больше народа.

Ребята из заводской киностудии тянут кабель, устанавливают осветительные приборы.

На возвышение в глубине цеха поднимается несколько человек. Среди них Сергей Сергеевич, Илюша Горский и другие.

Ярко горят осветительные приборы.

Бригада Максимовой кучкой стоит в гуще толпы. Несколько в стороне, убитый своими несчастьями, Алеша.

Вася — по совместительству заводской кинооператор — ищет выигрышную точку, приседает, забирается на возвышение.

— Дорогие товарищи! — говорит Сергей Сергеевич. — Хочу вам сообщить о большом событии… мы с вами как-то немного буднично смотрим на свой труд… Но вот сегодня, простите за громкие слова, ветер великой эпохи врывается в наши цеха… Товарищи, нам оказана большая честь и большое доверие — нам поручен заказ для одной очень ответственной работы. Название ее — «Венера»…

Гул проходит по цеху.

— Понимаете ли вы, что это значит?

Аплодисментами отвечает цех.

— Мы восхищаемся успехами нашей науки в завоевании космоса, но мы с вами никогда не видели ученых, которые этим занимаются. Какие они? Чем отличаются от нас, простых смертных?

Улыбаются незнакомые заводу люди, стоящие рядом с Сергеем Сергеевичем.

— Знакомьтесь, товарищи, трое из этих удивительных людей пришли сегодня к нам… вот они…

Бурей оваций отвечает цех.

— Заказ, который мы получили, — говорит он, не очень велик, это только маленький винтик гигантского механизма, но сами понимаете — какая ответственность за него, какая чистота и точность потребуется от рабочих… И вот мы в дирекции и в парткоме посоветовались и приняли решение — поручить выполнение этого заказа одной бригаде, которая трудится не плохо, и у нас на них большие надежды. Я говорю о бригаде Лизы Максимовой. Как вы считаете, товарищи?

Аплодисменты.

— Выходите, девушки.

— Пошли, — говорит Лиза подругам, стоящим рядом с ней.

Девушки продвигаются вперед. Алеша остается на месте.

— Что же вы? — оглядывается в его сторону Лиза. — Вы пока еще член бригады…

Под аплодисменты всего цеха бригада поднимается на возвышение и выстраивается.

Алеша становится последним, стараясь быть незаметнее, спрятаться за спину Зои.

В толпе стоит Митя. За его спиной Валетов.

— Как с Лизой? — шепчет он. — Подвигается?

— Слово просит наш гость, — говорит Сергей Сергеевич, — товарищ Петров…

И вот Петров делает шаг вперед. Это человек лет сорока — сорока пяти, с гладкой, как шар, наголо выбритой головой, с умными глазами, наполовину спрятавшимися под густыми, мохнатыми черными бровями.

— Дорогие товарищи, здесь говорилось, что вы не видели тех, кто работает над завоеванием космоса — с сегодняшнего дня это вы сами. Не важно, какая доля будет сделана вашим заводом, какая доля тем или иным институтом, ученым… вся страна делает эту работу. И мне хочется сегодня вспомнить об одном из тех, кто начинал ее — об одном друге юности, от которого у меня осталось на память вот это…

Он откалывает прикрепленный к борту пиджака маленький комсомольский значок. Старый значок лежит в раскрытой руке Петрова. На нем три буквы «КИМ».

— Это были времена, когда нашей мечтой был еще только полет в стратосферу… видите, как давно это было… как далеко мы с вами ушли с тех пор…

По мере того как говорит Петров, на лица слушающих наплывают картины последних приготовлений к пуску стратостата. Мы видим прекрасное лицо юноши — стратонавта в шлеме, напоминающем водолазный. Улыбка, добрая, светлая, освещает его.

Взволнованно прощаются с юношей окружающие. Пожимают руки, обнимают. А он отвечает на рукопожатия, и взглядом ищет кого-то, и не находит, и снова светло улыбается товарищам. Щелкают фотоаппараты.

А вдалеке из-за ангара выглядывает девушка — совсем молоденькая, почти девочка. Она закусила платок и смотрит туда, где ей не разрешается быть, где провожают ее любимого.

И вдруг нам слышится, как во всю силу своих инструментов зазвучал симфонический оркестр…

Отделяясь от земли, поднимается в воздух стратостат.

Все головы повернуты кверху.

Выше, выше взлетает стратостат.

…Далеко внизу видна земля. Все более общими становятся очертания ее, все более и более туманными. Вот показались внизу облака и закрыли землю.

С огромной силой звучит музыка.

Тревожно глядит вверх девушка. Ее глаза полны слез.

У приборов наблюдатели. Ищут в небе затерявшуюся точку.

Загораются звезды, летит в бесконечность шар стратостата. Юноша смотрит уже не вниз, на оставленную землю… он видит просторы вселенной вокруг себя…

Обрывается музыка. Мы слышим голос ученого Петрова:

— Никогда больше мы не видели его…

Затаив дыхание слушают рассказ девушки, слушает Алеша. В нем борется интерес к тому, что говорит Петров, с воспоминанием о пережитом позоре.

— …И у меня остался его старый комсомольский значок. Я хочу подарить его одному из вас, одному из тех ребят, которые первыми войдут в новое, коммунистическое общество. Когда станет трудно — пусть вспомнит Николая и всех героев, которые отдавали жизни за нас с вами… за наше будущее…

И тут происходит невероятное: ученый делает шаг вперед и прикрепляет значок к груди… Алеши.

Кто-то хочет что-то сказать, но громовой вал аплодисментов покрывает все.

Алеша стоит ни жив ни мертв.

Ученый обнимает и крепко целует его.

Овация.

Кинооператор Вася судорожно ловит кадр.

Народ начинает расходиться.

Спускаются с возвышения девушки, ученые.

Сергей Сергеевич ободряюще улыбнулся Алеше, который все еще стоит в растерянности.

Алеша подходит к нему.

— Может быть, его в комитет комсомола сдать? Какое же я имею право? Как-то глупо получилось.

— Да… — шутливо говорит Сергей Сергеевич, — положение… Выходит — наградили, а теперь отрабатывай…

— Я серьезно.

— А может быть, и я серьезно… — улыбнулся Сергей Сергеевич.

Его окликнули, и он догоняет ученых, которые ушли далеко вперед.

Держа в руке свернутый чертеж, Валетов подходит к столу начальника конструкторского бюро завода.

Огромный зал со стеклянным потолком сплошь заставлен чертежными досками, по-разному повернутыми и по-разному наклоненными.

Перед каждой доской — человек в белом халате и в нарукавниках.

— Ну, что ж… очень хорошо… — говорит начальник бюро, развернув с помощью Валетова чертеж, так… так… гм…

К столу приближается Сергей Сергеевич. Он останавливается за спиной начальника бюро и вместе с ним наклоняется над чертежом.

Валетов, заложив руки за спину, невозмутимо глядит в сторону.

— Изящное решение… — произносит Сергей Сергеевич.

— Так и оставим, — подписывая чертеж и сворачивая его в трубочку, говорит начальник бюро, — благодарю вас, Михаил Петрович.

Валетов так же невозмутимо принимает свернутый чертеж и уходит.

— Способный инженер… — говорит Сергей Сергеевич, глядя ему вслед.

— Пожалуй, даже талантливый… — отвечает начальник бюро, — между прочим, говорят, организовал у себя дома какой-то технический кружок, что-то там такое с ребятами конструируют…

— Ну, что ж…

Валетов идет по нескончаемо длинному проходу между рядами чертежных досок.

А в т о р. Сослуживцам казалось, что они знают Валетова, но никто здесь даже не подозревал о страстях, которые бушевали в этом человеке… Вокруг говорили: «Время Эдисонов прошло, все теперь создается большими научными коллективами». А он считал себя именно Эдисоном, он был убежден, что всегда были и всегда будут герои и толпа. И, конечно, был убежден, что он неизмеримо выше окружающих, выше этой «толпы»…

Спокойно идет Валетов по проходу конструкторского бюро, то отвечая на приветствия, то останавливаясь, чтобы взять сигарету и закурить.

А в т о р. Валетов посмеивался про себя надо всем — над людьми, над идеалами, к которым мы стремимся, над чувствами людей, над каждой мелочью нашего несовершенного еще быта…

— Но это замечательно… — говорит Валетов, который остановился и рассматривает вместе с другими сотрудниками фотографию голого, пухлого младенца, задравшего толстые ножки.

Эту фотографию, безуспешно стараясь скрыть гордость, демонстрирует маленького роста человек в непомерно большом и длинном белом халате.

— …вылитый Юрий Гагарин… — говорит Валетов, и счастливый отец хлопает его по плечу:

— Ты скажешь…

Решив, видимо, окончательно «добить» молодого отца, Валетов спрашивает:

— Каков вес?

— Пять килограммов двадцать два грамма, — не в силах сдержать сияющей, гордой улыбки, отвечает папаша.

— Молчу… — разводит руками Валетов, — нет слов…

Он идет дальше, поворачивает направо и, протиснувшись между досками, останавливается возле стола, за которым сидит, углубившись в расчеты, молодой человек со стоящими дыбом густо вьющимися волосами. Юноша этот, по прозвищу Альберт Эйнштейн, с отчаянием смотрит то на логарифмическую линейку, то на колонки цифр, покрывающие лист бумаги.

Став сразу озабоченным, Валетов наклоняется над столом.

— Все то же?

Эйнштейн молчанием подтверждает это.

Отложив свернутый рулоном чертеж в сторону, Валетов усаживается рядом и придвигает к себе листы с расчетами.

— Не может быть… не может этого быть… Ну-ка…

Он берет у Эйнштейна логарифмическую линейку и начинает считать.

Сергей Сергеевич выходит из кабинета и в приемной застает Алешу. Он стоит у стола, видимо, что-то доказывая непреклонному секретарю — Нине.

— Что случилось?

— Я к вам, Сергей Сергеевич, говорят — нельзя…

— Заходи.

Вместе с Алешей Сергей Сергеевич возвращается в свой кабинет.

А в т о р. Сергей Сергеевич слушал Алешу не очень внимательно. Он плохо чувствовал себя в тот день. Ныло левое плечо — сердце напоминало о себе. Вспомнились картины прошлого… Машенька с книгой в руке… Берег реки… двугорбое облако… и Маша говорит: «Слушай, а я ведь не верю, что есть на свете Гитлер и фашисты, знаю, но не верю…» — «А что у тебя за книжка?» А она говорит: «Есенин. Хочешь, почитаю?..

Сергей Сергеевич видел все это, и в то же время продолжал спор о технологии заказа «Венера» — сегодня днем было совещание, и теперь он мысленно продолжал возражать начальнику пятого цеха и слышал Машин голос, как двадцать лет назад… И вдруг он видит — этот паренек все еще здесь, он продолжает горячо что-то говорить…

— Представляете, какой это даст эффект? Разве государство может терпеть, что половина металла уходит в стружку…

А в т о р. Алеша пришел с одним из тех наивных рационализаторских предложений, которые поступают тысячами…

— Видишь ли, старик, — говорит Сергей Сергеевич, — над этой проблемой работают уже три года несколько институтов и наше конструкторское бюро. Дело не такое простое.

— А что мне почитать, чтобы в этом разобраться? — спрашивает Алеша.

Сергей Сергеевич усмехается.

— Чтобы почитать то, что нужно, тебе раньше нужно прочитать еще очень многое… Что ж, давай я тебе напишу для начала список — хочешь?

Алеша кивнул головой, и Сергей Сергеевич, сев за стол, придвигает к себе листок бумаги и начинает писать.

Нина собиралась, видимо, уже домой. На голове у нее смешной беретик, на руках капроновые перчатки.

Она заглядывает в кабинет и с удивлением видит, что шеф сел за стол и что-то пишет для Алеши.

Покачав головой, Нина уходит.

Зазвенел звонок. Конец смены.

Закончив работу, девушки идут по цеху, держась вместе. Они в одинаковых голубых косынках, в одинаковых блузках и комбинезонах. Замыкает бригаду Лиза.

— Алло…

Рядом с ней оказался Митя.

Лиза только взмахнула ресницами в его сторону.

— Привет рабочему классу!

— Здравствуйте, — хмуро говорит Лиза.

— Какие планы на вечер?

Лиза не отвечает.

— Скучно чего-то… Может, проведем время?

— Вы думаете, с вами это интересно?

— Некоторые одобряют, — улыбнулся Митя.

— Вот к ним и обращайтесь. Привет.

Лиза догоняет подруг.

Однако Митя не уходит. На некотором отдалении он следует за Лизой.

— Эй, «Венеры», — окликает девушек работница из соседнего пролета, — опять Новый год встречаете?.. Вот чертенята, который же?

— За два года — четвертый девичник устраиваем.

— Значит, у вас шестьдесят пятый год нынче? Ну, с новым заказом так быстро не пойдет…

Бригада подходит к длинному столу, установленному в проходе, в конце цеха. На столе лежат аккуратно сложенные пачки денег — крупные и мелкие купюры. Рядом ведомость и авторучка.

Каждый рабочий находит свое имя в ведомости, расписывается и берет заработанную и указанную в ведомости сумму.

Рыжий парень заглядывает в ведомость и свистит.

— А девушки-то наши… Вот это «Венера»… деньжат-то теперь поменьше…

— Тебе, конечно, подавай, где больше отломится, — говорит, расписываясь, Илья Горский.

Подошел к столу и Алеша. Стоит. Медлит.

— Берите, — говорит Лиза.

Он расписывается в ведомости, отсчитывает деньги.

Бумажку за бумажкой берет Алеша… и вот в руке — его получка!

А в т о р. Первая получка… Кто не волновался, держа в руке первые заработанные деньги… Все-таки я совсем взрослый человек теперь… — думал Алеша.

Митя стоит в стороне.

Алеша вдруг замечает, что на Митю сзади надвигается по воздуху подвешенная на цепях железная болванка.

— Берегись! — кричит Алеша, бросается вперед и с силой пригибает Митю вниз.

Болванка, однако же, сделав на этом месте обычный поворот по изгибу рельсов, ведущих кран, плавно уплывает в сторону.

Митя поднял голову, огляделся и все понял.

Нелепость «спасения» теперь ясна и Алеше.

— Между прочим, — с нарочитой серьезностью говорит Мите рыжий Вася, кивнув в сторону Алеши, — между прочим, если б не этот малый…

— Отстань, — обрывает его Митя. — А ты чего стоишь? — зло говорит он Алеше. — «Спасибо» ждешь?

— Да нет, что вы…

— А ну, двигай отсюда… «Спаситель»…

Алеша идет вдоль бульвара. Смена расходится по переулкам. Все меньше и меньше рабочих вокруг.

А в т о р. Как получилось, что Алеша остался совсем один? С кем же ему отметить первую получку? Кутнуть бы надо, что ли… Была не была…

Алеша останавливается у киоска.

— Сто грамм «Золотого ключика…»

— И пару пива, — раздается рядом Митин голос.

Как ни в чем не бывало он стоит возле Алеши. Одну кружку пива берет сам, другую придвигает к Алеше.

Подняв кружку ко рту, поверх пушистой белой пены Алеша с восхищением смотрит на Митю. Тот молча выпивает пиво и бросает на стойку деньги.

— Позвольте мне… — говорит Алеша, торопливо доставая из кармана получку.

— Спрячь…

К ним приближаются нагруженные покупками девушки Лизиной бригады.

— А почему парня с собой не берете? Ваш, кажется… — говорит Митя.

— У него уже составилась подходящая компания, куда лучше, — резко отвечает Лиза.

— Странно. Ваш, кажется, член бригады… Подумаешь, девичник… — говорит ей вдогонку Митя.

Лиза оборачивается.

— Обойдемся без алкоголиков.

Девушки засмеялись, пошли дальше. Митя обиженно смотрит им вслед.

— Ладно, — говорит он Алеше, — плевать. Пошли со мной к Валетову.

Мимо киоска проходят отставшие от подруг Зоя и Нюра, нагруженные покупками.

— Зойка… — окликает Митя.

Она замедляет шаг.

— Приходи.

— Шутишь!.. Теперь все. Загрызут, — невесело говорит Зоя и идет дальше.

Алеша и Митя уходят в сторону, противоположную той, куда пошли девушки. Снизу вверх поглядывает Алеша на своего спутника.

Общежитие.

В самой большой комнате, из числа тех, что занимают девушки максимовской бригады, — в комнате Лизы, Зои и Нюры — идут лихорадочные приготовления. Дверь непрерывно открывается и закрывается. Девушки накрывают на стол, бегают на кухню, где жарятся, пекутся и варятся разные вкусные вещи. Слышен смех, шутки, восклицания.

Девушки причесываются, переодеваются. Тамара украшает новогоднюю елку, которая кажется непривычно странной на фоне окон, распахнутых в летний вечерний простор.

Девушки в нарядных платьицах толпятся перед зеркалом. Они веселы, возбуждены, все кажутся сейчас красивыми. Зоя тоже переодевается, как другие, но она задумчива и грустна.

Маша с Нюрой вешают плакат: «С Новым, 1965 годом, товарищи!»

Другие заканчивают приготовление праздничного стола.

А в т о р. Девчонкам хотелось провести этот вечер как-то по-особенному, но никто толком не знал, что нужно делать… На заводе все так ясно и просто, а тут…

— Ну что ты, правда, Зойка, как вареная?

— Так…

— Не ной, Зойка, — подсаживается к ней Нюра, — лучше спой, как там дальше, а?..

Зоя молча отворачивается.

— Ну, Зоя… слышишь? Зойка…

Зоя нехотя тихо запевает:

— Дальше, дальше…

Слушая Зою, девушки притихли.

А в т о р. Лиза смотрела на своих девчонок, и у нее сжималось сердце от нежности… Но что же все-таки придумать, чтобы жить совсем-совсем по-новому.

Стук.

— Войдите.

Дверь приоткрывается. В просвете показывается физиономия Ильи Горского.

— Нюра, на минутку…

Лиза захлопывает дверь перед его носом.

— Иди, иди. Сегодня тебе тут нечего делать!

Из-за двери обиженный голос:

— А может быть, у меня деловой вопрос?.. Все-таки я секретарь цеховой комсомольской организации…

И снова стук в дверь.

Лиза, готовая отчитать Илью, резко распахивает дверь.

На пороге Сергей Сергеевич.

— Заходите, Сергей Сергеевич, заходите…

— Спасибо, но к вам, кажется, мужчинам сегодня не того… вход запрещен?

— Ну, что вы… На вас это не распространяется.

— Вот так-так… обидеться мне, что ли?..

Девушки ведут Сергея Сергеевича в комнату, усаживают на диван. Кто-то ставит рядом вазу с фруктами.

— Рай… — говорит Сергей Сергеевич.

Раздается металлический стук — ряд ударов по трубе отопления.

— Это твой, Маша…

Лиза высовывается из окна, говорит вверх:

— Вася, не стучи по отоплению. Бесполезно.

— Он клятву дал, — укрепив звезду на елке и спускаясь со стула, говорит Маша, — ни капли.

— Строгости у вас, — улыбается Сергей Сергеевич.

— Воспитываем друг друга до упаду, — иронически произносит Зойка.

— А что? — проходя мимо, говорит Лиза. — Никто у нас уже в этом не нуждается?..

— Сергей Сергеевич, к столу, к столу…

— Не то обидимся…

— Некогда, девушки…

— Хоть бокал вина…

— Разве один… Теперь слушайте. Сегодня звонили… ну, откуда полагается, ясно? Интересуется, как дела с заказом, не подведем ли?

— А вы?

— Сказал — ручаемся. А товарищ спрашивает — кому поручили?

— А вы?..

— Бригаде Максимовой, говорю, — нашим заводским воспитанницам. Надеетесь, говорит, на них? Передайте, что работа огромной государственной важности, что мы им желаем успеха… Все ясно?

Лиза слушает, строго сдвинув брови.

— Не подведем.

— Знаете, девушки, я не хочу вас агитировать — сами вы все понимаете, но сейчас, как никогда, нужна ваша сплоченность, один — за всех…

— Не подведем… — повторяет Лиза, — а теперь — за вами тост… Без тоста не отпустим.

Медленно вращая между пальцами стоящий перед ним бокал с вином, Сергей Сергеевич задумчиво говорит:

— Зашел я на днях в столовую. На столах тарелки с хлебом. Рядом два юнца. Сидят, рассуждают. И о чем ни заговорят — надо всем посмеиваются. Критические умы!.. Все, видишь ли, у нас не так, все плохо. В общем — мы дикари, только кольца в ноздре не хватает. А я слушаю этих сопляков, смотрю на тарелку с хлебом и думаю: что только перенес наш народ, чтобы поставить вот так бесплатный хлеб на стол… Теперь делайте вывод сами — за кого и против кого мой тост… Ну, будьте счастливы! Хотел я еще вас за одно дело поругать…

— Скажите…

— Выдержим. Мы критику знаете как любим. Без критики жить не можем.

— Если серьезно, — говорит Сергей Сергеевич, — за Алешу.

— Вот еще… — фыркает Нюра, — было бы за кого.

— Мы его и в бригаду взяли только потому, что вы велели.

Сергей Сергеевич нахмурился, крайне огорченный словами девушек.

— Эх вы, психологи!.. — Но, взглянув на ручные часы, заспешил. — И поругать-то вас некогда. Будет за мной… Прощайте.

Алеша и Митя входят к Валетову.

Сегодня — очередная суббота «Двадцать первого века».

В нише, образующей нечто вроде отдельного помещения, все пространство от потолка до пола занимает подобие открытого металлического шкафа. Шкаф заполнен сложными сплетениями проводов, искателей, ламп и различных приборов.

У этой конструкции работают Валетов с помощником Альбертом Эйнштейном.

Стены комнаты занимают книжные полки. Над шкафом и над полками несколько плакатов:

Повсюду — на столиках, на стульях, на полу — расставлены бутылки, стаканы, рюмки. Несколько юношей и девиц сидят, внимательно наблюдая за работой Валетова.

Время от времени одна из девиц поднимается и обносит гостей блюдом с микроскопическими бутербродами.

Орудуя тончайшими длинными отвертками и игольчатыми электропаяльниками, Валетов с помощником работают над своей конструкцией.

Эйнштейн то и дело незаметно озабоченно поглядывает на шефа. Но Валетов как бы и не замечает этого.

— А… здорово, — приветствует он Алешу, — молодец, что пришел…

— Вам повезло — сегодня пуск «Футурума», — говорит Эйнштейн.

— Чего пуск? — тихо переспрашивает Алеша Митю.

— «Футурума» — вот он… — Митя указывает на заполненный сплетениями проводов металлический шкаф.

— «Футурум»?

— Ну, да, «Футурум», — говорит Альберт Эйнштейн.

Присев на корточки, Митя с интересом следит за каждым движением ловких рук Валетова. Мастер смотрит на мастерство самого высшего класса.

Алеша подходит ближе к шкафу.

— «Футурум», — продолжает Эйнштейн, — это человек двадцать первого века. Вы о кибернетике, конечно, слышали?

Алеша, широко раскрыв глаза, смотрит то на Митю, то на «Футурум», в котором копается Валетов.

— Он будет неизмеримо умнее человека, — говорит Валетов. — Мысли, ассоциации, анализ, обобщение, выводы, все он будет делать в миллионы раз быстрее, чем наш неповоротливый мозг… Он будет свободен от случайностей, от переживаний и настроений, его знания и память будут практически безграничны…

Пока говорит Валетов, от каких-то незаметных касаний его тончайшей отвертки по лампам машины с молниеносной скоростью перебегают световые сигналы, вспыхивают зеленые, синие, красные, белые огоньки, проносятся золотистые молнии.

Валетов на этом фоне похож на волшебника.

Алеша как завороженный стоит перед рождающимся чудом.

— Ну а, например, стихи?.. — говорит он.

— Сколько угодно… стихи, поэмы, драмы, романы… если только их захотят читать люди будущего…

— Сомневаюсь, — вмешивается в разговор Эйнштейн.

— Я тоже так думаю, — откликается девица, которая разносит бутерброды, — как можно совместить современную инженерию, например, с какими-то выдумками писателей… Они смешны рядом с реальной жизнью и гораздо беднее ее…

— И вы думаете, стихи станут не нужны? — робко спрашивает Алеша.

— Конечно. Люди будут смеяться над этой страстью предков… (Читает иронически.)

Александра Блока будут считать обыкновенным юродивым.

— А любовь?

— Люди просто перестанут себя дурачить этим непонятным словом. Есть мультипликация — размножение и есть страсть. А любовь…

— Но разве жизнь не станет беднее?

— Наоборот, гораздо богаче. Сколько энергии уходит на эти выдуманные переживания, ужас! Подумайте, сколько гибнет хороших людей… Любовь! Какой-то Мефистофель ее выдумал в насмешку, а все поверили…

— Я никогда не думал с такой стороны, — вежливо говорит Алеша.

— В эту машину, — продолжает Валетов, — вложена большая мысль о том, что человек способен создать себе подобное и даже нечто более совершенное, чем он сам. Зачем? Для того, чтобы сделать людей свободными от разума, от чувств… я хочу раскрепостить человека. К черту разум!.. Вот кто будет думать за нас…

А в т о р. Алеша не мог сразу во всем разобраться, но ему показалось, что во всем этом есть какая-то ошибка…

— Ну, не будем мешать… — говорит Митя и уводит Алешу от «Футурума».

— Минуточку, Дмитрий Иванович…

Митя останавливается. Теперь в нише у машины только он, Валетов и Эйнштейн.

— Что ж ты… — не глядя на Митю, говорит Валетов.

— Верно, совесть мешает… — подхватывает Эйнштейн.

Валетов пожимает плечами:

— Совесть, говорят, это вывеска фирмы «трусость».

— Ну нет, не согласен, насчет трусости Мити… извиняюсь… Но вот с Лизой… (жест, означающий, что с Лизой у Мити почему-то ничего не получается).

— Нужно быть тактичным, — останавливает Эйнштейна Валетов. — Мало ли какие случаются осечки…

— Да вы что меня как маленького подначиваете?! Сказал, с Максимовой будет порядок — и все! Подумаешь, великая проблема…

И хотя говорит Митя небрежно, но почему-то тревога мелькнула в его глазах… Почему-то он нахмурился, отходя, когда его лица уже не видят собеседники.

Входит Толя Карасев.

— Принес…

Он вытаскивает из кармана и протягивает Валетову пачку денег.

Валетов кивает головой в сторону Эйнштейна, и Димка передает ему деньги.

— А скажи, начфин, какие у тебя предложения? — спрашивает Эйнштейн. — Расходы у «Двадцать первого века» — сам знаешь… Михал Петрович и так все свои деньги тратит на проклятые полупроводники.

— Есть одна возможность…

— Только чтобы в рамках законности, — говорит Валетов, — ладно, обсудим позже… а сейчас перекур…

Отложив паяльник, Валетов выходит на кухню и закуривает.

…Эйнштейн, войдя вслед за ним, застает своего шефа в состоянии полного мрака. В нем трудно узнать уверенного в себе, насмешливого человека, которого только что видели собравшиеся в соседней комнате.

— Послушайтесь моего совета, Михаил Петрович, — говорит Эйнштейн.

Валетов молчит, жадно затягиваясь.

— Это единственный сейчас реальный выход…

Смяв папиросу, Валетов зло Швыряет ее в окно.

— Я абсолютно уверен… Он должен выполнять всю программу…

— Михаил Петрович, — перебивает его Эйнштейн, — какое это имеет сейчас значение?.. Нельзя было назначать на сегодня пуск… а теперь все ждут…

— Тысячу раз я проверял монтаж…

— Потом найдете и исправите, а сейчас давайте сделаем по-моему… ничего в этом такого нет… честное пионерское…

…Митя наливает две рюмки водки.

— Ну, Алексей, поехали…

К ним подходит Толя Карасев.

— Без тоста? Не пойдет… — Он наливает и себе рюмку. — Давай за наше, как говорит Валетов, «поколение без лица».

— Ну, я этих ваших штук не понимаю, — отвечает Митя, — мы с Алешкой за собственное здоровье. — И опрокидывает рюмку в рот.

Алеша чуть отхлебнул и, кашляя, закрывая рукой губы, отставляет рюмку.

— Эх ты, слабина… — ухмыляется Митя. — Ну, как же это тебя угораздило в бабскую бригаду попасть? Скажу тебе по секрету — я их презираю…

— Как? Вообще — всех женщин?

— Как одну! — он наливает себе еще водки.

— Дмитрий Иванович, можно вас спросить?

— Валяй. Спрашивай.

— Неужели вы всерьез говорите и верите тому, что вот тут они про любовь?.. Неужели вы сами… не любили никого?

— Да что я — психованный какой-нибудь? Девчонки со мной и так гуляют… Ну, чего молчишь?

— Так…

— О чем думаешь?

— Да не стоит.

— Говори.

— Я думаю — какой вы несчастней.

— Я?

Митя с усмешкой поглядывает на Алешу.

— Что это ты взялся меня жалеть?

— Дмитрий Иванович, клянусь вам… чем хотите… если б вы знали, какое это удивительное чувство…

— Какой я тебе Дмитрий Иванович… Зови Митей…

— Ладно.

— Ну, малый, ты меня на-сме-шил, — обняв Алешу, продолжает Митя. — Если повторить вот этим-то, что ты мне сейчас говоришь… Да они тебе «скорую помощь» вызовут… понял? Карету «скорой помощи»!.. Слушай, Алексей… а если, например, у кого-нибудь, ну у какого-нибудь знакомого, начнет внутри вроде как скрести — что можно сделать?

— Ничего! — уверенно и радостно отвечает Алеша. — От этого нет спасения! Нет!

Митя опасливо косится на него.

Общежитие.

На столе остатки «пиршества». Погашен электрический свет и зажжены несколько свечей. Из радиоприемника слышится негромкая музыка. Две девушки танцуют медленный вальс, другие тихо беседуя, сбились вокруг Лизы. Кто, сбросив туфельки, пристроился на диване, кто уселся на подоконнике. Только Зоя сидит в сторонке, в кресле-качалке.

— Потанцуем? — протягивает ей руки Нюра.

Но Зоя только отводит в сторону скучающий взгляд.

— Не троньте нас. У нас «настроение»… — говорит Лиза.

— А это что такое? — указывает на окно Нюра. Там медленно спускается на веревке большая клетка. Девушки бросаются к окну.

На уровне окна клетка останавливается. В ней голубь и голубка. К клетке прикреплен плакатик: «За мирное сосуществование». Девушки смеются.

— Придумали же…

— Маша, принеси мусорное ведро, — говорит Лиза, отвязывая клетку.

— Ну, Лиза…

— Давай!

Привязав вместо клетки мусорное ведро, девушки дергают веревку. Ведро медленно поднимается.

— Честное слово, — говорит Лиза, — разгоню вас всех и наберу бригаду уродов. Сразу станет тихо.

— Алло! Девушки! — слышатся сверху голоса. — Это безобразие! Пошутили, и хватит… Зовите на девичник…

Лиза захлопывает окно.

— А что, девочки, — говорит она, просовывая голубям сквозь прутья клетки кусок булки, — если бы можно пожелать что-нибудь и оно бы сейчас же, сию минуту исполнилось… вот давайте врасплох — кто чего хочет? Только, чур, не думать, ну… давай, Нюра?..

— Я не знаю, как сказать… Вот ты, Лиза, один раз хорошо говорила…

— Все-таки до чего ярко проявляется Нюркин самостоятельный интеллект, — перебивает ее Зоя. — Гигант мысли!..

— А я знаю, чего хочу, — говорит Маша, — диплом получить.

— И инженерский оклад?

— То есть половину того, что сейчас…

— Ну, девочки, — торопит Лиза, — быстро! Говорите!

— Сейчас услышим: «хочу жить ради будущего»… — покачиваясь в кресле, говорит Зойка.

— Хочу, чтобы мы позвали сейчас ребят.

Смех.

— Вот это хоть реальное желание.

— В самом деле, девочки, скукота, давайте позовем.

— Только прибрать нужно…

И пока одни убирают стол и расставляют чистую посуду, другие продолжают разговор.

— Ну, а ты, Томка, что бы хотела?

— Я?.. Счастья.

— Только и всего? А что это такое? Объясни.

— Вот я чувствую, а объяснить не могу…

— Не знаю, по-моему, это совершенно ясно, — замечает Лиза.

— Тебе все ясно. А я считаю, есть понятия, которые вообще невозможно объяснить…

— Туманно!

— Любовь, например, что это такое?

— Любовь? — Лиза усмехается, откидывает прядь волос, то и дело падающую на лоб.

— Вот никто толком не может объяснить, что это, а она в человеке, по-моему, самое-самое главное. Кто не способен любить, тот, наверное, вообще еще не человек.

— Хватила! — говорит Маша. — Значит, я еще обезьяна?

— Слушай, Тома, а это правда, что ты никогда-никогда ни с кем не целовалась?

— Конечно, правда.

— Никогда, ни с кем?

— Умри, но не целуй без любви… — шутливо декламирует Маша.

— Девочки, а Зойка-то исчезла, — говорит Маша.

— Дайте свет!

Жмурясь от яркого электрического света, Лиза оглядывается.

Зои действительно нет.

Лиза распахивает дверцы шкафа.

— Ну, конечно, так и есть!

— На «шпильках» пошла?

— Ага.

— Ну, тогда ясно…

Лиза берет у Тамары шарф, набрасывает на голову и быстро идет к двери.

— Ты с ума сошла, неужели туда пойдешь?

Не отвечая, Лиза выходит…

— Лиза!..

Ноги Зои в туфельках на тончайшей шпильке следуют за ногами Мити.

— Ну, потанцуем… слышишь…

Но Митя плюхается на диван и хмуро, исподлобья смотрит на Зою.

— Что ты так странно смотришь на меня? — весело говорит Зоя. — Ну, пойдем… правда, я хочу танцевать!

Митя берет ее за руку, усаживает рядом с собой.

— Пользуйся случаем, выпил, буду говорить правду…

— Ну, Митя, ну пойдем…

— …Вот ты гуляешь со мной — роман… Роман? Скажи, роман?

— Ну, роман… ну, пойдем…

— Роман… А ты меня действительно любишь?

— Ну, люблю… ну, пойдем…

Схватив Зою за плечи, Митя рывком приближает ее к себе. Лицо к лицу.

— Я серьезно спрашиваю.

Зоя притихла. Она нежно смотрит в Митины глаза и отвечает почти беззвучно:

— Ты знаешь сам…

Тогда Митя, все так же держа Зою, говорит ей прямо в лицо:

— А я, если честно, нет. Просто подумал: что-то девчонки много из себя строят. Дай, думаю, закручу с одной…

На мгновение в Зоиных глазах мелькнула боль и тотчас погасла. Зоя по-прежнему улыбается.

— До чего ты глупый… Что же тебя остановило?

— А черт его знает… наверно, то, что я человек, понимаешь?.. Теперь один черт подбивает на другую… только дудки, Михаил Петрович!.. Никогда не обижу и никому ее в обиду не дам…

Девушка все еще улыбается, но вдруг улыбка превращается в горькую гримасу. Зоя отворачивается.

— Внимание! Внимание! — Валетов хлопает в ладоши.

Все столпились в дверях, заглядывают в комнату, где установлена машина. Там вот-вот произойдет великое событие: пуск «Футурума».

Он теперь внешне более аккуратно оформлен: металлический шкаф закрыт, сложное сочетание ламп и наружных приборов отдаленно напоминает человеческое лицо. Можно разглядеть нечто вроде двух глаз, неравных по величине, ноздрей, косого рта и даже ушей.

Зрители приготовились к чуду. Алеша заглядывает через головы стоящих перед ним людей.

Неожиданно прекратилась музыка, которая слышалась из радиоприемника, и голос диктора произносит: «Говорит Москва, говорит Москва…»

Валетов выдергивает вилку из штепсельной розетки:

— До чего это радио надоело… — и продолжает: — Друзья мои, наступает торжественный час… Сегодня мы пускаем только первую очередь «Футурума». Но «Футурум» уже может отвечать на любые вопросы, принимать решения, фантазировать. Я предлагаю начать с вопросов. Может быть, начнем с вопроса — что такое любовь? У нас тут была маленькая дискуссия… Вопрос для тебя, Уточкин, — обращается он к Алеше через головы столпившихся людей, — ты, кажется, интересовался проблемой любви…

Смущенный Алеша вспыхивает.

Валетов открывает нечто вроде шкафчика, расположенного в левом «ухе» «Футурума». Наружу выскакивает подобие клавиатуры большой пишущей машинки. Из «Футурума» раздается зловещий металлический голос: «Я вас слушаю, приказывайте. Но помните, скоро я буду приказывать, вы исполнять».

Присутствующие переглядываются.

— Гляди, уже характер проявляется!

— Какой странный голос…

— Мне страшно…

Валетов садится за клавиатуру. Его окружают со всех сторон.

— А как вы будете печатать? Какими-нибудь знаками?

— Это обыкновенная пишущая машинка. «Футурум» сам переведет текст в алгоритмы. Итак, что такое любовь?

Стучит по клавишам… Через мгновение раздается шипение, щелчки, потрескивание. По «Футуруму» то в одном, то в другом месте пробегают разноцветные сигнальные молнии. Загорается и тухнет один «глаз», кажется, что машина подмигивает присутствующим. Потом по всему «Футуруму» пробегает волна световых сигналов, раздается удар. Железный голос объявляет:

— Готово!

Выползает бумажная лента. Валетов отрывает ее и, не рассматривая, отдает Алеше. Тот берет ленту, читает.

— Здесь только одно слово…

— Какое? Что там написано? Какое слово?

— «Ложь».

— Но это же абсолютно точно. Валетов, ты создал гения!.. Можно задавать еще вопросы?

— Конечно.

— Что такое мораль?

Валетов печатает. Происходит та же процедура со светом и звуками. Голос — «готово», и в чьих-то нетерпеливых руках — лента. Удивленный возглас:

— В чем дело?.. Машина испортилась…

— А какой ответ?.. Что там такое?

— Опять «ложь».

— Нет, почему же испортилась?.. Это совершенно точный ответ.

— Можно задать сразу несколько вопросов?

— Пожалуйста…

— Что такое семейная жизнь? — заикаясь, говорит высокий юноша в очках.

— Что такое будущее?

Валетов печатает. Машина заработала, выпустила ленту.

— Ну, товарищи, она просто ничего другого не умеет отвечать. Это же смешно. Тут опять написано: «Ложь, ложь, ложь». Валетов, твоя машина, наверное, не знает ничего, кроме этого слова.

Валетов стоит на фоне подмигивающего красным глазом «Футурума».

— Она просто знает жизнь!

…Митя, пошатываясь, подходит к Алеше.

— Ну, признайся теперь, что все наврал мне… про это самое… сам знаешь… — Митя зло выкручивает Алешину руку. — Скажи — наврал, и я отпущу…

Митя заглядывает в глаза Алеше.

Упрямый огонек в этих глазах. Плотно сжаты Алешины губы.

— Скажи — наврал, — зло требует Митя, — скажи — нет никакой любви… скажи — все обман… скажи…

Но, заглянув в широко открытые Алешины глаза, Митя вздрогнул, отпустил его руку.

— Прости… — говорит он совсем тихо, — прости меня… хочешь, на колени стану?..

— Ничего, — говорит Алеша, — ерунда.

А в т о р. За то, что случилось в этот день, Алеша дал бы отрубить себе руку… Сегодня они с Митей окончательно стали друзьями…

…На балконе сидят Митя с Алешей.

С балкона далеко внизу видна Волга и освещенная набережная.

— Ну, что же ты… — говорит Митя, — давай за дружбу. За настоящую дружбу!.. Знаешь, что это такое?

Алеша кивает головой.

Друзья чокаются. Затем Митя швыряет пустую бутылку за перила балкона и заглядывает вниз. Бутылка летит долго, наконец раздается звон стекла.

— Чем-то ты меня взял, Алешка, — говорит Митя на ухо Алеше, — сам не пойму… теперь мы с тобой вот так… учти… А эти — толкусь, толкусь среди них… и вдруг опомнюсь… что я тут потерял?.. Я рабочий человек… другой раз думаю — разогнать, что ли, всю эту контору?.. Так-то, брат Алеша… У тебя отец есть?

Алеша отрицательно мотнул головой.

— А мой, наверно, живет где-нибудь… Только хорошие люди умирают, а плохие живут…

— Что ты… об отце… — засыпая, бормочет Алеша.

…И вот он уже крепко спит, прижимаясь лбом к балконной решетке.

Долго смотрит на него Митя. Усмехнувшись, подбрасывает пальцем Алешин хохолок.

— Заморился малый…

Куртка на Алеше расстегнулась. Виден прикрепленный слева к рубашке старый комсомольский значок — «КИМ».

Митя забирает из сонной Алешиной руки недопитую рюмку и опрокидывает себе в рот.

На балкон выходит Зоя.

— Митя…

— Иди, — резко говорит Митя, — надоела… все надоело, понимаешь?.. Вот выброшусь с балкона, тогда будешь знать…

— Ну, Митя, — говорит Зоя, — пойдем, пора домой…

— А я говорю — выброшусь…

Он вскакивает и быстро перебрасывает тело через перила балкона. Зоя испуганно вскрикивает.

От ее крика просыпается Алеша.

— Митя! Митя!

Люди выбегают из комнаты на балкон, выглядывают из окон.

Под балконом, на одной руке, висит Митя.

Внизу — темная пропасть, глубиной в семь этажей. При свете фонаря угрюмо поблескивает асфальт.

— Дурак… — сквозь зубы цедит Валетов, — сейчас же поднимайся…

— Вот разожму руку, — отвечает снизу Митя и смеется, — неприятности у вас пойдут…

— Митенька, родной, умоляю тебя… — шепчет Зоя, перегнувшись через перила.

— Митя… что вы делаете… — говорит Алеша, — зачем?..

— А ну, брось ваньку валять, сейчас же поднимайся…

— Митька, не сходи с ума…

Одна из девиц, визжа от страха, запирается в ванной, другая с холодным интересом наблюдает за происходящим.

А в т о р. И в эту страшную минуту раздался стук.

Все смотрят на дверь… Замерли… Стук повторяется.

Тишина… Наконец Валетов спрашивает:

— Кто?

Из-за двери слышится Лизин голос:

— Откройте…

Напряжение спадает — ничего опасного.

Валетов открывает дверь. На пороге Лиза.

— Максимова?!! — проносится шепот.

— Елизавета Васильевна!.. — говорит Валетов. — Вы…

Не здороваясь, Лиза входит в комнату и обводит ее взглядом.

— Зоя, — говорит она, увидев подругу на балконе, — я за тобой! Сейчас же иди домой!.. Где тут у вас Дмитрий Иванов? Я должна с ним поговорить…

Валетов ухмыляется.

— Пожалуйста…

Выйдя на балкон, показывает вниз.

— Вот он, Дмитрий Иванов — общайтесь. Может быть, вы знаете заклинание? Этот самоубийца никого не слушает…

Лиза наклоняется через перила.

Внизу — глубокая пропасть и над нею висящий на одной руке Митя.

— Что вы там делаете?.. — шепотом, боясь вспугнуть его, спрашивает Лиза.

Митя поднимает лицо кверху. Видит звездное небо и испуганное лицо Лизы.

— Вы?

Они смотрят друг на друга.

— Поднимитесь, пожалуйста… я хочу с вами поговорить, — произносит Лиза.

И внезапно Митя, послушно сказав «сейчас», начинает подниматься.

Зоя поражена тем, что Митя так легко подчинился.

Митины плечи поднялись уже до уровня пола балкона, правой рукой он подтягивается все выше, и вдруг рука соскальзывает с железных перил.

Крик.

Митя срывается, но успевает ухватиться за край балконного пола.

Теперь его удерживают только пальцы левой руки — судорожно скрюченные, побелевшие от напряжения.

Лиза схватилась за горло и так застыла.

— Надо звонить в пожарную… у них лестницы… — слышен чей-то шепот.

— Поздно… — шепотом отвечает кто-то другой.

На балконном полу, рядом с пальцами левой руки, появляются пальцы правой и тоже хватаются за край балкона.

Все напряженно следят за этой борьбой.

Через мгновение правая рука отрывается и, быстро поднявшись, хватается за решетку.

Снова повисла напряженная тишина… Затем левая рука проделывает то же, и, наконец, над полом балкона медленно поднимается взлохмаченная голова Мити.

Судорога предельного напряжения свела мышцы Митиного лица, покрытого крупными каплями пота. Он встречается глазами с испуганным взглядом Лизы и пытается улыбнуться.

Наконец, подтянувшись, перелезает через перила балкона.

Один только быстрый, за всем следящий взгляд Валетова замечает, как страдальчески исказилось лицо Зои, которая неотрывно смотрит на Митю и Лизу. Но вот Зоя беспомощно оглянулась — как будто ища помощи — и незаметно ушла в комнату.

— Пить… — просит Митя.

Ему услужливо наливают коньяк, но у Мити даже вид его вызывает отвращение.

Он проходит на кухню, открывает кран и жадно подставляет рот под бьющую струю воды. Долго пьет, потом опускает под струю голову, снова пьет, набирает воду в ладони, ополаскивает лицо и снова пьет.

— Сейчас же иди домой, Зоя, слышишь, — говорит Лиза подруге, и та как-то безвольно выходит.

— А вы что тут делаете?..

Лиза замечает Алешу, который стоит, прислонившись к стене. Его волосы спутаны, рубашка на груди расстегнута. Он смотрит на Лизу и растроганно улыбается.

— Хорош… нечего сказать…

А в т о р. Как хорошо любить, когда об этом никто не подозревает… Как хорошо, что есть на свете — самая прекрасная, самая гордая, самая, самая…

Перед суровой Лизой, которая делает ему выговор, стоит Алеша и почему-то улыбается, улыбается, улыбается.

— Ну, чему вы улыбаетесь? Безобразие… отправляйтесь домой…

Из кухни выходит Митя — трезвый, гладко причесанный, спокойный.

— На минутку…

Валетов задерживает Митю в коридоре.

— Смотри теперь не упусти… сама в руки идет… — Он шепчет что-то еще Мите на ухо.

Митя слушает, но не слышит того, что говорит Валетов.

— Что? Да, да… — невпопад отвечает он.

Замолчав, Валетов с удивлением смотрит на Митю.

— Да, да, — уже уверенно отвечает Митя на его взгляд, — все будет в порядке… — Он подходит к Лизе: — Может быть, мы выйдем отсюда?

— До свиданья, Елизавета Васильевна, — произносит Валетов, — вы не можете себе представить, как я был рад видеть вас в «Двадцать первом веке»… Высокая честь…

Не ответив ему, Лиза проходит мимо.

Валетов смотрит ей вслед.

Но, только закрывшись, дверь резко распахивается.

Лиза вернулась.

— И вот что, Валетов, — говорит она, — можете хоть на голове стоять, но заводских не трогайте — не советую…

— Война? — иронически спрашивает Валетов.

— Война, — совершенно серьезно отвечает Лиза, — именно война, я-то ведь понимаю — кто вы такой… — И, хлопнув дверью, уходит.

— Проиграли… — обнимает Валетова за плечи Карасев, — как пить дать проиграли…

— Эх ты, мыслитель… — отвечает Валетов, — никуда она не денется… у нас великие союзники — природа, физиология… и Митька…

— А шум будет… — говорит Шурик…

Стоя невдалеке, Алеша слышит этот разговор.

А в т о р. Алеша думал, какой он глупый — почему Лиза сразу разгадала Валетова, а он в общем ничего не понял. Что же делать? Бежать предупредить Лизу, Митю… тут целый заговор… Бежать… бежать за ними…

Алеша оглядывается по сторонам, заглядывает через перила балкона. Там далеко внизу, в свете фонаря, видно, как из двери дома появляются две маленькие фигурки — Митя и Лиза. Они пересекают улицу.

Алеша быстро выходит на лестницу и пускается вдогонку за ушедшими.

Лиза и Митя идут по ночным улицам, выходят на набережную, сворачивают на бульвар.

А в т о р. Неожиданно для себя Лиза не стала ни ругать Митю за то, что он сбивает с пути Зою, не угрожать ему, как собиралась. Они просто говорили о самых обыкновенных вещах, но каждое слово, сказанное Митей, и звук ее собственного голоса, и то, что они идут рядом, и то, что вокруг ночь, и то, как блестит вода реки и какая-то музыка слышна издалека, — все непонятно тревожило и волновало ее. И вдруг Лизе показалось, что парень, идущий рядом, глубоко несчастен, что он только старается изо всех сил казаться сильным и независимым.

Митя берет Лизу под руку, желая помочь ей подняться на ступеньки мостика.

Лиза испуганно вырывает руку.

— Вот как вы меня боитесь… — ухмыляется Митя.

— Нисколько.

Тогда Митя уверенно берет ее под руку и помогает подняться на мостик. Наверху оставляет ее, спускается с противоположной стороны, протягивает Лизе руки. Она прыгает и попадает в его объятия.

Алеша на бегу остановился возле дерева. Он увидел Лизу с Митей.

Как только Лиза спрыгнула, Митя сразу же отпускает ее и нервно закуривает папиросу. Они идут дальше.

А в т о р. Алеша не понимал, что с ним происходит. Будто какая-то злая, сильная рука схватила его сердце и сжала. Было трудно дышать…

Лиза и Митя сидят на белой скамейке бульвара. Над ними, сквозь листву, светится круглый матовый шар фонаря.

А в т о р. Митя рассказал ей всю свою жизнь в эту ночь. Лиза узнала, что Митя, как и она, рос сиротой. Во время войны отец бросил их с матерью… Она умерла от голода в оккупации.

М и т я. …чувствую — она стала холодеть, а я не понимаю, все прижимаюсь и прижимаюсь к ней… Ну, а дальше — как положено, бегал из детдома, воровал, бродяжничал… И все думал — может быть, я его когда-нибудь встречу. Посмотрю в глаза и убью. Камень здесь у меня вместо души. Ненавижу!.. Убил бы, наверно, полегчало бы…

Бледный, растерянный стоит невдалеке Алеша.

А в т о р. Алеше было мучительно стыдно, он не имел права оставаться и слушать, но с ним случилось что-то странное — вдруг совсем не стало сил, он буквально не мог сделать ни шага…

Митя бросает папиросу, затаптывает ее.

Отвернувшись от Лизы, глядя в сторону, говорит:

— Ты прости меня, Лиза, за тот случай… в кузнечном… Озоровал я… а вот теперь не знаю, как быть… слова испорчены… не повторишь, а я на самом деле… понимаешь, на самом деле… Просто сам не могу понять, что со мной делается… вот ты сказала подняться — я поднялся, а сказала бы прыгнуть вниз — не задумался бы…

Алеша стоит, закрыв глаза, зажав руками уши.

Митя говорит тихо, в голосе у него недоумение. Он поворачивается к Лизе, берет ее за руку, и она не отнимает руки.

— Ты тоже думала обо мне, скажи — да? да?

— Да…

Алеша открывает глаза и видит… как их силуэты сливаются в объятии.

Не оглядываясь, Алеша убегает.

Силуэты Лизы и Мити. Объятие все еще длится. Шепот.

— А ты не боишься меня?

— Я ничего не боюсь.

— Знаешь, что обо мне говорят?..

— Я ничего не боюсь.

— Ведь я тебя обманывал. Меня один человек подбивал.

— Я ничего не боюсь.

Митя целует Лизину руку.

Как человек, случайно оставшийся живым в мертвом, разрушенном городе, бредет Алеша по ночным улицам. Он проходит по обрыву над Волгой, по самому краю обрыва и только случайно не срывается вниз, даже не заметив этого.

Вот Алеша у реки — он попадает в густой туман. И чем дальше идет, тем гуще белый, надвигающийся волнами туман. Кажется, ничего больше нет на свете, кроме этого тумана вокруг Алеши, кроме отчаяния в его душе.

Вот он входит домой к себе на кухню. На сундуке заботливо разложена постель и отогнут край одеяла, аккуратно подшитого белым пододеяльником.

Присев к кухонному столику, Алеша достает тетрадку и карандаш, вырывает листок бумаги и пишет:

Передернув плечами, подышав на руки и потерев их друг о друга, как это делают при морозе, Алеша складывает вчетверо листочек и надписывает адрес. Отстегивает от рубашки комсомольский значок и кладет его на записку.

Приоткрывает дверь в комнату: видит спокойное, даже чуть улыбающееся во сне лицо матери, видит ребят, раскинувшихся на кроватях и раскладушках.

Но ничто уже не может тронуть Алешино сердце. Он хмурится, закрывает дверь, сняв с гвоздя, бросает поверх одеяла полушубок и, как был, не раздеваясь, в костюме, в ботинках, дрожа, забирается в постель.

Натягивает одеяло, закрывается с головой и сворачивается клубочком. Несколько мгновений длится тишина, подчеркиваемая тиканьем будильника. Затем раздается отчетливый, громкий голос:

— Говорит Москва… говорит Москва…

Алеша пошевелился, но все еще продолжает лежать.

— Говорит Москва… говорит Москва…

Выглянув осторожно из-под одеяла, Алеша видит напряженно склонившиеся над радиоприемником и как бы вырванные из темноты светом его глазка лица молодогвардейцев.

Круто сдвинул брови Олег Кошевой. Уля Громова слушает, широко распахнув ресницы. Туркенич и Ваня Земнухов склонились над тетрадками и приготовились записывать Москву. Никто из них не видит, что сквозь мутное стекло кухонного окна заглядывает гестаповец в черной фуражке.

Алеша вскрикивает, чтобы предупредить ребят, но в тот же миг распахивается дверь и гитлеровцы врываются в кухню.

Вместе со всеми молодогвардейцами Алеша оттеснен в угол… гестаповцы ломают, скручивают им за спиной руки.

А радиоприемник снова повторяет:

— Говорит Москва…

Высокий немец, с низко опущенным тугим животом, с нависшими над воротником толстыми складками шеи — злобно вырывает из розетки вилку.

— Надоело… — произносит он, ломая слово немецким акцентом, и приказывает: — Увести!

Трагически зазвучала музыка.

Удар гонга. Ослепительный сноп света.

— Следующий! Тюленин Сергей!

В луче прожектора окровавленный, истерзанный Сережка Тюленин. И страшное лицо палача, светящееся из темноты.

— Будешь говорить?

Молчание. Удар.

— Будешь… будешь… будешь…

Гонг. «В луче прожектора проходят лица Олега Кошевого, искалеченного, поседевшего, Ули Громовой, Вани Земнухова… Смеющаяся прямо в глаза палачам Любка-артистка…

— Следующий — Уточкин Алексей.

Гонг. Прямо в лицо Алеше направлен слепящий свет прожектора.

Громадная рука с твердыми, железными ногтями на пальцах хватает Алешу за горло.

Раздается шипящий голос:

— Если не выдашь своих… убью…

Рука отталкивает Алешу, и хлыст ударяет его по лицу крест-накрест. На щеках выступают багровые полосы.

Палач склоняется над Алешей.

— Что у вас там за бригада?.. Говори! Кто бригадир?

— Никогда! — вскрикивает Алеша.

Гонг. Алешу швыряют на окровавленный топчан. Два гестаповца держат его. Другие два бьют линьками из скрученного провода.

Офицер с толстой сигарой, зажатой между пальцами, наблюдает за пыткой.

Он наклоняется над Алешей:

— Что за значок у вас на груди? Кто вам его дал?? Что такое «Венера»?..

— Никогда… — хрипит Алеша, — не выдам… никогда…

Еще более сильный удар гонга.

Алеша, со скрученными назад руками, вздернут на дыбу.

— Отрекись! — слышится голос. — Отрекись! Скажи, кто ваша бригадирша! Дурак, она же предала тебя! Она путается с Митькой, а ты ее защищаешь! Выдай ее!..

— Ни за что!.. Никогда!

Удар гонга еще громче, еще выше.

Алеша подвешен вверх ногами под железной перекладиной.

— Признай — нет любви, нет идеалов, нет морали, нет будущего… все ложь, ложь, ложь!..

— Неправда! — кричит Алеша. — Неправда! Все есть!

И самый высокий, самый трагический музыкальный удар.

Молодогвардейцы, и Алеша среди них, стоят полураздетые, искалеченные, поддерживая друг друга на краю шурфа. Свистит сумасшедший ветер.

Рядом с Алешей — Олег Кошевой. Из-под темных, золотящихся ресниц ярко смотрят его глаза.

— Старик!.. — слышится голос Сергея Сергеевича. — Я здесь с тобой…

Со скрученными за спиной руками, истерзанного подводят гестаповцы к краю шурфа Сергея Сергеевича. Его ставят рядом с Алешей, и он говорит:

— Тсс… Я знал, старик, что ты настоящий человек… и все еще будет в жизни…

Гестаповцы сталкивают Сергея Сергеевича в шурф.

Одного за другим сбрасывают они в шурф молодогвардейцев.

И вот Алеша летит в черную бездну, крича:

— Будет! Будет! Будет!

— …Да что с ним? — спрашивает Сергей Сергеевич у Алешиной матери. — Проснись, Алеша.

А Алеша, разметавшись на своем сундучке, бормочет:

— Будет, будет… все будет…

— Алешенька… — мать тормошит спящего Алешу, — проснись, родной, тут пришли…

— А? Кто? За мной?

Алеша вскочил, испуганный. Перед ним Сергей Сергеевич.

— Это вы?..

— Я, старик. Шел мимо, дай, думаю, зайду проведаю — как ты тут живешь…

— Ой, это правда вы! — обрадованно говорит Алеша.

— Да ты не вставай. Я сейчас все равно уйду.

— Что вы! Я мигом!

Схватив полотенце, Алеша убегает, но в дверях останавливается.

— А откуда вы узнали, где мы живем?

Сергей Сергеевич усмехается.

— Как же. Красноармейская тридцать три. Не помнишь? Ты, правда, тогда немножко того… — шепотом, по секрету от матери заканчивает Сергей Сергеевич.

Алеша рассмеялся и выбежал из комнаты.

Мать, как бы извиняясь за него, улыбается:

— Дитенок еще совсем.

Она идет вслед за Алешей. Сергей Сергеевич замечает адресованную ему записку, читает, хмурится.

— …«Прощайте. Никому не верю. Алешка».

— Чайку выпей, Алешенька… — слышится голос матери.

— Потом, — кричит из ванной Алеша, — потом!

Сергей Сергеевич складывает записку и кладет на место, под значок.

Вытирая лицо полотенцем, возвращается Алеша.

Но, вместо того чтобы одеваться, он неожиданно, как бы забыв о присутствии Сергея Сергеевича, останавливается у окна.

Делая вид, что не замечает Алешиного состояния, Сергей Сергеевич перелистывает книгу.

Длится пауза. Алеша молчит. Он стоит, прижавшись лбом к стеклу, с полотенцем в руке.

За окном слетаются голуби. Они усаживаются на карниз и сразу же поднимают возню: дерутся, сталкивают друг друга и вдруг взлетают все вместе, оглушительно хлопая крыльями.

Алеша поворачивается к Сергею Сергеевичу:

— Простите, Сергей Сергеевич, вы торопитесь…

— Да нет… Я, собственно, утром совершенно свободен. А у тебя какие воскресные планы?

Алеша неопределенно пожал плечами.

— Пойдем-ка, старик, «прошвырнемся», как у вас говорят. Ты как? Ну, пошли, пошли.

И, пока Сергей Сергеевич надевает кепку, Алеша, стараясь сделать это незаметно, забирает со стола записку и, скомкав, прячет ее в карман вместе с комсомольским значком.

Алеша и Сергей Сергеевич сидят в ожидании пароходика на пристани, за столиком кафе.

Утренняя воскресная набережная еще немноголюдна.

На пристани накапливаются едущие за город — кто на рыбалку, кто компанией — погулять; появляются стайки школьников, студенты. То зазвучит аккордеон, то гитара, то хором запоют девушки.

Перед Сергеем Сергеевичем останавливается сонная еще официантка — кафе только что открыли.

— По бокалу портвейна и мороженого.

— По сто? По двести?

— Мне сто, товарищу пятьсот.

Удивленно пожав плечом — мол, хотите чудить — дело ваше — официантка отмечает карандашиком заказ.

Алеша ушел в свои мысли, нахмурил брови, кусает ноготь.

— Между прочим, я давно собираюсь спросить, — говорит Сергей Сергеевич, — как там тебе в бригаде?

— Все хорошо.

Однако Сергей Сергеевич уловил в Алешиной интонации нечто, заставившее его переспросить:

— Ну, а все-таки?

— Нет, правда все хорошо.

— Ясно… — с огорчением произносит Сергей Сергеевич, понимая, что Алеша чего-то недоговаривает.

Буксир неторопливо ведет по Волге бесконечно длинный плот.

Подавая густой голос, идет теплоход.

Официантка ставит перед Сергеем Сергеевичем вазочку с мороженым, а перед Алешей появляется большая стеклянная ваза, на которой громоздится множество разноцветных шариков и рядом тоже бокал вина.

— Все мне?

— Ешь. В твоем возрасте я бы ведро мороженого уничтожил, были бы деньги. Ну, старик, выпьем, что ли…

Они чокаются.

— А что, Алеша, у вашей бригады будет какая-нибудь присяга?

— Не знаю.

— Я бы на вашем месте обязательно сочинил.

За соседним столиком компания зеленой молодежи открывает бутылку шампанского.

Выстрел пробки. Смех.

Алеша ест мороженое.

Пристально, напряженно всматривается в него Сергей Сергеевич.

Алеша замечает это. Он чувствует себя неловко под неотрывным, пристальным взглядом.

— Что с вами, Сергей Сергеевич?

Пауза.

— Видишь ли, Алеша, у меня был бы такой мальчик, как ты… если б не война…

— Простите, я не хотел…

— Граждане, на посадку! — объявляет матрос.

Сергей Сергеевич расплачивается.

Алеша незаметно достал из кармана комсомольский значок, подержал его на ладони, затем так же незаметно прикрепил к груди.

Гудок парохода.

Цех завода.

Бригада работает молча — чувствуется общее напряжение. На Лизу никто не смотрит, и она не поднимает головы. Сложную смесь чувств — радость и вину, счастье и стыд за это счастье перед девушками — можно прочесть в ее полуопущенном взгляде.

Рядом за соседним станком — Зоя, — замкнутая, молчаливая.

Несмотря на крайнюю напряженность атмосферы, работа идет, как всегда, быстро, споро.

Тамара демонстративно, как бы в укор Лизе, обучает Алешу обращению со станком.

— Не спеши, не спеши… Так… хорошо… говорю же, пойдет у тебя.

Вероятно, Тамара права, и работа у Алеши пойдет, но пока вид у него растерянный и несчастный — галстук съехал набок, волосы прилипли к вспотевшему лбу. И, несмотря ни на что, он по временам успевает бросить взгляд в сторону Лизы.

Звонок. Конец смены. Как он не похож на прежние, шумные, смешливые уходы бригады с работы! Все молча приводят в порядок свои рабочие места и так же молча идут к выходу из цеха.

Алеша, отстав от всех, проходит по коридору.

А в т о р. Как я был глуп, — думал Алеша, — как мог думать, что любовь — это счастье. Разве может быть в жизни худшая беда, большее несчастье?

— Алеша! Алешка!

Митя машет рукой, догоняет Алешу. Митя в спецовке, весь испачкан, волосы перехвачены узким ремешком, лицо еще горит жаром удачной работы, глаза счастливо сияют.

— Алексей! Друже! Пошли в душ!

Алеша хочет отказаться, но Митя подхватывает, обнимает его и быстро ведет к дверям душевой.

Хлещет горячая вода из душа.

В облаках пара, под струями воды, счастливо хохочет Митя. Волосы закрыли его лицо, он прыгает, как дикарь, выкрикивает на разные лады бессмысленные звукосочетания.

Рядом с ним, под соседним душем, — Алеша. Он покорно подставил плечи под этот дождь. Его худенькая фигурка так резко контрастирует с большим мужественным телом Мити! Мускулы переливаются, играют на руках Мити, на его груди, на спине. Тело блестит от воды и словно бы отражает его радость, веселье, счастье.

— Алеша! — кричит Митя, хлопая изо всех сил по Алешиной спине, — Алешка! Черт полосатый! До чего же это хорошая штука жизнь, Алешка!

Митя барабанит по Алешиной спине, потом подставляет руку под кран и пускает в Алешу яростную струю воды, берет Алешу за плечи, поворачивает к себе.

— Алешка… дружище, ведь это тебе я обязан… это ты, чертенок, открыл мне глаза…

Потоки воды льются на них из душей. Пар поднимается, то закрывая, то открывая их лица.

— …Я был слепым дураком… теперь-то я знаю, какое это счастье настоящая любовь… и что только делается с человеком, Алеша!.. Ты правду сказал — все вокруг начинаешь любить, понимать, ценить… даже пустяк какой-нибудь…

Алеша вдруг вырывается из Митиных рук.

— Оставь меня, пожалуйста, в покое…

Улыбка еще не успела сойти с Митиного лица. Он с удивлением смотрит на приятеля:

— Ты что?..

— Просто у меня плохое настроение… имею я право, в конце концов, не разделять твое телячье состояние?

— Алеша, опомнись… что с тобой?

А в т о р. Алешу понесло. Он будто слышал со стороны то, что говорил, ужасался своей несправедливости, но остановиться не мог…

— «Дружба»… «Дружба», — кричит Алеша, — какая это к черту дружба? Плюю я на такую дружбу… слышишь, плюю… плюю… плюю…

Алеша весь дрожит от возбуждения.

С лица Мити сошла улыбка. Он с тревогой смотрит на Алешу, стараясь понять и не понимая, что с ним происходит.

Вдруг Алеша изо всей силы тычет Митю кулаком в лицо. Тот только притрагивается пальцами к щеке, по которой ударил Алеша, и с беспокойством смотрит на него.

А вода все льется и льется потоками на стоящих друг против друга юношей.

А в т о р. И все-таки они пошли с завода вместе.

Заложив руки в карманы брюк, не разговаривая и не глядя друг на друга, идут по пустынным улицам Алеша и Митя.

Дойдя до угла, они останавливаются и неловко стоят на месте.

— Ну, покуда… — мрачно произносит Митя.

Алеша молча поворачивается.

— Э… — окликает его Митя, — забирай. Прочел…

Он достает из кармана пиджака книжку и отдает Алеше. Друзья расходятся.

А в т о р. Шли дни. Лиза была счастлива. Но даже в самые светлые мгновения в подсознании ее жила тревога. Она теперь лгала каждую минуту своим молчанием. Но она молчала не из трусости, она молчала потому, что боялась разрушить бригаду. Иногда она забывала обо всем, и такая радость ее охватывала. Она думала — неужели оно может быть грехом, ее счастье? Ведь, в конце концов, все, о чем они мечтали, что делали, — все это во имя счастья…

По мере того как говорит автор, перед нами возникает то рассветная улица, по которой идут, взявшись за руки, Лиза и Митя, то кабина «Колеса обозрений», в которой они сидят, а за ними поднимается и опускается парк и гуляющие в нем люди, и отражающая городские огни Волга, то мы видим их в полутьме кинотеатра.

Вот Митя с Лизой проносятся по городу на мотоцикле.

Валетовская компания, увидев их, машет руками.

— Смотрите, какой она хорошенькой стала! — говорит Карасев. — Ну, Михаил Петрович, преклоняюсь. Вы выиграли.

Валетов хмуро смотрит вслед Мите и Лизе.

— Боюсь, что я не выиграл, а проиграл, — говорит он, — и довольно крупно…

Митя лихо ведет машину, обгоняя «Волги», троллейбусы, грузовики.

Лиза сидит в коляске, откинувшись на спинку сиденья. Проносятся последние городские кварталы.

Мотоцикл, выехав за город, развивает бешеную скорость.

Лиза закрывает глаза.

Вдруг Митя резко тормозит, и, когда мотоцикл замедляет ход, он наклоняется к Лизе и целует ее.

Мотоцикл неторопливо съезжает в кювет и опрокидывается. Лиза и Митя вывалились. Они барахтаются, хохочут.

Митя обнял Лизу, прижал к себе.

— Послушай, что это значит, объясни… когда я понял, что люблю тебя, я думал так будет всегда…

— А теперь прошло?

— А теперь я с каждым днем люблю тебя в сто раз сильнее… а ты?

— А я счастлива… — закрыв глаза, говорит Лиза и снова открывает глаза, и мы видим, что она действительно бесконечно счастлива.

Гудок приближающегося автомобиля. Лиза и Митя пригибаются к откосу кювета, озорно блестят их глаза. Наверху с грохотом проносится машина, заполнив кювет облаком пыли.

Митя привлекает девушку к себе, целует и вдруг, отпустив, спрашивает:

— Что с тобой? Что такое?

На глазах у Лизы слезы. Она отворачивается.

— Ну, что случилось, Лиза?..

— Ничего.

— Ну, я прошу тебя.

Лиза плачет все сильней и сильней. Не зная, как быть, что делать, Митя берет ее за плечи и поворачивает к себе лицом. Лиза не сопротивляется, она плачет теперь, уткнувшись в Митино плечо.

А Митя растерян — не знает, чем помочь, и только спрашивает:

— Ну, что ты? что ты?.. Ну, успокойся… Что случилось?..

Наконец, слезы сами иссякают, Лиза всхлипывает реже, реже… и вот — успокоилась.

— Платок.

Митя поспешно достает из кармана платок и отдает ей, довольный, что может быть хоть чем-нибудь полезен.

— Просто не могу девчонкам в глаза смотреть! Нет, Митенька, все погибло!

— Ты с ума сошла! Тогда прав Валетов. И ничего нет. И вы все обыкновенные бабы!

— А главное — нельзя молчать. Я права не имею молчать.

— Ну, скажи. Может быть, правда лучше сказать.

— Ничего не понимаешь… В том-то и дело, что я не могу. Если б они хоть сами спросили…

А в т о р. Но никто из девушек так и не задал Лизе ни одного вопроса.

В комнате девушек темно. Только слабый лунный свет проникает сквозь занавески.

Голова Лизы на подушке. Вверху, на потолке, над нею бродят неясные тени — свет и тени…

Зоя лежит с открытыми глазами. Во взгляде ее застыло страдание.

На третьей кровати спит Нюра, по-детски подложив ладошку под щеку.

Спит Лиза, улыбаясь во сне.

А в т о р. В эту ночь Лиза сладко спала без всяких сновидений. Она совершенно не подозревала о том, что происходило рядом…

Зоя прислушивается, приподнимается на локте, смотрит.

Спит Нюра, спит Лиза.

Зоя встает, выдвигает из-под кровати свой чемоданчик, раскрывает его и начинает лихорадочно укладывать вещи. Как попало засовывает она свои платья… Туфельки на «шпильках» Зоя бросает с особенной досадой — словно они в чем-то виноваты.

Как будто все. Зоя берет зеркальце, оставшееся на столике, но оно выскальзывает из пальцев, падает и разбивается.

Лиза в испуге проснулась, быстро поднимается.

— Что? Что? Что?..

Вскакивает Нюра.

— Кто это? Что случилось?

Включает свет.

Зоя, одетая, стоит возле своей кровати. У ее ног чемодан и разбитое зеркало.

— С ума сошла! — Подбегает к ней босиком Нюра. — Куда собралась?!

Зоя поднимает чемодан.

— Пусти!

— Не пущу! — Нюра вцепилась в чемодан. — Девочки! Лиза!

— Оставь меня!

— Не пущу! Не пущу! — кричит Нюра. — Никуда не пущу! Сумасшедшая!

— Ты не имеешь права, наконец! — в голосе Зои слышатся истерические нотки. — Это моя жизнь! Оставьте меня в покое!

Бросив чемодан, Зоя кидается на кровать и плачет, зарывшись в подушку головой.

Слышны крики в коридоре:

— Где это?

— Что случилось?

В дверь стучат, вбегают девушки из других комнат. В коридоре шум. Бегут с верхних этажей.

Нюра накрывает Зою одеялом.

Как каменная стоит Лиза.

Комната наполнилась девушками и ребятами в пижамах и халатах. Какая-то высокая девица прибежала в длинней ночной сорочке.

— Ребята, ребята… Идите, будьте тактичными…

Нюра вытесняет всех из комнаты и, взглянув на рыдающую Зою, на Лизу, выходит и сама, плотно прикрыв дверь.

Испуганные, притихшие стоят в коридоре девушки бригады Максимовой.

— Что же это, девочки?.. Что у нас делается… — говорит Тамара.

И вдруг прорывается все, что столько времени таилось, о чем не хотели говорить. Перебивая друг друга, шепотом, чтобы не слышно было другим, затараторили девчонки.

— Вот она, Лизкина принципиальность…

— А еще нас «воспитывала»…

— Лично я скажу ей все в глаза…

— К черту! Минуты не останусь в вашей бригаде!

— Тише…

— Постой, что значит «в вашей»?

— А вот то, что я поверила, а мне в душу наплевали…

— Прекрати истерику, — сухо говорит Нюра, — люди кругом…

— Ну и что?.. Пусть слушают!

— И правда, — раздается с лестничной площадки насмешливый голос рыжего парня, — нам тоже интересно, какая она такая, новая мораль…

Стоящий рядом Илюша Горский поворачивает голову в его сторону.

— Я что… — смешавшись, бормочет рыжий, — я так говорю… просто так…

Рядом с ним стоит Клавка — худая, вертлявая девица. Она беспокойно оглядывается. Ее тоже распирает желание высказаться.

— Нет, на самом деле, товарищи, — говорит она, — что же это получается? Целый год весь завод гудит: вот они пример, вот они лучшие, триста процентов… задание для «Венеры»… то да се…

Вокруг молчание. Никто не поддерживает вертлявую девицу, но и не обрывает ее. Не найдя сочувствия, она сама замолкает.

— А ну, пойдемте отсюда, — говорит Нюра, — пошли к Тамаре…

Подруги уходят. Расходятся и остальные.

Кто-то выключил свет. Теперь коридор освещен только маленькой дежурной лампочкой.

— Так вот, девочки, — говорит Нюра, когда они вошли в Тамарину комнату, — все это совсем не так просто…

— Нет, зачем только я экзамены сдавала… заставила меня.

— Дуреха, — обрывает Машу Тамара, — при чем тут твои экзамены?

— А я считаю, Лиза не имела никакого права… — упрямо говорит Маша.

Тамара садится на подоконник.

— Скажите, девочки, — говорит она, — что такое «право», когда речь идет о настоящем чувстве.

— Нет, Томка, по-моему, есть законы, не важно, что они нигде не записаны… Понимаешь — другой раз надо подавить в себе чувство, чтобы остаться человеком…

— А я думаю, бывает так, что нет ни правого, ни виноватого…

— Ах, девочки, а мы-то представляли себе — придет любовь и это будет одна только радость, только счастье…

Зоя утихла. Она лежит с закрытыми глазами, отвернувшись к стенке.

Лиза все еще стоит в противоположном конце комнаты. Вот она делает движение к Зоиной кровати.

По круто сдвинутым бровям, по туго сжатому рту, по страдальческой морщинке на лбу понятно, что Зоя слышит, как подошла подруга.

Постояв, Лиза садится на край кровати. Еще круче сдвигаются брови на лице Зои.

— Зоя… — шепчет Лиза.

Каменное лицо у Зои.

— Зоинька…

Лиза прикасается к Зоиной руке. Рука отдергивается.

Лиза ложится рядом с Зоей, прижимается к ней. Шепчет на ухо…

— Зоинька… всю правду тебе скажу… ты не представляешь, как я мучаюсь. Это оказалось сильнее меня. Я думала, есть выход, ведь мы… ведь если дадим одолеть себя старым чувствам… но теперь вижу — выхода нет. Я должна отказаться от Мити, и я отказываюсь… Не могу так, не могу без вас, без тебя… Я отказываюсь, слышишь?..

А в т о р. Так говорила Лиза, так она искренне думала, но она еще думала: «Я отказываюсь, но разве я смогу жить…»

Лиза шепчет, шепчет, шепчет на ухо Зое. Вначале Зоя лежит с закрытыми глазами, все с тем же каменным лицом. Но вот что-то дрогнуло в нем. Вот прокатилась из-под ресниц слеза. Вот в уголках губ, в сдвиге бровей появилось что-то мягкое, жалостливое.

И вот уже обе девушки, всхлипывая, обнялись и плачут вместе.

— Можешь таскать мои туфли… — сквозь слезы, смеясь, говорит Зоя, — на шпилечках…

— Глупости… — также плача и улыбаясь, отвечает Лиза.

Они обнимаются.

Но вдруг, оттолкнув Лизу, Зоя вскакивает.

— Нет, оставь меня в покое!.. — зло шепчет она. — Ненавижу, ненавижу!..

Блестят глаза Зои, блестят на ее щеках невысохшие слезы.

Схватив чемодан, сверкнув свирепо взглядом в сторону подруги, Зоя выбегает из комнаты, хлопнув дверью.

Лиза бросается за ней.

Вниз по лестнице вместе с Лизой бегут все девочки.

На улице они оглядываются по сторонам — Зои не видно.

Вместо Зои они замечают две унылые фигуры — Митю и Алешу. Они идут, заложив руки в карманы брюк, не разговаривая и не глядя друг на друга.

— Митя! Митенька! — забыв об окружающих, бросается к нему Лиза. — Зойка ушла! Совсем ушла, понимаешь?..

Взволнованные случившимся, девушки окружают Митю и Алешу.

Митя, видимо, хочет задать Лизе какой-то вопрос, но, взглянув на нее, ни о чем не спрашивает.

— С чемоданом ушла… — говорит Маша, — наверно, нужно на вокзал, на пристань…

— Пошли! — Митя быстрым шагом уходит вместе с девушками. Алеша остается на месте.

— Переживает, конечно, — глядя им вслед, говорит вертлявая Клава. — Представляете, что завтра на заводе будет? А им как раз заказ сдавать, представляете? — Заметив Алешин свирепый взгляд, Клава торопливо добавляет: — Нет, я ничего не говорю.

Алеше вдруг пришла в голову какая-то мысль. Он резко поворачивается и быстро уходит.

Звонок.

Шурик выходит в переднюю. Отворяет дверь. На пороге Алеша.

Алеша отодвигает его в сторону и входит.

«Футурум» в глубине комнаты матово поблескивает хромированными деталями. На спинках стульев, на подоконниках сушатся цветные, разрисованные косынки. Одну из них, растянутую на столе, расписывает желто-красными разводами Толя Карасев.

— Тунеядцы за работой… — усмехается Шурик, — помогаем «Двадцать первому веку» зарабатывать хлеб насущный… все законно…

Повсюду видны следы очередной «субботы». В углу на диване сидят два приятеля, видимо, излишне хлебнувшие.

Из соседней комнаты появляется Валетов. Он останавливается перед Алешей.

— Ты что?

— Пустите, — Алеша пытается отстранить Валетова.

— Ты что врываешься? Кто тебя звал, зачем пришел?

— Предупредить, — говорит Алеша, — в открытую.

— И ты войну объявлять?

Алеша хмуро, исподлобья смотрит на него.

— Боже мой! Какой прокурорский взгляд! — иронизирует Валетов. — Подсудимый Валетов, какую цель вы преследовали, сбивая с толку советскую молодежь? Зачем вы отвлекали советского молодого человека от общих собраний и заставляли его задумываться над смыслом жизни? Какая держава платила вам за это окровавленными долларами?.. Вот что… — вдруг меняет Валетов тон, — убирайся-ка вон отсюда!..

Алеша подходит вплотную к Валетову.

— Ну, ну, ну… — Валетов невольно отступает на шаг, — без глупостей!

— Вот что, Валетов, — говорит Алеша, — закрывайте свою лавочку.

— Не пугай.

— Где Зоя?

— Зоя?.. Почему она должна быть здесь? Ищите в своей замечательной бригаде… Там у вас, кажется, интересные дела творятся… в смысле новой морали…

Алеша резко отстраняет Валетова и проходит в соседнюю комнату.

Здесь несколько пар «энтузиастов» слушают музыку, сидя перед радиолой. В углу, в кресле, выпрямившись, сердито сдвинув брови, сидит Зоя.

Алеша подходит к ней.

— Зоя… Зоинька… я за тобой.

Зоя отворачивается, не отвечая.

— Пойдем, прошу тебя…

Зоя не отвечает.

Неожиданно из первой комнаты раздается громкий, металлический голос:

— Говорит «Футурум»! Говорит «Футурум»! С этой минуты я действую сам, по своей воле. Посторонний, подойди ко мне. Прочти свою судьбу…

Не только Алеша, но и все окружающие с недоумением прислушиваются, идут в соседнюю комнату.

По «Футуруму» пробегают световые молнии, загораются и тухнут сигнальные огоньки, кроваво подмигивает правый глаз. Раздается удар, зловещее «готово», выползает бумажная лента.

— Уточкин Алексей, возьми ленту, читай… — произносит железный голос.

Алеша делает шаг к машине, берет ленту, перебирает ее, читает. Не может понять, что в ней написано. «Футурум» перестал работать. Алеша обрывает ленту, читает снова…

Не веря своим глазам, Алеша еще и еще раз перечитывает текст. Он приходит в бешенство, швыряет ленту на пол, топчет каблуком.

— Подлецы! Негодяи!

Схватив тяжелый стул, изо всех сил ударяет по «Футуруму». Раздается звон стекла, треск, визг.

— Держите его!

Валетов бросается к Алеше, но тот разошелся и продолжает разбивать стулом «великую электронную машину». Все сбегаются в комнату. Алеша продолжает громить «Футурум».

Вдруг из машины раздается отчаянный крик.

— Перестань, убьешь!

Передняя часть «Футурума» отваливается, и все видят, что внутри машины сидит Альберт Эйнштейн, рядом с ним недопитая бутылка коньяка и пишущая машинка, из которой торчит бумажная лента.

Позади Эйнштейна раскрытая дверка из уборной, через которую он, видимо, проникал в машину. Эйнштейн, пострадавший от Алешиной агрессии, держится за голову и стонет.

Все застыли, потрясенные этим открытием. Несколько мгновений в комнате стоит тишина.

Замер и Алеша. Наконец, долговязый парень громко, но как бы для себя, изумленно произносит:

— Вот это так мошенство!.. Высший класс!..

И прыскает от смеха. За ним начинают смеяться и другие.

— Вот так автомат! Вот так электроника!

Смех становится все громче и громче.

— Эй, ты, электрон! Вылезай оттуда! Привет от Кио!

— Ну и жульничество! На уровне современной техники.

Смех.

Валетов собирает разбитые детали.

— Вы глупцы, он просто спьяна забрался в машину.

— А кто нам все время отвечал на вопросы?

— Отвечал «Футурум»… Я исправлю его, и он снова заработает.

— Не заработает, — говорит Алеша, — кончилась ваша лавочка. Зоя, пошли…

Взяв Зою за руку, Алеша уходит.

Алеша и Зоя сидят на скамье.

— Вон она… — говорит Алеша, — видишь, правее того дерева… сейчас, к рассвету, она на востоке, а вечером на западе… древние греки даже считали, что это две разные звезды… все-таки черт знает до чего она, собака, красивая…

Зоя молчит, Алеша покосился на нее, продолжает:

— …когда она удаляется — до нее 260 миллионов километров, а когда приближается — только 40 миллионов — рукой подать… вот такой момент и выбирают для полета… А интересно все-таки, эта штука, которую мы делаем, вдруг пролетит все 40 миллионов километров и окажется там… прямо невероятно… Из ракеты выйдет какой-нибудь комсомолец… что же он увидит? Или кого?.. А ты бы полетела?.. Я бы полетел… подумаешь… 40 миллионов…

— Хороший ты человек, Алеша, — не поворачивая к нему головы, тихо говорит Зоя.

— Пойми… — горячо убеждает Алеша, — ведь это все старье, старые чувства, от которых мы должны быть свободны… Больно… конечно, больно… и может быть, не одной тебе… Только другие переживают молча…

— Хороший ты парень, Алеша… — теперь уже глядя в лицо Алеше, повторяет Зоя.

Вестибюль заводского Дворца культуры… Доносится вальс в исполнении духового оркестра.

Проходят рабочие с женами, девушками. Стайками идут молодые работницы.

Рядом с контролершей, проверяющей билеты, два дружинника.

Музыку заглушает голос из репродуктора:

— …прослушайте сообщение. Новая победа нашего завода. Передовая молодежная бригада Елизаветы Максимовой добилась нового успеха. Досрочно выполнен заказ — «Венера». Во Дворце культуры завода состоится торжественное заседание…

Фойе. В ожидании начала молодежь танцует. Не танцуют только девушки из Лизиной бригады.

Празднично одетые, в модных платьях с торчащими юбочками, красиво причесанные, они сбились в кучку и тревожно поглядывают на входную дверь.

— С ума сойти, — говорит Нюра, — в такой день опаздывать!..

— Чепуха… — весело перебивает Зоя, — занят человек, что ж такого…

Нюра подозрительно смотрит на подругу: в ее повышенно-веселом тоне, так не вяжущемся с тревожным моментом, нетрудно угадать истерическую нотку.

— …руководство часто бывает занято, — продолжает Зоя, — мало ли какие у руководящих товарищей дела…

— Именинницам привет! — кричат им танцующие. — Примите поздравление! А где бригадир?

Лиза и Митя сидят на берегу Волги. Далеко внизу белеет плотина гидростанции. Разговор, видимо, идет уже давно.

— …Все предала, все погибло, — говорит в отчаянии Лиза, — сама их сколачивала, держала… сколько было всякого… Хотела, чтобы мы жили совсем по-новому… А Тамара? А Нюрка — та мне в рот смотрела: скажу — свято. Нет, Митенька, конец, конец…

— Неужели ты не понимаешь, что это просто невозможно?..

Митя заглядывает в Лизины глаза. Она старается улыбнуться. Наклоняется к нему.

— Никогда, — шепчет она, — ни одной нашей минутки не забуду… никогда…

— Ты сумасшедшая! — Митя вскакивает. — Настоящая сумасшедшая. Не будет этого, слышишь, не будет…

Он хватает Лизу за плечи, поворачивает к себе, как бы принуждая опомниться.

— Лиза… Лиза…

Но в ее глазах он читает только отрешенность от любви, непреклонность и щемящую жалобную просьбу — помочь ей, помочь…

— Не мучай меня. Не могу я иначе. Все равно — нет мне счастья без них… сам видишь…

Лиза порывисто прижимается горячей щекой к его плечу и замирает. Слышно, как далеко-далеко загудел пароход…

В этот звук вплетается стук часов, вначале тихий, затем все более громкий, тревожный.

Это стучат часы на Митиной руке. Они у самого уха Лизы.

И вдруг этот звук становится оглушительным, панически громким. Лиза вырывается из объятий, отталкивает Митю, вскакивает, смотрит на часы.

— Опоздала! — кричит она в отчаянии, — я опоздала!.. — И бросается бежать.

Митя следом за ней. Лиза бежит неловко: на ногах у нее туфельки на тончайших шпильках. Она останавливается, зло срывает с ног туфли и, держа их в руке, бежит по шоссе дальше босая.

— Лиза! Все равно не успеть, — кричит Митя.

Но Лиза бежит, бежит, бежит…

Как на грех, машины идут только из города.

Шоферы грузовиков и пассажиры автобусов в свете фар и прожекторов видят девушку, изо всех сил бегущую навстречу.

Лиза бежит против ветра, ее волосы растрепались, платье липнет к телу.

Дворец культуры.

Громкий звонок. Оркестр умолкает. Танцы прекращаются.

— Ну, что делать, что делать, девочки?! — тревожно говорит Тамара.

Публика начинает заходить в зрительный зал.

— Девчата, будьте наготове… — кричит, пробегая, парень, — как вызовут — сразу на сцену…

— Все в порядке! — откликается Нюра. — Что делать… что делать…

— Убить ее мало…

Девушки с тревогой смотрят на двери. Алеша стоит рядом с ними.

Босая, с растрепанными ветром волосами, бежит по дороге Лиза.

Митя, бегущий за ней следом, оборачивается. Идет машина.

— Стой! Стой! Стой!..

Митя становится посреди шоссе и поднимает обе руки навстречу слепящему свету мощных фар.

Визжат тормоза.

Огромный, десятитонный грузовик останавливается. Митя вскакивает на подножку. Кричит шоферу что-то, не слышное нам из-за грохота мотора.

Шофер кивает головой, машина тронулась, догоняет Лизу, приостанавливается. Митя помогает девушке подняться, и машина сразу рванула дальше.

Но в тот миг, когда Лиза, хватаясь за дверку, поднималась на высокую подножку, она обронила туфлю.

Почти падая, обессиленная, на сиденье, задыхаясь, Лиза произносит:

— Туфля…

Сидящий рядом с ней Митя смотрит на зажатую в Лизиной руке единственную туфельку. Беспомощно оглядывается он на убегающее назад темное шоссе и открывает дверку.

— Сумасшедший… — кричит шофер и сбавляет скорость.

Митя прыгает на шоссе и бежит в обратном направлении, а машина мчится вперед, разрезая мощными фарами темноту. Шофер еще и еще прибавляет скорость.

Лиза то оглядывается, то в тревоге смотрит вперед на быстро приближающийся город.

Заседание открыто.

Переполненный зал освещен так же ярко, как сцена.

Ведет заседание Сергей Сергеевич.

— Товарищи, на наше торжество прибыли почетные гости, чтобы приветствовать вместе с нами успехи нескольких наших бригад и в первую очередь успех бригады Елизаветы Максимовой…

Зал аплодирует, а севшие в последнем ряду члены бригады с ужасом переглядываются.

Лиза влетает во Дворец, молнией проносится мимо контролера, взбегает по мраморной лестнице…

— …Бригаду Максимовой прошу подняться на сцену… — говорит Сергей Сергеевич и аплодирует.

Зал подхватывает аплодисменты. Все поворачиваются назад. Растерянные девушки, не зная, что делать, продолжают сидеть на своих местах.

Аплодирует президиум.

— Ура бригаде Максимовой! — раздается молодой голос с балкона.

— Ура-а! — подхватывает молодежь в зале.

Сидящий в президиуме ученый Петров, тот, что передавал заводу заказ, аплодируя, встает. Вслед за ним встают все на сцене и в зрительном зале.

…Распахивается рядом со стоящим в проходе Алешей бархатная портьера, и в зал вбегает Лиза. Девчонки вскакивают, увидев ее.

Лиза стоит возле них, растрепанная, с туфлей в руке. И, несмотря на тревогу, несмотря на весь ужас положения, увидев девушек, Лиза улыбнулась.

Девушки переглядываются… Нюра, стоящая ближе всех к Лизе, отнимает у нее туфлю и бросает под стул.

В кадре босые ноги Лизы на ковровой дорожке. Смешок проходит по рядам. Те, кто ближе к проходу, смотрят на Лизины босые ноги. Другие тянутся через соседей, чтобы посмотреть.

Большая часть зала, не видя этого, продолжает аплодировать.

Алеша стоит чуть позади Лизы.

А в т о р. Она стояла как развенчанная королева. И Алеше так было жаль ее, что даже его собственная боль стала немного глуше…

Лиза растерянно поправляет волосы.

Сергей Сергеевич делает в сторону девушек приглашающий жест. Нюра шепчет что-то стоящей рядом Зое, та тотчас же передает это шепотом Маше, та — Тамаре…

И так, быстро перешепнувшись, девушки наклоняются и делают что-то невидное нам.

Затем они выходят из своего ряда, становятся за Лизой и все вместе, под аплодисменты зала, идут друг за другом по проходу, направляясь на сцену. Замыкает шествие Алеша.

Однако, по мере того как все больше и больше людей замечают, что девушки идут босиком, в зале нарастает смех. Но босые ступни смело шагают по ковровой дорожке. Лица девушек строги, замкнуты. Смех перекатывается, сопровождает движение девушек к сцене. И вот уже хохочет весь зал.

А в т о р. Сердце Лизы готово было разорваться от любви к своим дорогим девчонкам. Ей хотелось тут же, сейчас же, броситься их целовать. Она ничего уже не боялась и только чувствовала счастье и нестерпимое желание тоже расхохотаться…

Идут девушки. Идет Алеша.

А в т о р. А Алеша шел и думал — что может быть прекраснее на свете, чем проявление человеческой солидарности…

Члены президиума с изумлением смотрят на то, как поднимаются по ступенькам и выстраиваются на сцене шесть девушек в красивых вечерних платьях и… босиком. Шесть пар маленьких босых ног стоят в ряд.

Ученый Петров поворачивается к Сергею Сергеевичу, видимо, собираясь спросить, что означает это обстоятельство.

Однако тот делает вид, что не замечает ни странного вида девушек, ни недоуменного взгляда важного гостя. Но вот зал умолкает. Только то здесь, то там еще слышится смешок. Девушки стоят плечом к плечу, как ни в чем не бывало.

И вдруг с балкона раздается снова тот же молодой задорный голос:

— Не теряйтесь, девушки! Да здравствует бригада Максимовой!

Громом аплодисментов отвечает зал.

После торжественней части во Дворце танцы. Пары кружатся под звуки оркестра.

В фойе появляется Митя. Видимо, он прошел длинный, утомительный путь. Зажав в руке подобранную на шоссе злополучную туфельку, он обводит угрюмым взглядом танцующих и вдруг замечает… у стойки буфета весело смеющуюся Лизу. Вокруг нее хохочущие подруги, Алеша рядом. Алеша, которого он привык видеть таким мрачным, смеется вместе со всеми и вместе со всеми пьет шампанское.

— Вот он! — кричит Нюра, заметив стоящего в дверях Митю.

Все оглядываются. Лиза идет навстречу Мите.

Девушки весело глядят ей вслед, и только в Зоином взгляде можно прочесть все еще не утихшую боль.

Лиза подошла, взяла из Митиной руки туфельку.

Он смотрит на Лизу и начинает понимать, что случилось что-то очень, очень хорошее.

Алеша идет к выходу. Зоя посмотрела ему вслед, сделала было движение — остановить, но раздумала…

На площади, перед Дворцом слышна музыка.

Алеша проходит на бульвар. Здесь пустынно сейчас. Он останавливается, смотрит на горящую над горизонтом звезду, идет дальше.

…Вот площадь перед заводом. На стене возле проходной укреплены большие двухметровые полотнища — портреты улыбающихся девушек — бригада Максимовой. На крайнем портрете — сам Алеша.

На освещенном фоне портретов появляются темные силуэты Валетова, Шурика и Карасева.

Все они, видимо, «на взводе». Валетов мрачен. Слегка пошатываясь, останавливается он перед портретом Лизы.

— Нет, что мне особенно нравится в этой девчонке — ее чистота…

Говоря это, Валетов наклоняется, набирает с дороги ком грязи и швыряет в Лизин портрет.

Грязное пятно растекается по улыбающемуся лицу.

— Не смейте, слышите, не смейте… — кричит, подбегая, Алеша.

— А… привет, идальго…

И Валетов снова швыряет ком грязи.

Алеша бросается к нему, но в это время Шурик запускает грязью в другой портрет. Алеша поворачивается, хватает его за руку.

— Не смейте, говорю, слышите, не смейте…

Ком за комом, швыряют грязь в лица девушек Валетов, Карасев и Шурик. Они смеются над Алешей, который мечется от одного к другому, пытаясь остановить их.

Алеша бросается на противников, как разъяренный волчонок. Карасев падает от его удара. Шурик подбирается сзади и скручивает Алеше руки за спиной. Он извивается, стараясь вырваться.

Карасев поднялся, и теперь все трое тесно сдвинулись вокруг Алеши.

— Ну, Алексей, — говорит Валетов, — сейчас мы проведем с тобой маленький педагогический разговор… Ничего особенного, просто мы тебя отучим вмешиваться в чужие дела…

— Слушай, друг… — говорит Шурик, — может, мы с тобой все-таки договоримся?..

— Я вам не друг… — отвечает Алеша, — я вам враг. Ясно? Враг.

— Скажи какой герой!

— Ты, малый, напрасно выслуживаешься. Ордена не дадут. Разве вот такую бляшку… — Карасев срывает с Алешиной курточки комсомольский значок.

Удар музыки.

Алеша бросается на Карасева, вырывает из его руки свой значок.

Звучит музыка.

На фоне подсвеченных снизу портретов, которые как бы наблюдают за происходящим, противники передвигаются то вперед, то назад — вот-вот схватятся. Напряжение нарастает и нарастает.

— Хватай его! — выкрикивает вдруг Карасев и вместе с Шуриком бросается на Алешу.

Схватка.

Алеша наносит удары.

Музыка становится оглушительной.

…Дерущиеся передвигаются, они видны нам то на фоне портрета Тамары, то Зои, то Лизы.

Валетов не ввязывается в драку, но шаг в шаг следует за дерущимися.

— Осторожнее… — время от времени говорит он, — аккуратнее…

На темной площади перед заводом дерущиеся сплелись в один клубок.

Алеша получает и наносит удары, нападает и защищается.

Тревожно звучит музыка.

— Не надо! Не надо! — вдруг кричит Валетов. — Не смей!

Он заметил, что Шурик достал из кармана нож. Но поздно. Одновременно с предостерегающим криком нанесен удар.

Бьют барабаны. Гремит оркестр.

На площади все замирают.

Дрожит рукоятка ножа в груди Алеши… Откинута рука. В пальцах зажат навсегда старый комсомольский значок…

Алешины глаза открыты. Он видит:

…Как оставляя за собой гигантский столб огня, отрывается от земли космический корабль. Его движение кажется медлительным и торжественным.

Далекий гул взрыва сплетается с музыкой.

Алеша видит, как все выше поднимается корабль, как удаляется земля. Она видна уже вся, как шар, как планета. Она становится все меньше.

Несется в мировом пространстве космический корабль к звездам, в бесконечность.

Алеше видится выплывающая из-за туч луна.

Как хороша ночь нашей Родины!

Сказочными кажутся застывшие в лунном свете города. Медленно текут между темно-зеленых холмов тяжелые золотые реки. Спят спокойно люди в эту ночь.

Безмятежно спят дети.

Спят в лунном свете, вытянув хоботы, огромные краны строек. Спят просторные аудитории университетов, спят морские порты, спят птицы на ветвях деревьев. Спит страна.

…И только Алешина мать, отложив книгу, к чему-то беспокойно прислушивается…

…Приходилось ли вам слышать усиленное с помощью радиоламп биение человеческого сердца? Ни один в мире звук не похож на эти грозные, глухие удары.

И сейчас, один за другим, оглушительно бьют они — эти бесконечно тревожные удары.

Бьют с перебоями, то почти останавливаясь, то снова еще и еще… Вот-вот оборвется жизнь, вот-вот замолчит навсегда сердце.

…Лиза — она все еще сидит рядом с Митей, в зале Дворца культуры, — вдруг прислушивается… Что это — кажется ей или в самом деле слышатся эти странные, глухие удары?

…Площадь.

И здесь гремят глухие удары.

Прошло только одно мгновение. Еще дрожит рукоятка ножа.

Еще стоят неподвижно над Алешей убийцы.

— Что натворил… бегите… — шепчет испуганно Валетов. — Скорей!..

И они разбегаются в разные стороны.

Губы Алеши шевельнулись.

Раздается шепот.

— Я вам не друг… я враг…

Сквозь застилающий уже глаза Алеши туман ему видится какой-то человек.

Расплывчатое изображение становится на миг более ясным. Высокий, худой, в старых железных латах стоит Дон-Кихот. Он сложил руки и бесконечно печально глядит на Алешу. Вот юноша-стратонавт, с прекрасным, светлым лицом. Стоят молодогвардейцы — Олег Кошевой и Ульяна Громова.

Вот сбились вместе девушки, объединенные одним горем и одной дружбой на всю жизнь.

Плотно сжаты их губы, но Алеше слышатся слова торжественной клятвы:

— Клянемся быть честными, верными в дружбе и в любви. Клянемся всю жизнь быть в первой шеренге — там, где труднее всего, где опаснее всего…

С повязками на рукавах строго стоят дружинники.

— Клянемся быть смелыми, принципиальными, бескорыстными…

Застыл Сергей Сергеевич.

— Клянемся отдать жизнь за счастье людей…

И вот раздается самый последний, самый глухой удар сердца, и наступает тишина.

…На площади над Алешей склоняются люди, только что подбежавшие к нему.

Кто-то лихорадочно ищет пульс. Но пульса нет. Сердце не бьется. Мертвая тишина.

Подбежала Лиза. Увидела мертвого Алешу и в страхе прижала руки к груди. И вот мы слышим, как взволнованно, как глухо забилось ее сердце. Вот наклонился над Алешей Митя, и мы слышим, как сильные, тревожные удары его сердца вплелись в биение Лизиного сердца.

Тесно окружили Алешу ребята и девушки, все больше и больше их бежит на площадь. Вот уже вся площадь запружена людьми. И мы слышим, как бьются, перебивая друг друга, опережая друг друга, как тревожно бьются человеческие сердца…

А в т о р. Вот все, что я узнал об Алеше, о его любви и ненависти, о его короткой жизни и мужественной смерти. Сколько их, мечтателей, ходит по земле нашей Родины, сколько их ищет своего пути! Сколько юных сердец бьется горячо и взволнованно рядом с нами. Только прислушайтесь, внимательно прислушайтесь…

Гремят глухие удары — бьются человеческие сердца, все сильней и сильней, все громче и громче. Громче и громче…

1961 г.