Киров

Глава 10

Адмирал Вольский собрал всех ключевых офицеров в кают-компании, оставив нести вахту на мостике других. Он сидел во главе стола, глядя на экран, на котором шла запись, полученная во время облета острова. Время от времени он останавливал ее и спрашивал Орлова, действительно ли это то, что он видит. Тот мрачно кивал в ответ.

Когда запись закончилась, адмирал ненадолго закрыл глаза, потер затылок, посмотрел на своих офицеров, и сказал тихо, но твердо:

— Товарищи офицеры, эти кадры ясно говорят мне, что метеорологической станции на острове нет. Как нет никаких признаков долговременных сооружений во всех обследованных местах. Антенны «Лоран-С» также исчезли.

— Однако мы заметили на земле следы воронок, — отметил Орлов. — У меня сложилось впечатление, что это место бомбили или обстреливали артиллерией. Возможно, мы находимся в состоянии войны, и наша авиация нанесла удар по объектам НАТО, уничтожив их.

— Это были достаточно серьезные сооружения, — сказал адмирал. — Вы видели какие-либо руины? Даже если бы все сооружения были уничтожены, остались бы развалины или обломки.

— Ничего, кроме обнаруженных нами воронок. Но сооружения выглядели так, словно их восстанавливали, используя поврежденные металлоконструкции и обгорелые доски.

— Федоров рассказал мне, что именно так эта метеостанция выглядела в 1941 году. Кроме того, на острове не видно никаких признаков дорог, построенных уже после войны, ни аэродрома, — адмирал указал на одну из карт Федорова с указанием основных достопримечательностей острова. — Куда же они делись?

За столом повисла гробовая тишина. Все смотрели друг на друга, некоторые растерянно, некоторые явно изучая реакцию ключевых офицеров, в частности, Карпов и Орлов. Адмирал видел, что только Карпов поерзал. Его беспокойный взгляд ясно говорил, что он очень хотел бы пересмотреть очевидные факты.

— Итак, — сказал Вольский. — Прошу вас обратить внимания на фотографию, которую товарищ Федоров оказался настолько любезен вырвать из своей книги, — он улыбнулся, передавая офицерам по кругу ксерокопию. На ней ясно виднелись некрашенные ободранные металлические крыши и навесы, рядом с которыми приземлился вертолет, а также груды черного вулканического камня, сложенные в импровизированную стену в одном из углов участка. Затем он указал на экран, на котором показывалось изображение, сделанное цифровой камерой Федорова несколькими минутами назад. Оба снимка были поразительно похожи.

— Если только мои глаза меня не обманывают, — сказал адмирал. — То мы видим цифровую фотографию, представляющую почти точную копию снимка метеорологической станции, сделанного в апреле 1941 года. Что касается документов, конфискованных у норвежцев, то Федоров смог определить одного из них, — адмирал кивнул штурману.

— Эрнст Улльринг, — сказал Федоров. — Этот человек был командиром группы в составе двенадцати человек из Норвегии, которые высадились там 10 марта 1941 года. Далее цитирую один из моих томов по истории, «Великие сражения Второй мировой войны в Арктике» Марка Луэллина Эванса: «после создания станции они начали передавать регулярные сводки и прогнозы погоды каждые три часа, которые оказались быстро перехвачены немцами. Люфтваффе приняло решение уничтожить метеостанцию и отправило группу самолетов с аэродромов в Норвегии. Немецкие бомбардировщики прошли над станцией на предельно малой высоте, но лишь подняли пыль. Ни станция, ни люди не получили ни царапины. Немцам не было известно, что метеорологи полагались на оригинальную систему раннего предупреждения: их норвежские лайки услышали гул моторов приближающихся самолетов задолго до того, как их могли услышать люди. Собаки лаем предупредили людей, и те смогли укрыться». Это объясняет воронки, которые мы видели, и собаку.

— Да, там была собака, — сказал Орлов. — Довольно неприятная тварь. Лаяла, аж выворачивалась.

— У вас есть какие-либо дополнительные сведения, касающиеся этого человека, Федоров?

— Так точно. В его документах указана дата рождения. 18 июля 1894 года. Он был офицером ВМФ Норвегии, получил военный крест с мечом за свою деятельность по обеспечению работы арктических метеостанций. Это очень почетная награда. Он курировал операции на этом острове, а также на Шпицбергене.

— Родился в июне 1894 года? — удивился Карпов. — Это явно невозможно. Ему должно быть 127 лет.

— Если позволите, товарищ капитан, — сказал Федоров. — В 1941 году ему было всего 47, и примерно столько на вид было человеку, у которого сержант Трояк забрал документы.

— Это мог быть его отец, — кисло сказал Карпов.

— Учитывая обстоятельства, это кажется маловероятным. У человека также был этот блокнот, в котором он вел ежедневные метеорологические наблюдения, — он передал блокнот Карпову. — Обратите внимание на дату последней записи. 28 июля 1941 года. И еще я нашел вот это, — он достал газету, обнаруженную в землянке на столе. Карпов кратко взглянул на нее, будучи больше заинтересованным записной книжкой.

— Эта старая газета позволяет сказать что-то с уверенностью, — сказал Федоров. — Она датирована мартом 1941 года, так что я могу предположить только то, что эти люди взяли ее, отправляясь на остров, а это согласуется с историей. Но если она настоящая, то сейчас она не была бы такой новой, верно?

За столом воцарилась тишина, пока не заговорил Вольский.

— Мы должны рассмотреть все доказательства, начиная с надводных целей, обнаруженных Роденко. На видео корабли, которые Федоров опознал, как относящиеся к эпохе Второй мировой войны. Мы подозревали, что это, возможно, был некий обман, но в новом свете ситуация начинает выглядеть по-новому. И картина вырисовывается убедительная, насколько бы невероятной она не казалась, — адмирал посмотрел на них. Взгляд его темных глаз был тверд и сосредоточен. — Господа, я полагаю, мы оказались не в свое время не в своем месте. Это может показаться невероятным, но все указывает на то, что мы в 1941 году. Это означает, что мы каким-то образом, возможно, в результате того странного подводного взрыва сместились на семьдесят[53] лет в прошлое!

На его лице отображалось полное изумление.

— Поверьте мне, я рассмотрел все возможные объяснения, но то, что мы видели собственными глазами, говорит о многом. Мы не можем связаться с Североморском по обычным шифрованным каналам, потому, что их просто не существует в 1941. Но мы слышим старые передачи времен Второй мировой на коротких волнах, на какую бы станцию ни настраивались. У нас есть картинка устаревших кораблей, а несколько часов назад над нами прошел самолет, существующий только в музее. А теперь еще и это… — он указал на кучу доказательств на столе.

— Но если это психологическая операция НАТО, то ее цель в том, чтобы мы поверили именно в это, — настаивал Карпов.

— Доктор? — спросил адмирал начмеда, приглашенного на совещание. — Мы сошли с ума, или же у нас есть веские доказательства этих выводов, как бы нелепо они ни звучали?

— Что же… Я полагаю, трудно представить, чтобы НАТО разрушила все эти жизненно важные объекты и сооружения просто чтобы сыграть в подобную психологическую игру. Зачем кому-то делать подобное – пытаться убедить экипаж флагмана Северного флота в том, что он попал в прошлое? Абсурдная идея. Вы полагаете, что они устроили все это – корабли, самолеты, объекты на острове просто чтобы подурачиться над нами? Давайте прикинем стоимость подобных усилий и подумаем, смогли бы они провернуть подобное здесь, почти на нашем заднем дворе, совершенно незаметно? Сотни людей ежедневно получают метеосводки со станции на Ян-Майене. Тем не менее, мы не слышим ничего. Куда делись объекты, располагавшиеся на острове? Пятнадцать или двадцать зданий не могли пропасть без следа. Уничтожить бесследно аэродром было бы и вовсе невозможно. А если бы они были уничтожены авиаударом, как полагает Орлов, мы бы увидели явные признаки этого.

— Это не более нелепо, чем предположение, что этот корабль вдруг превратился в машину времени и мы действительно в 1941 году, — сказал Карпов.

— Возможно, — сказал доктор. — Но есть ли у вас другое объяснение, удовлетворяющее всем фактам, которые мы обнаружили?

Карпов явно начал закипать.

— Вы просите меня выбрать из двух нелепых идей, — резко сказал он.

— Но именно это мы и должны сделать, — сказал Золкин. — Мы должны принять решение и начать действовать соответственно. Если мы в нашем времени, то это выяснится в самое ближайшее время. Мы можем просто развернуться и пойти в Североморск, где выясним все раз и навсегда. Однако прежде, мы должны внимательно рассмотреть ситуацию. Потому что, как бы это ни было нелепо, если принять все факты и согласиться с тем, что мы каким-то образом попали в прошлое, вы все понимаете, что это значит, — он обвел взглядом всех присутствующих, отметив понимающий взгляд адмирала. — Это значит, что в нашем распоряжении самый грозный военный корабль в мире, полное знание истории и возможность изменить ее.

Врачу удалось безраздельно завладеть вниманием всех. Даже Карпов, похоже, ушел куда-то глубоко в себя, оценивая обстановку и строя какие-то планы. По его глазам было видно, что он оценивал невероятные преимущества положения, в котором оказался, насколько бы нелепо это ни выглядело, насколько бы его чутье не кричало ему, что это смешно.

— Реакторы… — тихо сказал адмирал. — Добрынин сообщил, что реакторы повели себя странно, когда мы столкнулись с тем странным явлением на море. Он отметил непривычные показания и спросил, не могли ли бы мы уменьшить ход. Интересно… — он еще не полностью сформулировал эту мысль и отставил этот вопрос в сторону, сосредоточившись на других аспектах, нелепых, но очевидных.

Учитывая, какой вес имели на борту адмирал и начмед, которых все остальные любили и уважали, никто не стал высказывать возражений. Даже Орлов, вечно шероховатый во всех отношениях, у которого подобные нелепые идеи обычно вызывали поток ругани, сидел тихо, словно немой.

— Лейтенант Федоров, — сказал адмирал. — Что вы можете рассказать нам, не столь искушенным в вопросах истории Великой Отечественной войны как вы, о происходящем в конце июля 1941 года?

— В это время Великобритания перестала сражаться против нацистской Германии в одиночестве в результате немецкого вторжения в Советский Союз около месяца назад. Как мы уже слышали в перехваченных передачах, немецкие танки достигли Смоленска и будут вести операцию по окружению наших частей в том районе в течение следующего месяца. Затем они повернут свои силы на юг, чтобы взять Киев, прежде, чем начать наступление на Москву, так называемую операцию «Тайфун» в октябре. Немцы также затягивают петлю вокруг Ленинграда, как тогда назывался Санкт-Петербург, и начнут блокаду города в первых числах сентября.

— Соединенные Штаты еще не вступили в войну, и не сделают этого еще пять месяцев, до японского нападения на Перл-Харбор в декабре. Однако сотрудничество между Великобританией и Соединенными Штатами на море усиливается, в частности, в операциях в Атлантическом океане. США высадили первую бригаду морской пехоты в Рейкьявике в первых числах июля, официально в целях обеспечения высадки британского контингента, а также перебросили в Великобританию пятьдесят эсминцев для обеспечения безопасности конвоев. Кроме того, они протащили через Конгресс закон о ленд-лизе, который позволил союзникам отправлять военное имущество в Советский Союз через Мурманск[54]. Первый из них, конвой «Дервиш», готовится к отправке в Мурманск. Это небольшой и довольно незначительный конвой, всего шесть судов с сырьем и пятнадцатью истребителями «Харрикейн». Его задача проверить возможность организации арктических конвоев в район Кольского полуострова в будущем.

— Поверить не могу, что слышу это! — воскликнул Карпов. — У нас есть достаточно проблем, учитывая ситуацию в Европе и Азии в наше время, не говоря уже об этом бреде насчет того, чтобы переиграть Вторую Мировую войну!

— Верно, — согласился адмирал. — Но если предположить, что факты указывают нам на эту невозможную правду, то нам нужно исходить из текущей тактической обстановке. Давайте продолжим учения, если вы считаете нужным. Если события в ближайшее время докажут обратное, вы от души над нами посмеетесь. Если же…

Карпов покачал головой и потер нос, плотно закрыв глаза.

— Мы должны немедленно вернуться в Североморск и покончить с этими домыслами, — сказал он.

— Советуете вернуться в лоно матери-России? — сказал Вольский, откидываясь на спинку. — Это просто. Через несколько дней мы, возможно, будем сидеть на базе с холодным пивом и ржать над этим, как кони, а Самсонов будет аккомпанировать нам на балалайке.

Самсонов улыбнулся, кивнув головой.

— И если все это ерунда, — продолжил адмирал, — то мы вернемся к нашему серому однообразному существованию на сером холодном севере, надеясь, что наша страна, возможно, сумеет ввести в строй еще один или два фрегата, или, возможно, даже новый эсминец или несколько современных подводных лодок до того, что обещает быть самым угрожаемым периодом нашей истории со времен конфликта, который господин Федоров так хорошо изучил.

Лицо Орлова приняло болезненное выражение.

— И в конце концов, окажемся в кровати с несколькими старыми babushka, мечтая снова стать молодыми, чтобы немного повеселиться[55].

— Совершенно верно, — сказал адмирал. — С другой стороны… Мы могли бы еще немного покрутиться здесь. Мы также должны учитывать потерю «Орла» и «Славы». Относительно них будут вопросы, очень много вопросов, и на них у нас нет адекватного ответа. Что это за группа надводных целей? Что это был за подводный объект? Если это силы НАТО, то мы являемся единственной противостоящей им силой в этом месте в это время. В каком бы времени мы бы не находились, мы должны выполнять свою задачу – защищать нашу страну от любого зла.

— Так или иначе, вам нужно исходить из реальной ситуации, — сказал Золкин, несмотря на то, что говорил ранее в санчасти. — Нужно действовать, и истина станет очевидна.

— Я уже думал об этом, отправляя группу на Ян-Майен, — сказал адмирал. — Тем не менее, мы все еще остаемся в состоянии неопределенности. Мы видим доказательства, которые приводят нас к очевидному выводу, в который мы не можем поверить.

— Хорошо, я понял, — ворчливо сказал Орлов. — Давайте предположим худшее. Допустим, что-то случилось с кораблем. Но я был на Ян-Майене лично, — сказал он Карпову. — И поверьте, товарищ капитан, это не этот остров. Он был совершенно пуст. Ни зданий, ни дорог, ни аэродрома.

— Замечательно, — резко сказал Карпов. — Давайте потешимся фантазиями. С юга к нам приближаются два корабля. Давайте взглянем на них непосредственно. Без удаленной передачи картинки, при которой будут уместны сомнения в том, что мы видим. Это поможет нам решить вопрос раз и навсегда?

— Вы увидите легкий крейсер «Эдвенчер» и эсминец «Энтони», — сказал Федоров. — По крайней мере, это мое лучшее предположение, учитывая историю. Один из авианосцев, который мы видели ранее, должен был идти с ними, но… Что-то изменилось.

— Действительно, — сказал адмирал. — Но разве мы изменили это? Мы не делали ничего, что могло вызвать какие-то последствия.

— Самим фактом своего существования, — сказал Федоров. — Мы находимся там, где нас быть не должно, и британские силы, действующие в Арктике, обнаружили нас и уже приняли решения, которые идут вразрез с историей. Пока что изменения выглядят незначительными. HMS «Фьюриес» должен был сопровождать эти два корабля, но остался с основными силами, которые обнаружил Роденко. Небольшое изменение. Ничего значительного. Но адмирал, командующий этой группой, знает, что на его пути находится крупный неизвестный корабль и должен будет задаться вопросом, кто же это. Следовательно, он решил оставить авианосцы вместе в качестве меры предосторожности, пока не узнает о нас больше. И тогда эти два корабля, идущие к нас, представляют собой разведывательный отряд. Если исходить из этого предположения, то мы уже подняли рябь в водах истории, и изменения могут оказаться значительны.

— И остается еще один вопрос, — сказал адмирал, — который задал мне один хороший доктор, когда я впервые обсудил с ним это в санчасти. Если это действительно окажутся старые английские корабли, которые должны быть разобраны на металлолом несколько десятилетий назад, нам предстоит ответить на еще один вопрос. На чьей стороне мы будем в этой войне?

Глава 11

Прошло некоторое время прежде, чем кто-то решился что-либо сказать. Доктора Золкина живо заинтересовала реакция каждого из присутствующих на происходящее. Карпов все еще сидел набычившись, но за грозой в его глазах просматривалось, что он уже о чем-то думал, что-то планировал, глядя далеко вперед и ища некий исход. Орлов словно разрывался между гневом, замешательством и простым раздражением. Младшие офицеры – Роденко, Николин, Самсонов и Тарасов явно нервничали, чего-то ожидая. Федоров выглядел оживленным, казалось, он также пытается заглянуть в будущее и увидеть возможные последствия. Было ясно, что ему было что сказать, больше чем кому бы то ни было, но он терпеливо ожидал ответа старших офицеров. Адмирал откинулся на спинку кресла, сложив руки на столе и глядя на остальных, часто останавливаясь на Карпове. Именно он нарушил молчание.

— Так кто же наш враг? — спросил адмирал. — В 1941 году Великобритания и Советский Союз были союзниками. Возможно странными, но союзниками. Как говорится, враг моего врага — мой друг. Возможно и так. Запад поставил больше половины грузовиков, которые Советская армия использовала в войне, а также значительное количество сырья, самолетов и других припасов. Мы находимся прямо на пути следования конвоев в Мурманск, который будет местом яростных баталий в ближайшие месяцы и годы. Мы могли бы уничтожить все, что осталось от немецкого надводного флота и полностью нейтрализовать воздушную угрозу для конвоев.

Карпов откашлялся.

— Я все еще считаю эту дискуссию нелепой, — начал он. — Но ради интереса… Германия проиграет войну, даже без всей той помощи, что могут обеспечить союзники. И… Мы знаем, какой мир возник после этого – долгая Холодная война, падение Берлинской стены и так называемый «Железный занавес», распад Советского Союза и все более усиливающиеся покушения Соединенных Штатов и НАТО на ключевые энергетические регионы мира. Они лицемерят перед нами в ООН, но все мы знаем, что Россию последовательно не уважают, маргинализируют, относятся с подозрением и завуалированной враждебностью с тех пор, как закончилась война. Единственное, что позволяет нам конкурировать на мировой арене, это наш значительный ядерный арсенал и ресурсы, которые мы имеем, в частности, нефть, металлы и древесина. Однако, они считаются с нами потому, что им приходится. Посмотрите, что американцы устроили на Ближнем Востоке!

— Вы полагаете, что наш настоящий враг – Запад, — сказал Вольский. — Я полагаю, что это сильный аргумент.

— Конечно, — сказал Карпов. — Германия была нашим врагом четыре года. НАТО преследует нас до сих пор. Советский Союз, в конечном счете, победит Германию, с помощью Запада, или без нее. Это лишь вопрос времени.

— Что скажет историческая наука? — пригласил адмирал в дискуссию Федорова.

— Адмирал, мнение капитана имеет смысл. Из примерно 330 немецких дивизий около 270 противостояли нам на Восточном фронте в любой момент времени. Остальные несли гарнизонную службу во Франции, Италии, Бельгии, Голландии и Норвегии. Кроме того, это были, в значительной степени, дивизии, разгромленные нами, занятые пополнением и переформированием. По крайней мере, так было до высадки в Нормандии. Однако стратегические бомбардировки союзников вносили свой вклад, который не стоит недооценивать. Кроме того, они сдерживали силы Кригсмарине и ВМФ Италии, а также заняли Северную Африку и Средиземное море, выведя Италию из войны. Мы никогда не смогли бы сделать это. Наша война окажется долгим и трудным походом на Берлин, как и было в реальности. Да, я считаю, что мы победим, но без второго фронта на западе война может затянуться еще на несколько лет, унеся миллионы жизней.

— Верно, — сказал Карпов. — Но подумайте вот о чем. Если мы окажемся достаточно умны и сделаем свой ход в нужный момент, это может создать послевоенный мир, намного более благоприятный для Советского Союза. Обе стороны вели гонку за Берлин. Мы пришли первыми и получили благодарность в виде тридцати лет враждебности и подозрений со стороны американцев в виде Холодной войны. Мы же можем сделать так, чтобы советские войска продвинулись намного дальше, просто задержав наступление союзников. Если советские войска достигнут Рейна прежде, чем англичане и американцы перейдут его, то не будет не Берлинской стены, ни разделенной Германии. Германия являет собой сердце Европы, и не будет никакой Западной Германии, сотрудничающей с Великобританией и США. То есть, нам нужно лишь задержать западные державы своим вмешательством, чтобы повлиять на послевоенную обстановку. И американцы не будут сидеть на шее и объединенных наций, в которых будут доминировать – потому что доминировать будем мы. А НАТО? Мы можем сделать так, чтобы она никогда не появилась на свет! — он утвердительно показал пальцем на стол и сложил руки на груди.

— Я согласен с капитаном, — сказал Орлов. — Нам не следует помогать немцам ни в коем случае. Это будет предательством, учитывая то, в какой ад они превратили нашу страну в ту войны. Мой дед погиб под Сталинградом. Но сделать одну-две подножки Черчиллю и Рузвельту мне представляется интересным.

Слово взял доктор.

— И что будет, если станет известно, что это был советский корабль? Если мы атакуем британский флот, как это повлияет на отношения Великобритании и Советского Союза? Британцы занимались организацией и охраной конвоев, идущих в Мурманск. Допустим, этой помощи не станет. И?

— Мы могли бы не выдавать себя, — предложил Орлов. — По крайней мере изначально. Скорее всего, они решат, что мы немцы, верно?

— Разрешите, — вмешался Федоров. — Если мы атакуем Королевский флот, они не успокоятся, пока не потопят нас. Они задействуют весь свой флот и все свои военно-воздушные силы, а в самое ближайшее время, всего через несколько месяцев, их поддержит военно-морской флот США.

— У них нет ничего, что могло бы сравниться с нами, — насмешливо сказал Орлов.

— Неужели? А у вас имеется представление о том, что может сделать с этим кораблем 381- или 406-мм снаряд, если им удастся попасть? Даже 203-мм снаряд легко пробьет палубу и воспламенит боеголовки и топливо ракет, после чего, я думаю, корабль разорвет на части. Мы отнюдь не неуязвимы.

— Но наше преимущество не в этом, — раздраженно сказал Карпов, злой из-за того, что ему приходится спорить с младшим по званию. — Действительно, броней защищены только отдельные секции корабля, цитадели и реакторные. Но нам не нужно подходить к врагу на дистанцию выстрела, чтобы обрушить на него шквал высокоточного огня. Наши ракеты имеют дальность более 250 километров! Наши орудия могут использовать активно-реактивные снаряды с дальностью 50 километров. Мы можем уничтожить любой флот, с которым столкнемся, и они нас даже не увидят. Единственное оружие противника, способное нам угрожать, это авианосцы, но мы можем обнаружить их при помощи наших вертолетов и потопить прежде, чем они смогут стать для нас угрозой. Если же они осмелятся нанести по нам авиаудар, наших зенитно-ракетных комплексов будет более чем достаточно, чтобы от них отбиться.

— То, что вы говорите верно – на время, — сказал адмирал. — К счастью, мы пополнили запасы ракет для предстоящих учений, и теперь у нас на борту достаточно ракет «Москит-2» для одной перезарядки. Но все же есть определенный предел, верно? У нас имеется сорок ракет «Москит-2» вместо двадцати, и два боекокомплекта по десять других ракет. Это означает, что как только мы их израсходуем, у нас останутся только 152-мм орудия и несколько торпед – двадцать, если быть точным. Конечно, ни один корабль в мире не сможет с нами сравниться, но мы должны быть очень аккуратны в расходовании имеющихся ракет[56].

— Вы забыли еще одно, — сказал Карпов с тяжелым выражением лица. Его глаза сузились. — У нас на борту есть ядерное оружие.

В зале мгновенно возникло ощущение напряжения. Золкин поерзал на месте, глядя на адмирала, поглаживающего седеющую бороду.

— Мы не станем использовать ядерное оружие без моего прямого приказа, — категорично сказал он. — И в настоящий момент я полагаю, что нам не нужно рассматривать такой вариант.

— Враг заполучит его через несколько лет, — сказал Карпов. — И они применят его не задумываясь. Мы ясно это видели.

— Мы не будем применять ядерное оружие против кого бы то ни было, — твердо сказал адмирал. — Возможность его использования будет рассмотрена только в самом крайнем случае и после полного рассмотрения возможного влияния на события в будущем. Пока это не более чем досужие фантазии, господа. Но если те два приближающихся к нам корабля окажутся не современными крейсером и эсминцем британского флота, то мы столкнемся с решениями, принятие которых возымеет большие последствия, чем когда-либо в истории. Мы должны оправдать возложенную на нас ответственность. Потому что все мы тоже однажды умрем.

— И все же, мы должны учитывать все наши преимущества, — сказал Карпов. — Идет война. Это война, в которой все действовали с беспощадностью и единодушной решимостью. Разве мы не люди? Все мы поклялись защищать свою родину.

— И мы будем защищать ее, — сказал адмирал. — Тем более, что мы можем сделать это, не сбрасывая 15-килотонную бомбу на Лондон или Нью-Йорк. Я хотел бы напомнить вам, что ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не являются врагами Советского Союза в 1941 году, и у нас есть достаточно обычного вооружения, чтобы защититься в случае нападения. Кроме того, у нас есть наши мозги, в сочетании со знанием всех значимым событий в истории, начиная с этого дня. С Федоровым и его книгами, у нас есть знания, которые могут дать нам решающее преимущество, по крайней мере, на некоторое время.

— Какой еще книги? — посмотрел Карпов на штурмана. — Что вы там читаете, лейтенант?

— Товарищ капитан…

— Не берите в голову, — оборвал его адмирал. — Господа, я собрал вас здесь, чтобы обсудить этот вопрос и выслушать ваши соображения, но должен вам напомнить, что у нас не демократия. Цепочка командования никуда не делась, и мое решение остается окончательным при любых обстоятельствах. Вам ясно?

Карпов напрягся, но не решился бросить вызов адмиралу. Орлов посмотрел на него и также ничего не сказал.

— Итак, — сказал Вольский. — Федоров, рассчитайте курс сближения с двумя кораблями, направляющимися в нашу сторону. Доказательства, собранные на Ян-Майене убедительны, но, похоже, что нужно немного больше масла на хлеб, чтобы все мы были удовлетворены. Мы должны определить, что реально, а что нет при первой же возможности.

— Если позволите, товарищ адмирал, — сказал Федоров. — То у нас есть и другие варианты. Мы могли бы подойти к Исландии и облететь Рейкьявик, как мы сделали на Ян-Майене. Если все это психологическая операция НАТО, то они ведь не могли ради нее скрыть целый современный город?

— Да, мы могли бы сделать так, но я полагаю, что ответ намного ближе. Что за корабли по-вашему приближаются к нам?

— Эсминец, HMS «Энтони». «Эдвенчер» – минный заградитель, вооружен слабо. Он вооружен четырьмя 120-мм орудиями, используемыми, в основном, в качестве зенитных, и артиллерия меньшего калибра. Дальность 120-мм орудий составляет приблизительно 14 500 метров. Эсминец вооружен аналогично, а также имеет восемь 533-мм торпедных аппаратов. Нам даже не придется использовать ракеты, если они попытаются атаковать нас – наши орудия при наведении радаром накроют их задолго до того, как они приблизятся на дальность поражения собственных орудий.

— Или мы могли бы отправить Ка-226, чтобы осмотреть их. Вы смогли бы опознать их?

— Думаю, да, товарищ адмирал.

— Нет, — сказал Карпов. — Мне нужны вещественные доказательства, а не просто оценка человека с камерой. Мне нужно увидеть эти корабли лично.

— Что же, вы могли бы полететь с ними, Карпов. Однако, если это крейсер УРО, вам придется быть крайне осторожным.

— Если мы намерены сблизиться с этими кораблями, — сказал Федоров, — мы могли бы установить наблюдательный пост на вершине надстройки. Дальность обзора составит от двенадцати до четырнадцати миль, а на радаре они будут замечены намного раньше. Имея там хорошую оптику, мы могли бы опознать эти корабли. В действительности, я полагаю, что мы могли бы просто использовать камеры «Железных дровосеков». Или даже капитанский бинокль. С дистанции, на три-четыре мили превышающей дальность огня их 120-мм орудий.

— Мы можем подойти и ближе, — кисло сказал Карпов. — Если они посмеют напасть, я быстро порву их.

— Очень хорошо, — сказал адмирал. — Тогда именно так мы и поступим, и я надеюсь, что мы успеем до того, как грозовой фронт сделает визуальное наблюдение невозможным. Однако, капитан, я буду на мостике во время операции, — он посмотрел на Карпова, отметив его реакцию.

— Выдвигаемся. Все, желающие отдохнуть, могут немного выспаться. Я уже отдохнул и принимаю корабль, Карпов. Можете идти и немного отдохнуть. Жду вас на мостике через шесть часов. К тому моменту мы сблизимся с этими кораблями. Федоров – рассчитайте курс. Мне нужно оказаться к западу от острова Ян-Майен.

— Так точно.

Карпов тяжело вздохнул, все еще будучи убежден, что они попусту тратят время. Однако на первый план для него вышел живот. Он был голоден и нуждался в пище и сне прежде, чем вернуться на мостик. На пути к офицерской столовой он остановил Орлова, отвел его в сторонку и спросил, что тот думает.

— Одно сплошное v'zаdnitse, товарищ капитан. Как там говорят американцы? По реке из дерьма без весел. Это бред. Чем больше я обо всем этом думаю, тем больше мне представляется, что я сошел с ума. После всего этого все вокруг словно нереальное.

— Не быть дураком, Орлов. — Да, я знаю, что все может выглядеть убедительно, но все, что мы видели, могло быть частью психологической операции НАТО, даже ликвидация объектов на Ян-Майене, что бы ни говорил доктор.

— Я в этом не уверен, Владимир. И именно это не дает мне покоя. Я был на этом острове и я говорю вам, что там не было ничего, когда мы облетели его несколько часов назад. Нельзя снести там все за несколько часов. Вы думаете, они сложили все в каком-то подземном бункере и поставят на место, когда вдоволь посмеются над нами? Я мог бы принять все остальное, даже тот самолет, но остров меня действительно озадачил.

Карпов не отвечал довольно долго. Ему также трудно было не поверить в доказательства, которые они обнаружили на острове. Но что-то в нем заставляло его упрямо цепляться за мир, откуда он был родом, словно не желая отпускать реальность, которая ушла, возможно, навсегда. Он ощущал себя пауком без паутины, мышью без норы. Ему было негде спрятаться. Однако другая часть его сознания уже начала медленно ползти вперед, оценивая возможности.

— Кто, по-вашему, наш враг, Орлов?

— Американцы, немцы, англичане, все они, насколько я могу судить. Разве они не сговорятся в любом случае? У нас мало друзей в мире, товарищ капитан. Даже китайцы недобро косятся на нас в эти дни.

— Но давай представим себе невозможное. Если мы действительно в 1941 году, вы бы присоединились к Великобритании в борьбе с фашистской Германией?

— Я бы отыскал способ пристукнуть их обоих, — решительно сказал Орлов.

Карпов некоторое время подумал, пока они шли, и на подходе к офицерской столовой подался к Орлову и тихо отдал приказ:

— Когда мы закончим, я думаю, что нужно отрядить несколько человек удалить все очевидные знаки различия с корабля. Спустить все флаги. Просто на всякий случай, — он заставил себя слабо улыбнуться.

Орлов усмехнулся.

— Обдумываете ситуацию с разных точек зрения, товарищ капитан? Ваше мнение об обеспечении лучшего места для нашей страны после войны мне нравится. Да, у нас мощный корабль, но и адмирал тоже прав… У нас всего шестьдесят ракет, и то нам повезло иметь на борту столько. Запасные ракеты «Москит-2» сложены в ящиках под палубой, и если туда попадут, мы сгорим синим пламенем. Мы должны быть осторожны, вне зависимости от того, что это за корабли и какой сейчас год. То, что Североморск молчит, меня очень тревожит. Я не знаю, какой вариант пугает меня сильнее. Если это окажется не Вторая мировая война, то восемь часов назад могла начаться третья. Вот и выбирай. Кошмар, что одно, что второе.

— Если все так, то нам придется бороться за свои жизни. Однако, у нас есть средства защитить себя. И мы может ударить сильнее, чем любой корабль в мире.

Когда Орлов встал, чтобы уйти, Карпов остановил его и сказал:

— Да, мы ограничены в средствах и должны быть осторожны в их использовании. Но у нас есть и другие средства, а я не так брезглив, как адмирал, в вопросах их использования.

Орлов ничего не ответил и ушел, направившись на нижние палубы, чтобы проверить, как шло плановое техническое обслуживание систем корабля.

Карпов остался в столовой на некоторое время, хотя аппетит полностью пропал. Он рефлекторно ел, собирая подливу куском черного ржаного хлеба, но мысли его блуждали в совершенно иных областях. Как обычно, он ел в одиночестве, за исключением случаев, когда к нему присоединялся Орлов[57]. Никто из младших офицеров никогда не желал присоединиться к нему за столом, а когда он входил, они и вовсе понижали голос и прекращали разговоры, словно могли как-то побеспокоить капитана.

Карпов понимал подобное отношение своих подчиненных. В каком-то смысле это был знак уважения, хотя в глубине души он понимал, что они избегали его из страха. Какая-то часть сознания говорила ему, что это хорошо – ведь подчиненные должны проявлять здоровое уважение и иметь здоровый страх по отношению к старшим офицерам, верно? Но какой-то внутренний голос из глубины души говорил ему, что подобная отрешенность была вызвана кое-чем еще. И слышать этот голос ему не хотелось.

Да, по большому счету, он был одинок в этом мире. У него был небольшой kollectiv на корабле, но никто не ждал его на берегу. Когда корабль возвращался в Североморск, остальные члены экипажа спускались по трапам в объятия жен, детей и родителей, но не он. Его родителей давно не было в живых, а он был слишком занять махинациями на карьерной лестнице, чтобы думать о браке. Не было секретом, что в его бумажнике не было фотографии любимой, оставшейся где-то там. Да, у него были звание и полномочия, но даже у последнего мичмана, старшины или даже матроса, занятого какой-то неквалифицированной работой где-то под палубой было то, чего не было у него. Это делало их банальное и бессмысленное существование сносным, подумал он. Им было достаточно жирных щек своих devushkas и babushkas.

Его все еще возмущал Федоров, проклятый z'opoliz. Он словно сунулся в епархию капитана – намазывать масло Вольскому со своими военными книгами и дурацкими идеями. Однако чем больше он об этом думал, тем больше понимал, что в Федорове не было ни на грош холодного беспощадного расчета, позволившего бы ему использовать в своих интересах новую связь с адмиралом. Федоров был просто слишком наивен, чтобы участвовать в реальной игре, не считая того, что он, возможно, мог быть подходящей жертвой. Он был просто chaynik, подумал Карпов, и решил, что Федоров был просто еще одним глупым молодым офицером, а не противником, стоящим его внимания. Он мог раздавить Федорова в любой момент, какой сам сочтет нужным.

И, тем не менее, именно соображения, высказанные лейтенантом, похоже, определили нынешние действия корабля – младший офицер вылез вперед капитана первого ранга! Он превратил тактический маневр вблизи Ян-Майена в операцию по подтверждению своих теорий. Карпов снова обдумал все доводы касательно объектов на Ян-Майене и кораблей Королевского флота. Все было совершенно бессмысленно, но даже Орлов уже колебался. Он вынужден был признать, что совещание несколько его потрясло.

Но что делать, если это было правдой? Каждый раз, как он думал об этом, он ощущал ускорение пульса и холод в животе. Если все было правдой, то ни у кого из них больше не было дома в Североморске, и ни у кого их них не было, к кому вернуться. Да что там, Сучков, бог флота, был четырехлетним мальчиком! От этой мысли в его разум закралась цитата из Достоевского: «если Бог мертв, то все дозволено».

В голову пришла еще одна мысль, или скорее ощущение. Теперь никто не ждал никого из них. Теперь все они стали такими, как он. Каждый на корабле был одинок, отрезан, изолирован в kollectiv корабля. «Киров» был единственным островком реальности для них, единственным пережитком дома, который они когда-то знали. От этой мысли ему стало не по себе, от мысли, что каждый здесь был потерян и несчастен. Если Бога нет…

Большая часть экипажа еще ничего не знала. Только старшие офицеры и мичманы на мостике знали, с чем они столкнулись. Рядовой состав понятия не имел о том, что происходит. Карпов поднялся из-за стола и застегнул китель, решив немного пройтись по кораблю.

Проходя мимо небольших групп людей, мгновенно обращавших на него внимание и отдававших честь, Карпов через силу дежурно улыбался им. Если все было правдой, в Североморске и во всем остальном мире знали, что они исчезли. Все они были лишь призраками, живыми мертвецами, обреченными на скитания в этих ледяных морях.

Все они стали такими, как он.

Глава 12

На борту HMS «Викториес» адмирал Уэйк-Уолкер тщательно изучал тактическую карту вместе с капитаном Бовеллом.

— Сообщение из Адмиралтейства, похоже, сделало свое дело, — сказал он с некоторым раздражением. — Похоже, что адмирал Паунд обеспокоился тем, что немцы, вероятно, пытаются вывести в Атлантику еще один рейдер. Но не представляю себе, что это за корабль. Мы торпедировали «Лютцов» и отправили его на ремонт в Киль вместе с «Тирпицем», но они, похоже, выдвинули что-то другое. Видимо, от нашего доклада мальчики из Общества любителей сыра, шахмат и гольфа сидят, как на иголках.

Он имел в виду GC&CS, что означало «Правительственная школа кодов и шифров» (Government Code & Cipher Station)[58], располагавшуюся в Блетчли-Парк, примерно в шестидесяти километрах от Лондона, где специалисты работали над перехватом и расшифровкой сообщений, пытаясь определить, что намерен делать враг. Работе школы, известной также как «Станция Х» или «БП» от Блетчли-Парк, способствовал нескольких немецких шифровальных машин, переданные Королевским флотом с перехваченных немецких судов в последние месяцы. Так как недавняя вылазка «Бисмарка» изрядно вытрепала всем нервы, система стала особенно чувствительна к сообщениям об одиночном военном корабле в холодных арктических водах, предположительно направляющемся к Датскому проливу для выхода в Атлантику на охоту за конвоями.

— Это совершенно необычный объект, сэр. Вероятно, они хотят, чтобы мы снова попытались опознать его.

— Я считаю, что вы правы, капитан. Я доложил им, что направил для этого «Энтони» и «Эдвенчер» вчера, но они хотят, чтобы мы ожидали, пока не получим сведений.

— И теперь еще это странное сообщение с Ян-Майена, сэр, — сказал Бовелл. — Насчет вертолета, совершившего там посадку. Адмиралтейство сообщает, что норвежцы полагают, что это были русские. Я знаю, что русские работали над подобными машинами, но разведка говорит, что у них нет серьезного производства, даже если какие-то образцы были разработаны.

— Вероятно, он был немецким, — сказал адмирал. — Я читал доклады о «Фокке-Вульф», модель шестьдесят один, насколько я помню. Он был испытан еще в 1936, не более, чем старый биплан с парой винтов, установленных на место крыльев.

— В сообщении говорится, что у него был сдвоенный винт.

— Да, весьма любопытно. Возможно, у немцев имеется нечто подобное? Если да, то Норвегия была бы идеальным местом для развертывания таких машин, учитывая гористую местность. Тем не менее, Ян-Майен находится примерно в шестистах милях от побережья Норвегии. «Фокке-Вульф-61» имеет максимальную дальность не более 150 миль. Если только джерри не бросили на них все свои силы, я сомневаюсь, что FW-61 смог бы долететь туда.

— И еще там было сказано об отделении пехотинцев, высадившихся с этого вертолета, сэр. FW-61 может брать на борт одного, максимум двоих человек, но целое отделение? И для немцев они вели себя слишком вежливо, не так ли?

— Совершенно верно… — адмирал Уолкер был несколько озадачен этим отчетом. — Ну что же, возможно, «Эдвенчер» и «Энтони» прольют некоторый свет на происходящее. Между тем, операции в районе Нордкап должны быть приостановлены, пока мы не разберемся в происходящем. Соединение «К» Виана направляется к Шпицбергену. Впервые корабль Королевского флота посетит этот остров со времен Нельсона. Похоже, нам было приказано ожидать. Адмиралтейство хочет, чтобы мы имели возможность действовать совместно с Соединением «К», если этот неизвестный корабль окажется немецким крейсером. Боюсь, мы вляпались по полной, отправив вчерашний доклад.

— Я тоже так считаю, сэр.

— Значит, мы должны вернуться на позицию к западу от Ян-Майена, чтобы поддержать наш разведывательный отряд в случае столкновения. Убедитесь, что Гренфелл это понимает. Я хочу, чтобы его ребята были готовы к полудню.

HMS «Эдвенчер» встал на якорь у узкого перешейка острова Ян-Майен, чтобы проверить состояние норвежской метеорологической станции. Не считая странных рассказов о необычном летательном аппарате, приземлившемся здесь вчера, все, казалось, шло замечательно. Норвежцы решили, что аппарат был русским, отметив опознавательный знак в виде одной красной звезды, что было странно. Начальник станции Улльринг был надежным человеком, его доклад был принят и передан в Адмиралтейство, а также Уэйк-Уолкеру, командующему Соединения «П». Однако в 10.00 впередсмотрящие заметили нечто, похожее на крупный корабль у горизонта на юго-западе.

Капитан Норман Грейс всматривался в бинокль с озабоченным выражением лица. Что русские с каким-то винтокрылом делали на Ян-Майене? Однако в сообщении Улльринга смысл все же имелся. Если бы незваные гости были немцами, он сомневался, что они оставили бы станцию нетронутой, а кого-то из норвежцев в живых. Все это было весьма любопытно, но капитана больше беспокоило то, что происходило прямо сейчас.

Его корабль стоял на якоре, у него была десантная партия на острове и помимо всего этого двигатели работали через одно место еще до того, как он получил это назначение. Они могли выдавать в лучшем случае 22 узла. Будучи по природе своей минным заградителем и дозорным судном, «Эдвенчер» подорвался в Ливерпуле на собственной мине в начале войны и был отправлен на ремонт. Поднявший меч от меча и погибнет, подумал Грейс. По всей видимости, имело место повреждение одной из машин, которая сильно вибрировала на высоких оборотах. У него было полно машинистов и кочегаров, обслуживавших машины и котлы, но никто не мог решить это проблему. А теперь еще и это!

На его взгляд, то, что они заметили, было довольно большим, очевидно военным кораблем, один вид которого вызывал ощущение опасности. Несомненно, это был тот самый корабль, который ему было приказано найти. Он хотел немедленно начать преследование, но требовалось некоторое время, чтобы десантная партия вернулась на борт. Он помахал сигнальщику рукой и отдал приказ голосом, в котором было достаточно волнения, чтобы это было заметно.

— Сигнал «Энтони», — сказал он. — Сняться с якоря, приблизиться к этому кораблю и посмотреть, кто это. Мы снимемся с якоря как можно скорее, — он снова поднял бинокль, изучая неизвестный корабль.

Капитан эсминца Джон Майкл Ходжес принял этот приказ с некоторой долью досады.

— Да неужели! — сказал он. — У меня есть целых четыре 4,7-дюймовки и очень много матерных слов, чтобы выйти против чего-то подобного, — он тоже рассматривал приближающийся корабль, и то, что он видел, ему совершенно не нравилось. — У меня нехорошее предчувствие.

— Порция ин ардуиа, — сказал старший помощник, повторяя девиз корабля, «Доблесть через трудности». Капитан подумал, что все было именно так. Он объявил общую тревогу, машинное развело пары достаточно быстро, и эсминец помчался на юго-запад, к зловещему силуэту на горизонте.

На «Кирове» в 09.30 занимались собственным слежением за враждебными целями. Роденко отслеживал корабли при помощи радара одного из Ка-40, державшегося к северу от Ян-Майена. После прохождения массивного бастиона острова они вернули вертолет и начали дальнее радиолокационное сканирование средствами самого корабля. Таинственная подводная лодка давно пропала, и Тарасову больше нечего было докладывать. Адмирал Вольский был доволен тем, что угроза снизилась и был полон решимости взглянуть на два корабля поближе. Цели, чем бы они ни были, не меняли курса, чтобы перехватить «Киров», когда адмирал направил его в район к западу от Ян-Майена. Похоже, корабли шли к самому острову, что было любопытно.

Возможно, персонал импровизированной метеостанции сообщил о них, подумал он, и британцы отправили подмогу. Жаль, что Орлов не нашел в себе духа, чтобы уничтожить оборудование связи на острове.

Он отдал приказ начать долгий плавный разворот, который должен был привести корабль к южной оконечности острова с юго-западной стороны. Они обходили грозовой фронт и видимость оставалась хорошей, хотя по поверхности моря пошла рябь. Через некоторое время с ним связался штурман из технического помещения в верхней части надстройки, где располагались системы дальнего обзора.

— Картинка все еще нечеткая, товарищ адмирал. Можем подойти ближе?

— Как скажете, Федоров.

— Надводная цель, движется в нашу сторону, скорость тридцать узлов, — доложил адмиралу Роденко мгновением спустя.

— Кто-то там не менее любопытен, чем мы. Самсонов, экипажу занять места согласно расписанию.

— Есть, — Самсонов нажал кнопку, и по кораблю разнесся звук боевой тревоги, направляющий членов экипажа на свои боевые посты. «Киров» вытащил меч из ножен.

Прошло несколько секунд, и далекий контакт превратился в небольшой корабль, становившийся все больше, пока не раздался явно напряженный голос Федорова.

— Есть четкая картинка, сэр. Вы должны видеть ее на камерах «Железного дровосека». Определенно двухтрубный эсминец, вероятно, не более 1 300 тонн, но выглядит довольно сердито.

— Словно наглая шавка на поводке, — сказал адмирал. — Роденко, дальность?

— 18 300 метров и сокращается.

Адмирал быстро оценил обстановку. Через несколько минут кораблик окажется в пределах досягаемости упомянутых Федоровым орудий. «Киров» сам двигался на скорости тридцать узлов, так что оба корабля сближались со скоростью 60 узлов. Это оставляло ему всего минуту на то, чтобы решить, что делать. В этот момент на мостик ввалился Карпов с явно напряженным красным лицом, занимая свой пост по боевому расписанию.

— Добро пожаловать, капитан, — сказал адмирал. — Рад, что вы к нам присоединились. Похоже, у нас гости, — он указал на плоские мониторы, на которые выводилась картинка с оптической системы, представлявшая собой четкое изображение небольшого кораблика. Он мчался вперед, разрезая носом воду и оставляя за собой видимый белый след.

— Не хотите взглянуть в бинокль? — спросил Вольский.

Карпов ничего не ответил и подошел к передним иллюминаторам, где висел на креплении его бинокль. Он забросил ремешок на шею и настроил резкость.

— Он подходит очень близко, — предупредил он.

— Говорит Федоров, — раздался из переговорного устройства голос штурмана. — Есть четкая картинка. Нет никаких сомнений – это британский эсминец типа «А» времен Второй мировой войны. Они были введены в эксплуатацию за десять лет до войны. Мы не сможем обогнать его, товарищ адмирал. Он способен развить тридцать пять узлов, так что нам нужно решить, что с ним делать в самое ближайшее время.

— Что он там сказал про десять лет до войны? — спросил Карпов с недоверчивым выражением. Он присмотрелся к кораблику и увидел бортовой номер «40», когда носовая волна несколько уменьшилась. Он походил на небольшой корвет, но никак не на современный британский эсминец.

Секунды казались минутами, ум адмирала бешено мчался через водоворот информации. Если он выстрелит по кораблику, тот откроет огонь в ответ и, если враг будет упорствовать, его придется уничтожить, чтобы предотвратить повреждения «Кирова» или, по крайней мере, вывести из строя. Если же он будет тянуть и противник откроет огонь первым… Карпов раздраженно посмотрел на него, и по его лицу был понятно, что он хотел немедленно открыть огонь.

— Самсонов, — медленно сказал адмирал. — Пожалуйста, возьмите цель в захват баковым 100-мм орудием.

— Есть, — ответил Самсонов. — Сигнал четкий, есть захват, орудие готово.

— Рулевой, резко тридцать влево.

— Есть резко тридцать влево.

— Вы намерены отвернуть? — посмотрел на него Карпов. — Это же просто старое ржавое ведро, вы что, собираетесь бежать от него?

— Что же, я рад, что вы согласны, что это не наш современник, господин Карпов. Это действительно старое ржавое ведро. Нет, мы не бежим. Напоминаю вам, что у нас есть две 152-мм установки на корме. В случае необходимости я хочу, чтобы этот корабль был быстро выведен из строя.

Внезапно вдалеке появились вспышки и дым. Эсминец открыл огонь из передних палубных орудий, словно предупреждающе залаяв, и смело ринулся вперед. Через несколько секунд снаряды легли широкой дугой вокруг «Кирова» со значительным недолетом.

— Пресловутый выстрел под нос, — сказал адмирал, понимая, что события полетели черт знает куда, и он едва ли мог что-то контролировать. Дерзкий эсминец мог дать следующий залп в любой момент. Что-то внутри у него шептало, призывая развернуться и уходить. Но даже если бы он так и поступил, другой корабль продолжал рваться вперед в лихом порыве.

— Николин, вы лучше всех знаете английский. Вызовите корабль и прикажите ему прекратить стрельбу и отвернуть, или мы откроем огонь.

— Есть, — Николин начал передавать сообщение, но эсминец не изменил курса и дал второй залп, на этот раз намного ближе к носу «Кирова».

Адмирал Вольский вздохнул, понимая, что теперь будет вынужден принять меры, хочет он того или нет. Оптимальным вариантом было вывести противника из строя, но приказ открыть огонь от отдал с тяжелым сердцем.

— Самсонов, вывести корабль из строя огнем носового орудия. Шесть снарядов, не больше. Я хочу дать его капитану второй раз подумать о своих действиях. Он должен знать, что мы готовы защищаться. Огонь!

Передние башенные установки «Кирова» были полностью автоматизированы. Ни один член экипажа не участвовал в подаче снарядов в 100-мм орудие на носу корабля, способное выпустить все восемьдесят снарядов за минуту, хотя такой режим огня использовался редко. Самсонов выпустил по цели две короткие очереди в три снаряда, и несколькими секундами спустя переднюю часть эсминца залило брызгами от трех близких промахов. Вторая очередь ударила по кораблю, один снаряд разнес легкобронированную носовую установку, два других вызвали взрывы на палубе в носу.

— Попадание! — сказал Карпов с явным облегчением.

Самсонов посмотрел на него через плечо.

— Есть захват оптической системой, товарищ адмирал, следующий залп будет точно по цели.

— Одну секунду, Самсонов, — сказал адмирал, положив ему руку на плечо и ожидая.

Капитан HMS «Энтони» Ходжес узнал о корабле впереди все, что ему было нужно. Он дал предупредительный выстрел под нос надвигающейся громадины, услышал удививший его приказ отвернуть, а затем корабль открыл ответный огонь с поразительной точностью. Его эсминец был поражен несколькими снарядами небольшого калибра, передние орудия оказались выведены их строя, а в носу начался небольшой пожар. Он мог бы продолжать наступать, но то, что он увидел в бинокль, убедило его, что он подвергает свой корабль слишком серьезному риску.

— Круто назад! — крикнул он. — Полный ход! Поставить дымы! Мы ничего не сможем сделать с таким.

Он четко видел, что корабль был как минимум второе больше его собственного, массивный, угрожающего вида силуэт на поверхности моря. Боже мой, подумал он, это, должно быть, «Тирпиц». Адмиралтейство оказалось неправо, и немцы провели в море еще один линкор, чтобы снова устроить а Атлантике ад. Он хорошо помнил то седое утро 23 мая, когда его корабль в паре с еще одним эсминцем сопровождали «Худ» и «Принц Уэльский», начавшие охоту на «Бисмарка». День спустя «Энтони» ушел в Исландию для дозаправки, и именно там получил известие о том, что могучий «Худ» взорвался и затонул, а из его экипажа выжили только трое. Адмирал Холланд погиб вместе с кораблем, и это шокировало весь Королевский флот.

На следующий день они воссоединились с «Принцем Уэльским» и ошеломленно увидели новейший британский линкор в синяках и ранах. Господи всемогущий, думал Ходжес, только не снова «Тирпиц»!

— Сообщить на «Эдвенчер», вижу крупный немецкий рейдер, — резко скомандовал он. — Вероятно, «Тирпиц» или крейсер типа «Хиппер».

Когда капитан Грейс на борту «Эдвенчера» получил сообщение, он едва поверил в то, что услышал. Ни на одном совещании, на котором он присутствовал до и во время этой операции, не было сказано ни слова о страшном немецком линкоре. Королевский флот был занят расчисткой возможных маршрутов для конвоев из Исландии к Кольскому полуострову, и целью операции была просто вылазка на север с целью потыкать немцев палкой и поставить несколько минных полей.

«Тирпиц» должен был мирно отлеживаться в Киле на ремонте. Если же он находился в открытом море, весь ход кампании менялся в мгновение ока. Он знал, что Королевский флот не остановится ни перед чем, пока немецкий линкор не уйдет в водяную могилу к своему однокласснику «Бисмарку». Но для него прямо сейчас, все возможные варианты заключались в том, чтобы, прежде всего, опознать противника и поднять тревогу. У него не было орудий, способных остановить его, радаров, чтобы следить за ним, ни возможности преследовать его, и, принимая все это во внимание, у него не было никакого намерения пытаться сделать все это. Его единственной мыслью было спасти свою небольшую оперативную группу от верной гибели. Со всеми этими минами на борту его корабли были плавающим складом боеприпасов, и если вражеский корабль погонится за ними, у них не будет возможности сбежать.

— К черту береговую партию! — сказал он. — Поднять якорь и полный вперед! Курс ноль-шесть-пять, сигнализировать «Энтони» отходить тем же курсом. У нас нет достаточных орудий, и будь я проклят, если мы окажемся на дне, как Холланд и «Худ», — он скрестил пальцы и беззвучно прошептал молитву. Если это был «Тирпиц», он мог развить ход в тридцать узлов. Он мог устремиться сюда и разорвать их в мгновение ока.

— Кодированное сообщение адмиралу Уэйк-Уолкеру на «Викториес», — сказал он радисту. — Наблюдаю крупный вражеский корабль, предположительно «Тирпиц» или крейсер типа «Хиппер». Отхожу на соединение с основными силами.

— Это, должно быть, напугало их до чертиков, — с улыбкой сказал Карпов. Он увидел, как приближающийся корабль внезапно резко накренился и поставил дымы, явно не желая вступать в столкновение с «Кировом».

Осмотрительность была лучшей составляющей доблести, подумал адмирал Вольский. По крайней мере, в данном случае.

— Федоров, вы смогли точно опознать корабль? — сказал он в переговорное устройство.

— Дым скрыл его, но я получил четкую картинку. Провожу компьютерную обработку.

— Ну что, Карпов, это был британский эсминец типа 42 или 45?

Тот просто посмотрел на него в ответ.

— Замечательно. Рулевой, курс два-четыре-пять.

— Есть курс два-четыре-пять.

Кормовая установка эсминца открыла огонь, но снаряды ложились неровно, и адмирал на этот раз не приказывал открывать ответного огня. Еще одна страна из совсем другого места и времени только что вступила в крупнейший военный конфликт, который только видел этот мир. Похоже, что мы выбрали свою сторону, и британцам это ни вот столько не понравилось, подумал он. Но боже мой, что же происходит? «Киров» был потерян, отрезан многими милями и годами от своей страны, и никто из экипажа никогда не позвонит домой.

А теперь они еще и вступили в войну.