Китайская невеста

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Группа стоявших на берегу пристально всматривалась в стоявших на палубе приближавшегося клипера, выискивая лица близких, и вдруг Джулиан Рейкхелл радостно закричал:

— Я вижу папу! — кричал и подпрыгивал мальчуган. — Вон он!

Джонатан, широко улыбаясь, помахал сыну шляпой, пристально всматриваясь в крошечное личико маленькой девочки, которая молча стояла, крепко держась за руку матери, затем остановил взгляд на Лайцзе-лу. Даже на расстоянии она была несравненно прекрасна, но что-то новое появилось в ее облике, наконец он понял — платье западного покроя.

Большой корабль, маневрируя, подходил к месту стоянки. Наконец он причалил, и Джонатан спрыгнул на пристань.

Гулко топая по деревянному настилу, Джулиан бросился вперед.

— Папа! Папа!

Джонатан подхватил сына, поднял высоко в воздух, затем крепко прижал к себе и пристально посмотрел на него.

— Молодец, сынок, — сказал он, — ты сильно подрос. Но все равно я узнал бы тебя.

Внимание Джонатана привлекло странное подергивание за брюки, он посмотрел вниз и увидел Джейд, широко раскрытыми глазами взирающую на него.

— Папа, — пролепетала она, повторяя за братом.

Отец буквально остолбенел, пораженный ее редкой красотой. Перед ним стояла копия ее матери, совершенно необъяснимым образом походившая также и на Рейкхеллов.

— Я так скучал по тебе, доченька, — сказал он и нежно поцеловал девочку.

Лайцзе-лу теперь стояла одна у самого начала причала, ее руки были опущены, а глаза радостно сияли.

Джонатан сперва было подходил к ней шагом, затем бросился бегом. Лишь она целиком заполнила его мысли и сердце, и он даже не заметил, кто и когда взял у него детей. Он крепко обнял жену, и когда они слились в поцелуе, долгие, жестокие месяцы казавшейся бесконечной разлуки начали изглаживаться из памяти.

Затем, чуть отстранившись, они пристально вгляделись друг в друга.

— У тебя на висках появилась седина, — прошептала Лайцзе-лу, — и морщинки на лице.

— А ты ничуть не изменилась, — ответил он, но, говоря эти слова, сознавал, что грешит против истины.

У нее под глазами появились небольшие темные круги, и хотя красота Лайцзе-лу не померкла, вся она казалась какой-то воздушной и более хрупкой.

— С тобой все в порядке? — спросил Джонатан.

— Никогда в жизни не была я счастливее и здоровее, чем в это мгновение, — ответила Лайцзе-лу, целуя мужа.

Рядом кто-то громко засопел.

Джонатан повернулся и увидел Сару Эплгейт, стоявшую под руку с Джеримаей Рейкхеллом.

— Миссис Сара! — воскликнул Джонатан, заключая ее в крепкие объятия.

— С прибытием, — проговорила она.

Джонатан протянул руку отцу, их пожатие было сильным и крепким. Оба радостно улыбались, на глаза отца навернулись слезы радости.

Джудит Уокер с детьми стояла чуть в стороне, ожидая очереди поприветствовать брата. Она уже радостно обменивалась приветствиями с Хомером Эллисоном.

Возбужденный Чарльз, радостно обнимавший и целовавший женщин и детей, пришел в неописуемый восторг, когда крошка Джейд назвала «папой» и его.

— Юная леди, — смеясь, проговорил Джонатан, — я знаю, как это трудно, должно быть, в вашем возрасте, но придется научиться правильно величать своих родственников!

С этими словами он нагнулся и надел на палец малышки нефритовый перстень.

— Это кольцо принадлежало твоему деду, Джейд. Оно будет твоим, когда станешь постарше.

Прежде чем они покинули док, Джонатан договорился с отцом, чтобы офицерам и всей команде выплатили премиальные сразу же и наличными. Каждый из матросов должен был получить по сто долларов, Оливер и старшие матросы в два раза больше, помощники по пятьсот, а Хомер тысячу.

— Они заработали эти деньги, и даже больше.

— Кроме того, — добавил Чарльз, — мы вполне можем позволить себе эту выплату!

Более подробные объяснения должны были последовать позже.

Джонатан ехал в экипаже только с женой и детьми. Джулиан тараторил не переставая, требуя внимания отца; Джейд также демонстрировала богатство своего словарного запаса, состоявшего из полудюжины слов, ожидая за каждое из них отдельной похвалы. Поэтому муж с женой за всю дорогу до дома Рейкхеллов смогли обменяться лишь несколькими словами.

Первое, что увидел Джонатан, войдя в гостиную, — это покрытый лаком китайский комод, любимый комод тестя, который теперь стоял в углу комнаты. На нем покоилась голова черепахи из нефрита, символ бессмертия.

Джонатан не стал дожидаться более подходящего момента, чтобы облегчить свою душу, и рассказал Лайцзе-лу все о смерти Сун Чжао и его похоронах.

Пока он рассказывал, Лайцзе-лу сидела, выпрямившись, на стуле, в глазах ни слезинки.

— Он поступил так, потому что этого требовали интересы Срединного Царства и его честь — прошептала она, инстинктивно говоря на мандаринском наречии. — Боги наградят его вечным счастьем.

— Кай построит пагоду из мрамора над его могилой в саду, — сказал Джонатан. — Мы с ним обо всем договорились.

Она кивнула, затем с усилием произнесла:

— Давай теперь поговорим о живых.

Перебивая один другого, они хотели невозможного — тотчас же поведать друг другу обо всех происшедших с ними событиях. Лайцзе-лу весело смеялась, когда рассказывала, как решила носить платья западного фасона, несмотря на то, что однажды поклялась никогда не делать этого.

— Твоя страна стала моей страной, — сказала она Джонатану, — в такой же степени, как и Китай. Кроме того, — сказала она со смешинками в глазах, — мне кажется, это платье мне идет.

— Ты просто бесподобна! — воскликнул Джонатан, подхватывая ее на руки. — Еще прекраснее, чем когда-либо, если такое возможно.

Тут он опустил руку в карман и извлек из него подарок императора Даогуана и принцессы Ань Мень.

От изумления у Лайцзе-лу перехватило дыхание, когда она смотрела на огромную черную жемчужину, лежавшую у нее на ладони. Казалось, жемчужина светится изнутри своим собственным светом. Лайцзе-лу глядела на нее как завороженная, но тут же удивила своего мужа:

— Она слишком большая, — сказала она, — явно не для меня.

— Жемчужина достойна королей, — сказал Джонатан.

— Верно, — задумчиво согласилась Лайцзе-лу, — но ты не король, а я не королева.

— Скоро мы станем столь же богатыми, как многие короли и королевы. За обедом я расскажу о наших планах расширения торговли.

Лайцзе-лу кивнула и ничего не сказала, положив жемчужину обратно в мешочек желтого цвета, чтобы показать ее остальным членам семьи.

— Прежде чем мы спустимся вниз, хочу, чтобы ты знала еще вот что, — сказал Джонатан. — Я считаю себя только временно ответственным за дом твоего отца в Кантоне, его имение в провинции Гуандун, за целый флот джонок, который вскоре станет еще многочисленнее и лучше. Пока я плыл домой, у меня было много времени для раздумий. Я решил, что Джулиан унаследует мою американскую часть семейного бизнеса, а Джейд — китайскую. Что скажешь?

— Деньги и собственность для меня имеют мало значения. У меня есть муж и дети, которых я люблю. Ни одна женщина не может мечтать о большем.

Джонатан нежно поцеловал Лайцзе-лу, затем внимательно вгляделся и спросил, испытывая беспокойство:

— С тобой действительно все в порядке?

Лайцзе-лу рассказала ему о долгих и мучительных родах и о том, что, как ей объявили, у нее не будет больше детей.

— Что ж. Будем осторожнее, чтобы никогда не подвергнуть тебя опасности. Но мне кажется, что-то в тебе не так, хотя и не могу понять, что именно.

Она пожала плечами и улыбнулась.

— В последнее время я немного устаю к концу длинного дня. Это вполне естественно, когда проводишь так много времени с двумя маленькими, шустрыми детьми. Но теперь, когда ты вернулся, я быстро приду в себя!

Лайцзе-лу взяла мужа под руку, и они вышли из комнаты.

Вся семья собралась в гостиной. Джонатан был доволен, что Хомера также пригласили к обеду. Все говорили одновременно, поэтому Джеримайя счел нужным прекратить этот бедлам.

— К столу, — сказал он, — будем говорить по очереди. Джонни больше, чем другим, есть что рассказать, поэтому я предлагаю начать тебе, сын, а я тем временем наполню бокалы.

Джонатан начал с рассказа об Англо-китайской войне, за началом которой он наблюдал в Кантоне. Щадя чувства жены, он не стал повторять подробности смерти Сун Чжао и поспешил перевести рассказ на собственное участие в повстанческих действиях, организованных Обществом Быков. Затем он остановился и подозвал к себе сына. Джулиан подошел.

— Этот талисман означает, что я один из членом братства. Придет день, я передам его тебе.

Глаза мальчугана радостно сияли, когда он разглядывал вырезанные из дерева фигурки.

— Но тебе самому предстоит заслужить право стать членом братства, — сказал Джонатан. — Эти быки откроют для тебя двери братства, но заслужить уважение его членов ты должен сам.

— Я уже рассказывала ему про Общество Быков, — сказала Лайцзе-лу, с гордостью глядя на приемного сына, — и можешь быть уверен, Джулиан всегда будет поступать так, как подобает. Он настоящий Рейкхелл.

Мальчик крепко прижался к Лайцзе-лу, прежде чем убежать на свое место.

Джонатан возобновил прерванный рассказ, поведав, как был ранен и захвачен в плен англичанами, как британский хирург извлек засевшие в нем пули и как почти сразу же после этого его вывезли из Цюаньчжоу в имение Суна.

— Там меня выходила Хен-хо, — сказал он, обращаясь к жене.

— Мы с ней дружили, когда были детьми. Кай женился на ней? — спросила Лайцзе-лу.

Он отрицательно покачал головой, но не упомянул об ужасной смерти крестьянской девушки, не желая обрушивать на Лайцзе-лу бремя печальных известий.

Затем рассказ продолжил Чарльз, сообщив, что сумел получить через Толстого Голландца груз невероятно драгоценного перца, еще до того как отправился в Вампу. Затем, не поднимая глаз на Джонатана и Хомера, добавил, что ему повезло нанять Молинду, до этого исполнявшую обязанности главного управляющего делами у Толстого Голландца.

Джонатан пришел на помощь кузену.

— Я встречался с Молиндой, и сам подумывал о том, чтобы нанять ее, но в то время, когда я был в Джакарте, у нас не было необходимости в ее услугах. Можете себе представить, как я обрадовался, когда увидел ее вместе с Чарльзом в гуандунском имении.

Чарльз вздохнул с облегчением. Его роман с Молиндой отошел в прошлое, и другим незачем было знать о нем.

Подали обед, и детям, которые вели себя очень примерно, разрешили остаться за столом вместе со взрослыми. Джулиан сидел подле Сары, которая помогала ему резать мясо, а Джейд — на специальном высоком стуле рядом с матерью.

Теперь Джонатан рассказывал о визите в Пекин, о своих двух встречах с принцессой Ань Мань и Небесным императором, о женитьбе Молинды и Шан-Вэя.

— Должно быть, она совершенно необыкновенная женщина, раз Ань Мень выбрала ее в супруги для Шан-Вэя, — заметила Лайцзе-лу, умалчивая о том, что в свое время отказалась от брака с кузеном императора.

— Они оба весьма необычные люди, — сказал Джонатан. — А Шан-Вэй принесет нам неоценимую пользу в Кантоне.

Свой рассказ он завершил, поведав о корабле-приманке, затем вернулся обратно к последней встрече с императором Даогуаном и его сестрой.

— Мы обменялись подарками в знак дружбы, — сказал он, — и я буду посылать им книги, инструменты, знания, накопленные Западом.

Он почти дословно повторил торжественные слова императора по поводу его надежд на модернизацию Китая.

Сидевшие за столом слушали в полном молчании. Наконец Лайцзе-лу нарушила тишину, достав из мешочка черную жемчужину.

— Вот подарок дружбы, который Небесный император вручил Джонатану, — проговорила она. — Для меня.

Жемчужина обошла стол, и даже Чарльз и Хомер, уже видевшие ее раньше, вновь испытали удивление.

— Должно быть, другой такой в мире нет, — заметил Джеримайя.

Сара Эплгейт согласилась, но высказала свое мнение:

— Ума не приложу, как и с чем ты станешь ее носить, девочка, — сказала она, — будет смотреться вычурно.

— Уже само обладание ею бросает в дрожь, — сказала Джудит, — я даже не осмелилась бы глядеть на нее, боясь расколоть.

У Лайцзе-лу, видимо, были свои виды на жемчужину, но она, воздержавшись от дальнейших комментариев, убрала ее обратно в мешочек и сунула в карман.

— В результате наших разнообразных приключений, — сказал Джонатан, — мы приобрели торговое и морское дело, принадлежавшее ранее отцу Лайцзе-лу, и теперь, после своей женитьбы, на нас работает двоюродный брат императора.

— А благодаря личной дружбе с императором и его сестрой, — добавил Чарльз, — мы сумеем получить более чем солидный кусок в торговле нового Китая, которая наверняка расширится сразу же после подписания мирного договора. «Рейкхелл и Бойнтон» вскоре станет одной из крупнейших, влиятельных и самых богатых торговых компаний в мире.

Джонатан и Хомер согласно кивнули, и Чарльз произнес:

— Потенциал умопомрачителен.

— Настолько умопомрачителен, — заметил Джеримайя, — что наши сыновья значительно перегнали нас — Алана и меня. Ты поймешь, что я имею в виду, Джонни, когда вы с Чарльзом завтра увидите бухгалтерские книги. Наши доходы неуклонно возрастали, смею вас уверить, однако ничего из ряда вон выходящего в делах здесь или в Англии нет.

Он сделал особое ударение на слове «в делах», и Джонатан слегка насторожился.

— Есть кое-какие новости, которые могут представлять интерес частного порядка, — продолжил Джеримайя. — О них мы не говорили прежде, до возвращения Джонни домой.

Он взглянул на дальний конец стола.

— Ты скажешь им, или я?

Сара Эплгейт почувствовала себя несколько неловко.

— Я предпочла, чтобы ты.

Лайцзе-лу и Джудит обменялись многозначительным взглядом.

— Мы были правы! — воскликнула Лайцзе-лу и прыснула.

— Действительно, — со смехом произнесла Джудит. — Вдвоем мы на протяжении месяцев следили за развитием событий.

Джеримайя покраснел.

— Миссис Эплгейт, — торжественно объявил он, — оказала мне большую честь, приняв предложение стать моей супругой.

За этими словами последовал момент наэлектризованной тишины, который разорвал радостный вопль Джулиана:

— Ты хочешь сказать, что миссис Сара будет нашей новой бабушкой! — закричал он.

— Бабушка, — эхом отозвалась Джейд, пополнив своей словарь новым словом.

Стулья поползли назад, обед был прерван, так как все вскочили с мест и окружили Сару и Джеримайю, осыпая поздравлениями.

— Папа, — сказал Джонатан, — если б я сам выбирал, то не смог бы для тебя лучше выбрать.

Лайцзе-лу смеялась сквозь слезы радости, обнимая и целуя женщину, которая на протяжении многих лет была ее преданной нянькой. Чарльз сбегал на кухню и вернулся с двумя бутылками шампанского.

— Ведите себя прилично, молодой человек, — заявила Сара, когда Джонатан крепко обнимал ее. — Вы же знаете, я не люблю, когда из-за меня поднимают шум.

— Тост за жениха и невесту, — сказала Джудит.

— Давай, скажи, Джонни, — предложил Чарльз, обходя вокруг стола и наполняя бокалы взрослым, затем, исподтишка взглянув на Джудит, наполнил бокалы ее сыну и дочери.

Джонатан поднял бокал и некоторое время ждал, когда умолкнет гомон голосов.

— Миссис Сара, папа, — сказал он. — Мне трудно представить, чтобы что-то могло добавить радости в сегодняшний день, но вы сделали мое возвращение поистине бесподобным. Могу пожелать вам того же счастья, которое познали мы с Лайцзе-лу.

Все дружно выпили. Ставя бокал на стол, Джеримайя пытался что-то сказать в ответ, но неожиданно запутался и никак не мог подобрать нужных слов. На помощь быстро и решительно пришла Сара.

— Мы всех вас очень любим, — сказала она.

Постепенно возбуждение улеглось. В ответ на вопросы счастливая пара поведала, что не имеет каких-либо определенных планов относительно свадьбы.

— Мы все время думали о тебе, — пояснила Сара. — Теперь, когда ты вернулся к нам, можно подумать и о церемонии.

По мере того как обед подходил к завершению, Чарльз все более мрачнел.

— Все сегодня так счастливы — и на то есть все основания — мне не хочется говорить о печальном, но чувствую, это необходимо. Есть еще одна проблема, о которой до сих пор не сказали ни слова ни Джонни, ни я. Если у вас возник вопрос, почему нам пришлось прибегнуть к хитрости, когда мы покидали Китай, так объяснение в том, что имя Джонатана внесено в список преступников, разыскиваемых Королевским флотом и армией. Его обвиняют в том, что он воевал на стороне противника.

У Лайцзе-лу перехватило дыхание.

Джонатан накрыл ее руку своею.

— Это одно из тех недоразумений, которые случаются во время войны.

— Я намерен взяться за решение этого вопроса сразу же, как только окажусь в Лондоне, — заявил Чарльз. — Мой отец и я, между нами говоря, не столкнемся с особыми сложностями, добиваясь исключения имени Джонни из проскрипционного списка.

— Мы не обсуждали это с тобой, Чарльз, — сказал Джонатан, — но поскольку наше дело скоро начнет значительно расширяться, может быть, будет разумно мне самому отправиться с тобой в Англию и добровольно предстать перед соответствующей королевской комиссией. Как только они поймут, что я принимал дела у своего тестя, убитого в тот самый день снарядом английского оружия, мне кажется, меня оправдают.

Лайцзе-лу не дала Чарльзу возможности ответить.

— Мы слишком долго не были вместе! — решительно проговорила она. — Больше мы не разлучимся!

Собравшиеся за столом посмотрели на нее.

— Чарльз, — сказала она, — Ву-лин писала мне, что ты брал ее и Элизабет на чай в Виндзорский замок. Очевидно, ты знаешь королеву Викторию.

— Разумеется. Она…

— Отлично. Наша семья отправляется в Англию, — сказала она неколебимым тоном. — И ты представишь меня королеве.

— Не так-то просто попасть к королеве, — сказал Чарльз. — К тому же, после нашей встречи, она вышла замуж на немецкого принца Альберта Саксен-Кобург-Готской династии, и, насколько мне известно, у нее уже двое детей.

— Она примет меня сразу же, как только я приеду, — сказала Лайцзе-лу, ее тонкие ноздри слегка трепетали. — Мы поговорим с ней как женщина с женщиной, и вся эта чепуха с включением Джонатана в список военных преступников сразу же кончится.

Чарльз молча обратился за поддержкой к Джонатану.

— Англия, — сказал Джонатан, — конституционная монархия. А это означает, что королева Виктория царствует, но не управляет. Император Даогуан — абсолютный монарх, поэтому все ему подчиняются под страхом смертной казни. Виктория вынуждена прислушиваться к советам своих министров и…

— Не имеет никакого значения, — заявила Лайцзе-лу, прерывая мужа. — В этой войне, которую не должны были бы развязывать англичане, я потеряла отца и чуть не лишилась мужа.

— У меня не было подспудных причин ссориться с англичанами, — заметил Джонатан. — Выступить против них меня вынудили обстоятельства. Они благочестивые, справедливые люди, уверен, сложившуюся ситуацию можно будет решить спокойно, без суеты.

— Совершенно верно, — добавил Чарльз. — Считаю почти невероятным, чтобы Джонатана могли арестовать, если он приедет в Лондон вместе со мной. Во всяком случае, поезжай с нами, Лайцзе-лу. Наша семья с удовольствием примет тебя, уверен, Джулиан и Дэвид обрадуются встрече. Но ты не представляешь наших порядков, если считаешь, что королева Виктория и принц Альберт распахнут перед тобой двери своего дворца.

Лайцзе-лу не сдавалась.

— Королева Виктория примет меня, — заявила она. — Мы с ней поговорим, она узнает, что лежит у меня на сердце. Она поймет, потому что она тоже женщина.

Лайцзе-лу оглядела сидевших вокруг стола твердым взглядом.

— Я уже решила, и ничто не сможет заставить меня передумать! Я отправлюсь в Англию с Джонатаном, и мы берем с собой наших детей.

Чарльз не собирался сдаваться.

— Мне хочется знать, почему ты так уверена, что королева даст тебе аудиенцию. Я не смогу сотворить чудо.

На губах Лайцзе-лу появилась загадочная и интригующая улыбка.

— Я сама сделаю все, что нужно, — ответила она. — В моей голове уже рождаются планы.

Джеримайя решил, что пришло время вступить в разговор и ему.

— Хомер, на твоем корабле найдется место еще для нескольких пассажиров?

— Разумеется, мистер Рейкхелл, — ответил капитан «Лайцзе-лу».

— И как скоро корабль может быть готов к путешествию через Атлантику?

— Потребуется не больше недели.

— В твоем распоряжении две недели, — сказал Джеримайя. — Сара и я обвенчаемся и отправимся в Лондон вместе с молодыми. Джудит, мы намерены собрать вместе всю семью; хотелось, чтобы ты и твои дети тоже поехали с нами. Завтра в Англию отправляется клипер, я напишу Алану Бойнтону, чтобы они с Джессикой готовились принять весь клан Рейкхеллов.

За столом вновь поднялся шум, Джонатан улыбнулся, поняв истинные мотивы, побудившие отца предпринять путешествие: он решил лично присутствовать при восстановлении доброго имени сына и, если потребуется, вмешаться, чтобы сдержать свою своевольную невестку от поспешных и необдуманных действий.

Лайцзе-лу и Джонатан чувствовали себя более близкими, чем когда-либо прежде. Их любовные ласки были страстными, требовательными и в то же время более нежными. Они без труда легко и свободно общались, открывая друг другу самые интимные, самые сокровенные мысли. Никогда прежде Джонатан так сильно не любил жену. Ее преданность детям во время его долгого отсутствия вдохновляла, брак Джеримайи и Сары обрадовал их обоих, и с возвращением мужа здоровье Лайцзе-лу, казалось, пошло на поправку.

Джонатан работал с раннего утра до позднего вечера, стараясь войти в курс дел, наверстать упущенное в области кораблестроения, и всякий раз, когда он возвращался домой, искренняя радость жены согревала его. Однако одну тему она категорически отказывалась обсуждать. Всякий раз, когда он заводил разговор о визите к королеве Виктории, она лишь загадочно улыбалась и тотчас же переводила разговор на другую тему. Некоторые ее действия казались совершенно необъяснимыми.

Она сама стала укладывать их вещи, а также вещи детей, которые могли им потребоваться во время поездки в Англию. Как-то вечером, когда Джонатан вернулся домой чуть раньше обычного, он увидел мужской костюм мандарина из плотного шелка, расшитого золотыми драконами, а также соответствующую квадратную шляпу, лежавшую поверх горки одежды, приготовленной для складывания в коробку. Джонатан предположил, что наряд принадлежал его тестю, и не имел ни малейшего представления, для чего Лайцзе-лу решила взять его с собой в Лондон. Когда он поинтересовался, Лайцзе-лу ответила беззаботным пожатием плечами.

Накануне свадьбы Джеримайи и Сары Джонатан, войдя в свои семейные покои, увидел, как жена внимательно рассматривала семейные реликвии, доставшиеся ей в наследство. В точеных руках она держала небольшую великолепную шкатулку из черного нефрита, размером не более шести дюймов в длину, столько же в ширину и примерно дюйма четыре глубиной.

Он взял шкатулку у нее из рук и увидел, что внутри она выложена белоснежным шелком, и одобрительно кивнул.

— Замечательный свадебный подарок.

Лайцзе-лу отрицательно покачала головой.

— Саре всегда нравился Будда из слоновой кости, который стоял в нише позади отцовского стола. Знаю, она это оценит, и, мне кажется, папа Рейкхелл тоже, — сказала она, показав жестом в сторону столика.

— Это даже более впечатляюще, — согласился Джонатан, узнавая статуэтку Будды.

Лайцзе-лу взяла шкатулку у него из рук, больше ничего не сказав. Джонатан подумал, что, наверное, ему показалось, будто она что-то умалчивает.

Свадьба Сары и Джеримайи прошла тихо, в присутствии только членов семьи и нескольких старых друзей Джеримайи, включая доктора и миссис Грейвс. Пока шла брачная церемония, личные вещи Сары были перенесены в комнату, которую Джеримайя занимал один на протяжении более четверти века. По настоянию невесты, которая просила не поднимать суеты, Лайцзе-лу и Джудит устроили скромное торжество в честь молодоженов в доме Рейкхеллов. В тот же вечер обе молодые женщины в сопровождении Джонатана и Чарльза отправились ужинать в Нью-Лондонский ресторан, чтобы дать возможность молодоженам побыть одним.

На следующий день клипер отплыл в Англию, груз черного перца все еще оставался в его трюмах. Хомер Эллисон галантно уступил капитанскую каюту Саре и Джеримайе. Лайцзе-лу с мужем занимали небольшую, но удобную пассажирскую кабину; и Джонатан, как и Чарльз, оказался в необычном положении пассажира.

Этот отдых дал возможность Джонатану несколько часов ежедневно проводить с детьми. Он наблюдал, как Джулиан с ловкостью обезьяны лазил по вантам, а когда решил испытать его способности к пользованию секстантом, то был приятно поражен.

— Чарльз, — делился он с кузеном, — клянусь, Джулиан знает о море гораздо больше, чем мы с тобой в его годы.

— У него есть призвание, — с улыбкой ответил Чарльз, — он настоящий Рейкхелл.

Каждый день, когда позволяла погода, Джонатан с Джейд на руках отправлялся на нос корабля. Это были самые сокровенные моменты. Маленькая девочка радовалась, когда корабль раскачивался на волнах, хлопала в ладоши, глядя на наполненные ветром паруса, а когда она устремляла взор в бесконечные просторы зеленовато-голубой глади океана, ее прекрасные глаза становились задумчивыми.

Иногда Лайцзе-лу сопровождала мужа и дочь, но большей частью она отказывалась от приглашений Джонатана. Ей было немного не по себе из-за болезни, но Джонатану свой отказ она объясняла иначе.

— Дети унаследовали тягу к морю от тебя, — сказала она. — Считаю, мне достаточно повезло, что нормально переношу сильную качку, но, признаюсь, на земле я чувствую себя гораздо увереннее.

— Я бы удивился, если бы Джулиан не любил морскую жизнь, — сказал Джонатан. — В конце концов, он мужчина. А вот Джейд просто поражает меня. Она такая маленькая, но когда я держу ее на руках, то ощущаю трепет ее тела, когда она смотрит на воду. На борту нет ничего, чтобы ей не нравилось.

— Она похожа на Джудит, — ответила Лайцзе-лу. — Я убеждена, что у женщин семьи Рейкхеллов, так же как и у Рейкхеллов-мужчин, вместо крови в жилах течет морская вода.

Вне всякого сомнения, Джудит Уокер наслаждалась путешествием; казалось впервые после разрыва с мужем в ней пробудился вкус к жизни. По приглашению Хомера Эллисона она часто поднималась на капитанский мостик во время его вахты, стараясь не мешать и умолкая всякий раз, когда он был занят.

Когда позволяли обязанности, Хомер Эллисон присоединялся к взрослым членам семьи во время обедов и ужинов, и Джонатан вскоре заметил, что по обоюдному согласию, а не по случайному стечению обстоятельств, Хомер оказывался рядом с Джудит.

Как-то в своей каюте он спросил жену:

— Ты замечаешь, что Хомер и Джудит все более и более сближаются?

Она провела уже достаточно времени в Америке, чтобы понимать значение многих речевых оборотов.

— Насколько мне известно, Хомер и прежде несколько раз обедал в доме Уокеров еще до того, как вместе с Чарльзом отправился на поиски тебя, — ответила она, осторожно выбирая слова. — Они знакомы уже много-много лет, и я бы сказала, у них есть общие интересы.

Джонатан нахмурил брови.

— Может быть, Джудит все еще любит Брэкфорда, хотя надеюсь, что нет.

— Мне кажется, она навсегда выбросила его из головы, — сказала Лайцзе-лу. — Когда тебя не было, мы с Джудит виделись очень часто, и я ни разу не слышала, чтобы она упомянула о муже. Да и ее дети тоже. Такое впечатление, будто его и не было.

— Но он все же существует, — заметил Джонатан, — к сожалению. И мне бы очень не хотелось, чтобы ей вновь причинили боль. В равной степени то же относится и к Хомеру. Он неплохой парень. Поэтому ради их же блага, надеюсь, взаимный интерес не станет чересчур глубоким. До тех пор, пока жив Уокер, Джудит не сможет снова выйти замуж.

— Не переживай. Она из категории самых рассудительных женщин, каких я только знаю, к тому же весьма реалистична, — уверенно проговорила Лайцзе-лу и улыбнулась. — Уверена, они отлично знают, что делают и на что идут.

— Но я совершенно не знаю, что нас ждет в Англии, — заметил Джонатан.

— Доверься мне, — нежно проговорила Лайцзе-лу, обвивая рукой шею мужа.

— У меня нет другого выбора, — ответил он, целуя ее.

Большая часть путешествия прошла без происшествий; клипер преодолел несколько небольших штормов, но в основном погода стояла хорошая, море оставалось спокойным, ветер свежим, а небо чистым. Хомер не пытался установить рекорд скорости, тем не менее земля показалась на девятнадцатый день после отплытия из Нью-Лондона.

В то же самое утро Лайцзе-лу отвела Джонатана и Чарльза на корму и, взяв с них торжественную клятву хранить все в тайне, поведала часть своего плана.

Муж сразу же запротестовал.

— Я не только буду чувствовать себя полным идиотом, — заявил он, — но и вообще, вся эта затея кажется мне крайне несерьезной.

— Не торопись, Джонни, — задумчиво проговорил Чарльз. — Идея Лайцзе-лу покоится на прочном фундаменте. У нее, пожалуй, гораздо больше оснований прокрутить эту затею, чем я думал.

Лайцзе-лу наградила Чарльза чарующей улыбкой.

— Нравится тебе это или нет, — заявил Чарльз кузену, — боюсь, тебе придется следовать ее плану, как и мне. Терять нам практически нечего, тогда как мы сможем завоевать все.

Ворча и выражая недовольство, Джонатан был вынужден согласиться.

Клипер поднимался вверх по Английскому каналу, и когда, войдя в дельту Темзы, судно замедлило ход, — корабельное движение здесь было гораздо интенсивнее, чем в акватории Кантона, — Лайцзе-лу и Джонатан удалились в свою каюту и заперли дверь на замок. На борт поднялся лоцман, а паровой буксир доставил клипер к пирсу компании «Рейкхелл и Бойнтон» в Саутворке, как раз напротив Лондона.

Сэр Алан и леди Бойнтон встречали прибывших в порту, рядом с ними стояли Руфь и Дэвид, Ву-лин и Элизабет держались чуть поодаль, шепотом обмениваясь замечаниями. Они походили то на двух юных дам, то, буквально через мгновение, на двух маленьких шаловливых девчонок.

Наконец прибывшие начали спускаться на берег. Чарльз вел за руку Джулиана, а Сара несла на руках Джейд. Молодожены и младшее поколение Рейкхеллов оказалось в центре внимания.

Чарльз расцеловал жену, сына и мать, а затем поразил отца неожиданным вопросом:

— Королева у себя в резиденции?

— Откуда, черт подери, мне знать? — ответил Алан.

На помощь отцу пришла Джессика.

— Вместе с принцем Альбертом она пробудет в Уайтхолле до конца недели.

— Отлично!

Чарльз подозвал курьера компании, вручил ему запечатанный конверт и потребовал, чтобы к причалу немедля подали отдельный экипаж.

Семья недоуменно переглядывалась, и только тут Руфь догадалась, что кое-кого не хватает.

— А где же Лайцзе-лу и Джонатан?

— Дядя Джеримайя подробнее, насколько сможет, просветит вас по этому поводу, — ответил ей муж. — Если все пройдет хорошо, они присоединятся к нам через час-другой, я тоже. Прошу прощения, что наша встреча немного откладывается, но боюсь, что это тот самый случай, когда дело прежде всего.

Элизабет надулась, когда узнала, что не увидит Джонатана прямо сейчас.

Чарльз, одновременно извиняющийся и, как было заметно, полный тревоги, еще раз поцеловал Руфь и Дэвида, затем направился к концу причала, где остановился поданный по его просьбе экипаж.

Остальные продолжали стоять, обступив Джеримайю, который пытался в нескольких словах объяснить происходящее и суть плана, задуманного его невесткой и сыном. Когда они направились к поджидавшим экипажам, которые должны были доставить их дому к Бойнтонов, он уже заканчивал рассказ.

Внезапно Джессика Бойнтон крепко вцепилась в руку брата, от изумления раскрыв рот, и недоуменно перевела взгляд с него на Сару, затем обратно.

— Ущипните меня, неужто у меня галлюцинации?

— С тобой все в порядке, — успокоила ее Сара.

Все молча и не отрываясь уставились на пару, шествовавшую от дальнего конца причала к поджидавшему их экипажу. Чуть впереди шла Лайцзе-лу, она выглядела такой прекрасной, что захватывало дух. Ее несравненная фигура, облаченная в плотно облегающий с высоким воротником чонсам, доходивший до самых щиколоток со шлицами до колен по бокам, чтобы дать ей возможность ходить. Казалось, она плыла, скользя на подобранных в тон платью туфлях, обшитых искрящимся бледно-зеленоватым шелком. Поверх платья она набросила пелерину из белого шелка с вышитым на спине драконом.

Пожалуй, никто не мог бы носить эти великолепные украшения с таким искусством, как она. Серьги из нефрита с бриллиантами ниспадали до самых плеч, на правой руке красовался нефритовый перстень, с полукругом из бриллиантов, а запястья украшали нефритовые браслеты, также инкрустированные бриллиантами. Руфь и Элизабет сразу же заметили в ее волосах гребень из нефрита с бриллиантами.

На шаг позади нее, торжественно шагая в ярко-красном облачении мандарина, расшитом золотом всевозможными персонажами из китайской мифологии, шел высокий человек в квадратной, с загнутыми углами, но без полей, шляпе, какие носят мандарины.

— Да это же Джонни! — изумленно проговорила Руфь.

— Что это он несет? — спросила Элизабет.

Тон, которым ответила Сара Рейкхелл, явно свидетельствовал о том, что она не одобряла весь этот маскарад.

— Коробку особого чая, известного как императорский чай. Мне самой он не очень нравится, однако Лайцзе-лу сказала, что это подобающий подарок для королевы Виктории.

Алан Бойнтон заморгал и покачал головой.

— Неужели Чарльз в самом деле везет их на аудиенцию к королеве в Уайтхолл? Господи всемогущий!

Благодаря затее Лайцзе-лу препятствия, которые могли бы помешать встрече с королевой Викторией, удалось быстро обойти. Послание Чарльза королеве отличалось лаконичностью. В нем только говорилось, что, в развитие недавно подписанного англо-китайского договора, двое специальных посланников Небесного императора, только что прибывших в Лондон, хотели бы засвидетельствовать почтение Ее Величеству, прежде чем отправиться к месту своего жительства.

— Было бы невежливо отказать в подобной просьбе, поэтому уверена, она обязательно нас примет, — сказала Лайцзе-лу.

Ее предсказание сбылось в точности, а покровительство Чарльза придало просьбе дополнительный вес. Офицер стражи, стоявший на посту у входа во дворец, был уже уведомлен и поэтому без вопросов пропустил экипаж. Фрейлина королевы поджидала у главного входа, чтобы проводить гостей внутрь.

Уайтхолл представлял собой старое, продуваемое сквозняками здание, служившее главной резиденцией английских монархов на протяжении многих столетий. Оно давно нуждалось в ремонте. Фрески, украшавшие стены во всю их длину, представляли бесценные произведения искусства, но краска на стенах местами облезла. То там, то здесь в мозаичном полу виднелись следы сколов, а на мраморных колоннах появились заметные трещины. Несмотря на это, никаких, даже малейших усилий по приведению здания в порядок не предпринималось. Принц Альберт решил, что проще и гораздо дешевле переехать в новое, более современное здание, как только удастся подыскать нечто подходящее.

Апартаменты, расположенные на втором этаже и выходившие окнами в сад, в которых в свое время располагалась любовница Чарльза II, теперь занимала королевская чета. Мебель, лишенная нарочитости, отражала личные вкусы обитателей. В камине весело плясало пламя; старый ковер, который в конце семнадцатого века правитель Оттоманской империи преподнес Уильяму III, покрывал большую часть пола, а на стенах висели портреты в полный рост детей Виктории и Альберта, юной принцессы Виктории и принца Эдварда. Бархатная обивка мягкой мебели, как и сами апартаменты, отслужила уже весьма солидный срок.

Королева, значительно пополневшая с тех пор как Чарльз в последний раз встречался с ней, удобно расположилась в кресле-качалке, набросив легкую шаль поверх платья из черного шелка. Ее единственными украшениями были обручальное кольцо и брошь-камея, приколотая к вороту платья. Альберт — торжественный, в безукоризненном пиджаке, черном галстуке, отутюженных брюках и сияющих ботинках — встал со своего места сразу же, как только гостей ввели в комнату.

— Ваше Величество, Ваше Королевское Высочество, — произнес Чарльз, — позвольте мне представить вам личного посланника Небесного императора Даогуана, дочь недавно ушедшего от нас Сун Чжао.

Лайцзе-лу присела в глубоком реверансе.

— Я глубоко польщена оказанной мне честью, — произнесла Лайцзе-лу.

Королева была поражена.

— Вы говорите по-английски?

— Разумеется, Ваше Величество, — с улыбкой ответила юная китаянка, — я выучила его задолго до того, как стала гражданской Соединенных Штатов.

— Позвольте мне также представить моего кузена и делового партнера, мужа этой дамы.

Джонатан поклонился, затем быстро снял одежды мандарина и шляпу, оставшись в привычном западном одеянии.

Королева неуверенно улыбнулась.

Принц Альберт нахмурился.

— Полагаю, имелась причина для этого… э… маскарада? — спросил он с явно выраженным немецким акцентом.

— Вы абсолютно правы, сир, и вы скоро узнаете о ней, — ответила Лайцзе-лу, прежде чем ее муж успел ответить на вопрос принца. — Мистер Рейкхелл только что вернулся из Китая, где он получил подарки от императора Даогуана и его сестры, моей подруги принцессы Ань Мень.

— Моя жена пожелала, чтобы я предложил вам этот чай, Ваше Величество, — сказал Джонатан.

Принц Альберт взял из рук Джонатана коробку с чаем и передал королеве.

— Этот чай называют императорским, — пояснила Лайцзе-лу, — подобного ему не существует во всем мире.

— Его заваривают как обычно? — поинтересовалась Виктория. — Отлично. В таком случае сразу же и попробуем, если вы присоединитесь к нам.

Она позвонила слуге и быстро отдала распоряжение.

Принц предложил гостям сесть, но Лайцзе-лу продолжала стоять.

— Теперь, мэм, — сказала она, — позвольте мне воспользоваться данной мне привилегией и предложить вам подарок, достойный только королевы.

К изумлению Джонатана и Чарльза, она извлекла небольшую шкатулку из черного нефрита, которую прятала в складках платья, и вручила королеве. Еще до того как ее открыли, Джонатан догадался, что в ней.

Виктория подняла крышку, затем от изумления у нее перехватило дыхание. Застыв, она разглядывала великолепную черную жемчужину, излучавшую неповторимое сияние. Когда на нее упали лучи света, проникавшего сквозь окна в комнату, она, казалось, вспыхнула изнутри. Жемчужина имела форму идеальной сферы в полтора дюйма в диаметре.

Принц разглядывал жемчужину из-за плеча жены и тоже не смог скрыть своего удивления.

— Есть древняя легенда, рассказывающая о происхождении этой жемчужины, — произнесла Лайцзе-лу, грациозно присаживаясь на небольшую кушетку рядом с мужем. — Рассказывают, что Великий император Восточной горы, который правил всеми морями мира и был племянником Юй-ди, Верховного императора, сотворившего человечество, влюбился в смертную женщину, молодую императрицу Срединного Царства. Он сотворил для нее эту жемчужину, а она, в ответ, влюбилась в него. Но Юй-ди устроил так, что она не смогла взять эту жемчужину с собой в божественный мир Верхнего царства, поэтому оставила ее своим смертным потомкам. — Лайцзе-лу помолчала, улыбнулась и добавила: — Хотя мне кажется, что в действительности какой-нибудь рыбак нашел эту жемчужину в море и продал представителю императора, который знал, что покупает бесценную драгоценность. Однако мне больше по нраву легенда, в ней есть романтическое очарование. Единственное, что мне известно доподлинно, это то, что эта жемчужина на протяжении трех, а может быть и чуть больше, тысяч лет принадлежала китайским императорам. Я узнала ее сразу же, как только муж привез ее мне.

Королева мгновенно обратила внимание на эти слова.

— Он… привез… ее вам?

— Да, мэм, — решительно произнес Джонатан, отказываясь поддерживать мистификацию жены. — Император Даогуан и принцесса Ань Мень вручили мне эту жемчужину как подарок для Лайцзе-лу.

— Ничего подобного я не видела в своей жизни, но я не могу принять ее, — запальчиво произнесла королева.

— Как только я увидела эту жемчужину, мэм, я поняла, что она может принадлежать только вам, — с глубокой искренностью сказала Лайцзе-лу. — Вы правительница величайшей и наиболее могущественной нации в мире. А я жена человека, который строит корабли, водит их по морям, доставляя на них грузы разным народам. В моей жизни нет места для предмета подобного великолепия. Мы живем спокойно и тихо. Эта жемчужина должна занять место в коллекции украшений короны, которую более тысячи лет собирают монархи Англии. В ваших владениях эта жемчужина найдет подобающее ей место.

Принц Альберт кашлянул, собираясь выразить несогласие, но Лайцзе-лу продолжала, обращаясь исключительно к королеве:

— Не сомневаюсь, император Даогуан и принцесса Ань Мень одобрят мое решение преподнести вам подобный подарок. В их сердцах, так же как и в моем, живет надежда, что люди этой великой земли и земли, откуда я, станут настоящими друзьями и останутся ими на все времена.

Наконец, королева обрела прежний тон:

— Почему вы думаете, что они испытывают те же чувства, что и вы?

— Они познали великое горе, когда ваши солдаты и матросы развязали войну против невинного народа Срединного Царства.

Королева взглянула на своего мужа.

— Боюсь, эта несправедливая война долгое время будет терзать нашу совесть.

— Я познала собственную долю страданий, — искренне продолжала Лайцзе-лу. — Мой отец был убит ядром, выпущенным пушкой королевского флота. Мой муж, находившийся в Кантоне по делам, когда там разразились военные действия, сражался на стороне китайских бойцов, чтобы отомстить за смерть моего отца, и был тяжело ранен. Даже теперь его имя продолжает оставаться в списке объявленных вне закона, составленном генералами и адмиралами Вашего Величества. Но во имя ваших детей и моих детей и всех тех поколений, что придут на смену им, ненависти нужно положить конец. Я хочу, чтобы эта жемчужина стала символом исцеления. Мои дети американцы, а их кузены англичане. В жилах моей дочери течет кровь и Востока, и Запада. Этим невинным детям мы должны дать шанс стать взрослыми людьми, свободными от предубеждений и глупой ненависти.

Королева Виктория вновь посмотрела на мерцающую жемчужину, которая казалась таинственным живым существом, покоящимся в своем гнезде из белоснежного шелка.

— Вы делаете невозможным для меня отказаться от этого подарка.

Лайцзе-лу улыбнулась и покачала головой.

— Никто, даже королева, не вправе отказаться от того, что уже подарено по велению души, искренне и от всего сердца.

Королева улыбнулась ей в ответ.

— У вас дар настоящего оратора, миссис Рейкхелл.

— Нет, мэм, нет. Я красноречива, лишь когда отстаиваю то, во что верю.

— Как я могу вас отблагодарить?

— Использовать свое влияние, чтобы покончить с постыдной торговлей опиумом, который убивает наших бедняков.

Чарльз, молчавший до сих пор, увидел отличную возможность включиться в разговор.

— Многие из ваших подданных, знающих Восток, мэм, считают сбыт опиума китайцам низким, грязным делом. Я один из них, и, уверяю вас, я не одинок. Компании, торгующие наркотиком, получают баснословные прибыли и весьма влиятельны, вряд ли они добровольно откажутся от завоеванных позиций. Но даже они чувствительны к общественному мнению точно так же, как и все в нашем обществе. Мне известно о вашем негативном отношении к торговле опиумом. Если ваше мнение по этому вопросу станет известно более широко, мне думается, газеты заговорили бы тогда с большим воодушевлением, а там, в скором времени, и в палате общин зазвучали бы голоса против торговли наркотиками.

Принц Альберт кивнул:

— Не вижу больших сложностей в том, чтобы придать большую огласку нашему личному мнению по этому вопросу.

Появление слуги, вкатившего столик с принадлежностями для чая, прервало беседу.

Королева собственноручно разлила чай по чашкам.

— Как необычно, — проговорила она, рассматривая содержимое чашки. — Этот чай такой бесцветный, он похож на обыкновенную воду.

Она попробовала, отпив маленький глоток, одобрительно покачала головой и улыбнулась.

— Но аромат великолепный, а вкус — просто восхитительный.

Джонатан и Чарльз быстро переглянулись.

— Мы с Чарльзом позаботимся, мадам, чтобы вам регулярно поставляли императорский чай. Должен признаться, выращивают его так мало, что удовлетворить рыночный спрос совершенно невозможно.

— Весьма признательна вам, мистер Рейкхелл, — проговорила королева, и глаза ее озорно блеснули. — Позвольте заверить, что вам больше незачем переодеваться в китайский костюм во время своего пребывания здесь. Я, вероятно, не смогу официально оказать вам поддержку, но каждое утро ко мне заходит премьер-министр, и он имеет обыкновение прислушиваться к моим словам. Даю слово, ваше имя уберут из списка лиц, объявленных вне закона, завтра же.

— Очень признателен вам, мэм.

Джонатан вздохнул с облегчением, теперь он сможет посещать Англию по делам, не опасаясь ареста.

— Не за что. — Королева посмотрела на мужа. — Когда мы отправляемся в Виндзор на уик-энд?

Принц заглянул в небольшую записную книжку в кожаном переплете, которую извлек из кармана пиджака.

— В полдень в пятницу.

Королева весело кивнула, затем повернулась к Лайцзе-лу.

— Приезжайте к нам на ланч в субботу вместе с мужем, миссис Рейкхелл, и не забудьте захватить с собой детей. Чарльз, мы ждем также и тебя с женой и сыном. Давайте на практике воплощать принцип сближения Запада и Востока. Все это означает, дорогая миссис Рейкхелл, что таким образом я довожу до вашего сведения, что вы не оставили мне выбора. Я с удовольствием принимаю ваш подарок. Черная жемчужина займет подобающее место в королевской сокровищнице.

Спустя некоторое время гости покинули Уайтхолл. Джонатан, подавая руку жене и помогая ей подняться в экипаж, сказал:

— Ты удивляешь меня. Мне и в голову не могло прийти, что ты собираешься подарить королеве Виктории черную жемчужину.

— Ты стал бы возражать, — нежно улыбаясь, ответила Лайцзе-лу. — Как только я увидела эту жемчужину, поняла — она должна принадлежать ей, а не мне. А в делах подобного рода женщина должна следовать своему природному чутью.

Вся семья, собравшаяся в доме Бойнтонов в Белгравиа, в молчаливом изумлении слушала рассказ Джонатана и Чарльза о визите к королеве Виктории и принцу Альберту.

Первым заговорил Джеримайя:

— Благодаря Лайцзе-лу мы установили прочные отношения с императором Китая и королевой Англии!

Сэр Алан Бойнтон послал за шампанским.

— На протяжении многих лет мы жили довольно неплохо, — сказал он. — Благодаря клиперам Джонни и сделкам с перцем Чарльза мы расширили наши интересы. Однако теперь, когда у нас есть прочный фундамент здесь, в Америке и Китае, мы способны бросить вызов ведущим международным торговым компаниям. Нет пределов тому, что мы можем совершить.

— Здесь, в этой комнате, — добавил Джеримайя, — собрались основатели династии.

Собравшиеся подняли бокалы и торжественно выпили.

Руфь, которой до сих пор не удалось улучить минутку, чтобы побыть с мужем наедине, сидела рядом с ним на небольшой софе и почувствовала, как он напрягся.

— У меня есть предложение, — сказал Чарльз. — Если мы собираемся стать настоящей династией, тогда давайте и действовать подобающим образом. Предлагаю выкупить доли пайщиков, не являющихся членами семьи, и распределить их пропорционально проценту капитала, которым на сегодня владеет каждая из наших семей. Но это только начало. Предлагаю принять обязательство, письменно, никогда не продавать доли никому со стороны.

— Я бы пошел еще дальше, — добавил Джонатан. — Предлагаю оговорить право наследования доли в капитале компании «Рейкхелл и Бойнтон» нашими наследниками обязательно подписанием ими аналогичного соглашения и ввести эту практику для всех последующих поколений.

Джудит Уокер восторженно согласилась, также и Джессика Бойнтон.

Взоры собравшихся устремились на сэра Алана и Джеримайю — двух основных владельцев.

— Сомневаюсь, — произнес первый, — но только потому, что, выкупив сейчас доли пайщиков, не являющихся членами наших семей, мы окажемся без резерва наличности, столь необходимой для расширения компании.

— Боюсь, вынужден согласиться, — произнес Джеримайя.

Чарльз не сдавался.

— Отец, дядя, — заявил он, — при всем моем к вам уважении, мне кажется, вы забыли о грузе перца, доставленном сегодня на борту «Лайцзе-лу». Продажа этого груза даст нам наличности более, чем достаточно.

— Кроме того, — добавил Джонатан, — перед отъездом из Китая я просил Молинду договориться с Толстым Голландцем насчет двух дополнительных поставок перца. Для этого я уже направил туда клипер из Новой Зеландии, и как только Чарльз определится здесь с графиком движения судов, он вышлет еще один корабль для этих же целей. Перец, разумеется, лишь средство для достижения цели. Сейчас мы в состоянии взять под контроль большую часть рынка чая в Америке и можем на равных начать конкурировать с Британской Ост-Индской компанией. Воистину, нет пределов тому, чего мы можем достигнуть!

Сэр Алан Бойнтон поднял руки вверх, показывая шутя, что сдается.

— Что ж, ребята, отлично, я — за.

— Я тоже, — улыбаясь, сказал Джеримайя.

Руфь подумала, что муж и Джонатан уже начали подменять отцов на постах главных директоров компании. Она взяла Чарльза за руку. Какое-то мгновение он колебался, затем последовало его ответное движение.

В этот миг Руфь почувствовала, что за время долгой разлуки он изменял ей. Но она понимала, даже если бы у нее были доказательства неверности, а их у нее не было, прямая конфронтация могла бы оказаться пагубной для брака. Перед ней было два выбора: либо навсегда выбросить все подозрения из головы, либо поставить под удар брачные отношения.

Ее реальной проблемой был недостаток смелости. Через этот брак она достигла привилегий и роскоши, которых была лишена всю свою жизнь, а теперь дело шло к тому, что семье Бойнтонов предстояло стать гораздо богаче и гораздо могущественнее. Придет день, когда сэр Алан уйдет в мир иной, тогда Чарльз унаследует его титул баронета, и она, Руфь, станет леди Бойнтон. Собственное честолюбие не хотело отказываться от подобных перспектив.

Руфь решила, что не скажет Чарльзу ни слова и будет продолжать воспитывать Дэвида, постаравшись скрыть свою обиду. Она не знала, будет ли физическая близость с Чарльзом приносить ей то же удовлетворение, которое она испытывала в прошлом. В данный момент, однако, эта мысль тревожила ее менее всего, и она постаралась сосредоточиться на том, что происходит вокруг.

— Как всем вам хорошо известно, — сказал Джонатан, — мой клипер несет специальный вымпел. На этом вымпеле изображен символ — Древо жизни — копия медальона, который жена подарила мне много лет назад.

Он сунул руку за пазуху и показал нефритовый талисман.

— Некоторое время назад я предложил принять символ Древа жизни для всего нашего флота. Мне он кажется весьма подходящим, поскольку три ветви дерева представляют три основы нашего бизнеса: Соединенные Штаты, Великобританию и Китай. Однако теперь в нем заключается еще более глубокое значение. Многое из того, что ожидает компанию «Рейкхелл и Бойнтон» в будущем, — прямое следствие усилий и влияния моей жены. Приняв символ Древа жизни, мы воздадим ей должное.

Алан и Джеримайя тут же согласились, Что вымпелы, которые Джонатан уже заказал, должны появиться на всех судах сразу же, как будут готовы, и их поднимут на всех вновь построенных и приобретенных судах компании.

Джонатан и Лайцзе-лу посмотрели друг на друга, забыв обо всем на свете. У Руфи сжало горло. Они с Чарльзом никогда не испытывали подобного взаимного влечения, а теперь столь глубокое чувство вообще недостижимо.

Элизабет Бойнтон отвела взгляд в сторону. Она понимала, что должна принять женитьбу Джонатана как факт, но у нее не было сил видеть его глубокую, всепоглощающую любовь к другой женщине. Здравый смысл подсказывал, что, будучи девочкой, стоящей на пороге взросления и превращения в юную женщину, ей следовало бы выбросить любовь к нему из своего сердца. Получалось так, что она требовала от себя большего, чем могла сделать. Она так долго и так самозабвенно любила его, что эта ее влюбленность сделалась неотъемлемой частью ее самой.

Разумеется, все остальные члены семьи присоединились к предложению Джонатана. Самоотверженность Лайцзе-лу, подарившей черную жемчужину королеве Виктории, упрочила семейные узы с британской короной и устранила все препятствия на пути к быстрому процветанию.

Джеримайя предложил тост за невестку.

Лайцзе-лу выразила признательность благодарной улыбкой, а затем подняла собственный бокал.

— Давайте выпьем за всех Рейкхеллов и Бойнтонов, — сказала она. — Мы едины и неделимы.

Она взяла под руку Джонатана, затем Руфь, сидевшую рядом с ней. Как один, все собравшиеся за столом проделали тот же жест, и эта сцена запечатлелась в мозгу каждого Рейкхелла и каждого Бойнтона. Тесный семейный союз начал превращаться в великую династию.

Принцесса Виктория была уже достаточно большой, чтобы на равных общаться с Джулианом и Дэвидом, которые приняли ее в игру «делай, как я». На правах старшего Джулиан взял роль лидера и, бегая по парку Виндзорского замка, снова и снова кричал: «Повторяйте за мной!»

Дэвид Бойнтон демонстрировал первые признаки искусства дипломатии, которое в один прекрасный день принесет ему известность.

— Ты, несомненно, сумеешь сделать так же, Викки, — сказал он. — Не торопись. Не так быстро, Джулиан, будь же справедлив.

Принц Эдвард и Джейд, нетвердо шагая на слабеньких ножках рядом с родителями, были еще слишком малы, чтобы обращать друг на друга внимание. Наконец, будущий Эдвард VII заметил присутствие гостьи и попытался дернуть ее за волосы. Возмущенная Джейд тут же ответила ему тем же, оба громко заревели, что заставило нянек развести их в стороны и уложить в кроватки.

Лайцзе-лу и Руфь быстро обнаружили интерес королевы Виктории к домашним делам. Она тщательно записала рецепт китайского супа, который можно было приготовить из западных продуктов, и пришла к восхищению, когда Руфь назвала ей имя и адрес лондонского мастера игрушек, изделий которого она еще не видела.

Принц Альберт, чьи познания во всех сферах жизни, окружавшей его супругу, уже отличались энциклопедичностью, обсуждал с Джонатаном и Чарльзом существенные аспекты предстоящего бума в международной торговле. К своему удивлению, они обнаружили, что он знал предмет не менее хорошо, нежели они.

— Ваши клиперы удовлетворяют потребности в быстрой доставке некоторых видов товаров, мистер Рейкхелл, и, уверен, спрос на них сохранится еще на четверть века, но я предвижу необходимость развития и других направлений кораблестроения.

— Я тоже, сэр, — признался Джонатан. — Объем международной торговли только начинает расти. Возрастающая индустриализация нашей страны и Соединенных Штатов повысит взаимную зависимость, и только в нашей собственной торговой деятельности в ближайшие пятнадцать лет я ожидаю трех- или даже четырехкратного роста объемов трансатлантических перевозок.

— Как же вы планируете справиться со всем этим? — поинтересовался принц Альберт. — Обычные парусники не обладают достаточной скоростью, а клиперы — соответствующей грузоподъемностью.

— Мы были настолько заняты строительством клиперов, что не имели возможности заглянуть так далеко вперед, Ваше Высочество, — сказал Чарльз.

— Но теперь непременно займемся этим, — добавил Джонатан. — Пока я не готов к долговременным прогнозам. Но подозреваю, пароходы, которые в настоящее время используются преимущественно на реках и в каботажных перевозках как в вашей стране, так и в Америке, займут более важное положение.

— Вы хотите сказать, что суда с паровой тягой станут крупнее и более мощными?

— Эта тенденция неизбежна, сэр, — сказал Джонатан. — Я собираюсь предугадать рост спроса, и в ближайшие несколько лет надеюсь найти время для небольших экспериментов.

После ланча, когда гости собрались в обратный путь и детей уже отправили в поджидавший экипаж Бойнтонов, королева Виктория попросила их немного задержаться.

— Одну минуту, прежде чем вы уедете, миссис Рейкхелл, вряд ли я смогу в полной мере выразить вам свою благодарность за бесподобную черную жемчужину. Но кое-что в моих силах. Совсем недавно я утвердила новый рыцарский орден, собственно королевы, которым я вправе награждать, не консультируясь и не испрашивая одобрения моих министров. С великим удовольствием посвящаю вас в члены этого Ордена.

Королева надела на Лайцзе-лу широкую ленту ярко-красного шелка, и когда лента легла на плечи, все увидели небольшую копию личной печати Виктории.

— Этот орден не дает никаких материальных привилегий, — с улыбкой пояснила королева. — Его вправе унаследовать только ваша дочь, но не сын, и после вашей дочери — ее дочь и так далее. Обладательница ордена наделяется правом присутствовать на любой королевской аудиенции, надев эту ленту.

— Я буду с гордостью носить его, мэм, как символ нашей дружбы, — поблагодарила Лайцзе-лу и глубоко присела в реверансе.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Тысячи китайских чернорабочих согласились трудиться за предложенную им представителями различных британских компаний плату, и колония королевской короны Гонконг буквально сразу же преобразилась из безлюдного полутропического леса в быстрорастущий город. Менее чем через месяц после основания в нем уже насчитывалось больше складских помещений, чем в порту Кантона. Вскоре началось возведение каменных зданий, строительство казарм для постоянного военного гарнизона, а также церквей и школ.

Растущему поселению требовались цирюльники и портные, торговцы зеленью и мясники, рыбаки и пекари, поэтому множество китайцев перебралось и строило себе дома на острове, названном в честь королевы Виктории. Несколько естественных гаваней образовывали глубоководные заливы, отделявшие остров Виктория от материка, куда также проникли англичане, неподалеку от рыбацкой деревушки под названием Кулун.

Англичане, американцы и другие выходцы с Запада, чьи флаги реяли над факториями, поняли, что торговля в Кантоне скоро отойдет на второй план, по сравнению с бурной активностью, набиравшей обороты в Гонконге. Однако мало кто из них представлял себе это с такой отчетливостью, как Молинда. Узнав о назначении Генри Поттингера на пост генерал-губернатора Гонконга, она решила, что настало время нанести ему визит. Гонконг, полагала она, станет первой остановкой в поездке, в ходе которой она планировала нанести деловой визит Толстому Голландцу.

Шан-Вэй, сопровождавший свою жену, отправился в плавание из Кантона на джонке компании «Рейкхелл и Бойнтон», и Кай, само собой разумеется, присоединился к ним. В последнюю минуту с ними отправился и Ло Фан, заявивший, что подыскивает себе новую работу.

— Разве ты не собираешься остаться мажордомом во дворце нового наместника? — поинтересовалась Молинда.

Он отрицательно покачал головой.

— После той жизни, которую я вел в последние годы, при дворе наместника мне будет слишком скучно. Кай говорил, что, возможно, в вашей компании найдется для меня место.

Молинде не требовалось времени для размышлений.

— Ты принят, — сказала она, — с такой же платой, как и у Кая, и если дела пойдут так, как я планирую, то у меня есть идея поручить тебе важное место.

Итак, трое рослых, атлетически сложенных мужчин стояли рядом с молодой женщиной на носу джонки, неторопливо входившей в гавань Гонконга. Кай и Ло Фан внимательно присматривались к судам, отмечая, что на якоре стояло множество кораблей под иностранными флагами, но внимание Шан-Вэя привлекли действия у вершины небольшого холма, расположенного недалеко от портовой зоны острова Виктории.

— Готов биться об заклад, — проговорил он, — что именно там возводится дворец английского генерал-губернатора.

— Почему ты так уверен, дорогой? — спросил Молинда, глядя на него с улыбкой.

Он усмехнулся.

— Потому что королевская власть повсюду действует одинаково. Я думаю, что человек, представляющий королеву Великобритании, для своего жилища изберет самую высокую точку на этом острове.

До берега они добрались на сампане. Молинда надела традиционный китайский чонсам, как обычно поступала в Кантоне, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Но красота девушки была столь броской, что толпы мужчин не сводили с нее глаз с первого же мгновения, как только она ступила на один из новых причалов. Ее появление с неизбежностью породило оживление в этом фактически мужском поселении, где мужья жили без жен, а единственными женщинами были проститутки из нескольких постоянно переполненных публичных домов.

Шан-Вэй, Кай и Ло Фан окружили Молинду кольцом. Их руки красноречиво лежали на рукоятках длинных изогнутых мечей, поэтому ни один мужчина не отважился заговорить с ней.

Они направились к стоявшему неподалеку одинокому зданию, в котором вскоре предстояло разместиться королевской таможне, а теперь временно находилась штаб-квартира сэра Генри Поттингера. В здании было всего две комнаты: большая крайняя, занятая военными и гражданскими чиновниками, и скромно обставленное внутреннее убежище, где находился кабинет человека, выигравшего Англо-китайскую войну.

Отлично информированный о положении Шан-Вэя и месте Молинды в компании «Рейкхелл и Бойнтон», Генри Поттингер незамедлительно принял прибывшую пару. Кай и Ло Фан заняли позицию перед входом.

— Что привело вас к нам? — любезно поинтересовался он.

— То же, что и многих других за последние недели, — ответила Молинда, решив беседовать с генерал-губернатором на его родном языке. — От имени владельцев компании я хочу приобрести земельный участок в портовой зоне, но отлично понимаю, что сперва должна заручиться вашим согласием.

— Ясно. Вы намерены обосноваться в Кулуне, как я понимаю.

— Мы намерены обосноваться на острове Виктория, сэр Генри, — уверенно заявила Молинда, — думаю, мне нет надобности напоминать вам, что собственностью компании «Рейкхелл и Бойнтон» наполовину владеют англичане, наполовину американцы.

Шан-Вэй, самостоятельно изучивший английский язык, все время улыбался.

Поттингер развернул карту острова, затем нахмурился, разглядывая ее.

— Вы опасаетесь, что все участки, пригодные для строительства причалов и складских помещений на этой стороне бухты, либо уже арендованы другими, либо проданы, — опередила его Молинда.

— Да, похоже, дела обстоят именно так, — ответил англичанин.

— Но на самом деле, сэр Генри, вы таким образом даете нам понять, что дела отсутствующих владельцев англо-американской компании представляет здесь женщина, которая не только не принадлежит к белой расе, но и имеет дополнительный недостаток — состоит в браке с китайцем.

Генри Поттингер не побоялся ответить откровенно:

— Должен признать, миссис Шан, многие из моих соотечественников страдают расовыми предрассудками и действительно стремятся сохранить остров Виктория исключительно для белых.

— Такая политика, вне всякого сомнения, обречена на неудачу, — сказала Молинда.

Улыбка сошла с лица Шан-Вэя.

— Вы победили нас в войне, генерал, — внушительно произнес он, — но вы не достигли мира. Ваши здания возводят и обслуживают китайцы. За то короткое время, пока мы шли сюда, я заметил китайцев, работающих в уже действующих доках. Китайцы продают мясо, рыбу и многие другие продукты вашим людям, а также работают слугами в новых домах.

Поттингер чувствовал себя неловко от его внимательного взгляда.

— Как вам, несомненно, известно, я могу устроить так, что мой голос услышат в Запретном городе, — продолжал Шан-Вэй. — В мирном договоре, подписанном вами и представителями императора Даогуана, нет положения, обязывающего его подданных работать на англичан. По распоряжению императора, все его подданные в одночасье вернутся к своим домашним очагам. Если они уйдут, вам не завершить строительства колонии. Не окажется рабочих для разгрузки и погрузки товаров, никто не станет перевозить грузы западных кораблей на небольших судах в открытые для торговли порты Китая. Ваши люди всецело станут зависеть от поставок продовольствия вашими же судами, им самим придется готовить пищу для себя. Будущее Гонконга зависит от доброй воли Небесного императора, и у меня нет ни малейшего сомнения, что вам отлично известен этот факт!

Генри Поттенгер рассвирепел.

— Вы мне угрожаете, сэр?

Не улыбаясь, Шан-Вэй продолжил вежливым тоном:

— Я бы не позволил себе такой бестактности, как угрожать победителю Срединного Царства, я всего лишь поддерживаю заявление моей жены, что любая попытка отказать небелым в праве иметь на острове Виктория свое дело и свой дом обречена на провал.

Поттингер располагал информацией, что в палате общин и в английской печати нарастала волна критики его своевольного обращения с китайцами и что совсем недавно начали усиливаться требования в пользу запрета торговли опиумом. Разумеется, Шан-Вэй не был обыкновенным китайцем, он и его практичная жена отлично понимали, что могут создать бесчисленные трудности для коронной колонии, которая старалась изо всех сил стать на ноги.

— Я с удовольствием одобрю продажу или сдачу внаем по выбору компании «Рейкхелл и Бойнтон» земельного участка на территории портовой зоны.

— И вы также одобрите приобретение земельного участка на склоне холма для постройки дома?

— Да. — Поттингер помедлил. — Но не могу гарантировать вам защиты от варварских попыток уничтожить то, что вы здесь построите. Королевский флот и стоящие здесь армейские части не являются полицейскими силами. С ростом Гонконга несомненно придется создавать собственные силы по поддержанию общественного порядка и безопасности.

Деловая встреча проходила именно так, как и предполагала Молинда. Ее муж блестяще справился с порученной ему ролью. Англичане перебрались сюда потому, что выиграли войну, теперь они начинали осознавать то, что в течение веков познали португальцы в Макао: их пребывание на китайской земле, их жизнь, возможность вести дела целиком зависели от их желания и умения сотрудничать с властями Срединного Царства, а также от их способности завоевать и сохранить расположение народа Китая. В Гонконге на карту было поставлено гораздо больше в сравнении с несколькими складами в портовой зоне Кантона.

— Я счастлива, что вы пошли нам навстречу, — сказала Молинда. — Будьте уверены, сэр Генри, я напишу императору Даогуану и принцессе Ань Мень. Вам нет нужды опасаться, что подданные Срединного Царства получат приказ покинуть остров.

— Рад, что мы поняли друг друга.

Поттингер взял несколько бланков из стопки на своем столе, что-то на них написал и подписал их.

— Прошу вас иметь в виду, что у меня практически нет возможности обеспечить сохранность собственности компании «Рейкхелл и Бойнтон».

— Мы сами позаботимся о собственной защите.

Сказав эти слова, Молинда бросила взгляд на массивную фигуру Ло Фана, маячившую у входа в здание. Она не знала ни одного человека, более подходящего для того дела, которое она собиралась ему поручить. Всякий, кто осмелится поднять на него руку, получит быстрое и страшное возмездие.

Джакарта совершенно не изменилась, думала Молинда по дороге в имение Толстого Голландца, сидя между Шан-Вэем и Каем в экипаже, который ее бывший хозяин выслал за ними в порт. Беспорядочная куча яванских убогих лачуг с бамбуковым каркасом в портовой зоне уступила место строгим рядам каменных домов, выстроенных в голландском стиле, отчего складывалось впечатление, будто Амстердам или Гаага перенеслись в тропическое окружение. Они выбрались на широкую дорогу, обсаженную по обеим сторонам пальмами, и за ближайшим крутым поворотом оказались перед имением Толстого Голландца.

Нечто капризное и упрямое, таившееся в характере Молинды, побудило ее одеться точно так же, как она была одета в те дни, которые провела здесь. Теперь она призадумалась, уместны ли ее юбка и шлейка, прикрывающая грудь, не ошиблась ли она, задержавшись на мгновение, чтобы украсить волосы цветком орхидеи. Разумеется, никто не причинит ей вреда и не посмеет оскорбить физически: об этом позаботятся муж и Кай. Более всего ее волновало, как она поняла, всепоглощающее желание быть принятой Толстым Голландцем как равной ему. Она уже завоевала уважение торговцев Вампу, наметились перспективы деловых отношений в Гонконге, особенно теперь, когда удалось одержать верх над Генри Поттингером. Но все же полного удовлетворения ей не испытать до тех пор, пока Толстый Голландец не признает ее коммерческим партнером, равного с ним положения.

Те же самые охранники, вооруженные яванскими метательными ножами, следившие, чтобы она и другие девушки-невольницы не покинули пределы имения, по-прежнему несли службу. Они встретили ее улыбками и приветственными жестами, а юные женщины, обступившие ее тут же, как только она вышла из экипажа, были давними подругами, которых она по очереди обняла. Впереди ожидало главное испытание.

В сопровождении Шан-Вэя и Кая она неторопливо двигалась по тропинке к озеру, откуда доносились знакомые крикливые голоса попугаев, рассевшихся на своих насестах. Толстый Голландец, как обычно, восседал в кресле-качалке, поразительно напоминавшем трон, его лысая макушка блестела, пот обильно струился из пор массивного тела и мокрыми пятнами выступал на рубашке с короткими рукавами.

Подле него, с гроссбухом в руках, подобострастно застыл тот, кто сменил ее на посту главного помощника Толстого Голландца, — яванец средних лет, в очках он производил впечатление испуганного человека.

Сердце Молинды бешено колотилось, и ей пришлось напомнить самой себе, что более ей не пристало проявлять послушание перед человеком, чьей невольницей она была совсем недавно.

Казалось, Толстый Голландец понимал, что творится в душе Молинды, и сознательно облегчил для нее эту встречу. Широко улыбаясь, он поднялся с кресла и двинулся навстречу, чтобы встретить ее на дорожке сада. Он слегка обнял ее и уже после этого поздоровался на западный манер рукопожатием с Шан-Вэем и Каем. Тут же принесли кресла для гостей, и Молинда обнаружила, что сидит по правую руку от хозяина с бокалом сока папайи, в который добавили небольшую порцию голландского джина.

Непринужденно ведя беседу, Толстый Голландец из уважения к Каю предпочел изъясняться на кантонском диалекте. Однако Молинда отлично знала и видела, что он пытливо изучает ее и мужа. Молинда восхищалась мужем, чье гордое достоинство оставалось непоколебимым под пытливыми взглядами Толстого Голландца.

На первый взгляд, так по крайней мере казалось, соблюдалось вежливое обхождение.

— Деловая карьера и замужество пошли тебе явно на пользу, Молинда, хе-хе, — заявил Толстый Голландец. — Ты стала прекраснее прежнего.

— Это потому, что у меня теперь есть все, о чем я мечтала, — ответила она, не упоминая, однако, что счастье было бы абсолютно полным, признай он ее ровней.

Они поговорили о Джонатане Рейкхелле и Чарльзе Бойнтоне, договорились, что клипер отправится в Англию сразу же, как только доставит ее в Кантон. Тут Толстый Голландец неожиданно поинтересовался:

— Удобно ли попросить капитана клипера доставить подарок Чарльзу?

— Разумеется, — ответила она.

Толстый Голландец рассмеялся.

— Хе-хе, скажи, что ты о нем думаешь?

По жесту Толстого Голландца одна из девушек-невольниц приблизилась к его креслу, и он приказал ей принести разноцветного попугая, чтобы разглядеть его вблизи.

— Это очень необыкновенная птица, хе-хе. Я думаю, Чарльзу доставит удовольствие его компания.

Толстый Голландец приказал девушке дать попугаю немного семян.

Попугай поклевал, а затем заговорил по-голландски, выдав такую тираду отборнейших ругательств, что даже бывалым морским волкам стало бы неловко.

Ни Шан-Вэй, ни Кай не понимали ни слова, но Молинда сразу же заткнула уши руками.

— Даже голландские капитаны старых морских посудин не ругаются так похабно! — воскликнула она.

— Хе-хе. Я сам его выучил, когда заметил в нем поразительную склонность к ругани.

— Сэр Алан и леди Бойнтон — добропорядочные люди, насколько я могу судить о них по рассказам, а у Чарльза есть жена и сын. Эта тварь расстроит их.

— Я знаю чувство юмора Чарльза, хе-хе. Пошлю ему записку с пояснениями, как и чем кормить попугая, которого, кстати, зовут Дитер.

Толстый Голландец вновь рассмеялся.

Молинда подумала, что такой подарок вряд ли будет оценен по достоинству, но решила не спорить. Она замыслила дерзкий план и поэтому хотела, чтобы Толстый Голландец пребывал в благодушном настроении, когда изложит ему свое предложение.

Гости и хозяин прошли в столовую, где их ожидал рижстафель — обычное в доме Толстого Голландца пиршество. Молинда понемногу попробовала от каждого блюда и не перегружала себя. Шан-Вэй и Кай отличались хорошим аппетитом, но быстро поняли, что за хозяином им явно не угнаться, а молодой китаец-аристократ, постоянно помня о своем пагубном пристрастии к спиртному, отказывался от предлагаемых кружек пива и вместо горячительных напитков пил фруктовые соки.

Когда основные блюда убрали со стола, девушки-невольницы принесли ошеломляющие разнообразные блюда из шоколада и засахаренных фруктов, теперь Молинда постаралась взять себя в руки. Пришло время обсудить деловое предложение.

— Хотела бы поговорить о перце, — сказала она.

Веселая улыбка продолжала играть на губах гостеприимного хозяина, но глаза его сузились.

— Компания «Рейкхелл и Бойнтон» хотела бы заключить договор о регулярных поставках перечного зерна, — проговорила Молинда. — Ты упомянул в разговоре с Чарльзом, что мог бы удовлетворить любые его потребности в перце, поэтому я готова обсудить график поставок.

— Хе-хе, когда я делал ему это предложение, совершенно не думал, что речь идет о регулярных и частых поставках. Не сомневаюсь, тебе отлично известно, что чиновники, которых присылают сюда из Голландии, строго следят за соблюдением правил торговли и что мне приходится обходить закон всякий раз, когда достаю перец для Чарльза.

— Если быть точным, — сказала Молинда, — ты непременно вспомнишь, что именно на мне лежала обязанность давать взятки чиновникам, чтобы те в нужный момент отворачивались и глядели в другую сторону. Лично ты никогда не был замешан.

— Я не мог рисковать, — ответил Толстый Голландец, — и сейчас по-прежнему не могу. Хе-хе.

Молинда отлично знала, что кто-то другой из его персонала дает эти же самые взятки чиновникам.

— Когда ты продал первую партию груза Чарльзу, твои доходы удвоились. Не сомневаюсь, голландский закон предусматривает жесткие ограничения на цены, по которым ты можешь отпускать перец купцам в Роттердаме.

— Естественно, хе-хе, — устало проговорил он.

— Я готова, — заявила Молинда, — предложить тебе пятьдесят процентов дохода, получаемого в Лондоне, за вычетом стоимости фрахта.

Глаза Толстого Голландца превратились в узкие щелки.

— Сколько перца ты хочешь?

— Весь, что ты сможешь достать, — решительно проговорила она. — Не собираюсь брать чересчур много. Вполне достаточно гарантированной поставки ежемесячно двух тонн.

Взрыв смеха Толстого Голландца потряс стены.

— Хе-хе, две тонны! Ты понимаешь, что просишь?

— Разумеется. Суть дела, на мой взгляд, в том, что вовсе не обязательно отправлять перец из Джакарты, где голландские чиновники берут на учет каждое зернышко. Его можно грузить на наши джонки в любом из портов на Борнео, или Суматре, или Тиморе — на любом из многочисленных островов. Я сама обеспечу доставку груза на борт одного из наших клиперов в Гонконге. Достать сам перец не составит большого труда.

— Да, верно, голландские власти оставили только узкий проход, хе-хе. Если я пойду на риск, моя доля прибыли должна составить более пятидесяти процентов.

В этом-то и заключалась суть дела. Молинда была к этому вполне готова.

— Если хочешь, — проговорила она сладким голосом, — я возьму на себя бремя взяткодателя. Благодаря полученным у тебя урокам, я знаю, к кому из чиновников можно подойти, а кого — обходить стороной. Но в этом случае, однако, мне кажется, «Рейкхелл и Бойнтон» должна оставить себе более пятидесяти процентов прибыли.

На лице Толстого Голландца отразилось растущее восхищение.

— Позволь обдумать твое предложение, — сказал он, — завтра утром, до вашего отъезда, я дам свой окончательный ответ.

Он повернулся к Шан-Вэю и непринужденно добавил:

— У вашей жены крепкая хватка.

День Молинда провела со своими прежними подругами, испытывая к ним необычайную жалость. Так как им не хватало ума и желания строить свое собственное свободное будущее, то лучшее, на что они могли рассчитывать, когда окажутся ненужными Толстому Голландцу, — это стать любовницами, наложницами или, самое большее, чьими-нибудь женами. Ее собственная удача казалась совершенно невероятной, и теперь она раздумывала, не слишком ли жестко говорила с Толстым Голландцем.

Как хорошо было известно Молинде, в сделанном ею предложении была доля притворства. Хотя она и предложила, что компания «Рейкхелл и Бойнтон» возьмет на себя подкуп чиновников, тем не менее отдавала себе отчет, что только гражданин Голландии имел право покупать перец у производителей, выращивавших его на этих островах. Подобная политика, жестко проводимая Голландией, преследовала целью держать объемы мировых поставок на искусственно заниженном уровне. Практика показала, что около трети всего продаваемого перца попала в руки иностранных купцов или посредников, но голландцы контролировали производителей, и, таким образом, им удавалось поддерживать искусственно высокие цены по всему миру. На полях каждый год выращивали больше перца, чем его поступало на рынок.

Вечер был приятным, опять последовало пышное застолье с общительным хозяином. Он продолжал относиться к Молинде очень тактично, и ничто в его поведении не указывало на то, что она многие годы провела здесь среди его домочадцев.

На следующий день за завтраком его подход отличался краткостью и деловитостью.

— Я решил, — заявил он, — поставлять, как вы и хотели, по две тонны перца ежемесячно. Я сам позабочусь обо всем необходимом относительно чиновников. Суматра — лучший источник перца, поэтому ваши джонки должны прибывать в Палембанг в начале каждого месяца и брать груз с моих складов, расположенных в этом порту, хе-хе. Как обычно, ожидаю от тебя регулярных отчетов.

Молинда радостно затрепетала: уловка удалась, и она договорилась именно на тех условиях, на которые рассчитывала.

Последние слова Толстого Голландца довершили ее триумф. Склонившись к ней, он похлопал своей пухлой лапой по ее руке.

— Ты лучшая из всех учеников, когда-либо бывших у меня, хе-хе, и вскоре это поймут все серьезные деловые люди.

О большей похвале Молинда не могла и мечтать, и она продолжала тихо радоваться ей, когда покидала Джакарту вместе со своими спутниками.

Вернувшись в столовую сразу после отъезда гостей для еще одной большой чашки яванского кофе, Толстый Голландец беззвучно рассмеялся. Его замысел был точно выверен и в совершенстве исполнен. Заблаговременно подогрев аппетит Чарльза Бойнтона к перцу, он знал, что Молинда будет добиваться для него регулярных поставок, и, научив ее всему, что она знала о бизнесе, совершенно правильно вычислил характер сделки, предложенной ею. Зная о ее страстном желании получить его одобрение, он удовлетворил и это ее желание.

Девочка-невольница, которую недавно он купил для себя на Бали, потому что она физически походила на Молинду, подошла к столу. Пока она наполняла чашку крепким кофе, он рассеянно поглаживал ее по нижней части спины. Лет этак через десяток-другой, после того как он отойдет от дел, Молинда займет его место как самый расчетливый и удачливый торговец на Востоке. А до тех пор, пока он будет продолжать заниматься делами, ему нечего опасаться ничьей конкуренции.

В то же время он сделал ее счастливой, не понеся при этом никаких расходов, и вскоре потребует ловкого возмещения. Как только «Рейкхелл и Бойнтон» обустроится в Гонконге, он начнет пользоваться их складами и причалами, избежав, таким образом, необходимости строить свои собственные. Жизнь поистине замечательна, когда человек знает, как вкусить ее в полной мере.

Брэкфорд Уокер и Оуэн Брюс сидели на террасе недавно построенного дома на верхней части холма, обращенной в сторону бухты Гонконга, мирно завтракая рыбой, пойманной этим утром, и хлебом, испеченным их поваром на рассвете. Позднее наступит дневная жара, но сейчас с моря дул прохладный бриз, и оба спокойно завтракали. Китаянки, с которыми они провели ночь, были вознаграждены и покинули их, так что ничто не нарушало их одиночества.

Новый причал и склад, которые строились на средства маркиза де Брага, так же как и этот дом, уже стали основой для процветающего и законного бизнеса. В настоящее время Брюс управлял делами в Кантоне, тем временем Уокер ставил свое дело здесь, и ни в одном из этих мест не было нужды укрывать поступающий из Индии опиум. Корабли, заправлявшиеся либо в Кантоне, либо в Гонконге, сперва заходили в Макао, и там опиум перегружали на джонки, так что суда приходили в порт назначения с совершенно легальными грузами и открыто вставали под разгрузку. Система работала бесперебойно, принося огромные прибыли, даже несмотря на то, что маркиз де Брага забирал себе половину.

Слуга налил чай, внезапно хорошее настроение Брюса испарилось.

— Черт бы тебя побрал! — закричал он, ударяя слугу ладонью по лицу. — Никогда не подавай мне едва теплого чая! Я люблю горячий!

Китаец поклонился и ретировался, скрывая свое негодование за непроницаемой маской лица.

Уокер привык к выходкам своего партнера и поэтому невозмутимо продолжал намазывать маслом кусок хлеба.

— Сила — единственный язык, который понимают эти скоты, — пробормотал Брюс.

Уокер хотел было согласиться, но решил промолчать.

— Посмотри туда, — сказал он, показывая направление куском хлеба, — похоже, у нас скоро появится сосед.

Они стали всматриваться в происходившее на берегу и увидели множество китайских рабочих, занятых на строительстве по соседству с ними. Некоторые с трудом и медленно копали котлован под фундамент нового здания, в то время как другие таскали на берег тяжелые камни, выкопанные из земли, их раскалывали, чтобы потом заложить в основание причала.

Некоторое время Брюс смотрел молча.

— Кем бы ни были наши новые соседи, расходы их не волнуют. Там, похоже, суетятся около двух сотен кули.

— Только Ост-Индская компания может позволить себе нанять такую ораву, — заметил Уокер, — однако оба их склада уже готовы, а второй док близок к завершению.

К столу нерешительно приблизился слуга, руки его дрожали, когда он ставил на стол перед шотландцем чайник с горячим чаем.

Брюс попробовал, удовлетворительно кивнул и жестом приказал китайцу удалиться.

— Скоро мы все узнаем, я вполне могу сдержать свое любопытство, пока мы не спустимся вниз.

— Готов спорить, что через некоторое время любая крупная судоходная компания будет претендовать на место здесь. Пройдет совсем немного времени, и Гонконг станет одним из самых крупных деловых портов в мире, и мы окажемся среди тех, кто первыми прочно обосновался здесь.

— Если сумеем удержать на нынешнем уровне наши спецпоставки через Макао, то через несколько лет можно идти на покой. А к тому времени наши портовые сооружения будут стоить вполне прилично.

— Не уверен, что захочу продать свою долю.

Уокер мечтал основать собственную судоходную империю, но ни с кем не делился своими надеждами и планами.

Брюк натянуто улыбнулся.

— Трудно сказать, сколько продлятся наши операции в Макао. Газетные новости из Лондона, доставленные вчерашним клипером, весьма настораживают.

— Имеешь в виду разговоры, что королева Виктория и принц Альберт не одобряют торговлю наркотиками? — Уокер рассмеялся. — Я обратил внимание, что королеву не цитируют дословно.

— Ее редко цитируют. В этом нет необходимости. Если она жестко выскажется против торговли наркотиками, то климат в Англии переменится за одну ночь, и тогда поставками опиума в Китай будут заниматься одни лишь изменники и пираты.

— В таком случае нам нужно срочно удваивать объемы продажи.

— А это уже твое дело, Уокер. Дон Мануэль запасает товар, я ищу покупателей, мы забиваем все щели в кораблях, которые ты нам находишь.

Уокер с трудом сдержался, чтобы не ответить грубостью. Ему никогда не нравилось общество этого грубого шотландца, но он стремился избегать открытых столкновений, по крайней мере, пока не вернет обратно своих денег, вложенных в их совместные операции. Он доел последний бутерброд, залпом допил остатки чая и поднялся из-за стола.

— Идешь в порт? — спросил Уокер.

— Нет, сперва соберу вещи. Отплываю в Вампу сразу же, как только со шхуны сгрузят станки для строящейся здесь новой английской текстильной фабрики. Хочу лично проследить за погрузкой партии чая.

Брэкфорд Уокер пожал плечами, вошел в дом, взял шляпу и трость, затем направился к боковому выходу, где его поджидал экипаж с кучером-китайцем. Кули уже работали, расширяя и выравнивая проезжую часть дороги, засыпая камнями и щебнем рытвины и канавы, промытые дождями. Недалек тот день, когда эти места станут обжитым районом.

Суть проблемы состояла в том, размышлял Брэкфорд, проезжая мимо десятков строящихся зданий, что он никак не мог свыкнуться с Востоком. Как человеку, прожившему большую часть своей жизни в Новой Англии, жара ему казалась ужасной, китайская и английская кухни просто непригодными для еды, а сами жители Востока, работавшие на него, грубыми и неприятными людьми. Единственным утешением служили огромные прибыли от продажи опиума. Но он подозревал — правда, пока не имел на то доказательств, — что оба компаньона, маркиз де Брага и Оуэн Брюс, обманывают его, полностью не выплачивая причитающуюся ему долю.

Вместо того, чтобы сразу отправиться в свой новый офис или проверить, как ведется разгрузка шхуны, Уокер захотел взглянуть на работу сотен рабочих, копошившихся на участке по соседству. Похоже, они только утром на рассвете приступили к рытью котлована и работали несравненно упорнее, нежели другие, виденные им до этого кули-китайцы. Разметка и объемы предстоящих работ, а также выполненное за несколько первых часов указывали на то, что новое сооружение обещало стать просто огромным.

Командовал рабочими необыкновенного роста китаец, настоящий гигант. Он ни разу не повысил голос, а когда рабочие никак не могли справиться с особенно тяжелым валуном, сразу же устремлялся к ним на помощь. Сила его была столь невероятной, что казалось, будто он один, без помощи остальных, способен убрать этот камень.

Уокер приблизился к нему ближе.

— Чья это собственностью? — спросил он. Затем, не дожидаясь ответа и упрощая вопрос, прокричал: — Кто — этим — владеет?

Ло Фан понял, что ему прокричал человек, и вполне мог бы ответить по-английски, навыки которого приобрел за время общения с Джонатаном, но он испытывал столь глубокое отвращение к этим иностранцам, не утруждавшим себя попытками изучить язык его народа, но зато спешившими эксплуатировать жителей Китая, что сделал вид, будто не понял. Вместо ответа он неопределенно пожал плечами и вновь принялся за работу.

Уокер разгадал уловку гиганта, но ничего не мог с этим поделать и потому направился в свой офис. Сначала он убедился, что весь персонал приступил к работе, и лишь после этого отправился к Генри Поттингеру расспросить о новых соседях.

Когда позже к нему присоединился Оуэн Брюс, Уокер пребывал в пресквернейшем настроении.

— Не поверишь, — проговорил он, — но владельцем собственности, возводимой буквально у дверей нашего офиса, является компания «Рейкхелл и Бойнтон».

— Смеешься!

— Для меня тут нет ничего смешного, — проговорил Уокер. — Джонатан Рейкхелл — последний человек на этом свете, с которым мне хотелось бы встретиться.

— А я не возражал бы против последнего свидания с ним, — угрюмо заявил Брюс. — Но кто знает, приедет ли он вообще на Восток? Мне не по себе, что его главным управляющим здесь является женщина из Нидерландской Ост-Индии, а ее муж — китаец. Земля острова Виктория должна принадлежать исключительно белым!

— Рейкхеллы и Бойнтоны вполне отвечают этому требованию. По крайней мере, в специальном смысле.

— Можешь оказать нам большую услугу, и себе в том числе, — заявил Брюс. — Сам знаешь, что нужно сделать. Я знаком с одним человеком, который возьмется за такую работу, и я пришлю его к тебе до своего отплытия. Заплати ему, сколько бы он ни запросил, а деньги возьми из основного фонда на текущие расходы.

К середине дня Уокер был близок к истерике. Брюс уже отплыл в Вампу, а никто к нему не приходил, в то время как кули на соседнем участке продолжали работать, добиваясь заметного продвижения. Жара стояла настолько сильная, что у Уокера разболелась голова, поэтому он отправился на причал, находившийся в тени. Бриз стих, несколько парусных лодок едва скользили по глади бухты, паруса висели безжизненно. Здесь жара казалась более терпимой.

— Мистер Уокер?

Глухой голос прозвучал так близко, что Уокер вздрогнул. Он не видел и не слышал, чтобы кто-то приблизился к нему. Повернувшись, он наткнулся на неподвижный взгляд человека с волосами песочного цвета, зеленоватыми глазами и несколькими свежими шрамами на лице. Он был облачен в грубую робу матроса торгового судна.

— Я — Хазард, — представился незнакомец. — Оуэн Брюс сказал, что для меня есть работа.

Акцент этого человека более походил на американский, нежели на английский.

— Я неплохо подрабатывал пиратством в этих водах, пока не стал угрожать королевский флот. Но я не голодаю и не пойду на дело за гроши. Что нужно делать?

Брэкфорд Уокер глубоко вздохнул, затем кивнул в сторону китайцев, занятых работой на соседнем участке.

— Некоторые из судовладельцев и другие джентльмены, переехавшие сюда на жительство, достигли определенного взаимопонимания с сэром Поттингером — разумеется, неофициально, — что собственность на острове Виктории должна принадлежать исключительно белым. Компанией, ведущей строительство по соседству, руководят китаец и женщина из Голландских земель.

Медленная, отвратительная улыбка растеклась по всему лицу Хазарда.

— Китаёзы быстро приходят в уныние, — произнес он. — Если один из них сломает ногу, захромает целая сотня.

Он хрипло рассмеялся собственной шутке.

— Уверен, вы сами отлично знаете, что и как нужно сделать.

— Нет проблем, мистер Уокер. Но мне необходимы десять фунтов стерлингов вперед и еще по пять фунтов для каждого из семи парней, что отправятся повеселиться вместе со мной. Затем, когда китаёзы уберутся отсюда, вы выплачиваете нам вторую, точно такую же сумму. Незачем предупреждать вас, что парни и я не жалуем тех, кто не спешит расплатиться с долгами?

— Вы увидите, что я действую быстро и умею быть признательным, — заверил его Уокер, испытывая неудовольствие от того, что Брюс спихнул на него это крайне неприятное дело.

— Загляните ко мне в офис часика через два, когда весь персонал уйдет с работы, и я вручу задаток.

Хазард кивнул, повернулся и направился прочь.

Спустя чуть больше двух часов он вернулся, беззвучно появившись в тесном офисе Уокера.

Уокер вынул деньги из сейфа, неторопливо их пересчитал, выкладывая каждую хрустящую пятифунтовую банкноту на стол.

— Уверен, вы понимаете, — сказал он, пытаясь одержать верх, — я не терплю отлагательств.

— Будет сделано, — сказал Хазард, сгребая деньги и исчезая в сумраке.

Слишком взволнованный, чтобы отправиться ужинать в дом на склоне холма, Уокер подумал было о том, чтобы уехать в новый, быстро разрастающийся район, расположенный за портовой зоной. Там, как ходили слухи, можно было найти крепкие напитки и девочек. Уокер также слышал, что порядок там поддерживается тайными китайскими организациями, но практически ничего не знал о них. Опасаясь, что его могут ограбить, он решил, что скука — меньшее из зол.

Направляясь к поджидавшему его экипажу, он увидел, что рабочие на соседнем участке ели рис или лапшу, которую приготовили в больших чанах. Некоторые уже растянулись на земле и спали.

Вечер тянулся ужасно медленно. Уокер выпил бутылку вина за ужином, но выпитое не навеяло сна и не позволило выбросить из головы закрутившееся дело, не давая возможности сесть и почитать книгу. Долгое время он прохаживался по террасе, раскуривая сигару, затем другую, но никак не мог уловить никаких перемен там внизу, в районе порта. Костры, на которых китайские рабочие готовили ужин, давно погасли, и только свет масляных ламп и свечей, горевших в окнах недавно отстроенного отеля, стоявшего в нескольких сотнях ярдов от строительной площадки, пробивался сквозь густую тьму.

Уокер не мог заснуть до поздней ночи, поэтому с утра проспал дольше обыкновенного. Затем нехотя позавтракал, томясь неизвестностью по поводу того, что может его ожидать по приходе в офис.

Когда он проезжал мимо стройплощадки, кули продолжали упорно трудиться. Он заметил их гиганта-старшего, стоявшего с небольшой группой людей в дальнем конце строительной площадке и о чем-то беседовавшего с молодым лейтенантом королевского флота, одетым по форме.

Шотландец — инспектор по найму — поджидал Уокера, когда тот вошел в офис.

— Слышали новость, сэр?

Отрицательно покачав головой, Уокер старался взять себя в руки.

— Двое китайских рабочих, рывших котлован по соседству, сегодня ночью убиты. Им отрезали головы, сэр!

— Что за чудовищная жестокость! Кто это сделал?

Внезапно Уокер почувствовал, как у него пересохло и запершило горло.

Мастер пожал плечами.

— Может быть, они расквитались между собой. Некоторые из наших портовых рабочих, правда, утверждают, будто это дело рук неких «заморских дьяволов», которые не хотят присутствия китайцев на острове. Однако вам хорошо известно, что эти необразованные кули постоянно лгут и преувеличивают, сэр. Поэтому невозможно сказать, чьих рук это дело. Китайцы так громко возмущались, что к ним направили морского офицера. Но на флоте нет человека, который взял бы на себя труд и занялся расследованиями частных преступлений, нет здесь и констеблей. Так что сэр Генри Поттингер ничего не может поделать. Полагаю, китайцы увезут тела убитых на материк для похорон, мистер Уокер, этим все и закончится.

Уокер никак не мог сосредоточиться на документах, которые в этот день оказались на его столе, даже прибытие брига, который предварительно остановился в Макао перед отплытием в Гонконг, не подняло его упавшего настроения. Он не сомневался, что зверские убийства были делом рук Хазарда и его подручных. Он пытался успокоить себя, повторяя, что жестокость необходима, но сама мысль о том, что жертвам отрезали головы, вызывала у него приступы тошноты.

К полудню выяснилось, что два убийства не дали желаемого результата и не заставили китайских рабочих покинуть стройку. Котлован был вырыт задолго до захода солнца. Повозки везли бревна и камень для постройки склада компании «Рейкхелл и Бойнтон». Рабочие начали устанавливать сваи для причала. Если Хазард надеялся посеять панику среди кули, а именно этого он, судя по всему, и добивался, то следовало признать, что пока ему явно не удалось добиться успеха.

Вечером Уокер уехал из офиса раньше обычного и приказал сразу же везти себя домой. Он ужинал без аппетита, буквально заставляя себя есть, а позднее вообще не стал выходить на террасу. Вместо этого он заперся в спальне и провел там беспокойную ночь.

На следующее утро, когда Уокер подъезжал к своему складу, где-то внутри него зашевелился безотчетный страх. Предчувствие свершившейся катастрофы окрепло, когда он увидел Генри Поттингера, его адъютанта и двух молодых офицеров в гражданской одежде, поджидавших его в дальнем конце склада. Единственной его мыслью была решимость всячески отрицать свою причастность к новым убийствам. Внезапно Уокер остановился. На деревянном полу склада в нелепой позе лежали тела двух молодых людей в возрасте от двадцати до тридцати лет, белых, одетых в грубые робы матросов торговых судов. Они были задушены кручеными шелковыми шнурами, которые продолжали стягивать шеи жертв. Видимо, предварительно их пытали, потому что посредине лба каждого виднелось выжженное клеймо.

Опасаясь, что его вырвет, или он упадет в обморок, Уокер оперся рукой о стену.

К нему приблизился Генри Поттингер.

— Выражаю сочувствие по поводу столь неудачного начала дня, мистер Уокер. Вы знаете кого-либо из этих людей?

Уокер заставил себя взглянуть на лица задушенных более внимательно.

— Нет, сэр, — искренне ответил он. — Никогда не видел в глаза ни одного из них!

— Тогда, может быть, вы сможете объяснить, почему их тела обнаружены здесь, в вашем складе, сегодня утром?

— Их… их убили здесь, сэр Генри? Боже мой!

— Понятия не имею, убили ли их здесь, или же здесь только бросили их тела, после того как их убили, — сухим тоном проговорил Поттингер с оттенком иронии в голосе. — Я армейский офицер, который кое-что смыслит в политике Китая. Я не полицейский и не намерен им становиться. Просто я надеялся, что, может быть, вы сможете пролить хоть какой-то свет на эту загадку. Никто из ваших служащих не смог нам ничего пояснить.

— Я тоже ничем не могу вам помочь, сэр Генри.

Уокер не сомневался, что эти бедняги были подручными Хазарда. Видимо, китайские рабочие по соседству также умеют играть в жестокие игры.

— Ужасно, но я не знаю этих бедолаг, тем более не могу понять, почему их тела оказались здесь.

Выражение глаз Поттингера явно говорило, что он не верит ни единому слову, что он догадывался, почему партнер Оуэна Брюса мог связаться с грязными наемниками, особенно когда рядом велось строительство, управлявшееся представителями Востока. Реалии Востока вынудили его изменить свои собственные взгляды, и теперь он хотел поделиться своим опытом с другими.

— Мы полностью исключили грабеж, как мотив совершения преступления. У каждого из убитых в кармане обнаружили по новенькой пятифунтовой банкноте, — сказал он.

Уокер смог только кивнуть.

— Что мне кажется весьма необычным, — продолжал генерал, — так это то, что в карманах этих типов денег оказалось гораздо больше, нежели несколько медных монет. К сожалению, Гонконг наводнен искателями приключений, которые переживают не лучшие времена, особенно сейчас, когда политическая ситуация в регионе стабилизировалась.

Вновь американец не знал, что ответить.

— Мне хотелось показать вам нечто, что мне кажется весьма странным, — проговорил Поттингер. — Присмотритесь внимательнее к отметинам на их лбах.

Преодолевая отвращение, Уокер нагнулся к телам.

— Похоже на клеймо, — проговорил он. — Что-то вроде фигурок каких-то животных.

— Быки, насколько я могу разглядеть.

— Да, быки, — согласился Уокер. — Что это означает?

— Понятия не имею, — ответил сэр Генри. — Но мне известно, что еще двоим китайским рабочим сегодня ночью отрезали головы. Если вы хоть каким-то боком причастны к этому делу, мистер Уокер, — а я уверяю вас, что королевский флот это не волнует никоим образом, — советую вам собрать пожитки, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля. Когда мы только приступили к строительным работам на острове Виктория, я старался идти навстречу некоторым судовладельцам, которые намеревались сохранить эту территорию исключительно для белых. Однако теперь я понимаю, что это невозможно. Успех или крах Гонконга, как колонии, будет целиком зависеть от нашего желания и способности вести дела с китайцами на равноправных условиях. На каждого англичанина, американца и вообще европейца, приезжающего сюда, приходится по миллиону местных китайцев.

Поттингер показал в сторону материка.

— Мы должны сотрудничать с ними, принимать их, вести дела честно — иначе мы пропали.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и двинулся прочь со склада, молодые офицеры за ним следом.

Уокеру предстояло избавиться от тел подручных Хазарда.

— Уберите их куда-нибудь, — сказал он, обращаясь к мастеру. — Передайте в церковь, пусть похоронят.

Шотландец выглядел расстроенным.

— Сюда пока не приехали миссионеры, — сказал он.

Нервы Брэкфорда Уокера натянулись, как веревки, он сделался раздраженным.

— Тогда найдите место и похороните их, — сказал он, — или же привяжите камень к ногам и бросьте в море!

Не в силах вынести перспективы провести весь день за рабочим столом, он вышел на улицу, нерешительно постоял и, наконец, направился к пристани к новому отелю, в котором совсем недавно открылась таверна.

Стакан крепкого виски несколько снял напряжение, но отнюдь не улучшил душевного состояния.

Кто-то тяжело опустился на стул напротив. Узнав Хазарда, Уокер пришел в ужас. Бандит был небрит, под глазами темные круги, выглядел измученным.

— Тебе не следовало появляться здесь, — резко проговорил Уокер.

— К черту условности. — Хазард подозвал жестом китайца-официанта и заказал виски. — Мне нужно поговорить с тобой, но тебя не оказалось в офисе.

Он откинулся на спинку стула, дожидаясь виски, взгляд его был тяжел и задумчив.

Уокеру оставалось лишь надеяться, что их не видел никто, кто мог бы сложить воедино всю эту историю заговора и насилия, происшедшего за последние дни.

Хазард выпил свою порцию в два приема, затем заказал еще одну.

— Это дело оказалось гораздо труднее, чем я думал. Большинство китайцев трусы, но эти, на строительстве, крепкие ребята. Более того, они поджидали нас прошлой ночью. Нам удалось разделаться с парой китайцев, однако остальные не поддались панике, а двоих из моих парней отделили от группы. Чем это кончилось, ты уже знаешь.

— Так уж обязательно обсуждать со мной эти подробности? — спросил Уокер. — Я предпочел бы остаться в стороне.

— Плевать мне на то, что предпочел бы ты, — заявил Хазард, в голосе которого зазвенел металл. — Мои парни грозят бунтом, да и я не горю продолжать эту работу, как вначале. Эти китайцы не похожи на тех, с кем нам доводилось иметь дело раньше.

— Может быть, разумнее отказаться от этой затеи, — предложил Уокер, вспомнив совет сэра Генри Поттингера.

— Слишком поздно. Я должен доказать этим чертовым китаёзам — для самоудовлетворения — что никто не может помыкать мною! — Лицо Хазарда исказила гримаса. — Мне нужны остальные деньги, чтобы мои парни не наезжали на меня, но это только начало. Мы требуем третьей выплаты — вперед.

— Мы уже договорились о цене, — возразил ему Уокер, — и я рассчитываю, вы выполните свою часть нашей сделки.

— Обстоятельства сильно изменились, и если тебе дорого свое здоровье, ты заплатишь.

С этими словами Хазард прикоснулся к рукояти пистолета, торчащей из-за пояса, и холодно улыбнулся.

Уокер со всей ясностью осознал собственную уязвимость. Эта ситуация совсем не походила на ту, когда он мог привлечь к ответу компаньона за нарушение срока исполнения контракта.

— Это возмутительно, — заявил он, — но мне кажется, придется согласиться с твоими требованиями.

— Это наилучший способ сохранить здоровье, — проговорил Хазард и залпом осушил вторую порцию виски. — Благодарю за выпивку, — небрежно бросил он, отодвигая стул. — Загляну попозже.

Уокер хотел было остаться в таверне и напиться до беспамятства, но понимал, что в ближайшее время потребуется ясная голова, поэтому заказал мяса и хлеба, затем, прежде чем отправиться обратно в свой новый офис, выпил чашку чая. Он начинал ненавидеть Гонконг, где с законом обращались по своему усмотрению, а о правосудии ничего не знали.

Кое-как Уокер продержался остаток дня, занимаясь повседневными делами. В конце концов он договорился с хозяином брига, который имел неопределенный вид, но с готовностью согласился отправиться в Индию за очередным грузом опиума. Наконец-то служебное время кончилось, и он остался один на складе.

Наступление темноты пугало его, Хазард все еще не появлялся. Вскоре до утра опустеют и другие офисы и склады. Уокер вдруг отчетливо представил себе, как китаец, работающий на стройке для компании «Рейкхелл и Бойнтон», крадучись, проникает в его офис и набрасывает на горло петлю. Не его вина, что глава шайки бродяг опаздывает. Он закрыл ящики стола и задул масляную лампу.

— Не зажигай ни лампу, ни свечу, — проговорил в наступившей темноте голос. — Открой свой сейф и давай сюда деньги.

Несмотря на то, что Уокер узнал хриплый голос Хазарда, тело его как-то внезапно обмякло, когда он заторопился выполнить приказ. Путаясь в темноте с ключами, он отыскал тот, что открывал сейф, и поднял крышку. Непрошенный посетитель приблизился сзади, дыша в самый затылок.

Стараясь привыкнуть к мраку, Уокер поднес деньги к полоске скудного света, проникавшей сквозь окно, чтобы определить достоинство банкнот.

— Все равно эти деньги будут истрачены попусту, — проговорил Хазард. — Пожалуй, я возьму себе небольшую сумму отдельно, — с этими словами он запустил руку в сейф.

Уокер не представлял себе, сколько тот забрал, и в данный момент это его нисколько не волновало. Он оказался в опасности, опасался быть убитым, если попытается протестовать. Стиснув зубы, он ничего не сказал.

— Очень благодарен. К утру китайцев на соседнем участке не будет.

Хазард растворился в темноте.

Дрожащими руками Уокер закрыл сейф. Он решил дождаться утра и потом пересчитать деньги, чтобы узнать, сколько же украл этот грабитель.

И только тогда он вздохнул с облегчением, когда увидел кучера, ожидавшего его. Уокер велел ему объехать соседнюю стройку. Напряжение не покидало его.

Эта ночь была самой невыносимой. К удивлению повара, слуги и двух горничных, Уокер объявился к завтраку на рассвете. Он пребывал в таком разбитом состоянии, что с трудом съел несколько крохотных кусочков мяса. Солнце медленно поднималось над китайскими холмами на западе Гонконга, когда экипаж вез его на склад. Приехав на место, он увидел, что там уже находились несколько кули и несколько белых надсмотрщиков, которые удивились его столь раннему появлению.

Отрывисто кивнув им, он двинулся вдоль изрытой стройплощадки к своему офису. Открыв дверь, он остолбенел, пораженный жутким зрелищем, затем до его сознания дошел ужасный душераздирающий крик, вырвавшийся из его глотки.

В кресле Уокера, развалясь, сидел мертвый Хазард, с искаженным агонией лицом, его шея была стянута крученым шелковым шнуром. Рубашки на теле не было. Все его туловище, руки и лицо были покрыты уродливыми выжженными клеймами. Внезапно Уокеру показалось, будто вся комната наполнена быками. Брэкфорда Уокера тошнило, он стал пятиться из комнаты, в то время как туда спешили кули и надсмотрщики, затем бросился к экипажу. Кучера нигде не было.

На подкашивающихся ногах он с трудом взобрался на козлы. Лошади слушались плохо, страх заставил Брэкфорда бросить взгляд в сторону строительной площадки. Там уже приступали к возведению стен склада компании «Рейкхелл и Бойнтон», которые раза в два, как минимум, превосходил его собственный. Работавшие китайцы не подали вида, что заметили его.

Когда Уокер подъехал к дому на склоне этого холма, то слуга не вышел навстречу. Пройдя по комнатам, он убедился, что все четверо слуг исчезли. Он сам распряг лошадей, отвел их в конюшню, затем бегом бросился в дом. Он был охвачен страхом. Он обошел весь дом, тщательно запирая все двери и окна, несмотря на жару и отсутствие ветра снаружи.

Обливаясь потом, Уокер, тяжело доковылял до гостиной, откупорил бутылку португальского бренди, подаренную ему маркизом де Брага, и, не утруждая себя поисками рюмки, запрокинув голову, начал вливать неразбавленный напиток прямо в горло.

После этого, стуча зубами, упал в кресло. Когда бренди начало действовать, лицо раскраснелось, и от обильного пота его одежда промокла. Уокеру было трудно обдумать все последовательно, хотя он понимал, что это необходимо. Разумеется, исчезновение слуг не было случайным, точно так же как не могло быть случайностью и то, что истерзанное пыткой тело Хазарда оказалось в его собственном кресле и в его офисе.

Встав, Уокер нащупал выдвижной ящик небольшого столика. Там он нашел пистолет, убедился, что он заряжен, после этого вернулся в свое кресло, положив оружие рядом с собой на стол.

Кровь застыла у него в жилах, когда он увидел, как со скрипом отворилась дверь, ведущая в коридор. Каким-то образом непрошенный гость проник в запертый дом. И хотя страх практически полностью сковал Уокера, он все же потянулся за пистолетом.

— Не трогать!

Гигант-китаец, наблюдающий за строительством на соседнем участке, навис над перепуганным до смерти американцем, держа в одной руке кумин небольшого размера.

Уокер заглянул в холодные глаза китайца, перевел взгляд на изогнутое лезвие кумина, сжатого в его огромной ручище, и решил про себя, что наверняка умрет.

— Пять «заморский дьявол» мертвый, — сказал Ло Фан будничным тоном. — Хазард ненавидит китайцев. Теперь Хазард мертвый.

Внезапно изогнутое на конце лезвие кумина обратилось в сторону сгорбившегося в кресле человека.

— Не знаю точно, платил ли ты Хазарду. Когда узнаю точно, тогда ты тоже умрешь.

Ло Фан долгое время молчал, прежде чем добавил:

— Другой «заморский дьявол» убежал прочь. Теперь ты уходи тоже. Не ходи в Гонконг.

К удивлению Уокера, гигант-китаец попятился к двери, сделал поклон по правилам и исчез также бесшумно, как и вошел.

Он сидел в своем кресле, не способный думать, двигаться или чувствовать. Постепенно он осознал, что он все еще жив, что его не подвергли пыткам и не предали смерти, по крайней мере до сих пор. Но его предупредили, чтобы он убирался отсюда, второго предупреждения может не быть.

Вскочив на ноги, Уокер поспешил в спальню и спешно принялся распихивать свои пожитки в платяные коробки. Никто не ставил ему предела, однако у него не было ни малейшего желания испытывать судьбу. По крайней мере одна или две джонки ежедневно днем отправлялись из Гонконга в Вампу, и какой бы ни была плата, он уедет отсюда в этот же самый день. Он поменяется местами с Оуэном Брюсом, или же, в самом худшем случае, для проведения операций на острове Виктория им придется кого-нибудь подыскать. Ему еще повезло остаться живым, больше он не станет рисковать понапрасну.

Он снова запряг лошадей, нашел в себе силы дотащить свои кожаные коробки и закинуть их в экипаж. Предположив, что изуродованное тело Хазарда уберут из его офиса, он решил заскочить туда не более чем для того, чтобы забрать свой сейф, а затем направиться в Кантон.

Когда Уокер спускался с холма к порту, все еще объятый ужасом и дрожью, в голову ему пришла мысль, что во всех свалившихся на него несчастьях повинны Рейкхеллы. Строительство именно их склада и причала он безуспешно пытался приостановить, и проклятие причастности к этому семейству продолжало преследовать его. Очевидно, гигант-китаец работал на них, и хотя маловероятно, чтобы он знал личность и прошлое беглеца, он действовал наверняка так, как того пожелали бы Джеримайя и Джонатан.

— Будь прокляты все Рейкхеллы! — пробормотал Уокер, грозя пальцем в бессильной ярости. — Моя вражда с ними еще не кончилась. Теперь они поплатятся еще больше!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

По нескольку часов ежедневно на протяжении всего своего пребывания в Лондоне Джонатан уделял поискам информаций и материалов, которые могли бы оказаться полезными императору Даогуану и принцессе Ань Мень. Как правило, в сопровождении Лайцзе-лу он посещал книжные магазины, исследовал периодические издания и даже заходил в штаб-квартиры компаний, продукция которых помогла бы ускорению модернизации Китая.

Как-то он отыскал обильно иллюстрированную книгу о последних разработках паровых машин, а в одном из офисов фирмы, производящей сельскохозяйственное оборудование, — брошюру по новейшим типам плугов. Благодаря имени Рейкхелла, управляющий компанией, строящей пароходы, передал ему светокопии чертежей последних конструкций паровых судов, предназначенных для плавания по рекам и озерам. Во время своего продолжительного визита к семейному врачу Бойнтонов, он получил от него информацию по наиболее современным методам лечения различных болезней. Затем отправился к владельцу аптеки за образцами лекарств, и хозяин с удовольствием рассказал ему о том, какие ингредиенты используются для приготовления большинства лекарств. Именно от него Джонатан узнал, что опиум имеет целительные свойства, несмотря на его вредное воздействие. Настойка, которую обычно употребляют европейцы для снятия боли, приготовляется на опиумной основе.

Лайцзе-лу послушно переводила статьи и целые книги на китайский язык, однако Джонатан собирал их гораздо быстрее, чем она успевала переводить, поэтому к этому делу подключили также и Ву-лин. Благодаря полученному образованию девушка оказалась хорошей помощницей, однако задание все равно оставалось непосильным.

— В дальнейшем, — сказал Джонатан, когда он, Чарльз и их жены сидели все вместе за завтраком, — я убежден в этом, остается лишь один способ преодолеть языковый барьер. Император Даогуан будет вынужден направить группу молодых ученых в Англию и Соединенные Штаты изучать английский язык. Потребуется несколько лет, чтобы освоить язык достаточно хорошо для перевода, а пока, как мне кажется, все упирается в тупик, который почти на нет сводит усилия по внедрению современных изобретений и технических новинок в Срединном Царстве.

Чарльз и Руфь согласились, и ни один из них не мог придумать, как решить эту проблему.

— Интересно, — произнесла Лайцзе-лу, размышляя вслух, — а если Ву-лин захочет вернуться в Срединное Царство на несколько лет и поработать там переводчицей?

— Может быть. Она станет жить в Запретном городе и будет часто видеться с императором и Ань Мень, — сказал Джонатан. — Миллионы китайцев станут ей завидовать. Кроме того, она в любой момент по своему желанию сможет вернуться сюда или приехать к нам в Америку, как только китайские студенты освоят английский настолько хорошо, чтобы сменить ее на этой работе.

Лайцзе-лу посмотрела сначала на Руфь, затем на Чарльза.

— Вы отпустите ее?

Руфь улыбнулась.

— Ву-лин вольна поступать, как ей заблагорассудится, к тому же она достаточно взрослая, чтобы решать самостоятельно.

— Не знаю, что может ждать ее здесь или в Соединенных Штатах, — добавил Чарльз, — поэтому мне трудно что-либо советовать. Одно совершенно ясно, что у нее есть все шансы занять высокое и ответственное положение в Китае.

Они остались за столом, Чарльз решил не ходить в свой офис, пока не дождется, когда Ву-лин и Элизабет спустятся вниз к завтраку. Когда девушки появились, Джонатан осторожно объяснил ситуацию, а Лайцзе-лу время от времени помогала ему.

— Не уезжай, — проговорила Элизабет, обращаясь к подруге. — Нам так хорошо вместе!

Ву-лин улыбнулась чуть задумчиво, затем тряхнула головой.

— Чарльз вытащил меня из трущоб, и все вы очень хорошо ко мне относились. Если бы не вы, может быть, я давно уже умерла от голода. В лучшем случае, жила бы в трущобах Кантона, не умея ни писать, ни читать, не имея никакого будущего.

— Не оставляй меня, Ву-лин, — прохныкала Элизабет.

— Как только что объяснил Джонатан, мы расстаемся не более чем на несколько лет. Но, что гораздо важнее, я продолжаю оставаться подданной императора Даогуана и обязана быть преданной ему и своему народу. Я жила здесь и в Соединенных Штатах, но я не англичанка и не американка. Я не могу забыть своего происхождения и не хочу это делать. Часть моей души всегда принадлежала Китаю.

— Знаю, — мягко проговорила Лайцзе-лу. — Я чувствую то же, что и ты.

Ву-лин, позабыв о завтраке, повернулась к Элизабет.

— Ты воспринимаешь как само собой разумеющееся, что ты и твоя семья знакомы с королевой Викторией, которая приглашает вас в гости. Поэтому ты не можешь представить себе, что испытывает китаец, которому предоставляют шанс видеться и говорить с императором Даогуаном и его сестрой. В Срединном Царстве людей больше, чем песчинок на берегу моря. И лишь очень немногие из них когда-либо встречались с Небесным императором лицом к лицу, еще меньше произносили слово в его присутствии. Мне же предоставляется возможность настолько необыкновенная, что она просто переполняет меня!

Элизабет пришлось признать поражение.

— Я буду скучать, — сказала она.

— Я обязательно вернусь, — твердо пообещала Ву-лин.

Затем она обратилась с вопросом к Джонатану и Лайцзе-лу:

— Можно ли будет устроить так, что Элизабет приедет ко мне в гости в Запретный город?

— Ты приносишь большую жертву, избирая труд во благо своей родной страны, — ответила Лайцзе-лу, — поэтому не сомневаюсь, что принцесса Ань Мень с удовольствием окажет тебе эту небольшую услугу.

Ву-лин осталась довольна, а у Элизабет сразу же поднялось настроение.

— Я стану единственной девушкой во всей Великобритании, которая увидит и будет говорить с императором Китая! О, не могу этого дождаться!

Лайцзе-лу сказала, что напишет письмо принцессе Ань Мень и направит его вместе с книгами и другими материалами, собранными в Лондоне, со следующим клипером компании «Рейкхелл и Бойнтон», который отправится на Восток.

Итак, проблема казалась решенной. В течение ближайших нескольких лет огромная доля ответственности величественной задачи преобразования Китая в современную страну девятнадцатого века ляжет на хрупкие плечи юной девушки, не достигшей и двадцатилетия.

Позже, когда Джонатан остался наедине с женой, он сказал:

— Согласие Ву-лин вернуться в Срединное Царство расчищает дорогу еще для одного моего плана. Вот уже многие недели я думал о том, чтобы найти врача, такого, который был бы знающим и в то же время молодым, чтобы сохранить в себе тягу к приключениям, и который согласился бы провести несколько лет при императорском дворе, обучая врачей Китая западной медицине.

— Замечательная мысль! — согласилась Лайцзе-лу. — Ань Мень поддержит ее!

— Мне пришло в голову, что, находясь в Лондоне, мы могли бы отправиться в Эдинбург и встретиться там с недавними выпускниками. Подходящему кандидату я бы оплатил расходы, проезд и позаботился о зарплате на весь трехлетний период, скажем так. Проблема, однако, в том, что мы никого не знаем в Эдинбурге.

— Почему бы тебе не подождать возвращения домой? — спросила она. — Двое из твоих коллег по Йельскому университету посещали медицинское учебное заведение в Гарварде и стали врачами. Разумеется, они помогут отыскать тебе молодого врача, обладающего большими познаниями и готового принять это предложение.

— Это весьма разумно, — согласился Джонатан. — Нам незачем спешить, чтобы не ошибиться в выборе. Ты предлагаешь верный путь.

В то самое утро Хомер Эллисон, отправлявшийся обратно в Америку, пока семейство Рейкхеллов пребывало в Англии, вернулся в Лондон с грузом, а также с целым мешком деловых бумаг для руководителей фирмы, в том числе и с несколькими длинными отчетами от Молинды.

Джонатан и Чарльз буквально пожирали присланные ею сообщения и остались в восторге.

— Ее старые отношения с Толстым Голландцем приносят дивиденды, Джонни. На грузах с перцем мы много заработаем. Что мне нравится больше всего, так это то, что теперь я могу заключать контракты под будущие поставки. А это выводит нас в разряд главных импортеров перца.

— Но это всего лишь начало. Молинда внедрила нас в бизнес в Гонконге. Вот, где кроется настоящее будущее Китая. А наняв для нас Ло Фана, она проявила подлинные способности. Не знаю ни одного человека на свете, которого я хотел бы иметь на своей стороне столь сильно, как его. Условия в Гонконге сложные и будут оставаться таковыми на протяжении некоторого времени, но можно смело биться об заклад, что компания «Рейкхелл и Бойнтон» там выживет!

— Он же не будет покупать и продавать товары, верно?

— Нет, что ты. Он будет отвечать за работу местного персонала, как на протяжении долгого времени Кай в Кантоне. Молинда будет заниматься основными сделками, а для ведения текущих дел она кого-нибудь наймет.

— Мне все еще не верится, что мы ведем дела на трех континентах, — сказал с улыбкой Чарльз. — Придет день, и я с неменьшим трудом начну убеждать себя, что мы стали одной из крупнейших сил в бизнесе.

— Можешь в это поверить, — ответил Джонатан, — поскольку именно так оно и есть. Сожалею лишь об одном, отныне мы больше не сможем ходить капитанами на своих судах. Вдобавок придется подыскать знающих людей для работы в конторах. Сам я не чувствую себя магнатом, и нравится мне это или нет, но я им уже стал, и ты тоже.

Позднее тем утром Хомер Эллисон представил полный отчет Джеримайе Рейкхеллу в его временном офисе в управлении Бойнтонов, а затем завел разговор с Джонатаном о текущих делах.

— Джонни, — сказал он, — мне кажутся неэффективными перевозки грузов на грузовых судах и клиперах с раздельными графиками. Это вполне оправдывало себя, пока клиперы находились в стадии испытаний, но теперь количество клиперов, бороздящих моря под вымпелом Древа жизни, превысило число бригов и шхун.

— Мог бы ты выразиться конкретнее, Хомер?

— Еще бы! Прежние парусники обладают большей грузоподъемностью, но для некоторых клиперов требуется более многочисленный экипаж. Считаю, что матросы вполне могли бы переходить с одного типа судов на другой без всяких волнений. Нужно дать возможность офицерам старых парусников время от времени плавать на клиперах, чтобы они могли набраться опыта. В таком случае мы сможем действовать более гибко и ставить людей на суда сообразно нашим запросам в каждый конкретный период. Вот, я составил список судов, стоящих в настоящий момент в порту Нью-Лондона. Вот эти сейчас в море, а это — запасы товаров на продажу, ожидающих перевозки и занимающих место на наших складах. На этом втором листе, я набросал, как мы могли бы уменьшить напряженность и увеличить объем перевозок за счет смешанных экипажей.

Джонатан внимательно изучал цифры.

— Отличная мысль, Хомер. Ты увидел самый крупный недостаток, который я не замечал. Приходи сегодня на обед к Бойнтонам, и потом мы все подробно обсудим вместе с моим отцом.

— Пожалуйста, перенеси приглашение на ужин, и я приму его с большим удовольствием, — испытывая явную неловкость, попросил Хомер. — Утром, как только мы пристали, я направил Джудит записку с просьбой пообедать со мной сегодня днем, и посыльный принес ответ с ее согласием.

Джонатан был поражен.

— Знаю, что ты думаешь, — сказал Хомер, готовясь защищаться.

— Я подумал лишь о том, что хотел бы, чтобы между тобой и Джудит завязалась дружба. Вы оба прекрасные люди и, уверен, сможете помочь друг другу.

Покрасневший Хомер медленно поднялся.

— Спасибо за доверие, к и сам хотел бы на это надеяться. Все дело в том, что… э… наше знакомство… мы фактически ходим с завязанными глазами по краю пропасти, а здравый смысл советует нам снять повязки, чтобы не свалиться в пустоту.

Менее двух часов спустя, когда Джудит Уокер и Хомер сидели в уютном ресторанчике, потягивая не подвергшийся брожению сидр из небольших бокалов и ожидая заказанную камбалу, он пересказал разговор с ее братом.

— Я не стыжусь своим чувств, — поспешно проговорил Хомер. — Мы сделали ошибку, когда не разглядели достоинств друг друга еще в те годы, когда были юными, и мы заплатили за наше невезение. Тебе отлично известно, я попросил бы тебя выйти за меня замуж, будь ты свободна, Джуди.

— Мне не следовало бы тебя слушать, — ответила она, но не сделала ни малейшего движения, когда Хомер через стол взял ее руку в свою.

— Я никогда не говорил тебе этого прежде, может быть, мне не следовало бы говорить и сейчас. Но ты тогда просто глухая и слепая, если не видишь, что я люблю тебя, Джуди.

Последовало продолжительное молчание, затем Джудит ответила:

— К сожалению, моя фамилия Уокер, а не Рейкхелл. Где-то по земле бродит мой законный муж.

— Может быть, он уже мертв.

— Сомневаюсь. Он останется живым хотя бы для того, чтобы досадить мне. — Она помолчала, затем спросила слегка дрожащим голосом: — Что же нам делать, Хомер?

— Делать? Продолжать любить друг друга. И надеяться на лучшее.

— У тебя есть терпение и сила воли, — сказала Джудит. — Ты доказал это, когда бросил пить. Не уверена, что у меня хватит смелости.

— Господь поможет нам, Джуди, ты же Рейкхелл. Это означает, что у тебя железный характер.

— Может быть, и так. Брэкфорд постоянно напоминал мне об этом, но в его устах это мало походило на похвалу. Ужасно, но я желаю ему смерти! Когда мы вернемся домой, я отправлюсь к семейному адвокату. Наверняка он что-нибудь придумает.

— Если в течение семи лет ты не получишь от Уокера никаких известий или не узнаешь о его местонахождении, то, по закону, его можно будет объявить умершим. Пожалуй, это все, что можно сделать.

— Семь лет! — прошептала явно расстроенная Джудит. — Это значит нам… нам нужно ждать еще пять лет, Хомер!

— Будем ждать столько, сколько потребуется, — решительно ответил он. — Не пойми меня превратно. Я хочу тебя. Страшно. Прямо сейчас. Но я слишком уважаю тебя, чтобы завести с тобой роман. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

— Я хочу, чтобы ты стал моим мужем, — ответила Джудит, и затем голос ее прозвучал еле слышно, когда она добавила: А если я не окажусь такой сильной, как ты? Допустим, я… проявлю слабость?

— Ты не можешь! — проговорил встревоженный Хомер. — Ты не должна! Об этом узнает вся твоя семья, затем и другие. Я не хочу чернить твое честное имя! Я постараюсь быть сильным, когда ты почувствуешь слабость, а когда она начнет одолевать меня, тогда ты станешь сильной.

Она кивнула, не произнеся ни слова.

Подали заказанные блюда, они принялись за еду, не глядя друг на друга. Вареная камбала, вареный картофель, итальянский овощной салат — все казалось безвкусным.

И лишь когда они покинули ресторанчик и шли обратно к дому в Белгравии, Хомер негромко заметил:

— Нам незачем вести себя, как героям трагедии. Мы должны благодарить Всевышнего, что, спустя все это время, мы нашли друг друга.

Джудит вздохнула, затем улыбнулась ему.

— Ты прав, Хомер, — решительно проговорила она и взяла его под руку.

В тот же вечер, когда Хомер пришел к Бойнтонам и Рейкхеллам на один из ужинов Джессики, все взрослые члены семей молчаливо отметили, что Джудит Уокер сияла, а глаза Хомера Эллисона поблескивали и что юные Брэд и Джуди обменивались многозначительными взглядами.

Руфь Бойнтон поразилась, обнаружив, что испытывает зависть, несмотря на то, что Джудит и Хомер стояли перед практически безнадежной проблемой. Ее собственное положение, размышляла она, было столь же безрадостным. После возвращения они с Чарльзом несколько раз предавались утехам любви, однако чувственное возбуждение отсутствовало, а с ним и ощущение физической удовлетворенности. Поэтому интимная близость стала более редкой, а натянутость в отношениях незаметно и как-то исподволь, но начала нарастать.

Положение может поправиться, думала Руфь, если Чарльз перестанет делать вид, будто ничего не произошло и расскажет о случившемся. Таким образом, возможно, они смогут оставить все в прошлом и постараться забыть. Руфь подмывало завести разговор первой, однако она уже достаточно хорошо изучила своего мужа и знала, что он станет все отрицать, говорить, что не питал даже малейшего интереса к другой женщине. Тогда барьер, возникший между ними, вместо того чтобы рухнуть, станет еще выше.

Нет, говорила самой себе Руфь, она завидовала вовсе не Джудит и Хомеру. Она завидовала Лайцзе-лу. Обожаемая мужем, самым надежным, самым честным и очаровательным мужчиной на свете, она питала те же чувства по отношению к нему. Всякий раз видя их вместе, Руфь ощущала себя несчастной.

К концу ужина она почувствовала облегчение, когда Джеримайя объявил:

— Хомер сообщил мне, что завтра с утра готов начать погрузку судна, поэтому мы сможем отправиться домой дня через четыре. Пока мы совсем не надоели нашим хозяевам.

Алан горячо запротестовал, Джессика тоже.

— Вам без нас будет легче, — заметила Сара. — Кроме того, мужчинам нужно заниматься делами.

Она пристально посмотрела на своего мужа.

Джеримайя отлично понял значение этого взгляда. Сара заставила его пообещать, что в ближайшем будущем он сложит с себя часть ответственности и будет работать меньше.

— Однажды я уже стала вдовой, — сказала она ему, — и мне вовсе не хочется вновь проходить через все это еще много-много лет! Поэтому ты начнешь относиться к жизни чуть легче, Джеримайя Рейкхелл.

Мужчины остались за столом, чтобы выпить традиционный стаканчик портвейна и выкурить по сигаре, женщины удалились, и Джонатан вернулся к разговорам о делах сразу, после того как дядя предложил традиционный тост за здоровье королевы Виктории.

— Хомер, — сказал он, — я показал твои расчеты отцу и подумал, что дяде Алану и Чарльзу тоже следовало бы взглянуть на них.

— Большинство отличных идей в бизнесе настолько просты, что у других возникает удивление, почему же они сами не додумались до столь очевидных вещей. Хомер, — сказал Джеримайя. — Предложенная тобой схема просто великолепна. Я подсчитал, она позволит увеличить наши доходы на семь процентов в год, и это только для одного лишь американского отделения, а перевод всей компании на эту систему не будет стоить нам ни одного пенни дополнительных затрат.

— Должен поздравить вас, капитан Эллисон, — сказал Алан. — Когда мы с Чарльзом познакомились с вашим планом, мы решили последовать ему и тут, у нас.

— Ты сделал великое дело, Хомер, — с улыбкой проговорил Чарльз, обращаясь к своему бывшему сотоварищу по команде. — Ты сделал солидный вклад в благосостояние компании.

— Благодарю вас, джентльмены.

Не ожидав такого приема, Хомер был переполнен чувствами после таких восторженных и единодушных похвал.

— Приведение новой системы в дело создает одну проблему в нашем офисе, — сказал Джеримайя. — Моя жена склоняет меня сосредоточить усилия исключительно на финансах и, таким образом, основной груз работы ложится на Джонни. Скорее всего, ему не справиться с этим одному, во всяком случае, пока он продолжает конструировать и строить клиперы, к тому же он начинает подумывать об экспериментах с трансатлантическими пароходами. Уже имели место несколько попыток пересечь Атлантический океан, но мне кажется, от этого мало практической пользы. Однако в свое время я ошибся относительно клипера и готов согласиться, что могу ошибиться вновь, хотя это к данному делу не относится. Хомер, — резко проговорил он, — как тебе нравится твоя нынешняя должность?

— Я очень доволен, мистер Рейкхелл. Несколько лет назад я и мысли не допускал, что подобное возможно, чтобы я командовал самым большим клипером.

— Согласишься ли ты остаться на берегу — навсегда? — поинтересовался Джеримайя. — Нам нужен человек, который занялся бы этими новыми операциями и помог бы Джонни и с другими делами.

— Мы считаем, — сказал Джонатан, — что ты именно такой человек, какой нужен на эту должность. Понимаю, как трудно оставить море — я тоже стою перед этой проблемой. Но мы с большей готовностью возьмем в офис капитана нежели бизнесмена, который никогда не командовал матросами, поэтому наш выбор, естественно, пал на тебя.

Хомер задумался над сделанным предложением, затем сказал:

— Я польщен вашим предложением, но хотел бы быть искренним до конца, если вас это не обидит.

— Пожалуйста, говори свободно, — сказал Джеримайя.

— Если вы предлагаете мне это место по заслугам, если вы считаете, что я действительно способен справиться с обязанностями, то я с удовольствием принимаю предложение. Но есть еще один момент, присутствующий в этом деле. Уверен, для вас не секрет, мистер Рейкхелл. Я знаю, нет секрета для Джонни, что Джудит и я нашли взаимопонимание. Заверяю вас, мы будем ждать еще пять лет, может быть, чуть больше, может, чуть меньше, прежде чем Брэкфорда Уокера можно будет официально объявить мертвым, и мы сможем пожениться. Но мне не хотелось бы, мистер Рейкхелл, чтобы мне предлагали работу только из соображений найти место человеку, который может стать вашим зятем.

Бойнтоны почувствовали себя явно не в своей тарелке. Джонатан молчал, понимая, что правом отвечать обладал только отец.

— Благодарю за откровенность, Хомер. В свою очередь и я тоже буду откровенным. Твои отношения с дочерью, независимо от того, женишься ли ты на ней когда-нибудь, не имеют никакого отношения к делу, — с усилием проговорил Джеримайя. — Я уже получил урок и теперь никогда не стану повышать человека только из-за того, что он мой зять или будущий зять. Если бы у тебя не было способностей подняться выше первого помощника капитана на клипере, то ты им бы и остался, и если бы Джудит решила выйти замуж за помощника капитана, то ей и тебе самому было бы решать этот вопрос. Я хочу видеть тебя в руководстве компании «Рейкхелл и Бойнтон» по одной лишь причине. Я считаю, что ты лучший из имеющихся на сегодня людей, и верю, так же как и Джонни, что сможешь справиться с соответствующими обязанностями.

— В таком случае, мистер Рейкхелл, — сказал Хомер, широко улыбаясь. — Вы только что наняли нового конторского служащего.

Хомер испытывал воодушевление и знал, что Джудит также разделит его радость. Он ушел от прошлого и поднялся по служебной лестнице гораздо выше, чем даже мог предположить, и чувствовал в себе силы справиться со своими новыми обязанностями. Но в мозгу сверлила одна беспокойная мысль. Если бы он остался капитаном, то большую часть времени проводил бы в море. Вместо этого каждый день он станет отправляться в порт Нью-Лондона, поэтому совершенно неизбежно, что они с Джудит станут проводить вместе большую часть вечеров и воскресных дней. Постоянная близость, несомненно, будет создавать соблазны и станет гораздо труднее для них обоих сдержать данное обещание и не оказаться в любовных объятиях друг друга.

За день до отплытия в Соединенные Штаты Джонатан и Лайцзе-лу получили срочное и неожиданное приглашение в Уайтхолл, где их сразу же ввели в гостиную королевы Виктории.

Королева была одна, принц Альберт был вынужден присутствовать на каком-то очередном совещании правительства.

Королева Виктория велела подать императорский чай.

— Мне очень хотелось встретиться с вами снова до того, как вы покинете наш берег, — проговорила она. — Когда вы собираетесь вернуться в Англию?

— Если наши дела не окажутся в каком-либо критическом состоянии, Ваше Величество, — ответил Джонатан, — мы должны вернуться года через два.

— Вы привезете с собой миссис Рейкхелл?

— Разумеется, мэм.

Виктория повернулась к Лайцзе-лу.

— Пожалуйста, помните, что как кавалер Ордена королевы вы не нуждаетесь в специальных приглашениях для встречи со мной, где бы мне ни случилось находиться.

— С нетерпением жду нашей следующей встречи, Ваше Величество, — сказала Лайцзе-лу.

— Кстати, — спросила королева, — собираетесь ли вы до этого побывать в Китае?

— Да, мэм, — ответил Джонатан. — Ряд неотложных дел вынуждает меня отправиться в Кантон к в вашу новую колонию — Гонконг.

— Прошу простить незнание китайской географии, вы будете далеко от Пекина?

— Я собираюсь заехать в Пекин, нанести визит принцессе Ань Мень, — ответила Лайцзе-лу.

— Великолепно!

Королева была в восторге.

— Вы также увидите и императора?

— Кто знает, мэм.

— Неважно. Мне нужен ваш совет, и я хотела бы попросить об одном одолжении.

Королева дернула за веревочку звонка, и двое слуг в ливреях вошли в комнату, неся что-то похожее на большой свернутый ковер.

По знаку королевы они раскатали его, и гости увидели большой гобелен. На нем была выткана пасторальная сцена, изображающая дам и джентльменов в средневековых одеяниях на пикнике с силуэтом замка на заднем плане. Несмотря на то, что гобелен был, очевидно, далеко не новым, цвета оставались поразительно яркими и сочными, а небо было совершенной голубизны.

— По китайским стандартам, эта работа вряд ли может считаться древней, — сказала королева Виктория. — В действительности он изготовлен в Париже менее двухсот лет назад Гобеленами. Король Франции Людовик XIV подарил этот гобелен Чарльзу II по случаю его коронации. Я мало понимаю в определении стоимости материальных вещей, но эксперты считают, что гобелен практически бесценен. Как вы думаете, уместно ли преподнести такой подарок императору Даогуану?

Джонатан уступил право отвечать жене.

— В Запретном городе много гобеленов, мадам, — ответила Лайцзе-лу, — но ни один не может сравниться с этим, созданным великими Гобеленами во Франции. Небесный император хорошо разбирается в произведениях искусства и несомненно оценит его по достоинству. Уверена, этот гобелен будет иметь реальное значение.

— Я так рада, что смогла сделать правильный выбор. Я могла послать этот подарок через представителей королевского флота, но считаю гораздо более подходящим, если вы, миссис Рейкхелл, преподнесете его императору и его сестре от моего имени.

— Нет другого поручения, которое я взялась бы выполнить с большим удовольствием, — ответила Лайцзе-лу.

— В таком случае, решено. Уверена, вы передадите им, как поразила меня черная жемчужина, и я была бы весьма признательна, если бы вы, миссис Рейкхелл, сообщили мне об их реакции на мой подарок.

— Я напишу вам, мадам, тотчас же после его вручения, — пообещала Лайцзе-лу.

Вскоре аудиенция подошла к концу. Королева сказала, что пришлет гобелен в порт под охраной гвардейцев на следующее утро к отплытию корабля. Джонатан пообещал лично следить за его сохранностью в пути.

— Странно, — сказала мужу Лайцзе-лу, когда они возвращались в экипаже в дом Бойнтонов. — Я думаю о Виктории как о подруге, а не как о королеве; точно так же я отношусь и к Ань Мень.

— Это потому, что ты такая необыкновенная, — ответил тот, взяв ее за руку. — Каждый день я благодарю судьбу за чудо, сведшее нас вместе.

На следующее утро все семейство Бойнтонов отправилось на берег проститься с Рейкхеллами и Ву-лин, которая отправится в Китай, когда Джонатан и Лайцзе-лу соберут книги и другие полезные вещи для отправки в Запретный город. Дэвид ликовал, поскольку им с Джулианом также предстояло отправиться в плавание и пройти морскую школу. Оба мальчика расшумелись и начали бороться на причале, что вынудило Лайцзе-лу и Руфь вмешаться и развести их в стороны.

Наконец наступил момент расставания. Элизабет и Ву-лин, прильнув друг к другу, залились слезами.

Джонатан неловко попытался утешить их.

— Когда вы встретитесь в следующий раз, — сказал он, — вы уже будете взрослыми женщинами.

Обняв Ву-лин за плечи, чтобы проводить на борт судна, он чуть помедлил, а затем поцеловал Элизабет Бойнтон в щеку.

Он не заметил, как она покраснела, а затем застыла на месте, не спуская с него глаз.

Попугай прибыл на клипере в Лондон спустя несколько дней после отъезда Рейкхеллов. Капитан судна лично принес насест с птицей в рабочий кабинет Чарльза.

— Эта чертова птица ваша, мистер Бойнтон, — сказал он.

Чарльз был доволен.

— Крупный малый. Он похож на попугаев Толстого Голландца.

— Я знаю лишь одно, сэр, я держал этого попугая в своей каюте все время плавания от самого Китая, и он не переставал трещать, хотя я понятия не имею, что он там болтал. Миссис Шан просила передать его вам. Она написала вам отдельное письмо о нем и приложила к своему отчету.

Попугай смотрел на Чарльза и молчал.

— Вот его корм, — сказал капитан, — и я, честно говоря, рад, что отделался от него!

Письмо Молинды было предельно кратким.

«Дитер — подарок, который посылает тебе Толстый Голландец. Я пыталась отговорить его и не посылать эту тварь, но он настоял. Его насест следует держать в теплом месте, подальше от сквозняков. Иногда он взлетает, но всегда возвращается на свой насест. Меня просили передать, что он ест любые семена. Мне остается надеяться, что ты и члены твоей семьи оценят чувство юмора Толстого Голландца».

Вечером по дороге домой в экипаже Алан с сомнением поглядывал на птицу.

— Яркий малый. Не знаю, что подумает твоя мать и Руфь, но если он не будет вести себя прилично, должен предупредить, мне придется попробовать суп из попугая. Он говорит?

— Капитан сказал, что да, но до сих пор он нем, как могила.

Леди Бойнтон и ее невестка не выразили восторга по поводу попугая, хотя его появление заинтересовало Элизабет.

— Я оставлю его, — сказал Чарльз. — Сейчас для нас нет никого важнее, чем Толстый Голландец, и он оскорбится, если мы избавимся от этой птицы.

— А как он узнает об этом? — спросила мать.

— Понимаешь, мне кажется, я должен буду писать ему смешные истории про Дитера в своих письмах. А мои знания о попугаях слишком скудны, чтобы полагаться лишь на собственное воображение. К тому же, он может оказаться чудесным приятелем Дэвиду, когда тот вернется из путешествия.

Руфь немного смягчилась.

— Повешу насест в столовой, так как там больше солнца, чем в других комнатах. Ты уверен, что он говорит, Чарльз?

— Мне известно лишь то, что мне сказали.

Молчавший до сих пор попугай внезапно заговорил по-голландски:

— Давай! Давай! — прокричал он. — Терпеть не могу твои вонючие яйца, грязный подонок!

Дитер помолчал, затем продолжил поносить все семейство Бойнтонов.

Чарльз был единственным в семье, кто знал голландский язык, и теперь он боялся потерять над собой контроль, удерживаясь от приступа смеха.

— Что он сказал, Чарльз? — спросила Руфь.

— Ничего, насколько я понимаю. Мне кажется, он несет какую-то птичью тарабарщину.

Джессика заметила, что сын давится от смеха.

— Сомневаюсь, что тебе можно верить, Чарльз, — сказала она.

Руфь чувствовала, что муж говорит неправду. Она предположила, что попугай говорит на яванском диалекте.

Попугай выдал еще одну тираду ругательств, настолько образных, что Чарльз был вынужден покинуть столовую, прежде чем взрыв его гомерического хохота разоблачил бы секрет. Руфь и Джессика, проводив его взглядом, недоуменно посмотрели друг на друга.

О попугае больше не говорили, и пока члены семьи принимали традиционный бокал вина перед обедом, птица молчала. Но во время обеда попугай трещал не переставая и, естественно, выдавая грязные ругательства.

— Разве не замечательно, отец? — спросил Чарльз, пряча улыбку.

— Пока я бы этого не сказал, — ответил Алан, — но болтовня его необычна, и мне она не кажется угрожающей. Я даже готов допустить, что он мне нравится, Чарльз.

— И я того же мнения, — ответил Чарльз теперь позволяя себе расплыться в широкой улыбке.

Дитер присоединился к их беседе, отпуская едкие замечания относительно сексуальных способностей и наклонностей предков Алана, и Руфь видела, как все тело мужа сотрясалось от взрывов подавляемого смеха. Потом, на протяжении всего застолья, попугай продолжал что-то говорить, а Чарльз иногда прыскал со смеху.

После еды Элизабет отправилась на вечеринку, а взрослые вернулись в гостиную. Там Джессика вязала новый свитер для внука, Алан и Руфь читали, а Чарльз внимательно изучал длинный отчет Молинды, иногда делая пометки и проставляя цифры на полях.

— Наши дела на Востоке идут гораздо лучше, чем могло бы быть, — сказал он отцу, передавая ему отчет. — Молинда просто замечательна, она для нас чистый клад.

— Я возьму это с собой наверх, — сказал Алан, зевая, — и просмотрю в постели. Пойдем, Джессика.

После ухода пожилой пары Чарльз потянулся за книгой и долгое время в комнате не раздавалось ни звука, кроме редкого потрескивания горящего угля в камине.

Руфь подумала, что теперь каждый вечер будет походить на этот. Когда они с Чарльзом проводили вечер дома, они редко разговаривали друг с другом. Вот и теперь она подождала еще немного, затем сказала:

— С этим попугаем что-то не так.

Не отрывая глаз от книги, Чарльз проговорил:

— Ты так считаешь?

— Я знаю! — многозначительно сказала Руфь. — Не знаю, на каком языке он говорит, но уверена, он произносит настоящие слова, и ты их понимаешь.

Помолчав, Чарльз взглянул на нее поверх края книги, затем изрек:

— Дорогая, бывают моменты, когда то, чего не знаешь, не причиняет боли.

Руфь уловила в его словах категорическое нежелание дать пояснения и не ответила. Чарльз возобновил чтение.

Некоторое время Руфь продолжала сидеть, не в силах сосредоточиться на своей книге.

— Я пошла спать, — объявила она, вставая.

Чарльз неопределенно улыбнулся.

— Мне что-то пока не хочется, — ответил он, — почитаю еще немного. Спокойной ночи, дорогая.

— Спокойной ночи.

Возможно, он тоже страдал, но трещина, разделявшая их, казалось, начала быстро увеличиваться.

В последовавшие недели положение не улучшилось. Чарльз так много работал в порту, что по крайней мере два или три вечера каждую неделю ужинал за своим рабочим столом и возвращался домой к полуночи и даже позже. Иногда он не мог сопровождать свою жену на званые обеды и другие приемы, поэтому она выезжала с различными друзьями. Несколько предусмотрительных хозяек начали соответствующим образом планировать свои приемы, приглашая дополнительно мужчину на мероприятия, где ожидалось присутствие Бойнтонов.

— Мы ищем человека, который мог бы помочь Чарльзу, — как-то за ужином сказал Алан, — но далеко не просто найти нужного человека. Даже когда мы сделаем выбор, потребуется несколько месяцев, чтобы он как следует вошел в дело, поэтому, боюсь, пройдет некоторое время, прежде чем Чарльз сможет вести относительно нормальную жизнь.

Джессика с сочувствием посмотрела на невестку.

— Надеюсь, ты не очень возражаешь, — проговорила она.

— О, я справлюсь, не волнуйтесь, — ответила небрежным тоном Руфь, возможно, слишком небрежным. — За благосостояние надо расплачиваться.

— Вполне справедливо, — заявил тест, затем, откинувшись на спинку кресла, продолжил: — Мы так быстро идем вперед и становимся реальной силой в Британской империи, что меня нисколько не удивит, если Чарльз несколько поднимет свой авторитет в сословной знати. Лет через десять, я думаю, после того как я уйду в отставку, его произведут в виконты, по меньшей мере. Твой муж стоит на пути к превращению в одного из наиболее влиятельных людей Англии, Руфь, гораздо более влиятельного, чем я.

Джессика широко улыбалась.

Зная, что они гордятся сыном, Руфь могла лишь ответить:

— Он заслуживает признания за свой труд.

В душе, однако, она считала, что вполне довольствовалась бы и меньшим ростом доходов и если бы ему никогда не присвоили титула. Ей хотелось любви, а не возрастающего общественного признания и богатства.

Если Чарльз и осознавал углублявшийся разрыв с женой, то в его поведении не было никаких признаков. Наоборот, всякий раз, когда он задерживался в офисе, он просил прощения, и, казалось, его мало волновало то, что они с Руфью больше не бывали в обществе и давно не желали друг друга. Он был неизменно обходительным с ней и по воскресеньям, и во второй половине дня, когда приходил домой обедать, обязательно проводил как можно больше времени с семьей.

Однажды утром за завтраком Алан, следуя обычной привычке открывать свои карманные часы, взглянул на них, а затем закрыл, щелкнув крышкой.

— Идем, сын, — сказал он. — Транзитные перевозки сегодня могут оказаться интенсивными, а у нас сегодня утреннее совещание.

— Подождите, — вмешалась Руфь. — Чарльз, надеюсь, что сегодня вечером ты очистишь на некоторое время свой стол, или же в срочном порядке отложишь дела на завтра. Я была бы признательна тебе, если бы ты пришел домой вовремя, и не сомневаюсь, что твоя мать желает того же самого.

— В самом деле, — сказала леди Бойнтон.

Чарльз тупо посмотрел на жену, затем перевел взгляд на мать.

— У нас сегодня званый обед, — терпеливо объяснила Руфь. — Весьма важный званый обед. Будут два члена кабинета министров с женами. Придут американский, голландский и испанский посланники. Лорд и леди Хэл. Граф и графиня Уорвик.

— Итак, они все будут, и благодарю за напоминание, — с улыбкой проговорил Чарльз, отодвигая свой стул.

— То, о чем любезно напомнила Руфь, — заметила Джессика, — означает, что единственным холостяком является голландский посланник, и если ты не появишься, я буду вынуждена посадить его рядом с ней. Он так ужасно говорит по-английски, что практически невозможно разобрать ни одного сказанного слова, так что в таком случае твоей жене обеспечен скверный вечер.

— Я собираю материалы для обстоятельного письма Джонатану, но оно подождет еще день.

Чарльз чмокнул Руфь и двинулся к двери.

— Даю торжественное обещание быть дома вовремя и спасти жену от наказания пыткой расшифровать то, что попытается высказать старый Вилем ван дер Луен.

Чарльз сдержал слово, придя домой на час раньше обычного. Он принял ванну, быстро оделся, затем вышел из своей комнаты и прошел в комнату жены, чтобы попросить завязать ему белый вечерний галстук.

Руфь уже сидела за туалетным столиком в платье из бледно-серого шелка. Она надела бриллиантовые серьги и браслет, которые Чарльз дарил ей в дни рождения.

Чарльз оторопел.

— Ты самая красивая женщина в городе, который знаменит очаровательными женщинами, — сказал он.

Руфь почувствовала, как покраснела под слоем крема, наложенного на лицо. Комплимент оказался полной неожиданностью.

Расчесывая волосы, нанося последние штрихи, она пробормотала слова благодарности.

— Действительно, — проговорил Чарльз, пересекая гардеробную.

— Не смей прикасаться ко мне, пока не высохнут румяна на моих щеках, — с тревогой воскликнула она.

Он наклонился и поцеловал ее в основание шеи.

— Я не слишком открыто выказывал свои чувства, — проговорил он, — и в последнее время мои мысли чересчур были заняты другим. Это так. Мы допустили, чтобы сгустились тучи. Нам нужно поговорить, чтобы они рассеялись.

Руфь почувствовала облегчение и отчаяние одновременно. Этот момент был, пожалуй, самым неподходящим для выяснений.

— Через десять минут мы с твоей матерью встречаемся в столовой, чтобы определить, как рассадить гостей. Этого не может сделать мажордом.

— Наш разговор может подождать, — ответил он, уходя неторопливой походкой. Он решил, что попросит завязать галстук Элизабет.

Лишь после его ухода Руфь пришло на ум, что она хотела спросить его, не стоит ли на этот вечер убрать попугая из столовой в другое место. Встретившись с леди Бойнтон в гостиной, они обменялись мнениями по этому поводу и решили не беспокоиться.

— Дитер никогда не покидал своего насеста в присутствии гостей, — сказала Джессика. — Должна признать, что друг Чарльза отменно его выдрессировал.

— И, как правило, он молчит, — добавила Руфь, ощущая на себе пристальный взгляд птицы. — Он такой пестрый и редкий, что лучше оставим его.

Она начала думать, где усадить гостей.

С самого начала обед удался на славу. Слуги действовали слаженно, подчиняясь вкрадчивым указаниям мажордома, повар и его помощники упорно готовили блюда, о выборе которых позаботились Руфь и Джессика. Так что женщины семейства Бойнтонов могли отдать себя целиком гостям.

Руфь с удовольствием развлекала гостей в гостиной, пока общество подкреплялось ломтиками поджаренного хлеба с закусками и запивало белым сухим вином. Она помогала гостям чувствовать себя, как дома, беседовала, переходя от одной группы к другой с такой самоуверенностью, словно всю свою жизнь была хозяйкой подобных приемов. Ее метаморфоза, она отлично это понимала, была поистине удивительной. Она была дочерью плотника из Новой Англии, и когда ей хотелось завести себе новое платье, приходилось в течение нескольких недель откладывать деньги на покупку ткани, а затем самой его шить. Теперь на ней красовалось облегающее платье — символ перемен в ее жизни: его сшила одна из лучших портних Лондона, та, которую часто приглашали в Уайтхолл шить платье для самой королевы Виктории.

Мужчины проявляли заметное внимание к этой привлекательной молодой женщине, и она была польщена им. Однако Руфь большую часть своего внимания обращала на их жен и постепенно завоевала также и их дружеское расположение. Когда, взяв под руку посла Соединенных Штатов, она шествовала за свекровью и старейшим членом кабинета вниз по лестнице в столовую, она поймала восхищенный взгляд Чарльза. Он явно гордился ею, и она взмолилась про себя, чтобы сегодня вечером, как он и обещал, им удалось разогнать сгустившиеся тучи.

Сев за стол, Руфь не смогла сдержаться, чтобы не обменяться понимающим взглядом с Джессикой. Они посадили Вилема ван дер Луена, голландского посланника, между дамой, слегка туговатой на ухо, и супругой пэра, известной своей бесконечной болтливостью и тем, что она никогда не слушала, что говорили ей другие.

Одно блюдо сменяло другое, каждая смена сопровождалась соответствующим вином. Застолье шло без помех. Все оживленно беседовали. Чарльз рассказал несколько веселых историй о своем пребывании на Востоке. Постепенно напряжение, сковывавшее Руфь и Джессику, спало. Званый обед, безусловно, удался.

В самом конце обеда, перед тем как дамам покинуть стол, подали еще шампанского. Со своего места поднялся Алан и, поклонившись американскому посланнику, предложил тост за Джона Тайлера, президента Соединенных Штатов, недавно женившегося на красивой молодой девушке из Вирджинии. К тосту присоединились и другие гости, затем со своего кресла с трудом поднялся голландский посол Вилем ван дер Луен.

— Мне намного удобнее выразить свои чувства и пожелания на родном языке, — сказал он, медленно выговаривая слова, — поэтому, с вашего позволения, я присоединяюсь к тосту в честь президента Америки и его невесты по-голландски.

Подняв бокал, он торжественно процитировал старую пословицу.

Попугай, сидевший на своем насесте, как раз позади оратора, молчал на протяжении всего застолья. Теперь, однако, Дитер услышал знакомый язык и мгновенно ожил, громогласно обвинив ван дер Луена во множестве анатомических и личных пороков. Даже пьяные матросы в кабаке Роттердама, услышав описание, выданное птицей, раскрыли бы рты от изумления.

Пораженный посланник как раз перед этим набрал полный рот шампанского. Остолбенев от неожиданности и не в силах сделать глоток, он поперхнулся и, подобно фонтану, оросил стол неожиданным душем.

Леди Бойнтон проявила поразительное хладнокровие, сделав вид, будто не произошло ничего необыкновенного, гости также последовали ее примеру.

Руфь заметила, что только голландский посланник и Чарльз, предпринимавший нечеловеческие усилия сохранить непроницаемый вид, понимали сказанное попугаем. Чарльз всячески избегал ее взгляда, когда вместе со свекровью они выводили дам из столовой.

Мужчины остались за столом со стаканчиком портвейна и сигарами, а попугай, выразив свое мнение, в дальнейшем вел себя вполне прилично. Вечер протекал плавно, и даже наиболее любопытные из гостей воздерживались задавать неудобные вопросы. Затем джентльмены присоединились к дамам, чтобы провести традиционный заключительный час в общей беседе. Когда гости расходились, Руфь видела, что голландский посланник все еще не справился с полученным потрясением.

Она дождалась, когда вместе с Чарльзом они удалились в свои апартаменты, и, прежде чем он успел скрыться в своей комнате, решительно спросила:

— Ну?

Он сделал вид, будто не понял, что она имеет в виду.

— Совершенно очевидно, что Дитер говорит по-голландски, — сказала она.

— Не думаю, что тебе хотелось бы вникать в подробности, — ответил ей Чарльз.

— Я настаиваю!

Вздохнув, Чарльз начал переводить похабнейшие ругательства попугая.

Руфь заткнула руками уши.

— Хватит! О, бедный мистер ван дер Луен!

И тут же начала смеяться.

Не в силах больше сдерживаться, Чарльз также затрясся от хохота.

— Не нужно ничего говорить твоей матери, — задыхаясь между приступами хохота, выдавила из себя Руфь. — Она избавится от Дитера, и Дэвид его не увидит, когда вернется.

Держась за бока, Чарльз смог только кивнуть.

Они смеялись до слез, и нелепая ситуация разрушила невидимую стену, разделявшую их. То один, то другой разражался новыми взрывами хохота, пока они раздевались, и было вполне естественно, что они вместе легли в постель и занялись любовью.

Руфь невольно подумала, что она в долгу перед попугаем.

По мере того как их взаимная страсть нарастала, глупый инцидент отошел в прошлое, а трещина, державшая их на расстоянии, также, похоже, начала исчезать. Оба получили удовлетворение, и Чарльз вскоре уснул.

Руфь не спала, встревоженная чувством внутреннего беспокойства. В конце концов она выбралась из постели, набросила халат и прошла в небольшую гостиную. Долгое время она никак не могла понять, в чем причина ее беспокойства. Она и Чарльз восстановили здоровые отношения, существовавшие между ними в первые дни брака. Может быть, она лишь выдумала, будто он был ей неверен.

Внезапно она увидела в истинном свете их отношения в будущем, и ее охватил озноб. Она отдалась Чарльзу полностью и без оглядки и впоследствии оставалась слепой к глубинным, но тем не менее заметным изменениям в его отношении к ней.

Его любовные ласки отличались совершенством, инстинкт, однако, подсказывал ей, что хотя она и достигала удовлетворения, но она более не занимала особого места в ряду его привязанностей. Он точно так же мог бы предаваться наслаждением с любой другой привлекательной женщиной, которая отвечала бы ему тем же восторгом.

Самое ужасное в ее новом, неприятном положении было то, что у Руфи не было возможности убедиться, что она что-то понимала превратно. Она пыталась убедить себя, что все преувеличивала, что сама создавала проблему там, где ее не было. Но в глубине души она чувствовала, что его роман — кем бы ни была та женщина — огрубил его.

Может быть, она ожидала слишком многого. Может быть, это улучшение отношений потребует гораздо большего времени, ее терпения и понимания. Что ж, она ничего не потеряет от попытки, но в то же время она понимала, что ее не ставят ни в грош. Она вынуждена дать шанс своему браку, но опасалась, что истонченную ткань супружеских отношений не удастся подлатать.

Хотя Дэвид и Джулиан были еще слишком малы для выполнения обязанностей юнг, все же они на всем пути к Америке ежедневно по нескольку часов проводили с Хомером Эллисоном. Джонатан настоял, чтобы им не давали никаких поблажек, потому что они дети хозяев компании, и не вмешивался в то, как их учили морскому ремеслу.

Лайцзе-лу с гораздо большим трудом делала вид, будто не обращает внимания, как Оливер отдавал приказы маленьким ребятишкам. Ву-лин, которой предстояло пробыть с Рейкхеллами в Нью-Лондоне до тех пор, пока Ань Мень формально не согласится принять ее услуги как переводчицы, еще больше сочувствовала малышам и предпочитала оставаться в своей каюте все время, пока шли их ежедневные уроки.

Лишь Сара Эплгейт сказала Джеримайе:

— Придет день, когда этим двум юнцам потребуется знать мельчайшие детали судоходного бизнеса. Джонатан и Чарльз не добились бы нынешнего успеха, если бы ты и Алан не преподали им надлежащих уроков. Очень хорошо, что они так преданно следуют семейной традиции.

Плавание проходило спокойно, клипер продвигался вперед чуть медленнее из-за встречных ветров. Когда до Нью-Лондона оставалось не более трех дней хода, Джонатан взволновался, обнаружив, что Лайцзе-лу осталась в постели, вместо того чтобы одеться к завтраку. Прежде она не оставляла его одного за столом, и он спросил:

— Что случилось?

— Ничего, — ответила она. — Просто мне не хочется вставать, вот и все.

Он пристально посмотрел на нее, заметил уныние в ее глазах и положил руку на лоб.

— Жара нет.

— Я и сама могла бы тебе сказать. — Она попыталась улыбнуться. — Отправляйся завтракать. Я попробую снова заснуть.

Джонатан немедленно отправился в каюту, занимаемую старшими Рейкхеллами.

— Сара, — сказал он, — с Лайцзе-лу что-то случилось, но она ничего не говорит мне.

Сара тут же отправилась к Лайцзе-лу и пробыла с ней около четверти часа, затем присоединилась к мужчинам.

— Она не хочет беспокоить тебя, Джонни, — сказала она. — Похоже, у нее то же самое недомогание, которое послужило причиной волнений, когда она ждала рождения Джейд.

Джонатан тут же отправился на ют, на котором нес вахту капитан Эллисон.

— Хомер, — сказал он, — ставь все паруса, какие только выдержат мачты. Нужно добраться до дома как можно скорее.

Продолжая уверять, что ее состояние не внушает опасений, Лайцзе-лу тем не менее оставшуюся часть пути провела в постели. Благодаря умению и самоотверженности Хомера и команды, клипер достиг дома в два дня вместо предполагавшихся трех.

Джонатан настоял и на руках донес жену до поджидавшего их экипажа. Доктор Грейвс уже торопливо спешил через улицу, когда они подъезжали к дому Рейкхеллов. Он внимательнейшим образом осмотрел свою пациентку, затем сказал:

— Боюсь, это как раз то, о чем мы говорили еще тогда, перед родами.

Лайцзе-лу кивнула.

— В первый же миг, когда появилась боль, я поняла, что это та же самая болезнь.

— В таком случае вы понимаете, — мягко проговорил врач, — я ничем не могу вам помочь. Хотя, если желаете, могу предложить настойку опия от боли.

Лайцзе-лу отрицательно покачала головой.

— Сегодня боль гораздо слабее, чем была вначале. Скоро пройдет полностью.

— Если не пройдет, незачем подвергать себя страданиям, — доктор Грейвс потянулся за черным кожаным чемоданчиком с инструментами и лекарствами.

— Нет! — решительно проговорила Лайцзе-лу. — Я настолько ненавижу опиум, что совесть не позволяет мне принимать его даже в дозах, содержащихся в этом лекарстве.

— Я восхищен вашим мужеством, — сказал он, затем, помолчав, добавил: — Из тех нескольких слов, которыми я обмолвился с Джонатаном, я пришел к выводу, что он ничего не знает о вашей болезни.

— Я не видела причин беспокоить его.

— Он имеет право знать, к тому же он начнет задавать вопросы сразу же, как только войдет сюда. Вы предпочитаете, чтобы я сообщил ему?

— Я сделаю это сама, — со вздохом проговорила Лайцзе-лу.

Доктор Грейвс подошел к двери и пригласил Джонатана, ждавшего в небольшой гостиной.

Лайцзе-лу не стала тратить слов понапрасну.

— Я знала еще до того, как должна была родиться Джейд, что страдаю неизлечимой болезнью, — сказала она. — Временами она доставляла мне легкое беспокойство, но приступ, случившийся на борту корабля, был первым, когда я почувствовала себя по-настоящему больной.

Джонатан посмотрел на нее, затем на врача.

— Да, это так, — подтвердил доктор Грейвс. — Может случиться так, что следующего приступа не случится еще несколько лет, а может, статься, что это произойдет завтра же. В таких случаях, как этот, ни один врач не сможет предсказать, что и когда последует.

У Джонатана перехватило дыхание.

— Эта болезнь смертельна?

— Известны случаи, когда женщины, страдавшие подобным заболеванием, жили полнокровной, активной жизнью еще пятьдесят лет после первого приступа. В то же время известно, что другие умирали в течение очень короткого времени. Тут нет каких-либо правил или законов.

Лайцзе-лу взяла мужа за руку.

— С первого мгновения, когда я узнала, что больна этой болезнью, — сказала она, — я постаралась жить каждый день, думая только о настоящем, и не пыталась заглядывать далеко в будущее. Если мне повезет, я увижу, как будут взрослеть мои дети. Я не могу позволить себе предаваться скорби. Такие мысли испортят то недолгое время, отведенное мне на этом свете.

Джонатан восхищался ею не в меньшей степени, чем любил.

— Ты определила свой путь, — хрипло проговорил он, — я поступлю так же, как и ты.

Джулиан и Джейд сильно расстроились из-за болезни Лайцзе-лу, на Дэвида она повлияла почти также сильно. Когда на следующее утро она появилась за завтраком, они почувствовали сильное облегчение. А когда днем на обед пришел Джонатан, то они полностью забыли про ее болезнь.

Все трое с широко раскрытыми глазами уставились на длинношерстную резвую черную собаку, которую Джонатан вел на поводке. Псу было не более года. Из черной пасти высовывался такой же черный язык.

— Один из наших клиперов прибыл сегодня утром из Гонконга и Вампу, — сказал Джонатан, — на его борту находился этот чау-чау, подарок детям от Кая.

— Так он наш? — воскликнул Джулиан.

— Потише, дети, — предостерег их отец. — Вам придется говорить с ним только по-китайски, по крайней мере до тех пор, пока вы не научите его английскому языку. Он понимает только тот язык, который знает.

— У него есть имя? — поинтересовался Дэвид.

Лайцзе-лу читала письмо, присланное Каем вместе с подарком.

— Да, и Молинда научила его откликаться. Его зовут Хэрмони, — сказала она с улыбкой.

Пес, услышав свое имя, радостно завилял хвостом.

Джонатан отвязал поводок, и дети осторожно приблизились к собаке.

— Хэрмони, — сказал Джулиан, медленно выговаривая это имя по-китайски. — Ты будешь нашим другом?

— Он наш друг, — сказал Дэвид на том же языке.

Каким-то образом и Джейд умудрилась выговорить «друг» на кантонском наречии.

Пес с восторгом лизнул ей лицо, а маленькая девочка крепко его обняла.

— Осторожнее, — предупредил Джонатан.

Дети были слишком возбуждены, чтобы обращать внимание на его предупреждение, и вскоре все трое радостно носились по коридору вместе с весело лаявшим Хэрмони.

Сара Рейкхелл нахмурилась, наблюдая этот бедлам.

— Определенно нам собака в доме ни к чему, — заявила она.

Дети прекратили бегать и раскрыли от изумления рты, уставившись на нее. Пес также перестал бегать, склонив голову на одну сторону и демонстрируя доброе расположение, взглянул на нее и завилял хвостом.

— Я не позволю носиться в доме, как на улице, — сказала она. — И еще, пес будет есть на кухне. Ему и лапой ступить не позволю в столовую.

Чтобы пес также понял, она произнесла всю свою тираду на кантонским наречии.

— Кай пишет, что Хэрмони — сторожевой пес, Сара, — заметила Лайцзе-лу.

— Когда в следующий раз я увижу Кая, то поучу его уму-разуму! — ответила она.

Джонатан незаметно открыл застекленные створчатые двери во двор, и через мгновение дети и Хэрмони уже играли там.

Впервые вставил слово Джеримайя:

— Нет собаки более преданной и верной, чем чау, так, во всяком случае, мне говорили, — негромко проговорил он. — К тому же, не знаю ни одного подарка, который доставил бы детям столько удовольствия.

Его жена громко хмыкнула.

Он усмехнулся, взглянув на нее.

— Дорогая, — проговорил он, — надеюсь, тебе известна принципиальная разница между тобой и этим животным. Что касается Хэрмони, я уверен, что его укус гораздо опаснее его лая.

Выздоравливающая Лайцзе-лу и Джонатан отвернулись, чтобы Сара Рейкхелл не видела их улыбок.

Пророчество Джеримайи оказалось верным. Хэрмони сразу же стал членом семьи, и никто не баловал его сильнее Сары. Забыв установленные самой же правила, она тайком носила псу лакомые кусочки с кухни.

Хэрмони быстро продемонстрировал, что обладает своим норовом. Умный и послушный, когда к нему обращались по-китайски, он упрямо отказывался подчиняться командам на английском языке.

— Может быть, это к лучшему, — сказала Лайцзе-лу Джонатану. — Теперь у детей есть естественный повод говорить по-китайски. Нам с Ву-лин будет легче давать им уроки китайского.

Гости, посещавшие дом, вскоре обнаружили, что весьма неразумно приближаться к любому из ребят, пока Джулиан или Дэвид по-китайски не успокоят Хэрмони, сказав ему, что незнакомец не причинит им вреда.

— Он будет спать со мной и с Дэвидом в нашей комнате! — заявил Джулиан.

— Нет! — настаивала Джейд. — Спи со мной!

Хэрмони решил эту проблему по-своему и весьма дипломатично. Лайцзе-лу оставила двери спален открытыми, и пес переходил из одной комнаты в другую, всегда оказываясь под рукой, когда дети просыпались вечером или утром.

Когда Лайцзе-лу поправилась, она возобновила поиски печатных изданий для императора Даогуана и принцессы Ань Мень. Джонатан написал письма некоторым своим однокашникам по учебе в Гарвардской медицинской школе и попросил их рекомендовать несколько молодых врачей, которые хотели бы провести несколько лет в Китае. Он был тронут их обещаниями подыскать соответствующих кандидатов.

Однако у него самого оставалось ничтожно мало времени для поисков. Быстрое выздоровление жены позволило ему сконцентрировать все свои силы на расширении деловой активности компании «Рейкхелл и Бойнтон». Впервые за всю столетнюю историю компании верфь не могла спускать на воду требуемого количества кораблей, поэтому приходилось удовлетворить растущие потребности путем покупки нескольких шхун и бригов.

— Мы растем, пожалуй, слишком быстро, — сказал своему сыну Джеримайя как-то утром в конторе. — Вместе с выкупом долей соучредителей, а также с приобретением обычных кораблей для возрастающей торговли мы израсходовали почти все резервы наличности.

— Несомненно, это временная ситуация, папа, — сказал Джонатан. — Новые шхуны и бриги, так же как и клиперы, пущенные нами в оборот, окупятся в срок от года до восемнадцати месяцев.

— Не сомневаюсь, окупятся, — сказал Джеримайя, — поэтому я не слишком озабочен, так же как и Алан. Просто мы чересчур консервативны. Вне сомнения, в прошлом мы хранили излишне большие запасы наличности, но мы так привыкли делать.

— Если ты и дядя Алан испытываете стеснения, мы с Чарльзом можем снизить темпы развития компании. Мы, как говорится, идем семимильными шагами, потому что рынок в Китае становится все шире, а также потому, что Германия и Оттоманская империя также расширяют свою международную торговлю.

— Делай по-своему, — сказал Джеримайя. — Вы с Чарльзом завоевали право двигаться своим курсом и выбранной вами скоростью. Поток наличности возрастет, как только новые рынки начнут давать отдачу, и я не предвижу в ближайшее время ни малейшего намека на кризис, который вынудил бы нас продать хотя бы несколько из наших новых кораблей. Наши резервы, может быть, и малы, но ведь мы закупили грузы, и у нас нет существенных долгов.

— Гарантирую, что через год или два, мы сможем позволить себе кое-какие роскошества, — сказал Джонатан. — Но в дополнение к росту объема нашей торговли мы также не должны забывать о превосходных результатах, полученных от внедрения новой системы торговых операций, которую предложил Хомер Эллисон. Я лишился бы сна, если бы своими действиями ставил под угрозу будущее своих детей, но я сплю спокойно.

— Да, ты унаследовал мою непоколебимую уверенность, — сказал отец сыну и на этом закончил разговор. В тот же самый день, когда мужчины вернулись на верфь после обеда, Сара отправилась на рынок, а Лайцзе-лу занялась переводом на китайский статей, из нью-йоркских и бостонских газет, посвященных новым приемам хирургического лечения, позволяющим спасать руки и ноги людям, пострадавшим от несчастных случаев.

Ву-лин взяла Джулиана и Дэвида на берег реки Темзы. Мальчики уже научились отлично плавать и поплыли наперегонки. Хэрмони с веселым лаем носился по берегу, однако старался не входить в воду. Когда Джейд проснулась после дневного сна, она присоединилась к ним, но, повинуясь Ву-лин, не заходила в воду глубже, чем по пояс. Хэрмони, казалось, чувствовал, что маленькая девочка не умеет плавать: он прекратил бегать, перестал лаять и, навострив уши и слегка помахивая хвостом, не упускал ни единого движения Джейд.

По иронии судьбы едва не произошел непредвиденный несчастный случай из-за одной крупнотоннажной шхуны, которую совсем недавно купил Джонатан. Отправляясь в первое плавание под вымпелом Древа жизни, тяжелое судно отошло от причала компании «Рейкхелл и Бойнтон» не далее, чем в миле вверх по реке и постепенно набирало скорость, двигаясь все быстрее и быстрее.

Джулиан и Дэвид узнали вымпел, прекратили плавать и, как сумасшедшие, махали руками. Джейд копировала жесты ребят. Кто-то на юте махал им в ответ, даже не догадываясь, чьи это дети.

Волна, которую тяжелое судно подняло, двинулась по спокойной глади воды к берегу. Джулиан и Дэвид заметили ее и были уже достаточно опытны, чтобы поднырнуть под нее. Но Джейд, совершенно не подозревая об опасности, продолжала размахивать руками, держа их над головой, и радостно кричала людям, стоявшим на борту отцовского корабля.

Волна сбила девочку с ног, а затем с отливом от берега потащила ее за собой в реку. Ву-лин, которая не умела плавать, подбежала к воде и принялась истошно звать ребят на помощь.

Джулиан и Дэвид, вынырнув на поверхность, услышали крики Ву-лин и недоуменно переглянулись. Однако Хэрмони уже действовал. Мгновенно преодолев свою неприязнь к воде, пес прыгнул в воду и поплыл, бешено барабаня лапами по воде в сторону ребенка.

Когда Джейд исчезла из вида, Ву-лин чуть не забилась в истерике, а ребята, которые теперь поняли, что случилось, не видели малышки. Инстинкт не подвел Хэрмони. Быстро подплыв, он достиг места, где скрылась Джейд, и когда она на мгновение показалась на поверхности, ее маленькие ручки и ножки дико молотили воду. Она уже успела наглотаться воды и, плача, могла наглотаться еще больше.

Пес поднырнул под девочку и буквально вытолкнул ее на поверхность. Затем мягко, но крепко взял в пасть ее длинные волосы, умудряясь удерживать ее голову над водой, и погреб к берегу.

К этому моменту мальчики окончательно поняли, в чем дело, Дэвид поплыл в сторону девочки и собаки. Однако Джулиан проявил больше здравого смысла.

— Стой, Дэвид! — остановил он. — Пусть Хэрмони сам!

Хэрмони делал все, что требовали обстоятельства, и медленно, но неуклонно приближался к берегу. Вскоре и Джейд сообразила, в чем дело. Ужас, охвативший ее, прошел, и поняв, что теперь она находится в безопасности, вцепилась своими маленькими ручками в длинную шерсть собаки.

Пес не остановился до тех пор, пока не вытащил свою ношу на берег. Джейд совершенно не пострадала и крепко обняла собаку.

Ву-лин подхватила маленькую девочку на руки, осыпая Хэрмони по-китайски похвалами. Затем подбежали мальчики и тоже принялись хвалить Хэрмони.

Лайцзе-лу подошла к двери, когда услышала шум на берегу, и была потрясена, когда узнала о происшедшем. Схватив дочь на руки, первым делом она убедилась, что девочка не пострадала. Затем, опустившись на колени, она обеими руками взяла пса за голову.

— Хэрмони, — сказала она, — ты настоящий член нашей семьи.

Джонатан и его отец также хвалили собаку, когда пришли домой и узнали о случившемся. Джеримайя к этому времени выучил уже несколько китайских слов, которые понимал пес. Но именно Сара выразила Хэрмони высшее признание. В этот вечер перенесла миску Хэрмони в столовую и, выбрав в кладовой и приготовив самый большой бифштекс, она сама порезала мясо на кусочки.

— В конце концов, — заявила она, — это самая малость, что мы можем для него сделать. Он заслуживает большего!