Китайские палочки времени

ГЛАВА 16

Развалины производят жуткое впечатление. Сразу вспоминаются старые, еще до открытия путешествий во времени созданные фантастические книги и фильмы. Тогда еще была популярна тема мира после некой глобальной катастрофы.

Это потом уже, когда машина времени стала реальностью, фантасты перестали писать про будущее.

Тогда освободившуюся в художественной литературе нишу тут же заняли фэнтези, мистика. Невероятно популярным стал жанр альтернативной истории. Иногда, впрочем, возникали произведения про будущее очень далекое, которое наступит после того, как определенность будет снята, про то будущее, о котором мы совсем ничего не знаем. Но в этих книгах всегда описывались процветающие галактические империи и федерации, их многочисленные войны и союзы. Но тема апокалипсиса уже не затрагивалась никогда.

Книги стали спокойными и размеренными, каким стало и все наше существование. Даже если в произведениях и встречалось ураганное действие, то оно оставалось каким-то стандартным. Всегда можно заранее предсказать, кто кого ударит, в какой момент главный герой нажмет на курок и кто изнасилует главную героиню.

Именно поэтому мне всегда нравились книги, написанные до двадцатых годов двадцать первого века. Тогда еще авторы чего-то опасались, за что-то тревожились. И книги получались живыми, выстраданными, пропущенными сквозь сердце.

Я иногда пытаюсь представить: каково было нашим предкам жить без чувства предопределенности, каждую минуту осознавать, что только от тебя зависит, что с тобой произойдет. Каково это, когда в каждой своей неприятности можно винить только себя, когда ничего нельзя свалить на злой рок, фатум, предопределенность?

Иногда от таких мыслей мне становится страшно, иногда — безумно хочется жить в то время. Наверное, нашим предкам было трудно, очень трудно. Но трудности научили их жить, а не просто существовать. В то время люди еще умели творить настоящие произведения, а не просто штамповать.

Цена этого высока — постоянные чувство ответственности за свою судьбу и страх перед завтрашним днем. Цена высока, но не чрезмерна. Избежать этого нельзя, это закон жизни: ответственность делает нас сильнее, страх и боль являются мощнейшими стимуляторами всех процессов в организме.

Недаром именно во второй половине двадцатого века и в начале века двадцать первого появлялись самые яркие книги, самые запоминающиеся фильмы. Конечно, было и обычное развлекалово — попытка заглушить страх и забыть про ответственность, потому что постоянно нести в себе эти чувства очень трудно.

Но помним-то мы этот период совсем не за те тонны макулатуры, а за настоящие шедевры. И больше всего шедевров было создано в конце этого периода, когда страх в людях был наиболее силен. Подсознательно люди чувство-пали наступающие перемены в мире и боялись их.

Перемены наступили. Правда, совсем не такие, каких ждали фантасты. Не было ни разрушенных городов, ни отравленной атмосферы, ни бескрайних радиоактивных пустынь. Напротив, перемены принесли нам много хорошего, они подняли уровень жизни.

Мы совсем перестали бояться. Но, может быть, это и есть самое страшное?

Впрочем, сейчас на меня наводят ужас не изменения менталитета, а пейзаж, словно сошедший со страниц книги про мир после ядерной войны.

Между полуразрушенными зданиями настоящие джунгли — при обилии деревьев в городе это место не могло оставаться совсем лишенным растительности. Но как разительно отличаются ухоженные сады обитаемого города от диких зарослей здесь!

Деревья растут всюду: во дворах, на обочинах дорог, да и на самих дорогах — они уверенно пробиваются сквозь раскрошившийся от времени пластфальт. Даже дома не избежали этой участи — деревья цепко вгрызаются тонкими, но мощными корешками в пластик стен.

Те места, которые неприхотливым деревьям почему-то не приглянулись, оккупировал кустарник, своими жесткими колючими ветвями надежно образовав непроходимые барьеры.

Тут и там выглядывают кустики серой травы, слегка блестящей на солнце. Она настолько сильно похожа на изделие из металла, что я даже нагнулся, чтобы потрогать.

Но рефлекторно отдернул руку, так как промелькнули сразу две мысли. Первая — здесь лучше всего ни к чему не прикасаться. Вторая — трава все-таки не металлическая несмотря на невероятную жесткость и остроту краев. А блестит из-за какой-то клейкой гадости, которая покрывает всю поверхность живых ножей.

Пораненный палец кровоточил, порез немилосердно защипало — вероятно, виновата та самая клейкая гадость, которая попала в ранку. В голове тут же промелькнули жуткие биологические факты. Например, о том, что некоторые растения способны вырабатывать пищеварительный сок, который растворяет насекомых, грызунов и даже мелких кроликов, после чего растение может спокойно вобрать в себя питательный бульон.

Надеюсь, то небольшое количество сока, которое проникло в рану, не растворит меня изнутри. А что, если это не пищеварительный сок, а яд? Тогда убить может и совсем небольшое количество.

Сорвав рюкзак, я принялся искать аптечку. Вспомнив, что она лежит на самом дне, я воспользовался тем, что у меня было в многочисленных карманчиках пояса.

Сначала я отсосал из пореза кровь, которая из-за сока приобрела горько-едкий привкус, затем обработал ранку обеззараживающим гелем, после чего выдавил из тюбика немного жидкого пластыря. Едва попав на кожу, беловатая масса превратилась в пленку.

На всякий случай я съел капсулу с витаминами, нацепил на запястье квадратик пластыря, пропитанного общеукрепляющим стимулятором.

Потом я вспомнил еще несколько жутких фактов из области общей биологии. Они побудили меня все-таки вывалить содержимое рюкзака на землю, на самом верху образовавшейся кучи обнаружилась аптечка.

Сделав укол имуностимулятора, я принялся собирать вещи обратно в рюкзак. Они почему-то никак не хотели умещаться. Когда после очередной бесплодной попытки я вновь высыпал вещи в кучу, меня посетила безумная мысль: а может быть, на этом месте уже лежали чьи-то вещи, а я в спешке не заметил и опорожнил рюкзак прямо на них?

Но, к сожалению, я хорошо помню, что до меня здесь ничего не лежало. А значит, придется каким-то образом вес это уместить в рюкзак. После еще нескольких неудач у меня это получилось. Правда, некоторые вещи все равно не влезли — их пришлось распихать по карманам, подвесить на поясе или прицепить к рюкзаку снаружи.

Я пошел дальше, по ходу дела приказав чипу активировать медицинскую программу. Честно говоря, меня всегда удивляло, кому может понадобиться подобная примочка? Но, по-видимому, в ней нуждаются многие — основные модули медицинской программы не просто входят в базовый программный пакет чипа, а вшиты в ядро.

С тех пор, как я поставил себе чип, данный факт меня сильно раздражал: абсолютно ненужная программа, занимает кучу места, а удалить ее нельзя. Медицинский модуль представлялся мне абсолютно бесполезным: единственная ого функция — наблюдать за ритмом сердцебиения, дыхания и некоторыми другими показателями. Она даже подкорректировать ничего не может — подобные вмешательства в нормальную деятельность мозга были признаны опасными. Мне пришлось самостоятельно писать программы для корректировки психосоматики.

Но сейчас медицинский модуль может оказаться очень даже полезным — он способен отслеживать мельчайшие изменения в функционировании жизненно важных систем организма. Написанные мною программы не дают и сотой Доли той картины, которую способен выдать медицинский модуль. Впрочем, это неудивительно, над ним работали сотни человек, каждый из которых — специалист в кибернейронике. А я в этой области всего лишь любитель.

Теперь если липкая гадость, попавшая в рану, и вызовет какие-то изменения в организме, то я успею заметить это и принять меры. Конечно, я произвел все действия, необходимые в данном случае. И теоретически, если опасность для здоровья и была, то теперь ее нет.

Однако мне такая перестраховка лишней не кажется — если судить по внешнему виду, то от местной флоры не стоит ждать ничего хорошего.

Особенно жутко выглядят деревья — искривленные и раскоряченные, грязно-серые ветви торчат из стволов под самыми невероятными углами. Ветки почти лишены листвы, лишь местами торчат длинные серо-желтые или бурые жесткие листья, покрытые пятнами и блестящие на солнце липкой слизью.

Кустарник, правда, не производит гадостного впечатления. По сравнению с деревьями и травой кусты можно даже назвать нормальными: на ветках слизи нет, много листьев, окрашенных в спокойный темно-зеленый цвет.

Однако именно кустарники мне не нравятся больше всего. Не могу сказать, в чем причина. Возможно, виноваты шипы, покрывающие ветви. Такие не просто порежут, как трава, они вопьются в тело жертвы, которая рефлекторно дернется и нарвется еще на несколько шипов. Что-то подсказывает мне: тот, кому не посчастливится попасть в заросли кустов, уже никогда не выберется — чем больше он будет дергаться, тем больше запутается.

Через несколько минут моя догадка подтвердилась. Стоило мне углубиться в заброшенный район, как кусты начали встречаться чаще и заметно крупнее, а там, где они были гуще всего, белели кости. Сквозь густую завесу листвы я так и не смог рассмотреть, была ли это всего лишь дикая собака или человек. Скорее всего, человек-— умные собаки наверняка обегают зараженные территории за версту.

Те кусты, в гуще которых блестят скелеты, украшены цветами — пронзительно-желтыми, сотнями хищных глаз уставившимися вокруг. Ничего подобного я раньше не видел, однако подойти ближе не рискнул, хотя любопытство естествоиспытателя и заиграло у меня в одном месте.

Но я вовремя вспомнил, к чему привело подобное любопытство в случае с «металлической» травой. Так что подходить я не рискнул. Вместо этого подцепил носком кроссовки отколовшийся кусок пластфальта и зафутболил его в гущу зарослей.

Услышав громкие хлопки, я рефлекторно кувыркнулся в сторону, противоположную источнику звука, и выхватил бластер. Мой взгляд метнулся в сторону звука одновременно с дулом бластера, палец напрягся на спусковом крючке.

Однако стрелять не пришлось. Открывшаяся картина настолько же поразила меня, насколько и успокоила. Перестрелка мне не грозит — это хорошо. Однако я только что был на волосок от гибели: если бы любопытство взяло верх и я решил бы изучить заросли, то сейчас напоминал бы дуршлаг.

Все пространство перед кустами усеяно мелкими иголочками. Цветы изодраны в лоскуты, кусты еще колышутся. Видимо, внутри цветов кустарника вырастают шипы, которые выбрасываются наружу, как только растение почувствует вибрацию. Каждая колючка содержит семя, которое, попав в тело животного или человека, прорастает.

Самое интересное, что с противоположной стороны куста цветы не пострадали — похоже, это растение не только реагирует на резкое движение, но и определяет его направление.

Уголком глаза я уловил шевеление внизу. Оказалось, что одна из колючек впилась в кроссовку и теперь судорожно извивается, безрезультатно пытаясь углубиться в пластик. Остальные шипы лежат неподвижно — вероятно, активность они проявляют, только если чувствуют рядом живое тело, в которое можно проникнуть.

Колючку необходимо снять — она уже проделала трещинку в кроссовке, которую и гвоздем не процарапаешь. Однако руками трогать это чудо природы я не рискнул — уж палец-то оно в момент прогрызет.

Я снял с пояса нож, выдвинул нужное лезвие и, подцепив колючку, метнул ее в сторону. Она упала на пластфальт, немного повозилась и затихла.

Дальше я пошел, стараясь обходить кустарник стороной. Интересно, а почему Фома мне не говорил про местную флору? Вероятнее всего, он прошел мимо них — справа виднеются запущенные, но вполне обычные заросли.

Так действительно входить в глубь заброшенного района проще, можно идти по раздолбанной, но широкой пластфальтовой дороге, которая проходит сквозь чащу нормальных, привычных мне деревьев, правда чахлых. Я же решил пойти напрямик, что едва не привело к плачевному результату.

Я поспешил выбраться на дорогу и зашагал по ней. Теперь можно не опасаться, что какой-нибудь кустарник, которому вдруг приспичило размножаться, решит, что я — подходящий инкубатор. По обочинам дороги растут деревья, которые можно встретить в самом обычном лесу средней полосы. Некоторые из них мне даже знакомы: чахлые березки, рябины и даже яблони. Но яблочки с них я есть все же не рискнул. Тем более что это было бы затруднительно — на мне маска, которую я надел сразу же, как только проник на заброшенную территорию. Снимал я ее, только чтобы высосать кровь из ранки, когда порезался травой.

На детектор я поглядываю регулярно. Он обнаружил в воздухе целый букет посторонних химических веществ. Что это за вещества, детектор так и не смог определить. Он лишь предположил, что они могут активно взаимодействовать с биологическими организмами, вызывая нежелательные нарушения их функционирования.

Детектор заявил, что точную формулу веществ он определить не может — структура слишком сложна, ее невозможно выявить в полевых условиях. Но все же он обнаружил в молекулах наличие каких-то особых групп. Жаль, я не химик и не могу понять, что это может значить.

А вот что действительно интересно, так это наличие в структуре таинственных веществ мист-связей. Тут уж химиком быть не нужно — об этих таинственных веществах слышал каждый.

Во всех трех мирах меньше сотни людей понимают, что же в действительности представляют собой мист-связи и как они образуются. Но каждый ребенок слышал, что это особый вид устойчивого взаимодействия между атомами без участия электронов.

Посредством этих связей атомы могут соединяться в молекулы. Теоретически можно построить сколь угодно сложную молекулу на одних только мист-связях. Однако на практике не удалось получить «чистую» молекулу, состоящую больше чем из семи атомов. И на получение одной молекулы ушло несколько миллионов рублей.

А вот вещество, в котором мист-связи чередуются с самыми обычными ковалентными, уже реально получать в промышленных масштабах. Правда, его стоимость все равно превосходит стоимость плутония. Однако это совсем немного, если учитывать необыкновенные свойства мист-веществ.

Но все же, несмотря на невиданные перспективы, любые эксперименты с этими веществами были строжайше запрещены вскоре после открытия мист-связей — настолько непредсказуемы свойства мист-веществ.

На просторах Сети регулярно разгораются дискуссии: нужно ли снять запрет? Сторонники использования мист-веществ («мистики» — так их называют за глаза) приводят множество аргументов, говорят об огромных возможностях.

Их оппоненты вяло отбрыкиваются, говорят об опасности, приводят в качестве примера случаи мощнейших взрывов неизвестной природы в лабораториях, исследовавших мист-вещества до запрета.

Заканчиваются все дискуссии одинаково: одна из сторон говорит, что споры бесполезны, так как все равно заранее известно, что запрет снят не будет. Впрочем, так завершаются большинство диспутов в Сети, рассуждающих о вопросах вселенского масштаба. Но регулярно возникают новые. Наверное, людям просто нравится спорить, несмотря на абсолютнейшую бессмысленность этого действия.

Но, похоже, несмотря на международный запрет, правительство России все же проводило исследования в этой области. Впрочем, сейчас это значения не имеет, для меня главное — найти информационный центр.

Я направился к самому высокому зданию в районе. Точнее, к тому, что от этого здания осталось. Если верить рассказам Фомы, то через него можно легко добраться до информационного центра.

Подойдя к входу, я кинул еще один взгляд на датчик. Здесь уровень загрязнения значительно ниже, чем в жутких зарослях. Время от времени индикатор даже показывал отсутствие посторонних веществ в воздухе, но потом мне в спину ударял порыв ветра, и по экранчику прибора вновь проносились строчки.

Вероятно, именно мист-вещества и вызвали мутацию растений на том участке, где я был несколько минут назад. Эта гипотеза очень правдоподобна — при длительном воздействие мист-вещества способны влиять на живые организмы самым невероятным образом.

Пластфальтовая дорога закончилась около здания, уткнувшись в то, что когда-то было клумбой. Войдя внутрь, я спугнул целую стаю крыс, которые испуганно шмыгнули в угол, скрывшись в завалах обломков биопластовых плит. Я огляделся и поморщился: похоже, мне придется лезть за крысами. Пробравшись между нагромождением больших кусков пластика, я действительно обнаружил за ними широкую дыру, в которую вполне может пролезть человек. Этим свойством дыры я тут же и воспользовался, предварительно включив фонарик.

Луч света запрыгал вдоль неширокого туннеля, по стенам которого протянулись змеи кабелей и труб. Как показал сканер очков, в кабелях напряжения нет. Впрочем, то же самое я мог бы сказать и по внешнему виду — в таком ужасном состоянии пропускать ток они просто неспособны. В трубах напора тоже нет, однако тоненькие струйки воды по ним все-таки протекают. Там, где трубы в совсем ужасном состоянии, на пол натекли большие грязные лужи. В свете фонаря поверхность воды кажется темной, почти черной. Подойдя ближе, я понял, что это не оптический эффект — по цвету жидкость действительно похожа на нефть.

Детектор химического загрязнения, засунутый в одну из луж, едва не подавился истошным писком. Похоже, в этой воде растворены все вещества, известные человечеству. И еще много неизвестных. Успокаивает лишь то, что мист-веществ там не обнаружилось.

Я направился дальше, стараясь не наступать в лужи: кто знает, как дикая смесь прореагирует с пластиком кроссовок?

Вскоре коридор закончился небольшой комнатушкой, в которой было еще две двери кроме той, через которую я пришел.

Посреди комнаты сидят несколько крыс. Я так и не смог понять, те ли это, которых я спугнул при входе, или другие. Крысы тут же бросились в какие-то щели по углам. Самая последняя, перед тем как окончательно юркнуть в прогрызенную в пластике норку, посмотрела на меня.

От этого взгляда меня до костей пробрало — показалось, что в глазах крысы мелькнул почти человеческий разум. Крыса скрылась, но какое-то остаточное неприятное ощущение у меня в области солнечного сплетения осталось.

Сначала я подумал, что на меня так сильно подействовал взгляд крысы. Потом понял, что это происшествие лишь усилило ощущение, которое мучит мне душу уже давно. Ощущение, что на меня кто-то смотрит.

Я чувствую это и сейчас, чувствовал, и когда шел по пластфальтовой дороге, и когда пробирался через заросли. А когда это все началось? Похоже, сразу после того, как я вошел в заброшенную территорию. Может быть, за мной следили и раньше, но это трудно заметить в оживленном городе.

Я огляделся. Попытался сделать это как можно незаметнее, использовал старый трюк, описанный в сотнях фильмов и книг,— «развязавшийся шнурок». Правда, сейчас на мне кроссовки, которые шнурков не имеют. Но это подозрения вызвать не должно — крепления на обуви так же ненадежны, как и примитивные шнурки, и поправлять их приходится столь же часто.

Правда, все эти хитрости пошли насмарку, я мог бы и просто обернуться — позади все равно никого нет. Да и, несмотря на ощущение слежки, прямого взгляда я не чувствую.

Может, преследователь затаился снаружи и внимательно слушает мои шаги, ждет, пока я отойду подальше, чтобы последовать за мной, когда я уже не смогу его увидеть. А может, у меня просто паранойя.

Но, в любом случае, назад возвращаться бессмысленно — если за мной действительно следят, то мимо я уже никак не пройду и встреча неизбежна. А если не следят, то мне тем более возвращаться незачем.

Значит, независимо от того, какой из вариантов верен, идти мне следует только вперед. Выбрать из двух дверей нужную не составило труда — Фома подробно описал дорогу.

За дверью оказался еще один туннель. Такой же узкий, грязный, сырой. Единственное отличие — он имеет уклон, ведет куда-то вниз.

Время от времени появляются крысы — крупные, странного пегого окраса. От тех, которых я встретил раньше, их отличает не только внешний вид, но и поведение. Эти меня абсолютно не боятся, впрочем, и сами агрессии не проявляют — просто, не обращая на меня внимания, бегут мимо по каким-то своим крысиным делам.

Потолок утыкан комками серого мха. Местами его длинные плети свисают почти до пола. Сначала я вспомнил хищные кусты и решил, что болтающиеся «лианы» — ловчее приспособление. Поэтому я обходил их стороной.

Однако потом я увидел, что крысы совсем не опасаются плетей, спокойно пробегают рядом, даже задевают их. Значит, мох таким образом просто «пьет» из луж на полу. Но все равно я решил держаться подальше — если он способен поглощать такую отраву, то ничего хорошего от него ждать не приходится.

Туннель закончился дверью, открыв которую, я попал в другой коридор — широкий и относительно чистый. Судя по обилию фото излучателей на потолке, когда-то он был светлым, но сейчас непроглядный мрак здесь ничто не нарушает, кроме моего фонарика.

Этот коридор, в отличие от предыдущего, горизонтальный. Я пошел направо — именно это направление указывал Фома.

По сторонам то и дело видны запертые двери. Когда-то их украшали таблички, однако сейчас невозможно сказать, что скрывается за ними.

Впрочем, через несколько минут я наткнулся на дверь с табличкой — ужасно заляпанной и истершейся, но я все же смог разобрать, что это лаборатория генетических исследований и что для входа необходим допуск уровня «3-Г». Допуска у меня, конечно же, нет, но я и не собираюсь входить. Хотя это крайне любопытно: неужели правительство не только занималось исследованием мист-веществ, но и их влиянием на биологические организмы? Это просто сенсационная информация — если бы она стала известна, все закончилось бы международным скандалом.

Впрочем, известной она не станет — это предопределено. Видимо, именно поэтому правительство и проводило такие исследования — точно знало, что никто никогда об этом не узнает. Непонятно только зачем. Ведь в любом случае такие исследования ничего не изменят — это тоже предопределено. Вероятно, правительство просто не может отрешиться от старых шаблонов поведения, выработанных еще до открытия путешествий во времени.

Вообще, вся политическая система моего времени — нонсенс. Все события, важные для общества в целом, можно найти в Сети. Причем найти очень легко, гораздо легче, чем информацию по конкретному человеку, с этим может справиться каждый школьник.

А это значит, что заранее известны все решения, которые примет правительство. Следовательно, оно и не нужно, поскольку ничего не решает. Ни для кого и не секрет, что правительство само не создает никаких нормативных актов — все законы, постановления и указы берутся из Сети.

То есть несколько тысяч чиновников высших уровней делают ту же работу, которую легко сделает школьник. Таким образом, все правительства мира находятся в том же положении, в котором до открытия перемещений во времени находилась лишь английская королева.

Но совсем избавиться от правительства нельзя — ведь сохранилась абсолютно однозначная информация о том, что все нормативные акты принимаются именно правительством.

И самое смешное, что, хотя во всех демократических странах формально выборы на высшие должности в государстве сохранились, фактически они уже давно ничего не решают. Каждый может войти в Сеть и узнать результаты всех будущих выборов. Одно радует: из политики исчезло такое явление, как подтасовка данных голосования — в самом деле, зачем что-то делать, если результаты выборов все равно никак не изменишь.

Впрочем, сейчас меня посетили сомнения в оправданности бесчисленных фельетонов и юморесок, осмеивающих абсолютное бессилие правительства.

Если гипотеза плавающего будущего верна, то кое-что правительство действительно не может изменить. На ключевые события, о которых в Сети сохранилась информация, действительно нельзя повлиять. Но правительство может принимать секретные решения, о которых никогда не подивится информация в Сети.

Конечно, это ничего не изменит для страны в целом. Чтобы правительство ни делало, оно не сможет изменить уровень жизни, или демографическую ситуацию, или уровень инфляции — по всем подобным данным имеется статистика в Сети на годы вперед.

Однако эти решения могут влиять на судьбы отдельных людей, изменять те мелочи, которые просто не могут быть зафиксированы в Сети. А ведь именно из таких мелочей и состоит жизнь.

Конечно, эти влияния будут иметь в основном случайный характер: как можно прогнозировать события, которые даже нельзя зафиксировать? Однако только на такие события и можно повлиять. Настроение человека, его мысли, мечты, устремления и желания — все это нельзя зафиксировать, информацию об этом нельзя найти в Сети. Но на все это можно повлиять.

И влияет на это не только правительство, а каждый из нас. В общественном транспорте, на работе, дома мы постоянно общаемся с людьми. И от того, как мы себя поведем, зависит так много! Может быть, если бы люди задумались об этом, мы стали бы лучше относиться друг к другу?

Впрочем, сейчас для меня не слишком важно, можем ли мы на самом деле что-то изменить. Я точно знаю: я — могу. И это большая ответственность, мне необходимо полностью сосредоточиться.

Я отогнал от себя бесполезные сейчас размышления, сконцентрировался на том, чтобы дойти до информационного центра. И услышал шаги.

Шаги отчетливые, хотя и невероятно тихие, осторожные — похоже, тот, кто идет следом за мной, мастер в бесшумном передвижении.

Через несколько секунд я понял, что за мной следует не один человек — по шагам это хорошо слышно. Но я так и не разобрал, двое их или целая толпа. Хотя толпа-то быть не может, они бы производили гораздо больше шума. Впрочем, чтобы узнать это, есть верный способ. Я остановился, присел и принялся «завязывать шнурки». Голова наклонена вниз, из такого положения очень легко посмотреть назад. Правда, сенсоры очков не могут вращаться, подобно глазам,— чтобы направить камеры на объект, необходимо двигать головой. А обычное зрение тут не поможет — не могу же я, «завязывая шнурки», направить фонарик за спину — преследователи сразу поймут, что я обнаружил хвост.

Мне удалось исхитриться и вывернуть шею так, чтобы это было не слишком подозрительно, но и преследователи попали бы в объективы сенсоров.

Их оказалось трое.

Стоят, прижавшись к стенам,— вероятно, заняли эти полиции, когда я остановился. Очень правильная тактика — если бы я оказался полным придурком и, услышав шаги, просто оглянулся, то вряд ли увидел бы что-либо. Обычным зрением. Но на мне очки, которые четко очертили красным три теплых силуэта на фоне черно-синего марева холодной стены.

«Завязав шнурки», я встал и собирался направиться дальше, на ходу решая, что мне делать с хвостом. Однако хвост что-то заподозрил и крикнул:

— Эй ты, стой!

Вероятно, поняли, что раскрыты, и решили, что дальнейшая игра в прятки бессмысленна. Вот только ума не приложу, чем я себя выдал. Похоже, я имею дело с профессионалами. Впрочем, это было понятно еще раньше, по шагам и тем позам, в которых они замерли вдоль стен,— так могут стоять только люди, у которых за плечами долгие годы упорных тренировок.

У меня два варианта поведения — пуститься наутек или послушаться. Убегать опасно — если у преследователей есть оружие, то мне может не поздоровиться.

С другой стороны, я же не знаю, чего они от меня хотят. Может, у них мирные намерения.

В любом случае убегать нельзя. Лучше всего сейчас повернуться к ним, быстро оценить ситуацию, а по результатам оценки выбирать конкретный вариант поведения.

Я обернулся, на всякий случай отдав чипу приказ активизировать программу, которую я использовал во время чемпионата по вирт-игре, да так и забыл стереть. Мозг отозвался ноющей болью — все-таки он еще недостаточно восстановился после невероятной нагрузки во время турнира.

Луч фонаря метнулся в преследователей, ослепив их. Это я сделал нарочно. Со стороны выглядит вполне естественно — человек, державший перед собой фонарь, обернулся, забыв его опустить. А у меня будет несколько лишних мгновений, в течение которых я буду видеть преследователей, а они меня — нет.

Однако они совсем не выглядят ослепленными. Смотрят прямо на меня, даже не зажмуриваются. Один из них вперил в меня дуло бластера.

— Иди сюда.

Человек с бластером — единственный из троих, кто может сейчас говорить. У остальных на лицах дыхательные маски, такие же, как и на мне. У главного — а я решил, что парень с бластером является главным,— маска тоже есть, но она болтается на шее. Похоже, он снял ее всего несколько секунд назад.

Делать нечего, придется подходить — выхватить свой бластер не успею, убежать тоже. Я вяло зашлепал по полу.

— Не такой уж ты и крутой, как про тебя говорят,— усмехнулся главный.

— А в чем, собственно, дело? — поинтересовался я, снимая дыхательную маску.

— А сам не догадался? Так ты еще и тупой.— Он усмехнулся еще раз.— Ты вчера обидел одного очень уважаемого человека. А теперь пришел час расплаты.

Ага, значит, эту троицу послал тот быкоподобный мужик, которого я вчера отправил в полет над столами. Он, оказывается, уважаемый человек. Никогда бы не подумал, что такого можно за что-то уважать.

Подойдя ближе, я понял, почему эти трое не зажмурились, когда я направил на них фонарь. У каждого из них глаза заменены парой универсальных широкоспектровых сенсоров — таких же, как и у меня в очках, только еще мощнее.

Я также заметил, что в их ушные раковины имплантированы высокочувствительные микрофоны. А одежда при ближайшем рассмотрении оказалась не просто комбинезонами, а десантными комбинезонами-хамелеонами.

— И чего же вы от меня теперь хотите? — спросил я.

— Да ничего особенного. Сейчас мы пальнем в тебя из этой штучки,— парень достал станер,— ты заснешь. А когда проснешься, то будешь связан, а рядом будет стоять человек, которого ты вчера обидел. Уж он с тобой поразвлечется.

— Эй, парни, я не такой ориентации!

Шуткой я попытался затянуть разговор, а сам в это время принялся соображать, как мне выпутаться.

— А мне плевать, какой ты ориентации. Мне вообще все равно, что мой клиент с тобой делать будет. Но почему-то мне кажется, насиловать тебя он не будет — он тоже не такой ориентации. Скорее уж это будет похоже на садомазо вечеринку.

— Вечеринку? Это здорово! Надеюсь, закуски там будут приличные.

— Ага. Ты и будешь закуской. А, может быть, наш клиент ласт тебе закусить одной из твоих частей тела.

После этих слов я резко метнулся в его сторону. Не потому, что обиделся на его тупую шутку — я на дураков не обижаюсь. Просто этот момент мне показался наиболее удачным.

Все время, пока мы разговаривали, я пытался найти выход. Убегать нельзя. Конечно, я могу преодолеть несколько метров, прежде чем они что-либо сообразят,— сейчас мой мозг, разогнанный чипом, работает с огромной скоростью, а вирусы-симбионты наполняют клетки энергией.

Если бы я сделал это, то стайером меня уже не зацепили бы — он работает лишь на очень коротких дистанциях. Бластер не имеет таких ограничений, однако этим парням нужно получит меня живым.

Таким образом, вариант казался оптимальным. Однако я не могу знать наверняка, что они не используют бластер. Во-первых, может быть, им заказали доставить меня в любом виде — просто за живого цена выше, вот они и стараются. Но, увидев, что их деньги уходят, вполне могут удовольствоваться и меньшей суммой. Во-вторых, даже если и обязательно нужен им живым, то можно стрелять по ногам — уверен, что их подготовка достаточно хороша, чтобы сжечь мне коленный сустав без угрозы для моей жизни. В-третьих, один из них может просто не выдержать и открыть огонь — от неожиданности.

Таким образом, убегать нельзя. Покорно ждать, пока меня парализуют,— тоже. Глупо надеяться, что обиженный вчера мужик немножко меня побьет, а потом отпустит.

Значит, единственно верный вариант — напасть первым. Оставалось только выбрать подходящий момент, когда я буду достаточно близко и когда эти трое меньше всего будут ожидать нападения.

Последняя шутка главного так понравилась ему самому, что на мгновение он потерял бдительность. В это самое мгновенье я и прыгнул. Что ж, буду надеяться, что его шутка была действительно последней.

Я вцепился в его руку, держащую станер, повернул ее в сторону второго. Главарь рефлекторно дернулся, палец на спусковом крючке дрогнул.

В голове слегка помутилось. Хотя я и стоял в стороне от парализующего луча, но небольшая часть энергии всегда рассеивается в стороны. По-настоящему защищен лишь тот, кто стреляет,— назад рассеивания не происходит.

Впрочем, эффект совсем легкий и продлился лишь долю секунды. Тот, кто оказался прямо под действием луча, упал без сознания. Другой, стоявший позади него и чуть в стороне, тоже шмякнулся, но остался в сознании и даже сохранил контроль над мимическими и жевательными мышцами — сейчас он пытается бормотать какие-то проклятия. Двое выведены из строя, остался один противник. Но зато какой!

На меня обрушивается град ударов обеими ногами и левой рукой — правую, с зажатым в ней стайером, я все еще крепко сжимаю. Часть ударов я блокирую, от других просто уворачиваюсь.

Не переставая обмениваться ударами, мы пытаемся отнять друг у друга станер или хотя бы направить его дуло в сторону противника. В какой-то момент главарю троицы это почти удается, он высвобождает стиснутую мной руку. Однако, чтобы совершить это, ему пришлось ослабить свою кисть на ручке станера.

Я понимал, что если ничего не сделаю, то через несколько секунд буду лежать без сознания. Тогда я просто ударил его по руке снизу. Так как в этот момент он почти не держал станер, оружие вылетело из его руки и шмякнулось в нескольких метрах от нас.

Каждый из нас понимает, что завладеть стайером уже не удастся — если броситься к нему, то противник нападет прежде, чем удастся поднять парализатор.

У меня на поясе болтается бластер, у главаря троицы — тоже, он подвесил его туда, когда разговаривал со мной, чтобы освободить руки для станера. Однако воспользоваться этим видом оружия мы тоже не можем — гораздо быстрее дотянуться до горла противника, чем до своего пояса, поэтому мы и не пытаемся.

Постояв друг напротив друга, мы расходимся к разным стенам коридора. Теперь между нами метра три.

— Зря ты это сделал,— сказал главарь троицы.— Похоже, ты не совсем представляешь себе, на кого вякаешь. Ты хоть знаешь, кто мы такие?

— А ты знаешь, кто я такой? Сам не знаешь, с кем связался. Например, вчера я убил больше сотни людей.

Он рассмеялся, в его неживых глазах запрыгали блики от валяющегося на полу фонарика. Похоже, он решил, что я шучу. А зря, ведь я абсолютно серьезен.

Резкий рывок, я несусь на него. Но он готов к этому — смех был лишь уловкой, чтобы я поверил, будто он потерял бдительность.

Неужели он думает, будто я настолько глуп, чтобы не понять этого? Серию ударов руками он отражает легко, поскольку к нападению готов. А вот к удару ногой в колено — нет, он же не знает, что я разгадал его хитрость.

К сожалению, эта хитрость не производит эффекта, на который я рассчитывал,— похоже, его коленный сустав заменен прочным протезом. Скорее всего, остальные суставы тоже искусственные.

Другой ногой бью в пах, вкладывая всю силу. Удар заставляет его дернуться, однако он по-прежнему может продолжать бой. Похоже, в его организме удалено все, что не нужно для работы, а то, что нужно, заменено имплантатами.

Это открытие меня несколько ошеломило, так что я пропустил мощный удар рукой. В последний миг осознаю, что увернуться уже не успеваю, блокировать — тоже. Удар меня наверняка выведет из строя на те несколько мгновений, которые необходимы противнику, чтобы окончательно добить меня.

Решение приходит само — я просто отскакиваю назад. Жаль, с этого расстояния я не могу воспользоваться тем, что противник открылся, нанося удар. Но все же его атака прошла впустую — рука лишь слегка чиркнула меня по плечу.

Я понимаю, что мне вряд ли удастся победить его, просто обмениваясь с ним ударами. У парня наверняка защищены все точки, по которым достаточно нанести лишь один удар. А долго и нудно избивать его я не могу — выдохнусь прежде, чем нанесу ему хоть сколько-нибудь серьезные повреждения.

Я представил себе поток времени. Я не плыву в нем, я стою на месте и пропускаю его сквозь себя. Я могу контролировать его скорость. Я могу замедлить реальность, проносимую сквозь меня этим потоком.

Все вокруг стало невероятно отчетливым.

Все вокруг перестало быть просто плоскими картинками на сетчатке глаза, предметы обрели объем, я вижу каждый из них изнутри.

В сознание врываются тысячи шорохов, до этого неслышимые. Я не просто могу вычленить каждый из них из общего звукового фона и определить направление до него, я вижу место каждого звука в общей картине, я ощущаю пространство посредством этих шорохов.

Отчетливо слышу свое сердцебиение. А вот мои противники не имеют этого пульсирующего звука — вместо них три потока ровного жужжания. Их сердца заменены искусственными насосами.

Главарь троицы метнулся ко мне, я отчетливо вижу, как его тело медленно наплывает на меня. Он выбрасывает вперед руки парой смертоносных плетей.

Я отчетливо вижу строение каждого его измененного сустава. Да, против него действительно неприменимы большинство известных мне приемов. Значит, надо отрешиться от заготовленных движений, от шаблонных ударов.

Легко проскальзываю между его рук, которые с огромной скоростью медленно пролетают мимо. Каждое его стремительное движение неимоверно растянуто. И мне не составляет труда уворачиваться.

Мои пальцы цепко держат его правую руку, начинают уводить ее на меня. Я почти физически ощущаю, как в его локтевом суставе нарастает напряжение.

Может быть, его руку и нельзя сломать обычными приемами. Но каждая кость — настоящая или искусственная — всегда является рычагом. А значит, приложив силу в нужных точках, можно легким движением создать огромное усилие.

Если это усилие по направлению совпадает с движением тела, то совсем нетрудно вывести его из равновесия.

Почувствовав, что падает, мой враг попытался выровняться. Но изменить положение корпуса он не может — как бы хороши ни были искусственные суставы, но даже они не могут поворачиваться во все стороны. Всегда существуют какие-то «мертвые» направления. А я держу его руку именно так, что для выравнивания корпуса ему необходимо повернуть плечевой сустав именно в таком, абсолютно невозможном направлении.

Так что единственное, что осталось ему, чтобы не упасть — семенить ногами. Однако моя нога легко вплелась между ними. Его нелепый танец прервался, он полетел вниз.

Я не выпускаю его руку, обрушиваю на нее весь свой вес, всю свою силу. Нехотя рука поддается, с громким хрустом искусственный сустав сгибается в направлении, не предусмотренном конструкторами.

Инерция швыряет меня вниз, но я все-таки исхитряюсь упасть не прямо на тело врага, выставляю вперед руки. Перекатываюсь в сторону и, сдернув с пояса бластер, разворачиваюсь к противнику.

Воздух расцвечивается синим светом зарядов, стены озаряют отблески вспышек. В развороченной выстрелом груди что-то искрится, однако противник еще жив — даже без притока крови его мозг сможет работать какое-то время.

Левая рука тоже не пострадала и уже тянется к бластеру на поясе. Еще серия зарядов разносит металлопластовый череп в клочья. Тело еще двигается, но это всего лишь агония — спинной мозг, лишенный контроля, принялся бессистемно напрягать и расслаблять мышцы.

Я обернулся к парализованной парочке. Тот, которому досталось меньше, умудрился слегка приподняться, упираясь в пол левым локтем. Ноги его все еще не действуют. А вот правая рука тянется к бластеру на поясе. Целенаправленно, хотя и безуспешно — кое-как шевелить рукой он может, но вот мелкая моторика все еще не восстановилась. Кисть руки вообще висит безжизненной плетью. И как он намеревался в таком состоянии стрелять?

Однако медлить нельзя — его пальцы уже слегка подрагивают. Да и точность движений крупных мышц восстанавливается — кисть руки уже легла на рукоятку, хотя ухватить ее он все еще не может.

Интересно, какие переделки в их организме привели к столь невероятной устойчивости к парализации? Даже примерно предположить не могу. Я бы после такого пятнадцать минут без сознания провалялся бы. А ведь с того момента, как парализовало этого парня, не прошло и минуты.

Да и второй уже приходит в себя, хотя получил парализующий заряд в упор!

— Ребята, вы извините, но по-другому нельзя. Ведь если я вас в живых оставлю, вы от меня не отстанете.

Я поднял бластер. Тот, которому досталось меньше, судорожно задвигал рукой. Ему все-таки удалось обхватить пальцами рукоять бластера. Он попытался поднять оружие, я понял, что ждать дальше нельзя, и пальнул. Потом перевел бластер на второго и еще раз выстрелил — торопливо, пока еще в состоянии выстрелить в беспомощного.

А что я еще мог сделать? Это сейчас он беспомощен, а через несколько минут будет представлять вполне реальную угрозу.

Я отдал чипу команду прекратить «разгон» мозга. Едва он послушался, как в глазах потемнело. Чтобы не потерять сознание, я был вынужден сесть.