Киви

ОКЛЕНДСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

«ЛАНДИЯ… ландия… Зеландия!» — эти слова Паганеля, милого, чудаковатого и всезнающего героя романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта» невольно приходят на память каждому при мысли о Новой Зеландии. Вспомнились они и нам. К тому же наши пути и пути детей капитана Гранта и их самоотверженных друзей скрещивались. Нам довелось побывать в тех местах, по которым силой своего воображения ровно за сто лет до нас вел своих героев знаменитый французский романист.

Окленд, тот самый Окленд, куда они так стремились, но куда им так и не удалось попасть, был первым городом, с которым мы познакомились. Этот город был во времена Жюля Верна и остается поныне «воротами» Новой Зеландии.

Наше первое утро в Окленде было солнечным, но ветреным. Свежий ветер с океана, казалось, насквозь продувал город. На Маунт Идене, одном из нескольких холмов, возвышающихся над Оклендом, он с особым упорством срывал с нас шляпы и даже пытался снять плащи. С этой самой высокой (около 200 метров) точки города открывалась широкая панорама. Хорошо был виден весь центр Окленда с его многоэтажными зданиями и неширокими улицами, плавно спускающимися к заливу Ваитемата. Улицы переходили в причалы, и пришвартованные там океанские суда стояли прямо рядом с домами. Порт Окленда непосредственно смыкается с деловым центром города.

Серебристую гладь залива перерезала ажурная арка моста Окленд-Харбор. Он связывает центральную часть Окленда с жилыми районами, расположенными на северном берегу. Разноцветные крыши домов пестрели среди густой зелени.

К востоку от моста, у входа в залив, виднелся остров с высившимся над ним усеченным конусом потухшего вулкана Рангитото.

Вулкан Рангитото — первое, что встречает пассажиров кораблей, подплывающих к Окленду. «Увидев Рангитото, мы знаем, что мы уже дома», — говорят новозеландцы.

Остров с вулканом расположен у самого входа в бухту Ваитемата и, принимая на себя яростные удары волн, надежно защищает оклендский порт от океанских штормов. Это единственное место в Новой Зеландии, где прижились завезенные сюда австралийские валлаби, маленькие сумчатые животные, родственники кенгуру.

К югу и к западу, насколько можно было окинуть глазом, до самого горизонта уходили тысячи и тысячи невысоких домов. Несмотря на то что в Окленде всего полмиллиона жителей, по площади он равен крупнейшим европейским городам и продолжает расти вширь. Это объясняется тем, что многоэтажные дома находятся только в его центре; в основном же город одноэтажен. Мэр Окленда Д. Робинсон говорил нам, что город уже превысил оптимальные размеры и что его продолжающийся рост создает много трудностей. Возникают проблемы транспорта, водоснабжения, канализации и т. д. Более того; город «съедает» сельскохозяйственные земли, которые представляют особую ценность в этой субтропической части страны.

Как известно, центр современного Нью-Йорка — остров Манхэттен, был в начале XVII века приобретен предприимчивыми голландцами у индейского вождя за ящик безделушек стоимостью в 24 доллара. Возникновению Окленда предшествовала примерно такого же рода сделка. Земля, на которой расположен этот город, была куп-лена в 1840 году английскими переселенцами у маори за 66 фунтов наличными и за товары на сумму в 215 фунтов. В настоящее время стоимость земли в городской черте Окленда оценивается примерно в полмиллиарда новозеландских фунтов.

«Когда мы доберемся до Окленда, то вы восхититесь красотой местоположения этого южного Коринфа», — обещал своим спутникам Паганель.

Паганель не ошибался. Город, хотя и сильно разросшийся со времен Жюля Верна, действительно очень живописно расположен. Мы не жалели кинопленки, стремясь запечатлеть округлые холмы, голубой залив, серебристую арку моста.

На смотровой площадке, на большой металлической доске, установленной на каменном постаменте, выгравирован план города. Он изображает то, что можно увидеть с Маунт Идена: Окленд и его окрестности, заливы Манукау и Ваитемата, горы и острова, уходящие вдаль до самого горизонта. План очень нагляден и помогает познакомиться с географией города.

Как и Рангитото, Маунт Иден — потухший вулкан. Всего в городской черте Окленда — около шестидесяти потухших вулканов. Смотровая площадка расположена на краю бывшего кратера. Поросший травой, он походит на большую зеленую чашу. На его крутых внутренних стенках мирно пасутся овцы. Даже во время самых сильных дождей в этой чаше не скапливается вода. Дно ее сложено пористой вулканической породой, которая моментально поглощает дождевые потоки.

Тут же неподалеку, на краю кратера, примостилось деревянное строение — популярный среди оклендцев уютный ресторан «Киоск».

Маунт Иден — одна из достопримечательностей Окленда. Сюда привозят всех посещающих город. Считается, что этот холм, или небольшая гора, обязан своим названием одному из предков бывшего английского премьер-министра Антони Идена.

На склонах холма сохранились остатки маорийской укрепленной деревни — па: рвы, земляные фундаменты домов. С возвышения была хорошо видна вся местность, и враги не могли застать жителей па врасплох.

К юго-востоку от Маунт Идена возвышается еще один потухший вулкан — Уан-Три Хилл (Холм Одного Дерева). На его вершину также ведет шоссейная дорога. С Уан-Три Хилла особенно хорошо видна вся южная часть Окленда и залив Манукау. В Манукау в отличие от залива Ваитемата не могут заходить большие океанские суда. Выход из этого залива в Тасманово море частично преграждает длинная песчаная коса.

С Уан-Три Хилла и с Маунт Идена открывается вид и на Тасманово море, и на Тихий океан, разделенные в этом месте только узкой полосой суши — Оклендским перешейком. Маори говорят, что здесь «Море мужчин» — так они называют Тасманово море — упорно стремится соединиться с «Морем женщин» — Тихим океаном.

От причалов порта через всю деловую часть Окленда тянется длинная, шумная, оживленная улица. Это Куин-стрит — главная улица города. Здесь размещаются банки, конторы, здание муниципалитета, крупные магазины, рестораны, гостиницы, кинотеатры и центральный вокзал. Вдоль улицы теснятся дома в семь — десять этажей с огромными витринами внизу. Большинство домов из серого камня, растительности почти не видно, и потому невольно забываешь, что находишься в субтропиках.

Здесь не увидишь цветов, открытых кафе, полосатых зонтиков. Куин-стрит — улица, которая вполне могла бы быть в Лондоне, Стокгольме или любом другом европейском городе. Некоторые дома своей архитектурой напоминают здания на Невском проспекте, построенные в начале нашего века.

Много магазинов, контор, кинотеатров и на улицах, прилегающих к Куин-стрит. На одной из них находится самый большой в Новой Зеландии универсальный магазин «Фармерс».

Хотя до рождества было еще более месяца, на фасаде универмага уже красовался огромный, ростом в три этажа, рождественский дед — Санта-Клаус — с большой белой бородой, в малиновом, отороченном мехом полушубке. Сняв рукавицу, Санта-Клаус безостановочно двигал полутораметровым указательным пальцем, зазывая покупателей в магазин.

Как известно, рождество — самый близкий сердцу ан- 11 гличанина праздник. В этот день все члены семьи собираются вместе и обмениваются подарками. Дети, сгорая от нетерпения, ждут Санта Клауса, который должен примчаться к ним ночью на санях, запряженных оленями. На улице где-нибудь в Лондоне или Манчестере идет снег и тает, едва упав на землю. За окнами все серо, блекло, а внутри домов горят елки и, как и в диккенсовские времена, висят зеленые ветки омелы с их яркими красными ягодами.

Новозеландцы не меньше англичан любят рождество. Справляется оно здесь, как и в Англии, в последнюю неделю декабря. В это время в Новой Зеландии обычно жарко и солнечно и снег можно увидеть только в кино. Ни елок, ни омелы нет. Их заменяют молодые сосны и Сосновые ветки. Взрослые, чтобы позабавить детей, у которых как раз начинаются летние каникулы, наряжаются Санта-Клаусами. Вместо полушубков они надевают легшие блузы и все же обливаются потом, то и дело им приходится оттягивать прикрепленную резинкой бороду и Вытирать лицо. Вечером, следуя стародавнему английскому обычаю, новозеландцы усаживаются за стол, чтобы поглотить тяжелый рождественский ужин с пудингом. Но, отдав таким образом дань традиции, они, вместо того чтобы расположиться у пылающего камина, предпочитают, захватив купальные костюмы, всей семьей отправиться к берегу океана и провести остаток вечера там.

Две остановки от Куин-стрит до универмага покупателей бесплатно подвозит специальный троллейбус, принадлежащий компании «Фармерс». На что ни пойдешь, чтобы устранить «стратегические преимущества» магазинов-конкурентов, расположенных; на самой Куин-стрит!

Интересно, что ни в Окленде, ни в других новозеландских городах почти совсем не торгуют на улицах, как это обычно принято в странах с теплым климатом. Не видно ни киосков, ни лотков, ни тележек мороженщиков, ни стоек с прохладительными напитками. Даже фрукты и овощи нигде не выложены на стендах перед лавками, а виднеются только через стекло витрин.

На табличках с обозначением цены овощей и фруктов; часто написано: «с островов» («помидоры с островов», «бананы с островов» и т. д.). Дело в том, что Новая Зеландия хотя и маленькая, но колониальная держава. Ей принадлежит несколько островов, расположенных в Океании, недалеко от экватора. Оттуда и поступают такие экзотические плоды, как папайя, авокадо, ананасы, а в зимние месяцы — свежие помидоры, огурцы, клубника.

Если Куин-стрит и вся деловая часть города почти лишены зелени, то этого никак не скажешь об Окленде в целом. В городе много парков и скверов. Некоторые улицы обрамлены двойными рядами декоративных пальм с их шершавыми, растрескавшимися, напоминающими шкуру слона стволами. Клумб почти не видно, зато то и дело встречаешь зеленые, аккуратно подстриженные газоны с двумя-тремя кустами, усыпанными ярко-желтыми, пунцовыми или розовыми цветами. Иногда перед домами растут лимонные или грэйпфрутовые деревья, покрытые желтыми плодами. В садах много японской вишни. Расцветая, вишня окутывается бело-розовым облаком нежных цветов.

Оклендцы не знают, что такое снег и холод. Даже в июле, в разгар новозеландской зимы, температура не опускается ниже 10 градусов. Лето здесь долгое и теплое, но жара бывает редко. Средняя температура летних месяцев (января и февраля) 19 градусов.

Может быть именно поэтому жители Окленда так мало похожи на южан, какими мы их обычно представляем, хотя этот город расположен на той же широте, что и Алжир.

Одеваются в Окленде строго: мужчины даже в разгар лета носят костюмы, а женщины очень открытые платья предпочитают носить только за городом или на пляжах. На улицах почти не встретишь людей в колоритной полинезийской одежде, которая так характерна для Океании. Это тем более удивительно, что помимо маори в стране живет немало «островитян» (так здесь называют жителей Самоа, Кука и других островов Полинезии). В одном Окленде их около десяти тысяч.

В Окленде есть специальные магазины, где за довольно высокую цену можно купить юбочки, сделанные из особой травы, похожей на луб, украшения из разноцветных раковин, яркие головные повязки с полинезийским орнаментом и тому подобные вещи. Их привозят с островов для продажи иностранным туристам.

В некоторых продовольственных лавках города торгуют осьминогами, морскими угрями, соусами из кокосового ореха и другими подобными деликатесами, интересующими уже скорее не туристов, а прежде всего поселившихся в Окленде островитян.

ОДИН из красивейших уголков города — Домэйн, большой парк, широко раскинувшийся на нескольких невысоких холмах.

По густому ковру зелени то там, то тут разбросаны небольшие группы деревьев. В Домэйне, как и в других новозеландских парках, можно гулять по траве, отдыхать под деревьями. По газонам, не обращая внимания на людей, бродят овцы.

Нас поразила удивительная тишина, царившая здесь, в самом центре большого города.

— Как тихо в Домэйне, все так и дышит покоем, — заметил кто-то из нас.

— Да, это верно, — согласился бывший с нами молодой, но довольно известный в Окленде профсоюзный деятель. — Не думайте, однако, что здесь всегда было так тихо. Мой отец был свидетелем весьма бурных событий, причем происходили они как раз в Домэйне.

В 1912–1913 годах в Новой Зеландии, как и во многих других странах, поднялась волна забастовок. В 1913 году всю страну всколыхнула мощная забастовка докеров, к ним присоединились шахтеры, моряки и железнодорожники.

Правительство прибегло к чрезвычайным мерам. Из богатых фермеров и их сынков были созданы вооруженные отряды «специальных констеблей».

Вот тогда-то Домэйн и перестал быть тихим. Его превратили в большой военный лагерь. На его лужайках поставили десятки походных палаток. Между ними гарцевали на лошадях и маршировали отряды полицейских и «специальных констеблей», дымились походные кухни. На улицах Окленда происходили стычки забастовщиков с полицией и «специальными констеблями». Забастовка была подавлена силой. Буржуазные газеты страны со страхом писали, что у Новой Зеландии «нет иммунитета против революции».

Между прочим, уже в наши дни, в 1951 году, когда в Новой Зеландии проходила крупнейшая за всю ее историю забастовка, на сцене опять появились «специальные констебли», но под названием «гражданских гвардейцев». Правительством была создана «Гражданская чрезвычайная организация» («Гражданская гвардия») для борьбы с забастовщиками.

На самом высоком холме Домэйна стоит светло-серое двухэтажное здание Оклендского музея. Фасад его украшен восемью массивными колоннами. По новозеландским масштабам музей основан очень давно — в 1852 году, то есть всего через какие-то десять лет после того, как в Окленде обосновались первые переселенцы. Теперешнее здание музея было построено в 1929 году и расширено в 1960. Оно одновременно служит памятником новозеландским солдатам, павшим в двух мировых войнах.

Музей славится исключительно богатым собранием предметов маорийской культуры. Об этом нам говорил Герберт Рот — заместитель главного библиотекаря Оклендского университета.

Когда входишь в музей, бросается в глаза огромная маорийская лодка. Она занимает всю середину большого светлого со стеклянной крышей зала. В такой лодке могло поместиться около ста сорока воинов и гребцов. Весь ее корпус был выдолблен из одного ствола дерева тотара (Podocarpus totara). Просто не верится, что маорийские мастера при постройке лодки пользовались только нефритовыми топорами и теслами. Эти нехитрые инструменты экспонируются на одном из стендов музея.

Спиралевидный орнамент лодки, столь характерный для маорийского искусства, очень, красив и своеобразен. Выкрашена лодка в красновато-коричневый цвет. Маори изготовляли краску, смешивая жженную и измельченную в порошок красную глину с жиром.

Постройка лодки была большим событием в жизни маорийского племени. Начиная с того момента, когда срубалось предназначенное для лодки дерево, и до спуска ее на воду работе сопутствовали церемонии с пением и танцами. Прежде чем приступить к постройке лодки, мастера обращались к богу леса Тане, покровителю людей и животных, и произносили подходящие к случаю заклинания.

Европейцы при спуске корабля на воду по обычаю «крестят» судно, разбивая бутылку шампанского о его нос; маори же раскачивали новую лодку, чтобы она зачерпнула морской воды. Считалось, что после этой церемонии Тане берет лодку под свое покровительство.

Лодка, выставленная в музее, была построена в 1836 году и, как и все маорийские лодки, имеет собственное название — «Токи-а-Тапири», что означает «Топор Тапири».

У «Токи-а-Тапири» долгая история. Она участвовала во многих боевых схватках, а затем вплоть до 1863 года ее использовали вместо парома на переправе через залив Манукау.

В музее мы впервые увидели маорийские постройки. Особенно большое впечатление производил интерьер варе-рунанга — дома для собраний. Его стены были украшены вырезанными из дерева фигурами, олицетворяющими собой образы предков племени, и «панно», сплетенными из волокон новозеландского льна.

Маорийские мастера пользовались всего несколькими красками: буровато-красной, желтой, белой и черной. Но их своеобразное сочетание и оригинальный рисунок создают какой-то особый, неповторимый колорит.

В витринах были выставлены предметы маорийского быта, орудия труда, украшения. Любопытно выглядела одежда маори, особенно плащи из шкурок киви, чем-то напоминающие кавказские бурки. До сих пор маорийские вожди надевают такие плащи в торжественных случаях.

В витринах много фигурок Тики разного размера, сделанных главным образом из нефрита. Маори носят фигурки «доброго бога» на шнурке вокруг шеи. Это своего рода талисман, который мужчинам должен приносить удачу в бою, а женщинам — счастье в любви и большое потомство. Герберт Рот объяснил нам, что Тики — это стилизованное изображение человеческого зародыша, символ начала всего живого.

Привлекали внимание портреты маорийских вождей, прекрасно выполненные известным новозеландским художником Чарльзом Голди, посвятившим все свое творчество изображению маори. Татуированные лица вождей исполнены мудрости и достоинства. Плащи из шкурок киви, из новозеландского льна или из собачьих шкур распахнуты, видны могучие тела стареющих воинов.

— Да, маори — гордый народ! — сказал заведующий этнографическим отделом музея мистер В. Фишер, большой знаток маорийской старины и культуры. — Каждого, кто с ними сталкивается, не может не поразить свойственное им чувство собственного достоинства.

В дальнейшем мы неоднократно убеждались в справедливости его слов.

Несмотря на ранний час, в большом маорийском зале собралось около двадцати школьников. Некоторые из них рассматривали экспонаты. Другие, примостившись на ступеньках лестницы, что-то старательно рисовали в тетрадях. Группа мальчиков окружила молодого, стройного маорийца, который, вооружившись боевой палицей, показывал им, как пользоваться этим некогда грозным оружием. Поодаль другая группа учеников знакомилась с — маорийскими орудиями труда.

Мистер Фишер объяснил, что молодой маориец — один из двух преподавателей, состоящих в штате музея.

— Это не экскурсия, а обычный урок, — сказал он. — Программами оклендских школ предусматривается проведение нескольких уроков истории в стенах музея. Занятия ведут наши преподаватели. Для школьников у нас есть целый набор оружия, орудий труда и других предметов культуры маори. Это макеты, но сделанные весьма искусно, в чем вы сами можете убедиться. Для каждого мальчика, который подержал в руке маорийскую палицу, для каждой девочки, которая попыталась шить костяной иглой, история становится чем-то по-настоящему осязаемым.

Одна из девочек с большим увлечением орудовала цветными карандашами. Она держала небольшой альбом для раскрашивания, но вместо фигурок или цветов в нем были воспроизведены контуры одной из стен маорийского дома для собраний. Расположившись прямо на полу перед этим домом, девочка внимательно всматривалась в орнамент на стене, стремясь правильно повторить его краски.

Этот метод наглядного обучения показался нам интересным. Такого рода урок, наверное, понравился бы и нашим школьникам. Кому не захотелось бы примерить шлем воина из войска Александра Невского или подержать в руке его копье? И насколько ближе стало бы ребятам далекое прошлое родины!

Оклендский музей делает многое для популяризации маорийской культуры. Директор музея сэр Гилберт Арчи — крупный специалист в области культуры и искусства маори. Его перу принадлежит известный труд о маори — «Народ южных морей».

Библиотека музея богата. Там есть коллекция первых книг, изданных в Новой Зеландии более столетия назад. Иллюстрации к некоторым из них сделаны от руки; каждая — оригинальная акварель. На них изображены пейзажи Новой Зеландии, маорийские па и первые встречи пакеха с маори.

Беседуя с нами, сэр Гилберт упомянул, что исключительно интересные описания жизни и быта маори оставил известный русский мореплаватель Ф. Ф. Беллинсгаузен, побывавший в Новой Зеландии в первой четверти XIX века.

— Новая Зеландия, которую увидел он, конечно, немного отличалась от той, которую видите вы, — пошутил сэр Гилберт.

КАЖДОМУ, кто бывает в Окленде, приходится, и не раз, проезжать через залив Ваитемата по мосту Окленд-Харбор. Этот мост, построенный в 1959 году, — гордость оклендцев. Он заменил собой десятки паромов и связал воедино обе половины города. В наиболее высокой своей части мост поднимается над водой почти на 50 метров. Под ним свободно проходят самые крупные океанские суда. Длина моста — более трех километров. В часы пик автомобили движутся по нему в восемь рядов. Проезд через мост платный. При въезде автомобилистов встречает яркая надпись: «ОСТАНОВИСЬ И УПЛАТИ». Из будок ядовито-желтого цвета выглядывают одетые в форму контролеры. Быстро получив протянутую из машины монету, они жестом предлагают не задерживаться. Ведь каждый из них должен пропустить тысячи машин.

В воскресные дни под мостом снуют десятки и даже сотни парусных лодок и яхт.

Залив Ваитемата искрится под ярким солнцем. Большую часть года он оправдывает свое маорийское название Ваитемата, что значит Сверкающие Воды.

Радуют глаз белые, голубые, желтые, сиреневые и зеленые паруса; особенно выделяются полосатые, всех цветов радуги. В эту цветовую гамму вливаются разноцветные купальные костюмы женщин и желтые спасательные жилеты яхтсменов.

Желтый цвет вообще часто встречается на пляжах Новой Зеландии. Здесь считают, что он отпугивает акул. А ведь в водах Новой Зеландии насчитывается около десятка различных видов этих прожорливых хищников. Особенно много акул у северного побережья Северного острова. Там даже развит промысел на них. Несколько небольших заводов занято производством жира из акульей печени и изготовлением филе из акульего мяса, которое находит хороший сбыт в Австралии.

Чуть ли не каждый новозеландец — болельщик парусного спорта. Во время ежегодно проходящих австрало-новозеландских парусных гонок Сидней — Окленд все население страны буквально живет этим событием.

Большинство яхт здесь рассчитано на двух — четырех человек. Парусный спорт сравнительно широко распространен среди молодежи. Объединяясь в группы, молодые рабочие, служащие, студенты на свои скромные средства покупают или строят яхты, на которых проводят почти все свободное время.

В Новой Зеландии вообще любят спорт. Это одна из самых «спортивных» стран. Климат здесь так мягок, что люди могут большую часть свободного времени проводить на открытом воздухе.

Особенно развиты летние виды спорта. Очень популярно плаванье. Воды в Новой Зеландии более чем достаточно; недаром среди новозеландцев немало хороших пловцов.

Но вот что поначалу кажется удивительным: на побережье океана даже в разгар сезона народу немного! Здесь просто-напросто не хватает людей, чтобы обжить многочисленные пляжи обоих островов.

Почти все в Новой Зеландии увлекаются рэгби. Это национальная игра. Девять из десяти новозеландцев мужского пола чуть ли не с пеленок играют в эту трудную, порой даже опасную игру. По субботам, когда в здешних школах нет занятий, команды учащихся часто проводят матчи на лужайках перед школьными зданиями.

Нередко можно увидеть отцов и матерей, с трепетом следящих за своими семи- и даже шестилетними отпрысками, которые, совсем как взрослые, с остервенением носятся за продолговатым, похожим на дыню кожаным мячом. Иногда мяч скрывается под копошащейся грудой мальчишеских тел.

Участники таких матчей гордятся своими разбитыми носами и закапанными кровью майками — свидетельством спортивной доблести. Иной пострадавший, утирая слезы кулаком, все-таки вновь бросается в гущу играющих.

Команды игроков в рэгби есть в каждой школе, в каждом университете.

Есть в стране и несколько профессиональных команд.

Любимица здешних болельщиков — команда международного класса «Ол-Блэкс». Новозеландцы утверждают, что когда выигрывает «Ол-Блэкс», то даже полицейские становятся снисходительнее к нарушителям правил уличного движения и улыбкой провожают тех, кто, не останавливаясь, едет на красный свет.

Очень любят в Новой Зеландии и крикет — игру, правила которой наши новозеландские друзья, сколько ни бились, не могли нам толком объяснить. Чтобы немного оправдаться, скажем, что большая часть человечества оказалась не слишком восприимчивой к крикету.

Что же касается киви, то многие из них прекрасно разбираются в тонкостях этой игры. Когда состязаются известные команды, стадион заполняют тысячи болельщиков.

Крикет отдаленно напоминает нашу лапту и американский бейсбол. Игроки бойко орудуют деревянной битой, со всего размаха ударяя ею по мячу.

Но одежда игроков — белые ботинки и носки, белые брюки, белые рубашки с закатанными рукавами — как-то не вяжется с нашим представлением о современных спортивных играх, и, может быть, поэтому тем, кто видит крикет в первый раз, он кажется несколько архаичной игрой.

В крикет играют еще только в Англии, в бывших английских владениях в Вест-Индии и в Австралии. Иногда шутя говорят, что эта игра тоже относится к тем «духовным узам», которые связывают Новую Зеландию со «страной-матерью».

Не раз, бывая в кабинете у того или иного преподавателя университета, мы обращали внимание на то, что на стене под стеклом неизменно висела фотография, на которой была изображена группа людей в спортивной форме. Замечая, что мы смотрим на снимок, хозяин обычно пояснял:

— Это наша студенческая команда в 1913 году. Неплохие были ребята. Я — вот тот юнец во втором ряду. Узнаете?..

Эти или примерно такие слова чаще всего сопровождались улыбкой, а порой и вздохом.

Иногда на фотографии была команда игроков в рэгби, иногда в крикет, иногда группа яхтсменов или гребцов. Годы назывались тоже разные: 1913, 1920, 1925. Наши собеседники, в основном люди немолодые, с охотой вспоминали о своих прошлых спортивных успехах.

Огромной популярностью в Новой Зеландии пользуются скачки. Прекрасно оборудованный ипподром Эллерсли — место, которое больше всего посещается в Окленде.

В стране каждый мало-мальски уважающий себя город имеет ипподром. Для многих тысяч новозеландцев посещение ипподрома в субботу стало обязательным ритуалом. Газеты ежедневно отводят целые страницы описанию только что состоявшихся скачек, публикуя подробные таблицы с результатами каждого заезда. Печатаются программы предстоящих скачек, указываются клички лошадей и фамилии наездников, во всех деталях обсуждаются достоинства каждой лошади и шансы участников, неизменно сообщаются данные о размерах выигрышей на прошедших скачках.

Новозеландцы с гордостью вспоминают, что знаменитейшая скаковая лошадь Фар Лап, которая принадлежала австралийцу, была выращена в Новой Зеландии. О Фар Лапе слышишь каждый раз, когда заходит разговор о скачках. Фар Лап выиграл десятки призов на состязаниях в Европе и Америке в конце 20-х годов. Но в расцвете своей «карьеры» он пал жертвой заговора владельцев своих менее удачливых соперников. Бедного Фар Лапа попросту отравили. Это печальное событие, произошло в США.

— То, что чучело знаменитого жеребца находится сейчас в Мельбурнском музее, а сердце — в анатомическом институте в Канберре, новозеландцы считают чем-то граничащим с национальной трагедией, — с улыбкой сказал один из наших новозеландских знакомых. — Счастье еще, что нам удалось заполучить хоть его скелет. Он выставлен в Данидинском музее.

Среди новозеландцев есть немало настоящих ценителей конного спорта. Но к сожалению, многих привлекает не столько стремительность и грация лошадей или ловкость наездников, сколько жажда выиграть, азарт. Для них скачки это прежде всего тотализатор. Они часто ставят на лошадей заочно, не присутствуя на ипподроме. Вся Новая Зеландия покрыта сетью так называемых беттинг шопс (betting shops), специальных контор, где принимаются ставки на ту или иную лошадь, участвующую в любом из проводимых в стране скачек. В этих конторах, тесных и унылых, люди толпятся по нескольку часов, решая, на какую лошадь ставить. Лица их сосредоточены, они не улыбаются. Здесь говорят только о лошадях и о выигрышах. Шутят редко, да и шутки кажутся натянутыми, так как каждого беспокоит лишь одна мысль: повезет или нет? Везет единицам. Но проигравшие снова копят шиллинги (а большинству они достаются нелегко), чтобы попытать счастья еще и еще раз. Зато организаторы скачек не знают проигрыша. Получает свою долю в виде налогов и правительство.

Скачки здесь — это большой бизнес. В том году, когда мы были в Новой Зеландии, киви, как свидетельствует официальная статистика, в общей сложности поставили на лошадей почти 54 миллиона новозеландских фунтов. Это означало, что каждый, включая грудных младенцев к дряхлых стариков, истратил на скачки в среднем более 20 фунтов.

Но в Новой Зеландии ценят лошадей не только любители конного спорта.

В некоторых уголках этой, одной из наиболее «автомобилизированных» стран мира лошадь остается важным средством передвижения. Дети с отдаленных ферм ездят на лошадях в школу. В гористых районах нередко встречаешь фермеров в широкополых шляпах верхом на лошади. Они напоминают австралийских погонщиков скота из рассказов Генри Лоусона.

ГЛАВНЫЙ очаг культурной жизни Окленда — университет. В нем учится около четырех тысяч студентов. Это крупнейшее учебное и научное заведение страны.

Оклендский, как и другие здешние университеты, по методам преподавания, традициям очень похож на английские университеты. Он напоминает их и внешне. Так и кажется, что его главное готического стиля здание с возвышающейся над ним ажурной башней с часами перекочевало сюда из «доброй старой Англии». Если на минуту отвлечься, то можно представить себе, что находишься где-нибудь в Кембридже или Оксфорде. Но высокие толстые пальмы, явно чувствующие себя здесь как дома, незнакомые нам кусты и деревья с ярко-красными и фиолетовыми цветами и лазурное южное небо неопровержимо свидетельствуют о том, что мы в Новой Зеландии.

Вот и киви, целые три киви. Они склонились над фолиантом, на страницах которого по-латыни начертано: «Ingenio et labore» («способность и труд»). Это эмблема университета.

Внутри главного здания прохладно, царит торжественный полумрак. Солнечные лучи, проходя через переплеты окон, рисуют сложный узор на тусклом паркете, на темных деревянных панелях стен, на резных перилах деревянных лестниц. Веет стариной, хотя университету нет и ста лет: он был основан в 1882 году. Но старое здесь сочетается с новым. Сразу же за главным зданием высятся недавно построенные пяти-, шестиэтажные серо-голубые корпуса естественных факультетов. Все здесь по-современному просто. Большие окна пропускают много воздуха и света. Аудитории и лаборатории оснащены новейшим оборудованием.

Профессора и студенты университета во время выпускных церемоний и в других торжественных случаях облачаются в длинные черные мантии и надевают средневековые шапочки. Однако это не мешает им жить интересами сегодняшнего дня. Не случайно во время наших бесед так часто звучали слова: «спутник», «Дубна», «Братск».

Когда мы были в университете, нас засыпали вопросами о жизни в СССР, о постановке образования, об объеме знаний, получаемых студентами в советских университетах и институтах. Особенно интересовал всех Московский университет.

Наши новозеландские коллеги говорили, что в последнее время в Оклендском, да и в других новозеландских университетах, начинают избавляться от тяготеющей над ними «Островной изолированности».

Диапазон исследовательской работы университетов расширяется. Так, например, в Оклендском университете три года назад был создан новый факультет — факультет «политической науки». Там изучаются проблемы новейшей истории, экономики и современных международных отношений.

Мы уже перестали держаться за юбку матери-Англии. Нашей стране нужны специалисты, которые noмогли бы новозеландцам понять их место в этом большом мире, — так сказал нам, характеризуя задачи этого нового факультета, его глава профессор Р. Чэпмэн. — Разумеется, нас прежде всего интересуют проблемы Океании, Австралии и Юго-Восточной Азии, — добавил он.

Здание Оклендского университета занимает большую территорию, прилегающую к Принсес-стрит (улице Принцев). Если Куин-стрит (улица Королевы) — торговый и финансовый центр города, то район Принсес-стрит может считаться его культурным центром.

В Окленде и во многих других городах Новой Зеландии часто встречаются улицы, площади и парки с «королевскими» названиями. Помимо улиц Королевы или Короля, Принцессы или Принца нет недостатка и в таких, которые названы именем того или иного члена английской правящей династии. По соседству, например, с улицей Виктории непременно встретишь если не улицу, то парк имени ее сиятельного супруга принца Альберта.

В названиях улиц, площадей, гостиниц сплошь и рядом встречаются всяческие Георги и Эдуарды и такие слова, как «имперский», «империя», «королевский». Все это постоянно напоминает о том, что Новая Зеландия долго находилась, а формально находится и сейчас, под скипетром английских монархов. Забегая вперед, скажем, что, приехав в Палмерстон-Норт и добравшись до гостиницы, мы только после долгого объяснения с портье, решительно утверждавшим, что номера для нас не забронированы, выяснили, что вместо гостиницы «Империя» попали в гостиницу «Имперская». И все это в одном маленьком городе!.

В Окленде есть школа, в которой преподается русский язык. Как и все новозеландские школы, она имеет не номер, а свое собственное название — Рангитото-колледж.

Директор школы Ф. Такер в развевающейся короткой черной мантии поверх костюма проводил нас в класс, где за партами сидело около двадцати пяти ребят, мальчиков и девочек лет двенадцати-тринадцати.

Шел урок русского языка. Дети встали и приветствен вали нас дружным «здрав-ствуй-те!».

Ответив на их приветствие, мы поздоровались с преподавателем Э. Мейерсом и попросили его продолжать урок.

Мистер Мейерс обратился к одному из мальчиков и велел ему прочитать текст, заданный к уроку.

Из-за парты поднялся голубоглазый подросток и довольно бойко начал читать коротенький рассказ о том, что, по-видимому, казалось и ему, и всем остальным ученикам очень необычным. Рассказ назывался «Первый снег».

Мальчик старательно произносил русские слова и лишь раза два сделал ошибку в ударении.

Затем читала девочка. Она очень волновалась, и мистеру Мейерсу пришлось ей помочь.

Потом ученики довольно бойко отвечали на вопросы, хотя, как объяснил директор, они всего лишь второй год обучались русскому языку.

— У нас в школе преподаются еще французский и немецкий языки, — сказал мистер Мейерс. — Мои ученики гордятся тем, что выбрали самый трудный — русский. Они очень интересуются вашей страной и мечтают там побывать.

Он улыбнулся. — Я тоже об этом мечтаю. Ведь я изучил русский язык в Новой Зеландии, и мне очень хочется посетить великую страну, где на нем говорят.

Нам было приятно услышать эти слова и столь же приятно видеть висевшие на стене класса этой новозеландской школы два больших плаката, на одном из которых была изображена Красная площадь, а на другом — Выставка достижений народного хозяйства.

Русский язык в Рангитото-колледж и в других средних школах — один из примеров того, насколько сильно за последнее время в Новой Зеландии возрос интерес к Советскому Союзу, к советской науке и культуре, ко всему советскому.

Все большее число новозеландцев изучает русский язык. Он преподается почти во всех университетах страны.

«Успехи советской науки делают русский язык все более популярным среди наших студентов», — говорил профессор Хэррод, декан факультета современных языков в университете Отаго. Профессор с гордостью показал нам книги русских и советских писателей на русском и английском языках, занимающие целую полку в его кабинете.

ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ своей сравнительно небольшой центральной части, Окленд — город одноэтажных домов. На многие километры во всех направлениях, вдоль шоссейных дорог, в которые переходят главные улицы города, тянутся жилые районы. Это так называемая suburbia (от английского «suburb» — пригород). Для этих районов характерны одноэтажные деревянные, реже каменные дома, перед которыми расположены небольшие полусады, полулужайки. Оград нет. От соседних владений и от улицы каждый участок отделен живой изгородью из вечнозеленых кустарников. От дома к улице ведет узенькая бетонированная дорожка или небольшая лестница из грубоотесанных камней, если дом расположен на возвышении. Дома выкрашены в самые разные цвета, но чаще всего встречаются белые, кремовые, салатные, голубые. Крыши обычно красные, зеленые или синие. Это красиво. Но кое-где можно увидеть дома густого черного цвета. Такой дом, мрачновато темнеющий на фоне зелени, не может не вызвать изумления.

Не только в Окленде, но и в других городах новозеландцы почти все свободное от работы время копошатся возле своих домов. Постройка дома и уход за ним отнимают у рядового новозеландца добрую половину его жизни. Он сам без помощи строителей плотничает, ремонтирует крышу, вставляет стекла, красит стены и бетонирует дорожки, ведущие к дому. Приглашать рабочую силу со стороны накладно и не каждому по карману. Но дело не только в этом. Со времен первых переселенцев девиз «делай сам!» стал одной из национальных традиций. Ни у кого не вызывает удивления, что, скажем, профессор университета, по пояс голый, в шортах и тяжелых башмаках, стоит в воскресное утро у своего дома и месит цемент, чтобы отремонтировать дорожку, а его жена, в стареньком, замазанном краской комбинезоне, взобравшись на лестницу, усердно орудует кистью.

В маленьких двориках за домами, как правило, стоят странные сооружения, напоминающие карусели. На толстой, вертикально поставленной оси укреплено некое подобие огромного колеса. Спицами его служат тонкие металлические жерди. Иногда колесо имеет также и обод. Это приспособления для сушки белья. Хозяйка, практически не сходя с места, может развесить все белье после большой стирки. Завесив одну «спицу», она слегка поворачивает «колесо», пододвигая к себе следующую, свободную.

Дома чем-то отличаются друг от друга, но из-за того, что почти все они одноэтажные и расположены на примерно одинаковых по величине участках, создается впечатление какого-то однообразия. Смотришь на эти небольшие разноцветные дома, и начинает казаться, что им не будет конца.

Было шесть часов утра, когда мы выезжали из Окленда, и улицы, естественно, были пустынны. Впрочем, они и днем не очень оживлены. Можно пройти их из конца в конец и не встретить ни души. Иногда проедет одна-две машины. Да и в центре оживленно бывает только в те часы, когда он заполняется спешащими на работу или с работы людьми. В Новой Зеландии вообще людей немного.

И это особенно поразило нас, москвичей. Во всей стране в два с половиной раза меньше жителей, чем в Москве.

ПО БЕРЕГУ ВАИКАТО

НО ВОТ наконец и окраины Окленда. Слева промелькнуло строгое современной архитектуры здание фабрики мороженого «Тип-Топ». По обе стороны шоссе зазеленели сочные луга. Рекламных щитов, обязательной принадлежности автомобильных дорог во многих странах мира, в Новой Зеландии почти нет. Ставить их запрещено законом, так как они отвлекают внимание автомобилистов. Да к тому же и пейзаж ничто не портит. Взору открываются уходящие вдаль пологие зеленые холмы с разбросанными кое-где редкими деревьями. То тут, то там пасутся коровы и овцы. Развертывающаяся перед нами мирная картина напоминала полотна английских пейзажистов начала прошлого века.

Вот из-за поворота показывается река. Это Ваикато, в переводе с маорийского — Воды, текущие вдаль. Ваикато — самая большая река Новой Зеландии, Именно по ней маорийский вождь по имени Кай-Куму (что, как повествует Жюль Верн, означает «Тот, кто пожирает врага») и его воины увозили в пирогах захваченных ими в г плен Мэри и Роберта Грант и их спутников все дальше от цели их путешествия — Окленда. Повязка на голове маорийского вождя хранила «следы крови недавних сражений». Потеряв во время стычки с английскими войсками лучших воинов, Кай-Куму, по словам Жюля Верна, направлялся в верховья Ваикато, чтобы собрать новых воинов на борьбу с завоевателями.

Теперь здесь уже ничто не говорит о жестоких схватках, некогда происходивших на берегах Ваикато.

Шоссе бежит рядом с рекой на протяжении почти 60 километров. Ваикато в этом месте неширока — не более двухсот метров, но полноводна. Над рекой склонились ивы, и это делает ее чем-то похожей на некоторые реки степной Украины.

Каждый год, в марте, на Ваикато проводятся традиционные маорийские гонки на каноэ. Это своеобразное и яркое зрелище. Участники гонок одеваются в национальные костюмы. Начало и конец гонок сопровождаются красочными церемониями и обрядами.

Быстро промелькнули чистенькие невысокие здания и зеленые сады Гамильтона. Это большой по новозеландским масштабам город и важный центр молочной промышленности.

Выезжая из города, мы остановились на несколько минут у бензоколонки, чтобы заправить машины. Как и другие бензоколонки на дорогах страны, она одновременно была и своего рода магазином. Тут можно было купить не только то, что нужно автомобилисту, но и многое другое — от рыболовной лески и детской игрушки до фруктовых напитков и конфет.

Вновь увидев уже примелькавшееся название «Тип-Топ», мы решили наконец попробовать это самое известное в Новой Зеландии мороженое. Оно оказалось приятным на вкус, но ничем особенным не отличалось. Его популярность, по-видимому, в значительной степени объясняется умело налаженной рекламой. Надо сказать, что реклама в Новой Зеландии вообще не назойлива, но эти два слова — Тип-Топ — преследовали нас повсюду.» Компания выбрала для своего товара броское и легко, запоминающееся название.

«ЗВЕЗДНОЕ НЕБО» В ПЕЩЕРЕ

ЧЕРЕЗ Гамильтон лежит путь к «чуду из чудес» Новой Зеландии — пещерам Ваитомо. Они расположены в известняковых породах вокруг поселка Ваитомо. Этих пещер тысячи. Из них разведано лишь около четырехсот. Но особенно славится одна, и именно ради нее сюда съезжаются туристы.

Чтобы добраться до этой пещеры, вы должны пройти по извилистому подземному ходу, ведущему к подземной реке. У причала стоит большая плоскодонная лодка. Вы садитесь в нее и в полной темноте (разместив пассажиров, гид выключает единственную лампочку) плывете по реке, которую туристы окрестили Стиксом. Вас просят не разговаривать и не шуметь. Выключают свет и требуют полной тишины вовсе не ради того, чтобы пощекотать нервы посетителям. Но об этом вы узнаете позднее.

В напряженной тишине вы чувствуете, что лодка делает поворот, и… вы с трудом удерживаете возглас удивления. Над головой — звездное небо: сияют тысячи и тысячи ярчайших звезд. Невольно вспоминаются слова Я. П. Полонского: «Ночь смотрит тысячами глаз…»

Созвездия незнакомы вам. Звезды не мерцают. Они излучают таинственный, голубовато-зеленый свет. Как только глаза немного привыкнут к этому необычному миру, вы начинаете различать фигуры ваших спутников, лодку и можете, если вам хочется, что-нибудь записать в блокноте.

Даже Бернард Шоу, не любивший громкие и тем более затасканные фразы, увидев эту пещеру, был настолько поражен, что назвал ее «восьмым чудом света».

Название, которое носит этот подземный планетарий — «Грот светлячков» слишком обыденно и не дает представления о величии зрелища. К тому же оно и не точна Дело в том, что свет здесь излучают не светлячки, а крупные личинки большекрылых мух, которых энтомологи именуют Arachnocampa luminosa. Мириады таких личинок обитают на сводах этой пещеры.

Размеры пещеры невелики: длина — 30 метров, ширина — 15, высота тоже примерно 15. Поражает не величина ее, а создаваемая тысячами светящихся существ необыкновенная картина. Личинки боятся звуков и света. Достаточно произнести одно громкое слово, чтобы все это звездное небо как по мановению волшебной палочки погасло, и погасло надолго.

Маори давно знали о существовании «Грота светлячков» и других подобных пещер, где наблюдается то же явление. Но европейцы впервые познакомились с гротом лишь в 1887 году. С тех пор здесь побывало более трех миллионов человек. Ежегодно там бывает более ста тысяч посетителей.

«Грот светлячков» — только один из подземных залов большой пещеры. В других залах можно увидеть причудливые сталактиты и сталагмиты. Эффектно освещенные, они производят большое впечатление.

Зал, известный под названием «Кафедральная палата», отличается изумительной акустикой. Посещавшие Новую Зеландию певцы и музыканты не раз устраивали здесь импровизированные концерты.

В другом зале, достопримечательность которого тоже в его акустике, посетителей встречает мощный рев водопада. Кажется, что лавина воды низвергается с огромной высоты. Но гид включает фонарь, и вместо водопада вы видите небольшой ручей, падающий с полутораметровой высоты. Шум ручья многократно усиливается, отражаясь от стен пещеры.

В небольшом зале пещеры удивленный посетитель лицом к лицу сталкивается с Бернардом Шоу! Природа-скульптор изваяла здесь голову великого английского юмориста.

«ПУЗЫРИ ЗЕМЛИ»

ВАЖНЕЙШИЙ туристский и курортный центр Новой Зеландии — Роторуа.

Примерно на полпути из Гамильтона в Роторуа находится небольшой живописный городок Кембридж. Ничто здесь не напоминает сейчас о том, что менее ста лет назад этот город был одним из главных опорных пунктов английских колонистов во время маорийских войн. Новозеландский Кембридж не имеет ничего общего со знаменитым английским Кембриджем, да и назван он не в его честь, а по имени давно канувшего в Лету герцога Кембриджского, который в прошлом столетии был командующим английской армией.

Новозеландский Кембридж мало чем отличается от любого провинциального городка Южной Англии. На его тихих улочках в тени развесистых дубов и вязов, многие из которых были посажены еще первыми колонистами, скрываются небольшие коттеджи.

Мы едем по пути, которым Жюль Верн вел своих путешественников в глубь Новой Зеландии.

Через десяток — другой километров от города все меняется. Ничто уже больше не напоминает Англии. Все чаще по обеим сторонам дороги появляются какие-то странные, незнакомые нам деревья. Незнакомые?.. Нет, что-то они нам напоминают…

Кроны деревьев смыкаются, образуя большой туннель. Мы останавливаем машину. Вместо привычной свежей зелени леса голубовато-изумрудный полумрак. Древовидные папоротники распростерли над нами свои листья, похожие на перья диковинных птиц. Их стволы оплетают лианы, с ветвей свешивается бахрома лишайников. Бархатными мягкими подушками лежит под ногами мох. Некоторые папоротники поражают своими размерами, достигая десяти — пятнадцати метров высоты, другие стелются по земле, обвивают стволы деревьев, нависают над головой.

Все кругом таинственно и, пожалуй, чуть-чуть зловеще. Таким обычно представляешь доисторический лес. Так и кажется, что где-то там, в чаще, притаился гигантский ящер и что вот-вот раздвинется стена папоротников и появится его тяжелое, неуклюжее тело. Ведь именно в таких лесах сотни миллионов лет назад водились динозавры и их родственники. Девственные леса Новой Зеландии — остаток лесов, покрывавших нашу землю в мезозойскую эру.

Но нет. В этих «джунглях» нечего бояться. Здесь нет не только динозавров. Не водятся тут ни хищники, ни змеи, ни опасные для человека насекомые. Только птицы да завезенные переселенцами олени и уже давно одичавшие свиньи обитают в нем. И все же невольно возникает какое-то непонятное чувство тревоги. Не от того ли, что этот лес незнаком нам, что он уж слишком непохож на привычные для нас леса, что он даже пахнет иначе?..

Но познакомиться с ним некогда. Некогда погулять по его мшистым тропам, побывать у большого дерева, которое маори называют деревом сбывающихся желаний, и по примеру других путешественников положить у его основания зеленую ветвь, дабы «желание сбылось и путешествие прошло благополучно».

Еще за несколько километров до Роторуа в воздухе чувствуется запах сероводорода. Такой же немного неприятный и резкий запах встречает подъезжающих к Мацесте. В Роторуа этот запах особенно силен, но к нему быстро привыкаешь и перестаешь его замечать. Нам вспомнилось, что Жюль Верн с простительным для романиста преувеличением заставил своих героев, очутившихся в этих же местах, «сильно страдать» от удушливых испарений.

Сероводород выделяется из воды сотен горячих минеральных источников, находящихся в самом Роторуа и его окрестностях, известных под названием «термальная зона». Это область активной вулканической деятельности.

Помимо серных источников здесь есть натриевые, йодистые, кальциевые, железистые, магниевые, мышьяковые, ртутные и другие. В воде некоторых из них содержатся радиоактивные вещества.

Много здесь и озер с горячей водой, гейзеров, фумарол, кипящих грязевых озер, на которых то и дело возникают маленькие вулканчики грязи. Все это стало частью повседневной жизни города. Можно сказать, что он живет за счет вулканических сил, проявляющих здесь себя так ярко и так по-разному.

В Роторуа мы останавливались в гостинице «Бренте». Упоминаем о ней потому, что там нам впервые пришлось столкнуться с типично английским обычаем, который до сих пор распространен в Новой Зеландии.

Ровно в семь часов утра мы были подняты неожиданным стуком в дверь. Прежде чем мы успели что-либо произнести, в комнату вошла горничная с подносом в руках.

— Доброе утро. Чай джентльменам! — сказала она, ставя на тумбочку небольшой фарфоровый чайник, чашки и блюдечко с сухим печеньем.

Чай был приготовлен по-английски — очень крепкий, с молоком.

Ранний утренний чай подается в большинстве новозеландских гостиниц. Если же вы хотите встать попозже, то следует с вечера повернуть висящую снаружи на каждой двери табличку той стороной, где на ней написано: «NO MORNING TEA, THANK YOU» — «Утреннего чая не надо. Спасибо».

По главной улице Роторуа мимо санаториев, магазинов, водо- и грязелечебниц можно пройти к так называемому термальному заповеднику.

Здесь все вокруг находится в состоянии какого-то непрестанного движения. Кажется, что кто-то невидимый, но громадный сопит, посвистывает, испускает тяжелые вздохи, фыркает, шипит и шумно плюется.

На большом пространстве возвышаются террасы из кремнистого туфа разных цветов, среди которых преобладает серый. Но местами, у отверстий гейзеров, глыбы туфа розовые, желтые, зеленые, белесо-синие. Из множества трещин вырываются струйки пара. В грязевых озерах, как каша в больших котлах, кипит, булькает и пузырится серая масса.

Каждое грязевое озеро имеет свое название. Одно из них, которое то и дело выбрасывает в воздух струйки грязи со звуком, напоминающим кваканье лягушки, называется «Лягушачий пруд». Другое, на поверхности которого непрерывно возникают и исчезают большие дискообразные круги, известно под названием «Патефонный бассейн».

Земля кажется здесь первозданной. Она кипит, она еще не успела стать твердью. Вот они наяву — «пузыри земли», которые так волновали воображение Шекспира и Блока.

Грязь из этих озер по своим свойствам напоминает цемент и может быть использована вместо него.

Неподалеку от грязевых озер находится овальное озеро с кипящей водой. Вода в нем не пузырится, а как-то плавно волнуется, оставаясь кристально-прозрачной. Цвет ее постоянно меняется. Озеро попеременно становится то зеленым, то голубым, то синим, то вновь зеленым.

Здесь есть также розовые и желтые озера. Берега озер покрыты комочками серого шлакообразного вещества. Эта странная почва хрустит под ногами, а если минуту-другую постоять на одном месте, то ступням станет тепло от подземного жара.

Еще горячей на террасах.

— Присядьте! — предлагает сопровождающая нас маорийка, указывая на возвышение из туфа, напоминающее большую вокзальную скамью.

Мы садимся. Тепло и уютно, как на лежанке. Но все же немного тревожно. Ведь совсем рядом кратер самого большого Новозеландского гейзера Похуту. Мы подходим к кратеру. Это отверстие неправильной формы диаметром более полуметра. Из его глубин несутся непонятные звуки, будто какой-то великан полощет там своё огромное горло.

— Осторожней! — предупреждают нас. — Никогда не знаешь, когда расшевелится старик Похуту.

И в самом деле, на всякий случай стоит отойти. Ведь в. момент извержения гейзер выбрасывает столб кипятка и пара до тридцати метров высотой. Хуже всего то, что неизвестно, когда он пожелает это сделать. На научном языке это называется «отсутствием правильной периодичности». Говорят, что можно вызвать извержение гейзера, «ели бросить в него ящик мыла.

К такому методу воздействия на капризный Похуту прибегали несколько лет назад во время посещения Роторуа английской королевской четой. Сопровождавшие королеву и ее супруга новозеландские официальные лица облегченно вздохнули, когда после нескольких томительных минут ожидания гейзер наконец соблаговолил продемонстрировать свое искусство перед высокими гостями.

Нам хотелось увидеть Похуту в действии. Но сколько маорийка ни прикладывала ухо к глыбе туфа у самого кратера гейзера, сколько ни вслушивалась она в непонятное для нас подземное бормотанье «старика», сколько раз ни подбегали мы к гейзеру на ее крики «Сейчас! Сейчас!», Похуту так и не удостоил нас своим вниманием. Небольшие гейзеры били, но Похуту оставался непреклонным.

Через термальный заповедник протекает небольшая речка Пуаренга.

— Попробуйте воду рукой! — предлагают нам.

Мы осторожно коснулись воды пальцем. Она была такой же ледяной, как в горных речках.

— А теперь здесь.

Коснувшись воды, мы поспешно отдернули руки, В той же речке вода оказалась горячей.

Пуаренгу питают одновременно горячие и холодные источники, и вода не успевает смешиваться. Маори говорят, что Роторуа — единственное место на земном шаре, где можно поймать рыбу и тут же, не вынимая из воды, сварить ее.

В холодной части реки водится форель. Еще больше форели в большом живописном озере Роторуа, в которое впадает Пуаренга. Город Роторуа как раз и стоит на его берегу.

На середине озера расположен остров Мокоиа, некогда главный укрепленный пункт одного из самых воинственных маорийских племен — арава. Но сейчас этот остров известен не столько своей кровавой историей, сколько связанным с ним полным поэзии маорийским сказанием о прекрасной Хинемоа и Тутанекаи.

Дочь вождя, красавица Хинемоа, жившая на берегу озера, и храбрый юноша Тутанекаи с острова Мокоиа полюбили друг друга. Тутанекаи не решался просить отца девушки отдать ее ему в жены: боялся отказа. Ведь Хинемоа была из другого племени и принадлежала к более знатному роду, чем он.

Но их любовь восторжествовала над всеми препятствиями. Однажды ночью, услышав звуки путорино — маорийской флейты, на которой играл, зовя девушку, Тутанекаи, Хинемоа бросилась в холодные воды озера и вплавь пустилась к острову, где ее ждал возлюбленный. Целую ночь плыла она, пока наконец, изнемогая от усталости и холода не достигла острова.

Ее самоотверженная любовь была вознаграждена. Тутанекаи и Хинемоа стали мужем и женой и прожили вместе долгую и счастливую жизнь.

Любовь Тутанекаи и Хинемоа — одна из излюбленных тем маорийских резчиков по дереву.

Изваянные из дерева фигуры влюбленных, заключающих друг друга в объятия, украшают и парадные ворота расположенной на окраине Роторуа маорийской деревни Вакареварева, которую всегда показывают туристам.

О Вакареварева и вообще о маори стоит рассказать поподробнее.

ХАЭРЕ МАИ, МАОРИ!

ХАЭРЕ МАИ! (привет вам) — вот первые маорийские слова, которые мы услышали. Их произнесла пожилая маорийка, встретившая нас на мосту у Вакареварева.

— Меня зовут Ранги, — сказала она.

Чуть склонившись, маорийка поочередно прикоснулась носом к носу каждого из нас. Мы не были слишком удивлены. Друзья предупреждали, что эта небольшая церемония — традиционная форма маорийского приветствия, нечто вроде нашего рукопожатия.

С этим обычаем столкнулись еще в 1820 году участники экспедиции Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева — первые русские, побывавшие в Новой Зеландии.

«Я встретил его (речь идет о маорийском вожде. — И. Ж. и И. Л.) со всею вежливостью Южного океана, обнялся с ним, и прикосновением наших носов мы как будто утвердили взаимное дружество…» — так описывал в судовом журнале свою встречу с маори Ф. Ф. Беллинсгаузен.

— Хаэре маи! — повторила Ранги снова, приглашая следовать за собой.

Маорийка была очень живописно одета. Верх открытого, как сарафан, платья был украшен черно-красно-белым геометрическим орнаментом, а низ представлял собой короткую юбку из узких, закрепленных у пояса шуршащих стеблей новозеландского льна.

Деревня была окружена двойным частоколом из толстых, неровных жердей высотой в полтора человеческих роста — своего рода крепостной стеной. В нескольких местах над частоколом возвышались сделанные из таких же жердей сторожевые вышки.

Интересны ворота этой деревни-крепости. Высокие деревянные, с полукруглой аркой, они были покрыты сложной резьбой и окрашены в красно-коричневый цвет. На воротах были высечены барельефы — фигуры воинов. Над их головами громоздились боги со свирепыми масками вместо лиц. Над аркой возвышалась целая скульптурная композиция — Хинемоа и Тутанекаи с белыми ракушками вместо глаз.

Резьбой были украшены все постройки деревни: большой дом для собраний (варе-рунанга), и чуть-чуть приподнятые на невысокие сваи жилые дома (варе), и, наконец, расположенные поодаль хранилища для припасов (вата). При взгляде на эти постройки невольно вспоминались строчки детского стишка: «Домик пряничный стоит, шоколадками покрыт…» Дома, выкрашенные в коричневый цвет и покрытые резьбой, как-то очень уж напоминали тульские пряники.

Все строения размещались вокруг небольшой площади — марае, места всех деревенских собраний, празднеств и торжеств.

— Вы находитесь в па, укрепленной деревне. В таких деревнях до прихода европейцев жили мои предки, — сказала Ранги.

Ранги — старейшая из местных гидов. Она, как и другие гиды, знакомит приезжающих с достопримечательностями Роторуа, главнейшее из которых Вакареварева. Фотографии этой энергичной, всегда улыбающейся женщины с морщинистым коричневатым лицом часто можно встретить на почтовых открытках, на страницах новозеландских журналов и туристских проспектов.

Ранги ведет нас по деревне, и мы с интересом осматриваем постройки и укрепления. Нам легко себе представить, что некогда вот здесь, на марае, перед выступлением в поход собирались татуированные воины и, потрясая палицами, исполняли воинственный танец хака. Они высоко подпрыгивали, яростно били о землю ногами, таращили глаза, что должно было устрашать врага, и до предела высовывали языки в знак презрения к нему. Выказывать презрение к врагу таким образом считалось настолько важным, что острие на одном конце палицы, главного оружия маори, тоже делалось в форме высунутого языка. Танец сопровождался выкриками, своего рода боевой песней.

«Ка Мате! Ка Мате! Ка ора! Ка ора! — кричали они. — Суждено ли нам жить или умереть, нас победить нельзя, потому что мы дети Ту — непобедимого бога войны».

Это был и вызов врагу и заклинание.

Мы видели хаку в небольшом местечке Химатанги, что лежит на полпути из Палмерстон-Норта в Веллингтон. Группа полуобнаженных маори в коротких юбочках, с лицами и телами, раскрашенными белыми, красными и черными полосами и зигзагами, двигалась прыжками нам навстречу, оглашая воздух устрашающими криками. Приблизившись к нам, они издали последний громкий клич и замерли как вкопанные. Из их рядов вышел вперед плотный седой мужчина. Сохраняя на своем лице свирепое выражение, он положил к нашим ногам палицу. Друзья шепнули нам, что следует ее поднять, и мы поспешили это сделать. Положенная на землю палица свидетельствовала о мирных намерениях встречавших нас «воинов». Это была «палица мира». После того как мы подняли ее, а это означало, что мы также пришли с мирными намерениями, «воины» разразились криками приветствия.

Затем последовала уже известная нам церемония «касания носами». Мы старались изо всех сил и, довольные тем, что успели познакомиться с этим обычаем на практике, еще более усердно, чем во время встречи с Ранги в Вакареварева, терлись носами с маори.

Мы были несколько обескуражены, когда после отъезда из Химатанги один из наших спутников, улыбнувшись, сказал, что мы перестарались. Оказалось, что по маорийскому обычаю следовало всего-навсего лишь прикоснуться носом к носу того, с кем мы здоровались.

После хаки улыбающиеся «воины» на хорошем английском языке пригласили нас в дом вполне европейского типа и предложили выпить с ними стакан сладкого ягодного вина. Они провозгласили тост за дружбу между советским и маорийским народами.

Хаку исполняют сейчас в торжественных случаях и при встрече почетных гостей.

Впрочем, и в прошлом хака была не только боевым танцем, но и танцем приветствия. Встречая гостей из соседнего племени, маори сначала демонстрировали перед ними свою силу и ловкость, а уж потом, положив на землю палицу, показывали, что они готовы жить с соседями в мире и дружбе.

Интересно, что новозеландские игроки в рэгби исполняют хаку прямо на футбольном поле в тех случаях, когда они оказываются победителями матча. Этим они не раз производили фурор на международных встречах за границей, поражая болельщиков дикими прыжками, высунутыми языками и непонятными криками.

МАОРИ были воинственным народом, и войны между племенами случались нередко. Но они не были очень кровопролитными. Число убитых обычно исчислялось единицами.

Однако все изменилось с приходом европейцев. Первые европейцы стали переселяться на Новозеландские острова в самом конце XVIII века. Это были беглые каторжники из Австралии, торговцы, надеявшиеся сбыть «дикарям» залежалый товар, китобои и всякого рода авантюристы. Они принесли с собой европейские болезни, виски и, что оказалось губительней всего, огнестрельное оружие. Число жертв во время войн между племенами стало исчисляться сотнями и даже тысячами. Считают, что к середине XIX века в этих войнах погибло до 80 тысяч маори. Узнав силу огнестрельного оружия, маорийские вожди любыми способами стремились заполучить его для себя, так как обладание им сулило легкую победу над соперниками, вооруженными только деревянными палицами и каменными топорами. А вождь Хонги отличился тем, что не побоялся отправиться за мушкетами в Англию.

— Здравствуй, мистер король! — обратился он к королю Георгу IV, который принял его в Букингемском дворце в Лондоне.

Чтобы приручить «дикаря», король щедро одарил его. Охотно взяв подарки, Хонги попросил короля дать ему также рыцарские латы из лондонского Тауэра.

По дороге на родину Хонги, как видно кое-чему научившийся у европейцев, продал королевские подарки в Сиднее и на вырученные деньги закупил триста мушкетов и большое количество пороха и пуль. Облаченный в латы, Хонги повел вооруженных мушкетами воинов своего племени против других маорийских племен, став грозой всего Северного острова.

Европейские колонизаторы намеренно разжигали войны между маорийскими племенами. По словам современного новозеландского историка Синклера, «Европа пришла в Новую Зеландию как чума».

Мы смотрим на ограду Вакареварева, на эти простые деревянные жерди. Все это лишь условно можно назвать фортификационными сооружениями. А ведь менее столетия назад, укрепившись в таких вот па, маори оказывали упорное сопротивление вооруженным артиллерией войскам английских колонизаторов!

В апреле 1864 года английские регулярные части, насчитывавшие около двух тысяч солдат, осадили па Оракау — один из центров маорийского сопротивления на Северном острове. Па защищало всего около трехсот маорийских воинов, вооруженных ружьями. После трех дней непрерывных безуспешных атак и артиллерийского обстрела командовавший английскими войсками генерал Кэмерон (кстати, в прошлом участник осады Севастополя во время Крымской войны) предложил маори, положение которых казалось безнадежным, сдаться. Но маори ответили ему: «Мы будем сражаться до конца, до конца, до конца!»

Тогда Кэмерон предложил покинуть па женщинам и детям, обещая сохранить им жизнь. «Женщины будут сражаться вместе с мужчинами!..» — таков был ответ маори.

Англичане возобновили атаки. Неожиданно маорийские воины вместе с женщинами и детьми бросились к английским окопам, опоясывавшим па. Английские солдаты были ошеломлены этим неожиданным нападением. Завязалась ожесточенная схватка. Маори потеряли около ста пятидесяти воинов, но остальные вырвались из окружения и скрылись в лесах, где еще долго продолжали борьбу.

Это был всего лишь один эпизод упорной и героической борьбы маори против английских колонизаторов, известной в истории под названием «маорийские войны». Войны с небольшими перерывами длились с 1843 по 1872 год.

В это время маори уже считались «подданными ее величества королевы Виктории» и находились под ее «высоким покровительством». Подданными королевы маори стали в 1840 году, когда Новая Зеландия по договору, заключенному в поселке Ваитанги, была объявлена английской колонией. Маори от лица королевы гарантировалось владение землей, лесами, рыбными угодьями и другой собственностью, но… с многозначительной оговоркой — «до тех пор, пока у них останется желание сохранять их в своем владении». По договору маори была обещана «королевская защита» и «все права и привилегии английских подданных».

Но королевские гарантии остались на бумаге. Земельные спекулянты стали захватывать маорийские земли. Они спаивали маорийских вождей, заставляя их продавать землю, а там где это им не удавалось, прибегали к прямому насилию.

Родной брат небезызвестного Э. Уэйкфилда, идеолога колониальных захватов, приобрел у маори земли, на которых расположен современный Веллингтон, за товары стоимостью в три сотни фунтов стерлингов. Среди этих товаров было сто двадцать мушкетов с запасом пороха и пуль, несколько десятков одеял, топоры, лопаты, рыболовные крючки, а также бусы, зонты и даже дюжина красных спальных колпаков с кисточками. Новозеландская земельная компания, возглавляемая самим Э. Уэйкфилдом, утверждала, что ею была куплена у маори треть всей площади Новой Зеландии!

Захват маорийских земель европейскими пришельцами и послужил непосредственной причиной маорийских войн. Эти войны велись в основном на Северном острове. В середине прошлого столетия против маори воевало свыше двадцати тысяч солдат английских регулярных войск и сформированных из английских колонистов отрядов. Тем не менее только в 1872 году удалось наконец подавить их сопротивление. В этих войнах погибло несколько тысяч маори.

В ВАКАРЕВАРЕВА все напоминало об истории маори. Да это и не удивительно. Ведь это па — музей под открытым небом. Даже само название деревни связано с историей маори. Вакареварева всего лишь сокращение. Маори называют па несколько подлинней — Те Вакаре-варева-тонга-о-те-Опе-а-Вахиао, что означает «Место сбора военного отряда у Вахиао». Говорят, что много лет назад на этом месте под завесой пара, поднимающегося здесь из трещин в земле, тайно собрался отряд воинов, готовившийся к выступлению против враждебного племени.

В Вакареварева всегда много туристов. Здесь часто выступают вокально-танцевальные маорийские группы, которые знакомят посетителей с традиционными маорийскими песнями, плясками и церемониями.

В па маори уже давно не живут. Они перебрались в поселок, расположенный неподалеку. Он мало чем отличается от других новозеландских поселков, разве что дома в нем победней, а их окна и двери украшены резьбой. Нам эта резьба отдаленно напомнила ту, которой славятся наши северные русские деревни.

По укладу жизни маори мало чем отличаются от пакеха, но кое-что из маорийских обычаев и традиций все же сохраняется, особенно в термальных районах, где этому способствуют сами природные условия и где быт несколько своеобразен.

В Вакареварева, как и сто лет назад, маорийские женщины стирают белье в горячих озерах и источниках. Ванной маори служат те же источники и озера. Мы видели, с каким восторгом десяток смуглых ребятишек, прямо в чем мать родила, плескались в большом плоском деревянном желобе-корыте, установленном так, что через него протекала вода из теплого источника. Температура воды была около 30 градусов.

Такими «ваннами» маори пользуются круглый год. Но купаться можно только в определенных источниках и озерах, так как в некоторых из них температура воды приближается к точке кипения, а в других вода просто кипит.

В Роторуа у многих домов не только маори, но и пакеха пробурены специальные скважины и сделаны небольшие бассейны для купания и стирки белья. Некоторые дома, а также лучшая в Роторуа гостиница «Грэнд» обогреваются горячими подземными водами. В гостинице вода из источников подается прямо в ванны.

Подземный пар заменяет многим хозяйкам газовую плиту. Нам довелось увидеть, как готовилось любимое блюдо маори — вареная или, вернее, паровая свинина. Приправленное какими-то пахучими травами и завернутое в кусок холста мясо укладывалось в небольшой из толстых досок ящик с крышкой, на дне которого было несколько прорезей. Ящик был поставлен на плоские камни прямо над трещиной, из которой вырывался пар. Кушанье готовилось долго, и поэтому нам не удалось воспользоваться любезным приглашением хозяйки отведать его. Но когда она открыла крышку, из кастрюли пошел такой соблазнительный запах, что нам стало жаль уходить. Правда, к аппетитному запаху мяса примешивался едва уловимый запах серы.

— Чувствуете запах серы? — спросила Ранги. — Мы его не замечаем, так привыкли к нему. В Вакареварева он всюду.

Маори используют для приготовления пищи не только пар, но и кипящие озера и источники. В этом случае кастрюлю заменяет кошелка, сплетенная из волокон новозеландского льна. В такую кошелку кладут рыбу или кумару (батат) и на веревке опускают прямо в воду источника или озера. Маори очень любят сладковатые, мучнистые клубни кумары. В прошлом, когда они еще не знали зерновых культур, кумара была основной их пищей. Поля, на которых выращивался этот овощ, считались священными. Посадка кумары завершалась специальным обрядом, во время которого маори обращались с просьбой к богу Кумары, чтобы он даровал им богатый урожай.

Теперь кумара часто появляется на столе не только у маори, но и у пакеха. Мы сами несколько раз пробовали этот экзотический для нас овощ. Новозеландцы едят его вареным. Формой клубней он напоминает картофель, но цветом ближе к тыкве. По вкусу это нечто среднее между теми же картофелем и тыквой.

Пожалуй, гораздо труднее европейцу привыкнут! к другому очень популярному среди новозеландцев блюду тоже маорийского происхождения — супу из тоэроа.

Тоэроа (Amphidesma ventricosum) — крупный моллюск, встречающийся только в Новой Зеландии. Особенно много этих моллюсков у Северного острова, на побережье Тасманова моря. Тоэроа означает по-маорийски «длинный язык». Дело в том, что «нога» моллюска имеет форму длинного язычка.

В сезон сбора тоэроа тысячи новозеландцев от мала до велика высыпают на пляжи и деревянными лопатками выкапывают моллюсков у берега, на мелководье, из черного, как уголь, железистого песка. Новозеландцы так рьяно охотятся за тоэроа, что численность этих моллюсков заметно уменьшается, и создалась угроза, что они исчезнут вовсе.

Правительству пришлось издать специальный закон, ограничивающий промысел тоэроа. Запрещено, например, выкапывать их железными орудиями, не разрешается «добывать» более двадцати моллюсков в день на человека, собирать тоэроа позволяется только в течение двух зимних месяцев, причем продавать их нельзя. Специальные «антибраконьерские» патрули следят за соблюдением этих правил.

Нам рассказывали, что однажды такой патруль задержал молодую супружескую пару, катившую коляску с громко ревущим младенцем. Оказалось, что юный новозеландец покоился на ложе из полутора сотен тоэроа. В другой раз патрулем был пойман весьма обеспеченный браконьер, который на отдаленном пляже грузил моллюсков в собственный вертолет.

Однако, сколь ни строги ограничения, их все же обходят. Владельцам ресторанов, по-видимому, нелегко отказаться от лишних фунтов, особенно, если они сами просятся в карман.

Недаром, когда мы были с преподавателями университета в оклендском ресторане «Киоск» на Маунт Идене, они усмехнулись, увидев в меню суп из тоэроа. Ведь то, что это блюдо было в меню, означало, что закон еще раз обойден.

Мы решили попробовать знаменитый суп. Поданный в чашках, как бульон, он внешне напоминал суп-пюре из зеленого горошка. Но от чашек шел густой запах моря. Видя, как лениво мы работаем ложками, наши хозяева заулыбались.

— К тоэроа нужно привыкнуть — сказали они.

Нам не оставалось ничего иного, как согласиться с этим замечанием.

И маори и пакеха любят не только тоэроа, но и других моллюсков. В стране поедается огромное количество (свыше 60 миллионов в год) различного вида устриц, которыми так богаты новозеландские воды. По числу потребляемых на душу населения моллюсков Новая Зеландия занимает одно из первых мест в мире.

Центр устричного промысла — город Блафф на юге Южного острова. Отсюда в сезон целая флотилия выходит на поиски устриц. Устричная «путина» на какое-то время оказывается в центре внимания новозеландской печати. На первых страницах газет помещаются сообщения о том, сколько добыто устриц за последние дни и каково их качество.

Считается, что крупными и мясистыми устрицы бывают в те годы, когда штормы в океане случаются особенно часто. Здесь говорят, что спокойный океан устрицам «противопоказан». Впрочем, к счастью для новозеландских гурманов, в проливе Фово (этот пролив отделяет остров Стюарт от Южного острова), где добывается большая часть новозеландских устриц, океан редко бывает спокойным.

Когда-то любимым блюдом маори было жаркое из киви. Вкусовые качества мяса киви оценили и пакеха. В середине прошлого века пирог из киви был украшением стола европейских переселенцев. Теперь такой) пирога не попробуешь нигде в Новой Зеландии. Огромное число этих удивительных птиц истребили. Киви осталось немного, и они строго охраняются законом.

Пакеха любят многие маорийские блюда, а иногда сами готовят пищу на маорийский лад.

Семейные торжества, например, нередко устраиваются на открытом воздухе. Члены семьи и гости собираются где-нибудь за городом, на лесной поляне. Это, в общем; напоминает пикник, но с одним существенным отличием: угощение готовится тут же, на месте, в земляной печи. И хозяева и гости вместе роют яму, укладывают на ее дно камни и разводят в ней костер. Через некоторое время костер тушат, на раскаленные камни кладут свежие листья, а на них — целого поросенка или барана? Туда же насыпают картофель и кумару, снова покрывают все это листьями и засыпают землей. Когда кушанье готово, все усаживаются прямо на траве, и хозяин, вооружившись острым ножом, сам нарезает и подает гостям мясо. Эти своеобразные пикники называются по-маорийски ханги.

ПОМИМО пищи телесной нам довелось познакомиться с тем, что некогда было основной духовной пищей маори — с их песнями и танцами.

Как все полинезийцы, маори — народ очень музыкальный. Их песни мелодичны и напоминают гавайские. Эти песни любят петь и пакеха. Почти ни одна из наших встреч с новозеландскими друзьями не обошлась без того, чтобы в конце на прощанье, взявшись за руки, все присутствовавшие не исполнили маорийскую «Хаэре ра» — песню расставания.

В этой протяжной и чуть-чуть грустной песне выражается надежда на то, что расстающиеся встретятся вновь.

В Роторуа нас пригласили на концерт маорийского ансамбля. Мы были поражены богатой музыкальной культурой маори. Исполнялись песни обрядовые, лирические и те, в которых рассказывалось о подвигах предков. В В нежных любовных песнях с их ритмическими повторами, казалось, слышался шум разбивающихся о берег океанских волн. Для них характерна тема моря, тема прощания с возлюбленным, пускающимся в далекое и опасное плаванье.

Многие песни сопровождаются жестами и телодвижениями, которые полнее раскрывают их содержание.

Особенно хорош был танец-песня гребцов. Его исполнила группа девушек в национальных маорийских костюмах, похожих на тот, в каком нас встретила Ранги. У каждой на шнурке вокруг шеи висел небольшой зеленый Гики.

Сидя на земле, девушки изображали гребцов каноэ. В каждой руке они держали по нити, на конце которой К был привязан шарик, сделанный из камыша и волокон новозеландского льна. Эти шарики носят название пой. Под звуки песни девушки ритмично наклонялись и выпрямлялись. Движениями рук они изображали взмах весла. Пой в их руках были как живые. Казалось, что (девушки сидят в каноэ, которое стремительно скользит по волнам.

Пой, с которым танцуют только женщины, используется во многих маорийских танцах. Эти танцы так и (называют — «танцы с пой». Порой исполнительницы держат за нити по три, а иногда даже по четыре шарика.

Они вертят их так искусно, что им мог бы позавидовать самый умелый жонглер. Следуя ритму танца, женщины легко ударяют себя вращающимися пой то по спине, то по плечам, то по груди. Интересно, что, хотя движения их рук плавны, томны, сами пой вращаются очень быстро. Легкий шелестящий звук, возникающий при одно-Временном ударе десятков пой, служит своеобразным Аккомпанементом к этим танцам.

КАК-ТО после нашего возвращения в Москву, когда мы в кругу друзей делились своими впечатлениями о встречах с маори, рассказывали об их дружелюбии, жизнерадостности, интересных танцах и задушевных песнях, кто-то спросил:

— А вы помните, что говорил Паганель? Перед высадкой в Новой Зеландии он предупреждал своих спутников, что их могут съесть. Он прочитал им целую лекцию о людоедстве. А вы не боялись, что вас там съедят?

Все рассмеялись. Такой вопрос, конечно, не требовал ответа.

Но что касается героев Жюля Верна, то надо признать, что у них могли быть некоторые опасения на этот счет. Как говорится, из песни слова не выкинешь. Каннибализм действительно когда-то наблюдался среди маорийских племен. По верованиям маори, тот, кто съедал врага, наследовал его ум, силу и храбрость.

Случаи людоедства участились после прихода европейцев. Среди европейских «носителей цивилизации» нашлись такие, которые, стремясь раздуть вражду между маорийскими племенами, поощряли этот варварский обычай. В 1831 году некий Стюарт, капитан английского брига «Элизабет», был предан суду за то, что он за определенную плату перевозил на своем судне предназначенных на съедение связанных пленников одного маорийского вождя, славившегося своей свирепостью.

Но вообще, как признают современные новозеландские историки, рассказы о людоедстве в Новой Зеландии чрезвычайно преувеличены. Уже в середине XIX века каннибализм в Новой Зеландии прекратился. Это было связано с ростом культуры маори.

Танцы, церемонии и обычаи, которые некогда были важнейшей составной частью всего жизненного уклада маори, с каждым годом играют в их жизни все меньшую роль, хотя маори, особенно немногочисленная, но активная маорийская интеллигенция, стремятся к сохранению своих национальных традиций.

Однако они сталкиваются с огромными трудностями. Официальные круги удивительно пассивно, а порой и явно пренебрежительно относятся ко всему тому, что связано с маорийской культурой. Система образования построена таким образом, что маорийский язык по существу обречен на постепенное угасание. Только в специальных школах для маори преподавание ведется на маорийском языке, да и то лишь в начальных классах. Дети пакеха вовсе не знакомятся в школах с маорийским языком.

— Наша молодежь забывает свой язык, — с грустью рассказывал нам маориец, с которым мы познакомились в Роторуа. — Молодежь считает и, надо признаться, не без основания, что, для того чтобы преуспеть в жизни, им нужно знание английского, а не маорийского языка. Язык отцов им ничего не дает.

И это в стране, культура которой испытывает столь большое влияние маори, в стране, где даже английский язык подвергся заметному влиянию маорийского языка.

Некоторые слова и выражения маори прочно вошли в разговорный язык новозеландцев. Многие пакеха, особенно молодые, любят вставить в свою речь несколько маорийских слов, более того, они часто щеголяют этим.

Даже пробыв в стране недолго, успеваешь овладеть такими маорийскими словами, как пакеха, па, хаэре май, тиа ора (пожелание удачи), вахине (женщина), каи (еда), и др.

Более половины всех географических названий в Новой Зеландии маорийские. Они привлекают своей звучностью и поэтичностью. Некоторые из них, поражающие своей длиной, сохраняются ради экзотики.

Между прочим, как свидетельствуют языковеды, Новая Зеландия — обладательница второго в мире по длине географического названия; в этом смысле она отстала только от Уэльса.

Tamatawhakatangihangakoauauatamateapokaiwhenuakiaanatahu — так называется небольшая гора на Северном острове. В переводе с маорийского это означает приблизительно следующее: «Место, где Тамату, человек с толстыми коленями, карабкавшийся по горам, срывавшийся с гор и пожиравший горы, услаждал игрой на флейте свою возлюбленную».

Большинство названий новозеландских животных и растений тоже маорийские.

Проблема сохранения языка и национальных традиций стала особенно острой в последнее время, когда все большее число маори из сельских районов со сравнительно компактным маорийским населением переселяется в города в поисках средств к существованию.

Многие новозеландцы, с которыми нам приходилось встречаться, с гордостью говорили, что в Новой Зеландии нет расовой дискриминации, что пакеха и маори пользуются равными правами и свободно общаются друг с другом.

«Новая Зеландия — единственная страна, где две расы, пакеха и маори, научились жить в мире и согласии» — так утверждается в официальных новозеландских публикациях, посвященных маори.

Действительно, положение маори в Новой Зеландии резко отличается от положения, скажем, негров в южных штатах США, африканского населения в Южно-Африканской Республике или аборигенов в Австралии. В стране нет официальной дискриминации маори. Формально они обладают теми же правами, что и пакеха. Маорийские дети учатся вместе с детьми пакеха. Маори получают равную с пакеха заработную плату. Они участвуют в парламентских выборах и имеют своих представителей в парламенте.

В Новой Зеландии не сталкиваешься с открытыми проявлениями расизма. Большинство пакеха с уважением относится к маори, а некоторые гордятся тем, что в их жилах течет немного маорийской крови.

Во многих новозеландских книгах по истории страны отдается должное храбрости маори, их стойкости, признается их большой вклад в культуру страны.

Свое право на равенство с пакеха маори завоевали в упорной борьбе. Даже буржуазные новозеландские историки признают, что маори удалось избежать участи австралийских аборигенов только благодаря тому, что они смогли оказать упорное сопротивление колонизаторам. Слова маорийской поговорки «тот, кто сопротивляется, живет; тот, кто отказывается от борьбы, гибнет» оказались пророческими.

И все же равенство маори с пакеха в Новой Зеландии в значительной степени остается формальным. Даже по официальным данным, около половины маорийских семей имеют годовой доход, не обеспечивающий прожиточного минимума. Показательно, что смертность среди маорийского населения примерно в три раза выше, чем среди пакеха.

Подавляющая часть маорийских детей кончает лишь начальную школу. Только единицы из числа маори имеют возможность получить среднее специальное и тем более высшее образование. Всего около полутора тысяч маори занято умственным трудом; это менее процента от их общей численности.

В последнее время в связи с быстрым ростом маорийского населения и все увеличивающимся притоком маори в города случаи дискриминации против маори учащаются. В городах маори оказываются на самой низшей ступени социальной лестницы. Они заняты чаще всего на низкооплачиваемых, неквалифицированных работах.

Маори почти не встретишь в конторах, за прилавками крупных магазинов. Зато на любой «черной» работе (истопники, судомойки, грузчики и т. д.) их сколько угодно.

Маори не пускают в некоторые гостиницы и рестораны, хотя нигде не увидишь надписи: «Только для белых».

В городах маори с большим трудом получают жилище. Порой домовладельцы отказываются сдавать им квартиры. Даже новозеландские газеты признают, что в крупных городах страны начинают возникать полутрущобные маорийские районы.

Среди маори растет протест против такой, пусть даже скрытой, дискриминации. Маори все решительней выступают против фактически существующего неравенства между ними и пакеха. Маорийская общественность все чаще задает вопрос — почему?

Почему, когда речь идет об обязанностях, маори приравниваются к пакеха, а когда о правах — они зачастую оказываются гражданами второго сорта?

Маори помнят, что вместе с пакеха сотни их соплеменников гибли на полях сражений первой и второй мировых войн. Во время второй мировой войны специальный маорийский батальон участвовал в боях против армии Роммеля в Северной Африке, маорийские солдаты сражались в Италии.

В каждом маорийском поселке есть памятник, на котором высечены десятки имен погибших за океаном.

Маорийский вопрос оказывается сейчас в центре внимиания новозеландской общественности. Будущее маорийского народа и перспективы отношений между пакеха и маори обсуждаются на страницах новозеландской печати. При этом неизменно отмечается, что численность маорийского населения возрастает и к концу века составит одну пятую населения страны. В настоящее время из 2,6 миллионов человек, населяющих Новую Зеландию, 190 тысяч — маори. Новой Зеландии суждено быть страной двух народов — пакеха и маори.

Во время нашей поездки мы часто сталкивались с маори. Мы видели их на улицах городов, на дорогах страны (подавляющая часть дорожных рабочих в Новой Зеландии — маори), на фермах, на мясокомбинатах, на аэродромах и бензозаправочных станциях, где они составляют значительную часть обслуживающего персонала, в магазинах и школах.

Они смуглы, как человек с хорошим крымским загаром, мужчины коренасты и довольно плотны. Но в остальном маори мало чем отличаются от пакеха, если не считать того, что у некоторых стариков лица покрыты сложными спиралевидными узорами татуировок, а у старух татуированы подбородки. Когда-то каждый маориец подвергался болезненной операции, в результате которой все его лицо и тело покрывалось замысловатым рисунком.

Одеты маори по-европейски, и лишь при встрече гостей и в других торжественных случаях, а также во время маорийских праздников они облачаются в национальные костюмы.

И тогда какой-нибудь клерк, надев поверх своего дешевого костюма старинный плащ из шкурок киви, хранившийся в семье десятилетиями, превращается на день в вождя племени. Члены племени собираются на марае, чтобы вспомнить своих предков или отметить какое-нибудь событие: свадьбу, день рождения и т. д.

Во время свадьбы по старинному обычаю в земляных печах жарят свиней и пекут кумару, подчас запивая все это добрым новозеландским пивом и вездесущим кока-кола. Раздается топот исполняющих хаку и боевые возгласы.

А на утро, бережно убрав плащи из перьев, юбочки из стеблей льна и пой, мирные потомки воинственных предков вновь возвращаются на заводы, фермы, в конторы, сливаясь с толпой таких же тружеников-пакеха, как и они.

Но, встречаясь, маори по-прежнему приветствуют друг друга на родном языке. «Хаэре май!» — говорят они.

Так приветствовали они и нас. Наши встречи с маори были краткими, но мы успели полюбить этих жизнерадостных и гостеприимных людей. Поэтому, вспоминая о них, нам хочется еще раз повторить: «Хаэре май, маори! Хаэре май, друзья!»

ГРОЗНЫЕ СИЛЫ

В РОТОРУА все давно привыкли к запаху серы, к гейзерам, к кипящим озерам, к горячей почве под ногами. Довольно быстро привыкают к этому и приезжающие сюда, и подземные силы, которые обычно называют «грозные», начинают казаться им ручными и домашними. Однако это впечатление обманчиво.

Неподалеку от Роторуа расположено небольшое озеро Ротомахана, берега которого клубятся паром, вырывающимся из небольших трещин. Здесь в конце прошлого века разразилась одна из самых страшных катастроф в истории Новой Зеландии.

Ранним утром 10 июня 1886 года началось извержение находящегося неподалеку вулкана Таравера. Вулкан выбросил в воздух огромное облако пепла и пара. Непроницаемая для солнечных лучей пелена покрыла все вокруг. На многие десятки километров стало темно как ночью. Вулканические бомбы сеяли смерть и разрушение. Пеплом было засыпано несколько маорийских деревень и две гостиницы.

Во время извержения вода в озере Ротомахана превратилась в пар. Облако пара поднялось на высоту более трех километров. Затем произошел страшный взрыв, который был слышен даже в Окленде, причем тамошние Вжители решили, что это залпы из корабельных орудий. Утренняя оклендская газета «Нью Зиленд геральд» в тот день писала, что, «по всей вероятности, у берегов Новой Зеландии находится военный корабль, который дал несколько залпов из своих орудий». Сообщение об извержении еще не успело дойти до Окленда.

Взрывом были разрушены знаменитые розовые и белые террасы на берегу озера Ротомахана, о которых в то время говорили как об удивительнейших созданиях природы.

В результате извержения Тараверы погибло около ста пятидесяти человек.

Между прочим, одна из маорийских деревень, погребенных под слоем пепла, используется сейчас как приманка для туристов. Местные дельцы с чисто американской предприимчивостью делают бизнес на прошлой трагедии. В специальном магазине бойко торгуют весьма своеобразными «сувенирами». Здесь можно купить уцелевшую посуду, столовое серебро и даже бутылки вина из разрушенных во время катастрофы гостиниц. Любителями такого рода «сувениров» особенно ценятся эти бутылки, так как вино в них урожаев начала 80-х годов прошлого столетия.

К югу от Роторуа находится большое кипящее озеро Ваимангу. В начале нашего века на месте озера, название которого означает «черная вода», существовал крупнейший в мире гейзер. Во время его извержения, начавшегося в 1900 году и продолжавшегося в течение восьми лет, погибло несколько человек. Столб воды, пара и грязи достигал высоты более 400 метров.

Сейчас озеро спокойно. Гейзер утихомирился. Но надолго ли?

Силы природы бурно проявляют себя на Новозеландских островах. Здесь бывают и мощные извержения вулканов, и землетрясения.

Когда идет речь о подземных ударах, рушащихся домах, сотрясающейся под ногами земле, вряд ли кто-нибудь вспоминает о Новой Зеландии. Лиссабон, Мессина, Токио — вот места, которые приходят на ум. Между тем и на Новозеландских островах случаются сильные землетрясения. Правда, к счастью для новозеландцев, из-за малой плотности населения число жертв обычно сравнительно невелико.

На Южном острове до сих пор вспоминают землетрясение 1929 года, когда в некоторых местах у города Уэстпорта участки земли поднялись на высоту пятиэтажного дома. Многие здания, мосты, причалы были разрушены. Подземные толчки не прекращались в течение нескольких месяцев.

Через пять лет сильное землетрясение произошло на Северном острове. Оно тоже привело к большим разрушениям. Широкая полоса побережья залива Хок протяженностью более ста километров сотрясалась от мощных подземных ударов. Погибло двести шестьдесят человек.

К счастью, не многие землетрясения так разрушительны. Мы, например, пережили землетрясение в Крайстчерче, но не заметили его. Мы попросту его проспали и узнали о том, что оно было, только из утренних газет. А окружавшие нас новозеландцы даже и не упомянули о нем. Ведь такие небольшие землетрясения случаются в Новой Зеландии очень часто: их бывает до нескольких сот ежегодно.

«ПОДЗЕМНЫЙ КОТЕЛ»

ВОТ уже много столетий неумолчным ревом оглашает окрестности знаменитая паровая пещера Карапити. Ее трубный глас, вырывающийся из самых недр земли, впервые услышали шесть столетий назад предки маори. И поныне, ни на минуту не ослабевая, он несется над долиной гейзеров в Ваиракеи — еще одним большим термальным районом, лежащим в семидесяти километрах к югу от Роторуа.

Пар из пещеры рвется на свободу с необычайной силой. Впечатляющее зрелище. Но гиды стремятся поразить туристов еще больше. Вечерами с наступлением темноты они устраивают здесь целый цирковой аттракцион. Прямо в пасть «чудовищу» они суют смоченный в керосине и подожженный кусок мешковины, намотанный на к конец длинного шеста. Пар с бешенством разрывает пылающую материю. На мгновение вспыхивает столб пламени и искр, вздымающийся к небу на высоту нескольких десятков метров. И все это под свирепый, оглушающий вой, несущийся откуда-то из самого чрева земли. Новозеландцы шутя говорят, что Карапити — «предохранительный клапан» парового котла, который природа поместила в недрах Северного острова. Если бы этого клапана не было, то весь остров взлетел бы на воздух.

Но самое интересное в Ваиракеи — геотермальная электростанция.

Благодаря любезности начальника электростанции К мистера Годдарда мы осмотрели не только главное ее здание, но и те объекты, которые обычно не показывают посетителям.

Съехав с шоссе, наш «форд-энглиа» последовал за машиной Годдарда по грунтовой дороге вверх, на холм, поднимающийся над долиной Ваиракеи. Вдоль дороги извивались толстые грязно-белые змеи-паропроводы. То там, то тут вырастали железобетонные башни, из которых с шипением и гулом рвались облака пара. Кое-где встречались надписи: «ОПАСНО».

С вершины холма была видна вся территория электростанции, окруженная зеленой стеной леса. Впрочем, в тех местах, где лес подходил близко к башням, деревья были какие-то чахлые, покрытые белесым «инеем». Подземный пар содержит в себе химические вещества, которые осаждаются на деревьях и губят их.

Над занимающей несколько квадратных километров долиной вздымались все те же цилиндрические башни с большими султанами пара над ними. Отсюда, с высоты, башни казались как бы вросшими в землю трубами броненосцев. Все это чем-то напоминало картину морского боя, когда за клубами белого дыма не видно кораблей и только ощущается их грозное движение.

Земля дрожала от оглушительного рева пара.

— Как вам нравятся наши иерихонские трубы? — прокричал, наклоняясь к нам, мистер Годдард. — Такого оркестра, пожалуй, нигде не услышишь! Но это еще ничего. Раньше, до того как были поставлены глушители, эта музыка была куда громче. — И он жестом показал нам на «пароходные трубы».

Светлое здание электростанции на берегу реки Ваиракеи ничем не отличается от других зданий такого рода.

В машинном зале, несмотря на ровный гул турбин, было менее шумно, чем снаружи, и мистер Годдард мог, не надрывая голоса, рассказать нам о работе электростанции.

На ее территории пробурено несколько десятков скважин, из которых по трубопроводам, протянувшимся более чем на два километра, пар и горячая вода поступают в здание электростанции. Специальные устройства отделяют пар от горячей воды и подают его уже сухим в турбины.

Первая очередь электростанции, мощность которой достигает 69 тысяч киловатт, вступила в строй в 1958 году. Заканчивается постройка второй очереди. По завершении строительства третьей очереди окончательная мощность электростанции составит 250–280 тысяч киловатт.

Ваиракеи — одна из самых больших среди существующих в мире термальных электростанций. Интерес к ней проявляется во многих странах.

Побывали в Ваиракеи в декабре 1959 года и советские ученые В. И. Иванов и Б. И. Пийп из лаборатории вулканологии Академии наук СССР.

Мистер Годдард вспоминал о посещении ими электростанции. С удовлетворением услышал он о том, что новозеландский опыт используется при строительстве первой советской термальной электростанции на Камчатке.

Ставший уже привычным рев пара провожал нас, когда мы выезжали из Ваиракеи, направляясь к озеру Таупо. И он еще долго продолжал звучать в наших ушах, даже когда Ваиракеи остался далеко позади и шоссе обступил густой безмолвный лес.

ТАУПО

ПОСЛЕ маленького чистенького городка Таупо шоссе идет вдоль обрывистого берега озера.

Вот оно Таупо, крупнейшее озеро Новой Зеландии. Его спокойная зеркальная гладь уходит далеко-далеко, к самому горизонту. Где-то тут, в своей крепости, опоясанной несколькими частоколами с торчащими на кольях черепами врагов, Кай-Куму решал судьбу героев Жюля Верна. Где-то тут был татуирован бедняга Паганель. Отсюда дети капитана Гранта и их друзья бежали на вершину горы Маунганаму (кстати, она существует только в романе) и, «организовав» извержение вулкана, скрылись от преследовавших их маори.

Другого берега Таупо почти не видно. В смутной дали едва различимы покрытые снегом вершины гор. Но может быть, это вовсе не вершины, а тучи над ними!.. На каком расстоянии очертания гор и клубящихся туч почти сливаются.

Вода в озере удивительно прозрачна. Даже с крутого высокого берега, на котором мы стоим, хорошо просматривается дно. Оно покрыто песком и крупными, обкатанными водой камнями.

Площадь Таупо — 612 квадратных километров. В некоторых местах глубина его превышает 100 метров. Озеро проточно. Через него протекает река Ваикато. Кроме того, в Таупо впадает более полутора десятков других рек и речушек. Само озеро и впадающие в него реки изобилуют рыбой. Особенно славится обитающая здесь гигантская форель.

— Что там форель в стране моих отцов — Англии! — сказал едущий с нами Алек Рид, вице-президент Оклендского отделения Общества Новая Зеландия — СССР. — Вы бы посмотрели, какая водится здесь. Это же настоящие акулы.

Алек почти не преувеличивал. Когда мы сами увидели новозеландскую форель, то пожалели, что не постояли у Таупо с удочкой. Небольшая европейская форель, ловлей которой, судя по английским романам, так увлекаются после ухода в отставку государственные мужи Англии, попав в озера и реки Новой Зеландии, превратилась в гиганта весом до восьми — десяти килограммов. Озеро Таупо, где ее особенно много, новозеландцы называют раем рыболова. Интересно, что раньше, до того как привезенная из-за океана форель была выпущена в озеро, там водилась только местная рыбешка, по своим размерам не превышавшая мальков.

Поразительна цифра улова форели в Новой Зеландии. За год тамошние рыболовы удочками вылавливают более тысячи тонн форели, причем на Таупо приходится большая часть этого улова.

Однако Таупо далеко не рай для купальщиков. Вода в нем очень холодная, и купаются здесь только в течение нескольких недель в декабре — январе, в самый разгар новозеландского лета.

На берегу Таупо мы наслышались рассказов о многих обитателях новозеландских водоемов. На реке Апатоки, например, часто собираются туристы, чтобы посмотреть на «колонию» дрессированных угрей. Их можно кормить с ложечки пудингом, а некоторые позволяют даже вынуть себя из воды и погладить по скользкой черной спине.

Любопытно, что в Новой Зеландии хорошо прижились специально завезенные сюда наши дальневосточные лососи.

После Таупо герои Жюля Верна, бежав от маори, направились на северо-восток, к заливу Пленти, не оставляя мысли о том, чтобы добраться до Окленда. Наши пути с ними расходятся.