Киви

ВУЛКАНЫ

ОКОЛО 30 километров шоссе идет вдоль озера Таупо, затем сворачивает к югу.

От озера Таупо до поселка Таихапе путь лежит через район, который новозеландцы называют пустыней. Но новозеландская «пустыня» не имеет ничего общего с настоящей. Это холмистая равнина, покрытая зарослями тасэка (Danthonia Raoulii) — невысоких растений с жесткими мелкими листьями красновато-желтого цвета. Роскошный рыжий ковер покрывает все вокруг, тянется до горизонта. Местами вдалеке виднеются темные островки леса. Лишь одно здесь напоминает пустыню — полное безмолвие, полное отсутствие людей. Ни одного поселка, ни одной фермы. Не видно даже овец, этой непременной принадлежности новозеландского пейзажа. Овцы не едят тасэк.

На фоне ярко-голубого неба вздымаются три огромные, покрытые шапками снега вершины — вулканы Тонгариро, Руапеху, Нгаурухоэ. Над одной из них облако дыма.

С какой-то неожиданной остротой ощущаешь, что и столетие назад, и два, и три, и больше все здесь было таким же: безбрежные заросли тасэка, горы, с которых сползают языки снега, пронзительная синева неба.

И сейчас только узкая лента дороги и оставленные нами у обочины машины напоминают о том, что мы не совсем оторвались от цивилизации. Но величие и гордая красота пейзажа не подавляют. Человек здесь как бы сливается с природой. Начинаешь понимать, почему это место овеяно столькими легендами, почему маори избрали его обиталищем душ своих предков.

Трем вулканам — Тонгариро, Руапеху, Нгаурухоэ — посвящена интересная маорийская легенда.

В давние времена у Таупо, в самой середине Рыбы Мауи, жили Горы. Они жили в дружбе и согласии. Вместе они трудились, вместе пировали, вместе веселились. Но потом они стали ссориться. Те, что помоложе, не выдержали и ушли: одни на юг, другие — на север. Остались только Тонгариро, Руапеху, Нгаурухоэ и Таранаки. Тонгариро взял себе в жены Пихангу, красивую маленькую Гору, которая жила неподалеку. Их детьми были Снег, Град, Дождь и Непогода. Пиханга любила седоголового Тонгариро и была верна ему. Она не желала слушать Таранаки, домогавшегося ее любви. Но Таранаки упорствовал. Тогда разъяренный Тонгариро бросился на него. Таранаки обратился в бегство. За одну ночь он добрался до самого края земли. Там стоит он и поныне. Таранаки не опасается более гнева Тонгариро, но иногда закрывает свое чело пеленой тумана, чтобы скрыть слезы: он тоскует по Пиханге. А когда Тонгариро вспоминает о дерзости Таранаки, в груди его закипает пламя гнева, и тяжелое облако черного дыма поднимается над его вершиной.

Вот он перед нами — белоголовый Тонгариро. Рядом с ним Руапеху и Нгаурухоэ. Не видно только Таранаки. Но это понятно. Он далеко. Он изгнан. Почти на самом берегу Тасманова моря стоит он в полном одиночестве, возвышаясь над окружающей равниной. Пакеха дали ему новое имя — Эгмонт.

Самый большой из вулканов — Руапеху, что означает «гремящая бездна». Это вообще самая высокая гора на Северном острове. Она достигает 2797 метров. Два других вулкана значительно ниже: Нгаурухоэ — 2291 метр и Тонгариро — 1974 метра. Все три вулкана — действующие. Но если Тонгариро и Руапеху в последние годы дремлют, то Нгаурухоэ ни на минуту не прекращает своей деятельности: над ним все время висит облако дыма. Во время сильных извержений в 1949 и в 1954 годах вулкан выбрасывал из своих недр раскаленные докрасна глыбы величиной с одноэтажный дом, тучи пепла и потоки кипящей лавы.

В одном из кратеров на вершине Руапеху находится озеро. Вода в нем теплая, а берега покрыты льдом и снегом. Немногие отваживаются купаться здесь. Но зимой, когда к Руапеху стекаются тысячи лыжников, всегда находятся смельчаки, которые, воткнув в снег лыжи и сбросив спортивные костюмы, решаются поплавать в теплой ванне, приготовленной для них Руапеху. Но это озеро отнюдь не новозеландский филиал бассейна на Кропоткинской в Москве. Администрация заповедника (вся территория вокруг вулканов — национальный заповедник) предупреждает, что с Руапеху нужно быть осторожным: иногда вода в озере неожиданно вскипает!

Да, с Руапеху шутки плохи. В марте 1945 года на озере появился остров; он быстро рос, и спустя четыре месяца на этом месте образовался огромный купол черной дымящейся лавы. Затем последовал ряд мощных взрывов. Вулканические бомбы и пепел засыпали снежные поля на склонах Руапеху. Лыжникам в тот сезон явно не повезло.

К декабрю извержение прекратилось. Оставшийся после него кратер диаметром в триста с лишним метров постепенно вновь стал наполняться водой.

Шли годы. Вулкан вел себя спокойно. Но те, кому казалось, что Руапеху уже не опасен, ошибались. 23 декабря 1953 года скорый поезд Веллингтон — Окленд, переполненный пассажирами, спешившими провести рождество на оклендских пляжах, следуя по мосту через реку Ухангаэху, врезался в стену воды, льда и жидкой грязи. Поток снес мост, и весь состав рухнул в реку. Погибло сто пятьдесят четыре человека. Это была самая большая железнодорожная катастрофа в истории Новой Зеландии. Как это ни странно, она была последствием происшедшего за восемь лет до этого извержения Руапеху. Выяснилось, что во время извержения был засыпан сток, через который обычно изливался избыток воды в озере. В озере скопилась огромная масса теплой воды. Она растопила и размыла часть берега, и все сокрушающий поток хлынул вниз по склонам вулкана. Он и был причиной катастрофы.

Сейчас Руапеху спокоен. На его склоне, на высоте 1500 метров над уровнем моря, вырос поселок с туристскими базами, магазинами, кафе, почтовым отделением. Это мекка для любителей лыжного спорта, которые приезжают сюда со всего Северного острова. Вздымая облака белой искрящейся пыли, мчатся они по снежным полям, покрывающим грудь дремлющего Руапеху. Но в этой груди бушует пламя. Уже после нашего возвращения в Москву появилось сообщение о том, что вулкан Руапеху вновь начал подавать признаки жизни.

Пламя бушует и в груди Тонгариро, хотя вот уже семьдесят лет, как он спит. Его последнее извержение было в 1896 году. Лишь над одним из его семи кратеров поднимаются струи пара. Быть может, время притупило его ревность? Но новозеландские вулканологи не верят Тонгариро. Слишком уж спокоен он был в этом столетии. Подозрительно спокоен…

Мы долго стоим, молча любуясь величественной красотой природы. Ни ветерка. Воздух свеж и бодрящ. Солнце золотит ковер тасэка, ласкает седые головы вулканов. Ничто не нарушает торжественной тишины. Не видно ни животных, ни птиц.

Мы знаем из книг и справочников, и наши новозеландские друзья это подтверждают, что в этих краях водится много оленей, лосей, диких свиней, много кроликов и зайцев. Нам не везет. Приходится уезжать, так и не увидев ни одного оленя. А ведь их здесь и вообще на Новозеландских островах великое множество — по различным подсчетам, от 600 до 800 тысяч голов. Есть и благородные олени, и виргинские, и японские, и другие породы. Завезенные европейцами еще в прошлом веке, они быстро размножились и наносят большой вред лесам.

Новая Зеландия, пожалуй, единственная страна, где олени не охраняются. Больше того, охота на них поощряется; за голову каждого убитого оленя выдается премия. На государственные средства содержатся специальные группы охотников, круглый год занятые отстрелом не в меру расплодившихся животных. Новозеландцам явно не хватает нашего «серого», который помог бы им справиться с оленями. Но впрочем… волков нет, зато овцы целы.

В ПАЛМЕРСТОН-НОРТЕ

В ПАЛМЕРСТОН-НОРТЕ после описанного уже небольшого недоразумения с гостиницами «Империя» и «Имперская», оставив вещи там, где нужно, — в «Империи», мы, зная, что нас ждут, поспешили в Мэсси-колледж.

Мэсси-колледж хорошо известен в Новой Зеландии я за ее пределами как важный центр агрономической и ветеринарной науки. В нем обучается около тысячи студентов. Нам было известно, что колледж в скором времени официально преобразуют в университет. К бывшим в нем факультетам естественных и точных наук прибавились обязательные для новозеландских университетов гуманитарные факультеты. Глава Мэсси-колледжа профессор Стюарт сказал, что жители Палмерстон-Норта давно с нетерпением ожидают этого события и последние два года, забегая вперед, уже именуют колледж не иначе как университетом. Будем и мы называть его так.

Небольшие и скромные здания университета расположены на краю высокого обрыва.

Подъезжая к университету, подъема не замечаешь. Дорога, которая ведет к нему из центра города, совсем пологая. И вдруг такая неожиданная высота! Далеко внизу виднеются окрестности города и убегающие вдаль поля.

— Как видите, у нас здесь небо близко, и легко начать витать в облаках, — пошутил один из преподавателей. — Но мы стараемся не отрываться от земли.

Познакомившись с учебными корпусами и лабораториями университета, а также с его фермами, мы убедились, что обучение в нем приближено к жизни. В программу входит длительная практика на фермах в различных районах страны. В зависимости от специальности она может продолжаться один или два года.

В длинном коридоре главного здания на стенах были развешаны фотографии очень больших размеров. На первый взгляд они казались почти одинаковыми. Нам пояснили, что на них запечатлен один и тот же типичный для этого района участок земли. Снимки были сделаны с интервалами в десять — пятнадцать лет. На примере этого участка прослеживалась как бы вся история развития сельского хозяйства района. Первый из снимков относился к середине 70-х годов прошлого века, когда вся местность еще была покрыта лесом. На последних фотографиях были сочные пастбища.

Пожалуй, нигде человек не видоизменил природу так, как в Новой Зеландии. Совершенно иначе выглядела эта страна какое-то столетие назад. Тогда она была покрыта непроходимыми лесами и колючими зарослями тасэка.

Теперь большая часть лесов и кустарников сведена и их место занимают пастбища и поля.

На Новозеландских островах еще в прошлом веке не было ничего похожего на наш европейский лес. Теперь же значительные площади заняты лесами из европейских и северо-американских пород. Новозеландцы называют их «леса, сделанные человеком». Местных лесов осталось немного, а что касается каури, этих гигантов растительного мира, то они сохранились лишь на севере Северного острова. Рощи каури объявлены национальными заповедниками. Самый большой из них — заповедник Ваицуа в полутора часах езды от Окленда.

Сейчас три четверти растений Новой Зеландии составляют пришельцы из Европы, Америки, Азии, Африки и Австралии. Некоторые из них, например канадские сосны, растут здесь удивительно быстро, гораздо быстрее, чем у себя на родине. Они достигают зрелости за двадцать пять лет, в то время как в северном полушарии им требуется на это полстолетия. Прекрасно чувствуют себя в Новой Зеландии австралийские эвкалипты. Мы встречали их и на Северном и на Южном островах. Их светлые стволы и голубоватые листья придают пейзажу странную, тревожащую красоту. Когда их видишь вечером, то начинаешь понимать, почему эвкалипты часто называют «деревья-призраки». Многие из них так белы, что в полумраке кажется, будто они светятся.

Невысокие дома и аккуратные улицы Палмерстон-Норта ничем не отличаются от домов и улиц других небольших новозеландских городов. Но в витрине одного магазина висело объявление, которое сразу привлекло к себе внимание: «Чемпион по стрижке овец Годфри Боуэн расскажет о своей поездке в Советский Союз».

Было приятно, что в далеком Палмерстон-Норте люди интересуются нашей страной.

На центральной площади-сквере стоит белая башня в стиле модерн с большими часами на ней. Башню (без часов) построил и подарил городу один местный богач, как видно пожелавший себя увековечить. Его сын, отличавшийся не меньшим тщеславием, но, видимо, более прижимистый для увековечения своего имени ограничился тем, что установил на башне часы. Местные остряки шутят по этому поводу, что часы понадобились ему для того, чтобы отсчитывать часы и минуты, оставшиеся до получения наследства.

Наутро мы вновь увидели башню, когда выезжали из Палмерстон-Норта. Мы взглянули на часы. Надо было поторапливаться, так как до Веллингтона было еще далеко, а нас ждали там к середине дня. Причем по дороге нам предстояло сделать остановку в Химатанги.

Химатанги — небольшой поселок. Мы его уже упоминали, когда рассказывали о том, как маори встречали нас церемониальной хакой.

Главными организаторами этой встречи были две пожилые женщины — миссис Итон и миссис Симс, старые друзья Советского Союза.

Первое, что мы увидели, подъезжая к домику миссис Итон, был вывешенный над ним в нашу честь красный флаг с большим серпом и молотом.

— Дом миссис Итон — настоящий «опорный пункт» советско-новозеландской дружбы, — сказал Алек Рид.

Одна из комнат была своего рода красным уголком. Здесь висел портрет В. И. Ленина, а на полках было много книг, брошюр и журналов о Советском Союзе. На низеньком столике под стеклом лежал пригласительный билет на XVII съезд нашей партии. Миссис Итон объяснила, что ее покойный муж был активным деятелем рабочего движения Новой Зеландии и Австралии и в 30-х годах побывал в Советском Союзе. Его пригласительный билет она хранит как самую дорогую реликвию.

— Мой муж был большим другом Советского Союза, — взволнованно сказала миссис Итон. — Мы воспитали и в наших детях любовь и уважение к советскому народу.

К сожалению, мы должны были торопиться и не могли задерживаться в Химатанги. Но уезжать не хотелось. И сама миссис Итон, и ее взрослые дети и внуки всячески стремились выразить свою симпатию к нам. Пришли и соседи, чтобы пожать руку советским гостям. Все они очень интересовались жизнью в Советском Союзе, и их вопросам не было конца. Многие из них читали советские книги и журналы на английском языке. Ими снабжала их миссис Итон.

В нашей памяти навсегда останется домик в далеком Химатанги с красным флагом над крышей и группа людей, собравшихся возле дома, чтобы попрощаться с нами. Последнее, что мы видели, были их улыбающиеся лица и сжатые кулаки, поднятые в знакомом антифашистском приветствии тридцатых годов.

После Фокстона дорога на Веллингтон шла вдоль Тасманова моря. С одной стороны волны шумно бились о скалы, с другой — вздымались отроги расположенной к востоку горной цепи Тараруа. На склонах редкий лес перемежался с зелеными пастбищами и зарослями брума (Carmichaelia) — невысокими колючими кустами, обильно усыпанными ярко-желтыми цветами. Там, где кусты брума целиком покрывали склоны, холмы казались золотыми. И повсюду овцы, овцы, овцы…

Кое-где у дороги встречались характерные для новозеландского пейзажа «капустные деревья», или, как их здесь называют, «капустные пальмы» (Cordylin australis). От голого ствола этого дерева отходят три-четыре тоже голых ветви. Увенчанные пучками длинных листьев, они ничто так не напоминают, особенно издали, как поднятые высоко вверх зеленые швабры. Молодые листья этого своеобразного растения употребляются в пищу и немного напоминают вкусом капусту. Отсюда и его название «капустное дерево».

СТОЛИЦА НОВОЙ ЗЕЛАНДИИ

ЗА НЕСКОЛЬКО километров до Веллингтона дорога сворачивает в сторону от берега, пересекает небольшой перешеек и затем сразу выбегает на набережную города. Мы неожиданно оказываемся почти в центре Веллингтона. Перед нами голубой залив с кораблями у причалов. Как и в Окленде, порт находится в самом сердце города; вокруг, на склонах гор, подступающих со всех сторон к заливу, раскинулись жилые кварталы.

Веллингтон не сразу стал столицей страны. Сперва ею была Корорарека (Рассел), город на самом севере Северного острова, потом — расположенный южнее Окленд, а уж затем — Веллингтон. Правда, столицу хотели перенести еще дальше на юг, в Крайстчерч, особенно в те годы, когда на Северном острове шли войны между маори и белыми переселенцами, но этим планам не суждено было сбыться.

Веллингтон (он назван так по имени «железного герцога» наполеоновских войн) был объявлен столицей в 1865 году и остается ею до сих пор. Уж не потому ли, что в этом месте находится голова Рыбы Мауи?

По маорийской легенде, полуостров Окленд — это хвост Рыбы Мауи (Северного острова), полуострова Таранаки и Ист-Кэйп — ее плавники, а Веллингтон находится на ее голове. И теперь еще, как свидетельствует Те Ранги Хироа, маори приветствуют своих соплеменников, приезжающих из Веллингтона, словами: «Вы пришли с головы Рыбы, оттуда, где сосредоточена вся мудрость».

Но английские колониальные власти, перенося столицу в Веллингтон, по всей видимости, руководствовались другими соображениями.

Их привлекало удобное расположение города на берегу глубоко врезающегося в сушу, защищенного от штормов залива. «Здесь все флоты Европы могут стать на якорь и быть в безопасности», — записал в своем судовом журнале английский капитан Джемс Хэрд, первый европеец, посетивший этот залив.

В пользу Веллингтона говорила и его близость к Южному острову. Недаром на гербе Веллингтона, на котором изображены поддерживающие щит лев и птица моа, начертан девиз: «SUPREMA A SITU» («превосходный расположением»).

Но Веллингтонский залив не только удобен, но и очень красив. Некоторые считают, что он может соперничать с Заливами Неаполя и Рио-де-Жанейро.

Веллингтон вместе с непосредственно примыкающим и сливающимся с ним городом Хатт узкой полосой протянулся вдоль побережья залива. Городу тесно. Горы прижимают его к заливу, вынуждая отвоевывать у океана место для нового строительства. Значительная часть центра столицы построена на бывшем океанском дне. Веллингтонский аэродром Парапароуми, например, находится на искусственно намытом полуострове.

И сейчас рост города продолжается за счет залива. Но залив глубок, и создать новые участки суши сложно и дорого. Вот почему Веллингтон все выше карабкается в горы. В некоторых местах дома лепятся на обрывистых склонах, как ласточкины гнезда. Улицы круты и извилисты. В городе множество виадуков и тоннелей.

Особенно тесно в центре города. Автомобилей много, а ставить их негде. Это особенно заметно в середине дня, когда работают все учреждения. Сплошная лента оставленных на улице автомашин тянется из центра вверх, в гору. Владельцам иной раз приходится по полчаса добираться по крутым улицам до своих машин. Проблема передвижения по городу очень остра: городской транспорт развит весьма слабо.

Веллингтонцы шутя говорят, что в столице не тесно только парламентариям. И в этом немалая доля истины. Небольшой новозеландский парламент, состоящий всего из 124 членов, помещается в огромном здании из светло-серого камня. Построенное в неоклассическом стиле с колоннадой вдоль фасада, оно привольно разместилось в самом центре города. Это здание было, пожалуй, первым, привлекшим наше внимание, когда мы отправились Я осматривать главные улицы столицы.

ПАРЛАМЕНТ — средоточие политической жизни новозеландского королевства.

Королевства?.. Да, ведь у новозеландцев есть королева. Правда, не совсем своя. Живет она в Лондоне и всему миру известна прежде всего как королева Англии. Новозеландской королевой ее именуют только в Новой Зеландии. Здесь ее официальный титул таков: «Божьей милостью королева Соединенного Королевства, Новой Зеландии и других владений и территорий, глава Содружества, защитница веры».

И все же, если спросить рядовых новозеландцев, королевство их страна или нет, в девяти случаях из десяти они пожмут плечами и скажут, что понятия не имеют. Ни в газетах, ни в книгах Новую Зеландию королевством не называют, зато правительство этой страны официально именуется «правительством ее Величества в Новой Зеландии».

Столь своеобразное положение вещей — результат исторического развития страны.

До 1907 года Новая Зеландия была колонией Англии, затем стала доминионом. В самостоятельное государство она превратилась только после второй мировой войны. Официальное ее название теперь — «член Содружества». Однако английская королева по-прежнему считается главой государства.

Портреты английской королевы, облаченной в пурпурную, отороченную горностаем мантию и восседающей с короной на голове и скипетром в руке на троне, встречаешь в Новой Зеландии на каждом шагу: в государственных учреждениях, в школах и университетах, в музеях и картинных галереях, на первых страницах многих официальных изданий.

В зале заседаний парламента стоит королевский трон. Но поскольку королева бывает в Новой Зеландии всего раза два в десятилетие, ее представляет в стране генерал-губернатор. При открытии парламента он произносит «тронную речь». Считается, что в этих случаях генерал-губернатор олицетворяет собой королевскую персону. Не следует забывать, однако, что его речь всегда готовится новозеландским правительством и что в ней излагается правительственная программа.

Генерал-губернатор с согласия парламента назначает премьер-министра, утверждает состав правительства, принимает его отставку. Ему вручают верительные грамоты послы иностранных государств и т. д. Его функции почти полностью соответствуют функциям королевы в Англии.

У новозеландцев нет своего гимна. В торжественных случаях исполняется английский гимн «Боже, храни королеву».

В Новой Зеландии нет своих орденов. По представлению правительства новозеландцы награждаются английской королевой английскими орденами. Английская же королева присваивает новозеландцам всякого рода почетные титулы и звания. Среди высокопоставленных новозеландцев есть свои «сэры» (среди мужчин) и «деймс», (среди женщин).

Новозеландцы, давно уже называющиеся «гражданами Новой Зеландии», остаются при этом «британскими подданными».

Со школьной скамьи им прививают уважение к традиционности и недоверие ко всяким переменам. И высокий трон, и треуголка и шпага генерал-губернатора, и портреты королевы, и английские титулы, и парики и мантии судей, и массивные цепи и бляхи, украшающие грудь мэров, и стилизованные под старину, обитые кожей скамьи в парламенте, и многое другое рассчитано на то, чтобы создать впечатление незыблемости сложившейся в Новой Зеландии политической системы. В руках новозеландской буржуазии вся эта довольно живописная архаика служит весьма реальным средством идеологического воздействия на отсталые слои населения.

Правящие круги используют ее для того, чтобы создать иллюзию «надклассовости» государственной власти. «Помилуйте, — как бы говорят они трудящимся, — разве может у нас идти речь о том, что государственная власть находится в руках привилегированных классов и выполняет их волю? Ведь даже глава государства живет не у нас в Новой Зеландии, а далеко за океаном и не вмешивается в нашу политическую жизнь. Благодаря одному этому мы гарантированы от того, что кто-то может сосредоточить большую власть в своих руках и ограничить наши права и свободы».

Внешние формы политической системы и жизни Новой Зеландии могут показаться повторением английских. Как и в Англии, в стране существуют две основные политические партии — национальная и лейбористская. Их представители попеременно занимают правительственные скамьи в парламенте в зависимости от того, какая из партий побеждает на выборах, происходящих раз в три года.

Национальная партия — крупнейшая буржуазная партия страны. По своей программе и политике она напоминает английскую консервативную партию.

Лейбористская — типичная реформистская партия.

Газетные обозреватели в Новой Зеландии, особенно накануне выборов, нередко сравнивают политическую жизнь страны с тихим омутом, в котором, однако, чертей не водится. Они прохаживаются по поводу удивительной умеренности лидеров обеих ведущих партий. По сравнению с новозеландскими даже английские выборы, пишут они, могут показаться полными драматизма.

Да и о каком драматизме может идти речь, когда новозеландский избиратель заранее знает, что кто бы ни оказался в большинстве в сером здании парламента — националисты или лейбористы, от нового «правительства ее величества в Новой Зеландии» нечего ожидать каких-либо «опрометчивых» шагов.

Из окон парламента виден залив, суда в порту и медленно движущиеся стрелы портовых кранов. Может быть, ни в одной столице мира парламент не стоит так близко от моря, как здесь.

Стоит перейти дорогу, и оказываешься перед одной из достопримечательностей Веллингтона — самым большим, как утверждают новозеландцы, деревянным зданием в мире. В этом здании всего четыре этажа, по зато оно занимает целый квартал. В нем более 200 залов и комнат. Здесь раньше размещался парламент. Здание было построено в 1876 году. Веллингтон, которому тогда не было еще и четырех десятков лет, уже успел испытать несколько сильных землетрясений. Поэтому и решено было построить для парламента деревянное здание.

Сейчас оно используется под одно из правительственных учреждений, но, видимо, доживает свой сравнительно недолгий деревянный век. Сохраняя внешнюю импозантность, внутри оно держится на подпорках и дополнительных креплениях.

Парламент славится своей библиотекой, которая располагает самым полным в стране собранием новозеландских газет и журналов. Здесь есть даже первые газеты, изданные в Новой Зеландии.

Но еще большей известностью пользуется другая библиотека Веллингтона — библиотека Тернбулла. Она сравнительно невелика по числу томов, но среди них есть немало уникальных книг. В библиотеке хранится точная копия знаменитой «Книги страшного суда» — всеобщей земельной переписи, составленной в Англии во времена Вильгельма Завоевателя (копия была снята писцами в том же XI веке), судовой журнал капитана Кука, который он вел во время своего плавания на «Ипдевре», первые издания произведений Джона Милтона и много книг, Посвященных исследованию Антарктики.

И старое и повое здания парламента находятся на Лэмбтон Ки — главной улице столицы, неширокой и извилистой.

Колоритной фигурой показался нам мерно прохаживавшийся по ней высокий полицейский в темной форме и яйцеобразной каске с напоминающим уздечку, словно приклеенным к подбородку ремешком. Он как две капли воды походил на английского «бобби» откуда-нибудь с Пикадилли или Трафалгар-сквера.

Но Англию на улицах Веллингтона и других новозеландских городов напоминают не только хранители порядка. Здесь, как и там, левостороннее движение.

До чего же все-таки велика сила привычки! У себя дома мы держимся правой стороны тротуара; переходя улицу, сначала смотрим налево, потом направо; входим в правую дверь учреждения или магазина; обходим идущего нам навстречу человека справа.

Здесь же все наоборот. Пытаясь обойти прохожих, мы зачастую на них налетали. Не раз визг тормозов и удивленно-негодующее лицо водителя напоминали нам о том, что мы опять нарушили правила уличного движения.

В веллингтонской гостинице мы успели дважды больно стукнуться о тяжелую стеклянную входную дверь. Дело в том, что таких дверей там две: левая для входа, правая для выхода. Перед каждой из них — длинные коврики из пластика; перед левой он лежит снаружи здания, перед правой — внутри него. Стоит ступить на коврик, под которым скрыт специальный механизм, и дверь открывается автоматически. Мы же по привычке неизменно направлялись к правой двери, и она, естественно, не открывалась.

От Лэмбтон Ки короткие улочки спускаются прямо к набережной.

Лэмбтон Ки и прилегающие к ней кварталы — административный, деловой и торговый центр Веллингтона; Помимо правительственных учреждений здесь много банков, контор, больших магазинов, гостиниц. На фронтонах массивных зданий выступают высеченные из камня или отлитые из бронзы буквы, складывающиеся в уже примелькавшиеся с Окленда названия — «Бэнк оф Нью Зиленд», «Юнион Стимшип компани», «Далгети» и др. Это штаб-квартиры новозеландских и английских банков и компаний.

Нижние этажи зданий в основном заняты магазинами. Вдоль улицы, почти не прерываясь, одна за другой тянутся витрины. Среди выставленных товаров преобладают новозеландские, но есть много английских и, пожалуй, еще больше японских. Миниатюрные японские радиоприемники, кинокамеры и фотоаппараты продаются буквально на каждом шагу.

Особенно много здесь фотомагазинов. Интересно, что перед каждым из них у входа установлен на подставке или прибит к стене металлический ящик типа почтового. Желающие проявить отснятую пленку бросают в этот ящик кассету с прикрепленным к ней ярлычком, на котором они пишут свой адрес. Проявленная пленка доставляется на дом. Оплачивать эту операцию отдельно не приходится, так как она входит в стоимость пленки.

Как-то раз мы прошлись по Лэмбтон Ки поздно вечером. Наше внимание привлекла небольшая, со вкусом оформленная витрина, в которой на черном бархате мягкими красками переливались изящные шкатулки, пепельницы, портсигары, запонки, браслеты и прочие мелочи. Все эти вещи были сделаны из раковин моллюска пауа (Haliotis iris), встречающегося только в новозеландских водах. Цвет раковины пауа удивительно ярок и в то же время нежен — синезеленый, отливающий розовым и сиреневым.

Магазин принадлежит «Лиге инвалидов — ветеранов войны». Цель этой организации — предоставлять работу бывшим военнослужащим — инвалидам войны. Таких магазинов в Новой Зеландии несколько. В них продаются самые разнообразные сувениры из пауа, дерева и нефрита, сделанные в мастерских Лиги.

Война принесла много страданий и новозеландскому народу. Неподалеку от здания парламента высится большой обелиск, увенчанный символической фигурой всадника. Это памятник новозеландцам, погибшим в первой и второй мировых войнах.

Есть в городе и еще один большой памятник павшим в двух мировых войнах — колокольня с сорока девятью колоколами. Каждое воскресенье звон этих колоколов напоминает веллингтонцам о тысячах молодых новозеландцев, которые спят вечным сном в Греции и на Крите, под Тобруком и Монте-Кассино.

ЕСТЬ в Веллингтоне, на круто подымающейся в гору улице Фицхерберт-Террас, скромный деревянный дом. Из его окон виден залив, а над крышей то и дело проносятся чайки. Этот дом показывают каждому, кто приезжает в столицу. В нем в конце прошлого века родилась Кэтрин Мэнсфилд — самая известная писательница Новой Зеландии, писательница с мировым именем.

Место действия многих ее произведений — Веллингтон и его окрестности.

«Новая Зеландия у меня в крови», — писала юная Кэтрин у себя в дневнике. И еще: «Я хочу сделать так, чтобы моя «неоткрытая» страна возникла перед взором Старого Света».

Новозеландцы бережно относятся к памяти Кэтрин Мэнсфилд. На той же Фицхерберт-Террас мы видели воздвигнутую в ее честь мемориальную беседку, вокруг которой разбит сад. Побывали мы и у школы, где училась писательница.

Мэнсфилд была одним из создателей собственно новозеландской литературы, зарождение которой относится к началу нашего века.

До этого духовной родиной местных писателей оставалась Англия. В своих произведениях они воспевали новозеландскую «экзотику», а экзотичным им казалось все, что их окружало: маори, их быт и нравы, природа Новозеландских островов. Широко используя маорийский фольклор, они кроили и перекраивали на свой лад маорийские легенды и сказания, стремясь приспособить их к «европейскому вкусу». Но в их творениях маорийскими были только имена героев, а сами герои, их чувства и переживания оставались английскими.

Говоря с нами о развитии новозеландской литературы, один из преподавателей Веллингтонского университета привел слова интересной маорийской песни.

Так некогда пели маори о своем прибытии в Аотеароа, — сказал он. — Наши писатели прониклись подобными чувствами не сразу, а только в начале XX века. Можно считать, что именно с этого времени у нас появилась своя литература.

Современные писатели страны с любовью пишут о Новой Зеландии. В их книгах выражаются чувства новозеландца, осознавшего себя новозеландцем.

Поэта Чарльза Брэша волнует, что его страна еще «не нашла себя».

пишет он в своем стихотворении «Молчаливая земля».

О судьбах родины задумывается и поэт Аллен Керноу. Глядя на чучело моа (стихотворение «Думы новозеландского поэта»), он размышляет о том, что эта птица исчезла с Новозеландских островов, потому что она не сумела приспособиться к жизни. «И я, как и моа, я, коренной новозеландец, тоже чувствую себя подавленным и униженным», — пишет он. Но поэт надеется, что новое поколение новозеландцев, теперешние дети, сумеют «встать во весь рост».

Передовые писатели страны группируются вокруг прогрессивного журнала «Фернфайр», который бесплатно распространяется среди рабочих.

Нам довелось встретиться с одним из этих писателей — Эдди Исби, который пишет под псевдонимом Нгава.

Исби больше говорил о забастовках, о борьбе рабочих за свои права, чем о литературе. Это было не случайно. Он — видный профсоюзный деятель, президент Федерации портовых рабочих Северного острова и президент Союза портовых рабочих Окленда.

Но разговор о литературе у нас с ним все же состоялся. Исби поделился с нами теми трудностями, которые стоят перед прогрессивными новозеландскими писателями.

— Буржуазные издатели, — сказал он, — печатают нас очень неохотно, а такие журналы, Как «Фернфайр», не платят гонорара. Чтобы прокормить себя и семью, новозеландский писатель вынужден иметь другую работу. У нас на литературный заработок не проживешь.

Однако, несмотря на это, прогрессивная новозеландская литература развивается и все громче заявляет о себе.

ОТ ЛЭМБТОН КИ на фуникулере можно подняться на вершину горы, на склоне которой расположен ботанический сад, а потом спуститься обратно на ту же улицу тропинками и аллеями сада.

В саду много представителей растительного мира Новозеландских островов. Тут и древовидные папоротники, и царственные каури, и пальмы никау, похожие набольшие желто-зеленые опахала, и так хорошо прижившиеся на новой родине австралийские эвкалипты… Десятки и десятки деревьев, кустарников, цветов.

Особую прелесть веллингтонскому саду придает любимое дерево новозеландцев — похутукава (Metrosideros ем celsa), все усыпанное пушистыми, похожими на очень большие шары одуванчика алыми цветами. Похутукава цветет в течение нескольких недель, и в это время побережье Северного острова, берега озер и рек пламенеют от ее цветов. Когда же похутукава отцветает, ее падающие на землю лепестки, если верить новозеландским поэтам, кажутся бесчисленными каплями крови.

В маорийской легенде говорится о том, что бог Тане, вскормив похутукаву соками земли, поселил на ее ветвях птиц. Он одарил это дерево яркими цветами и сделал так, что по шуму его ветвей люди, которые понимают язык природы, могут узнать о том, какая будет погода. Если голос ветвей похутукавы едва слышен, можно ждать ясного неба и солнца. Но когда похутукава начинает стонать и плакать, это значит, что надвигается буря.

«Поющее дерево» зовут похутукаву маори. Пакехаже называют ее «рождественское дерево». Похутукава начинает цвести в середине новозеландского лета, под самое рождество. Цветы похутукавы украшают рождественски» и новогодние открытки, которыми обмениваются новозеландцы.

Похутукава для новозеландца то же самое, что для русского береза: с этим деревом связан для него образ родины.

Кстати, в ботаническом саду Веллингтона есть и наши северные березы. Небольшая их рощица живо напоминает милое сердцу Подмосковье.

Нельзя быть в Веллингтоне и не подняться Виктория. Оттуда виден весь город. Особенно здесь на рассвете, когда, по выражению маори, «являются — тени утра».

Извилистая дорога ведет все выше и выше, пока наконец вы не оказываетесь на огороженной барьером площадке почта на самой вершине горы. Перед вамп развертывается панорама Веллингтона.

Город ступенями спускается к заливу. Четко видны выросшие в различных его частях восьми-, десятиэтажные здания. Они выделяются на фоне в целом невысокого юрода. До самого недавнего времени здесь предпочитали строить дома не выше пяти этажей: в районе Веллингтона часты землетрясения. Но из-за недостатка свободной площади в городском черте город начал расти вверх. Новые здания строятся на особо прочных фундаментах.

На высоком откосе над заливом виднеется большое здание католического монастыря. Его серая островерхая крыша, темный камень стен, узкие, удлиненные окна как-то не вяжутся с общей картиной города. Здание кажется целиком перенесенным из средневековой Франции или Италии. Монастырь действующий. И денно и нощно возносятся к небу латинские песнопения. Католицизм сумел пустить корни и здесь, на земле, само существование которой служит опровержением его былых догматов. В самом деле, так ли уж давно католическая церковь посылала на костер тех, кто утверждал, что земля — шар?

Почти у подножия монастыря начинаются причалы порта. Тут властвует другой бог — бог коммерции. Краны подымают с палуб контейнеры с товарами из Англии и Японии, США и Австралии. В трюмах судов исчезают ящики новозеландского масла и тюки шерсти.

На площадке ветрено. Но собравшаяся здесь, чтобы «любоваться видом родного города, группа веллингтонцев не обращает внимания на назойливый свист ветра, на его резкие порывы. Они привыкли к этому. Недаром сто-лицу называют «ветреный Веллингтон». Говорят, что это единственное место в стране, где женщины не носят шляп с нолями, так как рискуют их потерять.

Веллингтон расположен близ пролива Кука, в который, как в раскрытую дверь, врываются ветры то с Тихого океана, то с Тасманова моря. Несмотря на то что Кухта, на берегу которой раскинулся город, казалось бы, хорошо защищена от штормов, ветер все-таки проникает в нее, и приходится принимать специальные меры при швартовании судов, чтобы их не разбило о причалы.

Неподалеку от Веллингтона на одной из шоссейных дорог, ведущих к городу, можно увидеть надпись, которую, как говорят веллингтонцы, не найдешь ни на одной другой дороге мира: «Осторожно! Ветер!»

Порывы ветра в этом месте бывают так сильны, что они могут сдуть автомобиль с дороги. Такие случаи бывали, а в начале века здесь ветром перевернуло целый железнодорожный состав.

Недаром, обращаясь к тем, кто едет в столицу в первый раз, новозеландский поэт Хэмиш Фенн писал:

Здесь часто меняется атмосферное давление, что порой неприятно сказывается на тех, кто к этому не привык. Мы испытали это на себе. К вечеру первого же дня, проведенного в Веллингтоне, мы почувствовали недомогание и небольшую слабость, которые не сразу прошли. Нам сказали, что это результат резкого падения атмосферного давления.

Середину площадки занимает несколько необычное, похожее на шалаш сооружение из каменных плит. На той стороне его, которая обращена к заливу, высечен бюст. Суховатое волевое лицо, взгляд устремлен вперед. Это памятник известному американскому исследователю Антарктики Бэрду. На пьедестале выбиты слова, взятые из подписанного в декабре 1959 года международного договора об Антарктике, одним из инициаторов которого было Советское правительство: «Антарктика должна использоваться только в мирных целях».

Хорошие слова! Здесь, на пороге шестого континента, они особенно уместны.