Кленовый лист

КЛЕНОВЫЙ ЛИСТ
1

«Расти, расти, клен-дерево…» - пели матери, качая младенцев на сон. Пела ее и старая Дорошенчиха в Новоселках. Петь эту колыбельную ей было тем приятнее, что ее невестка, этот душистый, хоть и запоздалый цветок в жизни сына-генерала, в девичестве была Марией Кленовый. С легкой руки Дорошенчихи ребенка и прозвали Кленовым листом…

Замечательный май 1941 года. Благотворное тепло солнца в это время одинаково воспринимали, благословляя природу, и в Новоселках на Полтавщине, и в одном приграничном городке, название которого пусть будет спрятано от будущих поколений из уважения к военным тайнам, которые способствуют защите Отечества.

Еще не наступил день с его заботами, но уже кончилось утро. Даже по оврагам растаяли туманы, и в небе небольшие облака как-то стыдливо торопились к горизонту, чтобы очистить свод небес для мощного хозяина - для живительного пылающего солнца.

Генерал-майор Андрей Дорошенко вышел на балкон-веранду одноэтажного дома и залюбовался теми облаками. Естественно казалось, что генерал чувствовал себя настолько молодым, чтобы иметь право увлекаться поэзией природы, на минуту выбросив из головы сложные заботы военного пограничья. Не случайно и то, что в руках генерала была эмблема той запоздалой его молодой радости - широкий кленовый лист.

Высокий и статный, он не только чувствовал себя молодым, но и на вид для стороннего ока был еще совсем молодой как для генерала. На чисто выбритом лице не было ни одной морщины, и глаза играли живыми цветами, даже если и были повиты, как и небо в то утро, облаками раздумий, тревоги и печали.

Но молодость Андрея Дорошенко досрочно изведала капризное вмешательство седины. Она настойчиво засевала свой обильный посев в его роскошную чернявую шевелюру. Молодость, не измеряющая брода, не страшащаяся неизвестного и будущее оценивающая только с точки зрения его целесообразности, им безвозвратно пройдена. Андрей Дорошенко уже знал, что век человека имеет свои пределы и бесполезно потерянный хотя бы один из его красочного ожерелья день считал преступлением…

В руках, кроме кленового, он держал еще и другой, смятый лист. Держал как гремучую змею, зажал как врага, скомкав в кулаке, словно боялся, что он ненароком выпадет из рук и натворит горьких хлопот.

Когда открылась дверь за спиной, генерал не пошевелился. Провожая глазами облака, несущиеся по небу, с неописуемым усилием выдохнул:

- Ну? - словно продолжал старую, незаконченную мысль или незавершенный разговор.

Штабной офицер выпалил:

- Сведения подтвердились, товарищ генерал-майор.

Тогда Дорошенко, словно очнувшийся от забвения, не в меру стремительно повернулся к офицеру. Тот даже смутился, отстраняясь.

- Она?.. - не спрашивал, а подсказывал генерал, чтобы офицер скорее выложил все, что ему известно. Кленовый лист выскользнул из рук и круто упал под ноги.

- Она сосредотачивается у границы, как раз напротив войск нашей дивизии…

- Кто сосредотачивается, товарищ майор? - наклоняясь за листком, спросил Дорошенко. - Я спрашиваю не об армии, а о… - генерал благоговейно взял сиротливо упавший под ноги листок.

- Ах, вы о ней… Прошу простить, товарищ генерал-майор. Я говорю о шестой немецкой армии. Сведения разведки подтвердились окончательно. Фашисты готовятся к нападению. Вот ознакомьтесь сами. - Майор не торопясь развернул папку, чтобы передать генералу материалы разведки. - Мария Иосифовна, товарищ генерал, снова пришла. На этот раз категорически настаивает на разговоре с вами.

- Зовите! И… вы понимаете, что во время таких разговоров ваш командующий не нуждается в свидетелях.

- Есть, товарищ генерал-майор.

О мирном характере разговора нечего было и думать. Хотя прекрасные голубые глаза молодой женщины были сухие, мокрый, скомканный платок в руках свидетельствовал о том, что она плакала еще до разговора и, пожалуй, несколькими приступами.

Широкополая летняя шляпа положила тень на ее лицо, как будто разделила его: на сухие, воспаленные, большие, немного испуганные глаза с поднятыми ресницами и игривую, майским солнцем омытую ямочку на правой щеке.

Она держала в руках мокрый платок, мяла его, терзала, чтобы не выдавать дрожанием рук своего волнения.

- Я сказала все, что знаю. Мне нечего больше добавить. Но, в конце концов, пусть бы я была действительно немецкого происхождения. Только же происхождения, Андрей… Андрей Тихонович. Происхождение, которого я не знаю, не помню. Что из этого?

И все-таки закусила кромку платка мелкими белыми порфировыми зубами. Длинные черные ресницы невольно опустились вниз. Затем снова раскрылись, и на них радугой заискрились росинки.

- Что из этого, спрашиваете вы снова и снова? - генерал не скрывал своего волнения. - Из этого, конечно, я не делаю никакого жупела, чтобы пугаться, как воробей над конопляником. Но почему бы вам, Мария… Иосифовна, было не рассказать об этом еще до нашего брака? Ведь я имел возможность… Да что там… Я имел удовольствие, если хотите, счастье слушать, как искренне звучат слова из ваших уст, черт побери. Немка вы так немка… Любовь, знаете, дорогая моя… - генерал снова отвернулся к солнцу, облака исчезли совсем, и небо манило прозрачностью. - Любовь - это целый комплекс чувств, в том числе и патриотических. А Андрей не просто гражданин этой великой страны, он генерал ее войск! Он охраняет ее границы, за которыми сосредотачиваются немецко-фашистские войска!

Женщина все еще не выпускала из мелких порфировых зубов мокрый платок. И генерал не мог не чувствовать, что творится за этим жестом, если он - о горе! - если этот жест искренний…

- Да, генерал, командующий человеческими жизнями, которым угрожают вражеские танки. Вы должны понимать, что когда в этом комплексе чувств хоть один элемент по какой-то причине теряет свой цвет эмоций… то и весь комплекс… (что я плету? - укоряла глубокая совесть) да, весь комплекс теряет свою гармоничность. Гармонию любви портит фальшивый отголосок, затрагивающий еще и чувство патриотизма.

- Ради бога, не трудитесь такой мудростью доказывать мне, что нашей любви мешает мое происхождение. Собственно, и не оно, а какое-то роковое стечение обстоятельств… - прервала Мария нервную, осложненную философией речь генерала. Рукой поправила под шляпой золотистую косу.

- Да, мешает. Собственно, и не любви - это вопросы более глубокие, - а нашему брачному сожительству. - Кленовый лист лежал скомканный под ногами генерала. - Поэтому я и настаиваю, Мария Иосифовна, на немедленном разводе… прошу отдать мне нашу дочь Нину.

- Ни за что! Ты сошел с ума, Андрей…

- Вы еще совсем молодая и очень… красивая, Мария Иосифовна.

- Нет, говорю вам! - спокойнее и уже увереннее повторила женщина, не сводя с помятого листа испуганного взгляда больших круглых глаз, вновь мокрых от слез.

- Я привык, чтобы меня выслушали до конца и понимали, прежде чем так трагически протестовать, - чуть повысив голос, но с той же интонацией искренности сказал генерал. - Это анонимное письмо, которое, в конце концов, положит конец нашим отношениям, наверное именно на то и рассчитано, чтобы мы расстались навсегда. Я нисколько не жалею, что мы встретились, поженились и родили такое золотое дитя, Ниночку. Но…

- …немку своей женой иметь не хочу… - с нотками сарказма закончила фразу женщина. - Но Ниночку я вам не отдам, товарищ командующий человеческими жизнями. Я мать Ниночки и не позволю вам командовать мной, пренебрегая самыми святыми чувствами моего сердца.

Генерал поймал себя на том, что нервничает, и попытался успокоиться. Держась в рамках приличий, он пытался доказать Марии Иосифовне, что для них обоих было бы лучше именно так - прервать многолетнее сожительство.

Ведь как бы она ни поворачивала его фразу, он же командует пограничным военным соединением. Ему государство доверило безопасность в таком сильно уязвимом месте. И вдруг эта безупречная женщина, мать его ребенка, оказывается сомнительной гражданкой… Она - немка… А некоторые немцы танки выстраивают на границе. Может, и на помощь генеральской жены рассчитывают. Спортсменка, дипломированный пловец и обладатель первой категории из военизированных учений Осоавиахима… Неужели вражеская разведка так ловко женила его на своем тренированном не только в спорте, но и в военных делах агенте? Ужас…

После этого, пусть и анонимного, письма генерал еще острее воспринимал малейшие намеки на угрозу войны, возникающей из вполне понятного поведения фашистско-немецких генералов на границе.

И именно теперь, когда Андрею Дорошенко стали известны недвусмысленные маневры фашистских танковых частей на советской границе в пределах подчиненной ему области, его все больше охватывали сомнения и подозрения.

Доведенный настойчивостью и слезами жены до предела нервотрепки, генерал искал возможность прекратить разговор. У него нет времени. Может, отложить где-то на день, другой…

В конце концов, надо подождать до полного выяснения коренной причины их разрыва.

- И как бы там ни было, время смутное, международная обстановка очень сложная, возможен взрыв - война с фашистами. Я должен забрать Ниночку.

Женщина встрепенулась, словно ее пробил электрический ток. Но не раскрыла сжатые губы, не произнесла ни слова.

Ведь без слов было понятно, что решения своего она не изменит. Женщина все время стояла на одном месте. Солнце поднялось выше, и игривая ямочка теперь скрылась в густой тени широкополой шляпы. Высоко поднималась грудь, время от времени срывались безнадежные вздохи.

Слушала ли она Андрея Тихоновича, копаясь свободной рукой в складке легкого летнего платья? Но абсолютно точно не видела, потому что слишком далеко по степным гонам и мечтательным теням бродил ее встревоженный взгляд. Ее Андрей так безжалостно топтал ногами эмблему их любви - широкий кленовый лист…

Ниночке исполнилось всего четыре года. Ребенок еще не мог понять страшного для него события - окончательного разрыва родителей. Несколько последних дней девочка нервничала, не приходил «отец Андрюша», не ласкал ее сильными руками, не называл Кленовым листом, не возил в лес в автомашине. Бывало, сидит без шапки, напряженный, за рулем, смотрит в пространство, а самую дорогую улыбку дарит ей. Машина открыта, ветер теребит его волосы, играет в шелковом, уже посеребренном руне.

Девочка что ни день, то ярче представляет себе эти путешествия и тем острее чувствует отсутствие отца.

Андрей Дорошенко и не собирался держать дочь при себе. Вопреки официальным данным он не сомневался, что война с гитлеровцами неизбежна. Речь шла только о времени, месяцах или, может, даже неделях отсрочки.

Думал Ниночку отправить на Полтавщину в Новоселки, к своей матери. Там ребенок должен был расти и воспитываться. О воспитании не беспокоился. Его мать, уже немолодая женщина, в прошлом году еще работала в колхозе звеньевой. Никто не мог упрекнуть ее за недостаточное прилежание в работе. В пятьдесят шесть лет Наталья Дорошенко поступила в ряды Коммунистической партии.

Андрей - единственный ее сын. Женщина закаливала одиночество трудом. Как только узнала о сближении: сына с Кленовой, настойчиво советовала, даже просила ускорить оформление брака. С невесткой впервые увиделась, когда той так была нужна помощь пожилой женщины. Андрей Тихонович, не спрашивая Марию, сам вызвал мать и привел ее на ту, еще девичью квартиру своей жены.

«Новоселки не такая уж глушь, - как-то писала мать в письме к сыну. - Здесь можно создать теплый уют для молодой женщины. Или работала бы где-то - ребенок имел бы уход. У нас две школы - начальная и средняя. Интеллигенции той полно. Одних учителей около трех десятков. А агрономы! Есть и у нас люди, пусть непременно приезжает с Ниночкой! Что ей с маленьким ребенком там делать? Могла бы и в госте к тебе ездить, роднее будет, конечно! А тут и кино каждый день есть… Потому что, говорят, такое творится на свете. А ты генерал…»

Так уговаривала мать Андрея Дорошенко. И он был уверен, что мать так же с дорогой душой примет теперь и саму Ниночку, его дитя, его взлелеянную мечтами любовь. Но одобрит ли их такой внезапный разрыв?

А как нужно было ему решить эту сложную проблему! Марию, значит, надо принудительно высылать из пограничья. Куда, с какими документами?

В анонимном письме не сказано, что Мария Кленова, будучи немкой по происхождению, как-то связана с Германией. Ни на родню, ни на другие связи в письме не было ни единого намека. Это успокаивало, если можно было назвать спокойствием обычное самоубеждение, что мать его любимого ребенка не замарана позорными намеками на шпионаж. Но само появление такого письма заставляло предположить самое худшее.

А что если Мария Кленова действительно виновата в загадочном исчезновении того пакета с мобилизационными документами командования округа и затем таком чудодейственном их «обнаружении» через тридцать часов лихорадочного потрясения в штабе?..

С очень большим трудом генералу удалось тогда доказать, что его жена к тому не причастна, ибо она ничего не могла знать о пакете, да и в штабе в те дни не была. А она ведь все-таки была… И не такая уж она наивная в международной политике. Что проявляла себя советской, искренней союзницей генерала - это могло быть только ловкой маскировкой.

Генерал не знал, радоваться или печалиться от того, что это анонимное письмо не пришло в то трудное время. Скрывающийся информатор знает слишком много, но не все. Он точно выписал цитаты из документов, которые можно будет проверить. Генерал и начал эту проверку. Поэтому и думал, что майор сообщал ему о результатах проверки.

В письме сообщалось, что бездомная Мария Иосифовна Кленова внебрачная и носит фамилию своей матери, судьба которой «пока что» не выяснена. «Мария Иосифовна Кленова, - гласила дальше зловещая анонимка - дочь немецкого гражданина, который находился на советской земле несколько лет, имея на то какие-то наскоро испеченные права». О моральном же праве… Какое там право, когда «наверное же, был агентом немецкой разведки…»

Анонимный информатор разбирался в законах этики и такта и хотя довольно уверенно, но вместе с тем скупо сообщал даты, когда появился немец в Советском Союзе и сколько прожил. Вместе с ним жила двухлетняя дочь без матери. В письме за выразительными точками и кавычками были также экономно выписаны отрывки из копии решения какой-то коллегии Ревтрибунала. Немец Жозеф Бердгавер жил в Советском Союзе, видимо, без всякого паспорта. Может, был каким-то политэмигрантом, а может, - ловко подброшенным немецким разведчиком. Последнее предположение можно подтвердить несколькими прозрачными намеками из писем немецкой разведки, оригиналы которых есть на руках у автора этого предупредительного письма. К тому же Бердгавер впоследствии удрал, избежав советского правосудия. Но заочно, наверное, был приговорен к высшей мере. Есть сведения, что после него осталась девочка, которая хорошо знала только свое имя и имя матери, советской гражданки, исчезнувшей неизвестно куда…

Все это звучало так реально, так как полностью перекликалось с детской биографией Марии Иосифовны Кленовой, и Дорошенко не мог дальше убеждать себя, что анонимка - это провокация. Было невероятно больно. Анонимка отравила ему жизнь.

Хотелось противопоставить этому всему свою советскую искренность, свою молодецкую грудь, широкие плечи и закаленные в боях военные знания и несгибаемую волю. А сознание тормозило на все тормоза, советовало осторожность и вдумчивость.

Для уверенности, чтобы как-то облегчить боль глубокой раны, нанесенной коварным врагом, генерал начал выяснять истину, разослал бумаги, запросы. А в глубине души чувствовал, что исправить это личное горе он уже не сможет. Слишком глубоко достал вражеский удар.

Немногие немцы на границе знали о решении гитлеровского рейха напасть на Советский Союз. Но верховное командование рейха не имело никаких сомнений, что война - неизбежна. Большое Советское государство непроходимой стеной стояло на пути к осуществлению завоевательных планов Гитлера.

- Не будем уточнять, герр Безрух, все это мне известно, - обдумано отвечал генерал на одном из рискованных свиданий с резидентом. - Задание есть задание, и его надо выполнять.

Адам Безрух выполнял, старался всего себя вложить в то страшное задание гитлеровских генералов. Козни и провокации - все было на вооружении. Но в штабах и канцеляриях Гитлера за закрытыми дверями разрабатывались другие, более действенные планы.

Безруха никто не предупреждал об этом, и он безупречно разрабатывал план выполнения своего задания. В приграничном городке, в каких-то восьми километрах от линии границы, он устроился бригадиром-дорожником. Никто не мог бы сказать, что он бездельник или добросовестный бригадир. В партийной ячейке лежало его заявление: Безрух готовился поступить в Коммунистическую партию.

Жил он на краю леса при трассе, у дорожного участка. Мимо дома, в котором жила Мария Иосифовна с дочерью, проходил много раз. Но никто никогда не видел, чтобы он слонялся без дела. Безрух всегда появлялся с бригадой дорожников, давал указания и отправлялся на другие участки дороги, где его присутствие и знания тоже были очень нужны.

В то утро Мария как-то поспешила выпустить девочку погулять, потому что снова собиралась навестить Андрея и таки покончить с этим делом. После вчерашнего разговора с ним в штабе она всю ночь не спала, но чувствовала, что Андрей все же не чужой ей.

Возилась по дому, готовила ребенку второй завтрак, потому что Дарья Максимовна еще со вчерашнего дня пошла где-то к родственникам на тот дальний край села. Условия ночных пропусков на этом пограничье в последнее время слишком усложнились, женщина там и заночевала.

- Нинуся! - крикнула с порога, как всегда делала. - Ниночка-а!

И не почувствовала какой-то тревоги от того, что ребенок не отозвалась сразу же. Шагнула за ворота, посмотрела из-под руки вдоль улицы в город, где гуляла детвора. Кричать - не услышат, лучше подойти и забрать дочь.

Шла, а мыслями снова была в той же комнате, в которой еще вчера так ни к чему и не договорилась с Андреем.

- Вы Ниночку ищете, тетя?

У нее екнуло что-то под грудью от этого детского вопроса.

- А она… поехала к отцу, к генералу Андрею Тихоновичу, - в несколько голосов сообщили дети.

Дорожная автомашина не была новостью на этих пограничных лесных дорогах. К тому же она ничем не отличалась от других, даже военных машин. Особенно по мнению детей, которые в это утро видели ее с генеральской Ниночкой на сиденье рядом с водителем.

Разве впервой им видеть счастливого от удовольствия генеральского ребенка в авто? Кто из водителей штабных машин не подвозил маленькую забавную генеральскую дочь? Не только дети, но и женщины-соседки, которые знали генеральшу, не сомневались, что Ниночку подвозил водитель какой-то штабной автомашины не только с разрешения, но и по приказу самого генерала.

Только Мария Иосифовна думала иначе. Она расценила это как кражу отцом своей дочери после неудачи по-доброму договориться с женой об отправке Ниночки к бабушке.

Грузовое авто дорожников с невероятной скоростью пронеслось лесом, поворачивая на какие-то просеки, выкручиваясь между вековыми деревьями. Такая езда увлекла ребенка. Машина вдруг остановилась где-то на краю леса, не выезжая из чащи.

- А где же папа, он охотится? - спросила девочка у шофера. Водитель хоть и остановил авто, но не выходил из него, выжидающе глядя вокруг.

- Папа будет там, Ниночка, - кивнул вперед. - Вон тот дядя поведет… на охоту.

- К папе? - допытывалась с детской настойчивостью.

Водитель не ответил, выскочил из авто.

- Чего же возиться? Я должен уже быть на базе. Забирайте, - обратился к мастеру Безруху, торопливо вышедшему из просеки.

- Успеем. А как она? - выразительно кивнул на девочку.

- К отцу торопится.

- Успеет на торг… Значит, так, Вадим: поставишь машину, а сам приходи. Тебя ждут.

- Может, посоветоваться сначала? Работаю же без замечаний… - выразил свои сомнения водитель.

- Все равно пропадешь. Забыл, чей ты сын, где отец? Две судимости у отца, чужой паспорт уже в кармане. Думаешь, не докопаются? Обязательно приходи…

Водитель нетерпеливо отмахнулся.

- Забирайте. Смотреть не могу, оно же верит нам…

Безрух воровато оглянулся, потрогал карман, где лежало оружие. Если бы не авто, которое очень нужно было отвести на участок, чтобы замести следы, он значительно проще договорился бы с этим водителем.

- Ладно, ладно, - сдерживая себя, почти спокойно сказал мастер и открыл дверцу машины. - Скажешь генералу, что мы с Ниночкой лодкой приедем на рыбалку.

- Скажете, дядя? - допытывалась девчушка, держась за руку Безруха.

Почти в тот момент авто заревело и, круто развернувшись между деревьями, быстро исчезло в чаще. Девочка еще несколько раз оглянулась на удаленный гул, но «дядя» спешил и тянул ее за ручку прочь между зарослями кустарника.

И на следующий день было такое же июньское утро. Генерал Дорошенко ночевал при штабе. В раннюю пору вышел на веранду подышать свежим воздухом перед началом ежедневного выслушивания информаций и рапортов военных начальников его соединения.

На этот раз еще держались по долине легкие туманы, воздух молчал, словно перед бурей. Генерал спустился по лестнице в небольшой сад, сорвал и пожевал вишневый свежий лист. Терпкий и горьковатый привкус заставил вздрогнуть всем телом. Оглянулся на стук.

Его адъютант соскочил прямо с балкона веранды и взволнованным голосом торопливо сообщил:

- По вашему приказанию я не пустил в штаб Марию Иосифовну. Она оскорбляла вас словами.

- Как именно? - резко перебил генерал.

- Из дому… исчезла ваша дочь, товарищ генерал.

- Что-о?! Исчезла Ниночка? - генерал грозно шагнул к адъютанту. Но тот стоял неподвижно и четко информировал дальше:

- Так точно, товарищ генерал. Мария Иосифовна обвиняет в этом вас и на правах матери требует вернуть девчушку. Пошла в особый отдел к полковому комиссару Дмитриеву.

- Машину! - велел мужественным, как всегда, уверенным и спокойным голосом.

В ту же минуту он покинул штаб. В голове молнией пронеслись мысли, обрывки воспоминаний о пяти лет такой трагической своим финалом, но искренней и красивой любви!

Полез рукой в карман, ища неизвестно чего. Может, анонимное письмо, чтобы порвать его, чтобы плюнуть в лицо тому злому информатору, выразив свое отношение к его тщательно выписанным кавычкам с точками, к его гнусным «фактам»? Почему это письмо написано именно сейчас… Что же это такое?..

Война!

Да, война! И ты, генерал Советской Армии, коварно атакован с тыла, в личной жизни. Враг уже начал свое наступление, деморализуя командующего, чтобы впоследствии пустить и танки…

Андрей Тихонович, сидя в авто, мчащее его в особый отдел частей, осмотрительно оглянулся. Может, хотел проверить, не подслушал ли кто мысли встревоженного человека в генеральском кителе.

Эта внезапная весть очень смутила его. Конечно же, он погорячился с тем разводом, не разобравшись, рубил узы семейного счастья. Исчезла дочь - это недоразумение. Спокойствие и рассудительность! Горе, разделенное на двоих, - только полгоря.

Бросить все силы, чтобы немедленно разыскать Ниночку! Игла это, что ли! Даже под землей найдет. Неужели начали с генерала, чтобы нарушить его равновесие в личной жизни… Но войска под его руководством все равно защитят тысячи жизней, если на границе действительно зашевелятся те фашистские танки…

Но эти муки и угрозы нервно возбужденного ума были приглушены, охлаждены мраморным спокойствием Марии. От ее отчуждения в глазах Дорошенко вдруг стало жутко.

- Вы забрали мою молодость, а теперь похитили еще и ребенка, убиваете душу человека, так неразумно полюбившего вас в свои восемнадцать лет! У меня не было детства, искала человека, а нашла… зверя! Отдайте мне дочь, я мать! - истерически зарыдала, утопив в слезах последние надежды и ожидания.

И не в первый раз в жизни Андрей Дорошенко на мгновение почти по-настоящему растерялся. Неужели Мария верит, что он способен на такое коварство?

Растерянность, как морская волна, болтнула, ошеломила. Но и освежила! Жена держится из последних сил, вот-вот потеряет сознание… В следующее мгновение генерал приказал адъютанту вызвать врача, а сам, не теряя времени, направился в кабинет полкового комиссара Дмитриева…

Оскорбленная Мария Кленовая в эту острейшую минуту отчаяния и горя не приняла дружеской руки, искренне протянутой Андреем Дорошенко. А через несколько часов после этого горького разторжения брака война застала их уже врагами.