Кленовый лист

4

Положение в пионерском лагере было катастрофическое. Через некоторое время вдруг перестало работать радио, последнее, что связывало детей с жизнью страны. Война пришла и на Черноморское побережье. Море сначала загорелось страшными боями, затем опустело, а затем на нем показались и вражеские корабли. Земля вокруг ревела и горела от адской стрельбы, бомб и воя обнаглевших вражеских самолетов.

Но вот на побережье, где находился пионерлагерь, появились фашистские вооруженные солдаты. В лагере еще осталось несколько десятков детей.

Ребята проснулись от грохота и хлопанья военной техники, наполнившей двор лагеря. Чужой грубый говор совсем разбудил ребят. Они живенько вскочили, оделись, но выйти не успели - гитлеровские солдаты ворвались в комнату. Фашисты рыскали по корпусам, сгоняли детей вниз, в спортивный зал. Солдаты хорошо понимали, что это за учреждение и с кем они имеют дело.

Два парня с другого корпуса попытались убежать от солдата, который подталкивал их, ведя к группе согнанных пионеров. Автоматной очередью гитлеровец остановил ребят, ранив в ноги. Теперь оба лежали без присмотра и сдержанно стонали. Офицер под угрозой смерти запретил оказывать им любую помощь, а тем более медицинскую.

- Где ваши старшие коммунисты? - спросил офицер, построив пионеров в зале. Для острастки он вынул из кобуры маузер, положил руку с ним за спину и сгорбившись пошел вдоль пионерских рядов. На рукаве френча скалил зубы противный череп на скрещенных костях.

Что фашист думал, ожидая ответа на свой грозный вопрос, трудно сказать. Как веретено, повернулся на одной ноге, услышав около себя четкий ответ Вани Тулякова:

- Я старший!

- Ты-ы? Я спрашиваю о коммунистах!

Ваня не терялся под назойливым взглядом фашистского вояка. Искоса следил за маузером в руке, но действовал подсознательно, возможно, выполняя один из продуманных за ночь вариантов поведения.

- Мы только пионеры, школьники. Коммунисты в Красную Армию пошли. А среди них я старший!

Конечно, никогда уже не придется встретить того гитлеровского офицера и получить от него правдивое признание: как он себя чувствовал в этом разговоре. На миг поставив себя в аналогичное положение пионера Тулякова, офицер не решился даже самого себя убедить, что и он поступил бы так дерзко перед врагом, как этот красный «молокосос».

Смотрел на него, мерил с головы до ног, револьвер перебрасывал из руки в руку и не находил слов, чтобы продолжить разговор на том же уровне дерзости и благородной силы, на который вызвало его заявление пионера.

- Я его помощник! - вдруг произнес Роман с другой стороны ряда.

И еще не успел присмотреться гестаповец к этому второму, кудрявому и задиристо улыбающемуся парня, как прямо около него откликнулись еще два голоса вместе.

- И мы тоже. Это наш штаб!

Это Олег и Юра Бахтадзе успели сговориться и решительно поддержали товарищей.

- Убрать этот… штаб! - словно уколотый шилом, крикнул офицер. Выпрямился и артистическим жестом сунул маузер в кобуру. - Штаб! У них везде штабы! Ненавижу большевистский штаб! Ганс! Передай их начальнику гидроэскадрильи. Скажешь, подарок от майора Гешке, он может выбросить в море этот… штаб.

Гешке презрительно скривил рожу, через плечо наблюдая, как солдаты торопливо и грубо выдергивали всех четырех из строя и, подталкивая автоматами, погнали к выходу.

Их повели через большой парк, где стояли автомашины, кухни, зенитные пулеметы. Солдаты группами и в одиночку спешили куда-то, переговаривались. На четырех мальчишек, которые шли в сопровождении двух автоматчиков, никто не обращал внимания.

- Может, убежим? - спросил Роман у Вани. И, не получив ответа, оглянулся на заднего конвоира. Тот что-то крикнул таким замогильным хриплым голосом, что Роман только плечами пожал.

За воротами лагеря на всем пути стояли автомашины, сидели на обочинах солдаты. В горах перекликались далекие одиночные выстрелы из пушек. Эхо гасилось в провалах и лесной чащобе на побережье моря.

- Об этом надо подумать всем, - только теперь ответил Ваня и, получив толчок в плечо, чуть не упал в придорожный кювет.

Больше ни слова не произнес ни один из них, пока не вышли на приморскую дорогу, пока не пришли снова на стоянку автомашин на берегу. В бухте на рейде колыхалось около двух десятков гидросамолетов.

Гул самолетных моторов, свертывание радиостанции на двух больших крытых автомашинах на время оторвали пионеров от их мыслей.

«Об этом надо подумать…» - сказал Ваня. Он сейчас у них вожак. И каждый думал.

Собственно, придумать что-то реальное о побеге - тяжело. Единственное, что всем приходило в голову - это напасть одному на конвоира, завязать с ним борьбу, чтобы остальные убежали, и погибнуть, потому что второй автоматчик, безусловно, бросится помогать товарищу.

Дальше уже начинались фантазии. Можно еще было неожиданно вырвать автомат и убить одного, а потом другого фашиста. Выстрелы бы услышали остиальные солдаты. Но у пионеров уже два автомата на четырех… С разгону наскочить на авто с пулеметом (это уже фантазия Олега), расстрелять прислугу, а самим - за руль и… Пулемет с кузова строчит вокруг, а машина мчится. Ее попробуют догонять на мотоциклах и спецмашинах. Но пулемет в умелых руках Вани обрывает погоню, загораживает подбитыми автомашинами дорогу, и путь к отступлению четырех героев свободен. Немцы, конечно, воспользуются к радиосвязью: ловите, мол, четырех коммунистов! Но где там их поймаешь, если машина в умелых руках Олега поворачивает туда, куда ему надо. Направо в горы, опять щукой выплывает где-то на дороге, как ледокол крушит все препятствия и мчится дальше… Могут по тревоге штурмовую авиацию поднять. Но в кузове ведь зенитный, а не черт знает какой пулемет…

- Стой! - грубо крикнул оккупант на замечтавшегося Олега.

Реальность, будничная и грозная, с болью отодвинула сладкие мечты подростка. Оторвала его от руля автомашины, которой он так сноровисто завладел в фантазиях.

Капитан гидроавиационного отряда Густав фон Пуффер сызмала воспитывался на море. Сначала отец, владелец одного из крупных доков на Везере, хотел, чтобы сын его был заместителем и наследником большого предприятия. Настойчиво учил в инженерно-морской военной школе. Но после 1933 года, когда предприятия фон Пуффера начали выпускать гидросамолеты и торпеды, он согласился, чтобы и сын специализировался на гидроавиации.

Будем справедливы и к Густаву - дитя большого достатка и неограниченной свободы. Учился как сам хотел, а в воспитании родители полностью полагались на новые юношеские отряды в школах - «гитлерюгенд». Там не в моде были сантименты, а вопросы совести, общечеловеческой морали считались отсталой и преступной «метафизикой». Шеф школы - морской волк, долго плавающий на подводных лодках, капитан первого ранга фон Бисмарк, дальний потомок бывшего канцлера Германии - изобрел оригинальный способ наказания для своих воспитанников. За то, что молодой Густав Пуффер в компании с другими воспитанниками фон Бисмарка раздели на улице канцеляристку своей же школы и одежду вернули только в баре за выкуп, - раздетая должна была выпить с Пуффером на брудершафт бокал крепкого вина, - шеф школы приказал в его присутствии перед всем классом повторить все от начала до конца…

Возможно, что такой метод воспитания должен был действовать по классическому постулату медицины: подобное лечится подобным. Но на Пуффера молодого он возымел совсем противоположное воздействие.

И, вырастая, он не каялся. А уже став командиром отряда гидроавиации особого назначения, очень часто охотно выполнял задания командования, выходящие за рамки обязанностей морской авиации.

Все это мы рассказали только для того, чтобы читателя не удивило внезапное решение Гешке послать «штаб» пионеров в качестве гостинца капитану фон Пуфферу.

Когда унтер-офицер докладывал ему об этом удивительном гостинце майора эсэсовского отряда, капитан стоял у стола, надевал перчатки какой-то излишне обесцвеченной пергидролем миниатюрной девушке. От того, что капитан умышленно надевал правую перчатку на левую, девушка раскатисто смеялась.

- Ну и что же? - спросил капитан унтер-офицера, ничего не поняв из-за смеха.

- Приказано отвести их к вам, господин капитан.

- Да, отвести. И что же?

- Не могу знать. Может, как-то… особенно утопите их в море?

Только тогда фон Пуффер посмотрел на унтер-офицера, смерил его взглядом, от которого у того закололо в пятах.

- Передайте вашему Гешке, что он дурак, а капитан фон Пуффер не акула и не функционер гестапо… Впрочем, давайте сюда этот штаб. Хотите, Жюли, я вам их подарю?

- Жюли, Жюли… Капитан хочет отвязаться от меня и дарит каких-то…

В этот момент тот же унтер впустил в комнату наших четырех героев. У Романа был синяк под глазом, у Вани на подбородке через губу засохли струйки крови.

Но ребята чувствовали себя достаточно бодро. Олег даже непринужденно улыбался, увидев девушку с такими испорченными пергидролем волосами.

Капитан рассмеялся. Его поддержала девушка, бесцеремонно подталкиваемая рукой своего кавалера.

- Ну и штаб! Все же передайте вашему трусу Гешке, что он дурак. Так это - штаб?

Пионеры оглянулись на конвоиров, понимая, что вопрос относится не к ним. Тем более, что немецкого языка ни один из них почти не знал.

Но и унтер-офицер воспринял реплику капитана не как вопрос, а просто как констатацию неприятного факта. И тоже не ответил.

Капитан и не настаивал. Он думал. Смотрел на пионеров, а думал неизвестно о чем. И если бы унтер не догадался спросить разрешения идти, капитан, видимо, еще долго не вернулся бы в действительность.

- Идти? Да, можете идти… Впрочем, позовите адъютанта. - И к пионерам: - Так вы штаб?

Ребята поняли слово «штаб» и тон вопроса. Утвердительно кивнули. Юра вышел вперед, чтобы заслонить собой Романа с подбитым глазом.

- Мы пионерский штаб, а не военный, - четко объяснял Юра с выразительным грузинским акцентом. Он и не думал оправдываться. Но возможные неточности в выяснении, кто они, беспокоили Юру, как беспокоит честного человека самая невинная неправда.

Офицер повернулся к девушке, вопросительно глядя на нее, и она тотчас же перевела эту фразу, безбожно переврав последние слова. Из того капитан понял, что «пионерский штаб - это то же самое, что и военная организация из детей советских офицеров».

- Вот как! Юные партизаны! - воскликнул капитан, как будто нашел именно то, чего ему так долго не хватало. Советские патриоты действительно начинали то в одном, то в другом месте донимать наступающие гитлеровские войска. Слово «партизаны» начинало все чаще появляться не только в штабной, но и общевойсковой речи гитлеровцев. Оно заставляло настораживаться и вызывало желчную злобу, особенно у офицеров.

Вошел адъютант. Короткие усики, торчащие под самым носом на молодом, почти юном лице обер-лейтенанта, свидетельствовали о его далекоидущих симпатиях к личности «фюрера».

- Самолеты готовы к старту, господин капитан гидроавиаслужбы! - отрапортовал адъютант, проскочив между пионерами.

- Да. Курту Веберу вести авиаэскадрилью. Вейгту - ее замыкать. Старт - зеленая ракета с моего самолета. Кстати, этот штаб, - показал на пионеров презрительным кивком головы, - нам не нужен… Впрочем, передайте об этом Вейгту. Простите, Жюли, может действительно подарить вам на память?

- О, нет, не надо, - отшатнулась Жюли.

Наши герои слышали этот разговор, догадывались, что говорят о них, но, кроме слова «штаб» и фамилии Вейгта, ничего не поняли. Послушно повернулись под толчками унтера, который пытался угодить расфранченному морскому летчику-офицеру, и вышли из кабинета.

Их повели к морю, туда, откуда доносился рев двигателей двух десятков тяжелых бомбардировщиков морской авиации. Бомбардировщикам вторило столько же заведенных моторов истребителей, которые должны были прикрывать неповоротливые, хотя и быстроходные, бомбардировщики.

Адъютант торопился, и каждый раз, когда он останавливался, ожидая, ребятам приходилось подбегать по его писклявым покрикиваниям. Конвоиры тоже старались быстрее избавиться своих арестантов и не жалели толчков и бранных угроз.

Ребята даже вспотели. Когда подошли к морю и адъютант что-то крикнул в пространство над волнами, показалось, что он кричит в гроб. Это было так называемое спокойное в бухте, а на самом деле глубокое и грозное море. Никакого ветра, а оно качается гонкими волнами, словно дышит от тяжелого труда. По тому, как конвоиры спешат, ребята поняли, что в этих грозных тяжелых волнах их ждет страшный конец.

Ваня подошел к Олегу и пожал ему руку. Как будто хотел сказать: держись, авиатор, видишь, гидросамолеты. Парень должен был бы улыбнуться в ответ на подбадривающий жест товарища. Но Олег страдал, как ребенок, неожиданно брошенный родителями. На глазах его блестели слезы.

Роман почему-то считал, что, надувшись и глядя исподлобья на всех летчиков и конвоиров, он умилостивит их или убедит в том, что в советских пионерских лагерях нет ничего плохого. Он тоже заметил те слезы у Олега, смешно подмигнул ему налитым кровью, подбитым глазом и мрачно произнес:

- Не дрейфь, авиатор! Мы пионеры… Слышал, партизанами назвал, собака!

К берегу, где они стояли, ожидая своей участи, подошла лодка с двумя летчиками, судя по униформе. Это их позвал адъютант командира своим писклявым голосом.

- Капитан передает их Вейгту, - лаконично сказал гитлеровец.

- Погоди! - властно крикнул сидевший на корме лодки. Ребята заметили, что у него на погонах такие же отметки, как и в адъютанта. - На какого дьявола нам эти шкеты? Мы берем большой запас горючего.

- А кто говорит их… брать? Капитан приказал передать их Вейгту.

Олег закусил губу, чтобы не заплакать. Но не мог. Ему показалось, что товарищи не понимают ситуации. Хотя немецкого языка он тоже не знал, но несколько слов понимал - его отец, инженер, прекрасно владеет этим языком.

И почему-то возникла уверенность, что уж это им конец. Теперь ничего не придумаешь. Гибель через каких-то несколько минут казалась для него неизбежной.

Их подтолкнули в лодку. На берегу остались конвоиры и адъютант.

Лодка тронулась. Морская влага напомнила Роману пляж пионерлагеря, скалы с птицами, щебечущие, нежные девичьи голоса, Любку Запорожец…

- Вы кто такие? - спросил с кормы летчик каким-то вроде бы и чужим, но вместе с тем знакомом языком. Пионеры не сразу ответили, хоть и поняли вопрос. Инстинкт велел разобраться, прислушиваться к тону, чтобы знать, кто именно говорит. Но суровое выражение лица летчика мало подходило к будничной фразе вопроса.

- Мы школьники, - ответил Роман. - В лагере были.

- А как же… тэн штаб? - спросил летчик, не меняя выражения глаз, лица.

На это уже ответил Ваня, которому казалось, что именно этому летчику надо сказать все, как оно есть на самом деле, без недомолвок.

- Никакой не штаб. Мы так, играя, штабом себя объявили.

- Угу… Значит, Вейгт утопит… - произнес летчик жестокое резюме и как бы от неловкости отвернулся.

Лодка подходила к большой двухмоторной машине. Она легко и величаво качалась на спокойной ряби моря. Винты мощными стропилами своих трех лопастей словно в дреме успокоились, нависая над водой.

- О чехах слышали, народ такой есть? - еще более тихо и грозно спросил летчик, снова остро глядя на ребят в вечернем миноре дня. Казалось, что и не увидит он их за внезапной мыслью о собственной судьбе…

- Мы хорошо знаем чешский народ. Это наши друзья!.. - подхватил Олег, словно услышав в этом спасение. Даже слезы вытер ладонью на щеках.

- Чех исем, - уже совсем тихо и, казалось, успокаивая нервы, произнес летчик, хватаясь за поплавки, на которых качался самолет. И подсаживал поочередно всех четырех, каждый раз шепотом произнося: «Саветници друзья…». Каждое слово хотел выговорить, как произнес Олег.

На борту авиакорабля крикнул толстому, как будто опухшему офицеру, показавшемуся в дверях:

- Герр Вейгт! Капитан фон Пуффер приказал взять их на борт!

Толстый Вейгт капризно провожал глазами каждого мальчишку и про себя выражал недовольство командованием:

- Запас горючего - до Вейгта. Замыкающий эскадрильи - тоже Вейгт. Игрушку для фон Пуффера, каких-то молокососов большевистских возить - опять Вейгт… Пранек! Распоряжайся ими сам, ну их к черту. Все равно в рейсе придется за борт выбрасывать.

- Есть, - с подчеркнутой обычностью в условиях службы ответил чех.

Совсем вечерело. Эскадрилья самолет за самолетом снялась с моря, взяв курс на запад.

Самолет лейтенанта Вейгта поднимался в воздух последним. Он дольше других разгонялся по морской глади и очень трудно, не с первого раза, оторвался от воды. Пилот Вейгт недовольно оглянулся с кабины, молча взглядом выразив свое недовольство перегруженностью самолета.

- Пранек! - крикнул он в трубку к бортмеханику машины, чеху. - Груз фон Пуффера привязать или пристрелить. Чтобы они не переходили с места на место.

- Есть!

Пранек в самолете был и за бортмеханика, и за стрелка на башенном пулемете, а в дальних рейсах подменял даже пилота. Наблюдательному Юре Бахтадзе сразу показалось, что чех - опытный и точный в вопросах выполнения службы человек. Однако немцы при первой же возможности пытаются бесцеремонно подчеркнуть свое арийское превосходство.

Даже в этом приказе о пионерах Вейгт мог бы не задевать чеха - он стоит у пулемета. Ведь известно, что ни один бортмеханик эскадрильи не стреляет так метко по вражеским самолетам, как Пранек. Именно из-за Пранека, как бортового стрелка, Вейгта всегда оставляют замыкающим в эскадрильи.

На борту самолета был еще один гитлеровец - штурман. Службу свою знал хорошо, добросовестно ее выполнял, но считал, что тем приносит большую жертву на алтарь нацизма. Не будучи графом, он не жаловался на нехватку друзей из графских сынков, которые плелись за ним, привороженные неограниченным богатством его отца. Среди членов экипажа штурман держался обособленно. В рейсе только он один никогда не расставался с парашютом и каждый раз на стоянках делал массаж плечам. Во время воздушных боев штурман хоть и брался за ручку своего нижнего пулемета, но еще ни разу им не воспользовался.

Проходя к верхнему пулемету, Пранек осмотрел всех четверых. Ребята сидели в разных местах, неудобно вцепившись кто за канистры с горючим, кто за трап башенного пулемета. Юра прикипел в уголке так, что его с первого раза и не увидишь, пока не привыкнешь к темноте.

К нему и подошел чех.

- Боишься?

- Боюсь? - переспросил Юра, гордо выпрямившись и отрицательно качнув головой.

Чех не видел этого жеста, пригнулся ближе к парню, осматривал.

- Я не первый раз лечу, господин… чех…

- Пранек я си зову. С Судет я, гражданский авиатор… - Юра почувствовал, как все его тело закололо иголками.

Не сводя глаз с летчика, до боли в голове смотрел, как тот отвернулся, затем, вспомнив, шагнул к трапу, на ходу вынимая из кобуры длинный маузер. Парень попытался прижаться плотнее в своем углу. О маузере он кое-что знал из рассказов руководителя стрелкового кружка. Намерения чеха ему показались угрожающими. Они никак не вязались с теми представлениями о друге, которым показался им чех с первого взгляда. Медленно расправлял правую ногу, чтобы, если бортмеханик захочет стрелять, толкнуть его в живот. Судетский чех в гитлеровскую авиацию попал…

Чех молча щелкнул предохранителем маузера и снова задумался. Красная лампочка под трапом, чуть моргнув, словно разбудила бортмеханика от тяжелой задумчивости. Он быстро положил револьвер около себя и схватил переговорную трубку, даже вытянулся по привычке, слушая какие-то приказы командира.

Потом решительно подошел к Ване, который стоял, согнувшись у обшивки в другом углу. Ваня почувствовал, как тяжело дышал чех, оказавшись совсем близко. Было уже темно, и тень в углу прятала Ваню от самого пристального взгляда. Что чех оставил и, видимо, забыл оружие - этого ни Ваня, ни другие ребята, кроме Юры, в темноте не заметили.

Летчик постоял возле парня, тяжело дыша, как после тяжелой работы. Вдруг нашел Ванину руку, дернул и показал второй рукой в круг серого света с верхнего люка на картонную коробку.

- Гладни есте? - отпустил руку пионера.

Ваня ничего не ответил, решал. Но сомнений не было, чех доброжелательно предлагал взять еду из этой коробки и поесть.

…Когда ребята быстро доедали какие-то бутерброды, Пранек вновь спустился к ним от пулемета. Ребятам показалось, что он одобрительно улыбнулся. На место, где оставил оружие, даже не посмотрел. Неужели забыл?.. Потом как-то болезненно посмотрел на всех и показал рукой на середину пола:

- Люк… - безнадежно махнул рукой.

По этому жесту Ваня безошибочно понял, что может ожидать их.

А чех вновь стал у пулемета, поднявшись на две ступеньки по трапу. Его голова и плечи были в целлулоидной круглой башне.

Летели долго, ребятам очень хотелось перекинуться хоть словом о своем трагическом положении. Олег несколько раз собирался подойти к чеху и просто спросить его обо всем. Неужели… их сбросят в этот люк? Но не решился не только сойти с места, а даже пошевелиться. Удивлялся Роману, рука которого все время касалась ноги чеха. Почему он не заговорит с чехом? Почему не спросит, что задумали сделать с ними?

Речь ведь шла об их судьбе, о жизни и смерти. Каждого из них неотступно преследовали страшные мысли. Юра несколько раз коснулся рукой холодной ручки маузера, думал, зачем чех оставил оружие. Может, это провокация? Наверное, именно так и начинаются фашистские провокации.

В самолете стало так темно, что только отверстие над головами, где стоял чех, чуть выделялось бледным пятном, усеянным звездами.

На циферблате у пилота стрелки показали двенадцать часов. Вейгт поочередно убирал с руля то одну, то другую руку, чтобы размять их. Слегка стучал ногтем по стеклу приборов, зевал. Вдруг штурман со стороны подал некий знак, Вейгт быстро накинул радионаушники.

- Вейгт, я - капитан Пуффер. Где вы? Вы отстали от эскадрильи. Летим со скоростью четыреста двадцать… Какая у вас?

- Четыреста, точнее - триста девяносто, господин капитан. У меня перегружена машина.

- Чем? У вас один комплект бомб. Каждая машина идет с двумя, господин Вейгт. Спите…

- Сорок канистр горючего, четверо ваших трофейных русских. Какие-то дети по приказу адъютанта, господин капитан.

- Дети? - Вейгт уловил злую нотку в голосе командира. - Какого дьявола вы взяли на борт эту шваль? Ответите потом… Сейчас же - за борт!

- Есть, господин капитан! Будут еще приказы?

- Мы прилетаем в Италию, через полчаса или через сорок минут снова будем над землей. Садимся, согласно маршруту, не ранее чем через полтора часа. Разрешаю в Средиземном море сбросить часть бомб, если, избавившись от большевистских детей, не сможете набрать нужную скорость… Выполнение доложить немедленно! Все…

Вейгт по медвежьем оглянулся. Нервно крикнул: «Пранек!» - хотя понимал, что бортмеханик не услышит. Затем нажал кнопку.

У верхнего отверстия дважды засветилась лампочка. Она тускло осветила живописным конусом обычный закрытый люк внизу. За пределами этого конуса стало еще темнее.

Заметив сигнал, Пранек быстро спустился и подошел к командиру. Так было всегда, и Пранека это не удивило. Как и всегда, Вейгт кивнул непокрытой головой на сектор руля и, сняв наушники, встал с сиденья пилота.

Для Пранека не новость - такая молчаливая беседа в рейсе. Даже уже выработалась профессиональная последовательность движений при замене пилота в рейсе. Пранек взял руль, протиснулся мимо Вейгта и сел на его место.

Стрелочки на приборах чуть шевельнулись и снова стали в свое нормальное положение. Только стрелка скорости нервно прыгала между отметками триста восемьдесят и триста девяносто.

Вейгт устало ткнул пальцем, указывая на эту нервную стрелку, вышел из кабины пилота, плотно прикрыв за собой стеклянные двери, и двинулся в глубь самолета.

Пилот привычным движением раскрыл люк, и страшный рев самолета ворвался внутрь. Разгибаясь, Вейгт начал загребать рукой позади себя, чтобы схватить Ваню. Но из такого неудобного положения не мог достать. Тогда передумал, оглянулся, посмотрел снизу вверх на Романа. Лицо фашиста в холодном зеленоватом свете было перекошено устрашающей гримасой: выражение звериного удовольствия, улыбка дьявола, подчеркнутой злости.

В эту напряженную минуту и выстрелил Юра Бахтадзе. Пилот согнулся, губы капризно дернулись ужасом. Шевельнулся, как сильный медведь на цепи, стараясь не упасть в люк, взмахнул обеими руками, чтобы уцепиться за что-то. Цеплялся за жизнь, уже навсегда оставляющую его.

Ваня толкнул гитлеровца ногой и тем довершил дело. Тяжелый Вейгт, окончательно потеряв равновесие, нырнул в люк. Падая, еще раз взглянул налитыми кровью глазами, за кого бы ухватиться. Цеплялся руками, неуклюжими ногами за борта люка. А внизу под ним дрожала гулом пустая пропасть ночи…

Роман оторвался одной рукой от трапа, дернул крышку и хлопнул ею, закрывая. Словно отсекся внешний шум - и самолет снова наполнился нормальным, привычным и успокаивающим гулом.

Ни один из четырех наших героев по-настоящему не понял всей глубины этого чрезвычайного происшествия. То, что в самолете на одного гитлеровца стало меньше, казалось каким-то призрачным сном. Хотя в то же время трое ребят ни на минуту не сомневались, что только что стрелял именно Юра, а не кто-то другой. Но откуда в его руках оказался боевой пистолет?

Почему остальной экипаж никак не реагирует на такое происшествие?

Олег первый осмелился подбежать к своему другу. Не сказав ни слова, бросился обнимать и целовать его.

- Юрочка! Какой же ты… мой! Наш… Ты, Юрочка, Герой Советского Союза! - приговаривал Олег, обцеловывая горячую голову Юры Бахтадзе.

- Это он… чех оставил, - прошептал Юра на ухо другу, как будто оправдывался.

- Чех? - вырвалось испуганное у Олега. Даже присел парень, пораженный таким известием.

Ваня тоже перестал держаться за обшивку, попытался устоять, по-матросски расставив ноги.

- А что, гадина! - сам себе сказал Ваня, оглянувшись на закрытый люк. Затем крикнул Роману, стоящему в фиолетовом конусе света: - Ромка! Роман, живем!..

Парень оторвался от трапа, шагнул навстречу Ване. Видимо, он ждал, надеялся, что Ваня будет подбадривать его на правах старшего. Может, догадывался даже, какой фразой начнет. Поэтому сам сказал навстречу Ване:

- Порядок, Ваня! Молодец, Юра.

Ваня с не свойственной ему нежностью обнял Романа, даже всхлипнул в тревожно радостном возбуждении над ухом друга.

- Это Юрочка Бахтадзе. Герой! - прошептал.

Юру хвалили, обнимали. Все беды, неизвестное и наверняка трагическое будущее затмила эта удивительная победа. Юра от волнения и слова не мог произнести.

Стояли вчетвером, крепко поддерживая друг друга, в этом теперь была их сила! Самолет грохотал, вздрагивал, словно падал в какие-то рытвины и вновь выравнивался. Они стояли как зачарованные, наивно радостные, на мгновение забыв, что летят неизвестно куда на вражеском боевом самолете, который должен же где-то приземлиться.

Юра уже не выпускал оружие, теперь ставшее для него милым и дорогим, как теплая и надежная рука матери.

Только теперь все четверо поняли, что чех не случайно оставил маузер, и изменили о нем мнение: Пранек был своим человеком!

- Где он? - в тревоге спохватился Олег.

- Ведет машину, - сообщил Ваня, единственный, кто видел через стеклянные двери, как Вейгт загадочно передавал руль лейтенанту Пранеку.

- Ура! - вырвалось у Олега. Но Роман закрыл ладонью рот возбужденному другу. Ведь они были в воздухе где-то над неизвестной землей или океаном. - Самолет ведет друг, но на нем еще есть и фашист. Малейшая его догадка о происшествии у люка, и он…

- Что же он? Один против пяти, в воздухе…

- Он пристрелит чеха за рулем, а сам выбросится на парашюте в люк под ногами.

Недаром Ваню признали главарем не только эти четверо, судьбой заброшенные путешествовать между небом и землей, но и весь пионерский лагерь. Как тонко и всеобъемлюще он понял положение.

- Ты, Юра, встань на мое место, у стены, и целься ему в голову. Целься хорошо, но не стреляй без надобности, пока я не узнаю у чеха, как надо себя вести, что делать.

Команду выполняли молниеносно. Юра стремглав бросился к стене. Из-за нее сквозь стекло двери, в скупом свете зеленых ламп, над многочисленными приборами силуэтом выделялась голова штурмана.

Ваня пошел в кабину пилота и остановился у стеклянных дверей, набирался смелости. Ведь этот третий гитлеровец, увидев около бортмеханика за рулем не пилота, а одного из четырех советских пионеров, поймет, что означал тот выстрел, прозвучавший несколько минут назад.

А штурман действительно мог услышать звук выстрела. Ведь чех Пранек его прекрасно слышал, находясь в кабине по соседству со штурманом. Правда, Пранек ждал этого выстрела! Но слышал и штурман. Он на мгновение оторвал взгляд от карты и приборов, слишком резко, вопросительно посмотрел на чеха. Их взгляды встретились, глаза засветились зеленым блеском, отраженным от приборов. И чех в этом тревожном взгляде штурмана понял стандартный вопрос:

- Что это?

Пранек игриво подмигнул штурману, слегка качнув головой назад. И штурман многозначительно кивнул головой в ответ - мол, все ясно. Он снова склонился над приборами и картами. Но Пранек тоже прекрасно играл свою игру. Уголком правого глаза он следил за штурманом. От его тревожного внимания не укрылось, как тот дрожащей рукой, вороватым движением выключил радионаушники Пранека.

- Послушайте, штурман. Вы случайно выключили мои наушники. Что случилось? - Крикнул чех в трубку.

- Вполне возможно, - поспешил штурман, тотчас включая наушники пилота.

- Герр бортмеханик, - обратился штурман к Пранеку. За время своего пребывания на корабле он вообще никого не называл по фамилии, как принято в эскадрильи по специальному приказу командира. - Послушайте, господин бортмеханик, куда делся пилот?

- Расправился с большевистскими детьми и, видимо, спит, - ответил Пранек.

- Сном праведника? Вы слышали выстрел? - снова спросил штурман, глядя на чеха.

- Вполне возможно, господин штурман, - ответил чех, заметив, что к нему в кабину проскочил старший из ребят. Теперь Пранек уже не сомневался, что тот единственный выстрел попал в цель.

- …Вейгт! Вейгт! Я - капитан фон Пуффер… Вейгт!.. - услышал чех в наушниках, но не отвечал командиру эскадрильи. - Вейгт! Я - капитан фон Пуффер… Где вы? Готовимся к посадке, где вы, черт вас побери?

- Вейгт убит! На корабле партизаны…

Штурман уже успел закончить эту фразу, когда оторопелый чех спохватился и выключил своим аварийным выключателем его передатчик. Штурман понял: единственное спасение - это выпрыгнуть из самолета на парашюте. Но для того чтобы снять наушники, встать с сиденья и протянуть руку, чтобы дернуть на себя рычаг люка под ногами, ему надо потратить не менее полминуты времени.

Это целая вечность в его положении.

Внимательному Юре Бахтадзе нужно было только одно мгновение, чтобы понять намерение фашиста. А другого момента вполне хватило, чтобы нажать на гашетку маузера.

Штурман неуклюже упал поперек открытого люка. Судорожно схватился рукой за ножку кресла, на котором сидел, и… повис над пропастью.

- Алло, вы… как вас там. Пионеры, черт побери! Лечу в Америку, капитулировать буду. Кто из вас водит автомашину?

- Конечно же, Олег! Он и самолет уже изучал в авиакружке! Олег! - крикнул Ваня.

Олег не ждал повторения. Едва услышав свое имя среди невероятного шума, подошел и наклонился к чеху. Но внешний шум, врываясь в открытый штурманом люк, не давал возможности свободно говорить бортмеханику. Чех нажал на ручку сбоку, которая синхронно соединялась с ручкой штурмана. Но люк не закрывался. Удивленный Пранек приподнялся с места - хотел увидеть, что ему мешает.

Ваня ловко отскочил в сторону, ухватился за спинку кресла и ногой сбил с ножки задубевшую руку штурмана. В тот же миг люк, хлопнув, закрылся. А чех давал уже следующий приказ, четко выговаривая каждое слово:

- Открыть тот, внутренний люк, - кивнул головой назад, - и выбросить за борт все банки с горючим, все, что можно, - прочь, прочь! Снять дверь с петель, боковые скамейки с гнезд, брезент, вещи экипажа - все за борт! Нам нужен потолок… Олег! - крикнул, чуть передохнув, чувствуя, как все четверо бросились выполнять приказ командира.

Олег повернулся и стыдливо стал, едва прикоснувшись к локтю пилота, подумав, что тот не видит его со стороны.

- Оле-ег! - еще раз крикнул чех. В чрезвычайном покое Пранека Олег почувствовал высшую меру волнения. - Может быть воздушный бой… Это основные рычаги управления. Берись за мою руку сверху на штурвале. Если слегка, словно играючи, повести рукой сюда или туда, корабль послушно пойдет в ту же сторону. Но нам лететь только на запад. Эта стрелка указывает направление. Ясно?

Олег догадывался, к чему идет, и не совсем охотно кивнул.

- Садись! - неумолимо приказал чех. - На учебной машине летал? Садись и здесь.

Не отрывая руки от штурвала, Олег просунулся на освобожденное чехом место. Тот улыбнулся, чуть скрывая принужденность улыбки. Хотел таким образом успокоить парня.

- И помни: Пранек здесь всегда и автопилот я включил, равновесие будет держать сам, - успокоил мягким тоном, но уже крича, потому ребята открыли люк и внешний шум бурей ворвался внутрь. - Возьми себя в руки! Волноваться можно только на дне океана, над которым летим, или в желудке акулы… Ну вот, правильно! Теперь берем штурвал на себя. Корабль поднялся вверх. Браво, браво! Давай еще выше, Олег! Теперь выровняй. И еще выше, выровняй…

Олег почувствовал у себя на щеке нежный, родительский поцелуй. А может, только так показалось. Потому что в следующее мгновение возле него уже никого не было.

- Ой! - ахнул парень. И тут же смущенно притих.

Лейтенант Пранек стоял на расстоянии одного метра от парня и пристально следил за приборами и за вспотевшими руками парня. Затем обернулся на лязганье крышки люка.

- Выполнено, товарищ командир! - ответил Ваня, вложив в то смелое «товарищ» и любовь, и благодарность, и пионерское рвение.

После нескольких маневров рулем «на себя» машина достигла потолка. Почти раздетым ребятам становилось холодно. Кроме Олега, с которого от напряженной работы ручьями струился пот. Но и он понемногу успокоился, остыл.

Стрелка скорости все еще нервно качалась, но теперь уже между цифрами 410 и 470.

Пранек, стоя возле Олега, время от времени включал наушники, смотрел на приборы, увеличивал подачу газа в моторы. Корабль начинал слышнее стонать на неожиданных ямах, когда попадал в облака, которых в действительности не было. Чистое, черное небо серело над головой многочисленными звездами.

Вдруг Пранек услышал в наушниках слабый голос:

- Капитан Б, капитан Б. …Пранека на курсе не нашли…

- Бараны! Пранек на километр выше вас… Высылаю Горна и Кюхельвейса.

Пранек качнулся. Горн и Кюхельвейс!.. Это же известные на всю гитлеровскую армию истребителей асы-ночники. Кто не помнит ночных операций этой смертоносной двойки! Работая в паре, каждый из них имеет свой облюбованным прием нападения. О горновском маневре перехода со «свечки» в атаку, когда машина еще идет в мертвой петле, говорила не только отечественная, но и мировая пресса. Прием знали, но противостоять ему не могли.

Пранек тоже хорошо знал эти смертельные приемы обоих своих нынешних соперников, и невольная дрожь прошла по его телу. Объединенные маневры этих двух асов были непреодолимы. Единственная надежда на ночь и непредвиденную нормами скорость его самолета. Чех медленно снял наушники, машинально надел их на голову Олега. Вслушивался или думал, неподвижно застыв на месте. Кюхельвейсовская лобовая атака!.. Вслушивался, думал. Может, работа какого-то из моторов заставляла его вслушиваться? Может, раскаяние за свой отчаянный поступок овладело им? Мечту перейти в армию больших союзников лейтенант Пранек лелеял давно. Он подробно обдумал план бегства еще с первого дня войны.

Лейтенант Пранек принимает воздушный бой с Горном и Кюхельвейсом!

- Ну-ка, экипаж! Господин стрелок пусть встанет за тамтым пулеметом штурмана, - обратился он к Юре. - Ты, - Пранек коснулся плеча Вани, - будешь стоять около меня на башне, если что - подменишь! Господин с одним глазом будет следить возле Олега. Господин Олег, браво, господин Олег! Если бы его друг или сам господин Олег заметил Кюхельвейса… впереди, в пространстве, пусть только возьмет его в тот пересеченный круг и нажмет на эти пуговицы. Малый пуговица - пулемет, большой - пушка. На Кюхельвейса не помешает нажать на оба вместе, господин Олег. Курс - на запад, по стрелке, и… девиз - победа!

Вдруг Пранек оборвал речь и в следующее мгновение уже был на башне около Вани. Олег только заметил, как стрелка одного из приборов внезапно зашевелилась, словно на нее влияли какие-то посторонние магнитные факторы.

Олег прочитал над прибором:

«Люфтахтунг»

«Люфт - воздух, ахтунг - внимание», - подбирал Олег, вспоминая свои скромные знания языка. И почувствовал радость, не похолодело ему от страха в груди, не задрожали руки.

В воздухе враг, с которым они будут сражаться. Здесь не так, как с конвоиром унтером, что толкал Ваню в кюветы, сапогом бил в зубы. И Роману залепил под глаз еще и автоматом пригрозил. Здесь пулемет, пушка. Малый пуговица, большой пуговица… Так и хотелось попробовать нажать их.

Глазами пытался проникнуть в темноту ночи. Даже жалел, что за стеклом была все та же пустота, жирная тьма, как густое сито, изрытая мириадами звезд.

На башне стояло начеку четыре глаза. И почти одновременно они заметили, как где-то справа, обходя их самолет, неслось чернее ночи пятно. Собственно, оно было таким же, как и ночь, только, проносясь, то закрывало собой звезды, то открывало, оставляя их позади.

Ваня тронул локтем бортмеханика. Пранек уже готовил свой пулемет. Только и сказал:

- Горн!.. Нас еще не заметил… - но через мгновение добавил: - Заметил, проклятый. Видимо, думает, что Пранек за штурвалом, потому что не решился бы так рисковать. Нет-нет… Пранек - бортовой механик, господин Горн!

Пятно уменьшилось - истребитель «Мессершмитт» пошел курсом самолета с беженцами. Стрелять по нему было еще рано, но истребитель шел на пули с катастрофической скоростью. Пранек мог рисковать. Единственное сдерживало: может, Горн повернул где в сторону. Выстрелишь - только себя выдашь.

Но ждать дальше было нельзя. Наступила критическая минута, когда и Горн мог начать бой. Горн хотя и знал смертельную точность стрельбы Пранека, но был уверен, что в самолете некому вести машину, кроме чеха, и выстрелы Пранека достанутся лишь Кюхельвейсу.

Но чех нажал кнопку. Несколько точных попаданий обозначились на истребителе яркими точками…

И в тот же миг с истребителя тоже сорвались кинжальные струи огня. Короткие, но нервные и неточные.

- Горн упился, как выражаются советские летчики, - сообщил спокойный чех. - Стреляет раненой рукой.

«Мессершмитт» на мгновение исчез, но сразу же снова вынырнул с той же стороны, набирая высоту. Это уже был классический горновский маневр, из которого только советские летчики ловко выходили живыми. Но… в одной части горновского самолета разгорался пожар. Именно он и был ориентиром во тьме для пулемета чеха. К тому же стрелял настоящий кавалер рокового выстрела - лейтенант Иржи Пранек!

Бортмеханик плавно повернул пулемет и, будто совсем не целясь, ударил врага короткой очередью в кульминационной точке его мертвой петли.

Машину Пранека тоже рвануло вправо вниз… Чех мигом оказался возле Олега за штурвалом. Но машина снова набирала высоту, выравнивала курс.

- Самолет стрелял… - коротко пояснил Роман.

- Браво, Олег! - крикнул Пранек и бросился на башню. - Они оба здесь.

- Кто? - спросил Ваня.

- Асы - Горн и Кюхельвейс.

- Но… только один. Потому что второй загорелся и взорвался… Сам видел!

- Браво, черт возьми! Промазал Горн. Теперь Кюхельвейс, этот более уравновешенный. Наш Олег хорошо держится… - в восторге или в нервном возбуждении говорил Пранек.

Машину снова бросило из стороны в сторону.

- Кюхельвейс здесь. Чувствую его почерк лобовой атаки. Дать бы штопор, Олег, штопор!.. - почти мечтательно воскликнул озабоченный боем бортмеханик.

Снизу послышались выстрелы Юриного пулемета. Две пули снизу продырявили обшивку корпуса машины и взорвались вверху. Осколком от второй пробило башню как раз над головой Пранека.

Ваня не знать с чего упал на пол самолета. Испугался или может действительно, как показалось, чех, спасая парня, изо всех сил толкнул его вниз. В это время Ваня услышал, как разом заговорили пушки и пулемет Олега.

Самолет снова бросило влево, вправо. Ваня услышал, как к нему с трапа сполз лейтенант Пранек. Он тяжело стонал и что-то неразборчиво повторял, затихая. Ване показалось, что чех говорил:

- На долину! На долину… - голос его оборвался вместе с жизнью.

Ваня обернулся. Возле Олега лежал Роман и что-то выкрикивал. Машину несло вниз, в пропасть. А впереди еще стремительнее летел вниз целый клубок огня.

«Самолет горит!» - понял Ваня, не зная, радоваться этому или грустить.

- Олег, это ты? - выкрикнул вопрос.

- Я, Ваня, я! Но и мы… горим! Вон… - кивнул он на правое крыло самолета.

Действительно, там прорывался снизу огонь, и только сильный встречный поток воздуха сбивал его. Сбивал, но не тушил…

И тут этот передний клубок огня вдруг будто ударился о какую-то твердую преграду, брызгами огня залил скалу и лес внизу. Олег инстинктивно дернул руль на себя. Послушная машина аж застонала, переломив гон вверх. Аэронавты неизбежно должны были врезаться в ту кручу какого-то материка или острова в океане, где огненными брызгами разлетелся сбитый Олегом ночной истребитель Кюхельвейса.

Огонь от разбитого самолета нырнул в бездну и исчез. Олег почувствовал, что его самолет, поднимаясь вверх, помимо его воли начал круто поворачивать влево. Пришлось выровнять подъем. А на горизонте уже загоралось утро. Только теперь как-то будто внезапно начали открываться неохватные просторы.

«Значит, мы повернули на восток», - догадался Олег и, помогая автомату выруливания, нажал влево руля, подав его еще от себя.

Перед глазами - безбрежный, еще черный океан. Он, как космический диск, вращался просто перед глазами, с катастрофической скоростью приближаясь к Олегу, к самолету.

- Ой, братцы! - панически закричал Олег, поняв неотвратимость гибели.

Справа уже полыхало все крыло. Вдруг правый мотор самолета затих. Через мгновение начал подозрительно чихать и левый мотор и… затих. Самолет как будто остановился в воздухе. Только свист остался из всех шумов, да и тот медленно снижался, уменьшался.

Ваня вскочил на крик Олега. Юра тоже бросился от своего пулемета. Самолет будто входил в океан, автопилот перестал действовать.

В последний момент Олег еще пытался управлять машиной. Он понимал, что самолет слушается уже не так, как раньше. Но инерция пике действовала с меньшей силой, чем моторы. Олег дернул руль на себя. Пытался делать это медленно, как показывал чех. Но какая тут медлительность, когда океан так катастрофически приближается космическим подвижным диском. Щемяще холодный страх подталкивал руки, торопил делать все молниеносно. А горящее чудовище словно через силу все же послушно рванулось, чтобы выйти из смертоносного пике, затрещало в ужасном бессилии. Всех троих ребят как ураганом сбило с ног, они попадали на пол…

Или поздно Олег понял положение, или огонь на крыле самолета, угрожая взрывом горючего, парализовал его сознание, только его отчаянный жест, который должен был вывести самолет из катастрофического пике над океаном, опоздал на несколько секунд!

Самолет стремительно нырнул в волнующуся пучину океана.