Часть четвертая КЛЕОПАТРА ПРОТИВ РИМА

Глава 11. КЛЕОПАТРУ ОБЪЯВЛЯЮТ ВРАГОМ РИМА

Близкие отношения между Антонием и Клеопатрой стали вредить репутации последнего в Риме. В ноябре 34 года до н.э. Октавиан, вернувшись в столицу после победоносной иллирийской войны, узнал о триумфальной процессии Антония в Александрии и о его пожалованиях Клеопатре и ее детям. Эти сведения об обширных территориях, переданных египетской династии, не могли не вызвать раздражения у правителей Рима. 1 января 33 года до н.э. Октавиан, вступая в должность консула, впервые выступил с публичной критикой Антония. Антоний послал ему официальный ответ, содержание которого нам неизвестно. Однако в сочинениях историка Светония сохранился фрагмент частного письма Антония Октавиану:

«Что это на тебя нашло? В том ли дело, что я сплю с царицей? Но ведь она не жена мне, не так ли? И разве это случилось впервые? Это продолжается вот уже девять лет. А ты сам? Разве ты спишь только с Ливией? Прими мои поздравления, если сейчас, когда ты читаешь это письмо, с тобою нет какой-нибудь Тертуллы, или Терентиллы, или Руфиллы, или Сальвии, или их всех сразу. Разве так важно, где и с кем из женщин ты ночуешь?» (см. Светоний. Август).

Этот перечень предполагаемых любовниц Октавиана мог его смутить, потому что сам он был в этом отношении не многим разборчивее Антония, а современники вполне могли понять, о каких женщинах здесь идет речь.

Но самое важное в письме – официальное признание, что Клеопатра не является женой Антония. Такой брак был невозможен и потому, что двоеженство запрещалось, и потому, что римлянам запрещено было жениться на иностранках. Правда, Антоний нарушил этот закон, выдав свою старшую дочь (от его кузины Антонии, на которой он был женат еще до Фульвии) за некоего Пифодора, эллинизированного уроженца Малой Азии. Но было бы гораздо худшим нарушением, если бы это сделал он сам, римлянин, занимающий высокое положение. И в своем письме Антоний напоминал Октавиану, что ничего подобного не было. Законного брака между Антонием и Клеопатрой существовать не могло. Однако льстецы не упускали случая (возможно, при официальном поощрении) и всегда готовы были говорить о их иерогамии – «священном браке» между двумя божествами, подобном супружеству Диониса и Ариадны (которую часто отождествляли с Афродитой), или, в египетском варианте, подобном супружеству Осириса и Исиды. Уже упоминалось, что Клеопатра и Антоний официально именовались Новой Афродитой и Новым Дионисом, или Новой Исидой и Новым Осирисом. В таком смысле считались некогда супругами Цезарь и Клеопатра, и только в этом смысле можно было говорить о супружеских отношениях Клеопатры и Антония, что обеспечивало их детям своего рода сакраментальную законность.

* * *

В 33 году до н.э. Октавиан успешно провел уже третью иллирийскую кампанию и не только освободил Италию от набегов с северо-востока, но и закрепил за Римом Далматийскую область, где можно было рекрутировать хороших гребцов для флота (см. Аппиан. Иллирийские войны). Правда, время показало, что завоевания Октавиана оказались непрочными, но сравнение между деятельным Октавианом и продолжавшим бездействовать Антонием было не в пользу последнего.

Между тем взаимоотношения между обоими триумвирами продолжали ухудшаться. Продолжалась пропаганда и контрпропаганда с обеих сторон, и выступления обоих противников находили живой отклик в римском обществе. Более того, их усилия оказали огромное влияние на историков, биографов и поэтов, что привело к путанице, значительно затруднившей понимание реальных фактов. Взаимные обвинения во всевозможных грехах продолжали нарастать, и полемика между триумвирами достигла максимального уровня к осени 33 года до н.э. но с не меньшим накалом продолжалась и потом, вплоть до окончания конфликта. Это был последний, грязнейший образчик «свободы слова» в старо-республиканском вкусе.

С моральной и патриотической точки зрения Антоний являлся подходящим «козлом отпущения». Еще Цицерон обвинял Антония в пренебрежении всеми моральными нормами. Говорили, что Октавиан по своей духовной силе значительно превосходит Антония и что Антоний боится «гения» Октавиана. Говорили, что если Антония и можно сравнивать с Дионисом, то это – не Дионис Благодетель, а Дионис Кровожадный, убивший Секста Помпея. Высмеивали также манеру Антония писать. Его письма к Октавиану читались вслух (конечно, без списка любовниц) и становились мишенью для памфлетов сторонника Октавиана – Валерия Мессаллы (который прежде был сторонником Антония, а еще прежде – республиканцем). Мессалла мог, например, сообщить, будто Антоний в Александрии пользуется золотым ночным горшком, «столь роскошным, что даже Клеопатре это не по нраву» (см. Плиний Старший. Естественная история). Таким образом среднему римлянину давали понять, в какое болото роскоши завлекла Антония египетская царица. Сотнями способов подчеркивали рабскую зависимость триумвира от иностранки. Поскольку Антоний сравнивал себя с Гераклом, его недруги напоминали, что Геракл был околдован Омфалой, подобно тому как Антоний подпал под чары Клеопатры. Отголоски этих инсинуаций нашли отражение даже в рельефе на кувшине из Ареция, где Антоний-Геракл изображен в женском платье, окруженный прислужниками, которые держат зонт, веер, моток ниток и спицы, а его дубину и львиную шкуру забрала Омфала. Одни говорили, будто Антоний также стал жертвой ведовства, другие, держась более рационального объяснения, – что из-за его пагубной страсти он правит Востоком, совсем не советуясь с сенатом, а вверенные ему римские легионеры служат теперь не Риму, а Клеопатре. И что всего хуже, Антоний раздает римские территории иностранным царькам, тогда как Октавиан, наоборот, превратил Мавританию в римскую провинцию (см. Дион Кассий).

Кроме того, Октавиан успешно играл на страхе римлян перед зловещими пророчествами о грядущем походе восточных врагов Рима во главе с Клеопатрой. Ходили слухи, будто бы фаворит царицы Антоний поклялся «обрушить возмездие на Капитолий». Эта клятва, конечно, была пропагандистским вымыслом врагов Антония. Октавиан впоследствии даже считал возможным утверждать, будто от Клеопатры исходила «тяжелейшая угроза» для Рима. Это было похоже на истерию, но подобного рода преувеличения отражали растущую ненависть римлян к Клеопатре. Для подтверждения этих обвинений вспомнили и о том, что Клеопатра назвала сына Цезарем и утверждала, что он сын великого римлянина. Антоний, по сути, подтвердил эти притязания царицы. Это стало одним из главных обвинений, выдвинутых Октавианом и его сторонниками против Антония.

* * *

В ходе своей контрпропаганды Антоний не только опровергал выдвинутые против него обвинения, но и сам обвинял Октавиана в различных пороках (возможно, не без помощи Клеопатры). Значительная часть этих обвинений сохранилась в историографии анонимно, из вторых или из третьих рук. Этот материал проявился, например, в предвзятом портрете Октавиана, написанном историком Тацитом. Плутарх утверждал, что некоторые авторы чрезмерно восхваляли Антония. Их собственные произведения не сохранились, так как Октавиан стал победителем и возобладала связанная с ним историография, но мы знаем, что среди них были Аквилий Нигер, Юлий Сатурнин, а также оратор Кассий Пармский, который прежде был в числе заговорщиков против Цезаря, в это время перейдя в лагерь Антония.

Этот Кассий много рассуждал о якобы низком происхождении Октавиана (по сравнению с Цезарионом), а также повторял старое обвинение, будто он достиг расположения Цезаря, только уступив его гомосексуальным наклонностям. Кроме того, Кассий заявлял: Октавиан обвиняет Антония, что тот выдал дочь замуж за грека, между тем как сам Октавиан добился обручения одной из своих дочерей с варваром – царевичем Косоном из Дакии (нынешняя Румыния). Такие обвинения Октавиану предъявлялись и раньше, хотя неизвестно, насколько эти утверждения были обоснованны. Если сторонники Октавиана именовали Антония Дионисом Кровожадным, то сторонники Антония, намекая на то, что Октавиан отождествлял себя с Аполлоном, называли его Аполлоном Мучителем. Наконец, они указывали: что бы там ни говорил Октавиан, а Антоний значительно превосходит его как полководец, потому что при Филиппах Октавиан ничего сам не сделал, а во время битвы Агриппы с Секстом Помиеем вообще все время спал.

Когда речь заходила о конкретных обвинениях, Антоний вспоминал, что Октавиан, захватив Сицилию и Северную Африку, не выделил соправителю никаких территорий, как и не передал ему часть войска Лепида, которого он единолично отстранил от власти. Кроме того, Октавиан так и не прислал Антонию легионов в обмен на предоставленные ему флотилии и заселил почти все земли Италии своими ветеранами, не выделив земли для солдат Антония.

Кто был прав в этом споре? Если говорить о законности и честности, то обе стороны находились, так сказать, в равном положении. Антоний действительно не посоветовался ни с сенатом, ни с Октавианом, прежде чем строить планы завоеваний на Востоке или передавать римские территории семье Клеопатры. Октавиан же ни разу не выполнил своих обязательств перед Антонием. Но это была пропагандистская война, в которой все определяет не разум или истина, а игра на моральных чувствах, эмоциях и низменных страстях. Здесь у Октавиана был выигрышный аргумент – влияние Клеопатры на Антония.

* * *

Однако Октавиан прислал Антонию письмо, в котором в довольно резких выражениях ответил на претензии Антония. Он писал, что готов разделить с Антонием Сицилию и Северную Африку, но только после того, как Антоний предложит ему часть Армении. При этом он ехидно заметил, что солдатам Антония не нужна земля в Италии, поскольку «они могут вознаградить себя землями в Мидии и Парфии, которые они завоевали для империи, сражаясь под началом своего императора» (см. Плутарх. Антоний).

Это письмо Антоний получил в октябре 33 года до н.э. когда он находился на границе Армении и Северной Мидии по просьбе своих индийских союзников, опасавшихся вторжения из Парфии. Получив письмо Октавиана, Антоний наконец понял, что ему пора отправляться на Запад, где назревает конфронтация с Октавианом. Он отправился на западное побережье Малой Азии в Эфес. По дороге к Антонию присоединилась Клеопатра, и они провели зиму в Эфесе. Антоний прибыл туда с авангардом, но велел Канидию следовать за ним с большей частью армии.

Антоний понимал, что избежать войны с Октавианом (или выиграть ее, если она станет неизбежной) можно только заручившись поддержкой сенаторов и тех влиятельных римлян, с которыми он в последнее время разошелся. Поэтому он послал в сенат срочное донесение, в котором просил о ратификации своих решений и постарался показать выгоды Александрийских пожалований для Римской империи.

Кроме того, Антоний, чтобы сделать сенаторам приятное, подчеркнул значение завоевания Армении и пообещал сложить с себя полномочия триумвира, если Октавиан сделает то же самое.

Ответа Антоний не получил, однако Октавиан в пропагандистских целях устроил спектакль с «прекращением своих полномочий» по окончании пятилетнего срока триумвирства. Обе стороны в то время обвиняли друг друга в том, что они препятствуют восстановлению республики. Однако республика была мертва, и никто не мог бы ее возродить. Речь шла не о выборе между республикой и монархической властью, а о выборе между монархией, как ее представлял себе Октавиан, и монархией, как ее видели Антоний и Клеопатра.

За последнее время в истории Рима многое зависело от поведения консулов, которые вступали в должность с начала 32 года до н.э. Когда триумвиры, еще в период относительного благополучия, заключили договор о назначении консулов на несколько лет вперед, то получилось так, что на 32 год были назначены консулами ведущие сторонники Антония, что было небезопасно для Октавиана, формально провозгласившего себя обычным гражданином.

Самым известным из этих консулов был Гней Домиций Агенобарб, знатный римлянин, бывший республиканец, перешедший к Антонию (дочь последнего была обручена с сыном этого консула), и флотоводец Соеий, один из друзей Клеопатры. (Что касается Агенобарба, то он опасался влияния Клеопатры на Антония.) Антоний обратился к консулам с просьбой огласить его послание. Однако Агенобарб, председательствовавший первым, воздержался от этого, считая, что упоминание об Александрийских пожалованиях произведет на сенаторов ужасное впечатление. Октавиан, которого не было в Риме, все же послал в сенат уведомление, что и вторую часть письма Антонии, касающуюся армянских дел, зачитывать тоже не следует (см. Дион Кассий).

1 февраля консул Сосий выступил в сенате с обвинениями в адрес отсутствовавшего Октавиана и предложил принять против него вотум недоверия, но народный трибун, служивший Октавиану, наложил вето. В середине февраля Октавиан вернулся в Рим и, явившись в сенат в сопровождении телохранителя, выступил, в свою очередь, с резкими обвинениями против Антония и Сосия. Октавиан также объявил дату, когда он снова явится перед сенаторами и предъявит документальное подтверждение своих прав. Никто не осмелился возразить, но вскоре после этого оба консула и 200 или 300 сенаторов покинули Рим и отправились к Антонию.

Долгое противостояние Октавиана и Антония на этот раз окончилось ничейной ситуацией. Нам, знающим об этом времени в основном по источникам, близким к Октавиану, кажется странным такой результат: если Октавиан был настолько предпочтительнее Антония, как это изображали сторонники Октавиана, тогда почему значительная часть сенаторов перешла на сторону Антония? Их действия показывают, что многие в Риме тогда верили в его победу.

В мае или июне того же года Антоний, под влиянием Клеопатры, объявил о разводе с Октавией, а тем самым – и о разрыве с Октавианом. Их показной дружбе пришел конец. Однако эта акция не могла не повредить Антонию во мнении римлян. Возможно, это его решение дало толчок к бегству некоторых сторонников Антония к Октавиану. В первую очередь это сделали Планк и его племянник Марк Тиций. Объясняли это и тем, что Планк был врагом Агенобарба, и тем, что Антоний поймал Планка на финансовых махинациях. Но главная причина состояла в том, что Планк и его племянник, поняв, какое отрицательное впечатление произвел развод Антония, и взвесив все «за» и «против», пришли к выводу, что Антоний проиграет. Во время гражданских войн Планк уже не раз перебегал от одной стороны к другой и всегда умел сделать по-своему правильный выбор.

Поспешно явившись в Рим, Планк обратился к сенаторам и обвинил Антония в стольких преступлениях, что один из сенаторов даже заметил, что Планк уж слишком долго терпел такого преступника, как Антоний. Планк и Тиций также сообщили Октавиану, что Антоний составил завещание, которое, согласно обычаю, хранилось в храме Весты. Октавиан обратился к верховной жрице с просьбой посмотреть этот документ, но, получив отказ, взял его силой. Сначала он прочел завещание сам, а потом поставил сенаторов в известность, что в нем-де имеются три одиозные статьи: Цезарион признается сыном Цезаря, дети Антония и Клеопатры получают большое наследство, и, наконец, в случае кончины Антония, где бы она ни произошла, его тело было завещано сначала пронести по Римскому форуму, а затем – похоронить в Египте.

В признании Цезариона сыном Цезаря не было ничего нового. Однако пункт о наследстве для детей Антония и Клеопатры не мог быть составлен ни одним из римских юристов, так как иностранцы не имели права на наследство. Поэтому, возможно, этот пункт выдумал сам Октавиан для дискредитации противника. Пункт же о захоронении Антония в Египте не мог не вызвать очень отрицательной реакции в Риме, где снова оживились слухи (появившиеся во времена Цезаря), будто у Антония (как раньше у его предшественника) есть план переноса столицы в Египет.

Однако Антоний не был настолько глуп, чтобы хранить в Риме подобный компрометирующий его документ; не мог он и всерьез рассчитывать, что жрицы-весталки гарантируют его приватность. К тому же сам Антоний знал толк в использовании подобных документов – он сам подделал несколько бумаг, якобы найденных в архиве Цезаря после его убийства. Конечно, Антоний, возможно, и оставил завещание в храме Весты (Октавиан едва ли мог ссылаться на вымышленный документ), но содержание этого завещания было, очевидно, иным, чем представил Октавиан.

* * *

Зиму 32/33 года до н.э. Антоний и Клеопатра провели в Эфесе. Впервые со времен Александра Македонского весь ближневосточный флот был сосредоточен в одних руках. У Антония было 300 торговых и 500 военных судов, из которых 200 были построены в Египте. Клеопатра принимала также самое активное участие в снабжении армии Антония. Под командованием Канидия, военачальника главных сил, находились в это время 75 тысяч легионеров, 25 тысяч легких пехотинцев и 12 тысяч всадников.

Легковооруженная пехота, как и кавалерия, состояла в основном из уроженцев Востока. Две трети легионеров также были коренными жителями восточных провинций, чего в Риме прежде не случалось. Антоний, из-за противодействия Октавиана, не мог набирать людей для своих войск в Италии и вынужден был делать это в Малой Азии и Греции. Нельзя сказать, чтобы местные уроженцы были худшими бойцами, чем римляне. Но жители Греции и Востока не могли быть в такой степени, как римляне, верны римскому полководцу, если только не считали, что его интересы совпадают с их собственными. В этом случае эллинофильство Антония было очень кстати. При всем том Антоний считал нужным подчеркнуть, что все эти люди, будучи зачисленными в римскую армию, стали настоящими римскими воинами. Он велел отчеканить ряд золотых и серебряных монет со списками, номерами и символами всех 30 своих легионов, преторианской гвардии и подразделений разведчиков.

* * *

Эфес в это время входил в состав римской провинции Азии, но, подобно другим городам этого региона, прежде имел традиционные связи с державой Птолемеев. Начиная с 250 года до н.э. город этот некоторое время принадлежал царю Птолемею П. Клеопатра постоянно находилась вместе с Антонием и принимала участие во многих его делах. Ее часто видели на совещаниях, приемах, на пирах, где она сидела рядом с Антонием, а иногда она верхом объезжала город, или слуги носили ее по городским улицам в паланкине. Плутарх приводит рассказ Кальвизия, военачальника, близкого к лагерю Октавиана, отражающий те слухи о влиянии Клеопатры на Антония, которые распространялись в этих кругах:

«Кальвизий обвинял Антония в том, что он недостойно ведет себя под влиянием Клеопатры. Он подарил ей книги Пергамской библиотеки – двести тысяч свитков. Однажды во время пира он встал со своего места и помазал ей ноги миром, видимо побившись с кем-то об заклад на этот счет. Он позволял жителям Эфеса в его присутствии приветствовать Клеопатру как свою государыню. Далее, известно много случаев, когда Антоний, сидя на судейском месте, разбирал дела царей или князей, но, получив любовную записку от Клеопатры, начинал при всех ее читать. Был также случай, когда Фурний, человек больших достоинств и первый оратор Рима, пришел с ходатайством о своем деле. Но в это время Клеопатру пронесли в паланкине по рыночной площади, и Антоний, вскочив с судейского места и покинув судебное заседание, тут же стал ее сопровождать», (см. Плутарх. Антоний.) Плутарх сообщает, что Кальвизий, по общему мнению, любил сочинять истории. Однако этот рассказ передает психологическую атмосферу, сложившуюся тогда в Эфесе. Особенно напряженное положение возникло, когда ранней весной в Эфес прибыли консулы. Агенобарба все больше не устраивало особое положение, которое Клеопатра занимала при Антонии.

Хотя она пыталась польстить консулу, назвав его именем киликийский город Домитополь, он оставался единственным из приближенных Антония, никогда не называвшим ее царицей, а только Клеопатрой.

Другие республиканцы из числа сенаторов даже подумывали о том, что Агенобарб мог бы заменить Антония на посту главнокомандующего. Агенобарб не был готов к этому, однако он постоянно уговаривал Антония отослать Клеопатру из Эфеса, где находился главный штаб, с тем чтобы не раздражать многих представителей римской знати, которые терпеть не могли египетскую царицу. Однако у нее были и очень влиятельные сторонники среди римлян, в том числе военачальник Канидий. По его словам, «было бы несправедливо отказывать в праве участвовать в военных приготовлениях женщине, которая вложила в них столько своих средств. Кроме того, со стороны Антония было бы неразумно допустить снижение боевого духа египтян, которые составляли значительную часть его военных моряков. Наконец, Антоний не имел оснований считать, что Клеопатра по своим способностям ниже любого из царей, также участвовавших в подготовке похода. Напротив, она сама много лет правила большим царством и за время длительного общения с Антонием научилось от него многому, что требуется для ведения больших дел» (см. Плутарх. Антоний).

Враги Клеопатры, понятно, утверждали, будто она подкупила Канидия, чем и объяснялись подобные его отзывы. Но помимо него царица пользовалась поддержкой еще многих видных военных.

Антоний уже начал подумывать о том, чтобы отправить Клеопатру в Египет, но в конце концов возобладала точка зрения Канидия, и она осталась. Многие исследователи утверждали, что ее упорное нежелание уехать из Эфеса было вызвано непониманием силы ее противников – римлян, а потому являлось политической и военной ошибкой. Однако, если бы последующая кампания прошла иначе, никто бы не стал это утверждать; к тому же Канидий был прав в одном – низкий моральный дух египтян (а это было бы неизбежно в случае отъезда Клеопатры) не мог не нанести существенного ущерба армии в целом.

В такой обстановке Клеопатра решила, что следует удалить с авансцены ее главного врага на Востоке – Ирода Иудейского. Как и все правители, зависимые от Антония, Ирод должен был внести свой вклад в военные приготовления и со своей стороны выставил сильный военный контингент. Однако Клеопатра посоветовала Антонию отправить Ирода в поход против аравийцев из Набатейского царства, переставших платить египетской царице налоги (возможно, они выжидали, кто победит в гражданской войне). Но это было предлогом; в действительности же Клеопатра хотела устранить Ирода с дороги.

Для того чтобы Ирод не добился окончательного и единоличного господства над набатейцами, она послала туда также собственное войско под командованием Афиниона. Последний, как и сама Клеопатра, не любил Ирода и теперь, по мнению этого царя, только мешал ему воевать с набатейцами, хотя этот поход закончился вполне успешно.

* * *

В конце апреля Антоний и Клеопатра отплыли на остров Самос, который считался «вольным» полисом, хотя им, как и сопредельными территориями, управлял римский наместник провинции Азия. Прежде этот остров входил в Эгейский союз, созданный предком Клеопатры Птолемеем Филадельфом. Пробыв там две или три недели, Антоний и Клеопатра занимались преимущественно устройством театральных и музыкальных представлений и празднеств, которые происходили ежедневно, так что "люди начали говорить: «Если римляне устраивают столько торжеств просто ради подготовки к войне, то как же тогда они празднуют победу?» (См. Плутарх. Антоний.) Несмотря на приближение новой гражданской войны, Антоний и Клеопатра не считали, что наступило время аскетизма, поскольку, в эллинистических традициях, праздники такого рода всегда имели религиозное содержание. Все корпорации актеров, музыкантов и поэтов, которые участвовали в этих представлениях, находились под покровительством Диониса, основоположником которых был, по традиции, сам Александр Македонский.

В мае Антоний и Клеопатра отправились в Афины и стали собирать свои войска на территории материковой Греции. Уже в третий раз именно в Греции должна была состояться решающая битва между полководцами – участниками гражданских войн. Здесь состоялось сражение между Помпеем и Цезарем, здесь при Филиппах десять лет назад Антоний вместе с Октавианом разгромили Брута и Кассия. На этой же земле вскоре предстояло сразиться Октавиану и Антонию. В обоих предыдущих столкновениях победу одержали пришельцы.

Однако это обстоятельство не очень волновало Антония и Клеопатру. Их денежные и материальные ресурсы значительно превосходили ресурсы Октавиана, который из-за своих затруднений в Италии вынужден даже был ввести новый налог, что вызвало недовольство населения.

«Вот почему, – отметил Плутарх, – то обстоятельство, что Антоний медлил с началом войны, сочли величайшей ошибкой в его расчетах» (см. Плутарх. Антоний). Многие считали, что ему следовало не дожидаться вторжения Октавиана в Грецию в 31 году до н.э. а самому вторгнуться в Италию годом раньше. Если верить Горацию, римляне боялись именно этого.

Однако Антоний поступил иначе, и было бы бессмысленно ставить ему в вину, что он не начал военных действий прежде. До мая 32 года до н.э. он просто не успел бы перебросить свою армию морским путем на материковую Грецию, а это значит, что до конца лета он все равно не смог бы вторгнуться в Италию. Кроме того, захватить в это время итальянские порты Тарент и Брундизий не представлялось возможным. Но главная проблема была связана с Клеопатрой. Если бы Антоний отправился в Италию, оставив ее в Греции, то он лишился бы возможности пополнить войска за счет Египта. Если бы он вторгся в Италию вместе с Клеопатрой и ее войском, это дало бы импульс решительному сопротивлению италийцев, которое можно было бы подавить уже после победы, но во время войны это было бы слишком опасно.

Кроме того, Антонию казалось, что он нашел иной способ подорвать мощь Италии. Пользуясь своими финансовыми ресурсами, он пытался подкупать должностных лиц в Риме, что доставляло Октавиану немало хлопот. Более того, как это ни странно, у Антония в распоряжении находился даже свой монетный двор в городе Анагнии, о чем сообщает Сервий, комментатор Вергилия, прибавляя также, что там, в частности, чеканили монеты в честь Клеопатры (очевидно, денарии, которые уже упоминались). Таким образом, это сообщение Сервия, видимо, небезосновательно. Судя по имеющимся данным, этот монетный двор функционировал до 31 года до н.э. и сыграл не последнюю роль в организации военной кампании Антония.

Итак, Антоний, имея в виду, что грядущая война будет как морской, так и сухопутной, предпочел Италии Балканы. Прежние полководцы, которые, как некогда персидский царь Ксеркс, двигались тем же путем из Малой Азии, выбирали северо-восточное направление, чтобы отрезать Грецию от Македонии. Таким же образом поступали военачальники во время недавних битв при Фарсале и Филиппах, выбрав главную римскую дорогу на севере – «виа Эгнациа». Однако в мае 32 года до н.э. когда Антоний и Клеопатра отправились в Афины, их флот выступил в поход вокруг Пелопоннеса, чтобы занять позиции гораздо южнее этой дороги.

Подобное нетрадиционное решение могло показаться странным, и оно также приписывалось неблагоприятному влиянию Клеопатры на Антония: утверждали, что эта позиция была выбрана, чтобы удобнее было защищать Египет. Это так и было, однако причина состояла в том, что из Египта шло бесперебойное снабжение армии необходимыми припасами. Кроме того, для Антония было важно заставить Октавиана совершить как можно более длительное морское путешествие, а опасность подобных путешествий была прямо пропорциональна их продолжительности. Но и сама длительность морской экспедиции Октавиана была на руку Антонию, так как его противник должен был тратить на это деньги и время. А время, как считал Антоний, работало на него.

* * *

Лето того же года Антоний и Клеопатра провели в Афинах. Этот город традиционно пользовался покровительством Птолемеев, и там проводились фестивали в их честь. Сама Клеопатра, возможно, побывала там в детстве вместе с отцом. И все же с Афинами для нее были связаны неприятные чувства – ведь там некогда жила жена Антония Октавия, имевшая большой успех.

Теперь Антоний и Клеопатра всячески старались изгладить эти воспоминания из памяти афинян и сделать так, чтобы Клеопатра стала здесь не менее популярной. Жители полиса были польщены тем, что впервые в истории их посетила египетская царица. Они даже установили в Акрополе статуи Клеопатры в наряде Исиды. Были установлены и статуи в честь Антония. Последний старался вжиться в роль афинянина, с удовольствием перенимал местные обычаи и возглавил депутацию афинян, которые посетили Клеопатру и осыпали ее комплиментами.

Этот триумфальный прием в Афинах укрепил решимость Клеопатры продолжать играть ведущую роль в подготовка войны, хотя было очевидно, что эта ее роль все более подрывает позиции Антония в Италии. Они заметно укрепились, когда «щедрость» Антония, раздававшего деньги с целью подкупа, выигрывала на фоне поведения Октавиана, вводившего новые налоги. Однако теперь недовольство, вызванное налогами, улеглось, а пропаганда, направленная против Клеопатры, возымела свое действие. Поэтому друзья Антония направили к нему специального посланца, пытаясь убедить его, что царица должна покинуть его штаб. Как сообщает Плутарх, "они послали одного из своих, Гая Геминия, чтобы он убедил Антония, что ему не следует сидеть и ждать, пока его отрешат от власти и объявят врагом Рима. Однако, когда Геминий прибыл в Грецию, Клеопатра заподозрила, что он действует в интересах Октавии, и он был унижен тем, что его усадили на самое худшее место во время пира и отпускали на его счет всяческие шуточки.

Геминий выносил все эти оскорбления весьма терпеливо и ждал случая поговорить с самим Антонием. Однако Антоний спросил посланца еще до окончания пира, зачем он прибыл сюда. Геминий ответил, что большую часть того, что следует, скажет, когда они будут трезвыми, но одно он скажет сейчас: все будет хорошо, если Клеопатра вернется в Египет.

Антоний пришел в ярость, услышав эти слова, но тут вмешалась Клеопатра. Она сказала: «Ты хорошо сделал, Геминий, что сказал правду прежде, чем тебя подвергли бы пытке!» Через несколько дней Геминий тайно вернулся в Рим" (см. Плутарх. Антоний).

Плутарх выдумал целую живописную картину, чтобы подчеркнуть склонность Антония и Клеопатры к пьянству, а также наглость царицы, угрожавшей пыткой свободнорожденному римскому гражданину. Однако нет оснований сомневаться, что такого рода посланцы, пытавшиеся уговорить Антония расстаться с Клеопатрой, действительно прибывали из Рима.

По-видимому, верно и то, что даже развод Антония с Октавией не рассеял подозрений Клеопатры относительно возможностей Октавии влиять на Антония. Они должны были только усилиться после приезда из Рима Антония Антилла, десятилетнего сына Антония от Фульвии. Мальчик рассказывал, что воспитывавшая его Октавия всегда относилась к нему с удивительной добротой. Присутствие Антония-младшего в Афинах делало более неприятным положение Клеопатры, поскольку именно этот мальчик, а не дети царицы, являлся законным личным наследником Антония.

* * *

Осенью 32 года до н.э. оба триумвира-соперника потребовали от своих подданных клятв в верности и постарались принять эти клятвы от такого количества царств и городов, которое было в пределах их досягаемости. Клятвы верности, которые приносили Октавиану италийские союзники, стали достоянием потомства благодаря тому, что он сам впоследствии скрупулезно перечислил эти случаи, настойчиво заверяя читателя, что все они были принесены ему исключительно добровольно (см. Деяния божественного Августа). Гораздо меньше внимания было уделено присягам, принесенным Антонию жителями его провинций и зависимыми государствами. После этого сам Антоний торжественно поклялся своим воинам, что будет сражаться с врагом, не заключая мира (см. Дион Кассий). В то время это заявление было равнозначно требованию безоговорочной капитуляции противника. Очевидно, Антоний сделал его, чтобы предостеречь перебежчиков, которых всегда немало было во время гражданских войн в Риме. Однако ни одна из сторон пока еще не объявила войны официально.

Первый решительный шаг в этом направлении сделал Октавиан еще до конца 32 года до н.э. Он добился отрешения Антония от власти триумвира и всех официальных полномочий, включая должность консула, которую тот должен был занимать с начала следующего года. После этого для всех сторонников Октавиана Антоний превратился в частное лицо, к тому же в человека, ставшего авантюристом на службе иностранной царицы.

И все же ни теперь, ни потом, вплоть до битвы при Акции, Антонию официально не была объявлена война. Видимо, Октавиан не хотел отказываться от собственных заверений, сделанных после победы над Секстом Помпеем, что гражданские войны в Риме отныне прекратятся.

Октавиан также, очевидно, хотел показать, что он дает возможность Антонию одуматься и оставить любовницу-иностранку. Антоний едва ли пошел бы на это, но в среде римлян еще оставались его сторонники, и от них-то Октавиан еще надеялся добиться отказа от поддержки соперника.

Но война была торжественно объявлена Клеопатре. Как жрец полузабытого культа Фетиалиев, сопровождавшего некогда объявление войн, Октавиан прошел во главе торжественной процессии на Марсово поле, неся в руке копье, обагренное кровью во время жертвоприкошения в храме богини войны Беллоны. Очевидно, прав был Дион Кассий, предположивший, что речь Октавиана, пропитанная ядом, была направлена почти исключительно против египетской царицы.

Клеопатра была тогда идеальным национальным врагом римлян. На нее смотрели как на авантюристку, из-за которой римского полководца засосала губительная роскошь, как на распутницу, которая захватывает римские территории, и ее дикие орды угрожают уже самому Риму. Позднее Вергилий клеймил "варварство египетской религии, а Гораций издевался над восточными евнухами, которые господствовали, по его словам, при дворе царицы Египта. Вообще все поэты, которые поддерживали Октавиана, писавшие об этой войне, относились к Клеопатре с такой – же злобной неприязнью. Это отражало те настроения, которые господствовали в самом Риме в это время, особенно с конца 32 года до н.э. Со своей стороны Антоний, проигнорировав официально отрешение его от власти, объявил ко всеобщему сведению, что сам сложит с себя все полномочия через месяц после победы и полностью восстановит власть сената и римского народа.

Однако, по сравнению с яростной пропагандой его врагов, эти заверения Антония показались римлянам неубедительными и не произвели должного впечатления. Из-за Клеопатры Антоний уже проиграл первое из сражений будущей войны – пропагандистское.

Само по себе это было бы не так страшно, если бы Антоний оказался победителем в решающих сражениях этой войны, морских и сухопутных.

До той поры вопрос оставался открытым.

Глава 12. БИТВА ПРИ АКЦИИ

Самой северной базой Антония в Ионическом море была Керкира, остров в ста милях к югу от македонской дороги. Далее, с севера на юг, следовала целая цепь военно-морских баз Антония. Первая была на Акции, мысе у выхода из Амбракийского (Артского) залива в Ионическом море, затем – на острове Левкас, потом – в Патрах на берегу Коринфского залива; следующая база была на острове Закинф, где уже несколько лет назад обосновался Сосий, флотоводец Антония; затем – в Метоне на юго-западе Греции, наконец – на мысе Тенар на самом ее юге. Последние базы были расположены на Крите и в Киренаике, во владениях Клеопатры-младшей, где стояли римские гарнизоны. Осенью 32 года до н.э. Антоний перенес свою резиденцию из Афин в Патры – город, который возвысился после разрушения римлянами Коринфа в 146 году до н.э. Когда наступила следующая весна, Антоний стал готовиться к появлению на море римского флота во главе с Октавианом (который к этому времени снова стал консулом). Антоний считал, что, если ему даже не удастся встретить враждебный флот по дороге к берегам Греции, он сможет взять инициативу в свои руки позднее. Он также рассчитывал, что недостаток средств заставит Октавиана броситься в бой как можно скорее.

И действительно, Октавиан, точнее, Агриппа начал действовать быстро и очень смело и, что самое главное, довольно успешно. В начале марта, как только установилась приемлемая погода, Агриппа со значительной частью флота Октавиана пересек Ионическое море по диагонали, достиг Греции и захватил морскую базу Антония Метону. Царь Богуд из Мавритании, возглавлявший здесь оборону, был убит, и там Агриппа разместил свой гарнизон. Это была выгодная для обороны позиция, и, например, в XVII веке венецианцы сорок лет защищали ее от турок. Но в той войне между триумвирами Агриппа практически сразу смог захватить Метону.

Падение военно-морской крепости, которую Антоний считал наиболее надежной, было для него тяжелым ударом, тем более что оно имело неожиданные последствия. Это означало, что теперь будет крайне трудно снабжать армию и флот Антония провизией из Египта. Пришлось снабжать войска зерном из Греции, где земля была менее плодородной. Прадед Плутарха, Никарх, вспоминал, как его соплеменники из Херонеи носили на спинах мешки с зерном в Антикиру на берегу Коринфского залива, сопровождаемые надсмотрщиками с бичами. Падение Метоны имело и другие, неприятные для Антония, последствия. Милях в тридцати от нее находился полунезависимый греческий полис Спарта, правитель которого, Эврикл, затаил злобу против Антония, который казнил его отца за пиратство. Теперь Эврикл перешел к Октавиану, а на монетах Спарты после этого вместо надписи «Атр», в честь Атрания, одного из военачальников Антония, появилась надпись «Атр», в честь Агриппы.

Впоследствии окружение Октавиана представило дело так, будто битва при Акции явилась поворотным моментом, решившим исход этой войны – ведь Октавиан сам участвовал в битве. Но историк Веллей Патеркул обоснованно считал, что исход войны был предрешен раньше. Он называет ряд факторов, однако главным следует считать захват Метоны Агриппой – событие, которое было наполовину уже победой Октавиана. Агриппа был, очевидно, лучшим флотоводцем своего времени и к тому же имел огромный опыт после войны с Секстом Помпеем. Обосновавшись в Метоне, Агриппа стал нападать и на другие морские базы Антония, вынудив последнего то и дело посылать военные корабли для их защиты.

Вскоре после этого Октавиан переправил основную часть своей армии через Ионическое море на север, в небольшой порт Панорм между Керкирой и римской дорогой «виа Эгнациа». Антоний не смог помешать этому, так как его флотилии в этом районе уже не существовало: кораблям пришлось отражать рейды римлян, обосновавшихся в Метоне. Захватив Керкиру, Октавиан стал быстро продвигаться на юг по суше и по морю.

Вскоре Антоний устроил на Акции укрепленный лагерь неподалеку от военно-морской базы. Дня через три Антоний и Клеопатра также прибыли на Акций, и Антоний устроил там свою резиденцию и штаб. Октавиан попытался врасплох напасть на флот Антония, но потерпел неудачу. Однако вскоре после этого Агриппа, владевший теперь и Метоной и Керкирой, захватил Левкас и Патры.

Теперь Антоний потерял контроль и над Коринфским заливом. Флот его оказался «запертым» в Амбракийском заливе, а разноплеменные команды кораблей, не сплоченные настоящей дисциплиной (в отличие от моряков Агриппы, прошедших сицилийскую войну), начали выражать недовольство. К тому же нездоровый местный климат способствовал распространению на флоте эпидемий малярии и дизентерии.

Время теперь работало против Антония, тем более что войска Октавиана бесперебойно снабжались хлебом из Италии. Антоний занял позицию напротив военного лагеря Октавиана, готовясь к битве, однако противник уклонился от решающего боя. Во время незначительного кавалерийского сражения, которое было проиграно Антонием, один из зависимых от него князей перешел на сторону Октавиана.

Но хуже всего было то, что Агенобарб, так и не преодолевший враждебности к Клеопатре, решил, что дело республики под началом Антония обречено на провал, и перебежал к Октавиану, хотя уже был тяжело болен (возможно заразившись во время одной из эпидемий). Антоний, несмотря на протесты Клеопатры, любезно переслал беглецу его багаж и попытался пошутить, что Агенобарб сможет скоро увидеться со своей любовницей в Риме. Правда, увидеться с нею бывший консул уже не смог, поскольку через несколько дней скончался. Бегство от Антония к Октавиану продолжалось; среди перебежчиков были некоторые военачальники, а также царь Фракии. Когда бежать к противнику попытались один из сенаторов и князь Эмесы, Антоний казнил их, чтобы это послужило остальным уроком.

В начале августа Антоний предпринял серьезную попытку прорвать блокаду. Сначала он послал на север войско под командованием своего друга Деллия и Аминты, одного из вассальных царей; позднее к ним присоединился и сам Антоний. Показная цель этой затеи состояла в том, чтобы попытаться получить подкрепления в Македонии и Фракии и установить связь с союзниками в Дакии. Настоящая цель маневра состояла в том, чтобы отвлечь внимание врага, пока его флот под командованием Сосия попытался бы прорваться в открытое море. Однако Сосий потерпел поражение и не смог вырваться из залива. Тогда Антоний, Деллий и Аминта вернулись и снова попытались прорваться, на этот раз с помощью кавалерийской атаки. Но и она окончилась неудачей, поскольку Аминта перебежал к Октавиану с двумя тысячами конников. Его верность, как и верность других малоазийских царьков, была поколеблена еще тогда, когда Антоний передал их владения под номинальное управление маленьких детей Клеопатры; однако главной причиной измены было то обстоятельство, что они сделали для себя вывод: победителем будет Октавиан.

Когда закончился август, пошла шестнадцатая неделя блокады Акция.

Положение в лагере Антония постепенно становилось все хуже. Состояние здоровья и моральный дух его войск значительно ухудшились. Недостаток гребцов обернулся для Антония численным превосходством вражеских моряков. Из Египта не поступал хлеб, а восполнить его нехватку было нечем.

В конце августа Антоний собрал военный совет. Снова следовало предпринять попытку прорвать блокаду. Нужно ли было это сделать на суше или на море? Лучший из военачальников Антония Канидий первоначально считал, что необходима морская операция, но теперь, из-за потерь, которые понес флот, переменил свое мнение. Он уговаривал Антония повести армию на север и дать решающее сражение в Македонии или во Фракии. Ссылки Канидия на возможную помощь балканских союзников в Дакии выглядели, может быть, не очень убедительно, но у него был и другой аргумент: «Нет позора в том, чтобы уступить власть на море Октавиану, потому что его моряки прошли хорошую школу во время сицилийской войны с Секстом Помпеем. Но было бы нелепо для Антония, человека, как никто искусного в ведении войны на суше, не воспользоваться преимуществами, которые дают ему его легионы, и вместо этого распределить своих людей по кораблям и распылить свои силы», (см. Плутарх. Антоний).

Но принять подобное решение значило бы оставить в блокаде флот, а следовательно, и Клеопатру. После этого ей оставалось либо пытаться со своей флотилией прорвать морскую блокаду, что было довольно опасно, либо отступать по суше, бросив корабли. То и другое было для нее неприемлемо. В обоих случаях царица теряла большую часть своих драгоценных, кораблей, а кроме того, оба варианта означали разлуку с Антонием, от которого теперь полностью зависела ее судьба. Поэтому Клеопатра особенно настаивала на морском сражении. Тогда, говорила она, и ее египетский флот сможет участвовать в битве и сыграть свою роль.

Доводы и мольбы Клеопатры сделали свое дело. Каков был бы результат, если бы Антоний сделал выбор в пользу наземной операции, мы знать, конечно, не можем, однако примеры Фарсала и битвы при Филиппах едва ли были вдохновляющими. К тому же Октавиана по-прежнему было бы трудно заставить принять решающий бой на суше.

Однако в любом случае окончательное решение принималось исходя не только из военных соображений, но также из политических и личных, так как дело шло о жизненных интересах самой Клеопатры и того дела, которое она отстаивала. Близкие взаимоотношения Клеопатры и Антония не оставляли последнему выбора. У него не было иллюзий относительно морского сражения: самое большее, на что он мог рассчитывать, это вывести свой флот из безнадежной позиции, чтобы потом продолжить военные действия в других условиях. Помпеянцы несколько раз успешно проводили подобные маневры в войне с Цезарем, да и самому Антонию в прошлом это иногда удавалось. Теперь он к тому же мог опереться на богатые восточные регионы, несмотря на измены нескольких вассалов.

Таким образом, перед предстоящим сражением Антоний дал команду поднять паруса на своих кораблях. Обычно во время морских сражений этого не делалось, поскольку тяжелые и занимающие много места паруса могли помешать делу. И на этот раз приказ Антония, несмотря на оптимистичное пояснение, что это-де понадобится для преследования побежденного врага, был воспринят его людьми как преддверие не победы, а бегства.

Средиземноморским кораблям древности было чрезвычайно трудно двигаться против ветра, однако на этом побережье каждый день в определенное время дул легкий бриз вест-норд-вест. Клеопатра предложила воспользоваться этим ветром, чтобы прорвать окружение. По ее плану, их флот должен был направиться к Пелопоннесу, имея конечной целью Египет, не раз служивший Птолемеям защитой от врагов. Там они могли бы создать надежную базу для своих будущих военных операций. Сухопутные силы под началом Канидия должны были отправиться на Восток, в Малую Азию. Канидий получил тайный приказ выступить сразу же после того, как Антоний и Клеопатра прорвут блокаду на море.

Однако решения военного совета вскоре стали известны Октавиану от очередного изменника, которым на этот раз оказался Деллий. Сам он объяснял свой поступок тем, что-де боялся гнева Клеопатры, после того как неудачно пошутил, сказав, что она теперь не сможет поставлять хорошее вино из Египта; по его словам, придворный врач сообщил, будто Клеопатра замышляла убить Деллия. Но настоящая причина измены состояла в том, что Деллий, как и его предшественники, решил для себя: Антоний проиграет войну. За время гражданских войн Деллий уже дважды переходил на сторону разных вождей, и ни разу не ошибся в своем выборе. Решение совета о бегстве морским путем натолкнуло его на мысль, что ему пора бежать и самому.

У Антония было слишком мало гребцов, чтобы использовать все свои корабли, и он принял решение сжечь все суда, для которых не хватало моряков. После этого у него во флоте оставалось всего 230 кораблей, тогда как Октавиан имел 400 судов. В числе оставшихся у Антония кораблей было 60 кораблей Клеопатры (вместо прежних 200). Обе стороны намеревались использовать в будущем бою тактику, которая оказалась довольно удачной во время войны Агриппы с Секстом Помпеем, когда широко использовалось взятие на абордаж кораблей противника. Теперь с помощью той же тактики Октавиан надеялся одержать победу, а Антоний – прорвать блокаду и вырваться в открытое море, чтобы уйти на юг, и обе стороны укрепляли свои корабли, готовясь к атаке врага. Кроме того, на кораблях Октавиана и Антония было размещено множество легионеров; у Антония их было до 20 тысяч, у Октавиана – 37 тысяч. Кроме них, на кораблях находились также лучники и стропальщики.

Итак, 2 сентября 31 года до н.э. началась морская битва при Акции, свидетелями которой стали обе наземные армии. Корабли Антония и Клеопатры выстроились в ряд у узкого выхода из Амбракийского залива. Первоначальный план Октавиана состоял в том, чтобы дать кораблям противника вырваться из окружения, а затем напасть на них с тыла, причем Октавиан рассчитывал на то, что люди Антония будут перебегать на его сторону. Однако после того как Деллий сообщил, что на судах Антония будут подняты паруса, Агриппа отсоветовал Октавиану это делать, поскольку вовсе не было уверенности, что в таком случае удастся догнать беглецов.

Поэтому, когда Антоний вывел свой флот из залива и построил корабли полумесяцем, более обширный флот Октавиана выстроился напротив таким же образом. Оба враждебных флота остановились примерно в миле друг от друга. Центральная часть их была относительно слабой; большинство командиров располагалось на флангах. У Антония Сосий командовал левым флангом, а сам главнокомандующий был на правом фланге. Позади центральной части его флота размещалась флотилия Клеопатры, которая находилась на своем флагманском судне «Антония», где помещалась также ее сокровищница, содержавшая огромное количество золотых и серебряных монет, золота и серебра в слитках, драгоценных камней. Правым крылом флота Октавиана командовал он сам (хотя его судно курсировало с места на место), а левым крылом – Агриппа.

План Октавиана заключался в том, чтобы выманить Антония в открытое море, после чего окружить его с флангов, пользуясь своим значительным численным преимуществом. Задача же Антония, который хотел прорвать линию обороны противника, состояла в том, чтобы заставить его вступить в бой до выхода в открытое море.

Однако Октавиан не желал первым вступать в бой. Это означало, что Антонию следовало либо снова вернуться в гавань, либо продвигаться вперед, приняв бой на условиях противника. Первый вариант был явно гибельным, поэтому Антонию оставалось выбрать только второй. В полдень его флот снова начал продвигаться вперед, к радости Октавиана. Последний, противостоявший левому флангу Антония, начал притворно отступать, заманивая вражеские корабли в открытое море. Между тем Агриппа со своими кораблями начал пытаться обойти противника справа, вынудив Публиколу, замещавшего Антония на правом фланге, маневрировать.

Такова была диспозиция, с которой фактически началось сражение. Однако благодаря всем этим маневрам в центральной части обоих флотов, и без того слабой, образовался разрыв. И в это время флотилия Клеопатры, возглавляемая самой царицей, внезапно вырвалась вперед, пройдя сквозь центральную часть сначала флота Антония, а затем и Октавиана, после чего, пользуясь полуденным бризом, египетские корабли повернули на юг и вышли в открытое море. Для Антония и Октавиана бой только еще начинался, но для Клеопатры он уже закончился.

Несмотря на то что враги Клеопатры впоследствии извратили ход событий в своих рассказах, этот прорыв был совершен по плану, первоначально согласованному с Антонием, и пока что замысел воплощался удачно. И второй этап этого плана (по крайней мере, вначале) удалось осуществить: после короткого боя первым кораблям флота Антония удалось оторваться от противника и выйти в море, хотя Антонию пришлось оставить флагманский корабль и перейти на другое судно. Но затем его постигла неудача. Остальные корабли первой линии должны были по плану немедленно последовать за Антонием. Но лишь немногим из них действительно удалось прорваться. Слишком велико было численное превосходство флота Октавиана, и до 40 кораблей Антония погибли во время столкновения, а большая часть остальных была отброшена противником обратно в залив и блокирована там. Ночью флот Октавиана стерег выход из залива, а утром сторонники Антония на уцелевших кораблях вынуждены были сдаться (см. Орозий; Плутарх. Антоний). Число захваченных Октавианом кораблей, судя по разным источникам, 130 – 140 судов. В этом сражении Антоний потерял около 5 тысяч легионеров, хотя потери среди моряков должны были быть более значительными.

Корабли же, которые вышли из боя под началом Антония и Клеопатры, отбили атаку спартанской флотилии и направились на юг. Через три дня они достигли военно-морской базы на мысе Тенар на юге Пелопоннеса, которая еще оставалась в руках сторонников Антония. Они не потерпели такого драматического поражения, которое рисовалось Плутарху, автору биографии Антония. Последний ведь собирался не выиграть битву, а уйти в открытое море от преследователей вместе с Клеопатрой. Это ему удалось, правда ценой потери двух третей своего флота. Однако в такой позиции и при таком численном превосходстве противника трудно было ожидать больших успехов. Антоний и Клеопатра проиграли сражение, но еще не войну, которую можно было продолжить в другом месте.

В Тенаре они могли в тот момент лишь укрепиться в такой уверенности.

Антоний получил сведения, что Канидий с большим войском был готов отступить в Малую Азию, чтобы ждать его дальнейших указаний. Отправив письма со своими распоряжениями в Коринф, Антоний вместе с Клеопатрой отплыли в Северную Африку. Только во время этого путешествия они узнали, что их надежды оказались иллюзорными. Канидий действительно пытался отвести свою армию в запланированном направлении, однако Октавиан послал ему навстречу часть своего войска. Когда оба войска встретились, ведущие центурионы Канидия вступили в переговоры с противником.

Октавиан предложил выгодные условия сдачи, которые в конце концов и были приняты. Клеопатру не любили многие из командиров в армии Антония. Но для его солдат главным было то обстоятельство, что они нуждались в земле, лучше всего – в Италии, а на то, что удастся получить эти земельные наделы благодаря Антонию, уже мало кто надеялся. Капитуляция сухопутных сил и битва при Акции означали, что поражение Антония было гораздо тяжелее, чем представлялось сначала. Сам Канидий и его ближайшие соратники ночью тайно бежали на территорию, контролируемую Антонием. Однако Октавиан не только предложил солдатам Антония хорошие условия сдачи, но и дал им возможность «спасти лицо», распространив вымысел, будто они храбро сражались, но Канидий предал их и бежал.

Это был лишь один из мифов, сотворенных победителями в битве при Акции. Самым клеветническим из них, специально приноровленным к психологии римлян, был вымысел, будто Клеопатра во время этого морского сражения не действовала заодно с Антонием по их общему плану, а предала его, чтобы спасти свою жизнь, – да и чего-де можно было ожидать от нечестивой иностранной царицы, которую не зря же провозгласили врагом Рима. Таким же мифом был и рассказ, будто Антоний, потерявший разум от страсти, бежал вслед за Клеопатрой, оставив войско и флот. Плутарх утверждал даже, что Антоний подтвердил своим примером старинную шутку, якобы душа любовника поселяется в теле его подруги, и оттого он вынужден постоянно следовать за нею.

Третий из этих мифов – о том, что в битве при Акции Запад одержал победу над Востоком, – содержал долю истины, в том смысле, что победа Октавиана означала и победу его концепции империи, основанной на господстве Италии, тогда как концепция Антония и Клеопатры предполагала более или менее равное партнерство римлян и греков. Однако эллинизм Клеопатры был представлен сторонниками Октавиана как некое восточное варварство. Возможно, именно в этих целях битва при Акции, где Антоний пытался лишь совершить прорыв блокады, была впоследствии представлена как грандиозное морское сражение, а предыдущие достижения Агриппы постарались затушевать. Таким образом, вся слава победителя должна была достаться Октавиану, уже ставшему Августом. Вот как писал об этом поэт, близкий к Августу, Гораций:

* * *

В подвалах древних не подобало нам Цедить вино, доколе Капитолию

И всей империи крушеньем Смела в безумье грозить царица

С блудливой сворой хворых любимчиков,

Уже не зная меры мечтам с тех пор,

Как ей вскружил успех любовный Голову.

Но наступила битва,

Когда один лишь спасся от пламени

Корабль, и душу, разгоряченную

Вином Египта, в страх и трепет

Цезарь [9] поверг, на упругих веслах

Гоня беглянку прочь от Истма,

Как гонит ястреб робкого голубя,

Или в снежных полях фессалийских –

Зайца охотник.

Готовил цепи Он роковому диву… [10]


Конечно, слова об «одном уцелевшем корабле» были, мягко говоря, поэтическим преувеличением.

Другой знаменитый поэт, близкий к Августу, Вергилий в своей «Энеиде», также пишет об этом историческом событии, которое было будто бы изображено в виде пророчества на щите Энея, предка Цезаря:


Медью средь моря суда сверкали: Актийскую битву

Выковал бог на щите; кипели Марсовы рати…

Цезарь Август ведет на врагов италийское войско,

Римский народ, и отцов, и великих богов, и пенатов;

Вот он, ликуя, стоит на корме, и двойное

Пламя объемлет чело, звездой осененное отчей.

Здесь и Агриппа – к нему благосклонны и ветры и боги –

Радостно рати ведет, и вокруг висков его гордо

Блещет ростральный венок – за морское сраженье награда.

Варварской мощью силен и оружием пестрым Антоний,

Берега алой зари и далеких племен победитель.

В битву привел он Египет,

Восток, и от края вселенной

С ним приплыла – о нечестье! – жена-египтянка.

В бой устремились враги, и, носами трехзубыми взрыта,

Веслами вся взметена, покрылась пеной пучина.

Дальше от берега мчат корабли – ты сказал бы – поплыли

Горы навстречу горам, иль Циклады сдвинулись с места –

Так толпятся мужи на кормах, громадных, как башни…

Войску знак подает царица египетским систром

И за спиной у себя не видит змей ядовитых. [11]

Чудища-боги идут, и псоглавый Анубис с оружьем

Против Нептуна на бой, против Венеры, против Минервы.

В гуще сражения Марс, из железа кован, ярится,

Мрачные Диры царят над бойцами в эфире высоком.

В рваной одежде своей, ликуя,

Распря блуждает,

Ходит следом за ней с бичом кровавым Беллона.

Сверху взирая на бой,

Аполлон Актийский сгибает

Лук свой, и в страхе пред ним обратился в бегство Египет,

Следом инды бегут и арабы из Савского царства.

Вот и царица сама, призвав ей попутные ветры,

Все паруса распустить и ослабить снасти готова. [12]

Глава 13. КОНЧИНА КЛЕОПАТРЫ

Поэты, например Гораций, утверждали, что после бегства Клеопатры и Антония из-под Акция Октавиан сразу бросился за ними в погоню, но это – поэтическая вольность. В действительности он остался на некоторое время в Греции, чтобы подвести итоги своим успехам. Прежде всего Октавиан отправился в Афины, где демонстрировал свое эллинофильство и уважение к традиционной религии, демонстрируя грекам, что он в этом смысле не уступает Антонию. После того как он убедился, что контролирует Грецию и Малую Азию, он отправился на остров Самос, где устроил временную резиденцию на зимний период.

На Самосе Октавиан получил тревожные новости из Италии. Там был раскрыт заговор, в котором участвовал молодой Марк Лепид, сын триумвира, низложенного самим Октавианом. Меценат, наместник Октавиана в Италии, казнил Лепида-младшего, но это происшествие вызвало недовольство в Риме. Октавиану пришлось отправить в Рим Агриппу на помощь-Меценату. Однако, когда Агриппа прибыл в Италию, он столкнулся с еще более серьезным недовольством, на этот раз – со стороны многих солдат, которые участвовали в ряде сражений под началом Октавиана или перешли к нему после поражения других полководцев. Все они требовали увольнения, вознаграждения и земли. Самому Октавиану пришлось срочно вернуться в Брундизий, где поздравления с победой при Акции были омрачены неприязнью ветеранов.

Октавиан принял меры, чтобы их успокоить, но одно было ясно: он не сможет удовлетворить их требования, пока не завладеет сокровищами и владениями Клеопатры, теперь восстановленными почти в древних пределах.

Это был последний источник богатств в Средиземноморье, который еще не находился в руках римской власти. Захват сокровищ Птолемеев стал необходим Октавиану, поскольку не было другого способа расплатиться с солдатами. А сторона, терпевшая поражение, могла бы, с помощью богатств Египта, добиться мира.

* * *

По дороге в Египет Антоний и Клеопатра узнали о капитуляции своего войска в Северной Греции, а также о том, что Скарп, военачальник Антония в Киренаике, перешел на сторону Октавиана. Поэтому Антоний решил остановиться в греческом городе Паретонии в Египте на тот случай, если бы Скарп отправился морским путем в Александрию через этот город. Клеопатра же не осталась там вместе с ним, но предпочла отправиться прямо на родину. Ее прибытие вполне могло вызвать мятеж, организованный ее политическими противниками, но Клеопатра проявила решительность во время назревавшего кризиса, «Клеопатра поспешно отправилась в Египет, опасаясь, как бы ее подданные не подняли мятежа, узнав о постигшем ее несчастье прежде, чем она сама прибудет туда. Чтобы благополучно вернуться на родину, царица велела украсить корабли венками и петь триумфальные песни под музыку флейт, как если бы она и вправду одержала победу. Однако, вернувшись домой, она вскоре казнила немало знатных людей, которые всегда питали к ней вражду, а теперь радовались ее бедам. Затем Клеопатра стала собирать средства ради спасения своего дела как со своих имений, так и везде, где можно было достать их, не щадя даже почитаемых святынь, и одновременно приводила в порядок свои войска и искала союзников».

Антоний же, прибыв в Александрию, некоторое время просидел, запершись, в башне, погруженный в мрачные раздумья, после чего вернулся во дворец.

Клеопатра тем временем решила позаботиться о том, чтобы сохранить власть за своей династией, что бы ни случилось с ней самой. Она решила торжественно отпраздновать официальное совершеннолетие своего сына Птолемея Цезаря (Цезариона), а также Антония-младшего, сына и наследника Антония. Цезариону в то время исполнилось шестнадцать лет, а Антонию-младшему – четырнадцать. Царица хотела показать египтянам, что ее старший сын стал взрослым человеком, который уже сам вполне способен править царством.

Возможно, ее также вдохновляли заявления о поддержке ее сторонников, включая жрецов Верхнего Египта, которые обещали ей даже защитить ее дело с оружием в руках. Однако Клеопатре следовало понимать, что для победившего Октавиана ее сын, как и сын Антония, объявленные совершеннолетними, гораздо опаснее, чем если бы они считались несовершеннолетними.

Клеопатра, видимо, действительно это осознала, поскольку она вскоре решила отослать Цезариона за границу. В сопровождении своего наставника Родона, с частью царской казны, он был отправлен в верховья Нила, чтобы потом через канал доплыть до порта Береника. Оттуда он должен был отплыть в Индию, с которой Египет давно имел торговые связи.

Сама Клеопатра также стала готовиться к тому, чтобы покинуть Египет и отправиться на Восток, где ее сокровища могли помочь ей стать правительницей какого-нибудь княжества (как уже поступали до нее другие эллинистические монархи, например грекоиндусы). Прежде всего царица решила укрепить союз с царем Верхней Мидии, чья малолетняя дочь была обручена с ее сыном, Александром Гелиосом. Чтобы доказать мидийскому царю свою дружбу, Клеопатpa казнила своего пленника, царя Армении, которого его тезка, мидийский царь, ненавидел за дружбу со своими врагами парфянами. Александра Гелиоса она отправила в Верхнюю Мидию. Сама царица решила, что лучше всего покинуть Египет морским путем, через Нил и Красное море. Не воспользовавшись каналом, который тогда не был судоходен, царица велела перетащить суда по суше волоком к Геронполису у Суэцкого залива. Но, когда ее корабли были по ее приказу доставлены в нужное место, Малх, царь набатейцев, напал на стоянку египтян и сжег корабли. Это можно было счесть неблагодарностью, ведь Клеопатра в свое время не позволила Ироду уничтожить царство Малха. Но аравийцы, видимо, не простили царице того, что она собирала налоги с добычи битума в их стране и получила под свое управление часть их земли.

Клеопатра отомстила за уничтожение своего флота, организовав убийство Малха. Однако после этого несчастья царице пришлось оставить намерение покинуть Египет, о чем она впоследствии очень сожалела.

* * *

Квинт Дидий, вдохновивший Малха на сожжение флотилии Клеопатры, не смог его спасти. Дидий, наместник римской провинции Сирия-Киликия, сделал это потому, что, как и многие его коллеги, понимал: поскольку Октавиан стал победителем, ему надо угождать.

Что касается самого Октавиана, то он в начале 30 года до н.э. при первой возможности уехал из Италии и сначала прибыл на Самос, а оттуда отправился дальше на восток. Узнав о его появлении в регионе, многие сирийцы и сам римский наместник Дидий решили, что не стоит больше хранить верность Антонию и Клеопатре, а лучше поддержать Октавиана.

Дидий не только подговорил Малха сжечь корабли Клеопатры, но и велел царю Ироду остановить отряд бойцов, которые шли на подмогу Антонию из Малой Азии.

Ирод также искал расположения победителя. Когда Октавиан прибыл на Родос, царь Ирод нанес ему визит и почтительно заверил, что прежде был верен Антонию, а теперь будет верен Октавиану. Ирод утверждал также, будто он после битвы при Акции советовал Антонию убить Клеопатру. Октавиан отнесся к Ироду благосклонно, поскольку, как и ранее Антоний, он считал, что Ирод – лучший правитель для Иудеи с римской точки зрения.

Измена Ирода не должна была удивить Клеопатру после их взаимоотношений, но все же это событие произвело на нее сильное впечатление. По свидетельству того же Иосифа Флавия, узнав об этом, она закричала, что желала бы сама истребить иудеев, потому что тогда все было бы хорошо. Конечно, она имела в виду Ирода и его сторонников. Ведь Антоний не позволил ей уничтожить Ирода, и дело кончилось тем, что тот перешел на сторону Октавиана, который теперь мог беспрепятственно дойти до Египта, причем нельзя было исключить, что иудеи в самом Египте станут оказывать ему помощь.

* * *

Клеопатра понимала: пока она владеет сокровищами, ей легче платить своим солдатам, чем Октавиану оплачивать свое войско. Поэтому он постарается во что бы то ни стало захватить сокровища Египта, а она должна сделать все, чтобы их удержать.

Летом Октавиан устроил свой лагерь в Финикии, и в этот период к нему прибыли три посольства из Александрии с целью добиться от него сохранения власти Птолемеев в Египте.

Первый посланец привез Октавиану знаки царской власти Клеопатры и ее сообщение, что она готова отречься от престола, но просит сохранить власть за ее детьми. Октавиан принял знаки царской власти, но уклонился от прямого ответа.

Вторым посланцем был сын Антония, некогда обрученный с дочерью Октавиана. Он привез крупную сумму денег и сообщение, что его отец готов стать частным лицом. Шла речь о том, чтобы передать власть Дециму Туруллию, но это был один из убийц Цезаря, которым Октавиан поклялся мстить. Октавиан казнил Туруллия в Косе, где его ненавидели за то, что он вырубил священную рощу; однако на предложение Антония об отставке Октавиан не ответил. Наконец, третьим посланцем стал Эвфроний, учитель детей Клеопатры, который также привез Октавиану крупную сумму денег и просьбу царицы оставить детей наследниками египетского престола. Октавиан снова не дал определенного ответа.

* * *

Между тем войска Октавиана все ближе подходили к пределам Египта.

Скарпа в Киренаике заменил на посту наместника Корнелий Галл, друг Вергилия и сам поэт. Он отправил морскую экспедицию к берегам Египта. Антоний с 40 военными кораблями пытался остановить Галла, но потерпел поражение и вынужден был вернуться. А на востоке Октавиан, при поддержке Ирода, вторгся в Египет и штурмом взял Пелусий. Клеопатра приказала казнить жену и детей Селевка, сдавшего Пелусий. Слухи о том, будто она намеренно сдала этот город, поскольку предала Антония, очевидно, являются вымыслом и исходят из тех же враждебных источников, что и рассуждения об ее «измене» после Акция.

Но по мере приближения войск Октавиана Клеопатра отказалась от дипломатических способов решения проблемы и сосредоточилась на своей главной цели – на том, чтобы спасти от него свои сокровища. Она приказала даже закрыть мавзолей, который она построила для себя в некрополе Птолемеев. По словам Плутарха:

«Незадолго до того она построила в свою честь несколько больших памятников и усыпальницу удивительной красоты рядом с храмом Исиды. Теперь же она собрала все свои драгоценности из царской сокровищницы – золото, серебро, изумруды, слоновую кость, а также велела заготовить большое количество дров. Октавиан встревожился, узнав об этих приготовлениях, и, приближаясь к городу с войском, продолжал посылать к царице гонцов, через которых обещал ей милостивое обращение, так как опасался, что Клеопатра в отчаянии сожжет все свои богатства».

Одно из таких писем доставил Клеопатре молодой вольноотпущенник Тирс, но Антоний велел выпороть гонца и сказать Октавиану, что тот может в возмещение выпороть бывшего вольноотпущенника Антония – перебежчика Гиппарха. Около этого времени Антоний также отправил Октавиану письмо, в котором сообщал, что готов покончить с собой, если это спасет Клеопатру. И на этот раз ответа не последовало.

Войска Октавиана теперь вошли в один из восточных пригородов Александрии, где, бывало, любили отдыхать Антоний и Клеопатра. Когда захватчики встали лагерем у ипподрома, Антоний напал на них и обратил их в бегство. После этого, по словам Плутарха, «Антоний, радуясь своей победе, вернулся в город, вошел во дворец, обнял Клеопатру, не снимая доспехов, и представил ей своего воина, который сражался особенно храбро. Клеопатра наградила его за смелость золотым шлемом и золотым нагрудником. Тот принял их и той же ночью перебежал к Октавиану».

Антоний пытался переманить наступавших легионеров на свою сторону, посылая в лагерь Октавиана стрелы с записками, обещавшими им деньги. Это не принесло результатов, как не было принято предложение Антония Октавиану о поединке. Наступило время решающего сражения, которое должно было определить судьбу обеих сторон.

Существовало предание, будто боги покидают города накануне их падения. Согласно античной традиции, так было в Трое, в Афинах, в Иерусалиме.

Возникла и легенда, будто в ночь накануне последней битвы Дионис покинул Александрию.

"Около полуночи, когда все затихло и весь город замер в тревожном и мрачном ожидании своей судьбы, вдруг раздались чудесные звуки музыки и гармоничное пение. В то же самое время поднялся шум, какой бывает во время вакханалий, когда сатиры скачут в экстазе и огромная толпа бражников уходит из города с песнями и криками.

Эта процессия, говорят, направлялась от центра города к внешним воротам, в ту сторону, где находился неприятельский лагерь. В это время шум достиг высшей точки, а потом смолк. Те, кто пытался истолковать это чудо, пришли к заключению, что Антония покинул бог Дионис, с которым Антоний претендовал на родство и старался подражать ему" (см. Плутарх. Антоний).

1 августа флот Антония отплыл на восток из Александрии, чтобы сразиться с вражеским флотом, а его армия заняла позиции между ипподромом и городскими стенами Александрии. Однако флот сдался без боя, так же как и конница, а пехота Антония после этого обратилась в бегство. Говорят, что Антоний кричал, будто Клеопатра предала его. Возможно, в этот последний час поражения и безысходности у него и вырвались такие слова, но если так, они были несправедливы: в те дни поражений солдатам не требовались советы Клеопатры, чтобы переходить на сторону врага.

Армия Октавиана вошла в Александрию, и, хотя никакой битвы, по сути, не было, день 1 августа с тех пор отмечался как государственный праздник. Именно поэтому победитель избрал август, а не сентябрь, в котором он родился, для того, чтобы назвать месяц своим будущим титулом.

После того как все было кончено, Клеопатра бежала в свой мавзолей, где находились ее сокровища, и забаррикадировалась там вместе со своей служанкой Ирадой, придворной дамой Хармионой и евнухом. Антонию сообщили, будто царица покончила с собой (возможно, это было сделано, чтобы также подвигнуть его на самоубийство, а может быть, это сообщение просто явилось результатом какого-то недоразумения). Во всяком случае, Антоний поверил, что ее нет в живых, и велел своему слуге заколоть его. Однако слуга вонзил лезвие в себя, и Антоний, схватив другой меч, нанес себе смертельную рану.

В это время явился секретарь Клеопатры Диомед и сказал умирающему, что царица еще жива и хочет его видеть. Рабы отнесли Антония в мавзолей, но дверь была заперта, и его можно было внести только через окошко на верхнем этаже, что было довольно нелегко. Когда это удалось сделать, Антоний велел дать ему вина и попросил Клеопатру «не горевать об этой злосчастной перемене в его судьбе и считать его счастливым, помня, что он достиг величайшей в мире славы и власти и что нет бесчестья для римлянина умереть, уступив другому римлянину» (см. Плутарх. Антоний).

Вскоре Антоний скончался, и один из его телохранителей отправился с этой вестью к Октавиану. В последние минуты Антоний успел сказать Клеопатре, что ей можно положиться на Гая Прокулея, который был шурином Мецената и одним из приближенных Октавии. Но этот Прокулей вскоре появился перед мавзолеем с приказом Октавиана взять Клеопатру живой и, главное, не дать ей уничтожить свои сокровища. Ведя переговоры у запертой двери, он заметил открытое окно на верхнем этаже, через которое недавно втащили наверх умирающего Антония. Ни до чего не договорившись, он вернулся и рассказал обо всем Октавиану, но тот послал его обратно вместе с Корнелием Галлом. Пока Галл беседовал с царицей, Прокулей принес лестницу, забрался внутрь мавзолея, сбежал по ступенькам и схватил царицу, которая еще продолжала разговаривать с Галлом. Клеопатра выхватила кинжал, но он обезоружил ее, и она стала его пленницей. Тревогам Октавиана пришел конец: сокровищница была цела, Клеопатра стала пленницей. Теперь он сможет купить достаточно земли в Италии, чтобы вознаградить ветеранов, и сможет чеканить серебряную и золотую монету в большом количестве.

Вскоре Октавиан разрешил Клеопатре покинуть мавзолей, чтобы позаботиться о похоронах Антония по египетскому обряду. Но все пережитое надломило дух царицы. Говорили, что Октавиан хочет отвезти ее в Рим, чтобы показать во время своего триумфа. Но царица отвечала своим приближенным, что этого она не допустит. Вот как представлял себе ее переживания Шекспир:


Клеопатра Ну вот,

И рада!

Мы, видишь ли, египетские куклы,

Заманчивое зрелище для римлян.

Толпа засаленных мастеровых,

Орудуя своими молотками,

Собьет помост.

Дышать мы будем смрадом

Орущих жирных ртов и потных тел…

Нет, Ирада, все так и будет.

Ликторы-скоты

Нам свяжут руки, словно потаскушкам,

Ватага шелудивых рифмоплетов

Ославит нас в куплетах площадных,

Импровизаторы-комедианты

Изобразят разгул александрийский,

Антония там пьяницей представят,

И, нарядясь царицей Клеопатрой,

Юнец писклявый в непристойных позах

Порочить будет царственность мою…

Не стану я ни пить, ни есть, ни спать,

И тело смертное мое разрушу [13].


Но едва ли Октавиан действительно хотел демонстрировать Клеопатру как свой трофей. Он помнил, что к ее сестре во время триумфа Цезаря римляне отнеслись даже с сочувствием, а подобная реакция в случае с Клеопатрой вовсе не была ему нужна. Кроме того, ее появление в Риме при таких обстоятельствах могло быть расценено как оскорбление памяти Цезаря, воздвигшего в ее честь статую в храме Венеры-Прародительницы. А главное – неясно было, что делать с царицей потом. Казнив ее, Октавиан нанес бы тяжелый урон собственной репутации, а оставив в живых (даже в заточении), не чувствовал бы себя в безопасности. Для Октавиана лучше всего было бы, чтобы Клеопатра умерла, но так, чтобы он остался как будто ни при чем.

Сохранилось предание, будто Октавиан посещал Клеопатру, но это маловероятно. Для историков и биографов такие предполагаемые встречи играли роль высшей точки повествования, но Октавиану это было совсем ни к чему. Он предпочел послать к царице Долабеллу, одного из членов своей свиты, который симпатизировал Клеопатре. Он должен был частным образом объяснить Клеопатре, что ей будто бы предстоит отправиться в Рим для участия в триумфе Октавиана. Через него Клеопатра попросила разрешения (и получила его) совершить ритуальные возлияния на могиле Антония перед отъездом. Но Октавиан понимал, что царица скорее умрет, чем отправится с ним в Рим. Эпафродит, который ее стерег, получил указания, заметив со стороны Клеопатры попытки совершить самоубийство, закрыть на это глаза. 12 августа она передала через Долабеллу письмо Октавиану с просьбой разрешить похоронить ее рядом с Антонием.

Октавиан понял, что это означало ее желание уйти из жизни, и послал во дворец своих людей. Они застали Клеопатру уже мертвой. У ее ног умирала верная Ирада. Хармиона, также близкая к кончине, пыталась поправить корону на голове своей госпожи. На вопрос одного из воинов: «Хармиона, неужели это произошло?» – она успела ответить: «Произошло то, что подобает царице из такого древнего рода» (см. Плутарх. Антоний).

Клеопатра отравилась. Представители александрийской медицинской школы, включая личного врача царицы Олимпа, конечно, хорошо разбирались в ядах, однако на этот раз точно определить характер яда оказалось невозможно. Древние авторы нашли для этого романтическое объяснение. Историк и географ Страбон, первый по времени, кто писал об этом, колебался между версиями отравления змеиным ядом и каким-то снадобьем. Врач Гален, живший во II веке н.э. предполагал, что Клеопатра нанесла себе ранку и ввела в нее яд. Дион Кассий утверждал, что на руке царицы было всего лишь две едва заметные ранки.

Согласно Плутарху, змею принес ей египетский крестьянин в корзине с фигами; она была спрятана под листьями, закрывавшими корзину сверху, поскольку Клеопатра велела сделать так, чтобы змея бросилась на нее внезапно. Царица, сказав: «Будь что будет», обнажила и подняла руку, чтобы змея ужалила ее. Другие же говорят, будто эта змея сидела в кувшине и Клеопатра вызвала ее оттуда, ударяя по кувшину золотым веретеном. Но подлинной правды не знает никто – рассказывали также, будто царица всегда носила с собой яд; однако ни воспаления, ни иных следов отравления не было найдено на ее теле: Да и самой змеи никто не нашел в мавзолее, хотя будто бы видели ее след на песке с той стороны, где окна выходят на море. Некоторые еще утверждали, что видели на руке царицы две едва заметные ранки. Октавиан же, очевидно, поверил в этот рассказ, потому что во время триумфа в Риме его люди пронесли статую Клеопатры, вокруг которой обвилась змея.

Версия об укусе змеи в конечном счете оказалась господствующей, тем более что змея считалась одним из символов Исиды, и, возможно, во время триумфа римляне видели в действительности статую Исиды со змеей, поскольку богиня отождествлялась с самой Клеопатрой.

Египетские кобры, почитавшиеся как божества в дельте Нила, считались покровительницами фараонов, и их диадемы были украшены изображениями змеи, угрожавшей врагам царей, а иногда двух змей. Отсюда, вероятно, родилась легенда, будто Клеопатру укусили две змеи, а не одна.

Гораций и Вергилий говорят не об одной, а о двух змеях. В целом рассказ о гибели Клеопатры от укусов змеи (или змей) понадобился для того, чтобы показать, что она ушла из жизни как настоящая царица, приняв кончину от яда змеи – эмблемы царской власти.

Враги Клеопатры утверждали, будто бы она, прежде чем выбрать способ ухода из жизни, наблюдала, как убивали осужденных на смерть преступников на александрийской рыночной площади. Однако сам Октавиан не пишет ни о чем подобном. Победив своих врагов и добившись их ухода из жизни, готовясь занять трон Птолемеев, он теперь позволил себе быть великодушным. Во-первых, возникла версия, будто Октавиан, услышав о самоубийстве Клеопатры, послал к ней заклинателей змей, чтобы они высосали яд из раны (это, очевидно, правда, так как подобную ложь было бы легко опровергнуть). Однако заклинатели опоздали, что вовсе не огорчило Августа. Октавиан также разрешил похоронить царицу с царскими почестями, вместе с Ирадой и Хармионой, рядом с могилой Антония, и даже распорядился достроить мавзолей. Кроме того, он дозволил своим сторонникам и окружению восхищаться силой духа ушедшей царицы. Вергилий, относившийся к делам Клеопатры с глубокой неприязнью, все же красочно изображает печаль бога Нила, к которому Антоний, Клеопатра и их сторонники вернулись после Акция:


… Как уносили ее дуновенья япитского ветра,

Выковал все огнемощный кузнец.

А напротив горюет Нил: одежды свои на груди распахнул он широкой,

Кличет сынов побежденных к себе на лазурное лоно [14].


Еще ярче эту санкционированную Октавианом оценку Клеопатры (когда «злая жизнь» царицы противопоставлялась ее достойному концу) выразил Гораций. Закончив рассказ о ее «испроченности и буйстве», он признал, что она ушла из жизни со славой, и его стихи стали ее лучшей эпитафией:


… Но доблестной Себе искала женщина гибели.

Не закололась малодушно,

К дальним краям не помчалась морем,

Взглянуть смогла на пепел палат своих

Спокойным взором, и, разъяренных змей

Руками взяв бесстрашно, черным

Тело свое напоила ядом…

Не допустила, чтобы суда врагов

Венца лишенную царицу

Мчали рабой на триумф их гордый [15].

Глава 14. ПОБЕДИТЕЛЬ В ЕГИПТЕ

Октавиан заявил о себе в Александрии еще до самоубийства Клеопатры. Явившись в гимнасий, где Антоний в свое время совершал церемонию Александрийских пожалований, Октавиан обратился к народу с речью. Он сказал, что желает быть терпимым, поскольку их город, основанный Александром Великим, великолепен и к тому же он, Октавиан, хочет сделать приятное философу Арею, своему наставнику в египетских делах. Затем победитель посетил могилу Александра, но отказался посетить египетские храмы, сказав, что почитает богов, а не быков; не побывал он и в усыпальнице Птолемеев, заявив, что его не интересуют трупы. Он не желал в это время открыто отождествлять себя с режимом Птолемеев.

Люди, которые, как считается, получали наибольшие выгоды от правления Клеопатры, были отданы под суд и казнены. Октавиан также уничтожил Цезариона, сына Клеопатры и Цезаря, и сына Антония и Фульвии. Даже если бы этих двух мальчиков ранее не объявили совершеннолетними, они вряд ли могли бы выжить. Учитель Родон предал Цезариона, который пытался бежать к Красному морю. Юноша был схвачен по дороге и убит. Таким образом, суждено было умереть династическим надеждам Клеопатры. Мотивы устранения Цезариона своеобразно выразил Арей, перефразировав стих из Илиады: «Плохо, когда слишком много Цезарей».

Нам теперь известно, что гражданские войны в Риме тогда действительно закончились, и благодаря весьма искусному руководству нового правителя наступил продолжительный период стабильности, «мир Августа». Для Октавиана, который завершил эту кровавую борьбу, начавшуюся еще до его рождения, такой ясности еще не могло существовать. Не мог он быть и уверен, что возрождение независимости Египта уже невозможно. Для движения мятежников Цезарион был бы идеальным лидером. Вот почему Октавиан не счел возможным его пощадить.

Старший сын Антония погиб примерно в то же время. Его вытащили из Цезареума (мемориала в честь Цезаря), где он пытался найти убежище, и обезглавили. Его также предал наставник, некий Теодор (которого самого обвинили в краже драгоценного камня у подопечного и казнили). У Октавиана были основания считать, что Антоний-младший даже опаснее Цезариона, поскольку сын египетской царицы едва ли произвел бы особое впечатление на римский народ, а законный наследник Антония вполне мог стать знаменем врагов Октавиана в Риме.

Не обошлось и без других жертв. Погибли некоторые сторонники Антония, в том числе сенатор Квинт Овиний и полководец Канидий. Поэтому едва ли можно верить заявлению Октавиана, что он пощадил всех римских граждан, бывших участников гражданской войны, которые просили о помиловании.

И все же Октавиана в известном смысле можно было считать терпимым. Ведь значительная часть его ближайшего окружения теперь состояла из бывших приближенных Антония. Кроме того, казнив Антония-младшего, Октавиан пощадил остальных детей своего врага. Его дочь от первого брака, несмотря на неприятие римлянами браков с иностранцами, дважды выходила замуж за чужеземцев – понтийского царя Птолемона и Архелая из Каппадокии. Сын Антония Юл Антоний пользовался покровительством мачехи Октавии и ее царственного брата. Но двадцать восемь лет спустя он был принужден совершить самоубийство, так как был заподозрен в незаконной связи с дочерью императора Юлией. У Юла Антония было два сына, но после того, как последний из них погиб в изгнании, этот род пресекся. Старшая дочь Антония от Октавии стала бабкой Нерона, а младшая – бабкой Калигулы и матерью Клавдия.

Детей Антония и Клеопатры также пощадили. Их дочь Клеопатра Селена была проведена в триумфальной процессии Октавиана в Риме, а затем ее выдали замуж за известного своей ученостью нумидийского принца Юбу II, который стал потом правителем зависимого царства Мавритании, впоследствии присоединенного к Римской империи. Их сын, которого они решили назвать Птолемеем, наследовал отцу в 23 году до н.э. Александр Гелиос был захвачен в плен (возможно, выдан мидийцами) и вместе с сестрой проведен в триумфальной процессии, после чего он и его младший брат Птолемей Филадельф были «подарены» сестре Клеопатре Селене и ее мужу. О дальнейшей судьбе этих двух мальчиков ничего не известно, но можно предполагать, что оба они с тех пор жили в Мавритании без особых происшествий.

Египет стал теперь римской провинцией. Последнее царство преемников Александра Великого исчезло после примерно трех столетий существования. Октавиан, объявив, что он присоединил Египет к империи римского народа, как это часто бывало, не сказал всей правды. Вместо того чтобы, как обычно, назначить наместником в Египет сенатора, Октавиан назначает на эту должность представителя второго сословия, всадника, которого он сам выбрал для этой цели, чтобы держать управление Египтом под личным контролем. Октавиан, по сути, пошел по стопам Цезаря, который в свое время также доверил управление Египтом сенатору.

Первым на этом посту был Галл, один из похитителей Клеопатры, которого не назначили проконсулом, как в обычных провинциях, а дали ему должность префекта, как это бывало на территориях, находившихся под прямым императорским управлением. Галл подавил восстания в Геронполисе и Верхнем Египте, где у Клеопатры было много сторонников. Но он, подобно отцу Клеопатры, пытался проводить активную политику на юге Египта, пытаясь осуществлять экспансию за пределами первого нильского порога. С этой целью было создано небольшое буферное государство между первым и вторым порогами и установлен своего рода протекторат над Эфиопией. Однако после такого многообещающего начала Галл в 26 году до н.э. был отозван и принужден к самоубийству, что свидетельствовало о неприятии в Риме подобной инициативы со стороны своих наместников.

Однако Египет и после этого управлялся префектами.

Римляне, подобно тому как прежде это делали Птолемеи, имели целью изъять из Египта как можно больше сырья, продуктов и денег. Пожалуй, новым хозяевам это удавалось делать даже эффективнее, чем Птолемеям: вскоре из страны стали вывозить столько хлеба, что его было достаточно для того, чтобы кормить город Рим четыре месяца в году. В целом же римское правление было менее благоприятным для Египта, чем власть Птолемеев. Правда, императоры пытались замаскировать это положение с помощью формального приема, объявляя себя преемниками фараонов (их изображали на стенах египетских храмов со знаками власти фараонов).

Прежде чем уехать в 30 году до н.э. из Египта, Октавиан назначил нового верховного жреца в Мемфисе, некоего Псенемона, объявленного пророком Цезаря. В данном случае имелся в виду сам правящий император.

Октавиан вскоре решил, что формальное принятие наследия фараонов означает также вмешательство в календарь Птолемеев, и потому в одном из папирусов этого времени за последним годом правления Клеопатры следует первый год правления самого Октавиана. В честь своего триумфа Октавиан также основал город Никополь. Предполагалось, что он собирался основать в Египте новую столицу на месте Александрии, но, очевидно, изменил свое намерение, и основанный им город превратился просто в большой пригород Александрии, в котором раз в пять лет проводились «игры победы».

Глава 15. МЕСТО КЛЕОПАТРЫ В ИСТОРИИ

Хотя официально война велась не с Антонием, а с Клеопатрой, все статуи Антония в Александрии были низвергнуты по приказу Октавиана. Статуи же Клеопатры были сохранены, поскольку один из друзей царицы Архибий преподнес победителю две тысячи талантов, чтобы их не разрушали. Для следующего поколения она оставалась царицей, и в одной из розеттских надписей упоминается Клеопатреон – святилище, построенное в ее честь. Ее статуя в храме Венеры-Прародительницы в Риме продолжала стоять там еще в III веке н.э. Рассказывают, что другая могущественная императрица, Зиновия, правившая в Пальмире в 269 – 273 годах н.э. претендовала на происхождение от Клеопатры. Если это и не так, сам рассказ говорит о том, какой властью обладало и тогда имя египетской царицы. Историк Аммиан Марцелин (330 – 395 гг. до н.э.) утверждает, что египтяне и в его время чтили память Клеопатры, причем это достигало карикатурных форм (Аммиан Марцелин). В VII веке н.э. коптский епископ Иоанн Никийский утверждал, что ни одна из женщин-правительниц не может сравниться с Клеопатрой. Множество замечательных памятников Александрии, включая дворец и Фаросский маяк, стали считаться ее созданиями. Из всех преемников Александра Великого одна Клеопатра, подобно ему самому, стала легендой.

* * *

Большинство историков как древнего, так и нового времени считали, что Антоний и Клеопатра неизбежно должны были потерпеть поражение (противоположной точки зрения придерживался О. Шпенглер, автор книги «Закат Европы»). Но их поражение оказалось неизбежным хотя бы потому, что Агриппа был лучшим флотоводцем, чем сам Антоний или кто-либо из его помощников. Не правомерно противопоставлять достоинства режима Октавиана Августа недостаткам правления Клеопатры и Антония и на этом основании делать вывод о неизбежности победы Октавиана. Много отрицательных свойств было у обеих сторон, и если бы Антоний и Клеопатра выиграли битву при Акции, то впоследствии выставлялись бы на первый план отрицательные стороны Октавиана. Созданная при его ближайшем участии Римская империя оказалась одним из самых устойчивых и успешных государственных образований в истории. Но его победа означала, что противоположная сторона не реализовала своих начинаний, и мы не можем судить, насколько успешными они бы оказались.

За последние сто с лишним лет было много дискуссий о личных характеристиках двух победителей, Юлия Цезаря и Октавиана Августа. Но между делами Цезаря и делами Августа есть известная разница. На оценку личности Цезаря, безусловно, влияет тот факт, что его оппоненты «республиканцы» по большей части вызывают антипатию. Сейчас есть не лишенная положительной стороны тенденция к отходу от культа успеха, которая породила даже романтизацию поражения, как в случае с гибелью Че Гевары. Но абсурдно было бы делать «героев» из побежденных противников Цезаря. У него было немало скверных качеств, но его правление, очевидно, было бы меньшим злом, чем их победа.

Сравнение Августа с его противниками, Антонием и Клеопатрой, не может дать таких же результатов. Август, как подчеркивал еще античный историк Тацит, был человеком холодным и беспощадным, и без этих качеств он не смог бы ни добиться своих неслыханных успехов, ни провести радикальные преобразования за свое сорокапятилетнее царствование.

Но его противники не были похожи на противников Цезаря. Сенаторы – враги Цезаря – не создали (и, очевидно, не могли создать) ничего позитивного. Планы же Антония и Клеопатры были гораздо более конструктивными по своему характеру. Но до сих пор лишь немногие историки (такие, например, как У. Тарн, автор Кембриджской древней истории (1934) признавали, что у Клеопатры и Антония были серьезные замыслы, достойные внимания.

Этому есть две причины. Во-первых, как часто бывает, внимание многих авторов привлекали прежде всего любовные отношения Антония и Клеопатры, а не их политическая деятельность. Во-вторых, их конфликт с Октавианом Августом рассматривался как традиционное противостояние между Востоком и Западом, а мы – люди Запада. Западная Европа и США – прямые наследники тех культурных традиций, которые образовались в результате победы Августа при Акции. Во многом наша интерпретация этого конфликта является следствием пропаганды сторонников самого Августа.

Но, как во всякой хорошей пропаганде, в ней была доля правды. Несмотря на лживость многих взаимных обвинений, столкновение Октавиана и Антония было противостоянием восточной и западной идеологий. Ложным, однако, было утверждение, будто Антоний и Клеопатра выступали чуть ли не как представители восточного варварства. В действительности они стояли за эллинизм, точнее, за союз эллинизма и романизма. Как конкретно представлялось им это партнерство, можно видеть на примере Александрийских пожалований. За римлянами в этой системе сохранялось верховенство, но римляне и эллины, а также эллинизированное население Востока должны были стать партнерами в государственном управлении. Так Антонию и Клеопатре виделось «согласие народов» – одна из любимых идей на тогдашнем Востоке (Сивиллины пророчества показывают и популярность этих идей и то, какие крайние формы они могли принимать).

Август думал иначе. Конечно, он использовал показное эллинофильство, чтобы сгладить негативное впечатление от неприязни к эллинизму многих его соотечественников. Но в целом он был настоящим представителем римского имперства. В любом случае, по его замыслу, римляне и жители Италии должны были безраздельно господствовать в империи. Август стремился умиротворить эллинов ради спокойствия в государстве, но греки и эллинизированные не должны были участвовать в высшем государственном управлении.

Совсем иначе смотрели на эту проблему Антоний и Клеопатра. При их правлении огромные регионы Востока управлялись бы эллинистическими монархами, в первую очередь Птолемеями. Люди воспринимали портреты Антония и Клеопатры на монетах того времени как изображения не просто двух божеств, вступивших в союз, но также как символ союза между романизмом и эллинизмом. Этот союз тогда так и не состоялся оттого, что Агриппа был лучшим флотоводцем своего времени, но это не значит, что он был невозможен в принципе.

Правда, эллинистические монархии в то время переживали упадок, и их существование казалось несовместимым с растущей Римской империей. Но идея великого эллинистического царства, которое существовало бы в тесном и почетном союзе с Римом, вовсе не была чем-то нереальным. Это показала поздняя история Римской империи, четыре столетия спустя, когда эллинистическая культура снова выдвинулась на первый план. Византийская империя по своему характеру стала не римской, а греческой. Если бы в 31 году до н.э. события получили иной ход, то подобное развитие они приняли бы гораздо раньше.

Антоний и Клеопатра были союзниками, хотя между ними оставались разногласия (например, в отношении к иудейскому царю Ироду). Различия между ними во многом определялись их происхождением: Антоний был римлянином, а Клеопатра – эллинкой. Кроме того, у Клеопатры был гораздо более сильный темперамент. По выражению Иосифа Флавия «ей требовалось все – или ничего» (см. Иудейские древности). Но она, как отмечал еще полководец Канидий, при всем этом являлась высокоодаренной и опытной правительницей.

Существовала одна проблема, которая могла бы выйти на первый план, если бы Антоний и Клеопатра стали победителями. Эта проблема всегда волновала прежде всего саму египетскую царицу: каково было бы ее место в новой системе? В этом случае Антоний и Клеопатра, исходя из предыдущего развития событий, могли бы стать партнерами по управлению всей Римской империей. Очевидно, Клеопатра в этом случае последовала бы в Рим за Антонием. Современные историки полагают это невозможным, так как римский правящий класс никогда бы этого не допустил. Но у Клеопатры были сторонники и в самом Риме, а кроме того, в случае победы Антония оппозиция был бы подавлена так же, как она была подавлена Августом.

Другой вопрос, который возник бы в случае победы, – юридические обоснования союза Антония и Клеопатры (отдельная проблема – положение старшего сына и наследника Антония). Очевидно, они в этом случае вступили бы в брак, уже не только в теологическом, но и в юридическом смысле. Антоний, став победителем, мог бы приспособить римские законы к своим целям (как это всегда готов был делать и Август).

В Италии Антоний столкнулся бы с гораздо большими трудностями, чем Август, но, с другой стороны, Антоний получил бы поддержку многочисленного населения богатого Востока, которое при его правлении могло стать реальной политической силой (при Августе это стало невозможным).

Битва при Акции заложила основы трехсотлетнего господства Запада. В случае иного исхода сложилось бы партнерство между римским населением империи, вождем которого был бы Антоний, ставший верховным правителем, и ее эллинизированным населением, которое представляла бы царица Клеопатра. Она не пыталась бы править без поддержки римлян, поскольку (как и ее отец) понимала, что Египет не сможет без нее обходиться. Если забыть о прозападных симпатиях, на которых играл еще Август и которые (даже бессознательно) часто разделяем сегодня мы, план Клеопатры был не худшим и не менее практичным, чем план самого Августа. Но Клеопатра слишком рано родилась, и ее замыслам суждено было реализоваться только через триста лет.

Древние источники

Из современников Клеопатры о ней писали, пожалуй, только Юлий Цезарь в «Записках о гражданской войне», один из его командиров, автор «Александрийской войны», и один из учителей детей царицы, Николай из Дамаска. Первые двое писали по-латыни, второй – по-гречески. Цезарь и автор «Александрийской войны» описывают события первой половины сороковых годов до н.э. но ничего не сообщают о личных взаимоотношениях Цезаря и Клеопатры. Из обширных трудов Николая Дамасского сохранилось всего восемь фрагментов, однако значительная часть сообщенных им сведений сохранилась в передаче Иосифа Флавия.

Взаимные оценки и пропагандистские положения Антония и Октавиана Августа почти полностью представлены в пересказе позднейших авторов.

Особенно приходится сожалеть, что до нас не дошла «История», написанная современником событий, Гаем Поллионом, который был сторонником Антония, а перед битвой при Акции занимал нейтральные позиции, но вовсе не симпатизировал Октавиану.

К сожалению, не можем мы воспользоваться и данными историка Тита Ливия. Из 142 книг его «Истории» сохранилось лишь 35, и они почти не затрагивают событий I века до н.э. Сохранилось лишь краткое изложение, показывающее, что его повествование охватывало период с 48 года до н.э. по 9 год н.э. Тит Ливий иногда был склонен романтизировать республику, за что Август однажды в шутку назвал его «помпеянцем». Он не занимал дружественной позиции в отношении Антония и с неприязнью относился к Клеопатре. Его сочинения послужили источником для многиих последующих историков.

Одним из таковых был второстепенный автор Веллей Патеркул, состоявший на службе при императоре Тиберии. Его краткое повествование доведено до 30 года до н.э. Этот автор также, в духе традиций Августа, отрицательно оценивает Антония и Клеопатру, а последнюю обвиняет в «предательстве» во время битвы при Акции, хотя и восхищается мужеством, с которым она ушла из жизни.

Некоторые сведения по нашей теме содержатся в трудах историка Диодора Сицилийского и историка и географа Страбона. Иудейский историк Иосиф Флавий, автор «Иудейской войны» и «Иудейских древностей», сочиненных в семидесятых годах I века н.э. сообщает много данных о взаимоотношениях Клеопатры с царем Иродом. Недостаток этого источника в том, что автор сильно зависел от воспоминаний, написанных самим Иродом. Оценки Клеопатры в сочинениях Флавия слишком тенденциозны.

Особый интерес представляют труды Аппиана, грекоязычного историка из Александрии, который был римским чиновником во второй половине II века н.э. при императоре Антонине Пие. Сохранилось 11 из 24 книг его «Римской истории», и его повествование о гражданских войнах доходит до 30 года до н.э. Автор – сторонник римской имперской власти, основанной Августом. Однако он достаточно объективно оценивает Антония и нередко ссылается на Поллиона, сторонника Антония (см, выше). Он также явно знает автобиографию Августа. Поскольку Аппиан пользуется противоречивыми источниками, он иногда преподносит читателю различные версии одних и тех же событий. Однако в целом это очень основательный и добросовестный историк.

* * *

Многие важные сведения о Клеопатре и Антонии содержатся в «Жизнеописании Антония», написанном знаменитым Плутархом (ок. 50 г. – ок. 120 г, н.э.), писавшим по-гречески. Биография Антония является хронологически последним жизнеописанием римлян среди его «Параллельных жизнеописаний». Плутарх прежде всего – большой моралист и писал свои биографии известных лиц преимущественно в назидательных целях. Антоний для него – пример человека, имеющего много пороков, но вместе с тем и «хорошие стороны». Плутарха прежде всего интересует личная жизнь и личные качества его персонажей, часто в ущерб описанию их политической роли в жизни общества. Клеопатра для него прежде всего «соблазнительница Антония». В интересующем нас сочинении Плутарха содержатся сведения из других источников – воспоминаний его собственных деда и прадеда и записок Олимпа, врача Клеопатры. Плутарх с его романтизмом и философским стоицизмом оказал большое влияние на писателей и поэтов последующих эпох, особенно – эпохи Ренессанса (Боккаччо, Шекспира и других).

Младший современник Плутарха римский историк Светоний занимал придворные должности при императорах Траяне и Адриане во II веке н.э. Он также был биографом, но в другом роде, нежели Плутарх. Светоний вовсе не был моралистом. В его «Жизни двенадцати цезарей» содержится много разнообразного материала, а противоречия в источниках его не особенно смущают. Он, в частности, сообщает противоречивые данные о взаимоотношениях Цезаря и Клеопатры и об обстоятельствах рождения Цезариона. Так же можно охарактеризовать его сведения о последнем периоде жизни Клеопатры в биографии Августа.

Греческий историк Дион Кассий (ок. 155 – 235 г, н.э.) стал римским сенатором и консулом. Его «Римская история» относится к событиям 68 – 10 годов до н.э. Подобно Плутарху, он любил заниматься морализированием. Его собственный практический опыт помогал этому автору разобраться в вопросах государственной политики описываемого времени. Однако его рассказ о последних днях Клеопатры слишком мелодраматичен, а описание битвы при Акции носит общий характер. Источниками Диону Кассию служили авторы, отрицательно относившиеся к Антонию. В своем историческом повествовании Дион Кассий опирается во многом на Тита Ливия или на тех, кто его цитировал.

Помимо чисто исторических сочинений, есть литературные источники, касающиеся Клеопатры и Антония, прежде всего в сочинениях Вергилия, Горация и Проперция, поэтов, близких к Августу. Об их оценках битвы при Акции и других рассматриваемых событий уже говорилось выше. Отмечая те или иные романтические стороны в жизни, а особенно в кончине Клеопатры, эти авторы в целом искренне считали, что Август был прав, а Антоний и Клеопатра отстаивали не правое дело. Некоторые сведения о жизни Клеопатры и Антония содержатся также в стихах римского поэта I века н.э. Лукана «О гражданской войне», то есть о войне между Цезарем и Помпеем. Последняя книга его поэмы посвящена жизни Цезаря и Клеопатры в Александрии. Автор – противник Цезаря и самовластия вообще. Основную ценность этого источника представляет психологизм авторских характеристик.

К числу наших источников относятся также ряд латинских и греческих надписей той эпохи, античные монеты с портретами Клеопатры, Антония и других исторических лиц, а также всякого рода египтологические материалы.

Все эти источники многое дают для понимания нашей проблемы. Но все же следует признать, что многое остается еще неизученным и непонятым в этом отношении, и самый характер источников не только позволяет решить какие-то вопросы, но и ставит новые. Остается надеяться, что будущие исследования прольют дополнительный свет на судьбу Клеопатры, имевшую большое значение в истории.

Загрузка...