Клевые

ГЛАВА 7 ЦЫПА

Ленку в доме Серафимы любили все. Да и правду сказать, уж слишком красивой была девка. Нежной и ласковой. От нее глаз не отвести. Белокурое облако волос обрамляло розовое, по-детски чистое лицо, где каждая черта будто выведена старательной рукой искусного художника. Черные брови, карие глаза, маленький рот с едва припухшими губами, ямочки на щеках.

Ее плечи, тонкая талия, упругие груди, выпиравшие двумя яблоками, подвижный, высокий зад, красивые ноги кружили голову даже Егору. Он не мог смотреть равнодушно, как Ленка сидела на стуле, слегка раздвинув ноги. Не мог не смотреть в глубокий вырез кофты, куда так и хотелось запустить обе руки, схватить эти молочно-белые нежные груди и забыть все на свете.

У Ленки была шелковистая, чистая кожа, пахнущая тонкими ароматами. Ее руки казались сотканными из лучей света — белорозовые, гибкие, с длинными пальцами — чувствительными и прозрачными.

Она прекрасно знала, сколь хороша собой, и пользовалась этим преимуществом везде и со всеми.

Густые пушистые ресницы доходили до бровей, отчего ее взгляд казался задумчивым, глубоким. Она покоряла собеседников, подчиняя себе, заставляя любоваться собой каждого.

Ленку даже бабы никогда не решались обидеть грубым словом и жгуче завидовали ее внешности.

Ей, единственной из всех, Егор самолично наливал каждое утро кофе и с нетерпением ждал, когда она соизволит проснуться и пожаловать на кухню.

Мужик балдел, видя ее в распахнутом коротком халате с голыми ногами. Он готов был схватить ее в охапку, унести на руках в свою постель и не выпускать из спальни никогда.

Ни одна баба за все время после возвращения из зоны не вызывала у него такого жгучего желания. Когда появилась Ленка, Егор почувствовал себя мужчиной. Она вгонялф его в жар и трепет всем своим видом, нежным, как звон колокольчика, голосом, томным, зовущим взглядом.

Он краснел и терялся, как мальчишка, когда Ленка обращалась к нему. И если бы не строгие взгляды матери, насмешливые, колкие замечания сестры, Егор потерял бы самообладание, поддавшись чарам Ленки.

И только Серафима с Тонькой не воспринимали девку как неземное создание. Относились к ней одинаково ровно, ничем не выделяя из других.

Только они не восторгались, не хвалили. Зная: она сыта и разбалована восхищениями. Понимали причину самоуверенности и лени. Девка и впрямь была ленивой. Даже постель за собой не стелила. А Антонина, заглянув поутру, всегда поругивала Ленкину неряшливость.

— Эй, Цыпа! А ну! Прибери у себя в комнате! За тобой негров нет! Шустри! Чего развалилась в ванне, отмокаешь уже два часа! Не то сейчас помогу выскочить из нее! — стучала шваброй в двери.

— Шевелись, бабочка, сама! Прислугу ни за кем не держим! — поддержала Антонину Серафима, окинув Цыпу строгим взглядом.

Ленка наспех совала в шкаф свою одежду, не развесив на плечики, комками запихивала. Закидывала койку одеялом, не расправив простынь. Девка не умела стирать и гладить. А потому испачканное белье просто выбрасывала, завернув в газету. Покупала новое. Это на втором месяце подметила Антонина. И, выругав Цыпу с глазу на глаз, затащитла в ванну, показала, как нужно стирать. Предупредив, что в другой раз опозорит при всех.

Имено Антонина назвала Ленку Цыпой. И словно забыла имя девки.

Серафима не ругала грубо, но заставляла готовить, убирать на кухне. Ленке охотно помогал Егор, подсказывал. Заметив, что Цыпа бездельничает, расставив ноги, заголив грудь, а мужик роняет слюни, приводит в порядок кухню, Тонька приходила в ярость.

— Чего развесила тут свои буфера? Ишь, расшеперилась, выставилась напоказ! Живо сдергивай задницу со стула! Не надейся на Егора! Он не нянька за тобой! — выпроваживала брата из кухни.

Принималась гонять Цыпу до тех пор, пока кухня не начинала сверкать чистотой и порядком.

Егор, покидая кухню, вздыхал, оглядывался на Цыпу. Но перечить сестре не решался.

Ленка бросала вслед ему тоскующие взгляды. Нет, она не любила его. Просто жалела о том, что не успел мужик полностью убрать кухню, и теперь ей самой предстоит мыть гору грязной посуды, стол и мойку, шкафы и пол, протирать от пыли стулья и подоконники, вытереть насухо стекла окон и двери.

— Как ты жила, что до сих пор ни хрена по дому не умеешь делать? — удивлялась Антонина.

— А кто бы меня учил, если я не жила в семье? Сколько помню себя, поначалу — детский сад. Там были няньки. Потом — интернат. За собою посуду не мыла. За другими и подавно! — отозвалась Ленка.

— Куда же родители делись?

— Да никуда! Они жили, работали! Интеллигенты! А потому в нашем кругу считалось неприличным самим растить детей. Это беспокойно и хлопотно. Отнимает много времени и здоровья. А мама

врачом работала. Ей просто необходимо было держаться в форме. Отец — режиссер театра. Он не выносил шума детских голосов, вида горшков и пеленок. Не любил возню с детьми. Поэтому я редко с ними виделась. Мною занимались няньки, потом домработница — кормила и обстирывала, убирала и в моей комнате, она была далеко от родительских покоев. У нас не принято готовить, стирать самим! Такое унижало женщин нашего общества. Мама тоже так росла. Никогда не брала в руки кастрюльку или утюг. Это считалось позором. Зато уже с детского сада я училась говорить по-фран- цузски.

— Что за детсад? Мой отец — физик! Но я в детсаде не училась языкам! — вспомнила Тоня.

— Моя мама работала в Кремлевке! Потому я ходила в круглосуточный детсад. Он был недоступен обычным детям. Туда брали избранных… Я к семи годам уже неплохо говорила на французском, играла на пианино, знала работы известных художников, скульпторов, архитекторов. Дружила с детьми из таких семей, что у тебя дух перехватило б от простого знакомства с ними!

— С чего ради? Я была счастлива со своими друзьями! — рассмеялась Антонина.

— Ну, не скажи! Мое окружение…

— Иди в жопу! — не выдержала хозяйка и съязвила: — Не дальше панели улетела пташка! И многие из твоих друзей с тобой теперь кентуются?

— Они живут своей жизнью!

— А ты как подзалетела?

— С интерната все началось. Я тогда закончила семь классов. И меня впервые привели к отцу в полном блеске. Я уже в совершенстве знала французский и английский языки. Знала все хорошие манеры, умела прекрасно держаться в обществе, прекрасно танцевала, пела. Отец, увидев меня уже подросшую, удивился искренне и сказал: "Оказывается, у меня уже взрослая дочь! И даже очень недурна собою! Ее уже можно показать в свете, театралам! Пора представить, гордиться ею! Девица хороша собой!"

И вечером меня привезли в театр, где шел спектакль, поставленный отцом. Я ни разу не была там раньше. Мы жили в своем микромире. А тут я словно вырвалась из клетки на волю. И не смотрела постановку. Я во все глаза таращилась на зрителей, актеров. В своем, охраняемом микрорайоне мы знали друг друга наперечет. Тут же, попав в большой мир, мне вскружили голову восторженные взгляды. Я впервые поверила, что меня могут любить. Ведь у себя ко мне привыкли, я примелькалась. Да и не внешность ценилась там. Положение семьи, ее достаток, перспектива. Это усваивалось с детства. А тут… У меня закружилась голова! Я впервые почувствовала себя принцессой! Все молодые люди смотрели не на сцену, а на

меня! Цветы, предназначенные актерам, сыпались в мою ложу. Сколько воздушных поцелуев, улыбок посылалось мне — не счесть! Это был самый счастливый день в моей жизни. Мы никогда не забыть его! — вздохнула Цыпа. — Когда спектакль закончился, там, внизу меня ждала толпа поклонников.

— А почему никто не пришел в ложу? — засомневалась Антонина.

— Ложу охраняли, как и положено, двое офицеров из кремлевской охраны. Они никого не пропустили, так велел им отец. Меня провели за кулисы. Там я увидела его! Едва наши взгляды встретились, нас потянуло друг к другу!

— В четырнадцать лет?! — ахнула Тонька.

— Любовь не спрашивает возраста! Он был на пять лет старше…

— Ну и дела! — удивилась Антонина.

— Никаких дел! Меня вскоре увезли домой, едва представив актерской труппе. Я лишь узнала его имя. Услышала и запомнила. Василий!.. Уходя, я посмотрела ему в глаза. Мне так хотелось, чтобы он все понял без слов. И увезла его имя в сердце, надеясь на встречу, как на чудо. Не решаясь ни о чем спрашивать отца, пыталась узнать о Василии исподволь. Отец оборвал меня грубо, сказав, что считает пошлыми разговоры в нашем доме о простолюдинах. И наотрез отказал мне в посещении театра!

— А мать? Может, стоило с нею поделиться?

— Мы никогда не говорили по душам и были слишком далеки друг от друга. Она виделась со мной реже, чем отец, и забывала, как меня зовут. Вряд ли она поняла бы меня. Ведь влюбленного способен понять лишь тот, кто сам любил. Вряд ли ей было знакомо это чувство! Ведь отец был на двадцать лет старше ее! А разве девушка могла такого полюбить? Я видела их фото в первые дни совместной жизни. Мать — совсем девчонка, волосы в локонах, очки надела, чтоб выглядеть старше, не слишком отличаться от отца. Он уже тогда был лысым и морщинистым, толстым, как арбуз, с ногами короткими и кривыми. Он тянул на деда матери. И уж никак не походил на мужа.

— Может, она тоже по расчету вышла за него замуж?

— Она была студенткой, когда познакомилась с отцом. Он пришел на новогоднюю елку в Кремлевский дворец вместе со своей труппой. По приглашению верхушки. В кремлевской охране работал его брат. Там и мать была — в числе лучших студентов города. Она хорошо пела. Познакомились. Ей до окончания института оставалось совсем немного, и поехала бы по распределению работать в район Крайнего Севера, как однокурсники. Но… Тут отец нашелся. У него на ухаживания уже времени не оставалось. На голове — ни пуха, ни пера! Он сходу — в лоб! Мол, выходи, не пожалеешь.

Распределишься в Москву. Будешь иметь квартиру и достаток. Если повезет и понравишься, получишь прекрасную работу… Мать очень боялась Севера, устала жить на тощую стипендию и согласилась вскоре. Они до росписи всего три раза выделись! А через год мать взяли в Кремлевку врачом. Почти тридцать лет прожили они вместе!

— Ты одна у них?

— Конечно! На второго, видно, времени не хватило! Я и то, наверное, по случайности получилась. Никто из них тепла не дал. Кажется, и не любили. Отец относился ко мне, как к старческой своей шалости, мать, как к случайному фрукту. И никто из них не интересовался, чем и как живу.

— Ну и ну! Сливки общества! Подонки!

— Нет! Они обычные! Так жили все вокруг. Никто не пылал любовью к детям. Это не было принято. Все занимались своими делами. Правда, я ни в чем не знала отказа. Захотела австрийское пианино, оно у меня через три дня появилось! Новое бальное платье мне привозили из Франции. В мою часть особняка никто не имел права войти без стука. Я носила пеньюары, подбитые лебяжьим пухом. Моим туалетам завидовали ровесницы. Моя спальня приводила в восторг даже самых респектабельных жителей нашего микрорайона. Кровать из слоновой кости! В подушках ни одного перышка — сплошной пух! Немецкие пуховые одеяла. Простыни — шелковые! Меня никогда не кормили из простой посуды! Я не знала дешевых украшений!

— Кончай хвост распускать! Стирай тряпку! Чтоб впредь чистою стол вытирала! — напомнила Тонька, косясь на Цыпу.

— Жила, как в сказке! Пока не появился в моей судьбе Василий,

— умолкла Ленка.

— Все ж ты отыскала его? Сумела вырваться? — взяла тряпку из рук Цыпы, усадила ее, принявшись стирать сама. Той это и нужно было, тут же в кресло плюхнулась.

— Расскажи! Как ты нашла его? — спросила Тоня.

— Я долго придумывала повод, как вырваться в город, попасть в театр к отцу. Но ничего не получалось. И я вздумала позвонить по телефону. Мне повезло. Вася словно услышал. Сам взял трубку. Мы с ним долго говорили и условились встретиться на катке. Я отпросилась у отца. Тот ничего не заподозрил. Отпустил. И я до позднего вечера пробыла с Васей.

— Без охраны отпустили?

— Да! Одну! Я и повадилась туда каждую субботу и воскресенье ездить. Вначале катались на катке, потом гуляли. А вскоре насме- лились поцеловаться. Мне понравилось, ответила взаимностью. Он осмелел. Пригласил меня к себе в гости. Я согласилась. Пришла. Забыла весь бонтон. От поцелуев голова шла кругом. Вася весь горел.

И мы наплевали на все. Забыли, кто есть кто. Отдались любви в ту же минуту. Вася просил меня не спешить с признанием отцу, подготовить его к серьезному разговору не торопясь. Но… Едва я вошла, отец что-то понял. Вышел из гостиной и, указав на часы — шел третий час ночи, спросил, где я была? Я ответила, что гуляла по городу, наслаждалась свежим воздухом. "А засос на шее каким ветром надуло?" Схватил меня за шиворот, толкнул в кресло. И спросил: "С кем путалась, шлюха?" Раньше в нашем доме никогда не говорили грязных слов. Я впервые услышала от отца оскорбления и обиделась. Не стала отвечать. Отвернулась от него. Да и не считала случившееся позорным. Я полюбила Васю. Но отец взбеленился. Стал бить по лицу. Называл сучкой. Требовал назвать имя того, кто оставил на моей шее свой автограф. Я хотела убежать из дома. Но не тут-то было! Отец выдрал меня ремнем, как какую-то кухарку. А чтобы я не вспомнила о побеге, меня остригли наголо. Меня держали под замком, не выпуская даже в коридор. Меня никто не навестил. И я впала в хандру, отказалась есть. Но самое страшное было впереди. Мать привела ко мне врача-гинеколога. Тот, проверив, подтвердил опасения, сказав, что я не только лишилась девственности, но и беременна.

— Вот так влипла! — посочувствовала Антонина, пожалев Цыпу.

— Была ли это задержка или беременность, никто толком не знал. Меня заставили проглотить таблетку, сделали несколько уколов, и на следующий день я чуть не сдохла от боли. Все пошло и вышло. А через два месяца, когда я пришла в себя и волосы на голове отросли, пришел отец и объявил, что они с матерью решили познакомить меня с моим будущим мужем?

— В четырнадцать лет?

— Нет, мне почти шестнадцать было в то время. И отец сказал, что будущий муж согласен взять меня, когда исполнится шестнадцать и подождать оставшиеся три месяца.

— А кто он?

— Вот и я спросила отца, надеясь, что это будет Вася! Готовилась к встрече с ним, как к празднику. Надела любимое платье, туфли и все смотрела в окно на дорогу из города. Но к дому подъехал военный джип. Из него вышел офицер охраны. Я думала, что он появился за разрешением на пропуск. И побежала за отцом. Тот потрепал по плечу: "Верно угадала жениха! Умница!" Подвел меня знакомить с седым, худющим, морщинистым полковником, у какого полгода назад умерла жена. Его трое сыновей уже имели детей школьников. Я своим ушам не поверила. Думала, свихнусь. А тот жених… Ну и глаза у него, будто из затылка смотрели, буравит меня и говорит: "Значит, вы уже провели согласовку действий! Это хорошо! Теперь мелочи обсудить осталось!" "Какие мелочи? Тоже

мне — муж выискался? Старый черт! Твои внуки скоро к девкам пойдут, а ты все не остепенишься! Ты хоть раз смотрел на себя в зеркало, плюгавый козел?!" — заорала я вне себя от злобы. Полковника будто ветром вынесло. Отец с сердечным приступом слег. Мать сказала, что я упустила последний шанс устроить свою жизнь по-человечески.

— Крутые старики у тебя! — присела Антонина напротив и спросила: — Они хоть живы?

— А что им сделается? — отмахнулась Цыпа.

— Они знают, чем теперь промышляешь?

— Им безразлично! Они отказались от меня. Это все равно, что похоронили заживо. Их не удивить, не растревожить. Они иной породы. Из бездушных! Новые русские! Это те, кто не умеет любить, сострадать и понимать даже собственных детей. Это — мои родители! Да и не только мои! Все так живут. Чуть что— скорее от детей отпочковаться. Любят жить в свое удовольствие. Без забот и хлопот. Для них дети — издержки глупой ночи. Любовь — неведома. Вот у моего папаши, знаешь, от чего сердечный приступ случился в тот день? Не из-за моей выходки и отказа выйти замуж за старика. А оттого, что тот обещал папаше отгрохать дачу на халяву! Да не обломилось! Не довелось породниться! Он меня три месяца уламывал, убеждал. А потом указал на дверь. Я тому только обрадовалась. Уж лучше жить на панели, чем так, как принуждал папаша — в золотой клетке, под замком делить постель с облезлым хорьком.

— Так клиенты тоже разные…

— С ними я не на всю жизнь! — рассмеялась Цыпа.

— А куда же твой Вася делся?

— Вася тоже продукт нынешнего времени. Отрыжка неразберихи! Я к нему примчалась, как только меня отец выпер. И говорю: "Вставай на уши! Радуйся! Я — целиком твоя! Насовсем и навсегда! Принимай в подарок вместе с любовью! Я из-за тебя все выдержала!” Рассказала об аборте, женихе, как из дома выперли. Думала, обрадуется, а у него, гляжу, челюсть отвисла. И вместо счастья чуть не плачет. И говорит: "Считал тебя умной девушкой. А ты совсем глупышка! Ну кто сегодня отказывается от выгодного брака? Ну и что с того, что муж старый? Зато десяток молодых любовников могла иметь за его спиной. И никто вслед плохого слова не сказал бы. И мне полезной была б. Замолвила бы слово перед отцом, чтоб продвинул на хорошие роли. Замужние — вне подозрений. Могли бы встречаться с тобой на даче! А что теперь? Ты — босячка, а я — нищий! Сам ищу невесту с приданым. Зачем мне тебя нынешнюю? Ведь ни прокормить, ни одеть не смогу". "А разве ты меня не любил?" — спросила его, не веря услышанному. Вася усмехнулся: "Любовью сыт не будешь! Ее не положишь в тарелку, не накинешь на плечи. А ночью, в темноте, с любою можно переспать, лишь бы

знать, что и на завтра имеется жратва в доме!" "Животное!" — крикнула я ему в лицо. Он открыл двери и, сказав «прощай», предложил покинуть его: "Ты мне еще спасибо скажешь за этот урок! Вернись к отцу!" Но куда возвращаться, если меня вычеркнули из списка жильцов, из семьи, из дома? Я шла по улице, думая, как лучше и быстрее уйти из жизни? Глядь, машина мчит на скоростях. Я ей навстречу бросилась. Но водитель успел затормозить. Выскочил, отхлестал по морде, обозвал по-всякому и сунул в проходящую мимо компанию пьяных парней. Назвал бухой путанкой. Те обрадовались, зацепили, поволокли с собой. Я с ними три дня жила где- то в Тушино. Потом я им надоела. Отпустили. Дали денег. Попала к ростовщику. Две недели у него. Потом у фартовых жила два месяца. Даже с рэкетирами спала. И тут повезло. Нарвалась на банкиров, коммерческих, конечно. С ними и теперь встречаюсь. Они мне ваш адрес подсказали…

— Знаю, — буркнула Тоня и, подскочив к телефону, вскоре позвала: — Цыпа! Тебя просят…

— Леночка! Мы ждем тебя! Собирайся! Тачку за тобой сейчас пришлем! — услышала знакомый голос фартового. И ответила звонко:

— К тебе, мой милый, с большим удовольствием примчусь!

Через полчаса она сидела за столом среди воров. Каждый знал

ее. Ленку здесь не обижал никто. Подвигая поближе к ней икру, крабов, ветчину, девку спрашивали о последнем клиенте — банкире. О чем говорил, чем хвастался, какие у него охранники, имеет ли связь с милицией, как и чем рассчитывался с Цыпой? Ленка рассказывала.

— Когда звал, обещал золотые горы. А потом расплатился, как потрох. Он, козел, как оказалось, даже считал, сколько сигарет у него выкурила, и высчитал за них, за угощенье. Деревянными расплатился. И все жаловался, что я его разорила. Будто набивалась к нему. Не на свой хрен, на меня сетовал! — возмущалась Цыпа.

— Где вы с ним переспали?

— У него дома! Жена уехала в круиз по Европе. Дочка к бабке на дачу смоталась, на все каникулы. Он один остался.

— Деньги откуда брал?

— В зал выходил. Там у него заначник. А где именно — не видела.

— Щелканье ключа или стук дверцы, ящика стола уловила?

— Нет!

— Значит, где-то в полу…

— Он долго там возился?

— Нет. Считал дольше. Переживал о расходе. Весь потный пришел, — вспомнила Ленка.

Фартовые переглянулись, разулыбались довольно, словно разгадали загадку. А поздно ночью, когда захмелевшая Цыпа уснула в объятьях пахана, все фартовые ушли на дело.

Цыпа спала, улыбаясь во сне по-детски чисто, безмятежно, прильнув к пахану свирепой малины, как к самому лучшему человеку на земле.

Тот бережно укрыл Ленку одеялом. Встал с постели, выглянул в окно. Увидел возвращающихся кентов, понял: все прошло, как по мази. И открыл двери.

— Тряхнули борова! — понял по взглядам.

— Навар кучерявый! — прочел по улыбкам.

— Путанке навар за наколку! — подмигнули двое. И, стараясь не будить Цыпу, вышли в другую комнату, плотно закрыв за собой дверь.

— Без мокроты обошлось. Тихо. Прижали в спальне бухого. Один канал. Мы его скрутили в штопор. Сам все выложил, паскуда. Баксы сняли. Деревянные оставили ему на развод. Чтоб не удавился. Не стали совсем вытряхивать. Пусть вкалывает и снова салом обрастает. Через полгода можно опять навестить!

— Шмару предупредить надо, чтоб не вякнула никому, о чем мы ее спрашивали.

— У этой крыша крепкая! Не стоит!

Утром, едва Ленка проснулась, пахан угостил ее и, расплатившись щедрее, чем ожидала, отпустил домой. А через час вся малина без шума, незаметно покинула Москву.

Ленка вернуться домой не захотела и попросила таксиста свернуть к гостинице «Космос». Там она, случалось, снимала пенки, пользуясь знанием языков. Другие девки подходили к иностранцам. Предлагались на жестах. Но их не все понимали. Многие опасались иметь дело с уличными бабами. Но Ленка была умнее. Она не предлагалась в постель. Не бросалась на иностранцев, как Матросов на амбразуру. Она присматривалась к ним в холле. Слушала, о чем говорят. Присаживалась на диван с газетой или курила, изящно держа сигарету в пальцах. Случалось, сама заговаривала с кем-либо на отвлеченные темы. Чаще — обращались к ней.

Мужики липли к Ленке, как мухи, не в силах отвести глаза от красивой женщины, разговором и манерами она никак не походила на путанку. Случалось, за день по нескольку клиентов обслуживала.

Она находила их в холле и в баре, в ресторане и сауне гостиницы. Ее одну без всяких сомнений пропускали подозрительные вахтеры, бдительные дежурные администраторы этажей. Цыпу выручало не только знание языка, манер, но и вахтерской психологии.

Надо было видеть, как Ленка входила в гостиницу. Ставшего у нее на пути вахтера она окидывала удивленно-презрительным

взглядом. Говорила несколько фраз по-английски. И возмущенно крутила пальцем у виска, вахтеры с извинениями отступали в сторону перед возмущенной «иностранкой», видимо, забывшей пропуск в гостиницу в своем номере.

Цыпа одевалась как все иностранцы.

Вот и теперь села в баре за столиком, взяла чашку кофе, пирожное, немного ликера и, покуривая, наблюдала за посетителями.

— Мадам! Вы в каком номере живете? — подошел белозубый, улыбчивый парень.

Несмотря на вопрос, заданный на безукоризненном английском языке, Цыпа усмехнулась в глубине души, тут же признав в человеке русского сотрудника федеральной службы безопасности, отлавливающего в гостинице всех посторонних и прежде всего путанок. Редко какая из них знала иностранный язык. А уж истинный англичанин никогда не обратится к женщине с подобным вопросом. Не Приблизится, помня о том, что недавно поел чеснок, от запаха его не только люди шарахаются во все стороны — мухи на лету дохнут.

Англичанин не обратится с вопросом, не поздоровавшись прежде. Не наденет галстук, заляпанный ужинами и обедами. Не выйдет в холл в нечищенной обуви. У него из нагрудного кармана не станет торчать грязная расческа.

— Молодой человек! Вы что себе позволяете? Почему пристаете к женщинам? Или мне нужно обратиться в вашу службу безопасности, чтобы вас обучали, как положено относиться к иностранкам? — ответила вопросом на вопрос.

— Извините, мадам! — покраснел парень. И отошел сконфуженный, пристыженный Цыпой. Та отвернулась возмущенно.

— О, эти русские! Охраняют, где не просят. А где надо помочь, спасти, их не дозовешься! Вчера моего соседа по номеру в такси ограбили! Двое! Хотели убить! Он пожаловался милиции. И что? Те руками развели. Ответили, мол, случается! Даже номер машины не спросили! Не попытались найти грабителей! — подсел к столику Ленки полнотелый бельгиец и поинтересовался, уж не соотечественница ли она?

— Нет! Я, к сожалению, никогда не видела Бельгию. Хотя, конечно, хотелось бы там побывать! Наслышана много доброго! — ответила Цыпа.

Услышав похвалу своему государству, бельгиец разулыбался, поцеловал Ленке руку, поблагодарил от души.

— Вы здесь, в России по делам? Или с семьей живете? — поинтересовался бельгиец.

— Я живу в Москве, — не стала уточнять Цыпа, семейная она или одинока. Работает ее муж в фирме или посольстве. И спросила:

— Как вам Москва? Вы здесь часто бываете?

Бельгиец рассказал, что в Москве, как и в России, он впервые.

До приезда сюда много слышал и читал о русских. Решил сам увидеть, присмотреться, подумать, может стоит рискнуть, вложить свой капитал? Побывал на некоторых совместных предприятиях. Поговорил с людьми. Поинтересовался, как у них идут дела? Имеет ли смысл ему рисковать? Но никто не посоветовал. Всех беспокоило одно и тоже — непомерные, удушающие налоги, делающие невыгодными всякие начинания. Нестабильность в стране! Отсутствие защиты иностранных вкладов и вкладчиков со стороны закона. Отсутствие гарантий!

Цыпа слушала, как сетовал человек, что приехал в Россию слишком рано. Потратился впустую. И увезет с собой в Бельгию одни разочарования.

— Вы потратились на поездку. Но сохранили основное. Может, через несколько лет здесь все будет иначе. Русские живучи и умеют воспрянуть там, где другие погибают. Москва — лишь столица! Но она — не вся Россия! Может, стоит вам побывать в других городах? Где мало иностранцев и много возможностей? Россия большая! О ней нельзя судить по одной только Москве!

— А вы во что вложили деньги? — поинтересовался собеседник.

— Пока не вложила ни во что!

— Тоже присматриваетесь, изучаете?

Цыпа пожала плечами неопределенно.

— Эх, если бы я знал русский язык так же, как английский! — посетовал человек.

— У вас проблема с переводчиком? — догадалась Ленка.

— О! Да! Это беда! Большая беда! Русские плохо понимают английский. А я их совсем не понимаю!

— Я могу помочь вам! — предложила Цыпа.

— Вы? Каким образом? — вспотели очки у бельгийца.

— Я — русская.

Собеседник покраснел до макушки, лоб, шея покрылись потом. Он извинился, достал платок.

— Вы изволили шутить, мадам? — улыбнулся, взял себя в руки.

— Ничуть. Я — москвичка!

— А почему вы в гостинице? Извините, я не хочу обидеть вас этим вопросом! Если это трудно, можете не отвечать.

— Отчего же? Здесь работает моя приятельница. Я пришла ее навестить. Живет она далековато. В пригороде. Я к ней на работу прихожу. Но оказалось, что она лишь послезавтра дежурит. И я ее не увижу.

— Значит, ее неудача — моя удача. Она не увидела, зато я познакомился. А как ваше имя?

— Елена! — прощебетала Цыпа.

— Какое нежное имя! — приложил руку к сердцу и назвал свое имя — Жак.

Он пригласил Цыпу в номер. Они долго говорили о том, что задумал человек, как он хочет вложить деньги, куда именно.

— Я уже совсем хотел уехать домой, но встретил вчера своего соотечественника. Он опередил меня и вложил свои деньги в русскую нефть. Он уже получил хорошие дивиденды. Но у него есть прекрасные помощники — консультант и переводчик. Если бы мне так повезло, я считал бы себя счастливым человеком.

— Может, я сумею помочь вам, если мы обо всем договоримся?

— робко предложила Ленка, веря и не веря в призрачное счастье.

Жак от волненья попросил разрешения снять пиджак и галстук. Предложил Ленке раздеться. Она охотно сняла пальто. Они говорили допоздна. Условились встретиться утром, чтобы начать работу буквально с завтрашнего дня.

Цыпа была довольна предложенными ей условиями. Ежемесячно ей будут платить неплохую сумму в долларах. В случае поездок дорожные расходы берет на себя Жак.

— Завяжу с панелью навсегда! Стану жить по-человечески! Может когда-нибудь поеду в Бельгию? А что? Вполне реально, по работе! И никакой гад не плюнет мне вслед! Не буду бояться, что подхвачу заразу! А когда стану на ноги, позвоню отцу! Уж тогда скажу, что сумела выжить без него!

— Цыпа! Тебя к телефону! — слышится голос Тони из коридора.

Ленка срывает трубку.

— Это ты, сука, навела не меня воров? — узнала банкира по голосу. — Ну, стерва, не сносить тебе головы! Из-под земли достану!

— Слушай, ты! Я уже который день занимаюсь работой! Завязала с панелью и не вижусь ни с кем! Но если ты еще раз отворишь пасть, я и впрямь встречусь. С киллером! И тогда пеняй на себя, паскуда! — бросила трубку на рычаг. Настроение сразу испортилось.

Цыпа даже от кофе отказалась, который был поставлен для нее заботливым Егором. Ленка впервые боялась опоздать к назначенному времени, зная, сколь педантичны бельгийцы, сколь требовательны ко всему, что касается работы.

Жак, как и обещал, вечером выписал для Ленки пропуск, и та беспрепятственно прошла в номер.

Цыпа опоздала всего на две минуты. Но Жак уже морщился, глядя на часы. Ленка извинилась.

Весь этот день они провели в торговом представительстве, ездили в банки, встречались с десятком банкиров, владельцами и совладельцами компаний.

От множества новой информации у Ленки голова шла кругом. А Жак торопил снова ехать на деловую встречу в офис новой фирмы, и они, сев в такси, мчались на другой конец города.

Какой там обед! К ужину тоже опоздали. Освободились лишь к

полуночи. И Жак предложил Цыпе заехать к нему в номер на чашку кофе.

— Хорошо! Очень хорошо сегодня поработали!

У Ленки от усталости дрожали руки. Она едва держалась в кресле, а бельгиец уже говорил о планах на завтра.

— Мне повезло! Вы — моя удача! Я, кажется, найду компаньонов и свою золотую жилу в России. Я об этом долго мечтал. Завтра с утра у нас важная встреча! Я назначил ее в гостинице. Прошу не опаздывать!

Ленка научилась вскакивать чуть свет и, едва сполоснув лицо холодной водой, бежала к метро.

Нет, она ни разу не подвела Жака. Она помогала ему изо всех сил. Бельгиец за две недели, как сам признал, сделал много больше, чем мог намечтать. Он стал совладельцем двух нефтегазовых компаний, купил основной пакет акций у коврового комбината и уже договорился о реализации русских ковров за рубежом. Теперь оставалось наладить бесперебойную поставку шерсти, красителей. И бельгиец старался успеть повсюду. С утра встречался с казахским торговым представителем, заключал договор. Потом вместе с Цыпой мчался на биржу узнать, как изменились сегодня цены на акции нефтегазовых компаний. Потом на ковровый комбинат. Проверить качество отправляемых ковров, проследить за их отгрузкой в контейнеры. Потом на железную дорогу — проследить за опечаткой, погрузкой на платформу, оформить все документы. И только после этого Жак вспоминал, что сегодня, как и всегда, они снова остались голодными.

— Где вы живете? — спросил он Ленку уже к концу третьей недели.

Узнав, что она живет на квартире и платит за комнату в доме на окраине города, пообещал что-нибудь придумать. Ленка не напоминала.

— А знаете, Елена, мне говорили, что русские женщины очень трудолюбивы. Я не верил. И отвечал, что если так, почему Россия так обеднела? Теперь я понял. Это оттого, что русские мужики ленивы!

— Даром никто не хочет работать. Дело не в лени! — отмахнулась Ленка.

Она и сама не заметила, как стала привыкать к Жаку. К его манере разговора, поведению, даже вспыльчивости. О нем самом, о его личной жизни Цыпа не знала ничего. Он не рассказывал о себе и о ней самой не расспрашивал. Каждую неделю она получала в конверте свою зарплату. Была ею довольна. И не интересовалась человеком, с каким работала целыми днями.

Может, потому крайне изумилась, когда он однажды спросил:

— Елена! Вам очень трудно со мной?

— Вы о чем? — растерялась Цыпа.

— Я, наверное, очень скверный человек! От меня ушла жена. Еще два года назад. Мы прожили вместе десять лет! Она сказала, что я погубил ее молодость! Что ей надоели мои авантюры и постоянное одиночество! Вроде есть муж и его никогда нет рядом!

— Все мы в этой жизни рискуем. В той или иной степени… Кто- то финансами, другие жизнью. Но все относительно. Ведь у каждого своя судьба. Как мне работается с вами? Но ведь знала, на что иду. Теперь привыкла, втянулась.

— А я тоже привык к вам! — покраснел человек от собственного признания. И добавил: — Завтра выходной! Если я не очень надоел, давайте проведем его вместе.

Цыпа согласилась. Она возвращалась домой, радуясь, что утром сможет выспаться.

Едва открыла двери дома, ее тут же придавил к стене человек в черной маске. Цыпа поняла — прозевала милиция. В дом пришли налетчики.

— Эй! Кенты! Прежде чем трясти эту хату, пораскиньте тыквами! Хотите иметь дело со Шмелем? Я это вмиг обстряпаю! Он каждого из вас ровно на кентель укоротит на своей разборке! Секите, падлы, пока дышите!

Мужик, прижавший Ленку к стене, отшатнулся. Позвал двоих, выкручивающих руки Тоньке и Егору.

— Кенты! Эта лярва вякает, что Шмелю нас сунет на разборку! Давай ее тряхнем!

— Откуда и какого Шмеля знаешь? — спросил державший Ленку.

— Вот такого! — вытащила из лифчика охранную грамоту фартового пахана, данную ей месяц назад. Шмель еще тогда советовал держать ее под рукой и никогда не расставаться, не терять.

— Мать твою! И правда, не стемнила! Она его кентуха! Ну и влипли! Выходит, шмара не только с банкиром трахается, а и с фартовыми флиртует?

— Ну с кубышкой мы и сами потрехаем. А со Шмелем не по кайфу махаться. Этот, падла, гоноровый! Ему замокрить, что два пальца обоссать! Линяем, корефаны!

— Ты, стерва, в другой раз знай, коли с фартовыми спишь, не подваливай к говну! Иль башлей не хватает?

— А ты, козел, не указывай! Отдай грамоту! И сквози отсюда!

— получила пощечину за обидное слово и тут же закрыла двери за непрошенными гостями.

На кухне никто не слышал этого разговора. Лишь Цыпа поняла, кто прислал в дом воров. Банкир выполнил свою угрозу. Теперь ему предстоит рассчитаться за прокол. Ленка знала: она может спать спокойно. Эти — не вернутся. А бывший хахаль долго не решится прислать сюда других.

Ленка вошла на кухню с горящей от удара щекой.

— Цыпа! Тебя сам Бог послал! Как ты сумела их выставить? — обняла Ленку Серафима.

— Это ее дружки были! — крикнула Тонька, растирая руки.

— Дружки не бьют по морде! А у нее все лицо горит! Иль не видишь? — вступился Егор. И добавил: — Оставили даже то, что нашли! И на том спасибо! Но твоим кентам я все выскажу завтра! — прикрикнул на сестру зло. Та отвернулась, замолчала.

Ленка, выкурив сигарету, успокоилась. Завтра у нее предстоял хороший день.

— Интересно, куда он меня потащит, или в номере предложит побыть с ним наедине? — думала Цыпа, засыпая. И когда начала посапывать, вспомнила, что Жак холост. Вот только никак не могла представить себя его женой. Лена улыбнулась призрачной мечте вслед и, отвернувшись к стене, уснула.

Утром ее разбудила Тоня:

— К телефону!

Ленка выскочила босиком.

— Нет! Я ушла из большого секса! Прости! Но не приду! Всему приходит конец! — положила трубку.

— Ты что? Всерьез? — не поверила Тоня.

— Я почти месяц работаю! А ты только теперь узнала, что я завязала с панелью!

Егор укоризненно глянул на сестру. Та, усмехнувшись, процедила сквозь зубы запоздалое сомненье. И спросила:

— Если с хахалями завязала, куда сегодня навострилась? Ведь выходной. А вырядилась, будто в кабак собралась.

— В кабаки и порядочные люди ходят!

Антонина, услышав такой ответ, рассмеялась на весь дом:

— Да кто тебе теперь поверит? Какой дурак пригласил тебя? Я вон блядством не отмечена, а мужичьего духа сколько лет не нюхаю! А ты — порядочный! Где же ему на кабак наскрести — порядочному? Придумала хреновину, да еще мозги нам пудрит!

Ленка не стала убеждать Антонину ни в чем. Она вернулась в комнату, оделась, вышла на улицу не спеша как обычно.

Цыпа постучала в номер ровно в одиннадцать. Жак открыл дверь, и Ленка отметила, что бельгиец тщательно готовился к ее визиту. Он уже успел принять ванну, тщательно побрился. На нем был выходной костюм и белоснежная рубашка.

— Здравствуйте, Елена! Я очень рад вашему приходу! Как прекрасно вы сегодня выглядите! — поцеловал ей руку и провел в номер. — Знаете, я еще не завтракал. Ожидал вас! Не откажетесь составить компанию! — позвонил метрдотелю и сделал заказ в номер.

— Видите ли, оказывается, и я подвержен тоске по общению! Как приятно завтракать вдвоем! Скажите, Елена, вы имеете семью?

— Я одинока, — ответила коротко.

— Выходит, у нас одно на двоих одиночество? Но у такой красивой женщины, вероятно, имеется много поклонников? Не обижайтесь, если этот вопрос покажется немного грубоватым! Я не хочу вас обидеть…

— Поклонники? Они были. Но с тех пор, как стала работать с вами, на них не остается времени.

— Значит, я отнял личную сторону жизни? Досадно! — покраснел Жак.

— Не стоит огорчаться. Мне нравится моя работа! Знаю, что нужна, полезна вам. Это придает свой смысл моей жизни. Что же касается личного, то и это, если подарит судьба, никуда от меня не уйдет. Всему свое время. Я не спешу.

— Вы не обижаетесь? — улыбался человек.

— Я благодарна вам!

— Это хорошо, что я не стал препятствием в вашей жизни. Обычно женщины придают ей большое значение! Мужчины больше времени уделяют работе, деловой стороне. Потому мне вдвойне приятно, что в вашем лице я имею надежную помощницу.

— Спасибо, Жак!

— С завтрашнего дня ваша зарплата увеличивается вполовину!

— обрадовал Ленку и предложил: — В распоряжении компании, где я стал акционером, имеется квартира, которую я собираюсь предложить вам!

Ленка слушала, затаив дыхание, думая, какую цену за квартиру назначит этот человек? Будет ли она по карману ей?

— Пока вы работаете со мной, о плате за нее не беспокойтесь, расходы я беру на себя! Когда решитесь уйти, тогда… Но, я думаю, что пять лет мы сможем проработать вместе и квартира станет вашей собственностью! Это двухкомнатная квартира в высотном новом доме рядом с метро, всего в трех остановках от этой гостиницы.

Ленка радовалась, как ребенок.

— Если вы не против, мы можем сегодня побывать в ней. И я стану первым гостем!

— А почему вы не переехали в нее сами? — поинтересовалась Цыпа.

— Елена! Вы рассуждаете по-женски! Я — деловой человек! Чтобы получать максимальную прибыль, нужно иметь надежных помощников. А чтобы они были таковыми, я обязан заботиться и помогать. Только тогда я могу быть уверен, что и завтра, и потом вы так же будете помогать мне и не искать работу на более выгодных условиях. Я не хочу потерять вас, — краснел Жак. — Вы уже говорили мне, что целиком располагаете своим временем и вас ничто не обременяет. Я тогда еще предположил, что вы одинока! Вы никогда не спешили домой. А значит, никто не ждал, как и меня. Не серди

тесь, Елена! Те, кого ждут, не задерживаются на работе допоздна. Я это знаю. Правда, в свое время недооценил. И потерял жену. Она ждала слишком долго. Для женщины одиночество самое страшное наказание.

— Есть кое-что пострашнее одиночества…

Жак внимательно посмотрел на Ленку:

— Что вы имеете в виду?

— Есть неприятности, сравнимые лишь с горем, когда своя семья становится хуже чужих. Можно смириться с непониманием посторонних. Своим труднее простить подлость, черствость. Уж лучше всю жизнь жить одной, чем иметь такую родню! — попросила разрешения закурить.

Вскоре они поехали смотреть квартиру. Жак решил отвлечь Ленку от темы, какую сам затронул невзначай.

— Входите! — открыл перед нею двери. И вошел следом, оглядываясь по сторонам. Новый дом недавно сдали строители. Еще не все жильцы успели заселиться. И в комнатах стоял стойкий запах краски, лака, обоев, побелки.

Цыпа прошла в зал, потом в спальню, вышла на кухню, порадовалась, что она довольно просторна. Ванная комната разделена с туалетом. Да и прихожая приличная.

— Елена! Посмотрите, какой вид открывается с вашей лоджии! Вся Москва, как на ладони! — позвал Жак.

Цыпа с восторгом оглядела открывающийся вид на дома и улицы.

— Пустовато, конечно. Но со временем обживетесь! Обставите свое жилье, приведете в порядок! — говорил Жак. — Может, здесь и закончится одиночество! Я искренне желаю счастья вам!

Они стояли рядом, всего в шаге друг от друга. Так близко и так далеко…

Между ними еще лежала пропасть прошлых разочарований, недоверия, предательств и ошибок.

— Жак! Не обидитесь на мой вопрос?

— Постараюсь!

— Вы любили свою жену?

— Я и сегодня люблю ее. К сожалению, именно я виноват в случившемся. Мало создать семью! Надо ее сберечь. А вот этого — не сумел. Она устала. Я поначалу обижался. А когда остался без нее, один, понял, как тяжко одиночество. Именно от него уехал в Россию. Но и здесь не ушел. Пока была жена, я знал, что любим и нужен. Я звонил ей. Теперь она не ждет моих звонков.

— Вышла замуж за другого?

— Да! Совсем недавно. И уехала из Бельгии. Я даже адреса ее не знаю…

— А почему у вас нет детей?

— Есть дочь. Она захотела отстаться с матерью. Я понял почему и ни на чем не настаивал.

Жак отвернулся к окну, чтобы справиться с воспоминаниями, бередящими душу, решил отвлечься.

— Вы, Елена, родились в Москве?

— Да! Я коренная москвичка и никуда отсюда не выезжала.

— Это плохо!

— Почему?

— Человек должен знать мир, землю, людей! Иначе скучно жить, как горе — всегда на одном месте и радоваться, думая, что она — пупок земли, центр мироздания! Но время разрушает даже горы. И слабое утешение становится горечью. Человек — не гора! Бог дал ему способность ходить, познавать. Я не смог бы долго жить на одном месте! Это не в моем характере!

— А сколько думаете прожить в Москве? — насторожилась Цыпа.

— Здесь вместо меня останется компаньон. Мы с ним вчера говорили после вашего ухода. Вы будете работать вместе с ним. В наших общих интересах. Я рекомендовал ему вас. Уверен, прекрасно сработаетесь. Он не такой скучный, как я. Немного говорит по-русски. Но не настолько, чтобы работать самостоятельно, без переводчицы. Он с удовольствием принял мое предложение. Да и я буду приезжать иногда, когда этого потребуют дела.

— Вы собираетесь уезжать? — сжалась Цыпа внутренне.

— Вас это огорчает? — удивился Жак.

Цыпа растерялась.

— Я не думала, что так скоро…

— Я еще с месяц пробуду в Москве! Но предупредить решил заранее. Я не думаю, что мы с вами прощаемся навсегда. Я вернусь через полгода. Мне нужно покинуть Россию и проверить, как идут мои дела в Бельгии и Германии. Это уже необходимо.

— А для чего дали мне эту квартиру?

— Чтобы вы жили и работали со мной, не искали другое место, чтобы старались. Ведь наша прибыль— это и ваша зарплата. Мой компаньон будет держать меня в курсе всех дел, информировать обо всех изменениях.

Ленка уже справилась с волнением и старалась спокойно воспринять все то, что говорил ей Жак.

Прошла неделя. Цыпа не торопилась занимать квартиру, опасаясь, что Жак, передумав, предложит освободить ее. Тот молчал, не заговаривал об отъезде. И Ленка не спрашивала, считая, что обстоятельства могут измениться.

В конце второй недели Жак спросил ее, как устроилась на новом месте? И узнав, что Цыпа не переехала, огорчился:

— Не понравилась квартира? Я понимаю: шумный район, высокая загазованность, много движения, сутолоки. Но ко всему постепенно привыкаешь…

— У меня нет права на вселение! Нет документов! — покраснела Цыпа.

— Вы ошибаетесь! Они ждут вас в квартире! Это контракт! Других документов не потребуется, наши условия вам известны…

В ближайший выходной Ленка вселилась в квартиру, купив на скопленные деньги кровать, стол, диван, пару кресел и кое-что из кухонной посуды.

— Когда пригласите на новоселье? — спросил ее на следующий день бельгиец. И Цыпа вечером позвала его к себе на чашку кофе.

Жак, удобно расположившись в кресле, отметил, что Ленка из неумелых хозяек. В квартире не чувствовалось женщины, не было уюта и тепла. Так же сиротливо смотрела по углам пустота. Даже занавесей не было на окнах, словно Ленка наплевала на окружающих, не видела или не хотела их замечать.

Ленка подала кофе, села напротив.

— Вы давно живете одна? — поинтересовался Жак.

— Всю жизнь! — ответила грустно. А потом словно спохватилась: — Конечно, есть родители. Но у нас не сложились отношения, и мы жили врозь. Я ушла от них. Года два назад.

— Елена, а вы любили кого-нибудь?

Цыпа напряглась. Вопрос удивил. Обычно о таком предпочитают не спрашивать женщин. И Ленка не готова была ответить. Стушевалась.

— Не стоит вспоминать. Все прошло…

— Значит, тоже вами не дорожили? Как и мною! — подметил Жак.

— Это была моя ошибка! Хорошо, что она не затянулась на годы. Теперь уже никому не верю.

— Не зарекайтесь, Елена! Жизнь всегда полна своих неожиданностей и парадоксов. Тем она и интересна! — рассмеялся Жак.

— Какую неожиданность приготовили мне на сегодня? — спросила Лена.

— О! Да вы меня хорошо изучили и прекрасно понимает! — похвалил Жак. — Действительно, у меня есть для вас новость. Не знаю, как воспримете ее! Вы говорили, что никогда не покидали Москву?

— Вы хотите предложить мне поездку?

— Да! Ненадолго! Вместе со мною.

— Куда же именно?

— Я хочу поехать в Казань! Ваша помощь мне необходима. Там наши поставщики — деловые партнеры! Думаю, в неделю уложимся!

— Я согласна! — вспомнила Цыпа недавнюю встречу в торговом представительстве.

— Тогда на следующей недели, в начале…

— Хорошо! Эта неожиданность не страшна.

— Что ж! Будем надеяться, что поездка принесет удачу!.. А пока отдыхайте от забот…

Ленка решила на выходной съездить на рынок в Лужники, купить там необходимое для квартиры, подешевле. А нужно было многое.

Цыпа приехала на рынок, когда торговля уже кипела вовсю. Что только ни продавалось здесь? Новое и старое! Зарубежное и отечественное! Антиквариат и откровенный хлам. Иконы и ордена с медалями, полудрагоценные камни и поделки из дерева, глины, металлов. Вязаные вещи и книги, видео- и аудиозаписи. Здесь было не столько покупателей, сколько зевак и всякого сомнительного сброда.

Кто-то прямо в ухо, громко крича, предлагал пирожки и булки. Продавцы наперебой расхваливали свой товар. Другие уламывали, торговались с покупателями. Иные ругались меж собой за место.

Чуть отойдя в сторонку, две молодые бабенки распивали водку из горла, "под ноготок". Грелись, продрогнув на холоде.

Цыпа рассматривала товар и почти не обращала внимания на продавцов, не приглядывалась к лицам торгующих. Да и до того ли было в суматошной толпе, когда вокруг толкают, отпихивают. Но… Где она видела эти часы? Они показались ей очень знакомыми. И поневоле глянула на продавца.

Василий не сразу заметил Цыпу. Он стоял рядом с дородной девахой, балагурил, прикуривая от ее сигареты, похлопывая бабу по толстому заду.

На секунду он почувствовал на себе взгляд и заметил Ленку, улыбка вмиг сползла с лица, превратившись в жалкую гримасу. Он сконфузился, поник.

Цыпа отвернулась от него. Ей стало гадко признать в этом небритом, неряшливом мужичонке того, кого любила. Что осталось в нем от прежнего? Только имя.

В потертом, замызганном пальто, в подшитых валенках, в облезлой шапке, он даже отдаленно не походил на прежнего Василия.

— Что случилось с ним? Выбросили из театра? Хотя какое мне дело до него? Прочь из памяти! — шла Цыпа рядами с хозяйственными товарами.

— Лена, постой! Не узнала? — вцепилась в рукав чья-то ладонь. Цыпа оглянулась. — Это я — Василий! Уже забыла меня?

— Припомнила. И что дальше? — стряхнула его руку, осмотрелась по сторонам.

— Вот видишь, как житуха бортанула! На самую обочину! Как

чувствовал тогда и тебя предупредил. Вижу, шикарно живешь! Цветешь, как и прежде! Не то что я! Весь в репьях, что барбос! Вот часы продаю! Последнюю память от матери! Жрать нечего! Зарплату не давали. Половина актеров сбежала из театра. Не выдержали. Полгода без денег… Тут уж не до искусства. О сермяжном пришлось думать. Так-то вот, — выдохнул горькое.

— Ты тоже ушел из театра?

— Меня вышибли! Твой папаша! За то, что на работу пришел в нетрезвом состоянии. Мало голодный, еще и трезыый должен был являться! И без опоздания! А не много ли он захотел?

— Отец тебя уволил?

— Не просто уволил, выкинул! Ну и ладно! Я не пропаду! Я — русский мужик, ко всему привычный. Но твоему папаше не с кем нынче работать! Он теперь и рад бы вернуть меня, но дудки! На дармовщину дураки гнут спину! А я — не дурак! Не хочу как твой родитель прозябать на кипяточке. А вечером ломаться перед толпой. Теперь другое искусство нужно. Никто не хочет ходить на «Гамлета», "Маскарад". Нынче подавай другой репертуар. Да гони на сцену голоногих, молодых! Чтоб умели пятки на ушах завязать! Но этого твой старик не понимает…

— А как же ты живешь без работы? — спросила Ленка.

— По-разному! Всего хлебнул. Поначалу даже на интимных вызовах работал, по объявлениям. Потом спрос упал. Сторожил дачи. Но бомжи перепились, сожгли одну, пришлось уходить. Теперь без дела. Скоморохи тоже не в цене. Вот и перебиваюсь с хлеба на воду,

— вытер нос рукавом пальто. — Да что обо мне? Давай лучше о тебе…

— Я работаю. Давольна всем.

— А где, если не секрет?

— У фирмача!

— Обслуживаешь и душой, и телом?

— Я — не ты! Не умею пускать на распыл саму себя!

— Ох, ох! Да я бы и теперь не прочь поджениться на какой-нибудь бабенке! Только б не слишком старой. Чтобы хоть как-то до тепла дожить. Да вот одна беда — желающих таких как я много стало! Не я ли говорил тебе, что не смогу обеспечить семью? Ты тогда обиделась. Зато теперь с тебя магарыч! Не соврал, не сломал судьбу! Так что зови в гости! Так и быть, вспомним старое! — осмелел Василий, оглядывая Цыпу.

— Кому ты нужен? Я прошлое забыла. К нему уже нет возврата. Отгорело и к тебе. Ни гостем, ни знакомым видеть не хочу!

— Смотри, зазналась! Вся в папашу, гордячка! Да только помни, придет время, рада будешь позвать, да я откажусь!

— Кончай базарить, Вася! Прощай! — повернулась Ленка чтобы уйти.

— Лен! Погоди! Я знаю, считаешь за подонка! Наверно, я и есть такой, мерзавец — одним словом! Ты, что хотел сказать тебе, не проклинай, прости меня дурака!

Цыпа не могла больше смотреть на Василия. Шагнула в толпу, та захватила ее, понесла, как в потоке — разноголосом, разноли- цем.

— На кипятке перебивается мой отец! Не может быть, чтобы его так захлестнула нужда! Да и мать не останется без зарплаты. Не оставит бедствовать, — думала Цыпа. Но, вернувшись домой, долго сидела у телефона. А позвонить так и не решилась.

На следующей неделе Ленка уехала в Казань вместе с Жаком.

Договоры, соглашения, контракты, обязательства, множество деловых встреч, поездки на нефтепромыслы, на перерабатывающие заводы, и снова встречи, подсчеты, заключение сделок с представителями официальных кругов. Ленка работала, как работ, все дни. Но однажды, возвращаясь с отдаленного промысла поздним вечером, уснула на заднем сиденье, прислонившись к плечу Жака. Проснулась от того, что почувствовала, как чья-то рука осторожно погладила ее щеку. Цыпа затаилась. Прикинулась спящей. Поняла: Жак осмелел, а может, стало оттаивать его сердце.

— Елена, мы приехали! — сказал тихо, чтобы не испугать, когда машина затормозила.

Они жили в одном номере «люкс» но в разных комнатах. Жак помог Цыпе выбраться из машины. Та устало вошла в номер.

— Совсем я вас измучил, — сказал он, помогая снять пальто и добавил тихо: — Вы — хороший партнер, выносливый человек, добросовестный работник, но главное, вы — самая красивая женщина! Это говорю я, кого все друзья считают гренландским ледником! Но вы и меня растопили, я никогда не восторгался женщинами! Считая, что на них нельзя ни в чем положиться. Но убеждаюсь— нет правил без исключения. И вы, Елена, одно из них!

Цыпа не отреагировала на сказанное. Она слишком устала. Но не жаловалась, привыкла молча терпеть все неудобства, недомогания. Она держалась изо всех сил, чтобы не потерять эту работу и никогда не высказывала своих претензий, зная, что желающих на ее место будет больше, чем она сможет предположить.

А еще через неделю, когда Цыпа пришла на работу, Жак представил ей своего компаньона, сказав, что завтра он улетает в Бельгию, а ей предстоит стать помощницей Рауля.

— Я надеюсь, что вы прекрасно поладите. И сумеете получить хорошую прибыль от вложенных в производства капиталов. Сообщения будет передавать мне Рауль. На него и на вас, надеюсь, как на себя самого! — сказал Жак, знакомя Елену с Раулем.

Цыпа не ожидала такого поворота. Она решила, что Жак шутил и никуда не уедет из России. Он лишь однажды сказал об этом,

потом долгое время молчал, словно передумал. И Ленке совсем не хотелось, чтобы Жак улетал из Москвы.

Вместе с ним она проработала больше полугода. Сначала притерпелась, потом привыкла. А вскоре и сама не заметила, как привязалась к человеку.

Он всегда помнил все, что обещал. Никогда не говорил впустую. Ничем не обидел. Считался с Ленкой. Ни разу не сделал даже слабого намека на особые отношения. Заботился о ней. Она лишь сначала видела в нем только своего шефа. Потом, привыкнув к человеку, не раз давала умные, очень своевременные советы, какие помогли избежать разорений и банкротства.

Цыпа имела особое чутье на людей, с какими приходилось встречаться, на ситуации, и Жак прислушивался к мнению Ленки, доверял ей после нескольких случаев, когда удостоверился в правоте ее выводов и оценок. Он убедился, что в лице этой женщины имеет не только переводчицу, а и хорошего консультанта, трезво видящего каждое обстоятельство дела. Он доверял ей.

Ленка не представляла, как она останется без Жака.

— Рауль — новый человек. К нему нужно привыкать. Сложится ли у них? Неужели Жак уезжает навсегда? — сжалось все внутри, но спросить о том она не решалась.

Весь этот день она работала с Раулем, постоянно думая о Жаке, который, занявшись сборами, не обращал на Цыпу никакого внимания. Это Ленку обидело. И, вернувшись домой, она расплакалась, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Всегда мужчины липли к ней, страдали, звали, ожидали ее, выказывали знаки внимания. Она милостиво принимала, либо отвергала их. Но никто, никогда не оставался равнодушен, не оставлял, не бросал Ленку, не пожелав встретиться еще.

Жак стал исключением. Он не домогался ее. Не объяснялся в любви. И его отношения ни разу не перешли за рамки деловых. Вот и прощаясь с ней, холодно поцеловал руку. В глазах не промелькнуло сожаление о предстоящей разлуке. Ни проблеска надежды на будущее, ни одного комплимента не услышала. Жак даже. желания не высказал, чтобы Цыпа проводила его в аэропорт Шереметьево. Она ждала этой просьбы с трепетом, но напрасно. Жак, садясь в машину, даже не оглянулся. И Ленка едва удержала слезы.

Весь день она злилась на него.

— Вот паразит! Контракт у тебя вместо сердца! Не мужик — налоговое обязательство! Джентльмен без яиц! Вокруг себя ничего не видит! Гоняется за сучкой, какая оставила его, бросила, как дерьмо! Он ее любит! А я чем хуже? — кусала губы, упав в постель.

Первую неделю она каждый день ждала его звонка по телефону. Но напрасно… От Жака не было ни слуху, ни духу.

Цыпа старалась изо всех сил не подать виду, что скучает по Жаку и заставляла себя держаться в форме.

Рауль был моложе Жака, привлекателен, изысканно вежлив, общителен, энергичен, но не столь подвижен и требователен, как Жак. В Москве он жил с семьей — с женой и двумя детьми. Может, потому не столь рьяно рвался в поездки.

Ленка нередко сама подсказывала ему о необходимости контроля на месте, а он предпочитал получать нужную информацию по телефону.

— У нас, в России нельзя доверять словам. Нужно постоянно проверять, держать под контролем. Иначе можно прогореть! — сказала она Раулю через месяц, засомневавшись в сведениях из Казани.

Рауль скептически усмехнулся. Но через две недели, поехав в Татарию, убедился, что Ленка оказалась права.

Понадобилась кропотливая сверка встречных данных. Количество отгруженной нефти было вполовину меньше обусловленной и оплаченной по договору. Требовали вмешательства Рауля и перебои с электроэнергией на эксплуатационных скважинах. Именно из-за этого не совпадали данные. Были неприятные разговоры, предупреждения о разрыве контракта в случае повторных нарушений.

Цыпа и сама не знала, почему она так старалась, для кого?

Рауль относился к ней ровно. Никогда не переходил границ приличия. И старательно умалчивал о Жаке.

Звонит ли он ему или нет? Рауль за целый месяц не обронил ни слова.

Лишь когда возвращались из Казани, где пробыли две недели, уже в самолете, словно вспомнив что-то, сказал, словно обронил:

— Вам Жак передавал привет!

Ленка вся вспыхнула. Загоревшись ярким румянцем, постаралась спросить спокойно, как идут дела у того.

— О том, что не касается дел, не принято говорить по телефону. Его работа вне России — его проблема. И меня она не касается, и спрашивать о том неприлично. Я — партнер, но не личный друг Жака. Поймите это, Елена! У нас иные отношения! — осек Рауль и Цыпа внутренне сжалась за допущенную бестактность, поняла: Рауль все подметил. Дала себе слово больше никогда не спрашивать о Жаке.

Наученный горьким опытом, Рауль сделал свои выводы и чаще бывал в поездках. У Ленки, несмотря на занятость, все же оставались выходные дни, когда она не знала, куда деть саму себя. И однажды решилась позвонить отцу.

— Здравствуй! — услышала в ответ прерывистый, до неузнаваемости осипший голос. Отец явно волновался. — Как здоровье, спрашиваешь? Это все равно, что у ночи солнце испросить. Где ему взяться? Нет его! Болезни, горести, одиночество уже одолели!

— Одиночество? Почему? А где мать? — удивилась Ленка.

— Приказала долго жить! Уже два года вдовствую! Умерла она! А и я скоро за нею уйду! Надоело мучиться!

— От чего умерла мама?

— Машина сбила на дороге! Днем. Уж так случилось глупо! Переходила она дорогу и не увидела красный свет. Водитель не затормозил. Мать умерла тут же. Я думал, ты придешь. Оказывается, даже не знала.

— А кто меня пустил бы к тебе?

— Я давно живу в другой квартире! Оставили лишь прежний номер телефона, вымолил это в память. Больше от семьи и прошлого ничего не осталось. Выселили в однокомнатную ’’хрущевку" на пятый этаж. Все продать пришлось. Некуда было ставить и не на что жить. Теперь вот на раскладушке обитаю. Тут и постель, и стол, и все другое…

— Ты работаешь в театре?

— На пенсии уже больше года! Да что с нее? В театре такие как я уже не нужны! Новое искусство потребовалось. Рыночное! Я ему не обучен! Да и налоги нас задушили. Перестали мы быть рентабельными! Что ни день — новый побор. За аренду помещения и земли, за свет и воду брали столько, что никакой выручкой не покрыть! За телефоны и охрану, за отопление и канализацию! А потом и с нас подоходный налог брать вздумали. А с чего? На спектакли зрители перестали ходить. Старым театралам платить за билеты нечем. А новому зрителю у Отелло учиться нечему. Они его давно переплюнули. Посидели мы без зарплаты восемь месяцев. Больше невмоготу стало. Разбегаться начали. Я держался. Но потом пришли из налоговой, а нам платить нечем. Предложили выметаться на улицу. Мол, искусство должно жить в народе! Будете ближе к жизни! К правде! Я и возмутился! Напомнил кое-что! Ты меня слушаешь? — спросил Ленку.

— Слушаю! — подтвердила тихо, отметив про себя, что никогда отец не был раньше таким разговорчивым. Видно, давно лишен общения.

— Так вот, я им о своих наградах сказал. А они, знаешь, что ответили на это? Ты, дядя, мозги не суши! Мы не за наградами пришли! На них сегодня ни куска хлеба не получить! Либо плати, либо

— шуруй отсюда! И свои награды спрячь подальше! Детей не смеши! Не то из дураков до смерти не вылезешь. Сейчас даже грудные дети понимают, что работать надо за деньги, а не за награды! Мы выполняем указ президента! Так что не поняли! Башляй! То не искусство, если вы не имеете денег и нечем платить налоги! Ты слушаешь?

— Слышу, — отозвалась Ленка.

— Я не вытерпел и спросил, мол, ваш президент своих детей не обложил еще налогом за то, что выпустил их на свет? Ведь искусст

во — дитя времени и власти! Ну и что б ты думала? Меня на другой день вышвырнули из театра навсегда!

— Ты один живешь?

— Кому я нужен — музейный экспонат, ломбардная находка! Спасибо, что ты вспомнала обо мне!

— Где живешь, скажи? — спросила Ленка.

— Ты хочешь навестить меня? — закашлялся на другом конце провода.

— Если ты не против!

— Не стоит! Я не хочу, чтобы ты возненавидела окончательно меня! Я не живу — существую. Дышу еще! Ты не узнаешь меня. Я опустился на самое дно. И нет сил изменить, исправить что-то! Если сама еще на плаву — держись! Ты молода и, может, выживешь. Я — уже прах!

— Отец! Я не узнаю тебя! — заплакала Цыпа. Жалость сдавила ей сердце.

— Я сам себя не узнаю. Живу, как в страшном сне, какому нет конца. Мне уж не проснуться. Но, может, ты еще доживешь до пробуждения, если хватит сил!

— Почему ты не спросишь, как я живу?

— Права не имею! Морального! Понимаешь? Есть такое понятие! Я во всем виноват! И теперь важно не то, как живешь, а то, что выжила! Это нынче удивительно и трудно. Чтобы я не узнал или услышал, не имею права на упрек… Я просмотрел этот спектакль жизни до конца и оказался в нем никчемным режиссером. А потому так хочется, чтобы скорее закрылся занавес и уйти за кулисы… Актер устал…

— Неужели ты не хочешь увидеться со мною?

— Зачем? Жалость и презренье всегда неподалеку друг от друга. Не стоит… Я виноват сам в этом антракте… Я выгнал тебя. А судьба надо мной посмеялась. Отняла все! За то, что не смог понять тебя

— свою дочь. А значит, не был отцом. Жил сценой! Но огни рампы погасли… И я один. Пришло время платить долги по векселям. А я самый большой должник. Перед своею старостью. Ты тут ни при чем.

— Отец! Я хочу увидеть тебя! Хоть ненадолго! Ты сможешь приехать ко мне? Запиши адрес! — продиктовала торопливо и попросила: — Если бы ты мог приехать завтра! У меня выходной. Мы провели бы его вместе, вдвоем. Я буду очень рада тебе.

— Ты мне рада? Лукавишь?

— Зачем? Я говорю это искренне.

— Если не сработает моральный стопор…

— Пусть победит отцовское! Ты нужен мне любой! Слышишь? Я жду тебя!

Весь следующий день она ждала его прихода. Несколько раз звонила, но никто не поднимал трубку.

Цыпа через справочную уже поздним вечером узнала адрес, по которому проживал отец. Она поднялась на пятый этаж и оказалась перед опечатанной дверью. Соседи сказали, что не имеют понятия о жильце этой квартиры. И Ленка обратилась в милицию. Усталый сотрудник ответил ей, что вчера днем старика из этой квартиры за большую задолженность по квартплате выселили из дома. Вывели во двор. А в шесть утра участковый нашел его замерзшим возле дома. Поскольку никто не знал о существовании дочери, старика за муниципальный счет отвезли в крематорий, сожгли вместе с такими же бомжами и закопали на новом кладбище.

Ленка вернулась домой, едва волоча ноги. Она ни о чем не могла думать. Вспоминался прежний отец и ее последний разговор с ним.

— Почему он не приехал ко мне? — сжималась в комок, чувствуя собственную вину за случившееся. — Не стоило ждать следующего дня. Надо было разыскать адрес, прийти, забрать его! — укоряла себя Цыпа, проливая слезы ручьем.

Она не сразу услышала звонок по телефону.

— Вероятно, снова кто-то ошибся! — подняла трубку.

— Елена, это я, Рауль! Вы вчера смотрели по телевидению информационный блок новостей?

— Нет, Рауль! Не включала телевизор!

— Скверные новости! Налоговая программа разработана. Новая! Она делает бессмысленной предпринимательскую деятельность в России! Я обязан проинформировать Жака! А вас прошу прослушать новости по телевидению и сегодняшние газеты внимательно прочесть. Это на случай, если я что-то недопонял. К завтрашнему дню жду ваших выводов и оценки ситуации.

Цыпа вздрогнула. Положив трубку, невольно подумала, что будет с нею, если Рауль окажется прав? Ей стало холодно и страшно.

— Нет, я слишком много пережила, чтобы вот так же, как отец замерзнуть на улице без угла и куска хлеба! — думала Ленка, а зубы неумолимо выбивали чечетку, то ли от холода, то ли от страха.

Просмотрев газеты, ужаснулась новому указу по налогообложению иностранных предпринимателей. Он рубил под корень все то, на что надеялись Жак и Рауль. Налог на прибыль, полученную ими, возрос настолько, что не окупал вложений, материальных и моральных затрат. Ленка знала: даже желая скрыть истину, завтра все средства зарубежной массовой информации раструбят о новом законе российского правительства по налогообложению иностранцев и тогда…

Она ворочалась в постели, словно лежала на раскаленной сковородке. А под утро ее поднял звонок телефона.

— Елена! Это я — Жак! Вы меня еще не совсем забыли?

— Жак! Это вы? Какое счастье! — вырвалось у Ленки невольное.

— Если позволите, я через полчаса поднимусь к вам.

— Вы в Москве?

— Само собою. Только что прилетел! И сразу в гости!

— Я жду вас! — обрадовалась Цыпа и, застелив постель, наскоро привела себя в порядок; едва успела сварить кофе, Жак уже позвонил в дверь.

— Здравствуйте, Елена! — поцеловал руку, всмотрелся в лицо.

— Вы чем-то расстроены?

— Жак, вы уже слышали о новом законе?

— По налогам? Меня о нем предупредили заранее. И я успел выгодно продать все свои акции. Их очень охотно приобрел у меня российский банк в Берлине. Теперь меня с Россией ничего не связывает.

Ленка враз поникла, поскучнела.

— Вы, Елена, очень хорошо работали. Рауль доволен вами.

Цыпа в благодарность едва заметно кивнула головой.

— Спасибо за привет, — добавила тихо.

— Елена! У вас плохое настроение, я рано разбудил?

— Нет, Жак! Не потому! Вы пришли, чтобы проститься со мною навсегда? Напомнить о квартире, чтобы я скорее освободила ее! У вас так принято — жить деловою жизнью! Я понимаю! Но трудно свыкнуться, я — русская! Я не могу вот так! — брызнули слезы из глаз Ленки.

Жак шагнул, обнял ее, поднял голову Ленки кверху, сказал смеясь:

— Я не имею дел с Россией, но и с россиянкой так просто не расстанусь! Ну почему не спросишь, зачем приехал сюда? Почему, не дождавшись утра, приехал к тебе? Почему я — деловой человек — прямо из аэропорта поехал не в гостиницу, не к Раулю?

— Почему? — не верилось Цыпе.

— Я больше не смог без тебя! Я хотел проверить себя и тебя! Временем и расстоянием! Пытался отвлечься, забыть, приказывал себе, но не мог. Жизнь стала мукой! Я больше не смогу без тебя. Ни в Берлине, ни в Оттаве, ни в Брюсселе!

— Жак! Вы ничего не знаете обо мне, — покачала головой Цыпа.

— Вы мне или себе не верите? — расстроился Жак.

Ленка припала к нему. Все прошлое, пережитое, все сомнения исчезли.

Жак от неожиданности выронил очки.

— Елена! Станьте моей женой! И я — даю слово — перестану быть бродягой. Мы уедем в Брюссель. Хотите, переедем жить в Канаду. Вы — мой талисман жизни. Я не смогу без вас! — заглянул в глаза Цыпы с тревогой и надеждой.

Ленка обняла крутые плечи Жака:

— Я согласна! Хоть на край света. Лишь бы вместе с тобой, никогда не разлучаться.

… Рауль ничему не удивился, узнав о решении своего компаньона. Он проводил их в аэропорт, оставшись в числе мечтателей, уверенных, что все изменения случаются к лучшему…

Ленка, сев в самолет вместе с Жаком, положила голову ему на плечо. Не оглядывалась в окно, ни о чем не жалела, никого не оставляла в России…