Клубника в горьком шоколаде

— Нет, я совершенно случайно узнала вашу историю, и не могу понять, правда это или ложь, — призналась Ирина.

Женщины встретились взглядами, и Ирина услышала то, что в принципе ожидала услышать.

— А с какой стати вам что-то понимать? Кто вы такая?.. Я вам больше ничего не скажу, это, в конце концов, не ваше дело, девушка Ирина! — строго сказала немолодая женщина, мотнув крупным носом в сторону двери. — Вам пора.

— Тогда я пошла, — Ирина решительно встала. — До свидания, Лиля Юльевна!.. Кстати, мои сыновья хорошо знают ваших внучек.

— Всего хорошего, — буркнула вслед Ирине Лиля Юльевна Хюбшман-Калюновски. — И не забудьте про ваше обещание никому не говорить обо мне.

Ирина вышла из баньки и остановилась на крыльце. Потом медленно пошла к калитке. Закрыв калитку, Ирина подождала ещё минуту… и еще минуту… и ещё.

«Она не хочет говорить со мной! Что же делать?!» — оглянувшись на дом, наконец-то поняла она.

И ни сегодня, ни завтра, ни через неделю Ирине так никто и не позвонил.

На стуле висела розовая фата. Кот потрогал её лапой и, зацепившись когтем, утробно мяукнул, глянув на хозяйку. За что через секунду с позором был выдворен на балкон, откуда завопил ещё громче.

— Как же я тебе завидую, — Ирина, опустив голову, грустно разглядывала фату. — Ты слишком счастлива, даже неприятно смотреть.

— А кто тебе мешает, Ир? — писательница оглянулась на одетый в пышное свадебное платье с райскими птицами на подоле манекен.

— Розовая фата и платье из Парижа… Я сейчас заплачу, Полина, — хмыкнула Ирина. — Нет, лучше умру от зависти, а не пойду на твою свадьбу.

— И не ходи, — хмыкнула Байкалова. — Ты ешь много!

— И пью как извозчик, — кивнула Ирина.

— И алкоголичка, — согласилась Байкалова. — В ЗАГС сходишь с нами и иди потом с богом к себе домой!

— Ну, как, мне идёт? — Ирина приложила фату к своей голове.

— Нет, она только мне идёт, а больше никому! — рассердилась Байкалова, отбирая фату.

— Ладно, можешь на меня рассчитывать, госпожа Золотая, так и быть, стану твоей свидетельницей! — Ирина нашла глазами часы. — Сегодня запись шоу о любви. Хочешь, поехали со мной в Останкино? Собирайся, невеста, посидишь среди зрителей, отвлечёшься от свадебной суеты.

С утра подморозило, и вся проезжая часть после полудня превратилась в один большой каток. Ирина смотрела-смотрела в окно на падающий снег и вдруг беззвучно заплакала.

— Ну, вот ещё, — притормозив на светофоре, Байкалова вытащила из сумки платок. — На, он почти чистый, им Сашуля всего разочек нос вытер, — проворчала она, всучив его Ирине.

— Но для меня сойдет? Спасибо, вы очень любезны, — засмеялась Ирина. — К тому же, сразу расхотелось плакать.

За час они доехали до телецентра и стали парковаться на стоянке среди служебных машин Телеканала.

— Ты всё ещё сходишь с ума по этому лысому черепу? — покосившись на джип Хазарова, спросила куда-то в пространство Полина. — Нет, ну не хочешь — не говори!

Они ещё с минуту стояли у телецентра и ловили губами снежинки.

— Пошли, а то опоздаем, — Ирина потянула Байкалову к входу в телецентр.

Они поднялись по тускло освещённой служебной лестнице. Охранник шутливо отдал им честь.

— У меня тушь потекла, — пожаловалась Байкалова.

— Если хочешь, я скажу стилисту, он подойдет к тебе, — пообещала Ирина, перепрыгивая через розовые шары, которыми был усыпан пол студии. Шары перемещались от малейшего сквозняка и попискивали, как мыши. — Всё, я убегаю! Когда во время эфира я подойду к тебе, улыбайся и не строй своих ужасных гримас, хорошо?

— Хорошо, — пообещала Байкалова, усаживаясь во втором ряду среди зрителей.

Через полчаса студия была готова к началу шоу — по углам клубился приторный розовый дым и пахло скандалом от большого количества участников и гостей.

— Все мы любим или хотя бы любили… Давайте, попробуем вспомнить, какие ультиматумы мы выдвигали своим любимым и с какими ультиматумами были вынуждены соглашаться, чтобы не потерять свою любовь? — так началось это шоу. — У нас в гостях две подруги с прекрасными русскими именами — Степанида и Акулина! Встречайте их аплодисментами…

Раздались жидкие аплодисменты, когда в студию вошли две худощавые блондинки лет за тридцать.

— Девушки, проходите! — радушно встретила их Ирина. — Все мы хотим встретить свою половинку и обрести семейное счастье, — и мужчины, и женщины…

На экране за спинами Степаниды и Акулины появились кадры свадьбы: рослый жених, подхватив на руки пышную невесту, побежал по обледенелым ступенькам в ЗАГС.

— Эти люди на экране составят одну из тысяч возможных пар, — прокомментировала ролик Ирина. — К сожалению, половина из них разведётся в самое ближайшее время. Скажите, а что вам мешает найти свою половинку? — Ирина присела рядом с одной из блондинок.

Женщина затравленно взглянула на Ирину и оглянулась на подругу.

— Понимаете, у неё папа профессор-лингвист! — встряла подруга с обручальным кольцом и намечающимся под платьем животиком. — Назвал дочку от чистой души, можно сказать, но совершенно не подумал о последствиях, как Стёпке с таким именем жить?..

— И какой же вы предъявили ультиматум своему папе? — обратилась к Степаниде Ирина. — Улыбнитесь, Степанида, на вас смотрит страна!

Степанида молчала, скривив губы.

— Чтоб он повесился, старая вешалка! — брякнула лучшая подруга Степаниды, глядя на всхлипывающую подругу.

— Кстати, вас ведь зовут Акулина, и насколько я поняла, у вас есть муж? — воскликнула Ирина. — Значит, имя, всё-таки, не главное? Акулина, пожалуйста, объясните телезрителям, как вы нашли мужа?..

Акулина, помявшись, кивнула.

— Просто я нашла своего Гаврилу сразу после школы и замужем уже пятнадцать лет. Но кроме моего Гаврилы мы со Стёпкой никаких Гаврил больше не встречали!

— Как ни искали, — добавила Степанида.

— Да, девушки, с вами невозможно полемизировать, — Ирина направилась к зрителям. — Полина, вот вы, как писатель, что посоветуете Степаниде?

— Уважаемая Степанида, поменяйте имя или хотя бы своё отношение к нему, — обратилась к героине Байкалова.

— Так просто?! Кто за то, чтобы Степанида изменила своё старомодное имя на современное? Кто крикнул Агриппина? — рассмеялась Ирина. — Не считается.

Шоу «Ультиматум» набирало обороты, шёл интерактивный подсчёт голосов, менять или не менять имя героине, решали телезрители. Внезапно Ирина почувствовала, как чей-то взгляд буквально буравит её. За кулисами рядом с режиссёром стояла Тамара Жилянская, главный редактор музыкального телевещания. Горбатый профиль мужчины за её спиной показался Ирине знакомым.

— Профессор Жилянский скажет несколько слов в самом конце шоу, — услышала она подсказку редактора в наушнике. — Я потом озвучу твой вопрос к нему… Ирина, внимание, объявляй следующих гостей.

Запись шоу «Ультиматум» продолжалась… Герои выходили, рассказывали о своих любовных проблемах, затем вместе с телезрителями пытались их решить.

— Ира, познакомь меня с ним, — шепнула Байкалова сразу, как только смогла выйти из толпы зрителей.

— С кем познакомить? — тоже шёпотом спросила Ирина.

— С горбатым папой твоей соперницы, — Полина кивнула туда, где рядом с дочерью стоял профессор Жилянский в расшитом золотыми нитями сюртуке. Острый горб, торчащий из спины профессора, был похож на стилет.

— Ну, пошли, — решилась Ирина и они стали пробираться к профессору. — Виктор Готфридович, позвольте вам представить Полину Байкалову.

— Раз знакомству, — заулыбался в ответ Жилянский. — Кстати, не все профессора садисты, и не все называют своих дочерей Степанидами.

— Мой папа самый мудрый человек, которого я знаю, — пропела Тамара Жилянская из-за спины отца. — И он очень добрый. Да, папа?..

— Да, — сразу же согласился профессор Жилянский и вытащил из кармашка сюртука пачку сигарет. — Я немножко добрый и слегка великодушный, несмотря на горб, милые дамы! Закурите?

— Дорогой профессор, а можно с вами пообщаться на предмет исторического романа, который я сейчас пишу?.. Я много вашего времени не займу, — хихикнула Байкалова.

Профессор вытащил визитку и с поклоном вручил её писательнице.

— Белая кость… Жена магната и дочь профессора, — пробормотала Байкалова, глядя вслед Жилянским. Ирина тоже взглянула на быстро уходящую парочку — горбуна и его дочь.

— Ты о Тамаре?

— О Тамаре Викторовне, — Байкалова, прочитав визитку, перевернула её и понюхала. — Слабый запах миндаля, как интересно…

Когда через полчаса они спустились на автостоянку, то не заметили, как похожий на зонт человек, сел в машину, припаркованную рядом, и поехал следом за ними до Литовского бульвара.

В доме явно назревал скандал, и его эпицентр находился в кухне. Ирина только что вошла в дверь и начала раздеваться. Сняв шапку, она прислушалась…

— Яшкин, ты зачем разлил майонез?.. Убирай, поросенок маленький! — ворчливый бабушкин голос.

— Сейчас, только шнурки поглажу, — язвительно ответил сын и чертёнком выскочил из кухни. — Привет, мам! — завопил он. — Вкусненькое принесла?..

— Яш, как ты разговариваешь с бабушкой? — глядя, как сын выворачивает сумку, строго спросила Ирина.

— Пусто, — разочарованно протянул Яшка. — Твой телефон звонит, слышишь мам?..

— Ну и пусть звонит, — Ирина поймала сына за руку. — Яш, пойми, на свете всего три человека, которые любят тебя.

— Почему всего три?.. А папа, а Резеда? — возразил сын.

— Хорошо, но почему ты грубишь бабушке?! Это не по-мужски… И где Пашка? — Ирина рассерженно посмотрела на закрытую дверь детской комнаты.

— Спит, наверное. Он кашляет, мам, — Яшка отвёл глаза.

Ирина, заглянув в детскую, увидела спящего в обнимку с зайцем Пашку. Телефон в сумке не замолкал…

— Да, я вас слушаю, — закрыв дверь детской, всё-таки ответила она.

— Ира, срочно приезжай в Хвостов переулок… — едва слышно буркнул знакомый старческий голос. — Бабуся хочет с тобой поговорить.

— Но уже поздно, Самсон Иванович, — воспротивилась Ирина. — Давайте лучше встретимся завтра?..

— Ира, приезжай, она умирает, — торопливо пробормотал старик.

— Вы вызывали врача?

— Только что ушёл. Сказал, если не умрёт, то выживет, — у Прищепского в горле что-то громко булькнуло. — Ира, мы с Лилей собирались уезжать, я ведь получил приглашение на работу в США в мемориальную библиотеку Клинтона.

— Боже мой… Как же вам это удалось, Самсон Иваныч? — поперхнулась Ирина.

— А что такое? — проворчал старик. — Послал обычное электронное резюме и мне пришел ответ, что меня берут, а Лиля вдруг заболела, вот так-то…

— Вы у себя в квартире?

— Да… Я встречу вас, Ира, а то в подъезде темно. Вы мне в окно постучите обязательно. Так, мне вас ждать или нет?..

— Ждите, я приеду, — пообещала Ирина. — Мам, ты не ругай больше Яшку, пожалуйста! — Ирина зашла на кухню. — Давай я вытру этот майонез…

— У него расстройство поведения, Ир, я его просто воспитываю, — возразила Елена Николаевна, сердито покосившись на майонезное пятно на полу. — А ты что, опять уходишь? Ира, ночь на дворе, завтра съездишь! Не сидится тебе дома…

— Ещё не ночь, всего восемь вечера, — вытирая бумажными салфетками пол, вздохнула Ирина. — Умоюсь и поеду… Я потом расскажу куда ездила, хорошо? Мамуль, вызови такси, пожалуйста.

— Сейчас, — Елена Николаевна вытерла руки о фартук. — Попей хоть чайку по-быстрому.

Ирина расплатилась с таксистом и вышла из машины. «Похоже, дворник заболел», — подумала она, обходя большую кучу мусора у дома Прищепского. Постучав в знакомое оранжевое окно, она через пять секунд увидела в нём длинное лицо Прищепского. Старик, не мигая, довольно долго смотрел на неё, не узнавая, потом махнул рукой и исчез.

— Может быть, я зря позвонил? — впустив Ирину, проворчал он. — Но я просто выдохся, Ира… Пойдёмте к ней, хорошо?

В большой комнате на краю стола дымилась тарелка бульона с клёцками. Лиля Юльевна лежала под одеялом в комнате с зеркалами и, казалось, спала.

— Лиля держится на честном слове, вдобавок, ей всё время кажется, что за ней следят. — Самсон Иваныч взял ложку и начал жадно есть. — Простите, Ирина, а то остынет.

— Ничего… Самсон Иваныч, а что ей ещё кажется? — шёпотом спросила Ирина.

— Что тут кружит Жилянский… Каково, а? — прожевав, ответил старик. — Мы должны были уехать через три дня, у Лили, к счастью, ещё не закончилась открытая виза во Францию. А в Париже мы бы что-нибудь придумали, — Самсон Иваныч отодвинул пустую тарелку и долго тёр лоб. — Ира, простите, но я третьи сутки почти не сплю… Вы посидите с Лилей? А я посплю хоть часок в соседней комнате, хорошо?..

Ирина отрицательно покачала головой, потому что проводить всю ночь рядом с больной не намеревалась, но Прищепский уже укладывался в другой комнате. «Хорошо хоть трезвый», — отметила Ирина. Тут простыня зашевелилась и из-под неё высунулась голова.

— Вы кто, а? — хрипло спросила Лиля Юльевна, загородив рукой глаза от света. — Самсон, кого ты опять к нам привёл?..

— Здравствуйте, Лиля Юльевна, а вы хорошо выглядите, — бодро выговорила Ирина, изумлённо разглядывала уже ставшее знакомым лицо. За два месяца с той первой встречи на даче в Бору Лиля Юльевна Хюбшман-Калюновски сдулась, как шарик, и превратилась из гранд-дамы с орлиным носом в изящную носатенькую старушку с выпирающими ключицами и суетливыми движениями маленькой птички.

Сфокусировав глаза на Ирине, старушка невесело хмыкнула:

— Здравствуйте, Ира, а могу я узнать, что принесло вас сюда — на ночь глядя?..

— Мне позвонил Самсон Иваныч.

— Зачем? — абсолютно здоровым голосом возмутилась Лиля и села на кровати, свесив ноги. — С чего он взял, что я умираю? Да, похудела, но это ничего! Ира, мне сегодня вкололи такой больной укол, ой… — Лиля Юльевна села на один бок и, потирая другой, жалобно застонала.

— А хотите, я сделаю вам компресс? Вон, на шкафу, как раз, бутылка виски, — вскочила Ирина.

— Делайте, что хотите, — Лиля Юльевна, вытянув шею, с неодобрением посмотрела на бутылку. — Надеюсь, вы ещё никому не сказали обо мне? — грозно проворчала она, когда компресс был готов.

— Вам помочь перевернуться? — предложила Ирина. — И не беспокойтесь, у меня никто не спрашивал про вас.

— Не надо, я сама перевернусь, — Лиля Юльевна, кряхтя, перевернулась на спину. — Уже поздно, вам не пора домой?..

— Я вызову такси, — Ирина достала мобильный телефон и подошла к окну. Назвав адрес, она долго смотрела в окно на медленно падающий снег. — Лиля, простите, а Жилянская вам угрожала? — убрав телефон, спросила Ирина. — Если не хотите, можете не отвечать.

— Почему, я отвечу, — проворчала Лиля Юльевна. — Она меня на дух не переносит, а по-другому и быть не могло, — охнула Лиля, снова повернувшись на больной бок. — Ох, как я страдаю… Понимаете, Ира, мы с ней настолько ненавидим друг друга, что готовы на любые действия! А причина ненависти — ревность и горе! Я не могу простить Киму, что у девочек так быстро появилась мачеха, а он, безумец, не может мне простить, что моя дочь умерла, как будто я в этом виновата?! К тому же, он и слышать не хочет, чтобы внучки, хотя бы изредка жили у меня, я-то не могу появляться в их доме, потому что, когда вижу Жилянскую — меня душит жгучая ненависть! — Лиля закашлялась и сжала кулаки. — Ты понимаешь меня?..

— Понимаю и очень вам сочувствую, Лиля Юльевна, — Ирина погладила бабусю по руке.

— Правда?.. Спасибо вам, Ира, — Лиля обвела воспалённым взглядом комнату. — Если б я знала, что наша жизнь начнёт рушиться в тот злосчастный день, когда Самсон принесёт мне чемодан с документами и какими-то старыми пожитками… Сначала-то я не приняла их всерьёз… Много копий документов, при этом они абсолютно не имели юридической силы, хотя очень подробно рассказывали о наследстве графа, — голос бабуси дрогнул. — Там, кстати, были и его мощи в виде двух крестов, вырезанных из берцовых костей.

— А вы уверены, что это не подделка, Лиля Юльевна?

— Я же на зуб их, прости господи, не пробовала! — отмахнулась бабуся. — В этом проклятом чемодане была ещё плащаница с отпечатком горба, а также серебряная трость и перчатки, которыми граф пользовался во время какой-то дуэли, хотя… В общем, если не знать, что это за сокровища, то на первый взгляд — старая рухлядь на выброс и всё.

— Лиля, а что за кресты? — перебила Ирина.

— Если сложить вместе две кости в форме букв Т, именно такой вид они имели, то получится обычный крест и, согласно завещанию графа Калю, предъявив этот крест, даже не имея остальных доказательств родства с графом, можно попытаться получить всё до цента его миллиардное наследство — в Триедином банке в Цюрихе, — Лиля Юльевна поперхнулась. — Ну, ты ведь в курсе, что Триединый банк — это сокровищница всех полузабытых наследств, которые выдаются при соблюдении множества условий, порой настолько диковинных, что получить деньги почти не представляется возможным?.. Кстати, фальшивых крестов Калю на самом деле тысячи, а настоящих — всего два. Так вот, самое главное — эти два креста, остальные физические и материальные доказательства, лишь приложение к ним, а без крестов графа Калю в Триедином банке с претендентом на наследство даже не будут разговаривать.

Люстра над столом звякнула, и Ирина вдруг обратила внимание, что бабуся дышит широко раскрытым ртом, как рыба, выпавшая из клюва альбатроса.

— Хотя, кроме крестов, по условиям завещания, нужно предоставить ещё десять доказательств, а именно — пять физических признаков родства с графом и пять материальных, — едва слышно пробормотала Лиля Юльевна, и вытерла ладонью выступивший на лице пот.

— Вам плохо? — с тревогой спросила Ирина.

— У меня превосходное здоровье для женщины моего возраста, — ворчливо ответила Лиля Юльевна, хотя голова её тряслась. — Я же пока ещё жива, значит со мной всё в порядке!

Из соседней комнаты, словно в подтверждение, донёсся уютный храп Самсона Иваныча.

— Лиля Юльевна, скажите, вы действительно боитесь профессора Жилянского?

Бабуся сморщилась так, словно в куске хлеба обнаружила волос.

— Боюсь ли я Виктора Готфридовича? — переспросила она. — Не скрою, я опасаюсь его, ведь Жилянский также считает себя родственником графа Калю! По легенде, у графа Калю была связь с супругой Жиля, к тому же физические признаки его родства с графом налицо, как не крути, — и Лиля Юльевна, загибая пальцы, стала перечислять: — Он горбат, как граф, а у его дочери Тамары грушевидная мочка уха и вросший ноготь на двух пальцах ног, один в один, как у графа, в копиях документов есть рисунок ногтей графских ног. Открою страшную тайну — Тамара много раз оперировала пальцы на ногах, а толку никакого! Поэтому чемодан с документами и мощами, купленный Прищепским случайно среди прочего антиквариата для НИИ мифологии и древностей, Жилянский безоговорочно посчитал своим, а влюбленный Самсон каким-то чудом сумел передать его мне, — Лиля Юльевна криво улыбнулась. — Ах, Самсон, Самсон…

— Знаете, мне вдруг пришло на ума — если вы дальние родственники с Жилянскими, то значит, могли бы договориться и разделить наследство на две ваши семьи, ведь так? — Ирина взглянула в глаза бабусе, но тут же отвела взгляд. Глаза бабуси напоминали мокрую пещеру, в которую страшно войти.

— Ах, Ира, люди не любят делиться даже копейкой, просто вы, видимо, ещё не знаете об этом, — проворчала бабуся скрипучим голосом. — Что может быть чернее, чем родственная зависть и неприязнь? Ничего, Ира, ничего… Кстати, я пробовала предложить подобное, но в результате моя дочь скоропостижно умерла от неизвестной болезни, а дочь профессора Жилянского, каким-то потусторонним способом, стала мачехой моих внучек… Ира, включите свет, я уже дышать не могу в этой темноте, — выбивая зубами дробь, отчётливо произнесла Лиля Юльевна, и когда в зеркалах бессчётное число раз отразилась пыльная люстра, хлопнула в ладоши. — А налейте-ка нам винца вон из той бутылки, Ира!

— Вам полный бокал? — спросила Ирина, открывая початую бутылку бордо.

— Да, полный… Спасибо, — Лиля Юльевна пригубила вино. — Знаете, когда Самсон притащил в мою квартиру этот чёртов чемодан с документами, я, прочитав их, поняла, что в России буквально пару лет назад жил настоящий потомок графа Калю, который всё это скрупулёзно собирал и хранил в надежде получить наследство своего прапрадеда. Я долго размышляла, что в итоге помешало ему получить наследство, и первое, что пришло на ум — он был не выездной. Или же, по причинам безопасности, ведь что-то иметь в нашей стране всегда опасно!.. Я долго искала его, но так и не нашла, видимо, он был стар и уже умер… У моей дочки было четыре физических доказательства родства с графом — грушевидная мочка уха, длинные мизинцы на руках, две макушки и родимое пятнышко в форме мухи на груди.

— Лиля, а какие ещё приметы являются бесспорными доказательствами родства с графом Калю? — выпив свой бокал до дна, спросила Ирина.

— У мужчин — тело длиннее ног, а у женщин — мизинец правой ноги может быть неразвит. Кстати, у Жилянского как раз короткие ножки и длинное туловище, ха-ха…

— Лиля, простите меня за излишнее любопытство, но мне не даёт покоя вопрос, что же случилось в тот день перед бурей? Почему вы послали внучек на дачу с нянькой, а сами остались в Москве? — Ирина с опасливой жалостью взглянула на тяжело дышащую старуху с пустым бокалом в трясущейся руке.

Лиля Юльевна отставила бокал и сердито взглянула на Ирину.

— На самом деле я вернулась с полпути на дачу, потому что хотела собрать все свои вещи, ведь уехав, не всегда знаешь, когда представится возможность вернуться. Когда я вошла в дом дождь только начинался, а через несколько минут что-то упало на крышу, и я побежала на второй этаж, где в расколотой джакузи увидела труп Виолетты.

— Вас возмутило, что прислуга мылась в хозяйской ванной?

— Меня возмутило, что бедная женщина мертва, — отмахнулась Лиля Юльевна. — Если бы даже прислуга поедала икру из хозяйского холодильника или расхаживала в вечернем платье Жилянской, то и это бы меня не смутило. До этого, кстати, я не замечала за Виолеттой никаких причуд, по-видимому, она закончила уборку в доме и на свою беду решила ополоснуться в джакузи, у неё же дома нет такой роскоши. Ира, я знаю, что взяла на свою душу тяжкий грех, когда вместо того, чтобы вызвать милицию и скорую помощь надела на палец Виолетты Константиновны своё кольцо, а потом накинула её куртку, замоталась платком, взяла зонт и вышла из дома. У нас одинаковое телосложение, так что на меня никто не обратил внимания, когда я шмыгнула на улицу мимо охраны.

— Лиля Юльевна, но почему вы так поступили? Ведь вы потеряли всё, и ради чего? — спросила Ирина.

— Вы правильно сказали, что я потеряла всё, — бабуся печально покосилась на опустевшую бутылку. — Надев своё кольцо на палец прислуги, я вдруг почувствовала эйфорию оттого, что меня больше нет! Я до животной боли устала бороться с жизнью к тому дню и, даже больше того — я потеряла смысл жизни!..

Случилось столько непоправимого, а ведь всё могло пойти по другому сценарию. Однажды, Жилянский предложил мне выйти за него замуж, когда понял, что я не собираюсь отдавать ему документы из этого чёртова чемодана.

— А вы ему отказали? — догадалась Ирина.

— Да, отказала, — сквозь зубы ответила Лиля Юльевна. — Мне было пятьдесят, я вырастила дочь. Вы думаете, в пятьдесят женщины грезят о замужестве?

— А почему бы и нет?! Лиля, а как Жилянский отреагировал на ваш отказ?

— Есть два сорта мужчин, — бабуся проглотила горький комок. — Первые при отказе кидаются ухаживать с новой силой, и добиваются своего. Зато вторые мстят по полной программе, и Жилянский из их числа. Ко мне в квартиру на Тенистой улице, так часто влезали, что я жила все эти годы, как на вулкане. Ира, мне так часто ломали дверь… Я трижды просыпалась, когда в моём доме по комнатам рыскали воры, ища этот проклятый чемодан с доказательствами родства с Калю. Они рыскали, а я притворялась, что сплю, как мертвая. Нас ненадолго спасло, что Ева вышла замуж за Кима, и мы оказались под его покровительством. Я надежно спрятала доказательства в доме Кима, и воры отстали. Затем стали рождаться мои внучки, и Жилянский, похоже, чуть не сошёл с ума… Потом Ева внезапно умерла, Жилянская очаровала моего бывшего зятя, мои внучки стали её падчерицами, и страшный сон сбылся наяву!

— Почему же вы ничего не рассказали Киму и не остановили его, когда он собирался жениться? — возмутилась Ирина.

— Как можно остановить мужчину, который решил жениться, и невеста согласна? — Лиля горестно покачала головой. — Я пробовала рассказать ему о наследстве графа ещё когда Ева была жива… «Не заморачивайся, тёща! Тебе нужны деньги? Их есть у меня!» — вот его слова дословно. Ира, ведь в Триедином банке настолько фантастические условия получения этого наследства, что одно только их перечисление уже кажется тяжелым параноидальным бредом! И вот тут я поняла, что мне и даром не нужен этот миллиард… Ну, на черта, скажи, он мне?! Что я с ним буду делать на седьмом десятке, я ведь привыкла жить на очень небольшие деньги и довольствоваться малым! Ну, допустим, я его получу, а дальше-то что?! Жертвоприношение моими внучками вполне могло произойти в той же последовательности, как это случилось с моей дочерью. Евочка всегда строила планы и думала о будущем, а всё рухнуло за неделю. В итоге, я — старуха, внучки — маленькие, их отец — телемагнат, а Жилянские теперь наши родственники, с которыми страшно жить.

— Лиля Юльевна, но неужели факт отравления вашей дочери Евы нельзя было доказать? — пробормотала Ирина. — Как вы могли оставить такое зло безнаказанным?..

Бабуся сидела, как нахохлившаяся птичка и вытирала слёзы.

— Можно эксгумировать тело дочери, но вот как пристегнуть произошедшее к Жилянскому? — буркнула она. — Он ведь близко к Еве не подходил.

— Ох, по-моему, стоило сразу отдать этот чемодан с доказательствами Жилянскому, и пусть бы он подавился этими деньгами! — вскочила Ирина.

— Если бы я знала тогда, что случится с Евой… Сто раз — да, но не уверена, что мы бы остались живы даже в этом случае, ведь мы всегда могли оспорить наследство — я, Ева и три девочки. Поэтому я и решила исчезнуть вместе с доказательствами, раз представилась такая возможность, чтобы Жилянский отстал от внучек. У них пока нет никаких признаков родства с Калю, и без чемодана доказательств — они обычные девочки. Кстати, Ира, как вы нашли мой загранпаспорт? — устало улыбнулась бабуся.

— Ваша соседка Матрёна Гуряева отняла его у бомжа, который нашёл его на помойке, и передала его мне.

— А что ещё нашёл этот бомж? — перебила её Лиля Юльевна.

Ирина замялась и промолчала.

— Ничего? — хлопнула в ладоши бабуся. — Я так и думала… Где теперь этот мешок с моими старыми кофтами и мощами? Наверное, сгнил на какой-нибудь свалке. Там всякое несусветное старье, под которым и лежали кресты, трость, плащаница и перчатки, но они вряд ли привлекут даже бомжа. Знаете, я ведь видела, с какой ненавистью Тамара несла к помойке этот мешок, она хотела досадить мне, выкинув из дома Хазарова всё, что имело отношение к нам с дочерью. Тогда я забыла про паспорт, и даже обрадовалась, что Тамара ничего не знает об этих вещах. Я успокоилась, ведь Жилянский ничего не сказал своей дочери о наследстве графа, и это всё меняло в корне — мои внучки могут её не бояться! Жилянский любит свою дочь, но деньги он всегда любил больше.

— Но вы же могли остаться и быть их бабушкой, Лиля?

Лиля закрыла лицо руками.

— Ира, в этой запущенной квартире мы говорим и говорим о миллиарде долларов… Денег этих я никогда не увижу, и жизнь позади. Виктор Готфридович не поверил бы, если бы я рассказала ему чистую правду, что его дочь выкинула мешок с доказательствами на помойку улицы Пичугина. Последние годы могли быть годами обычного житейского счастья, а стали годами ожидания беды. Мы с Евой нахлебались сполна, но не стали богаче ни на копейку! Лучше бы влюблённый Самсон никогда не приносил мне этой чарующей рухляди, лучше бы я не знала о ней, и моя дочь осталась жива. Кому нужно наследство такой ценой? Проклятое, проклятое наследство… Оно никому не достанется и никому не принесет счастья! — Лиля Юльевна убрала руки с лица и посмотрела на Ирину тусклыми глазами всё потерявшей старухи.

С улицы послышался шум мотора, но это было не такси.

— Когда мы уедем с Самсоном, — бабуся не сводила с Ирины глаз, — я через вас буду узнавать о внучках, можно?..

Ирина не успела ответить.

— Ира, это ваш телефон жужжит?.. Вы что, отключили звуковой сигнал? — бабуся прислушалась, наклонив голову.

Ирина кивнула и приложила трубку к уху.

— Да, я мам… Что-о-о?

— Ира, я «скорую» вызвала! Пашка задыхается! — прокричала Елена Николаевна и добавила уже тише: — Только ты не волнуйся… Слышишь?

— Я еду, мам! Еду!.. — и Ирина, не говоря больше ни слова, схватила куртку и выбежала на улицу.

Было почти два часа ночи, и она бросилась наперерез единственной машине, которая ехала навстречу. Та вильнула и умчалась, а водитель высунулся и обложил её матом. Ирина огляделась, в небе среди фонарей висела яркая одноглазая луна на невидимой проволоке… Наконец, вдали снова показались огоньки фар. Ирина замахала рукой, и машина остановилась, закрутившись на месте от резкого торможения.

— Мне не поверят, что я вез знаменитую телеведущую, — ухмыльнулся водитель, открывая дверцу. — Садитесь…

— На Литовский бульвар! Быстрей, пожалуйста! — почти крикнула Ирина.

— Да, ладно, ладно, — махнул рукой водитель. — Довезу, раз остановился.

За порогом квартиры лежал зеленый заяц с мятыми ушами…

— Мам, Пашка задыхался и кашлял, их с бабушкой «скорая» увезла, — всхлипнул Яшка, высунувшись из детской.

— Куда увезла, Яш?! — Ирина от бессилия села прямо на пол.

— Я не знаю, — заревел сын. — Он умрет, мам?.. Пашка умрет?..

— Нет, Пашка очень здоровый мальчик, — Ирина вдруг увидела записку на полу. — Сейчас мы все узнаем, — набирая номер телефона, повторяла она…

Декабрь наступил и прошел… И Новый год миновал, словно его и не ждали целую уймищу времени. А Ирина вдруг перестала любить чужого человека и чужого мужа.

Знакомый диктор с Первого канала как-то сказал ей, пока они стояли в очереди за кофе:

— Ирка, а чего это ты такая красивая?! Чего это вдруг, а, Ирка?.. На тебя прямо смотреть хочется, оторваться не могу от глаз твоих, — и обнял Ирину за талию. — Ой, какая ты горячая… Штучка ты моя, золотая! Это твой телефончик запищал?!

Ирина улыбнулась и достала телефон.

— В офис Евровидения, Ким Магомедович? — перепросила Ирина. — Да, я там уже была.

— Я хотел поехать Мамутовым, — хмыкнул Хазаров. — И не могу его найти. Ирина, где вы? Я уже спускаюсь.

В салоне машины было невозможно дышать — запах кожи перебивал сильный аромат сигареты, которую курил Хазаров. Ирина чихнула и начала опускать окно.

— Я включил кондиционер, — извинился Ким Магомедович, быстро взглянув на Ирину. — Придется нам, Ирочка, отдуваться двоим! Значит, вы были там?..

— Да, а что, Ким Магомедович перешел со мной на «вы»? — пожала плечами Ирина.

— Нет, конечно, — смутился Хазаров. — Ира, хорошо выглядишь!.. Скоро твоё шоу продадим в Европу!

— Да?

Хазаров кивнул, отвёл глаза и стал смотреть на дорогу…

— Не уходи, — попросил он, когда они возвращались.

— Не уйду, — Ирина повернулась к нему и больше не проронила ни слова, рассматривая пористое лицо немолодого мужчины, в которого была влюблена ещё месяц назад. Машина свернула от офиса Евровидения и поехала куда-то… Если бы только знать — куда? Город сиял, на каждом углу стояли ёлки, наряженные и просто зеленые. Настоящих было гораздо меньше, чем искусственных…

— Я пришла! — крикнула Ирина, возвратившись домой. Из комнаты выглянул заспанный и лохматый Пашка.

— Мам, ты принесла мне орех? — волоча зайца за ухо, подошёл он к матери.

— Какой орех? — удивилась Ирина и внезапно вспомнила. — Паш, извини, я завтра… Иди, поцелую! Мне так стыдно, Пашка, я завтра обязательно куплю тебе этот вкусный кокосовый орех!

Пашка подставил щеку, и они постояли, обнявшись.

— Ты выздоровел?.. Ты сегодня кашлял?..

— А купишь мне орех? — уточнил Пашка.

— Куплю, сын, только не болей! — попросила Ирина.

— Не буду. Это заяц кашляет! — Пашка протянул ей зайца.

— Давай я тебя уложу?

— Я сам! — не согласился Пашка и, оглядываясь, поволок своего зайца в комнату.

— Я люблю тебя, — тихо сказала Ирина.

Пашка пожал плечами.

— Дело какое, — проворчал он. — Не забудь, мам!..

— Не забуду! — засмеялась Ирина, снимая пальто.

Дом засыпал, за окном на улице было звёздно и тихо. На антресолях в старой сатиновой наволочке лежала кучка никчемных на вид вещей — четыре старые перчатки, какая-то тряпка, смахивающая на рубище, короткая деревянная трость и две берцовые кости…

— Надавать бы ему по башке, — сидя на полу, ругался Яшка, глядя в одну точку. — По тыкве!

— Кому?! — заглянув в детскую, спросила Ирина.

— В школе, мам! — повернулся сын. — Одному козлу…

— Достойные мужчины, Яш, умеют договариваться, — Ирина присела рядом с сыном, а наволочка на антресолях вдруг зашевелилась и с грохотом рухнула на пол.

— Ой!.. Что это в прихожей, мам? — вскочил сын.

Ирина подняла наволочку, и из неё выскользнули на пол две сморщенные перчатки с гербом медведя и ящерицы.

— Мам, а это что?.. Она сломалась, — Яшка глядел на косточку, которая переломилась у него в руке от легкого нажатия.

— Не переживай, давай сюда, — Ирина кинула сломанный крест Калю в наволочку и встав на цыпочки закинула её на антресоли. Ещё папа приучил Ирину никогда и ничего не выбрасывать.

«Сколько тайн хранится на пыльных антресолях многих квартир? — подумала Ирина. — Ситцевая наволочка, за содержимое которой в Швейцарии дадут миллиард долларов, падает на меня с периодичностью раз в неделю! Как же мне это надоело…»

Ближе к обеду Лев Тимофеевич Рогаткин отпросился с работы, чтобы съездить на улицу Пичугина и вручить почётную грамоту от генерального прокурора Лидии Францевне Клушиной — прошедший год был весьма урожайным на раскрытие преступлений. На дороге был страшный гололед и Лев Тимофеевич, беззаботно насвистывая, поскользнулся, упал, встал и — побежал дальше…

На душе у следователя, не поверите — цвела сирень.

Миновало Рождество. Ту зиму Москва лежала в огромных сугробах.

Ирина надела новые сапоги, накрасила губы и вышла на улицу — сапоги больно жали, и она вернулась.

— Остыло, Ира? — тихо спросила она себя. — Остыло! — ответила она себе, и сняла тесные сапоги.

Помахав рукой двум смеющимся мордочкам с расплющенными носами в окне, побежала на работу в старых и удобных замшевых сапожках со сбитыми каблуками.

«Меня ждет впереди потрясающая любовь!» — вбегая в метро по крутым ступенькам, думала она. И как в воду глядела…

Ким подал руку Тамаре, и они вместе вышли из дома. На серые ступени крыльца медленно падал снег. Хазаров открыл зонтик и подвёл жену к машине, на Тамару Жилянскую не опустилась ни одна снежинка. Показ новой коллекции нижнего белья, на которую ехали супруги Хазаровы, обещал собрать весь свет Москвы.

Три сестры Хазаровы сидели на полу под ёлкой и рассматривали подарки. До старого Нового года оставалось три с половиной часа с минутами… У каждой из сестёр в руках было по волшебной палочке.

Полина Золотая, в девичестве Байкалова, каждое утро готовила мужу завтрак в розовой фате и ночной рубашке, но сегодня ей это надоело, и она надумала жарить яичницу с помидорами — в пальто и валенках. Уже через пару дней Сашуля попросил:

— Ежик, ради нашей любви, надень фату и халат, они тебе больше идут!

— Хорошо, я сделаю это, — кивнула Ёжик. — Только ради любви, Сашуля.

17 декабря 2004 г.