Вода текла без плеска, сизой тугой волной. Дон дымился. Утро только занималось. Он отошел от берега, оглянулся. Никого.
Он быстро пошел по тропе меж кустарника, свернул в сторону. Трава, обильно политая росой, цеплялась за ноги.
Дуб встретил его холодом. Под ветвями у ствола было еще почти совсем темно. Все было одиноко, пустынно и дико, и он едва узнавал место.
Опять оглянулся, прислушался. Обошел дерево. Перед ним открылось дупло. Поднял сук и ткнул несколько раз в него, проверяя, не заползла ли змея. Потом сунул в дупло руку и долго шарил и наконец ухватил…
Откинулся и, осторожно перебирая руками, вытащил цепь. К концу ее был прикован железный ларец. Повозился, открыл крышку.
На ладони его тускло блеснули Софьины перстни. Достал и кошель, половину монет из него отсыпал обратно в ларец. Монеты текли медленно, позванивали нежно.
Перстни сунул в кошель, к золоту, кошель — в карман.
Опять запер ларец с остатним золотом, бросил в дупло. Цепь скользнула и исчезла.
Осмотрелся: не наследил ли. Обошел дуб, поклонился ему земным поклоном и быстро зашагал прочь. На сердце его было весело.
Они тронулись в путь под вечер.
Дорога шла через малорослые перелески. Потом рощи кончились. Только в отдалении на юру маячили одинокие деревья, трясли под ветром верхушками. У дороги стеной шли высохшие стебли кукурузы.
Позади разливался красный закат. Дон скоро утонул в мареве. На востоке небо было ночное, аспидное. Навстречу плыли облака, изредка в разрывах между ними показывалась глубокая синева.
Заночевали в степи, когда почти стемнело. Недолго посидели у костра и улеглись на ломкой, высохшей траве.
Кайсак сказал:
— Ты мое имя знаешь, меня Жолымбетом зовут. А тебя?
Одноглазый долго молчал, потом отозвался:
— Андрианом меня кличут.
Жолымбет подумал, сказал:
— Я тебя Адриан-ага звать буду.
— Ага — это что?
— Ага по-нашему — старший.
— Хорошо, пусть будет ага.
На сердце его было задумчиво и спокойно. Он смотрел в небо и в последнем, потухающем свете заката по-прежнему видел медленное движение туч.
Долгое время он был уверен, что жизнь его кончится на зеленой глади Дона, на старом, позабытом корабле. Теперь оказалось, что он ошибался, и перед ним открывалось новое. Может быть, суждено ему было вновь встретиться с теми, которых увидеть он уже и не чаял.
Он старался вообразить себе, какова будет эта встреча, но знал, что все равно она будет не такой, как ему представляется.
А облака меж тем все шли и шли по небу, хотя почти уже не видны были в наступившей ночи.