Клятва верности Книга 2

Глава 9

Творческие люди — это уникумы, выпадающие из общих правил. Принц был именно таким. Глядя на него у Серафимы начинался приступ жалости. Она два часа изображала из себя искусствоведа, хотя не особо понимала многие символики, в которые рептилоид вкладывал особенный смысл. Он пытался ей объяснить, а Фима кивала, удивляясь замысловатости чужого разума.

Всё что видела девушка — это красивую историю, полную тоскливого желания вырваться на свободу. А Шшангар уверял, что на чёрном полотне, искрящемся бриллиантами, изображена надежда. Он рисовал звёздную ночь в глазах рептилоида. Интересная задумка, особенно манера исполнения. Звёзды были настоящими бриллиантами, которые Шшангар крепил на особенный клей. Вот только никакой надежды в этой картине для Серафимы не было. Обречённость, тоска, как, впрочем, и на других полотнах принца.

— Если честно, то я никогда не понимала людей, стремящихся к одиночеству. Лично я его боюсь.

— В одиночестве много плюсов. Ты можешь познать себя, — мягко отозвался принц, а Серафима пожала плечами.

— Видимо, я так глубоко себя познала…

— Нет, мне кажется, ты боишься остаться сама с собой наедине. Поэтому и страх перед одиночеством.

Девушка усмехнулась. Рептилоид возможно был прав. Одиночество пугало Серафиму.

— Один человек мне сказал что одиночество удел Сильнейших.

— Очень мудрое высказывание.

— Значит вы сильный, ваше высочество, — подластилась Фима, разглядывая новые звёзды на своём будущем подарке.

Шшангар замер, напряжённо всматриваясь в безмятежное лицо землянки, которая даже не заметила его внимания, любуясь игрой света на гранях мелких драгоценных камней.

Сильный? Он сильный? Принц никогда ни от кого не слышал подобного комплимента. Он был кем угодно: и великим, и надеждой, и гарантом, но никто не считал его сильным. Наоборот, все пытались продавить его под себя.

Серафима обернулась, удивлённо моргнула.

— Что-то не так? — уточнила она, а принц улыбнулся.

— Вы удивительная, госпожа Заречина.

Серафима смутилась.

— В последнее время мне об этом часто говорят, только я не понимаю в чём моя удивительность. Мне кажется, я обычная.

Рептилоид вновь замер, услышав эхо своих мыслей в словах землянки. Обычным и он себя считал, поэтому и страшно было поверить, что он сильный.

— Ваша исключительность в том, что вы притягиваете других, — решил поделиться своими наблюдениями принц. — Вы словно магнит. И хочется с вами быть рядом, общаться.

Фима опустила взгляд. Приятный комплимент от его высочества немного смущал.

— Я всегда хотела иметь много друзей, но, увы, никто не остаётся рядом, — тихо шепнула она оглядываясь.

Саша показал ей на комфон, и в следующий миг ей пришло сообщение. Ребят вызвал майор, и они оставили девушку. А принц лишь краем глаза проводил сопровождение Серафимы. То, что бравые мужчины вовсе не для охраны госпожи Заречиной стало понятно, как только её поселили в выделенных апартаментах. Никто из них ни разу не пришёл проведать гостью принца, заперлись в комнате самого старшего и долго что-то обсуждали, установив «глушилки». Принц забавлялся чужой игрой. Всем что-то надо было, и никому дела не было до желания самого принца. Даже земляне и те имели свой тайный интерес.

Шшангар украдкой следил за Серафимой, ожидая от неё подвоха в любой момент. Сегодня она выбрала красивое платье небесного цвета длиной до колена. Оно оттеняло её туманные глаза. Избранница Сильнейшего, несомненно, по земным меркам была красавицей и поражала мужчин своей естественной природной красотой. Это Шшангар прекрасно понимал и отмечал, как вьются молодые земляне вокруг неё, пытаясь привлечь её внимание или добиться расположения. Густые тёмные брови, длинные ресницы, всегда серьёзный и даже слишком взрослый взгляд, но пухлые губки смягчали его.

Принц не понимал, почему она медлила. Он всё ждал, что землянка покажет наконец своё истинное лицо, заглотит приманку, ведь прилетела, приняла его приглашение, но его гостья витала в облаках. Думала о чём-то своём и улыбалась, открыто и тепло. Ведь всем известно, что она заодно с Сильнейшим. Так отчего же рядом с ней рептилоид чувствовал себя защищённо, словно она ему друг, равная, та, кто не ударит в спину? Она стала другой за те полгода, что они не виделись, повзрослела, в ней появилась женственность, но при этом осталась прежняя непосредственность. Друг, который, как и все, стал врагом и словно не понимал этого.

— Одиночество пугает тем, — мягко заговорил Шшангар, когда девушка убрала комфон в карман пиджака, — что открывает дверь к своим собственным чувствам.

Фима подняла взгляд на принца и вдруг задумалась о Ходе. Свои собственные чувства? Она вспомнила, как испугалась известия, что Ход читает её мысли, как мелочно подозревала его во влиянии на неё. И что же получалось? Дантэн дал ей шанс разобраться в себе. В своих собственных чувствах. Понять, чего, собственно, сама хочет.

Атландийцы однолюбы. В который раз она напомнила себе, что Ход признался ей в любви. Она для него стала единственной, как и он для неё. Она оставалась верна ему, даже сильно обидевшись. Верна себе. Ход словно учил её. Хотел, чтобы она поняла, чего хочет именно она. И гражданство тут было ни при чём. Лишь её собственные желания?

— Господи, — потрясённо выдохнула Фима, потревожив рептилоида.

Его рука дрогнула, а драгоценный камень скатился с полотна и упал в траву, где и затерялся. А Заречина расхаживала за спиной принца, сильно тревожа его всплеском оригинальной смеси чувств. Озарение, разочарование, облегчение. Всё было настолько острым и бурным, что принц никак не мог понять состояние своей гостьи.

Серафима долго не могла успокоиться. Так вот чего хотел Дантэн — чтобы она подумала. Не хотел давить. Свобода, то, что так бережно блюдут атландийцы. Свобода выбора, возможность принятия своих собственных решений. Девушка готова была разрыдаться от облегчения и обиды.

— Вот честное слово, атландийцы такие трудные для понимания, почему нельзя просто сказать словами, а? — обратилась она к принцу, который пожал плечами, продолжая приклеивать бриллианты.

— Республиканцы вообще очень странная раса. Ещё в Древности они принимали порой шокирующие решения. И я был крайне удивлён, когда узнал, что вы решили стать подругой для одного из них.

Серафима вздохнула расстроенно. Все думают, что это она решила. Все, кроме неё. Девушка же считала, что во всём виновато её сердце. А может и сам Дантэн. Он настолько невероятный, что сложно в него не влюбиться, хотя он и бесил, крайне часто.

Руки даже зачесались позвонить и высказаться. И не прикажешь же ему, не заставишь забрать её, слишком разные весовые категории для такого противостояния. Нужно что-то другое, что-то весьма хитрое, древнее.

— Или это не ваш выбор? — Фима долго не отвечала, заинтриговав принца.

Серафима даже не сразу сообразила, о чём её спрашивал рептилоид, и рассеянно воззрилась на него, пока не вспомнила суть разговора.

— Мой-мой, — успокоила она Шшангара, а заодно и себя. Отказываться от Дантэна она точно не собиралась. Ей нужно было подумать и понять, готова ли она к решительным и судьбоносным шагам в своей жизни.

— А вот у меня выбора и нет, — тихо обронил принц, поглядывая на охранников. Шширанши не оставлял младшего принца без присмотра. Таков был их уговор. Каждый жаждал получить своё. Девушка перестала расхаживать за спиной принца, встала рядом.

— Так не бывает, — возразила она. — Как говорит моя бабуля: «Даже если вас съели, есть два выхода: либо вверх, либо вниз».

Рептилоид усмехнулся, а Серафима заметила, как блеснули его глаза и расширились вертикальные зрачки.

— Нет, ну вот честно, чего вы рефлексируете. Не пора ли уже взять себя в руки и действовать? Вот чего вы боитесь? — наступила на больную мозоль Фима, от чего принц поморщился.

— Вам ведь известно, я не хочу становиться императором, но моим мнением никто не интересуется.

— Ну и ладно, сами виноваты, — легкомысленно отмахнулась от скорбных ноток в голосе принца Фима. — А вы назло станьте императором. Император, он же кто? Правильно — верхушка власти.

— Я не хочу. Мне власть не нужна. Я хочу свободы. Я хочу заниматься тем, к чему лежит душа.

Серафима грустно вздохнула.

— И я хочу, но! Свобода бывает разной. Нищий свободен от обязательств, но вынужден довольствоваться теми подачками, которые кидают ему прохожие. Он ненавидит их за это, но и не сможет прожить без них. Его свобода соизмерима с одним днём. Эйфория от такой свободы проходит быстро. Она пьянит тем, что нет оков ответственности, но взамен забирает возможность реализации. На кисти, краски и холст нужны деньги, а где он их возьмёт? А есть другая свобода, свобода править чужими жизнями, нести ответственность за государство и творить в своё удовольствие, организовывать выставки, помогать таким же, как вы, уникальным творцам, устраивать для них вечера, общаться, делиться тайнами мастерства, духовно обогащаться.

— Да кто мне даст…

— Вы! — перебила его Фима. — Вы и дадите. Соберите вокруг тех, кто хочет ухватить власть, и ставьте свои условия. Диктуйте правила. Вы будете императором. Выше вас только Создатель. Разве не так написано в ваших трактатах?

Младший принц несколько опешил от порывистости землянки и попытался объяснить свою позицию:

— Всё так, но…

— Вы боитесь, — закончила за него Серафима. — Я тоже боюсь. Но нельзя опускать планку. Нужно перебороть себя и подняться к самой вершине мира, чтобы полной грудью вдохнуть чистейший воздух абсолютной свободы от своих сомнений и страхов.

Девушка умолкла, тяжело дыша, так как поняла, что говорила отнюдь не с принцем, а сама с собой. Да, вот к чему толкал её Дантэн: стать сильней, вырасти, подняться над своими страхами, быть уверенной в своих словах и поступках.

Даже клятва уже не так страшила. Клятва наоборот скрепляла её вместе с Дантэном, как брачные узы. Принц ведь даже не догадывается, что получит больше, чем потеряет, став императором. Защита республики — гарант мира в галактике. За спиной Шшангара всегда будет сильный покровитель.

— Возможно, вы правы и я трус, — тихо отозвался рептилоид.

— Я тоже трусиха, — вернула ему девушка и они оба замолчали, каждый раздумывая о своём.

Серафиме нравилась тишина и спокойствие императорского сада. Лёгкий ветер блуждал по живому зелёному лабиринту. Пели птицы. Стоя рядом с мольбертом, девушка любовалась возвышающимся над живой изгородью дворцом, его яркими красными переливами драгоценных камней, мозаиками витражей.

За одной из живых стен зелени показалось знакомое свечение биополя, серое, тянущееся. Охранники были повсюду, сторожа своего принца, словно узника. И девушка хотела бы помочь Шшангару вырваться из этого плена, да только видела один выход — вперёд к звёздам, которые он так тщательно приклеивал на полотно своего подарка. Нужно взмыть вверх, взять власть над своими тюремщиками. Вот только сможет ли принц найти в себе столько отваги и смелости пойти против всего мира, стать свободным от чужого контроля, достигнуть своей мечты и одновременно покориться, взойти на трон империи.

Странная тревога острой иголкой кольнула сердце, когда девушка рассматривала чьё-то свечение. Пение птиц неожиданно стихло. Фима стала оглядываться по сторонам. Шшангар не отвлекался от своего шедевра, брал драгоценности одну за другой с небольшой мягкой подушечки. А девушка не на шутку забеспокоилась. Охранники подобрались, заслоняя собой проходы. Нахмурившись, Серафима отметила странное беспокойство своего собственного поля, оно словно потянулось в сторону прохода, через который пришла Фима. В груди радостно забилось сердце, ускоряя свой бег. Девушка вглядывалась до рези в глазах в зелёный коридор, нервно закусывая губу, пока в нём не появился мужчина в сером парадном праздничном мундире республики Атланды. Его чёрные кудри весело прыгали при каждом шаге плавной, но хищной походки. Он нисколько не изменился за эти несколько дней разлуки, лишь черты лица заострились, придавая Ходу агрессивный образ.

— А вот и мой палач пожаловал, — шипяще произнёс Шшангар, отрывая Фиму от любования Дантэном.

— Палач? — удивилась девушка, оборачиваясь к младшему принцу крови, который отложил кисть, протерев её тряпкой от клея и краски.

Рептилоид кивнул, а девушка расстроилась. Она так надеялась, что Дантэн прилетел к ней. Думала, что все её попытки наконец принесли плоды. Но, увы, опять атландиец выбрал долг. Фима моргнула, вспоминая, чем закончился первый прилёт Дантэна. Тогда она тоже думала, что его подтолкнул долг, да только всё оказалось не так. Вскинув радостный взгляд на Хода, девушка улыбнулась ему, и её биополе словно с ума сошло, рвануло в сторону любимого.

Но всё изменилось в одну секунду, будто туча набежала на солнце, укрывая мир своей тенью. В глазах Хода вспыхнула ярость, хоть лицо и оставалось бесстрастным.

«Сзади!» — резкий окрик настиг Фиму так неожиданно, что она растерялась, не успела оглянуться, как сильная рука сжала её под грудью, выбивая воздух из лёгких, а холодное лезвие коснулось шеи.

Шшангар шипел между двумя охранниками, приказывая немедленно отпустить его гостью, но его не слушали, оттесняя в другой проход лабиринта, подальше от замершего атландийца.

И надо бы Серафиме испугаться, но у неё не получалось. Она радостно улыбалась любимому, глядя как их биополя — его голубое и её белое — сливаются в одно, напитываясь пронзительно голубым свечением. Поток силы Хода, как соскучившийся щенок, рванул к землянке, которая еле удержалась на ногах. Ослеплённая сиянием, она не видела, как сила скручивалась в тугой кокон, как отшатнулся от неё оглушённый чужими эмоциями средний принц. Он согнулся пополам, хватаясь за виски, и глухо стонал за её спиной. Серафима видела только его, Дантэна. Его чёрные, обжигающие страстью глаза, чувствовала его силу, которая мягко укутала, проникая в её суть, даря неописуемый восторг.

— Я тебя нашёл, — мягко шепнул любимый голос внутри Симы. И девушка чуть всхлипнула, сделала шаг к нему, раскрывая свои объятия. Краткий миг, размытое движение навстречу друг другу, и Дантэн яростно сминает губы ларны, наслаждаясь искрящим счастьем, которое дарила ему любимая. Она была готова разрыдаться, до того соскучилась по нему, и Сильнейший был рад, что она так открыта для него. Он мог читать все её воспоминания, все упрёки, все жалобы, которые она хотела ему высказать. Все слова любви, признания и мольбы.

Когда эмоции поутихли, и Сима смогла с облегчением выдохнуть, всё так же заглядывая в глаза Сильнейшему, Дантэн, отстранившись, ласково провёл рукой по её волосам, осторожно коснулся кожи, куда её чуть не ранил рептилоид, и нежно шепнул:

— Плохо прячешься. В следующий раз прячься лучше.

Фима, прикрыв глаза, погасила вспышку раздражения. Дантэн, как обычно, был несносен и язвил. Вот только она уже решила для себя, что играть теперь будет только по своим правилам.

— А другого раза больше не будет. Ты слишком ленив. Так доиграемся, что я себе более активного найду, и ты меня по-настоящему потеряешь.

Атландиец рассмеялся, прижал голову Симы к своей груди, жёстко смотря на лежащего на земле скулящего среднего принца.

— Хорошо, уговорила. Я не переживу такую потерю. Придумаем другие игры.

Фима крепче обняла Дантэна за талию, блаженствуя от близости с ним. Это экстаз. Нет, это даже лучше экстаза — быть рядом с ним, слушать его голос, вдыхать его аромат, чувствовать его силу в себе и знать, что он любит искренне и ярко. Дантэн не скупился, дарил свою силу любимой, чуть ли не мурча. Словно кусочек пазла нашёл своё место. Ларна приняла его без официальных клятв, без ненужной публики. Это таинство единства двух душ. Это настоящая любовь, дарящая огромнейшую силу, которая сейчас мстила тому, кто посмел прикоснуться в возлюбленной Сильнейшего. Сняв щиты, Дантэн не чувствовал угрызений совести. Даже если рептилоиды, что окружали их, сойдут с ума. Это лишь малая толика того, что они заслуживали.

— Тебе не понравились мои сообщения? — чуть насмешливо спросила его ларна, и Ход тихо засмеялся.

— Отчего же. Очень милые признания. Я тоже скучал по тебе, любовь моя, вот только нам нужно было время, чтобы разобраться в себе, в своих чувствах.

— О да, только прежде стоило поговорить.

— Я ещё не привык. Чуть позже, любимая.

Сима подняла на него свои красивые глаза. Она хмурилась, а Дантэну хотелось, чтобы она улыбалась, чтобы утопила его в невероятных, затягивающих в свой серый омут глазах.

Он оглянулся на наследника, отмечая, что Шшангар, так же, как и его охрана, словно впал в транс, плавая на волнах Симиного счастья. Она, как и планировал Дантэн, развила свои способности.

Девочка выросла, и пора было её пускать в дело.

Дантэн хитро улыбаясь, обхватил лицо любимой ладонями и поцеловал в волосы, крепко прижимая к себе. Чудо с пятью пальцами, неумеренным любопытством и странными хобби. Красивая девочка с Земли, так круто ворвавшаяся в его жизнь, покорила сердце и утолила голод одиночества.

Нож лежал у ног Серафимы, и она смотрела на него, всё ещё не веря, что кто-то хотел её прирезать. Девушка чуть отстранилась, чтобы обернуться. Средний принц поскуливал, из его ноздрей текла кровь, оставляя на серой коже грязные разводы.

— Что с ним? — удивилась Сима, а Ход не хотел пугать любимую. Только не сейчас. Пусть думает что угодно, лишь бы не расстраивалась.

— Ничего страшного, — тихо отозвался и попытался переключить её внимание на наследника. — Ваше высочество, — позвал он Шшангара, который никак не реагировал.

— Ваше высочество, — обеспокоенно заговорила Фима и приблизилась к замершим рептилоидам. Ей пришлось даже коснуться принца за рукав, чтобы он, моргнув, с шумом выдохнул и наконец пришёл в себя.

— Что это было? — тихо шепнул он, оглядывая охранников, Фиму и Дантэна. — Такое невероятное чувство. Я словно вернулся в детство.

Потрясённый рептилоид опустил взор, пытаясь понять, что же с ним приключилось. На миг ему показалось, что его сердце не выдержит переполняющих светлых чувств.

— Это счастье и любовь, — тихо объяснил атландиец, который сжалился над имперцами и поднял щиты, укрывая себя и любимую от неосмотрительных эмпатов. — Почему не закрываетесь, ваше высочество? Вами любой сможет управлять, если будете вести себя столь безрассудно.

Шшангар заморгал, отступил от Сильнейшего и склонил голову в приветствии, как положено у республиканцев, прижимая ладонь к сердцу.

— Я забылся, — неожиданно для себя стал оправдываться принц.

Вообще он не ожидал, что его палач станет с ним разговаривать, даже выговаривать, как нерадивому мальчишке. Император-отец предупреждал, что встреча с хранителем императорской реликвии изменит его жизнь раз и навсегда, вот только Шшангар не думал, что это будет так стремительно и резко. Они с Шширанши рассчитывали, что у них будет время, что они смогут поймать атландийца на наживку. Они так долго готовились, так долго обсуждали, что сделают, что скажут, а в итоге оказались ни к чему не готовы, совершенно растерянные и поверженные.

— Что с моим братом? — затравленно спросил он у атландийца, пытаясь не смотреть в лицо Серафимы, так как ему было стыдно за своё предательство их дружбы. Да, ради своего спасения он готов отдать на откуп что угодно, даже единственного друга. Настоящего друга, который даже сейчас, кажется, так и не понял, как подло с ним поступил наследник крови.

— Наказан, — спокойно ответил Ход, прижимая к себе ларну, наблюдая за охранниками, которые явно были в подчинении у среднего принца, а не самого императора.

Шшангар даже позволил себе улыбку, до чего было приятно услышать подобное от уверенно держащегося атландийца, словно он не был гостем, как и его возлюбленная.

Принц во все глаза смотрел на Дантэна, отмечая его удивительные глаза. Чёрные, как сама ночь, как звёздное небо над головой. В них можно было утонуть.

Серафима, прижимаясь к груди атландийца, напряглась. Ей не понравилось, каким влюблённым взглядом глядел на её любимого рептилоид, а Ход опять прижался к макушке Симы губами и беззвучно рассмеялся.

«Это ты так на меня смотришь, не он. Привыкай», — вновь в голове у Фимы появились чужие мысли, как лёгкая, но назойливая щекотка. Даже ухо захотелось почесать. Девушка подняла взор на любимого, для чего ей пришлось развернуться в надёжном кольце сильных рук. Недоуменно моргнув, Сима спросила:

— Я смотрю на тебя так?

Атландиец кивнул и, не в силах сдержаться, потёрся кончиком носа, утопая в остаточной эйфории своей любимой. Она словно не замечала, как дарила эти эмоции всем окружающим и всё из-за него, Сильнейшего. Дантэну не терпелось забрать Симу в комнату и там более подробно изучить всю гамму чувств, что она испытывала к нему. Он так часто привык чувствовать чужой страх, уважение, но не такую всепрощающую, поглощающую с головой любовь.

Сильнейший понял, что принц дезориентирован и не осознаёт, как невежлив. Поэтому Ход взял на себя роль хозяина и приказал охранникам поднять среднего принца крови и отвести в его покои. А наследнику предложил проводить их во дворец, так как атландиец прибыл на своём личном флаере, поставив в известность о своём визите лишь императора. И Дантэн хотел поскорее закончить все процедуры передачи власти, не дожидаясь завтрашней коронации. Она нужна для публики, для сохранения традиций. А Сильнейшему достаточно капли крови и слов клятвы. Вот ради чего он и прилетел. Но чтобы покорить глупого мальчишку, пришлось жертвовать своей ларной. Её уникальная сила не оставила Шшангару и шанса на сопротивление, он полностью попал под её влияние. Теперь он был послушным мальчиком, который разве что в рот не заглядывал Дантэну, плывя на волнах чужих эмоций. Эмпаты так беззащитны порой, что теряли всё своё величие и могущество перед влюблённой землянкой.

Звонки, они всегда врываются в личные планы так не вовремя. Особенно когда не хочешь никого ни видеть, ни слышать, а лишь одно на уме — уединиться со своей ларной и отпустить наконец так тщательно сдерживаемые чувства.

— Да, бабуля, — тихо шепнула Сима, кидая извиняющийся взгляд на Сильнейшего.

Они только-только вошли в её апартаменты и оба мечтали о более интимном общении, желая соединиться не только душой, но и телами. Говорить на языке жестов, движений, жарких стонов, а может даже и криков, полных исступления, счастья и страсти.

— Милая моя, хорошая, ты представляешь, кем оказался этот гад?

Слегка визгливый голос Мары Захаровны заставил Хода оторваться от грёз и собраться, так как, в отличие от любимой, он сразу понял, о ком шла речь.

— Какой гад? — растерянно шепнула Фима, пригревшаяся в объятиях Дантэна.

Девушка отметила, что бабуля нарядилась в сексапильное алое платье на бретельках. Она словно на банкет собралась: и вечерний макияж, и укладку сделала, а украшения делали её ещё прекраснее. Правда, всё это уходило на задний план, так как бабуля была расстроена.

— Рыжий! — рявкнула баба Мара. — Я в осадном положении. Это немыслимо! Приставил ко мне каких-то прощелыг в пиджаках, которые меня из дома не выпускают, ибо генерал, видите ли, не велит!

— Какой генерал? — потерянно воззрилась Фима на Дантэна.

— Вас взяли в заложники? — строго уточнил атландиец, вынимая комфон ларны из её холодных пальцев.

— Что? — удивилась Мара Захаровна. — Меня в заложники? — переспросила она и изумлённо моргнула пару раз. — Однако, — выдохнула, а затем усмехнулась. — А что, меня брали по всякому, а вот в заложники — это что-то новое. Ты глянь-ка, я даже не подумала. А что, пусть берёт. Я потом посмотрю, как отдача его замучает.

— Бабуля, тебя выручать? — не совсем понимала настрой старшей родственницы Фима. Вроде и улыбается, да только девушка прекрасно знала такие ухмылочки акулы. Лучше всего, когда бабуля так сладенько лучиться, и близко не приближаться к ней. Голову откусит и не подавится.

— А ты как думаешь, милая, я чего тебе звоню? Рада, что твой рядом. Это в корне меняет дело. Значит, это всё же из-за тебя, касатик, меня оккупировать решили. Но я не далась. А вот теперь понимаю, что надо было. Но мы же гордые, у нас же корни ого-го какие. Мы вражине рыжей не сдаёмся! — расстроенно причитала Мара Захаровна, а брови Дантэна медленно поползли от удивления вверх. То, что пыталась донести до них бабушка Симы, напрягло. Но бабуля не останавливалась, не давая шанса уточнить моменты, предаваясь своим рассуждениям. — А теперь будет неубедительно.

— Думаете, дело во мне? — наконец появилась возможность спрашивать у атландийца.

— Ну не во мне же! — вспылила бабуля, затем быстро успокоилась и пробормотала: — Хотя может и во мне. Ладно, детки, слушайте. Это рыжий кровопивец, который мариновал меня неделю, оказывается, никакой не отставной, а очень даже действующий генерал чего-то там, начальник твоего Ахметова.

— Он не мой, — тут же поправила её Фима, украдкой бросая на собранного Дантэна взгляд.

Атландиец внимательно слушал исповедь бабы Мары и всё больше хмурился. Вот и вступил в игру ещё один игрок, которого Сильнейший вычислил, да только в лицо не знал.

— Да хоть слепой, — шутливо подмигнула бабуля внучке, не скрывая своего веселья. — Он, кстати, слепой и есть, такую красоту рядом с собой не оценил, да и Бог с ним, с этим женоненавистником. Так вот, Елизар, горе-любовник, отбыл в империю вместе с делегацией, а меня посадил под домашний арест.

— На каком основании? — возмутилась Фима.

— Потому что нельзя быть красивой такой, — явно кого-то процитировала баба Мара, кривя свои соблазнительные губы. Затем выдохнула и, прижав ладонь к груди, прикрывая новое бриллиантовое колье, на вид дорогое и очень, выпалила, явно нуждаясь в слушателях. — Нет, приятно, не спорю, так со мной ещё никто не обращался, но зачем, вот зачем мне бриллиантовое колье, коли показать ему некому? Он что, совсем ничего не понимает? Я как хвалиться буду перед неудачницами, завистницами, которые собираются сегодня в клубе «Яхматоль»? Нет сил моих с этим солдафоном. Сегодня, гад, ещё и серьги прислал в комплект, а вчера браслет. Садист!

Бабуля всхлипнула и промокнула глаза салфеткой.

— Дуське звонила, так они её даже к двери не пустили. Та полицию вызвала, а она не прилетела. А потом Елизар звонит и сладенько так поёт, что как только прилетит, так всё объяснит, ещё и жениться пригрозил. Ну и что мне делать? А?

— Бежать, — заключил Дантэн. Затем подтолкнул Фиму к кровати и сел рядом. — На балконе я видел скейтборд Серафимы. Он не летает, но и разбиться не даст. Вы только не в туфлях на него встаньте.

— Ты что! Она разобьётся! — возмутилась Фима.

Дантэн усмехнулся и вопросительно взглянул на Мару Захаровну, которая задумчиво прикусила губу.

— Бабуля! — обеспокоенно крикнула Фима, понимая, что та уже всё для себя решила и приняла предложение атландийца.

— Что бабуля! — отозвалась та с экрана комфона. — Я замуж не хочу! Чего я там не видела! Хватит! Я лучше на твоей свадьбе плясать буду, чем на свои кровные полгорода поить.

— Мара Захаровна, позвольте узнать, вы сильно расстроитесь, если я не верну вам вашу внучку.

— Да неужели наш мальчик созрел! Вы посмотрите на него! Да давно надо было забирать её! Хоть, дети, вы такие ещё глупые. Второй раз повторю тебе, что нельзя оставлять свою женщину. Она заскучает и начнёт делать глупости. Ну ладно, если что, платье висит в шкафу, а сбережения на похороны ты знаешь где.

— Бабуля, не дури! — рассердилась Фима, строго глядя на усмехнувшуюся родственницу, которая нисколько не прониклась и даже, кажется, обиделась.

— Ты, Фимочка, запомни, — нравоучительно покачала она указательным пальцем. — Если дуришь не ты, то обязательно кто-то другой. Всё, не поминайте лихом!

Экран погас, а Фима вскочила с кровати.

— Дантэн, надо что-то делать!

Атландиец кивнул и, взяв за руку любимую, потянул на себя, ловя в свои объятия.

— Сима, твоя бабуля тебе форы даст. Не беспокойся за неё, она умная женщина. Да и к тому же как думаешь, в кого ты родилась такой особенной? Ведь не в маму.

— Ты уверен, что она не разобьётся?

— Конечно. Это же твой скейтборд. Разве не знаешь, какие они безопасные.

— Но высоко же, — тревога отступала очень медленно, но лёгкие поцелуи и мягкий убаюкивающий голос атландийца делали своё дело. Сима успокаивалась, продолжая доверчиво глядеть на Сильнейшего, а тот лёг на спину, в блаженстве прикрывая глаза и прижимая к своей груди ларну. Её биополе, как и прежде, окружило атландийца, оплетая, сливаясь с его собственным, подстраиваясь. И это было бесподобно. Родная, доверчивая, наивная, в чём-то и совершенная для него любимая девочка прижалась головой, тяжело вздыхая.

— Нет, я понимаю, что бабуля у меня молодец и физически развита, но всё же возраст. Вдруг сердце не выдержит?

— У её генерала не выдержит, если продолжит в том же духе ограничивать свободу Мары Захаровны. Ваши мужчины неандертальцы в вопросе взаимоотношений с женщинами. Дал же ей свободы, так чего решил изменить решение? Это или от большой любви, или от желания повлиять на меня, как и предполагала Мара Захаровна.

— А ты-то тут при чём? — удивилась Фима, приподнимаясь, чтобы рассмотреть весёлую улыбку и смеженные веки с длинными густыми ресницами.

— Я всегда при чём, любимая, привыкай. Что бы ни случилось, я всегда при чём, — тихо шепнул он, приоткрыв глаза, и лукаво подмигнул. — Я Сильнейший, Сима, и этим всё сказано.

— Всё равно не понимаю, — тихо пожаловалась Фима, очередной раз вздыхая.

Все её мысли были о бабуле. Какая же она экстремалка. Замуж не хочет! Всеми силами доказывает что сильная и гордая, только одинокая, и об этом девушка знала очень хорошо. Поэтому и обрадовалась, когда появился Елизар Платонович, надеялась, что хоть он сможет сделать бабулю счастливой.

— Хорошо, что кольцо к ожерелью не прислал. Она бы его точно прибила и охрана бы не спасла его.

— Почему? — лениво поинтересовался Ход, прислушиваясь к мыслям девушки.

— Она обожает кольца. Особенно обручальные.

— А ты? — мягко спросил Дантэн. — Я даже не знаю, какие кольца тебе нравятся. Как выбрать и не ошибиться.

Фима замерла, внутренне вся подобралась и приподнялась на руках, недоверчиво заглядывая в безмятежное лицо атландийца.

— Мне? Мне кольцо? — уточнила она, чувствуя, как радостно забилось сердце.

Дантэн открыл глаза и усмехнулся забавному выражению лица любимой. Недоверие боролось с пробивающимся наружу счастьем.

— Тебе, любимая, и обручальное.

— Но у вас же не принято.

— Зато у вас принято, — мягко возразил Дантэн. — Это откуп за то, что свадьбы у нас по вашим традициям не было и не будет.

— Почему? — удивилась Фима, а потом вдруг вспомнила, как тяжело атландийцу находиться в густонаселённой столице. — А, поняла, — закивала девушка, но вдруг зацепилась за то, что любимый употребил прошедшее время, и замотала головой. — А нет, не поняла. То есть как это не было?

— Да, Симка, ты теперь моя ларна и ты сама этого захотела. Я дал тебе время спрятаться и подумать.

— А объяснить?

Дантэн закатил глаза и застонал.

— Ты невыносима, — протяжно выдохнул мужчина, а затем ехидно спросил, передразнивая: — А подумать?

Заречина опустила голову, покраснев, но быстро справилась со смущением.

— Ну, я конечно могу и подумать, только потом не обижайся, если я тебя не так пойму.

— Знаю-знаю, коллективный разум. Я понимаю, тебе сложно, но и мне нелегко. Так что будем искать компромисс. Но имей в виду, я не выдержу, если ты постоянно будешь терроризировать меня глупостями.

— Мужчины! Как поговорить, так сразу глупости. А сами между собой как сороки, все сплетни обсуждаете, — проворчала Фима, вспоминая бабулины слова. Та много всяких историй про мужчин знала и охотно делилась ими.

Дантэн беззвучно засмеялся, придерживая ладонями любимую. Какая же она ещё молодая, наивная.

— Ты меня с кем-то путаешь, — возразил он. — Тебе придётся привыкать, любимая, что у нас говорят мало, больше думают. А сплетни вообще исключены. Любое твоё высказывание будет всесторонне изучено, взвешено и принято каждым индивидуально.

Фима фыркнула, с трепетом рассматривая лицо любимого. Его соблазнительные губы, как обычно, улыбались с превосходством. Прямой нос, чёрные брови, высокие скулы, высеченные словно из камня. Глаза раскосые, миндалевидные, самые красивые и выразительные. А к высветленным с концов своенравным кудряшкам, укрывающим лоб, рука сама потянулась убрать их.

— Я люблю тебя, — тихо шепнула девушка, не в силах справиться со своими эмоциями.

Атландиец зажмурился, улыбаясь ещё шире. Он блаженствовал от мягких невесомых прикосновений, прислушиваясь к судорожному дыханию ларны. Она хотела его, он тоже хотел бы придаться с ней любви, но, увы, приходилось сдерживаться, не опускать щиты, иначе во дворце приключится форменная вакханалия.

— Клянусь, ты не пожалеешь об этом никогда, — выдохнул он, резко переворачиваясь, опрокидывая Симу на кровать, подминая под себя. Поцелуем Дантэн дразнил любимую, которая обвила руками шею, потянулась, как цветок к солнцу, открылась полностью перед ним.

Но сладкую пытку нужно было остановить.

— Боюсь, придётся подождать, — выдохнул он в губы девушки, когда смог оторваться от них.

— Чего подождать или кого? — растерянно спросила у него Фима, с тревогой вглядываясь в глаза.

— Дай мне три часа, и мы полетим домой. Ты пока собирай вещи, хорошо? Я постараюсь побыстрее управиться.

— С чем? — девушка села, глядя, как Дантэн отходит к двери.

— Передача власти не обходится без Хранителя.

— А можно… — Фима не хотела расставаться с атландийцем. Понимала, что он не сбежит, но иррациональный страх зародился в душе. Она больше не могла находиться от него далеко, не видеть его, не слышать.

Дантэн протянул руку, и девушка подбежала, чтобы, уткнувшись ему в грудь, обвить руками за талию.

— Это пройдёт, — успокаивающе погладил Дантэн Симу.

Он и сам еле сдерживался, недовольный, что не мог спокойно уйти и оставить любимую одну. И дело не в доверии, а в том, что слишком сильно соскучился, очень долго ждал, чтобы так быстро расстаться, даже на краткий миг.

— Пройдёт, — повторил Ход, а Фима хмыкнула.

Разве могут такие чувства пройти? Ей казалось, что нет им ни конца ни края, и она всегда будет любить Дантэна, каким бы вредным он ни был. Но он её любимый Красивый Хам, само совершенство, мудрый, умный, сильный и единственный.

— А может и не пройдёт, — сдался атландиец под натиском ласковых волн эмоций ларны, перекрывающих его собственные мысли. Сильнейший готов был объять весь мир от счастья, смеяться часами и радоваться жизни. Ведь теперь он не один, уже никогда не будет скучать в своём доме на берегу вечно волнующегося океана. Теперь у него есть смысл жизни, который он не хотел выпускать из своих объятий, но дела не терпели промедлений. Дела, вершить которые имеет права лишь Сильнейший.