Клятвоотступники

4. Покровители

Вячеслав Янович Хохлов сидел за столом своего рабочего кабинета, обхватив голову руками. Переживал случившееся. «Все, пропал, опозорен. Ждет меня тюрьма и одиночная камера. Заслуги, ордена, мой авторитет — козе под хвост. А как смотреть людям в глаза, моим друзьям? Боже, боже. И эта трагедия в моей жизни произошла по милости мнимых друзей, хапуг-руководителей, которые все блага хотят получать бесплатно. Бесспорно, ревизия подтвердит факты вывоза лучших сортов коньяка. Что делать? Что делать?»

Его полное одутловатое лицо дрожало, а из глаз текли крупные слезы. Хохлов смахнул их сначала одной ладонью, потом другой, поднялся с места и подошел к столику, стоящему отдельно у стены, налил стакан воды и залпом выпил. В это время без стука, решительно зашел Сергей Ситняк. Милицейская форма еще больше его округляла, делала ниже ростом, а пухлые щечки отвердели от внутреннего напряжения.

— Как дела, Вячеслав Янович? — спросил он, беспокойно вышагивая по кабинету.

— Хреновые дела, — ответил Хохлов. — Идет ревизия по заводам. Она все выявит, а что делать — не знаю.

— Не падай духом, Янович. Если будем поддерживать друг друга, то вывернемся. Главное — не пойти по пути подлости и, чтобы ни говорили следователи, как бы ни уговаривали — надо молчать, не давать этим сволочам ни одной зацепки. Тогда уголовное дело лопнет как мыльный пузырь, — Ситняк говорил убежденно, с напором, стараясь вселить уверенность в душу своего товарища.

— На следствии давать показаний я не буду. Меня уговаривать не нужно, но ревизия молчать не сможет. Она даст следователям неоспоримые факты и всем рабочим, так или иначе связанным с отпуском продукции, рот не закроешь, — Хохлов говорил устало, и в интонациях его голоса чувствовалась безнадежность.

— Не трусь, дорогой Вячеслав Янович. Ты человек заслуженный, дважды краснознаменец, член партии, занимаешь солидную должность. Не каждый имеет такие заслуги, поэтому они не посмеют тебя отдать под суд. Но нам самим необходимо кое-что сделать. Поднимай своего друга Позуба. Он заместитель министра, имеет вес в Совмине и в ЦК. Пусть потрудится. Скажи ему прямо, что он должен делать, иначе загремит в колонию вместе с нами.

— Не знаю, будет ли он помогать. Когда узнал, что против меня открыли уголовное дело — звонить перестал, знать не хочет.

— Скотина! Как подачки брать — смелым был, а как защитить свою же задницу — в кусты спрятался. Ты вот что. Иди прямо к нему и скажи, пусть поднимает свои связи. Если будет отказываться, пригрози, что молчать не будешь и все сообщишь следователю. Увидишь, как после твоих слов этот подонок зашевелится.

— Хорошо, Сергей Александрович, прямо сегодня я буду у него, — несколько приободрившись, заявил Хохлов.

— Своих мудаков я только этим и допек. Зашевелились, сволочи. Принимают все возможные меры, чтобы прекратить уголовное дело, — похвастался Ситняк. — Так что, не трусь, Вячеслав Янович, все будет как надо. Главное — не расколись сам. Ну, будь здоров. Я побежал, — он резко надвинул на лоб милицейскую фуражку и вышел из кабинета.

Повеселевший Хохлов позвонил Позубу.

— Григорий Васильевич, здравствуйте. Хохлов беспокоит. Если разрешите, я навещу вас. С какой целью? Не телефонный разговор, надо лично увидеться. Не волнуйтесь, ничего брать не буду.

«Смотри ты, забеспокоился, — со злобой подумал Хохлов, — раньше ни одной встречи не позволял без презента. Испугался, сволочь.»

Вячеслав Янович вышел из подъезда и направился к «Волге», поблескивавшей эмалью на заасфальтированной площадке. Водитель Ляховец, разморенный солнцем, дремал.

— Костя, в министерство! — приказал Хохлов.

— Как наши дела, Вячеслав Янович? — с тревогой спросил водитель.

— Дела как сажа бела, Костя. Но ты молчи, что бы они ни делали, молчи. Тогда, быть может, выберемся, — стремясь хоть как-то подбодрить Ляховца, ответил Хохлов.

Они выехали на проспект Ленина и направились к зданию президиума Верховного Совета, рядом с которым находилось министерство виноградарства и виноделия, расположенное в высотном, современной постройки здании. Хохлов поднялся на третий этаж и через приемную, напрямую зашел в кабинет Позуба. Тот сидел за большим столом темного цвета, явно ожидая своего подчиненного. Вячеслав Янович примостился на одном из стульев, стоящих у стены, и молча посмотрел на шефа.

— Ты что застыл, как истукан? Раз пришел, то выкладывай свои поганенькие новости. С хорошими ты не придешь. В дерьмо вляпался и всех за собой тащишь. Все вы такие — на одну колодку деланные, — нервно барабаня пальцами по столу, выговаривал заместитель министра.

— Григорий Васильевич, вы почему со мной таким тоном разговариваете? Я что, себе брал? По вашим звонкам таскал коньяки, а сейчас, выходит, один должен отвечать. Не выйдет, Григорий Васильевич! Я сяду, и вы со мной рядом будете. Это я обещаю, — со злобой заявил Хохлов.

— Ну извини. Я погорячился. Давай спокойно обсудим наши дела, — примирительно сказал Позуб.

— Давайте обсудим, — согласился Хохлов.

— Что нужно сделать, Вячеслав Янович? Какие меры принять, чтобы выйти из этого поганого положения, в котором мы оказались? — спросил Позуб.

— Учить вас нечему, Григорий Васильевич. Вы сами знаете, что делать. Но мне кажется, надо поднять все ваши связи, друзей и через них воздействовать на министра МВД и его заместителей. Тогда, может, что и получится.

— Связи, друзья, — презрительно отозвался Позуб. — Как только узнают, во что мы вляпались, сразу отшатнутся, боясь запачкаться. Я их хорошо знаю.

— Что верно, то верно. Многие будут сожалеть о том моменте, когда познакомились с нами. Брать они могут, а вот помочь боятся и только из-за того, что могут лишиться теплого места. Что им какой-то Хохлов? Сядет — ну и бог с ним. На его место придет другой Хохлов и будет делать то же, что и первый, то есть таскать ящиками коньяк. Григорий Васильевич, их жалеть не надо. Пусть посодействуют нам своей властью. Для них это нетрудно, а нам польза.

— Высказываясь так, ты, конечно, имел в виду меня. Ну ладно, не ершись. Отрицать не надо, ты и меня воспитывал. Обещаю, буду подключать к этому делу и друзей, и знакомых. Только прошу тебя, Вячеслав Янович, не впутывай меня в эти дрянные дела, а я сделаю все, что смогу, — пересиливая самого себя, попросил Позуб.

— За меня не беспокойтесь. Отбиваюсь как могу, но беспокоит ревизия. Сделайте все возможное, чтобы они не копались в документах. Ревизор может выяснить такие факты, от которых ни вы, ни я не сможем уйти. Они будут нас изобличать.

— Отменить работу ревизии очень сложно. Она назначена следствием, но кое-что смягчить, пожалуй, можно. Я лично переговорю с начальником ревизионного управления, — пообещал Позуб.

— Спасибо, Григорий Васильевич. Разрешите откланяться, — Хохлов поднялся с места и, пожав протянутую холеную холодную руку, вышел из кабинета.

Вечером, в конце рабочего дня, в кабинет Рыкова зашел Иван Георгиевич Ганчук. Федор Федорович, как подобает гостеприимному хозяину, угостил его свежим чайком и доложил результаты за день, особо остановившись на выполнении поручения министра.

— Иван Георгиевич, вырисовывается очень интересная картина: Ситняк находится в близких, доверительных отношениях с некоторыми руководителями нашего министерства. В частности, его поддерживает начальник политотдела генерал Манаев, постоянно опекает ваш первый заместитель по охране общественного порядка генерал Мунтян. Как видите, собрался мощный синклит. В связи с этим сам стремлюсь и своих сотрудников нацеливаю — все держать в строгой тайне. Конечно, эти люди знают о проводимом расследовании, но полными данными не располагают. Генерал Пашков пытался было прощупать меня, но выведать ему ничего не удалось. Тогда они подослали своих людей к Саневу и Шамшурину. Те постарались успокоить гонцов, заявив, что, дескать, из этого расследования ничего не получится. Мне же думается, что наступило время оба уголовных дела — ограбление Милютина и кражу коньяка, совершенную Хохловым, — объединить в одно, так как они имеют одни корни и тесно связаны основными фигурантами.

— Не возражаю, Федор Федорович, разумно. Завтра я сам поговорю с прокурором республики. Думаю, Николай Николаевич серьезно отнесется к решению этого вопроса и окажет нам помощь, — Ганчук помолчал, прихлебывая чай, потом, возвратившись к первой части доклада Рыкова, заметил: — Ваша информация в отношении Пашкова и его друзей весьма интересна. Знал я, что названные вами персоны замараны, но никогда не думал об их объединении на отрицательной основе. Кто у них всем заправляет?

— Генерал Пашков. Он вхож к руководству ЦК и Совмина, пользуется у них доверием и уважением как человек высокой эрудиции и порядочности, которому можно доверить многое. По крайней мере, генерал сумел создать о себе такое мнение. В свою очередь, его друзья и близкие знакомые считают, что через высокопоставленные связи он может пробить любой вопрос. Это мнение сплотило окружение Пашкова и безоговорочно подчинило их ему. Может, еще чаю? — спросил он. Министр согласился.

— Ароматный у вас чай, Федор Федорович. Где вы научились составлять такие букеты?

— За два года войны в Афганистане многое узнал, научился и этому. Составить чайный букет — тоже искусство. Его мне передал старый пуштун, — и возвращаясь к своему докладу, продолжил: — Мне кажется, что в ближайшее время окружение Пашкова перейдет в наступление.

— Что привело вас к такой мысли?

— Два дня назад Пашков и ваш заместитель генерал Тимофеев выезжали в Суворовск. В дороге они вели разговор о создавшемся в МВД положении и пришли к выводу, что пора меня «притормозить», так как я стал лезть «не туда куда надо». Как генералы собираются на меня воздействовать, не знаю, но в ближайшие дни что-то должно проясниться.

— В обиду не дадим, Федор Федорович, и поможем, если потребуется. Завтра я позвоню в Москву. Попрошу, чтобы прислали пару опытных сотрудников для работы по этим делам.

— Спасибо, Иван Георгиевич. Объем работы с каждым днем все возрастает, и люди, не связанные с милицией Светловска, будут очень нужны.

— Как работает Санев? Сегодня начальник отдела кадров о нем докладывал такое, что его впору увольнять из органов.

— Сырбу поет с чужого голоса, и его доклады меня не удивляют. Санев — толковый специалист и опытный сотрудник. Намерен взять его в управление уголовного розыска. Сейчас, благодаря Саневу и Шамшурину, дело начало раскручиваться в нужную сторону, хотя первоначально проверка приняла затяжной характер. На то были свои причины, я вам о них докладывал. В ближайшее время хочу изучить материалы, послужившие основанием для снятия с должности Сидорени. Он оказывает нам большую помощь.

— Не торопитесь, Федор Федорович. Если начать резко действовать, то противная сторона поступит так же. Сумейте усыпить их бдительность, и мы легче добьемся успеха. А Сидореня пусть пока трудится там, куда его перевели. Наступит время, и мы восстановим его в должности.

— Пожалуй, вы правы. Я, вольно или невольно, придерживаюсь именно такой тактики. Поэтому с их стороны роста активности не наблюдается.

— Почему вы не привлекаете к этой работе Котова? Я его знаю еще с тех пор, когда он работал в райкоме комсомола. Вольдемар Александрович прошел хорошую жизненную школу, имеет солидный опыт оперативной работы, честный человек. Так что смелее загружайте его наиболее сложными делами, вам же легче будет.

— На первом этапе было вполне достаточно Санева и Шамшурина, их рекомендовал Фомин, а теперь и Котов подключен к нашему делу. Я долго к нему присматривался и убедился, что он в полной мере соответствует вашей характеристике. Да и вообще, порядочных людей больше, чем подонков, которых единицы, но иногда эти сволочи берут верх, особенно если в их шайку попадают руководители высокого ранга.

— Выводы ваши верны. В данном случае действует принцип добра и зла, которые развиваются по одной логической спирали, но в противоположных направлениях. Так вот, порядочный человек стоит на стороне добра и не приемлет зла и отторгается последним как инородное тело. Я приветствую это явление. Однако, Федор Федорович, что-то мы философствовать начали. Давайте возвращаться к конкретике.

— Есть возвращаться к конкретике, товарищ министр. Еще чаю, Иван Георгиевич? — улыбнулся Рыков.

— Спасибо, не надо. Завтра на пятнадцать часов руководящий состав МВД приглашается в ЦК к нашему куратору. Подготовьтесь, Федор Федорович, к разговору. Секретарь ЦК — человек непредсказуемый, от него можно ждать чего угодно.

На следующий день было солнечно и жарко. Рыков в белой сорочке с короткими рукавами и при красном галстуке ждал приглашения на выезд в ЦК компартии республики. Он вновь проанализировал положение дел по региону и невольно вздохнул. Статистика не радовала и говорила о серьезных неполадках в работе министерства. Поэтому Федор Федорович ждал серьезного, нелицеприятного разговора и был готов доложить о мерах, принимаемых министерством, а также самокритично оценить и свою работу. Однако состоявшаяся встреча не оправдала его ожиданий и оставила в душе горький, долго не проходящий осадок.

А произошло все так. Иван Георгиевич Ганчук сообщил, чтобы Рыков был к четырнадцати часам около кабинета второго секретаря ЦК. К этому времени начальник политотдела и все остальные заместители министра находились в приемной и потели в своей генеральской амуниции, обсуждая причины неожиданного вызова руководящего состава МВД, делали различные предположения, обращаясь при этом за подтверждением к генералу Пашкову, который делал вид всезнающего человека. К четырнадцати часам появился Иван Георгиевич Ганчук. Хозяйка приемной, молодая, миловидная женщина, одетая в ослепительно белую кофточку и юбку черного цвета, увидев министра, сообщила ему, что Виктор Яковлевич их ждет. Гуськом, один за другим, все зашли к секретарю ЦК. Большой кабинет с кондиционерами, размещенными на двух огромных окнах и создающими приятную прохладу, и весь антураж этого помещения был устроен так, что посетитель, попав сюда, сразу ощутил бы свою приземленность уже в приемной. Вдали, напротив двери, находился стол с приставкой, с правой стороны которого было размещено около десятка телефонов разного цвета, с гербом страны на диске. Здесь же находился пульт прямой связи, усеянный фамилиями. За этим столом возвышался худенький, невзрачный, маленького роста человечек, на лице которого, казалось, со дня рождения не было улыбки. Все вызванные в ЦК сгрудились у двери. Не отвечая на их приветствия, а продолжая разговор по телефону, секретарь небрежно махнул рукой в сторону длинного стола для совещаний. Секретарь кого-то долго и нудно распекал, угрожая вызвать с отчетом на бюро ЦК и за какие-то грехи отобрать партбилет. Наконец, положив трубку телефонного аппарата, он поднялся и как-то скованно, боком, прошел к одинокому креслу во главе стола. Окинув взглядом каждого из присутствующих, свой разговор секретарь начал без предисловий:

— Центральный Комитет партии обеспокоен ростом преступности в республике и ее плохой раскрываемостью. Вывод один — отсутствует механизм неотвратимости наказания за совершенные противоправные деяния, что в конечном счете ведет к осложнению обстановки. Хочу прямо сказать, что задачи, провозглашенные партией, вами не выполняются. Основная причина такого положения кроется в серьезных упущениях в организации работы, отсутствии полного анализа, который бы позволил принять правильные управленческие решения, отсутствии тесного взаимодействия между службами. Очень серьезные издержки имеются в воспитании сотрудников милиции, а вы, партией назначенные на высокие должности, не принимаете мер по выполнению программных задач борьбы с уголовной преступностью. Провозглашенная на апрельском Пленуме ЦК КПСС перестройка не нашла места в работе руководящего состава министерства. Вы не смогли развернуть вширь изучение этого исторического документа всем личным составом. Сотрудники не знают, что такое перестройка, зачем она провозглашена партией, в связи с чем нет напряженности в выполнении стоящих перед вами задач. Партком министерства и политотдел не сумели мобилизовать коммунистов для этого очень важного дела. Поэтому в ближайшее время я вынужден предложить бюро ЦК заслушать отчет начальника политотдела и принять конкретные меры. Каждый из вас должен пересмотреть свое отношение к делу, перестроиться в конце концов и повести за собой подчиненный личный состав. Не сумеете организовать работу, как этого требуют партия и правительство, ЦК сделает свои выводы, — секретарь говорил тихо, прижмуривая левый глаз, сделав особый упор на словах «партия» и «правительство».

— Виктор Яковлевич, — вклинился в разговор Иван Георгиевич, — руководство министерства понимает задачи, поставленные партией, и принимает меры по их реализации. Я вам уже докладывал о результатах нашей работы. Подвижки есть по многим направлениям, и они положительны. Результаты нас настраивают на оптимистический лад, и, думаю, мы сможем оправдать ваше доверие.

— Не вводите меня в заблуждение, Иван Георгиевич, потому что показатели говорят о другом. Среди вас царит успокоенность, поэтому настоятельно рекомендую начать перестройку с себя. Если вы, руководители, выполните это, перестроится и рядовой состав. У меня одно желание, чтобы обеспокоенность Центрального Комитета была доведена до каждого сотрудника, чтобы требования перестройки они восприняли как свое кровное дело, чтобы защита нашего народа от уголовной преступности была действенной.

— Поставленные вами задачи и ваша обеспокоенность будет доведена до каждого сотрудника. Хочу вас заверить, Виктор Яковлевич, что задачи, поставленные апрельским Пленумом, будут выполнены, — уверенно заявил министр МВД.

— Хотелось бы верить этому. Вопросы есть? Нет? Тогда до свидания, — не поднимаясь с места, он махнул рукой, дескать, можете уходить.

Разочаровала встреча с секретарем ЦК Федора Федоровича Рыкова. Вслух он не высказывал своих впечатлений, да и не с кем было поделиться самым сокровенным. Ежедневная, двенадцатичасовая, напряженная работа отвлекала его от этих вопросов, но такие встречи, как сегодня, напоминали, что есть такое понятие «перестройка» и надо перестраиваться самому. Но как? На этот вопрос Федор Федорович ответа не находил.

На следующий день утром начальник политотдела Манаев зашел к Рыкову с газетой.

— Федор Федорович, вы читали сообщение о прошедшей встрече у секретаря ЦК? Нет, не читали? Тогда посмотрите, вот на первой странице.

Заметка была небольшой, но до предела злобной. Давалась характеристика как министру, так и его заместителям. Особенно оскорбительно отзывались о Рыкове, связывая рост преступлений и плохую их раскрываемость с его некомпетентностью. Такое дилетантское высказывание взбесило Федора Федоровича. Манаев наблюдал за его реакцией и, увидев, что тот на пределе, решил подлить масла в огонь.

— У нас всегда так. Если он занимает высокое положение, то все, кто ниже его, относятся к категории дураков. Совершенно не зная положения вещей, имеют смелость делать вот такие заявления, — начальник политотдела хлопнул ладонью по газете.

— Они хозяева жизни. Находятся вне контроля государства и партии, поэтому имеют право высказываться так, как считают нужным, будучи уверенными, что их мнение никто оспаривать не будет, — Рыков сумел взять себя в руки и успокоиться.

Когда ушел Манаев, Федор Федорович направился к министру.

— Иван Георгиевич, — присаживаясь к столу, начал он, — я по поводу заметки в газете и той характеристики, которая дана мне. Обвиняя заместителя министра в некомпетентности, они оскорбляют не только меня, но и вас, и министерство в целом. Я прошу вашего разрешения на перевод в Белоруссию. Там меня хорошо знают и, по крайней мере, глупцом выставлять не будут, — взволнованно закончил Рыков.

— Я прошу вас успокоиться, Федор Федорович. Я вам уже говорил, что секретарь ЦК — человек непредсказуемый и такой черты, как деликатность, не имеет. Считая, что ему все позволено, он беспощаден в характеристиках и принимаемых решениях. К нам Виктор Яковлевич отнесся еще лояльно, поэтому простим ему эти характеристики, а проще, не обратим на них внимания, — старался успокоить своего заместителя министр.

— Вы не сможете, Иван Георгиевич, проигнорировать выступление газеты. Министерство обязано будет дать письменный ответ о принятых мерах. Защитить меня вы не сможете, а оскорбление просто так я проглатывать не хочу, поэтому прошу дать разрешение на выезд в Белоруссию. Квартиру я еще не получил, так что вам легко будет расстаться с Рыковым.

— Давайте наш разговор перенесем на завтра, тогда и решим окончательно, что делать. Вас прошу спокойно все обдумать и не принимать окончательного решения в таком состоянии. Оно может быть ошибочным. Договорились?

— Договорились, — ответил Рыков.

К концу рабочего дня раздался звонок из отдела административных органов ЦК. Рыкова приглашал на беседу заведующий отделом Владлен Порфирович Дауд, который в назначенное время приветливо встретил его в своем кабинете и угостил ароматным кофе. Федор Федорович инстинктивно чувствовал глубокое уважение к этому пожилому, умному, седому человеку. От него исходило удивительное спокойствие и доброта, положительно воздействующая на собеседника, отвечающего ему тем же.

— Что произошло, Федор Федорович? Зачем принимаете непродуманное решение уехать из республики? — спросил Владлен Порфирович.

— Мое решение продуманно. Поступить иначе я не могу, после того как меня публично унизили в газетной статье. Я не имею морального права встречаться с личным составом министерства и горрайонов и ставить перед ними задачи. Они действительно посчитают, что я болван, по протекции попавший на высокую генеральскую должность. Остается одно — уехать на родину.

— Сообщение готовил корреспондент газеты, а содержание согласовано с инструктором нашего отдела. Он наказан. В отношении вас мы сделаем поправку и принесем извинение в той же газете. Если вы согласны с принятыми мерами, то будем считать инцидент исчерпанным. О вас хорошо отзывается Иван Георгиевич Ганчук и дает отличную характеристику, — немного подумав, сказал Дауд.

— Спасибо вам, Владлен Порфирович, спасибо и Ивану Георгиевичу. Я к нему также отношусь с большим уважением. Принятых мер будет достаточно для того, чтобы чувствовать себя человеком и открыто смотреть в глаза своим подчиненным.

— Будем считать, что мы с вами договорились, — Дауд открыто посмотрел на Рыкова. — Заглядывайте к нам, Федор Федорович. Здесь вы всегда найдете поддержку, — поднимаясь с места, сказал он.

— Есть, Владлен Порфирович. Еще раз большое спасибо за внимание ко мне, — Рыков пожал протянутую руку и направился к двери.

В следующем номере газеты приносились извинения заместителю министра внутренних дел Рыкову за допущенные неумышленные искажения даваемой ему характеристики.

Солнечные, жаркие дни манили на озеро, реку или к любому водоему, где можно понежиться в прохладной воде. Но не каждый мог воспользоваться такой возможностью, пребывая в городе и изнывая от духоты. Становилось чуть прохладнее, когда приходили обильные дожди, отмывая улицы от пыли, остужая перегретый асфальт и стены домов. После такой «санитарной» обработки города дышать становилось легче.

Ситняк стоял у окна и смотрел на улицу, обдумывая пиковое положение, в которое попал. Подавленное состояние не проходило, и причиной тому было только одно — расследование уголовного дела. Его словарный запас, обедненный служебной лексикой, не находил тех сильных слов, в которых он мог бы выразить все свое презрение, всю свою ненависть к этому, по его убеждению, подонку Саневу. Да, черт возьми, служебная фортуна обернулась к нему лицом, и именно он, Петька Санев, которого, при связях Ситняка в былое время, он мог бы растереть как муху по стеклу, сдерживал свое слово. С каждым днем он все ближе и ближе подступал к нему, все крепче и крепче сжимая горло ему, Ситняку, и его приятелям, не без основания угрожая изобличить их всех в совершенных преступлениях. Невзирая на свое комсомольское прошлое, Ситняк успел поднатореть в уголовном праве и твердо знал, что преступных дел за ним и сотоварищами числится немало.

Действовали они безоглядно и безнаказанно, не стесняясь, брали взятки там, где их можно было взять, расплачиваясь за свое клятвоотступничество освобождением от уголовной ответственности тех, кому грозили немалые сроки заключения. Особенно беспокоило положение Хохлова. С ним и Ситняк, и Цердарь были связаны намертво. Десятки декалитров коньяка перекочевало через их руки и исчезло в баре Вишневского, а от него поступали немалые деньги. Надо прямо сказать, приварок имели неплохой. Правда, часть коньяка приходилось презентовать начальству. Руководителям он тоже был крайне необходим для встреч своих начальников. Ведь даже на генеральский оклад не очень-то раскошелишься на застолья: семья может оказаться на голодном пайке. Но вот грянул гром, и эти высокопоставленные лица, так называемые покровители, ничем не могли помочь Ситняку, хотя успокаивали, что его делом занялось ЦК и Совмин. Между тем расследование уже шло полным ходом. Значит, и покровители оказались бессильны.

Грустные размышления Ситняка прервал телефонный звонок.

— Да, я вас слушаю.

— Сережа, это ты? — послышался голос Наташи.

— Да, я, кто же еще тут может быть, — раздраженно бросил Ситняк.

— Не сердись, лапочка. Я знаю, ты очень занят, но если мы немножко поговорим, ничего не случится?

— Что тебе надо, говори.

— Сереженька, мы давно не виделись, и я страшно соскучилась. Давай вечером встретимся.

— Сейчас мне некогда. Кутерьма идет такая, что дай бог выдержать.

— Сереженька, я очень прошу, давай увидимся. Постараюсь твою тоску развеять. Я люблю тебя, лапочка. Как, Сережа, встретимся?

— Хорошо. От тебя не отвяжешься. Приезжай к восемнадцати. Съездим на озеро, немного отдохнем, — наконец согласился Ситняк.

— До встречи, Сереженька…

Сергей Александрович положил телефонную трубку, вновь задумался. К работе душа не лежала, и вообще с некоторого времени его совершенно не трогали события, происходящие на территории райотдела. Все двигалось самотеком. С момента возбуждения уголовного дела никто к нему не заходил, все шарахались как от чумного. Первоначально такое положение возмущало его, и он как ни в чем не бывало вызывал начальников отделений, строго спрашивал результаты работы. Но постепенно понял, что его старания бесполезны, никого они не трогают, а утраченного авторитета не возвратишь. Наступил период равнодушия, из которого он так и не вышел.

Ситняк несколько дней не встречался с Цердарем. Надо было срочно увидеться и наметить дальнейшие меры по собственной защите, так как на покровителей надежда небольшая. Снял трубку, позвонил. Виктор находился на месте, и они договорились пообедать у Вишневского. Подъехав к бару к намеченному сроку, Сергей Александрович поздоровался с Вишневским, который сообщил, что Виктор уже пребывает в отдельном кабинете и ждет его. Цердарь был мрачен. Официантка приняла заказ, принесла обед и графинчик водки. Они выпили по рюмке, принялись за борщ.

— Какие новости, Виктор? — нарушил молчание Сергей.

— Новости аховые, радоваться нечему. Наши высокопоставленные охломоны что-то пытаются сделать, однако результат нулевой. Рыков продолжает крутить свою рулетку, и, скорее всего, выигрыш выпадет ему, а не нам, — ответил Виктор.

— У меня также нет подвижек в лучшую сторону, хотя боссы успокаивают, говорят, что делом Хохлова занимается ЦК. Посмотрим, куда кривая вывезет, но обиженный мной Петька Санев активно продолжает собирать материал. Боюсь, как бы не вышли на коньяк, который сбывал Михаил. Если этот курвец доберется до бара, хана нам будет, никакой ЦК не спасет, — отставив в сторону тарелку с недоеденным борщом, промолвил Ситняк.

— Не думаю, что они смогут выйти на бар. Участников этого дела не много, и каждый будет молчать. Поэтому не переживай, здесь все глухо. Меня больше беспокоит видеоаппаратура Милютина, которую мы изъяли. На первый взгляд, казалось, пустяк, а, смотри, как обернулось. Рыков со своими оглоедами вцепился мертвой хваткой. Красный обещал поработать с наиболее опасными свидетелями, может, что и выгорит. По крайней мере, есть какая-то надежда.

— Может, он займется свидетелями Хохлова? Ты поговори с ним. Я думаю, что перестраховка нам нисколько не помешает. У меня нет доверия к нашим друзьям-генералам. Брать брали, жрать жрали, а когда надо выручить, вытащить из дерьма, кишка оказалась тонка. Стали бояться собственной тени. Кривиться начинают, если к ним заходишь, — с гримасой презрения сказал Сергей, наполняя рюмки.

— По делу Хохлова большой опасности нет. Мне кажется, что с помощью ЦК против него уголовное преследование будет прекращено, поэтому не будем пороть горячку и немного подождем, а то как бы не навредить, — возразил Цердарь.

— Нет так нет. Давай подождем, но я сомневаюсь в положительном исходе этого дела. Как бы не опоздать. Потом спохватимся, а поезд уже ушел, — Ситняк помолчал, потом спросил: — Может, составишь мне компанию на вечер? Махнем на озеро, пообщаемся с девочками, малость расслабимся, — предложил он.

— Нет, не могу. Татьяна ждет. Она и так сильно переживает, волнуется, если поздно задерживаюсь, не хочу огорчать, — с сожалением отказался Цердарь.

— Ну как знаешь, а я сегодня собираюсь погудеть. Съезжу на озеро с Наташей.

Некоторое время они молча ели. Ситняк, расправившись со вторым блюдом, пил минеральную воду. Цотом, как бы подведя итог сказанному, произнес:

— Значит, пока активности не проявляем. Ограничимся тем, что сделали, и ждем результата. Я правильно понял, Виктор?

— Правильно.

— Очень не нравится мне эта маята. Боюсь, загремим мы с тобой под фанфары. Но, если такое случится, никого не пощажу. Не один хряк без лампасов останется.

— Ладно, не паникуй. Мы, Сережа, в состоянии выйти из любого положения. Выйдем и из этого. Так что, не горюй и держи себя в руках, — старался поддержать своего приятеля Цердарь. — Постоянно будь на связи и информируй меня, если обстановка осложнится, чтобы своевременно принять упреждающие меры. Если появится серьезная опасность, то для своей защиты будем применять все, даже пойдем на крайние меры.

Ситняк с испугом посмотрел на Цердаря.

— Ты думаешь, и до этого может дойти?

— Не исключено. А пока нас с должностей не снимают, из органов не увольняют и обвинений не предъявляют. Вывод один: против тебя и меня у них ничего серьезного нет.

— Буду рад, если твои слова подтвердятся, — со вздохом заметил Ситняк.

Они поднялись из-за стола, распрощались с Вишневским, который утолял жажду посетителей прохладительными напитками, и вышли на улицу.

На исходе дня в кабинете Ситняка появилась Наташа в легком светлом платьице с сумкой через плечо, часто поправляя очки, сползающие с потного носика. Открытые туфли на шпильках еще больше подчеркивали стройность ее красивых ног. Поцеловав Сергея и большим пальцем стерев с его губ помаду, она села к столу, закинув ногу на ногу, достала из сумочки сигареты и закурила. Глубоко затянувшись и выпустив дым, она внимательно посмотрела на своего сердечного друга. Измятое, серое лицо, мешки под глазами, угнетенность, которая чувствовалась во всей мешковатой фигуре Ситняка, вызывали жалость.

— Сереженька, что случилось? Ты чем-то серьезно обеспокоен? — с нотками тревоги в голосе произнесла Наташа.

— Не волнуйся, все в порядке. Малость устал. Съездим на озеро, отдохну и приду в норму.

— Получила письмо от Наума, — удовлетворившись ответом Ситняка, перешла к изложению своих неприятностей Наташа, — он страшно обозлен. Заявляет, что я его обокрала, и обещает по возвращении из колонии квартиру у меня забрать. Мало того, так еще угрожает жестоко со мной расправиться.

— Молодец, что вовремя сумела прописаться. В противном случае и ты квартиру потеряла бы, и он ее бы не имел. А на угрозы не обращай внимания. Милютин ничего не сделает, потому что по натуре труслив, — постарался успокоить свою подругу Сергей.

— Это тебе спасибо, — она поднялась с места, подошла к Ситняку и опять его поцеловала.

— Ну ладно, поехали на озеро, — заканчивая разговор, предложил Ситняк.

В приемной Сергей Александрович сообщил секретарю, женщине средних лет, что его на работе не будет, так как выезжает в исполком. На «Волге» стального цвета они влились в поток машин на проспекте Куйбышева и помчались из города. За селом Видигич поднялись по дороге в гору, потом свернули направо, на проселочную. Водитель Басилян, парень лет двадцати шести, вел автомашину медленно и осторожно, старательно объезжая лужи, оставшиеся после дождя, и резко затормозил на повороте перед неожиданно возникшими воротами. Здесь находилась база отдыха ЦК ВЛКСМ. Сторож, пожилой мужчина, неторопливо подошел к приехавшим, выяснил, кто прибыл, и только после этого открыл ворота. Среди молодых сосновых деревьев, вперемешку с лиственными, были разбросаны деревянные одноэтажные домики. Водитель остановился около одного из них, негласно закрепленного за начальником милиции, открыл багажник и достал большие сумки, которые занес в дом. Ситняк и Наташа, быстро раздевшись, побежали к воде, а когда возвратились обратно, стол был накрыт. Водитель постарался на славу. Оставив своего начальника ужинать, он также поторопился освежиться в воде.

Было около семи часов вечера. Небо, очищенное от туч, ярко голубело, а солнце постепенно клонилось к закату. Ситняк отослал водителя отдыхать, наказав ему прибыть на следующий день к десяти часам. С этого вечера у Сергея Александровича начался пьяный загул. Баселян постоянно курсировал между городом и базой отдыха, доставляя спиртное и еду. Цердарь, обеспокоенный исчезновением друга, начал его поиски. Зная, что его приятель собирался поехать на водохранилище, Виктор Александрович направился в этот район. Нашел он пропавшего друга на базе отдыха, опухшего, небритого, пьяного.

— Сережа, ты слышишь меня, очнись, — стремился разбудить его Виктор, похлопывая по щекам.

— А, это ты, Витек, — Ситняк с трудом оторвал голову от подушки. — Видишь, загудел, — еле шевеля языком, проговорил он.

— Что заставило тебя это делать, Сережа?

— Витек, налей, ради бога, беленькой. Голова чугунная, ничего не понимаю, — простонал Ситняк.

Цердарь подошел к столу, на котором в беспорядке валялась недоеденная закуска, нашел бутылку с остатками водки и вылил ее в стакан. У Ситняка дрожали руки, но, хотя и с трудом, он все же сумел ее выпить. Глубоко вздохнув, Сергей постепенно стал приходить в нормальное состояние. Исчезла нездоровая бледность с лица, перестали дрожать руки. Хлопнув по заднице Наташу, лежащую в чем мать родила, Ситняк потребовал, чтобы она поднялась, а сам, пошатываясь, вышел из дома. Та потянулась, закинув руки за голову, но увидев Цердаря, сидящего на краю кровати, ахнула и стала искать простыню, чтобы прикрыть наготу.

— Ой, Витя, отвернись. Пялишься, бессовестный, — она подняла с пола простынь и набросила ее на себя.

— Перестань ахать, как юная девочка. Я успел тебя рассмотреть, когда ты спала. Налить водки? — спросил Виктор.

— Налей и дай возможность привести себя в порядок. Не буду же я сидеть в простыне.

Подав ей стакан с водкой, Цердарь вышел на улицу. Из туалета, находящегося недалеко от дома, показался Ситняк. Попросив сигарету у Цердаря, он закурил и смотрел на спокойную гладь озера, думая о чем-то своем.

— Ты можешь откровенно сказать, что случилось? — спросил Виктор.

— Что тебе объяснять? Сам прекрасно знаешь. Загремим мы с тобой в тюрягу как миленькие. Так хоть последние спокойные дни погуляю, — ответил Сергей.

— Почему ты решил, что мы сядем? Еще не все потеряно. В настоящее время не так-то легко обвинить человека, а тем более милиционера. Для этого нужны доказательства, которых у них нет и не будет. Поэтому прекрати мандражить, собирайся и прямо сейчас поедешь на работу. Не надо давать козыря нашим врагам, — старался вразумить своего друга Цердарь.

— Ладно. Уговорил. Пойдем, тяпнем по маленькой и поедем, — согласился Ситняк.

Они зашли в дом. Наташа оделась и успела навести кое-какой порядок на столе. Молча выпив и перекусив, они выехали в Светловск.

Да, быть может, в милой его сердцу Белоруссии служба проходила бы у него, как говорится, с большим коэффициентом надежности, но… свет не без добрых людей. Истина проста, как первое действие арифметики, но здесь, на юге, Федор Федорович Рыков уже в который раз убедился в ее жизненной правдивости и, быть может, в сотый раз отметил про себя, как повезло ему на прямого начальника.

После встречи в ЦК республики, которая оставила у Федора Федоровича не самое лучшее воспоминание в жизни, министр МВД генерал Ганчук пообещал Рыкову, что в помощь расследования столь трудного и, прямо скажем, пикантного уголовного дела он попросит для его группы подкрепления из Москвы.

И вот пришла она, эта помощь. Министр сообщил, что в республику прибывает заместитель начальника инспекции по личному составу МВД Станислав Михайлович Кедров, и велел Федору Федоровичу Рыкову организовать его встречу на аэродроме.

Полковник Рыков поручил встретить московского гостя Вольдемару Александровичу Котову, с которым (Рыков знал это определенно) у того была давняя дружба и давняя привязанность. Поэтому Котов был рад выполнить поручение заместителя министра внутренних дел.

— Я приветствую тебя, Станислав Михайлович. С приездом. Как самочувствие после полета? — с улыбкой спросил Вольдемар Александрович, обнимая Кедрова.

— Здравствуй, здравствуй, дорогой мой. Самочувствие нормальное. Как у тебя дела?

— Обстановка налаживается. Рыков с министром ломают все старое, мешавшее работе; комплектуют аппарат министерства профессионалами, а это мне по душе.

— Можно только приветствовать такое направление работы министра. Несомненно, это даст положительные результаты.

Они подошли к черной «Волге», стоящей неподалеку от самолета, и, как только оба сели на заднее сиденье, машина рванула из аэропорта. Минут через двадцать она уже въезжала во внутренний двор МВД. Поднявшись на третий этаж и оставив дипломат в кабинете Котова, Кедров поспешил к министру. Его помощник, моложавый, стройный майор милиции, сообщил, что Иван Георгиевич на месте и сейчас примет. Минут через десять министр освободился, и Станислав Михайлович Кедров зашел в его кабинет.

— Здравия желаю, товарищ министр. Полковник Кедров прибыл в командировку по вашему вызову.

— Здравствуйте, Станислав Михайлович. Начальник Главного управления кадров мне сообщил о вашем приезде. Нужна ваша помощь Рыкову. Разворачивается очень серьезное дело, среди фигурантов которого есть, к сожалению, и работники милиции. Виновных необходимо изобличить в преступной деятельности и привлечь к уголовной ответственности. Федор Федорович, зайдите ко мне, — по прямому телефону пригласил Рыкова министр. Через пару минут тот зашел в кабинет, поздоровался с Кедровым и сел напротив него.

— Федор Федорович, — продолжая разговор, обратился к нему министр, — Станислав Михайлович командирован к нам для оказания помощи. Ознакомьте его с делами, которые расследуют Шамшурин и Санев. Станислав Михайлович, я вас пригласил вот по какой причине: материалы уголовного дела так или иначе, но затрагивают высоких должностных лиц, в том числе и некоторых руководителей министерства. В связи с этим ожидается давление на нас с Рыковым со стороны высокопоставленных чиновников. Откровенно скажу, что в этот момент вы будете нашим громоотводом. Персонально займитесь сотрудниками милиции, подозреваемыми в клятвоотступничестве и других преступлениях, и по всем вопросам контактируйте с Рыковым.

— Я понял, Иван Георгиевич. Не сладко придется, но, думаю, справлюсь. О нюансах этих дел мы поговорим с Федором Федоровичем. Если ко мне нет больше вопросов, разрешите быть свободным, — обратился Кедров к министру.

— Да, да, пожалуйста. Периодически докладывайте мне о ходе расследования.

В кабинете Рыкова они пили кофе, и Федор Федорович стал излагать суть уголовных дел:

— Ваша помощь, Станислав Михайлович, нам очень нужна. Прав Иван Георгиевич, мы действительно выходим на «неприкасаемых» чиновников, людей, плюющих на все наши законы. Уже сейчас началось давление на руководство МВД, но с нашим министром мы выдержим эту штормовую погоду. В двух словах расскажу, что нам удалось выяснить. Началось все с проверки рапорта начальника уголовного розыска Буденновского отдела милиции Сидорени, снятого с должности и отправленного для дальнейшего прохождения службы в Смольянский райотдел рядовым сотрудником. В нем он сообщает об ограблении гражданина Милютина и злоупотреблениях начальника отдела милиции Ситняка, незаконно отказавшего в возбуждении уголовного дела против генерального директора Хохлова, совершившего хищение коньяка. Проверку этих материалов поручено провести Саневу и Шамшурину. С первых шагов была обнаружена фальсификация как по отказному материалу, так и по уголовному делу. Незаконные постановления были отменены, а дальнейшее расследование позволило выявить новых фигурантов. Ими оказались сотрудники милиции. При ограблении Милютина активное участие принимал заместитель начальника отдела уголовного розыска подполковник милиции Цердарь, а с Хохловым в одной связке оказался Ситняк. Кстати, и Цердарь, и Ситняк — неразлучные друзья. Не исключено, что за ними кроются серьезные преступления, потому что нити от этих людей ведут к некоторым руководителям МВД и заместителю министра виноградарства и виноделия Позубу, а это уже серьезно. Номенклатурная категория чиновников по мелочам размениваться не будет. Настало время объединить уголовные дела с передачей их в прокуратуру. Причин этому несколько: во-первых, основные фигуранты по делу тесно связаны друг с другом и активно противодействуют расследованию; во-вторых, Ситняк и Цердарь вместе с Хохловым занимались хищением коньяка, который предназначался для взяток вышестоящим руководителям, а также для личных нужд; и в-третьих, объединение может дать нам самый неожиданный эффект. Первые результаты расследования вывели нас на некоторые связи фигурантов не только верхнего эшелона, но и нижнего — на воров в законе. Третий мой довод не дает юридического основания к объединению уголовных дел, однако я его отношу к главному. Он нам даст возможность выйти на связи сотрудников милиции с ворами в законе, а это страшно. Отсюда может быть вывод только один — уголовная мафия поднимает голову. Вот основная суть того, над чем мы трудимся.

— Из вашей информации, Федор Федорович, я делаю вывод: коль в этом замешаны сотрудники милиции, то доказать вину подозреваемых будет архитрудно. Однако это обстоятельство должно заставить нас работать и бдительно, и осмотрительно, чтобы не дать преступникам возможности уйти от ответственности. К кому мне подключиться, Федор Федорович? — спросил Кедров.

— Пожалуй, вам следует вплотную заняться Ситняком и Хохловым, а я возьму на себя Цердаря. Котов занимается решением оперативных вопросов. Считаю, что такое распределение ролей даст положительный результат. Завтра утром, Станислав Михайлович, познакомлю вас с Саневым и Шамшуриным, а сейчас устраивайтесь и отдохните с дороги. Мы забронировали для вас место в гостинице ЦК. В ней уютные номера, а на первом этаже хорошая столовая.

— Спасибо, Федор Федорович, и до завтра, — Кедров пожал протянутую руку и вышел из кабинета.

На следующий день утром все участники группы расследования собрались в кабинете Рыкова. Представив Кедрова и сообщив, что он будет работать с Саневым, Федор Федорович попросил доложить о последних результатах работы, начав с Котова.

— Товарищ полковник, полученные оперативные данные очень тревожные, — начал свой доклад Вольдемар Александрович. — Мы вышли на мобильную мафиозную структуру, имеющую тесные связи в верхних эшелонах власти и в криминальной среде. В верхних эшелонах они контактируют с заместителем министра виноградарства и виноделия Позубом, с первым заместителем министра внутренних дел генералом Пашковым и заместителем министра внутренних дел генералом Мунтяном, с некоторыми заведующими отделами Совмина и ЦК.

Сейчас эта группировка поднята на ноги и делает все возможное, чтобы замять уголовные дела. С другой стороны, Цердарь и Ситняк имеют тесный контакт с вором в законе по кличке Красный, а через него — с уголовно-преступной средой города Светловска. Красный ежемесячно выплачивает им определенную сумму денег из общака, который он держит в секретном месте, и знает все, что происходит в милиции, правительстве и ЦК, не хуже нас с вами, Федор Федорович. В связи с этим считаю необходимым в первую очередь ликвидировать связующее звено, то есть Цердаря и Ситняка. Оба должны быть изолированы.

— Сведения, изложенные Котовым, шокируют. Как так, руководители органов внутренних дел находятся на денежном содержании у вора в законе?! Поверить невозможно! Однако жизнь преподнесла нам такой сюрприз. Поэтому мы должны сделать все возможное, чтобы взять под стражу это звено, тем самым отрубив канал получения сведений о нашей деятельности уголовной средой. Подонки в милицейской форме нанесли нам большой урон, посеяли недоверие людей к милиции. Хотели бы мы или нет, но в будущем нам необходимо быть и бдительными, и осмотрительными в общении, проверять наших сотрудников на конкретных делах. Есть вопросы к Вольдемару Александровичу? Нет. Петр Федорович, доложите о результатах расследования.

— Товарищ заместитель министра, товарищи офицеры! Расследование уголовного дела, возбужденного против Хохлова, к сожалению, идет очень трудно. Кроме похищенных восемнадцати бутылок коньяка, других изобличающих фактов не имеется. И Хохлов, и его водитель Ляховец упорно молчат. Должна что-то разъяснить ревизия, которую я назначил. Уже сейчас из министерства виноградарства и виноделия идет сильное давление на ревизора. Нам повезло в том, что он оказался порядочным человеком и все подробно рассказал. Против него применяют самые подлые приемы: и шантаж, и подкуп, и различного рода угрозы. С ревизором мы выработали тактику поведения в дальнейшем. Он будет всех успокаивать, что серьезных упущений не нашел. Это даст возможность закончить ревизию вовремя и добыть изобличающие факты. Нет сомнения, что они имеются. Федор Федорович, нужна помощь сотрудников оперативных служб, которые бы непосредственно работали с нами. Доклад окончен.

— Предложение принимается. Вольдемар Александрович, выделите одного наиболее опытного оперативника. Еще одного возьмем из УБХСС. Их непосредственно подчиним Станиславу Михайловичу, — приказал Рыков. — Товарищ Шамшурин, пожалуйста.

— Федор Федорович, я постараюсь быть кратким. Расследование уголовного дела ведется успешно. Ограбление Милютина совершили Осьмак, Вишневский и Цердарь. Только непонятно поведение самого потерпевшего. Он все отрицает. Мне кажется, его запугали, и не последнюю роль в этом деле сыграл начальник СИЗО. Придется Милютина приводить к искренности очными ставками, после чего буду ставить вопрос об аресте виновных. Идет разговор об объединении уголовных дел и передаче их в прокуратуру. Считаю, что делать это рано. Нет достаточных законных оснований. У меня все.

— Согласен, Олег Михайлович, в таком виде уголовные дела передавать пока нельзя, поэтому с Петром Федоровичем и Станиславом Михайловичем проработайте этот вопрос сообща. Потом доложите мне.

Они еще некоторое время обсуждали детали расследования, наметив неотложные меры на ближайшее время.

Встречи и беседы с коллегами порадовали московского гостя. Чувствовалась хорошая школа, подлинный профессионализм. Теперь Кедрову не терпелось встретиться с главным сыщиком здешнего министерства Котовым. Он поднялся на третий этаж, где находился его кабинет, постучал в дверь.

Котов сидел за своим столом, не поднимая головы усердно изучал материалы оперативного учета.

— Вольдемар Александрович, может, оторвешься на минуту и уделишь мне внимание? — шутливо произнес Кедров.

— А, Станислав Михайлович! Привет. Садись. Вот, изучаю макулатуру райотделов нашего славного города Светловска, — то ли серьезно, то ли с иронией произнес Котов, — ищу крупицы золота в этой громаде пустой породы. И, к моей радости, кое-что нашел. Вот, послушай, — Вольдемар Александрович взял отложенное дело и открыл его на заложенной странице: — «Ситняк находится в дружеских отношениях со старшим прорабом Светловского монтажного управления № 1 треста „Молдэлектромонтаж“ Бастовым, а через него с начальником управления Берлингом. Бастов в качестве взятки дал Ситняку дорогостоящую люстру, которую тот принял, обещая оказывать в дальнейшем помощь последнему. Май, 1985 г.» Как видишь, прошло более года. Проверка этого сигнала проведена поверхностно. Опрошен только Бастов, а тот заявил, что у него все люстры на месте. Оперативник удовлетворился этим объяснением и написал справку, что полученные сведения не нашли подтверждения. Вот так иногда бывает, уважаемый коллега.

Кедров внимательно слушал и делал в блокноте торопливые пометки.

— Я вижу, ты заинтересовался и готов приступить к проверке.

— Не только готов, но сегодня же ее начну. Мне в помощь нужен сотрудник, которого ты выделил в группу расследования, — попросил Кедров.

Котов по внутреннему каналу связался с начальником отдела имущественных преступлений и приказал прислать Бутовича. Через пять минут Бутович доложил о своем прибытии. Это был высокий широкоплечий парень лет тридцати. Волнистые светлые волосы его были аккуратно причесаны, придавая ему строгий, официальный вид.

— Саша, ты поступаешь в подчинение полковника Кедрова Станислава Михайловича. Текущие дела сдай начальнику отдела. Срок — двадцать минут.

— Есть, товарищ полковник, — Бутович четко повернулся и вышел из кабинета.

— Что ты еще нашел? — спросил Кедров.

— Видишь ли, оперативные сотрудники, получая негативный материал на работников милиции, чаще всего опускают эти вопросы, особенно если они касаются своего непосредственного начальника. Тот факт, который я тебе зачитал — из наших управленческих дел. Других, к сожалению, пока не нашел. Побеседую с начальником УБХСС, может, у них есть что-нибудь на Хохлова, — ответил Котов.

— Зачем ты тратишь столько времени на просмотр этих дел? Поручи эту работу кому-нибудь из сотрудников, — предложил Кедров.

— И рад бы это сделать, да не могу. Все мои подчиненные загружены до предела, поэтому приходится самому просматривать оперативные дела. Но время потрачено не зря. Я увидел в них такие недостатки, о которых буду вести серьезный разговор на оперативном совещании. Согласись, что руководитель обязан знать положение дел в своем подразделении, в противном случае такого руководителя надо гнать в шею. Он становится слеп, не видит, что делается под носом и, естественно, не может принять действенных мер по устранению недостатков. А их здесь много, — Котов указал рукой на лежащие папки.

В это время зашел Бутович и доложил, что свободен. Кедров поднялся с места, попрощался с Котовым и в сопровождении молодого сотрудника выехал в СМУ-1.

Свою проверку Кедров начал с бухгалтерии. Он выяснил, что Бастов получил дорогостоящие люстры в ОКСе горисполкома и большую их часть запроцентовал на колхоз им. Кирова Смольянского района, а оставшиеся не стал приходовать. Он взял их на учет по складу только тогда, когда стал передавать материальные ценности в связи с ревизией. Выписав фамилии тех, с кем необходимо было побеседовать, Кедров и Бутович направились к складам СМУ. Первым в списке из тех, кого надо было опросить, стоял кладовщик Ханев Семен Львович, который на вопрос о люстрах пояснил:

— В момент приемки материальных ценностей от Бастова дорогостоящие люстры на складе отсутствовали, в наличии были только те, что стоили до тридцати рублей. Когда закончилась передача склада, Бастов привез восемь люстр, но я отказался их принять. Тогда он передал их кладовщику Брунову и попросил меня выписать внутрихозяйственную накладную. Я ее подписал.

Кедров приказал Бутовичу найти и опросить Брунова, поинтересоваться, чьего производства были люстры.

Семен Львович упредил Кедрова:

— Люстры чешского производства. Я видел только одну. Она была в простой упаковке и в собранном виде. Дорогая вещь. На пять плафонов, стекло — хрусталь.

— Кто еще может подтвердить, что Бастов приносил люстры?

— Кто видел? Сейчас вспомню. Да вот, рабочий по складу Костаки был в то время.

— Вы можете показать накладные на эти люстры?

— Почему же нет? Конечно, покажу, — Ханев подошел к двухстворчатому шкафу и стал перебирать аккуратно подшитые папки. Потом одну из них достал, положил ее на стол и стал искать накладные.

— Вот она, — наконец сказал он, пододвигая документы Кедрову.

— В соответствии с уголовно-процессуальным законом я ее изымаю, — заявил Кедров, доставая чистые листы бумаги и готовясь составить протокол изъятия.

— Не смею препятствовать, — развел руками Ханев.

Допросив Костаки и Ханева, Кедров отправился к Брунову на склад, который находился здесь же на территории, но принадлежал СМУ-2. Его помощник заканчивал свою работу. Брунов подтвердил получение восьми люстр. Их по накладной получил старший прораб 7-го участка Каркиже. Каркиже пояснил, что три люстры находятся на складе, а пять были установлены в спорткомитете и на одном из участков управления «Промсвязьмонтаж». Получал их Попеску. Тот, в свою очередь, заявил, что четыре люстры им установлены в ленкомнате, в том числе та, в собранном виде. Он ее может опознать, так как на ней имелись следы эксплуатации. Проводив Кедрова и Бутовича в ленкомнату, Попеску указал люстру, которую получил в собранном виде. Она была изъята и приобщена к делу в качестве вещественного доказательства.

Был конец рабочего дня, когда Станислав Михайлович и его помощник Бутович возвратились в министерство. Котов находился в кабинете, продолжая просматривать дела. Он поднял глаза и вопросительно посмотрел на Кедрова.

— Все в порядке, Вольдемар Александрович. Факт подтвердился. Осталось «привязать» люстру к квартире Ситняка. Нужно искать свидетеля. Поручим это задание участковому инспектору и Бутовичу.

— Прекрасно. Будем считать, что один факт взятки доказан.

— Пока еще рано об этом говорить. Нужно допросить Бастова. Если он подтвердит показания свидетелей, тогда можем смело вменять в вину Ситняку первый факт взятки.

На второй день в одном из кабинетов управления уголовного розыска Кедров допрашивал Бастова. Тот долго отрицал очевидные факты, но под тяжестью свидетельских показаний вынужден был признаться в даче взятки Ситняку. Он рассказал:

— С Ситняком меня познакомил начальник монтажного участка Берлинг. Они друзья и часто встречались, оказывали помощь друг другу. В марте прошлого года Ситняк приехал к нам на работу и зашел ко мне на склад. На одной из полок находились чешские люстры, полученные мною в ОКСе горисполкома. Они ему очень понравились, и он заявил, что у него нет люстры. Их было восемь штук, и одну из них я отдал Ситняку в надежде, что в будущем начальник милиции окажет мне помощь, если я окажусь в затруднительном положении. И Ситняк помощь оказывал: при оформлении пропусков в погранзону давал различного рода консультации.

— Остановитесь более подробно на консультациях. Когда и по какому поводу он их вам давал? — поставил уточняющий вопрос Кедров.

— Было открыто уголовное дело в связи с кражами в торгово-розничном объединении «Орбита» и Госкомиздате. Меня неоднократно допрашивали в связи с тем, что многие материалы поступали из моего склада в эти организации. Ситняк меня консультировал перед допросами, хотя я и не был виновен, но мог запутаться и оговорить самого себя.

— Бастов, у нас невиновные к уголовной ответственности не привлекаются. Я уверен, вы ее избежали только благодаря Ситняку, — заметил Кедров.

— Нет, вы не правы. Я не виновен, а начальник милиции мне советовал только из добрых побуждений, чтобы я не попал на скамью подсудимых по своей глупости.

— Хорошо. Рассказывайте дальше.

— В МВД кто-то написал анонимку на Ситняка, в которой было сказано, что я отдал ему люстру. В связи с этим мне пришлось ее забрать.

— Как закончилось уголовное дело по Госкомиздату и «Орбите»?

— В настоящее время уголовное дело расследует прокуратура.

— Какие-нибудь другие услуги вы оказывали Ситняку?

— Нет. Других услуг я ему не оказывал.

Допросив и отпустив Бастова, Кедров зашел к Котову.

— Прочитай протокол допроса Бастова. Он признал факт передачи люстры Ситняку, — Станислав Михайлович положил исписанные листы бумаги перед начальником управления. Закончив читать, Вольдемар Александрович какое-то время молчал, постукивая пальцами по столу, потом произнес:

— Какая же мразь этот начальник милиции! Используя служебное положение, сознательно идет на предательство. Так или иначе, но выступает на стороне уголовных преступников. Нет, таким подонкам одно место — тюрьма.

— Это ты верно сказал. Однако, чтобы такую шваль отправить в заслуженное ей место, нужны доказательства. Сегодня удалось найти первую крупицу истины, завтра будут другие. Но нам рано бить в барабан, празднуя победу. Они пойдут на все, чтобы защитить себя, будут мешать расследованию и для решения этого вопроса подключат все свои связи. К осложнению в расследовании мы должны быть готовы, — высказался Кедров.

— Будем готовы, — поддержал своего товарища Котов.