Клятвоотступники

5. Фронтальное наступление

Осложнений долго ждать не пришлось. Инструктор отдела административных органов ЦК КП республики Давид Артурович Куртяну появился в кабинете Рыкова в начале рабочего дня. За окном свирепствовала гроза. Сверкали молнии и раздавались удары грома, а потоки воды сплошной стеной падали из темных туч, омывали улицы, превращаясь в грязные ручьи, исчезающие в сточных колодцах. Аккуратно поставив сложенный зонтик у двери, Куртяну пошел навстречу поднявшемуся Рыкову, поздоровался, сел к столу.

— Чем обязан вашему посещению, Давид Артурович? — спросил Рыков. — Вы же не просто так приходите.

— Да, вы правы. Нам не хватает времени на праздные встречи. — Куртяну отряхнул капли дождя с рукавов темно-серого костюма и поправил такого же цвета галстук. — Жалоба на вас поступила, Федор Федорович, о грубейших нарушениях социалистической законности, допущенных вашими сотрудниками в отношении генерального директора Хохлова. Обязан проверить.

— Ну что ж. Проверяйте, раз вам поручено. От работников ЦК у нас секретов нет, — Рыков нажал клавишу внутренней связи: — Вольдемар Александрович, зайдите ко мне.

Через несколько минут в дверях появился Котов.

— Вольдемар Александрович, Давид Артурович прибыл к нам в связи с поступившей жалобой о грубейшем нарушении социалистической законности в отношении подозреваемого Хохлова. Ознакомьте проверяющего с уголовным делом, а также с оперативными материалами, если он потребует, — приказал Федор Федорович.

— Есть, товарищ полковник, — и, повернувшись к Куртяну, спросил: — Может, зайдем ко мне?

— Пойдем к вам, Вольдемар Александрович, — Давид Артурович поднялся с места и, ничего не сказав Рыкову, вышел из кабинета.

С этого момента на несколько дней работа по расследованию уголовных дел практически была приостановлена. Куртяну требовал то разные справки, то брал объяснения от сотрудников следственной группы, то встречался с подозреваемыми, которые еще больше подливали масла в огонь, подавая встречные жалобы. Проверочная папка все больше становилась пухлой. В конце концов Давид Артурович закончил свою работу и свои выводы доложил министру:

— Иван Георгиевич, проверка поступившей в ЦК жалобы мною закончена. Хочу сказать, что при возбуждении уголовного дела против Хохлова допущена предвзятость и жесткость. Начальник отдела милиции товарищ Ситняк поступил правильно, отказав в возбуждении уголовного дела. Хохлов — заслуженный человек, награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, однако вами это обстоятельство не было учтено. Доказательств вины Хохлова не имеется. Во втором уголовном деле также много недоработок. Можно было не возобновлять его производством, но коль это сделали, считаю нужным его прекратить. Моя справка будет доложена второму секретарю ЦК.

— Ваше право, Давид Артурович, кому докладывать справку. Но прошу в ней отметить, что я с вашими выводами не согласен. Вы юрист, ранее работали в прокуратуре республики следователем, скажите, поводы и основания для возбуждения уголовного дела имеются? — спросил министр.

— Формально имеются, но, извините, Иван Георгиевич, ваши сотрудники допустили политическую близорукость. Политика партии, поддерживаемая нашей советской общественностью, идет по линии смягчения законодательства, а этого ваши сотрудники не учли и допустили необоснованную жестокость в отношении заслуженного человека.

— Мне политграмоту читать не нужно. Я прекрасно понимаю эти истины. Но еще раз повторяю, что с вашими выводами категорически не согласен. Надо справедливо разобраться, виновен человек или нет, а этого можно достичь только путем тщательного расследования, не допуская поспешности.

— Спасибо, Иван Георгиевич, за откровенность. Ваше мнение доложу Владлену Порфировичу.

— Доложите.

Через два дня последовал вызов к секретарю ЦК Шламову. Иван Георгиевич положил в папку анализ последних данных работ министерства и зашел к Рыкову.

— Федор Федорович, выезжаю в ЦК по вызову Шламова. Не исключено, что он пригласит вас. Будьте на месте и подготовьтесь к разговору.

— Буду готов, Иван Георгиевич.

В ЦК министра ждали и сразу разрешили зайти в кабинет секретаря. Тот хмуро перебирал листы то ли доклада, то ли справки.

— Здравствуйте, Виктор Яковлевич, — поздоровался Ганчук.

— Садитесь, — не отвечая на приветствие, пригласил Шламов.

Он еще некоторое время не обращал внимания на сидящего за приставным большим столом министра внутренних дел, продолжая читать тщательно отпечатанные листы бумаги. Это был его давно испытанный прием доведения приглашенного до крайней степени волнения, который никогда его не подводил. Не один раз Шламов наблюдал, как, не выдержав психологического напряжения, физически крепкие руководители высокого ранга, чувствующие свою вину во многих прегрешениях, падали в обморок. Но генерал Ганчук терпеливо ждал, когда освободится секретарь и начнет разговор. Сказывались семнадцать лет работы в КГБ, взрастившие его не только как оперативника высокого класса, но и как настоящего волевого человека. В данном случае психологическая атака секретаря ЦК прошла впустую. Наконец Шламов поднял голову и, прищурив правый глаз, посмотрел на спокойное лицо министра.

— Как мне понять ваше несогласие с выводами Куртяну? — спросил он.

— Я ему подробно высказал свою точку зрения и, если позволите, могу ее повторить вам, — ответил Ганчук.

— Не позволю. Она мне известна и подробно изложена вот в этой справке. Мне непонятно одно: как вы, министр, занимающий одну из высоких государственных должностей, не понимаете задач, поставленных партией, и позволяете издеваться над заслуженным человеком, сделав его преступником.

— Хочу поправить вас, Виктор Яковлевич, мы его преступником не считаем, а просто проводим расследование. Только суд имеет право после рассмотрения дела на своем заседании признать человека виновным в совершении преступления, — возразил Ганчук.

— Вы меня не просвещайте. Я прекрасно знаю, что может сделать суд, а что можете вы. Но уже то, что Хохлова допрашивают, бросает тень на этого порядочного человека. Ваш Рыков перестарался. Может, поставить вопрос о его переводе в Белоруссию? Уж больно много идет негатива на вашего заместителя.

— Я буду категорически против. К нам прибыл хороший, порядочный руководитель, профессионал, прошедший школу боев в Афганистане. Есть достаточно людей, которые умышленно будут нагнетать обстановку вокруг Рыкова, и мы это должны учитывать.

— Мне не нравится ваше поведение. Вы по всем поставленным вопросам противоречите. Не этого мы ждали, когда назначали вас на должность министра. Ваше поведение может привести к тому, что бюро ЦК будет вынуждено рассмотреть вопрос, соответствуете ли вы занимаемой должности, — пронзительно рассматривая Ганчука, высказался Шламов.

— Это право бюро ЦК, если будут к тому причины, — напряженным голосом ответил Иван Георгиевич.

— Пригласите ко мне Рыкова, — нажав на клавишу внутренней связи, приказал Шламов, потом, обращаясь к Ганчуку, продолжал: — Пока хода выводам отдела административных органов я не дам. Подожду, к какому финалу придете вы в своем расследовании. Но все же рекомендую передать дела в прокуратуру республики.

— Не возражаю. Заеду к Николаю Николаевичу и посоветуюсь с ним.

Беседа перешла в спокойное русло. Ганчук доложил оперативную обстановку по республике и принимаемые меры по ее нормализации. Прервал его доклад звонок секретарши, которая доложила о прибытии Рыкова.

— Пусть заходит, — бросил Шламов.

— Полковник Рыков, — представился Федор Федорович, остановившись у входа.

— Проходите. Садитесь, — пригласил Виктор Яковлевич. — Мы с Иваном Георгиевичем обсуждаем справку отдела административных органов и пришли к мнению, что лично вами грубейшим образом нарушаются требования закона в отношении генерального директора Хохлова. Что вы скажете по этому поводу?

«Смотри ты, как повернул, — подумал Ганчук, — и меня пристегнул к себе. Не сорвись, Федор Федорович, держи себя спокойно.»

— Товарищ секретарь, нарушений закона нет. Расследование уголовного дела не выходит за его границы, — уверенно ответил Рыков.

— Выводы представленной мне справки однозначны: нет доказательств вины Хохлова. Предлагается уголовное дело прекратить. Я бы на вашем месте поступил именно так и попросил извинения у этого уважаемого человека.

— Прекращать уголовное дело не намерен, потому что в этом случае произойдет то, о чем вы говорите — грубейшее нарушение закона. Хохлов виновен в краже ящика коньяка, и от этого факта он уйти не сможет.

— Вы, Рыков, бросьте свои афганские замашки. У нас мирная страна, строящая под руководством партии демократическое государство, которое берет под защиту своих граждан. Вы подходите к сегодняшним реалиям с позиций прошлого. Перестройка вас, к сожалению, не коснулась, — со скрытой злобой выговаривал Шламов.

— Не хочу, чтобы мои слова вы приняли как противоречие, но прошу иметь в виду, что я профессионал милицейского дела, человек, стоящий на страже закона нашей страны, и не позволю каких-либо отклонений от его требований в ту или иную сторону. Если Хохлов окажется невиновным, готов извиниться перед ним, но только после полного расследования и принятия окончательного решения по делу. А неукоснительное исполнение закона — это не афганские замашки, а требования перестройки, — спокойно возразил Рыков.

— Я понял вас. К вам вопросов больше нет. Можете быть свободны, — сказал, как плюнул, Шламов.

— Подождите меня, Федор Федорович, — попросил Ганчук.

— Вы видите, каков, а? Все же подколол, подчеркнув, что он профессионал. Не забыл статьи в газете, — обратился Шламов к министру, когда вышел Рыков.

— Виктор Яковлевич, а ведь Рыков прав. Он действительно профессионал высокого класса. Такие стоят на позициях истины и ни на йоту от нее не отступят. А если окажется, что он не прав, то сам положит голову на плаху, — пытался защитить своего заместителя Ганчук.

— Хорошо. Не будем спорить. Расследование уголовного дела возьмите под личный контроль. Если оно окажется проваленным — ответите по всей строгости партийных законов. Можете быть свободны.

— До свидания, Виктор Яковлевич.

— До свидания, — ответил Шламов, не поднимаясь с места и не подавая руки.

Рыков ждал министра в коридоре, стоя у большого окна и анализируя прошедший разговор с секретарем ЦК. Шламов открыто высказал свое недоверие, и в дальнейшем от него поддержки ждать не следовало, а, наоборот, каждая ошибка могла обернуться обвинением. Он отвлекся от своих мыслей, когда к нему подошел Ганчук, пригласив вместе поехать к прокурору республики.

Николай Николаевич Шабан, крупный, лет шестидесяти, в темно-сером костюме мужчина, пригласил их сесть за стол совещаний и попросил секретаршу приготовить кофе.

— Если министр и его заместитель прибыли к нам, значит, их привело дело особой важности. Я вас внимательно слушаю, Иван Георгиевич, — с улыбкой сказал прокурор.

— Мы прямо из ЦК, Николай Николаевич. Вызывал Шламов по поводу уголовного дела против Хохлова и сделал массу упреков, обвинил в грубейшем нарушении социалистической законности, порекомендовал передать его вам для дальнейшего расследования, — проинформировал Ганчук.

— Тогда разрешите, я приглашу Ивана Сергеевича, — он подошел к столу и по внутренней связи попросил зайти Федченко.

В это время секретарша на подносе принесла кофе, сахар и печенье, аккуратно поставив чашки перед гостями и хозяином кабинета. Зашедший Федченко поздоровался и попросил разрешения присутствовать, отказавшись от предложенного кофе.

— Так вот, Иван Сергеевич, Иван Георгиевич и Федор Федорович приглашались к секретарю ЦК Шламову, и тот порекомендовал передать уголовное дело против Хохлова для дальнейшего расследования нам. Как твое мнение? — спросил Николай Николаевич.

— Оба дела: и по ограблению Милютина, и по краже, совершенной Хохловым, находятся у меня на контроле. Если первое дело мы можем уже сегодня брать к своему производству, то о втором еще говорить рано. Надо, чтобы следственная группа МВД хотя бы неделю поработала по выявлению всех фигурантов преступной группы Хохлова. Уголовные дела расследуются следователем Шамшуриным, имеющим большой опыт работы. Считаю, что нужно подождать.

— Ждать не будем. Нам придется выполнять указание секретаря ЦК, никуда мы от этого не уйдем. Поэтому изучите уголовное дело и выделите опытного следователя. Пусть он немедленно подключается к работе следственной группы, не нарушая ритма ее работы, — дал указание Шабан.

— Есть, Николай Николаевич. Тогда с вашего разрешения я поручу эти дела заместителю начальника следственного управления Давидюку. Они повышенной сложности, но, думаю, Гарий Христофорович справится, — согласился Федченко.

— Согласен. У вас нет возражений, Иван Георгиевич? — спросил Шабан.

— Спасибо, Николай Николаевич. У меня возражений нет, только небольшое дополнение. Необходимо подготовить совместный приказ за подписью министра и прокурора республики, утверждающий совместную следственную группу, — внес предложение Ганчук.

— Дополнение принимается. Подготовку приказа поручим Федченко и Рыкову. Они же и возглавят расследование, если министр не против, — Шабан вопросительно посмотрел на Ганчука.

— Согласен. Следственную группу МВД в полном составе включим в приказ. Менять ее не будем, — поддержал прокурора министр.

— У вас есть замечания, Федор Федорович? — обратился к Рыкову Шабан.

— Нет, Николай Николаевич. Спасибо, что выделили Давидюка. Я его хорошо знаю. И в расследовании уголовных дел он скажет свое веское слово, — ответил Рыков.

— Тогда наш разговор на этом и закончим, — сказал прокурор и поднялся из-за стола.

Федченко и Рыков попросили разрешения выйти, а министр остался.

Цердаря вывело из равновесия проводимое расследование. И все эти дни он был занят только тем, чтобы как-то уладить свои дела и выйти чистым, как он считал, из этой передряги. Однако препятствием для принятия эффективных мер с его стороны было одно обстоятельство: не знал он фактов, которыми располагало следствие. Поэтому ему приходилось брать на контроль всех, кто тем или иным образом соприкасался с его теневой жизнью. Одних, кто поближе, он предупреждал и просил немедленно ставить в известность о результатах допроса у следователя, а тех, кому не очень доверял, запугивал расправой в случае дачи правдивых показаний. Считая время потраченным не зря, Цердарь все же заметил, что руководство управления внутренних дел города Светловска как бы вычеркнуло его из штатного расписания, хотя он по-прежнему состоял в должности. Это был тревожный сигнал. Цердарь решил откровенно поговорить с заместителем начальника управления по оперативной работе: ему не один раз он оказывал различного рода услуги. Однако тот уклонился от откровенного разговора, сославшись на незнание причины такого поведения руководства.

«Ишь, как шарахается, сволочь! Скажите пожалуйста — он не знает причины! Все ты знаешь, да замараться боишься! Но учти: я тоже кусаться могу», — думал Цердарь, в упор глядя на своего руководителя, который чувствовал себя неловко, суетливо перебирая бумаги на столе.

По-прежнему беспокоило Цердаря поведение Надежды Милютиной и ее брата Кащенко, требующих привлечения к суду виновных в их ограблении. Необходимо было с ними провести серьезный разговор, и Цердарь, не откладывая дело в долгий ящик, решил посетить Надежду. Милютина оказалась дома. Увидев в глазок Цердаря, она ему не позволила зайти в квартиру, а позвонила брату, попросив его срочно приехать, и опять подошла к двери. Она открыла ее, когда на лестничной площадке появился брат.

Цердарь, переступив порог, сказал леденящим голосом:

— Что тебе нужно, стерва?

— Я уже вам говорила, что буду настаивать, чтобы вас посадили в тюрьму. Это то место, которое вы давно заслужили! — возбужденно воскликнула Надежда.

— Ну, сучка, я запомню твои слова! Будешь плакать кровавыми слезами, — не сдерживаясь, прорычал Цердарь.

— Но-но, потише! — предупреждающе крикнул Кащенко, заслоняя собой сестру.

— Уйди, гнида, не действуй на нервы! Покалечу! — Цердарь оттолкнул его и направился к двери.

В отделе у своего рабочего кабинета Виктор Александрович увидел Красного с телохранителем Москвой, которого знал еще с лейтенантских времен. С Красным у него связано многое: многолетнее сотрудничество, идущее на пользу обеим сторонам, но главное, чего он никогда не сможет забыть, — своего падения. После окончания Омской высшей школы милиции Цердарь был назначен оперуполномоченным отдела уголовного розыска города Светловска. Виктор Александрович работал с увлечением и постепенно выдвинулся в число лучших сотрудников. Но судьбе было угодно скрестить его жизненный путь с вором в законе Красным, держателем общака, верховным судьей при разборках преступных групп и их авторитетов. Москва, человек циничный и жестокий, ранее дважды судимый за убийства, в одном из ресторанов без всякой причины избил студента Светловского университета. Расследование этого дела было поручено Цердарю. Красный решил сам уладить этот вопрос, нашел причину для знакомства с молодым неопытным офицером, сдал ему мелкую шушеру и сумел втереться в полное доверие. Виктор Александрович не один раз бывал у него дома, принимал участие в застольях, общался с легкомысленными созданиями женского пола, которых приглашал хозяин квартиры, а после ухода всегда находил в кармане крупную сумму денег, равную полугодовому окладу опера. И, наконец, тот памятный разговор с Красным, когда Цердарь понял, что он в полной власти этого человека. Выбирать было нечего: или тюрьма, или дальнейший скользкий путь, который в конце концов тоже может привести на скамью подсудимых. Москва остался на свободе, а Виктор Александрович, слава богу, смог дослужиться до заместителя начальника отдела и считался одним из лучших оперативников, в чем ему немалую помощь оказывал его друг.

— Здравствуй, Жора, — поздоровался Цердарь с поднявшимся с места Красным, — заходи.

— Что, Витек, спалился? — спросил он.

— Да, дело швах. Рыков вцепился в меня мертвой хваткой и продолжает раскрутку по видеоаппаратуре Милютина. В своих корешах я уверен. Они не продадут, — пояснил Цердарь, невольно употребляя уголовный жаргон, — однако это делу не поможет.

— Что ты думаешь предпринять? — задал новый вопрос Красный.

— Подключил все связи. Сергей поступил так же, но где-то что-то не срабатывает, — ответил Виктор.

— Но ждать сложа руки нельзя. Надо использовать все, что можешь, иначе загремишь в тюрягу, — заметил Красный.

— А что еще можно сделать? Продумывал различные варианты, однако все оказались бесполезными. Жена Милютина и ее брат-сучонок стоят на своем, хотя сам Милютин пока молчит после встряски, которую я ему устроил. Молю господа Бога, чтобы не добрались до всего остального.

— Доберутся, если будешь пассивничать. Постараюсь тебе помочь. Дай адреса свидетелей. С ними поработают мои мальчики. Я больше, чем ты, заинтересован в сохранении тебя на этой должности. А сейчас возьми, что тебе причитается, — и пока Цердарь записывал адреса Милютиной и ее брата, Красный из заднего кармана брюк достал бумажник и отсчитал определенную сумму денег. Передав адреса и смахнув деньги в ящик стола, Виктор с сомнением проговорил:

— Есть ли смысл применять физическое воздействие к свидетелям? Во-первых, можно попасть в неприятную историю, а, во-вторых, это убедит команду Рыкова в моей виновности.

— Чего тебе бояться? Результат один — суд, а потом колония, но если они изменят свои показания, то есть шанс вывернуться. Не боись, Витек, сработаем по высшему классу. Пошлю таких оглоедов, что от одного их вида свидетели наложат в штаны и будут говорить то, что нам нужно.

— Ну ладно, попробуй. Может, что и сработает, — согласился Цердарь.

— Что нового в ментовском мире? — спросил Красный, гася очередную сигарету в пепельнице. Этот вопрос его постоянно интересовал, и при каждой встрече свой разговор он начинал с него.

— Серьезного ничего нет, на что бы стоило обратить внимание. Рыков и министр потихоньку комплектуют аппарат министерства профессионалами с мест. Многих наших друзей переводят на другие должности, чаще всего к нам в управление. Предупреди своих ребят быть осторожными в пятницу, субботу и воскресенье. В эти дни с восемнадцати часов отделы милиции будут проводить рейды. Вот, пожалуй, все новости.

— Спасибо, Витек. Но ты зря так скептически относишься к комплектованию министерства профессионалами. Если они будут продолжать так и дальше, то моим корешкам придется ох как туго! Опытного мента не проведешь, не то, что номенклатурного мудака. Да-а, могут наступить худые времена. И то, что происходит с тобой, не случайность. Идет чистка, дорогой мой корешок, только нам от этого не легче, — постукивая пальцами по столу, говорил Красный. Его худое, с впалыми щеками лицо посуровело.

— Может быть, ты и прав. С твоими доводами не согласиться нельзя, — признал Цердарь.

В тот же день Красный дал поручение своим подручным Громобою и Малышу — высоким широкоплечим амбалам лет тридцати, с прямыми сальными волосами до плеч и полными круглыми лицами — заняться свидетелями и потерпевшими. Им необходимо было изучить образ жизни Милютиной и Кащенко, после чего провести акции запугивания, а если возникнет необходимость, то и избиения — только в подходящем для этого дела месте. Получив адреса, оба заверили все сделать в лучшем виде и отправились выполнять задание. Прибыв к девятиэтажному дому, они решили посетить квартиру Милютиной и поговорить с хозяйкой. Однако та дверь не открыла, увидев через глазок двоих незнакомых мужчин. Потоптавшись перед дверью и еще раз позвонив, но не получив ответа, Громобой и Малыш направились по месту жительства Кащенко. Того также не было дома. Долго прождав на улице, они наконец заметили молодого парня, входящего в подъезд и по описанию похожего на брата Милютиной. Малыш его догнал на втором этаже.

— А ну, погодь, туды-сюды, поговорить надо, — взяв за рукав парня, остановил его Малыш. — Ты Кащенко? — спросил он.

— Ну Кащенко. А тебе чего надо?

— Очень хорошо, что ты Кащенко. Пойдем. Поговорить надо.

— А если не пойду, что будет?

— Не мельтеши. Очень советую, туды-сюды, выйти со мной на улицу.

Кащенко колебался, но, посмотрев на Малыша, решил с ним не связываться и выполнить его, скорее, не просьбу, а приказ. Громобой их ждал на скамейке у детской площадки.

— Вот он, Кащенко, — представил Малыш.

— Отлично. Вот ты-то нам и нужен. А разговор будет такого порядка. Ты закладываешь наших друзей, а это никому не прощается. Тебя предупреждали и просили, чтобы ты отказался от своих показаний, но ты, сучонок, начхал на предупреждение, за что больно бьют. Как считаешь, бить тебя или добровольно заявишь следователю, что оклеветал наших корешей?

Кащенко молчал. Он смотрел на этих широкоплечих мордатых мужчин, в их пустые глаза и знал, что ждать пощады не следует. Они пришли не просить, а требовать одного — сокрытия правды от следствия, и любыми путями добьются своего.

— Что молчишь, гаденыш?! — сквозь зубы прошипел Малыш. — Мы не дадим тебе мудрить по-своему, а заставим выполнять то, туды-сюды, что скажем. Вильнешь в сторону — будешь бит, а это мы прекрасно делаем.

Кащенко продолжал молчать и с тоской смотрел на детскую площадку, где в песочнице играли беззаботные дети, обласканные летним заходящим солнцем.

— Послушай ты, хиляк, если будешь играть в молчанку, мы сейчас начнем свою воспитательную работу и отделаем тебя так, что мама родная не узнает, — Громобой, не поднимаясь с места, левой рукой подтянул к себе Кащенко, а правой нанес удар в челюсть. Малыш с другой стороны врезал подзатыльник.

— Подождите, подождите! — воскликнул Кащенко. — Я подумаю.

— Думай, еще есть время, но завтра утром ты должен быть у следователя и отказаться от своих показаний. Предупреди свою сестру. Если она не поступит так же — плакать будет всю жизнь! Мы ее не только изувечим, но трахать будем до полусмерти. Уловил? — Громобой повернул к себе потерпевшего и посмотрел в глаза.

— Я все понял. Сестре ваши слова передам. Но кто возместит нам убытки?

— Вот это деловой разговор. Сделаешь, как сказано — в накладе не останешься. — Громобой, а за ним Малыш поднялись и, не прощаясь, направились из двора.

Кащенко еще долго сидел, обдумывая создавшееся положение, и пришел к выводу, что надо посоветоваться с сестрой. Надя была дома. Внимательно посмотрев в глазок и увидев, что брат один, она впустила его в квартиру. Еще с порога он сообщил об избиении его двумя неизвестными мужиками, которые требуют изменить показания, в противном случае обещают оставить калекой.

— Значит, Цердарь выполняет свою угрозу. Ну что ж, посмотрим, кто окажется победителем, — на удивление спокойно заявила Надя.

— Ты не видела этих мордоворотов. Они что угодно сотворят! Угрожали тебе изнасилованием! — возмущаясь ее спокойствием, воскликнул Кащенко.

— Не паникуй, Лева, ты же мужчина. Если ты думаешь выполнить их требования, то обещаю: я не отступлюсь. Цердарь хочет нас запугать и опять выйти сухим из воды. Не выйдет! Меня угрозами не возьмешь! Он добивается своего, а я — своего. Это дело принципа, — спокойным тоном сказала Надежда.

— Что за упрямая баба! Пойми, эти сволочи не отступятся и пойдут на крайние меры, — Лева взволнованно заходил по комнате, то сжимая, то разжимая руки. — Кстати, они обещали возместить все наши убытки. Разве это плохо? Ну скажи, зачем нам лишние приключения?

Надя сидела на диване, упрямо нахмурив брови.

— Левушка, ты многого не понимаешь. Если бы среди них не было Цердаря, может быть, я и поступила бы так, как предлагаешь. Но он милиционер-преступник, и сколько принес мне горя — ты знаешь. Я хочу отправить эту противную морду в тюрьму и добьюсь своего, чего бы это мне ни стоило. Поэтому не уговаривай меня. Боже, как я ненавижу эту тварь! — с ненавистью проговорила она.

— В тебе говорит не благоразумие, а ненависть. Но поверь — ведь это глупо! Мужики, которые меня избили, настоящие уголовники. Понятие о жалости для них — пустой звук. В отношении тебя прямо заявили, что изнасилуют. Тебя это не пугает?

— Не пугает. Можно выйти из любого положения и из этого тоже. Я перееду к тете Соне и тебе советую поступить так же.

— Тебе проще. Ты не работаешь, а что делать мне? Они меня поймают около завода. Что со мной тогда будет, представляешь?

— Ну что ты всего боишься, Лева? Нужно быть более осторожными, только и всего. О случившемся расскажем следователю Шамшурину. Они тоже что-нибудь предпримут. Но что бы ни случилось — я не отступлюсь. Больше не уговаривай меня. Бесполезно. Ужинать пора. Пойдем, накормлю, — предложила Надежда брату.

Тот понуро поплелся за ней на кухню.

После подписания совместного приказа прокуратуры и МВД наступили горячие дни. Допросы подозреваемых, их изобличение, обыски, поиск новых доказательств вины преступников отнимали много времени. Полученный акт ревизии на первый взгляд ничего нового не добавил. Но, изучая его, Рыков заметил, что по предприятиям, входящим в систему производственного объединения «Арома», нет недостач, а вот списания на потери большие. Поэтому возникла необходимость проверить это направление, могущее скрыть крупные хищения. Федор Федорович вызвал Санева и Бутовича, которых тщательно проинструктировал, прежде чем поручить провести встречную проверку.

— Начните, пожалуйста, с города Вальково. Здесь на коньячном заводе особенно большие списания за счет экономических потерь. Посмотрите материалы в городском отделе милиции и организуйте повторное дознание, если возникнет такая необходимость. Вот выписки, которые я сделал из акта ревизии, — Рыков отдал лист бумаги, весь исписанный мелким почерком. — Возьмите с собой копию акта. Он поможет вам в работе.

К этому времени Давидюк принял решение об аресте Осьмака, Вишневского и Цердаря. Взятые под стражу отказались давать показания, и только Осьмак потребовал встречи с Рыковым.

На следующий день с утра Федор Федорович выехал в следственный изолятор, где находились Вишневский и Осьмак. Его встретил Лаврентий Александрович Сауляков, заместитель начальника по оперативной работе, недавно назначенный на эту должность.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — поздоровался он. — Пройдемте ко мне. Угощу вас зековским чаем.

— Не возражаю. Посмотрим, сможешь ли ты его приготовить, — улыбнулся Рыков.

Они прошли по коридору старого здания, построенного еще в прошлом веке, и около бюста Котовскому, установленного в углу, на тумбочке, покрытой материалом красного цвета, повернули налево, потом направо.

— Почему бюст поставили в коридоре? Ему скорее место в ленкомнате, — по ходу заметил Рыков.

— Для всеобщего обозрения. Это наша знаменитость. В царское время здесь располагалась сильно укрепленная охраной тюрьма, из которой сумел бежать Котовский, — пояснил Сауляков.

С правой стороны коридора были расположены следственные комнаты, а с левой — кабинет Саулякова и подчиненных ему оперативников.

— Как работается на новом месте? Не скучаешь по уголовному розыску? — спросил Федор Федорович, когда они зашли в кабинет.

— Да нет. Здесь практически та же работа, разница не большая, — ответил Лаврентий Александрович, наливая в чашки приготовленный чай.

— Как Васильев себя ведет? В последнее время что-то его не слышно и не видно. Ранее почти ежедневно приходил с материалами к министру, а сейчас редкий гость.

— Васильев готовится на пенсию, насколько я понял из его разговоров. Он все чаще об этом заявляет. Видимо, давно решил уйти в отставку. А материалов, заслуживающих внимания, достаточно. Я высылаю их в отделы для проверки, но результатов нет, так как нет ответов. Приходится посылать напоминания, а это дополнительная трата времени.

— Что касается Васильева, то это его личное дело. Твоя миссия, Лаврентий Александрович, проста. Принять меры к оздоровлению обстановки в СИЗО. Ты сам знаешь еще по работе в уголовном розыске, сколько отрицательного высказывалось об этом подразделении. В отношении посылаемых тобой материалов: в ближайшее время намечается оперативное совещание с начальниками райотделов милиции. Подготовься к выступлению на нем и дай анализ работы оперативных служб.

— Подготовлюсь, Федор Федорович. Многие начальники почувствуют себя неуютно, потому что будет сплошная критика.

— Хорошо. Как ведет себя Осьмак? Он потребовал встречи со мной.

— Осьмак — еще тот волк. Умный, хитрый. Поэтому в камере ведет себя замкнуто и в контакт ни с кем не вступает. Вызывая вас для разговора, он хочет что-то для себя выторговать. Это логично, потому что для него дело складывается очень серьезно.

— Скорее всего, так оно и есть. Но посмотрим. Вот разрешение Давидюка на допрос арестованного. Дай команду, пусть доставят Осьмака в следственный кабинет, — приказал Рыков.

Через десять минут арестованный был доставлен.

— Я — Федор Федорович Рыков, — назвал себя полковник, садясь за стол. — Вы просили Гария Христофоровича о встрече со мной. Я вас слушаю, Осьмак.

— Да, это так, гражданин заместитель министра. Вы человек высокой порядочности и всегда выполняете то, что обещаете. Об этом говорит весь деловой мир Светловска. Если я добровольно и честно расскажу о совершенных преступлениях, то можно ли рассчитывать на снисхождение?

— Вы грамотный человек, Осьмак, и не первый раз привлекаетесь к уголовной ответственности. Поэтому должны знать, что поручиться за решение народного суда я не могу, а вот применение соответствующих статей Уголовного кодекса, смягчающих ответственность, обещаю, но только в том случае, если действительно откровенно расскажете о своей преступной деятельности и будете способствовать расследованию уголовного дела. Что-то другое обещать не могу.

— Я вам верю и знаю, что ничего противозаконного вы делать не будете. На это у меня нет расчета. Но хотелось чтобы явка с повинной, которая подготовлена заранее, не пропала зря. Вот здесь, — Осьмак достал из кармана несколько исписанных листов бумаги и подал их Рыкову, — мною изложено все. Прошу учесть мое чистосердечное признание.

Рыков углубился в чтение исповеди Осьмака. Многое из изложенного ему было известно: ограбление Милютина, взятка, полученная от Телуши, однако некоторые преступления следствие не знало. В частности, не знало того, что Вишневский систематически продавал левый коньяк, доставляемый водителем Хохлова и иногда Осьмаком. Из получаемой выручки две трети брал Цердарь, а одна треть делилась между ним и Вишневским. Но самое оскорбительное для работника милиции ждало Федора Федоровича в конце написанной явки с повинной. Осьмак описывал связь Цердаря с вором в законе по кличке Красный, который выплачивал ему ежемесячно крупную сумму денег. Отрабатывая эту сумму, Цердарь, поставлял сведения, ставшие ему известными по роду службы. Сдержав себя, чтобы не выматериться вслух, и внешне ничем не показав своего состояния, Рыков спросил:

— Скажите, Осьмак, почему вы решили рассказать о совершенных преступлениях? Ведь не просто так вы пришли к такому решению.

— Я знаю, что влип в дерьмовое дело и меня уже ничего не спасет. На мне висит неотбытое наказание да плюс новые преступления. Они дадут такой срок, что возвращусь из заключения уже с седой бородой. Мне остается одно: вести борьбу за сокращение срока. Сумею это сделать — буду счастлив, если нет — значит, судьба такая. Но надежда остается. После ареста я многое переосмыслил и пришел к выводу: во всем виноват Цердарь. Если бы не он, то я и сегодня бы работал главным бухгалтером производственного объединения бытовых услуг и, может быть, жил бы семейной жизнью, как любой нормальный человек. Из-за него я был выброшен с работы, из-за него стал вором. Поверьте, Цердарь — это кобра в милицейском мундире, которую следует опасаться, так как укусы ее смертельны.

— Сильно, однако, напугал вас Цердарь. Чем же он так страшен?

— У этого человека нет ничего святого за душой. В припадке ярости он может искалечить даже лучшего друга, а на другой день прикинется ягненком, извинения просить будет. В прошлом году в августе мы поехали отдыхать в город Николаев по путевкам, которые достал Цердарь. Будучи пьяным, вечером в парке безо всякой причины напал на прохожего и начал его избивать. На всю жизнь мне запомнилось выражение его лица, та ярость, с какой он ногами избивал ни в чем не повинного человека. Это неуправляемый псих.

— Вы встали на путь искреннего раскаяния и написали явку с повинной о совершенных преступлениях. Тогда почему об этом не рассказать следователю, зачем вызывать именно меня?

— Э-э, нет, не скажите. Я хотел свой первый разговор провести именно с вами. Вы занимаете высокую должность и ваше слово многое значит.

— Я еще раз повторяю, что обещать ничего не могу, кроме того, что изложено в законе.

— Этого мне достаточно.

— Добро. Давайте наш разговор зафиксируем протоколом допроса.

В министерство Рыков возвратился около семи часов вечера. Он пригласил Давидюка, которому передал протокол допроса и явку с повинной Осьмака. Закончив чтение, Давидюк заметил:

— Прекрасно. Показания Осьмака — это хороший толчок к нашему расследованию. Сразу после арестов были проведены обыски, в том числе и по месту работы Вишневского. Изъяты черновые записи выручки по дням, а снятие остатков в баре позволило выявить излишки коньяка в количестве тридцати восьми бутылок. Сейчас понятно, откуда он поставлялся. После соответствующей доработки это обстоятельство явится связующим звеном для объединения уголовных дел. Надо арестовывать Хохлова.

— Не торопись, Гарий Христофорович. Рановато еще. Когда будет полная уверенность в том, что он получит свою меру наказания по суду, тогда и возьмем его под стражу. Мы еще не знаем, какие показания даст Вишневский. Будет ли он говорить откровенно. Поэтому не будем спешить.

— Завтра с утра займусь им. У нас достаточно доказательств для его изобличения. Вишневский будет говорить правду.

— Буду рад, если произойдет именно так, — произнес Рыков.

Прошел еще один день — напряженный и суматошный. Из Вальково позвонил Санев и доложил первые результаты проводимой проверки. Ими обнаружен и подтвержден показаниями свидетелей вывоз двух ящиков дорогостоящего коньяка в начале апреля прошлого года, а пятнадцатого августа при попытке вывоза ящика этой продукции задерживался водитель грузовой автомашины сотрудниками милиции местного отдела, однако окончательного решения по данному вопросу не принималось.

Вечером зашел улыбающийся Давидюк.

— Вижу доволен. Значит, день у тебя прошел успешно, — поздоровавшись, сказал Рыков.

— Верно, Федор Федорович, день прошел не зря. Вишневский долго все отрицал, но после очной ставки с Осьмаком подробно рассказал о своей преступной деятельности и уточнил, что коньяк ему возили не только водитель Хохлова, но и шофер Ситняка.

— Я тоже хочу сообщить приятную новость. Из Вальково позвонил Санев и доложил, что обнаружил вывоз трех ящиков коньяка. Сейчас можно с уверенностью сказать о хищениях этого напитка на всех предприятиях, входящих в производственное объединение «Арома», которые списывались на потери производства, а вот место сбыта пока выявлено одно — это бар Вишневского.

Завтра подключим управление БХСС и подвергнем винно-коньячные предприятия самой скрупулезной проверке, — заявил Рыков.

— Я принимаю решение об объединении уголовных дел и арестовываю Хохлова, Ситняка и Ляховца — водителя Хохлова, — сказал Давидюк.

— Может, не будем спешить, Гарий Христофорович? Ведь дело Хохлова на контроле у Шламова. Если произойдет сбой — всем нам не сносить головы. Да они нам и не мешают, находясь на свободе, — заметил Федор Федорович.

— Оснований для ареста больше, чем нужно. Преступник должен находиться там, где ему положено. Пусть суд решает их судьбу, а уголовное дело я закончу и обвинение предъявлю в полном объеме.

— Ну что ж, убедил. Благословляю, — улыбнулся Рыков.

На следующий день Федор Федорович направил группу сотрудников управления БХСС на предприятия объединения «Арома» для тщательной проверки списания коньяка на потери производства.

Наиболее серьезные разборки с членами преступных группировок, а также авторитетами города Светловска, когда выносились суровые приговоры, Красный проводил на дому Федотки Мордатого, где хранился общак. Дом был просторный, имел три комнаты и находился в малолюдном месте на окраине города. К Федотке дом перешел по наследству от рано умерших родителей. Хозяин дома, имеющий документ инвалида второй группы, добытый стараниями Красного, никуда не отлучался. В весеннее и летнее время он постоянно копался на огороде, а осенью и зимой все свободное время проводил у телевизора или наигрывал на гармошке, распевая блатные песни. Общак хранился в сейфе, спрятанном в погребе за дощатой стеной, вход в тайник находился на кухне. Громобой и Малыш были выделены Федотке в помощь.

Красный пребывал в крайней степени раздражения. Его подручные не только не выполнили задания, но и крупно засветились. Сейчас их выручать некому, так как Цердарь арестован, а эти недоумки могут попасть в колесо следствия, и в какую сторону оно покатится, никто предсказать не мог. Произошло ЧП, требующее подробной разборки. Красный связался с Вальком и Оратором — ворами в законе, принимающими участие во всех этих мероприятиях, и пригласил их прибыть на хату в восемь часов вечера, а сам на своей машине в сопровождении Москвы появился у Мордатого часом раньше. Хозяин дома — как всегда в таких случаях — приготовил стол, украшенный лучшими сортами коньяка, свежей зеленью и мясными блюдами. Красный в нервном возбуждении шагал из угла в угол, потом подошел к столу, налил в рюмку коньяка и опрокинул в рот.

— Жора, перестань мандражить. Хрен с ними, с этими мудаками, они свое получат, — старался успокоить своего босса Москва.

— Как ты не понимаешь?! Если менты по-серьезному возьмутся за этих кретинов, то они загремят в тюрягу и могут засветить хату, а этого нельзя допустить! — почти во весь голос заорал Жора.

— Если они расколются, поступим просто — прикончим, — спокойно произнес Москва.

— Тогда уже будет поздно, — отозвался Красный.

С улицы послышался шум автомашины, выезжающей во двор, и через какое-то время в дом зашли Валек и Оратор.

— Привет, парни, — сказал Валек, пожимая руки Красному и Москве. Оратор поздоровался молча. Оба были высокого роста, спортивного телосложения, лет тридцати пяти — сорока. У обоих светло-каштановые длинные волосы свободно падали на широкие плечи. Белые рубашки, заправленные в черные, хорошо отутюженные брюки, подчеркивали загорелые лица, а закатанные рукава — мускулистые руки.

— Что не в настроении, Оратор? — спросил Жора.

— Да так, мелочи. Не обращай внимания, — ответил тот, хмуря брови.

— Ну ладно. Тогда начнем? — вопрошающе посмотрел на сотоварищей Красный.

— Хозяин — барин, — усмехнулся Валек.

— Начинай, — согласился Оратор.

— Федотка, позови этих пидеров, — приказал Жора.

Федотка, стоявший у двери, молча вышел, и вскоре появились Громобой и Малыш. Они остановились у стола и ждали вопросов, которых не последовало. Все молча смотрели на виновных. Повисшая тишина еще больше подчеркивала напряженность обстановки. Наконец заговорил Красный:

— Посмотрите на этих мудаков. Состроили виноватые рожи и считают, что мы их пощадим. Не надейтесь. Пощады не будет. Им я поручил деликатное дело, которое должно было спасти от тюряги очень важного нашего кента. Он один стоил всей кодлы. Эти шмакодявки не только все провалили, но и засветились. Нам подфартило, что менты были молокососы, а не профессионалы. Те бы привели их сюда, к Федотке. А что такое привести ментов на хату? Это значит спалить нас с вами, — Жора артистическим жестом показал на Валька и Оратора, — спалить общак, оставив корешей в зоне без грева, спалить кодлу. Я сказал все. Решайте, — Красный откинулся на спинку стула и замолчал.

— У меня несколько вопросов к Громобою и Малышу, — заявил Валек. — Скажи, Громобой, тебе и Малышу было поручено нейтрализовать свидетелей. Так?

— Так.

— Красный вам говорил, как провернуть дело?

— Говорил.

— На чем вы прокололись?

— Не знаю. Мы зашли на квартиру Милютиной, но эта сучка нам дверь не открыла. Тогда мы пошли к ее брату. Его дома не было. Немного подождали и, когда он появился, провели с ним разговор. Чтобы Кащенко относился с уважением к сказанному — набили морду.

— Где происходил разговор? — продолжал спрашивать Валек.

— Во дворе дома, около детской площадки.

— И, конечно, там были старики, старушки, играли дети, — утвердительно заметил Валек.

— Были.

— Жора, у меня нет вопросов. Они спалились и загремят в тюрягу, — сделал окончательный вывод Валек.

Малыш молчал, предоставив возможность отвечать своему другу. Чувствовалось, что тот в их отношениях занимает лидирующее положение.

— Почему вы не отвели Кащенко в укромное место и не провели разговор без свидетелей? — спросил Оратор.

— Да этот кныш малохольный, как увидел нас — сразу в штаны наложил, от страха слова сказать не мог, а когда набили морду, то со всеми нашими предложениями согласился. Кто ожидал, что на второй день они настучат в ментовку? — сокрушенно ответил Громобой.

— Как произошло, что вы оба не заметили слежки? — задал дополнительный вопрос Оратор.

— Ни я, ни Малыш не обратили на это внимания. Какие-то хмыри вертелись около нас, но мы не ожидали, что это менты. Рано утром нас повязали и приволокли в уголовку. Ну а там предупредили, что, если тронем свидетеля — посадят, — сокрушенно вздохнул Громобой.

— Полная беспечность, граничащая с тупостью, — сделал окончательный вывод Оратор.

— Я думаю, в этом деле все ясно, — вступил в разговор Красный, сидящий во главе стола, на почетном председательском месте. — Какое мнение уважаемых корешей?

— И Громобой, и Малыш попали в опасную зону. Менты их в покое не оставят — посадят. Что это произойдет, даю стопроцентную гарантию. Значит, оба они нам вредны. Как они поведут себя в уголовке — не знаю, но я не уверен, что они смогут устоять от раскрутки. Даже не ожидая этого, оба мудака по своей тупости дадут ментам козырь в руки, который позволит им прикрыть нашу лавочку. В связи с этим мой вывод один: оба должны исчезнуть, — Оратор стремился говорить литературно, почему и получил такую кличку в уголовной среде. Он сурово посмотрел на виновных и опрокинул в рот рюмку коньяка.

— Я согласен, — сказал Валек.

Провинившиеся смертельно побледнели. Они знали: здесь не шутят, а вынесенный приговор сразу приводят в исполнение. Знали и то, что бежать не смогут, так как Валек и Оратор прибыли не одни. Их доверенные люди находились во дворе и хорошо знали, как поступать в таких случаях. Оба упали на колени, и Громобой, обращаясь к Красному, сквозь слезы заговорил:

— Босс, пощади нас. Клянусь своей жизнью, что прикончу обоих: и бабу, и ее брата. Мы виновны и снесем любое наказание, только оставьте в живых. Никто из корешей не скажет о нас плохого слова. Я приносил пользу и вам, и братанам, — по его бледному, покрытому потом лицу текли крупные слезы, а широкие плечи содрогались от рыданий. Малыш держался более мужественно. Поняв, что мольбы и слезы не помогут, он уронил голову на грудь и покорно ждал своей участи.

— Посмотрите на эти поганые рожи. Они не вызывают никакого сочувствия, а только омерзение. Не выполнив моего поручения, Громобой и Малыш подставили нашего кента, мизинца которого не стоят. А он был очень ценный кент, приносивший громадную пользу, стоявший на защите кодлы и пацанов, попавших в беду, — Красный вторично подчеркнул важность своих слов, относящихся к неизвестному, арестованному милицией. — Кем мы сможем его заменить? Никем. И после этого вы осмеливаетесь просить о пощаде? Нет, вы ее не получите. Уважаемые кореша, я считаю, что Громобой и Малыш должны исчезнуть и затеряться на просторах Сибири, только для них надо подготовить ксивы. До их получения они остаются у Федотки. Это будут непредвиденные расходы. Если Валек и Оратор не возражают, я бы утвердил такое решение.

— Я не против, — согласился Валек.

— Считай — принято, — подтвердил Оратор.

— Тогда утверждаю решение нашего суда, — провозгласил Красный. — Благодарите Валька и Оратора, поганцы. Наш суд — самый справедливый суд в мире. Виновный стоит перед лицом корешей и по мере совершенной вины несет ответственность. Вы получили очень мягкое наказание только потому, что имеете кой-какие заслуги, а сейчас выметайтесь.

Громобой и Малыш, униженно поблагодарив своих судей, быстро исчезли за дверью. За ними вышел Москва и присоединился к людям Валька и Оратора, пьянствующих в другой комнате. Трое главарей, держащих в руках уголовный мир города Светловска, остались за столом, выпивали, закусывали и вели неторопливую беседу.

— Все же, Жора, хочу сделать одно замечание, — Оратор поднял вилку на уровне глаз: — Можешь соглашаться или нет — это твое дело, но молчать я не могу. Мы тратили на Цердаря большие суммы из кассы общака, и он этого стоил. Значит, наша задача состояла в том, чтобы беречь его как зеницу ока. Лично ты допустил большой промах, своевременно не вступив в игру. Подобрал для исполнения очень важного и деликатного дела дебилов, которые успешно его провалили. В результате мы потеряли ценного человека, работающего среди ментов на высокой должности, а сами остались и слепы, и глухи. Вина твоя не меньше этих свистунов, которых мы осудили.

— Согласен, — отозвался Валек, наливая себе коньяка. — Хотя бы посоветовался с нами. Мы не вмешивались в твои отношения с Цердарем, но ценили его не меньше. Значит, это было наше общее дело. Оратор прав — ты виновен не меньше. Сейчас вопрос один: кем мы заменим Цердаря?

— Вы правы. Пожалуй, я прошиб. Потерять такую фигуру среди ментов непростительно, но надо искать замену. Есть у меня один на крючке, однако рангом меньше. Будем растить — опыт имеется. Цердаря уже не спасешь, поэтому считаю: бесполезно принимать какие-либо меры — только людей терять. Создадим ему благоприятные условия в зоне. И там он будет полезен.

Его сотоварищи согласились. Через несколько дней Громобой и Малыш исчезли из города с новыми паспортами.

Лето было в разгаре. Нещадно палило солнце. Здания и асфальт улиц, раскаленные за день, дышали жаром и в вечернее время. От духоты спасали только кондиционеры, работавшие практически круглые сутки.

— Поднимайся, папа, пора! — услышал Рыков голос дочери, с которой он жил у стадиона в трехкомнатной квартире, своем временном жилище. Жена еще оставалась в Белоруссии и лишь изредка навещала их в выходные дни. Федор Федорович легко соскочил с кровати, затем сделал гантельную гимнастику, побрился, умылся и пошел на кухню. Лана, его дочь, рослая стройная девушка с красивым лицом, длинными темно-русыми волосами и пухлыми яркими губами, приготовила яичницу с колбасой, чай и бутерброды. Закончив девятый класс на отлично, Лана проходила трудовой семестр в учебном комбинате, в группе по подготовке младших медицинских сестер, мечтая в будущем продолжить учебу в медицинском институте.

— Как настроение, дотя, как отдыхалось? — спросил Рыков, садясь к столу.

— У меня все в порядке, папа. Ты не разговаривай, а кушай, — она положила голову на скрещенные руки и с любовью глядела на отца.

— А ты почему не завтракаешь?

— Ты не волнуйся, я уже поела, — ответила дочь.

— Все фокусничаешь, фигуру сохраняешь. О здоровье не думаешь, дотя. Кому ты будешь нужна худющая, — назидательно заметил Рыков.

— Ладно, не ворчи. О фигуре каждая девушка думать должна.

Стояло ясное тихое утро. Без четверти восемь Федор Федорович вышел из подъезда на улицу, где его уже ждала автомашина, а водитель, старшина милиции Хмель, протирал стекла. Ровно в восемь Федор Федорович уже находился за столом в своем служебном кабинете и просматривал сводку совершенных преступлений за сутки, делая пометки на тех, которые брал на контроль. В девять часов Рыков совместно с руководством прокуратуры проводил совещание по расследуемому уголовному делу. Первым за четверть часа до назначенного срока в комнату вошел заместитель прокурора республики Иван Сергеевич Федченко, в темно-коричневых брюках и плотно облегающей тенниске, рельефно подчеркивающей стройность его фигуры.

— Кофе выпьешь? — предложил Рыков.

— Не откажусь, — ответил Иван Сергеевич, закуривая сигарету. — Как считаешь, лед тронулся? — спросил он, имея в виду расследуемое дело.

— Считаю, что да. Арестованные начинают давать показания, которые подтверждаются доказательствами, а это уже неплохо.

— Откровенно говоря, Федор Федорович, когда я давал разрешение на возбуждение уголовных дел, у меня не было уверенности, что мы сможем успешно справиться с этой задачей. Уж больно серьезные силы стоят за спиной основных фигурантов.

— Покровители серьезные — это верно, но сейчас я с полной уверенностью могу заявить: мы прорвали заколдованный круг круговой поруки. Правда, они немного притихли, однако, где могут, продолжают нам вредить. Наша задача — добраться до всех и посадить на скамью подсудимых, невзирая на их ранги; но для ее выполнения ох как много предстоит еще сделать.

Пробило девять, и в кабинет стали заходить члены следственной группы. Разместившись во главе стола, Федор Федорович сделал краткое вступление:

— Хочу напомнить, товарищи, что мы проводим расследование очень важного уголовного дела, которое находится на контроле у секретаря ЦК. Да и фигуранты, проходящие по нему, заслуживают особого внимания. Поэтому мы и собрались сейчас, чтобы коллективно наметить мероприятия по его успешному продолжению. Переводя наш разговор в практическое русло, я предоставляю слово Гарию Христофоровичу Давидюку.

— Вы уже знаете, товарищи, что мною объединены уже уголовные дела, по которым арестованы: Цердарь, Осьмак, Вишневский, Хохлов, Ситняк и водитель Хохлова — Ляховец. Считаю доказанным ограбление Милютина. Осьмак и Вишневский дают признательные показания, которые подтверждают свидетели. Немного труднее идет расследование преступлений, совершенных группой Хохлова. Он упорно все отрицает, так же ведет себя и Ляховец. Придется затратить немало времени, чтобы доказать их вину. Что необходимо сделать в первую очередь? Продолжать самую скрупулезную проверку списания коньяка на потери производства по предприятиям производственного объединения «Арома». Мастера цехов Косенчук, Борталимов, Петрар и директора предприятий отрицают свое участие в хищениях коньяка. В связи с этим считаю необходимым подключить силы райотделов по месту дислокации заводов, а также задействовать оперативные возможности с целью выявления доказательств и свидетельской базы. Это направление нашего расследования я просил бы товарища Котова взять под личный контроль. Видимо, будет правильным, если по коньячному заводу Вальково продолжат проверку Санев и Бутович, а по остальным предприятиям — управление БХСС. Надо просмотреть отказные материалы по отделам милиции за последние три года, касающиеся производственного объединения «Арома». Необходимость такого шага подтверждает материал, найденный Саневым в Вальковском отделе милиции. Следователь Шамшурин продолжает работу по преступной группе Цердаря, которая совершила серию уголовных преступлений, и хотя Осьмак играет в искренность, но конкретных фактов от него не поступает. Так, сведения вообще. Я работаю по всем направлениям. Знаю, что на наши плечи ляжет большая нагрузка, однако с ней мы должны справиться. И последнее, Федор Федорович, допросите, пожалуйста, Хохлова. Только вы сможете его разговорить. Если он даст показания, подтверждающие его преступную деятельность, заговорят и мастера, а там и к вышестоящим доберемся. Доклад окончен.

— Спасибо, Гарий Христофорович. Вы подробно изложили, на какой стадии находится расследование, и, если Иван Сергеевич не возражает, можно согласиться с вашими предложениями, — заметил Рыков.

— А не получится ли так, что мы потеряем нить расследования, разбившись по направлениям? — вступил в разговор Федченко. — Необходимо связующее звено, один человек, который бы аккумулировал, направлял и связывал все воедино.

— Иван Сергеевич, я веду уголовное дело и все направления постоянно держу в руках. В конце рабочего дня члены нашей группы докладывают о результатах за день. После анализа наработанного мы вносим коррективы в мероприятия, поэтому ошибок не будет, — ответил Давидюк.

— Ну коли так, то предложения Гария Христофоровича можно утвердить. Из доклада видно, что начало сделано, но только начало. Предстоит громадный объем работы, большие психологические затраты, но все вы должны понять одно: дело расследуется необычное, а значит, и отношение к нему должно быть особое. В преступную группу входят сотрудники милиции — руководители высокого ранга, а это обстоятельство потребует более тщательного отношения к сбору доказательств. Продуманные, основанные на тщательном анализе нашей деятельности мероприятия помогут этому. Нельзя оставлять без внимания арестованных. Допросы, очные ставки, опознания и другие меры должны дать положительные результаты. Но прошу всех сотрудников, входящих в следственную группу, строго соблюдать положения закона. В противном случае Цердарь и Ситняк, имеющие определенный юридический опыт, ваши нарушения используют в свою пользу, а этого допустить нельзя.

— Спасибо, Иван Сергеевич. Вольдемар Александрович, ваши предложения.

— Есть, товарищ полковник. Докладываю. Мною просмотрены все оперативные дела и, к моему сожалению, обнаружено очень мало сведений, касающихся интересующих нас лиц. Но то, что установлено, нашло частичное подтверждение. В частности, доказана связь Ситняка со старшим прорабом Бастовым, который дал последнему люстру в качестве взятки. Необходимо и дальше проводить тщательную проверку этого направления. Одной люстрой там дело наверняка не ограничилось. Осьмак и Вишневский ведут себя замкнуто, но кое-что все же удалось выяснить. Поступают сведения о связи Цердаря с вором в законе Красным. Осьмак по этому поводу дает показания, но полной откровенности от него ждать не приходится. Мы будем и дальше вести разработку в этом направлении. Цердарь находился на денежном содержании Красного, и изобличить его как предателя — дело нашей чести. Имеются сведения о связи Ситняка и Цердаря с заместителем министра виноградарства и виноделия Позубом. Считаю, что им должен заняться Гарий Христофорович. Здесь нужны будут стопроцентные доказательства, в противном случае могут наступить тяжелые последствия. Санева и Бутовича необходимо перебросить в помощь Давидюку, а коньячный завод Вальково поручить сотрудникам управления БХСС: Гарию Христофоровичу одному будет трудно, поэтому я вношу свои коррективы в его предложение. Мне необходимо проехать в отделы милиции, где расположены предприятия, входящие в систему «Арома», и провести соответствующую работу. Вот та информация и те предложения, которые мне хотелось изложить на этом совещании.

— Доложенные вами данные, Вольдемар Александрович, должны превратиться в доказательства. Для решения этой задачи задействуйте подчиненных вам сотрудников и райотделы милиции. О результатах постоянно информируйте меня. У кого еще есть предложения? Кто желает высказаться? — Рыков посмотрел на участников совещания. — Санев, пожалуйста.

— Я согласен с внесенными предложениями, поэтому выскажу только одно замечание, требующее немедленного решения. Красный, защищая своего подопечного Цердаря, которого не хочет потерять, ведет массированную атаку на свидетелей. В частности, подверглись угрозам и избиению Кащенко и Милютина. Хорошо, что они своевременно сообщили Шамшурину о преследовании. С помощью сотрудников Измаильского отдела нам удалось выявить виновных — Громобоя и Малыша — подручных Красного. У нас нет возможностей по защите свидетелей, поэтому прошу, учитывая эти обстоятельства, выделить дополнительные силы для их охраны.

— Охрана нужна, бесспорно. Давайте и этот вопрос отметим в наших мероприятиях, а вы, Вольдемар Александрович, подключитесь к проверке заявления свидетелей по изобличению Громобоя и Малыша, совершивших хулиганство. Еще есть замечания? Нет. Тогда будем заканчивать. По отработке направлений предложения дельные. Их нужно изложить в наших мероприятиях и взять под ежедневный контроль. Хохлова, Иван Сергеевич, надо допросить нам с вами. Если не возражаете, то займемся этим завтра. Будем собираться раз в неделю для анализа проводимого расследования, и лучше всего это делать в субботу. Давидюк и Котов, отработанные мероприятия доложите к семнадцати часам. Остался еще одни вопрос. Кадровый аппарат плохо разворачивается и волокитит материалы на увольнение Цердаря и Ситняка. Я прошу вас, Станислав Михайлович, подключиться к этому делу. Их необходимо с треском вышвырнуть из органов внутренних дел, и побыстрее.

— Есть, Федор Федорович. Постараюсь в самый короткий срок доложить материалы служебной проверки министру с выводами об их увольнении, — не поднимаясь с места, согласился Кедров.

— Спасибо, Станислав Михайлович. Есть вопросы? Нет. Свободны.

Стояла середина лета, когда базарные прилавки уже ломились от изобилия свежих овощей и фруктов. В каждой семье зелень стала главным украшением стола, а жена Рыкова — Галина Николаевна все возмущалась:

— Ну что ты за человек, Рыков?! Все порядочные люди не обходятся без витаминов, а тебе подавай только щи да борщ…

Федор Федорович действительно очень любил эти блюда, которые столь искусно готовила жена, родившаяся и выросшая в одном из сел Хмельницкой области Украины. Конечно, Рыков не спорил с супругой о пользе витаминов. И сегодня за завтраком пожевал свежего хрустящего лука и моркови со сметаной. Потом пешком отправился на службу. Утром и вечером он всегда шел через парк Победы, останавливался у фонтана, наблюдая, как искрятся на солнце высокие струи воды, присаживался у роз, рассматривая ярко-алые бутоны и вдыхая их терпкий аромат. Но всегда в восемь часов Федор Федорович находился за своим рабочим столом. Нынче в десять часов Рыков должен был доложить результаты расследования уголовного дела, возбужденного против Цердаря, Ситняка, Хохлова и их компании, министру. Просматривая еще раз свои записи и дополняя их, Рыков пришел к выводу, что дело идет к завершению — появились доказательства вины обвиняемых, фигуранты начали давать правдивые показания о своей преступной деятельности. По его мнению, пришло время доложить в ЦК об успешном расследовании и снять дело с контроля, о чем он и собирался доложить Ивану Георгиевичу. В это время в кабинет заглянул Кедров.

— Федор Федорович, разрешите войти? Здравствуйте! — светлый костюм, белая рубашка и темно-синий галстук придавали Станиславу Михайловичу интеллигентный вид. Он больше походил на учителя, чем на сотрудника милиции.

— Приветствую вас, Станислав Михайлович, — ответил Рыков, а потом спросил: — Как здоровье? Как настроение?

— Пока все в порядке, Федор Федорович. Только думаю, что моя миссия здесь заканчивается. Преступники арестованы, уголовное дело успешно расследуется, а материалы на увольнение и Ситняка, и Цердаря утверждены министром. Мне делать больше нечего.

— Через несколько минут я должен доложить Ивану Георгиевичу результаты расследования. Давайте зайдем вместе, и вы изложите ему свои доводы. Как он решит — так и будет.

Когда пробило десять, оба руководителя находились в кабинете Ганчука. Министр, одетый в генеральскую форму, с улыбкой поздоровался с Рыковым и Кедровым, пригласил их сесть к столу.

— Докладывайте, Федор Федорович, что наработано вашей группой, — предложил он.

— Есть, товарищ министр. Расследование уголовного дела идет к завершению. Собранные доказательства говорят о том, что нами выявлена хорошо законспирированная преступная группа, занимавшаяся хищением коньяка с предприятий объединения «Арома». Прикрывали их, а также принимали активное участие в хищениях начальник милиции Ситняк и заместитель начальника отдела уголовного розыска города Светловска Цердарь. Арестованы Хохлов, Ляховец, Осьмак, Вишневский, Цердарь и Ситняк. Показания дают все, кроме наших милицейских руководителей. Они категорически отрицают свое участие в преступлениях, хотя доказательства говорят об обратном. Думаю, что и Ситняк, и Цердарь под тяжестью улик заговорят, чтобы смягчить свою участь. Мастера цехов Косенчук, Борталимов, Петрар и директора предприятий подробно рассказывают, как происходили хищения коньяка и каким способом он вывозился. Остались некоторые сложности — это изобличение заместителя министра виноградарства и виноделия Позуба и документирование связи Цердаря с вором в законе Красным. Оперсостав УБХСС и уголовного розыска под руководством Котова продолжают напряженную работу в этом направлении. Подойти к Красному мы смогли бы через его подручных — Громобоя и Малыша, однако они исчезли, но поиск их продолжается. Эти обстоятельства несколько затягивают наше расследование. Иван Георгиевич, считаю необходимым доложить ЦК о результатах проделанной работы и снять уголовное дело с его контроля.

— Пожалуй, преждевременно это делать. Шламов не согласится с нашим предложением. Дорабатывайте то, что вами еще не сделано. Надо принять необходимые меры по розыску и задержанию Громобоя и Малыша. Изучите их биографии — где, в каких городах они проживали. Не исключено, что ими получены паспорта на другие фамилии. Проверьте паспортные отделения города. Работа объемная, однако необходимая. По изобличению Позуба нужны неопровержимые доказательства. Показаний Хохлова и Ляховца нам недостаточно. Действуйте очень осторожно, скрытно, но результативно, — давал указания министр.

— Есть, товарищ министр. Постараемся действовать так, чтобы не дать повода для жалоб, — ответил Рыков.

— Вот-вот. Вы правильно меня поняли — чтобы не давать повода для жалоб. Потому что если они появятся, то проверкой их займутся сотрудники ЦК. А это может серьезно помешать дальнейшему расследованию. А почему Станислав Михайлович молчит? Хочу вам выразить свою благодарность за плодотворную работу в составе следственной группы, о чем сообщу руководству главка, — сказал министр.

— Спасибо, Иван Георгиевич. Я старался по мере сил и возможностей, а сейчас мое пребывание здесь совершенно бесполезно. Расследование продолжается, и я уверен, что преступники предстанут перед судом и понесут заслуженное наказание. Поэтому прошу вашего разрешения на отъезд в Москву, — заявил Кедров.

— Как считаешь, Федор Федорович, отпустим Кедрова? Или, может, оставим еще недельки на две? — заранее зная ответ Рыкова, пошутил министр.

— Нет, можно отпускать, Иван Георгиевич. Станислав Михайлович хорошо работал и по изобличению преступников в мундирах, и по подготовке материалов на их увольнение, и по организации работы нашего отдела кадров. От имени следственной группы я хочу тоже поблагодарить его, — ответил Рыков.

— Ну что ж, Станислав Михайлович, считайте, что ваша командировка закончена. Доложите Николаю Тимофеевичу ее результаты. В дальнейшем приезжайте к нам, буду рад вас видеть, — сказал министр, поднимаясь с места и пожимая руку Кедрову.

— Станислав Михайлович, подождите меня. Хочу переговорить с вами по некоторым вопросам, — попросил Рыков уходящего из кабинета Кедрова.

Федор Федорович обсудил с министром план дальнейшего расследования, тактику допросов основных обвиняемых по делу, особо остановившись на изобличении Позуба.

— Спасибо, Станислав Михайлович, что подождали, — поблагодарил Рыков терпеливо ждавшего в приемной Кедрова. — Зайдем ко мне. Что будете пить? Кофе или чай? — спросил Федор Федорович, когда они зашли в кабинет.

— Давайте лучше чай.

— Когда вы уезжаете? — спросил Рыков.

— Завтра самолетом.

— Тогда я с Вольдемаром Александровичем навещу вас вечером.

— Буду рад. Я вот что хотел сказать, Федор Федорович. Работая в составе следственной группы, мне пришлось беседовать со многими сотрудниками Буденновского отдела милиции. Выясняется не очень благоприятная картина. Есть сотрудники и некоторые начальники отделений, которые были тесно связаны с Ситняком, выполняли его неблаговидные задания и виновны не меньше арестованного. В частности, начальник отделения милиции микрорайона Кучеров был правой рукой своего шефа, погряз во взятках и других грязных делах. Список таких сотрудников я оставлю Котову и считаю необходимым продолжить работу по изобличению этой категории, я даже не знаю, как их назвать, скорее всего мерзавцами.

— Безусловно, Станислав Михайлович. Оба — и Цердарь, и Ситняк — пустили ядовитые корни в руководимых ими подразделениях, которые необходимо обрубить. Мы это сделаем. Обещаю…

Вечером в гостиничном номере Кедрова Рыков и Котов организовали прощальный ужин. Он прошел тепло и в обсуждении дальнейших действий. После откровенного дружеского разговора у каждого светлее стало на душе. Распрощались довольно поздно.