1. Кем быть? (обоснование твоего выбора).
2. Ты оптимист или нет? Почему?
3. Почему провалился "Гамлет" в нашем театре драмы?
Прочтя на доске такие исключительно свободные темы сочинений, 10-й "Б" не удивился: это было в знакомом стиле Марины Максимовны. А она все же надеялась озадачить их, раздразнить. Что-то задиристое посверкивало в ее глазах и пружинило в походке. У нее мальчишеская стрижка, худая шея, великоват рот, косметики - ноль. Глаза говорили как-то очень явно и серьезно о "присутствии духа" в небогатом ее теле, - так что мужчин это могло даже отпугивать, но художник не прошел бы мимо.
Алеша Смородин - высокий, большелобый, сутулый - работает так, словно ему дана тема - "Образ Марины Максимовны": посмотрит на нее, улыбнется, напишет несколько строк и опять направит на нее через очки взгляд рассеянный и сосредоточенный одновременно, взгляд Пьера Безухова… Если б ему растолстеть - вылитый Пьер.
Какую ты выбрал? - шепотом спросила она у него.
- Третью. По-моему, самая трудная, - улыбнулся он, почему-то благодарный за этот простой вопрос.
- Я так и знала, - кивнула она.
Женя Адамян, сосед Смородина, не согласен:
- Что вы, вторая трудней! На целый порядок. Потому что…
- Тихо, тихо, весь пыл - туда, - она нагнула его голову к бумаге.
Отошла от их парты и вдруг наткнулась - как на ежа, как на "финку"! - на злобный, откровенно злобный взгляд из-под давно не стриженных черных волос. Саша Майданов. Что это с ним?
"Нет, я не оптимист - размашисто написано у Майданова. - А почему, - это мое личное дело".
Когда Марина Максимовна подошла к нему, он сгреб все листки, скомкал их, сплющил в кулаке. И вид у него - просто опасный.
- Ты что, Саша?
- Ничего… Не обязан я это писать. И не буду, - он сомкнул свои редкостно ровные зубы.
- И не надо! Из-под палки на такие темы не пишут. Но зачем так скулами играть?
В глаза он не смотрит, юмористического ее тона не принимает:
- Меня это не спросят нигде… Ни в каких программах этого нет, значит - неправильно!
- Что неправильно?
- Все! Лишнее это, только голову забивать…
Класс настороженно слушает этот диалог, хотя Марина Максимовна говорит тихо, с одним только Сашей:
- А вот у поэта Светлова была другая позиция. Он сказал: "Я легко обойдусь без необходимого, но я не могу без лишнего".
Майданов гнул свое:
- Это его дело.
- Да что вы с ним разговариваете, Марина Максимовна? - не выдержала Юля Баюшкина. - Гоните его!
Юля была в этом деле не только сторонним наблюдателем, как могло показаться.
- Гоните меня! - как эхо, отозвался Майданов и пошел на выход. Скомканным бумагам придал вид букета и положил на учительский стол.
В тишине за Майдановым вышел Алеша Смородин. Там, в коридоре, перехватил его руку у локтя и сказал:
- Сделай мне одолжение: забери свой мусор и извинись.
Майданов на секунду оторопел от ледяной корректности этих слов, потом сказал: "Еще чего!" - и, вырываясь, мазанул Алешу рукавом по лицу, по очкам. Очки упали, брызнуло стекло.
- Извиниться, говоришь? Я извиняюсь! - сказал Майданов Смородину, у которого сразу сделалось беспомощное и напряженное лицо. - Не будешь лезть под горячую руку…
Тут кто-то запихнул ему за шиворот его бумажный букет. Развернувшись, чтобы ударить, он увидел Юлю Баюшкину. Она негромко уронила:
- Все, Майданов. Ко мне - не подходи.
Да, она имела власть над майдановским существованием - он ссутулился и потух.