Ключ к убийству

Глава 2

— Превосходно, Бантер, — сказал лорд Питер, опускаясь со вздохом в роскошное кресло.— Даже я сам не смог бы сделать это лучше. При мысли о Данте у меня уже слюнки текут — а тут еще и «Четыре сына Эймона». И ты еще сэкономил мне шестьдесят фунтов — это великолепно. На что бы нам их потратить, Бантер? Подумай об этом — ведь все это наше, мы можем потратить их как захотим, ибо, как справедливо отметил Харолд Скимпоул, сэкономленные шестьдесят фунтов — это выигранные шестьдесят фунтов, и я за то, чтобы их целиком истратить. Это твоя экономия, Бантер, и, собственно говоря, это твои шестьдесят фунтов. Итак, что нам нужно? Что-нибудь по твоей части? Не хотелось бы тебе что-нибудь изменить в квартире?

— Ну, милорд, раз уж ваша светлость так добры… — Слуга помолчал, собираясь налить старое бренди в ликерную рюмку.

— Ну ладно, выкладывай все, Бантер, невозмутимый старый лицемер! Не надо торжественности — ты проливаешь бренди. Да, твой голос — это голос Иакова, но руки — руки Исава. Чего еще не хватает этой твоей проклятой фотолаборатории?

— Знаете, милорд, существует такая вещь, как объектив двойной анастигмат с добавочными линзами, — сказал Бантер с почти религиозным жаром. — Так вот, если мы имеем дело со случаем подделки банкнотов или документов или с отпечатками пальцев, я мог бы сам увеличивать фотоcнимки. Могла бы пригодиться и широкоформатная линза. Она работает так, словно у камеры есть глаза на затылке, милорд. Вот посмотрите, здесь есть ее описание.

Он вынул из кармана каталог и дрожащими руками поднес его к лицу своего хозяина.

Лорд Питер внимательно прочел описание, и уголки его широкого рта приподнялись в легкой усмешке.

— Для меня это совершенно непонятно, — сказал он. — Кажется нелепой такая цена за несколько кусочков стекла. Думаю, Бантер, что и ты мог бы сказать, что семьсот пятьдесят фунтов — это несколько слишком за грязную старую книгу, написанную на мертвом языке, верно?

— Мне не пристало говорить такое, милорд.

— Верно, Байтер, я плачу тебе двести фунтов в год как раз для того, чтобы ты держал свои мысли при себе. Скажи-ка, Бантер, в эти демократические времена тебе не кажется, что это несправедливо?

— Нет, милорд.

— Не кажется. Не скажешь ли ты мне откровенно, почему это не кажется тебе несправедливым?

— Откровенно говоря, милорд, ваша светлость получает чуть ли не королевский доход, чтобы приглашать к обеду леди Уорсингтон и воздерживаться в ее присутствии от остроумных замечаний, к которым ваша светлость имеет несомненный дар.

Лорд Питер обдумал это.

— Так вот о чем ты, Бантер. «Положение обязывает» — за вознаграждение? Я бы сказал, что ты прав. Значит, ты более состоятельный человек, чем я, поскольку мне пришлось бы вести себя достойно с леди Уорсингтон, даже если бы у меня не было ни пенни. Бантер, если бы я тут же уволил тебя, мог бы ты сказать мне, что ты обо мне думаешь?

— Нет, милорд.

— Ты имел бы полное право сделать это, мой Бантер, и, если бы я уволил тебя, попивая великолепный кофе, который ты готовишь, я бы заслуживал самых гнусных эпитетов. Ты настоящий волшебник по части приготовления кофе, Бантер, — не знаю и знать не хочу, как тебе это удается, потому что считаю это твое умение самым настоящим колдовством и не собираюсь вечно гореть в аду за соучастие. Ты можешь купить эти твои добавочные линзы.

— Благодарю вас, милорд.

— Ты уже все закончил в столовой?

— Не совсем, милорд.

— Ну, в таком, случае возвращайся, когда закончишь. Мне нужно очень многое тебе рассказать…

Резко зазвенел дверной звонок.

— Если это не кто-нибудь интересный, то меня нет дома.

— Очень хорошо, милорд.

Библиотека лорда Питера была одной из самых восхитительных холостяцких комнат в Лондоне. В ней преобладали черный и бледно-желтый цвета. Стены до самого потолка закрывали стеллажи с редкими книгами, в одном углу стоял черный кабинетный рояль, в широком старомодном камине пылали настоящие дрова, а вазы из севрского фарфора на каминной полке были полны рыжих и золотых хризантем. Глазам молодого человека, которого ввели сюда прямо из объятий сырого ноябрьского тумана, вся эта роскошь казалась не только редкой и недостижимой, но и уютной и знакомой, словно цветистый и позолоченный рай на средневековой картине.

— Мистер Паркер, милорд.

Лорд Питер вскочил на ноги с подлинным энтузиазмом:

— Дорогой мой, я так рад видеть вас. Какой отвратительный туманный вечер, не правда ли? Бантер, еще этого восхитительного кофе, чистый стакан для Паркера и сигары. Паркер, я надеюсь, у вас в рукаве больше нераскрытых преступлений, чем тузов у шулера. Что может быть лучше изощренного убийства или старого доброго отравления! «В такую ночь, как эта…» Мы с Бантером как раз присели, чтобы покутить. Сегодня на аукционе в Броклбери я купил Данте и ин-фолио Кэкстона, практически уникальное издание. Бантер, который там торговался от моего имени, скоро получит объектив, делающий множество чудесных вещей. А еще я имел честь познакомиться с чудесным, восхитительным, потрясающим трупом, возлежащим в ванне одного уважаемого архитектора.

И на меньшее мы не согласны, Паркер. Сейчас оно наше, собственность фирмы, но мы готовы поделиться акциями в этом деле. Не хотите ли, присоединиться к нам? Но вы должны обязательно поставить хоть что-нибудь на кон. Может быть, у вас в запасе тоже есть какой-нибудь труп? Принимается любой, даже самый что ни на есть плохонький.

Что-то мне подсказывает, что старине Саггу придется повозиться с этой историей.

— А, — ответил Паркер, — я знал, что вы побывали на Квин-Кэролайн-Мэншнс. Я тоже заглянул туда, встретил Сагга, и он сказал мне, что видел вас. Он сердит на вас. Неоправданное и непростительное вмешательство — так он это называет.

— Я знал, что он рассердится, — сказал лорд Питер. — Люблю подразнить старину Сагга, ведь он всегда такой грубый. Я прочел в «Стар», что он превзошел сам себя, посадив в тюрьму эту девушку, Глэдис Как-ее-там. Сагг — герой дня, великолепный Сагг! Но что там делали вы?

— Сказать вам правду, — ответил Паркер, — я зашел, чтобы проверить, не мог ли семитского типа незнакомец в ванной мистера Типпса оказаться по совершенно невероятной случайности сэром Рубеном Ливи. Но он таковым не оказался.

— Сэр Рубен Ливи? Подождите-ка минутку, я что-то припоминаю… Ах, ну да! Заголовок: «Таинственное исчезновение знаменитого финансиста». Что все это значит? Я лишь пробежал начало этого материала.

— Ну, это, конечно, немного странная история, хотя я бы сказал, что, в сущности, ничего особенного — старик и сам мог внезапно исчезнуть по какой-нибудь одному ему ведомой причине. Это произошло только сегодня утром, и за такой короткий срок, разумеется, никто бы не забил тревогу, но дело в том, что сэр Ливи не явился на одну чрезвычайно важную встречу финансистов, где должен был заключить некую сделку на миллионы фунтов. Всех подробностей я не знаю, но уверен, что у него есть враги, которые заинтересованы в том, чтобы сделка сорвалась. Поэтому, когда я услышал об этом парне в ванной, я тут же помчался туда, чтобы взглянуть на него. Конечно, это казалось невероятным, но ведь в нашей профессии действительно то и дело сталкиваешься с невероятными вещами. Самое смешное — это то, что старина Сагг вбил себе в голову, что тело принадлежит именно Рубену Ливи, и он тут же телеграфировал леди Ливи, чтобы та приехала и опознала труп. Но на самом деле этот тип в ванной такой же сэр Ливи, как я — принц Уэльский. Впрочем, следует отметить одну странность: он был бы чрезвычайно похож на сэра Ливи, будь у него борода. Но поскольку леди Ливи с семьей находится сейчас за границей, то кто-нибудь может сказать, что это и есть он и Сагг вполне может разработать целую теорию, вроде Вавилонской башни, которая, конечно, обречена рассыпаться.

— Сагг просто осел, — сказал лорд Питер. — Он похож на детектива из какого-нибудь романа. Так вот, я ничего не знаю о Ливи, но я видел труп и должен сказать, что эта идея мне кажется нелепой. Как насчет бренди?

— Невероятно, Уимзи, — еще и это? Поневоле поверишь в рай. Но я хочу попробовать ваше зелье.

— Вы не будете против, если и Бантер тоже послушает? Неоценимый человек этот Бантер — он делает чудеса с фотоаппаратом. И странное дело — он всегда на месте, когда мне нужна ванна или ботинки. Не знаю, когда он все успевает, — вероятно, он делает все, когда спит. Бантер!

— Да, милорд.

— Кончайте там бездельничать и займитесь настоящим делом — пейте и веселитесь. Присоединяйтесь к нашей теплой компании.

— Конечно, милорд.

— Мистер Паркер придумал новый фокус: Исчезающий Финансист. Никакого обмана. Эй, presto, поехали! И где же добровольцы? Не соблаговолит ли какой-нибудь джентльмен из аудитории подняться на сцену и осмотреть шкаф? Благодарю вас, сэр. Никакого обмана.

— Боюсь, что моя история не такая уж выдающаяся, — сказал Паркер. — Это всего лишь одна из тех простых вещей, из которых ничего не следует. Вчера вечером сэр Рубен обедал в «Ритце» с троими друзьями. После обеда друзья поехали в театр. Он отказался от их приглашения, сославшись на важную деловую встречу. Я пока не смог выяснить, что это была за встреча, но, во всяком случае, он вернулся к себе домой на Парк-Лейн около двенадцати часов.

— Кто его видел?

— Повариха, которая в тот момент укладывалась спать, видела его на крыльце и слышала, как он вошел. Он поднялся по лестнице, оставив свое пальто на вешалке в холле, а зонтик — в стойке, помните, какой был дождь вчера вечером? Он разделся и улегся в постель. На следующее утро его там не оказалось. Вот и все, — закончил Паркер и развел руками.

— Это не все, далеко не все. Папочка, рассказывай дальше, это даже не половина сказки, — взмолился лорд Питер.

— Но ведь это и в самом деле все. Когда его слуга вошел к сэру Ливи, его в комнате не было. Постель была смята, как если бы в ней спали. Была там и пижама, и вся его одежда. Единственная странность заключалась в том, что они были довольно неаккуратно брошены на оттоманку, стоявшую в ногах кровати, а не уложены аккуратно на стуле, как это обычно делал сэр Рубен. Словно он был чем-то слегка взволнован или возбужден. Ничего из чистой одежды не пропало — ни костюм, ни обувь — ничего. Ботинки, которые он носил, были, как обычно, в его туалетной комнате. Он умылся, почистил зубы. Горничная уже в полседьмого была внизу и занималась уборкой и может поклясться, что после этого времени никто не входил и не выходил. Так что приходится предположить, что уважаемый и немолодой еврейский финансист средних лет либо сошел с ума между двенадцатью ночи и шестью утра и тихо ушел из дому в чем мать родила в ноябрьскую ночь, либо был тайно похищен, как говорится, с телом и костями, оставив после себя кучку смятой одежды.

— А была ли дверь заперта на засов?

— Конечно, такой вопрос вам пришел в голову сразу же, но я догадался проверить это только через час. Нет, вопреки обыкновению, на двери был только обычный американский замок. С другой стороны, в тот вечер нескольких девушек из прислуги отпустили в театр, и, может быть, сэр Рубен намеренно оставил дверь открытой, полагая, что они еще не вернулись. Такие вещи случались и раньше.

— И это действительно все?

— Действительно все. Кроме одного пустякового обстоятельства.

— Я очень люблю пустяковые обстоятельства! — воскликнул лорд Питер с детским восторгом. — Так много людей оказалось на виселице благодаря этим самым пустяковым обстоятельствам. Рассказывайте скорее!

— Сэр Рубен и леди Ливи, которые были прекрасной парой, всегда спали в одной комнате. Как я уже сказал, в данный момент леди находится в Ментоне по причине расстроенного здоровья. В ее отсутствие сэр Рубен спит обычно в двуспальной кровати и неизменно на своей стороне, то есть с краю. Прошлой ночью он подложил под голову две подушки и спал посредине кровати, ближе к стене. Горничная, очень умная девушка, обратила на это внимание, когда пришла убирать, постель, и, проявив благоразумие настоящего детектива, не стала трогать постель и другим не разрешила до прихода полиции.

— А был еще кто-нибудь в доме, кроме сэра Рубена и слуг?

— Нет. Леди Ливи уехала с дочерью и своей горничной. Камердинер, повариха, горничная, уборщица и помощница поварихи были единственными людьми в доме. Естественно, они еще час или два ругались и сплетничали. Я пришел туда около десяти утра.

— А чем вы занимались после этого?

— Попытайся узнать, что это за деловая встреча была накануне вечером, поскольку, не считая поварихи, второй участник этой встречи был последним, кто видел сэра Рубена перед его исчезновением. Конечно, может оказаться, что для всего этого есть какое-нибудь очень простое объяснение, хотя будь я проклят, если в данный момент могу указать на кого-нибудь конкретно. Да пропади оно все, так не бывает, чтобы человек пришел домой, лег спать, а потом снова ушел в середине ночи в чем мать родила.

— Может быть, он не хотел, чтобы его узнали, и переоделся?

— Я подумал об этом — ведь это пока единственное возможное объяснение. Но это чертовски странно, Уимзи. Известный в городе человек, накануне важного разговора, не сказав никому ни слова, тихонько уходит из дому, переодевшись неизвестно в кого, и при этом оставляет дома часы, бумажник, чековую книжку и, что самое важное, свои очки, без которых он ничего не видит в шаге перед собой, так как чрезвычайно близорук. Он...

— Это действительно важно, — перебил его Уимзи. — Вы уверены, что он не взял запасные очки?

— Его слуга клянется, что у него было только две пары очков, одну из которых нашли на его туалетном столике, а вторую — в ящике стола, где он ее всегда держал.

Лорд Питер присвистнул.

— Ну, вы поразили меня, Паркер. Даже если бы он пошел куда-нибудь, чтобы покончить с собой, он и в этом случае обязательно взял бы с собой очки.

— Я уже начал проверять эту версию и раздобыл подробности всех дорожно-транспортных происшествий, случившихся до сегодняшнего дня, ведь сэр Ливи мог запросто угодить под машину и по чистой случайности — без очков он был слеп как крот. Но ничего подозрительного в сводках я не нашел. Кроме того, он взял с собой ключ от наружной двери, что свидетельствует о его намерении вернуться.

— Вы повидали тех, с кем он накануне обедал?

— Я встретил двоих из них в клубе. Они говорят, что он в тот день выглядел образцом здоровья и находился в наилучшем расположении духа, говорил, что с нетерпением ждет встречи с леди Ливи — позже, может быть на Рождество, — и с большим удовлетворением говорил о состоявшейся утром деловой встрече, в которой участвовал один из моих собеседников. Его фамилия Андерсон, он член клуба «Уиндхэмс».

— Значит, по крайней мере до девяти часов или около того у сэра Ливи не было никакого видимого намерения исчезнуть?

— Никакого — если только он не был актером исключительных способностей. Если что-то и заставило его изменить свои планы, это должно было произойти либо на таинственной встрече, которая произошла после обеда, либо когда он был в постели, между полуночью и половиной шестого.

— Ну, Бантер, что ты обо всем этом думаешь? — спросил лорд Питер.

— Это не по моей части, милорд. Разве что кажется странным, что джентльмен, который был слишком взбудоражен или нездоров, чтобы сложить свою одежду так, как он привык это делать, вспомнил, что ему надо почистить зубы и поставить ботинки за дверь. Обычно эти две вещи и забывают делать, милорд.

— Если ты на кого-то намекаешь, Бантер, — возмутился лорд Питер, — то я могу сказать только, что эта речь была недостойна тебя. Это мелкая личная проблема, дорогой Паркер. Послушайте, я не хочу вмешиваться, но мне ужасно хочется увидеть эту спальню, и притом как можно скорее.

— Конечно, вы можете пойти и посмотреть на все это — вы, вероятно, обнаружите много вещей, которые я проглядел, — спокойно ответил его собеседник.

— Паркер, друг мой, вы — гордость и честь Скотленд-Ярда! Смотрю я на вас, и Сагг представляется мне мифом, сказкой, мальчиком-идиотом, порожденным на свет мозгом какого-то поэта-фантазера. Сагг слишком совершенен, чтобы быть настоящим. Кстати, он что-нибудь узнал о трупе?

— Сагг говорит, — ответил Паркер, стараясь точно передать слова Сагга, — что человек умер от удара по шее. Это ему сказал врач. Сагг говорит, что убийство произошло день или два назад. Это тоже ему сказал врач. Сагг полагает, что это тело принадлежало богатому еврею в возрасте около пятидесяти лет. Это ему мог сказать кто угодно. Он говорит, что нелепо предполагать, что труп втащили через окно так, чтобы никто ничего об этом не знал. Он говорит, что, скорее всего, человек вошел через дверь и был убит кем-то из семьи или прислуги. Он арестовал девушку, хотя она мала ростом и выглядит хрупкой и болезненной и никак не могла угробить кочергой крепкого и рослого мужчину. Сагг арестовал бы и Типпса, но Типпс весь вчерашний день, а также позавчерашний был в Манчестере и вернулся домой только прошлой ночью, — сказать по правде, Сагг все равно хотел арестовать его, хотя если человек был мертв уже день или два, то малыш Типпс никак не мог убить его накануне вечером. Но завтра он все равно арестует его как соучастника, а также старую леди с ее вязаньем — я бы этому не удивился…

— Ну что ж, я рад, что у малыша такое крепкое алиби, — заметил лорд Питер, — хотя, если вы основываете свою версию на трупной бледности, синюшности, окоченелости и прочих, казалось бы, вполне убедительных для здравомыслящего человека доказательствах, вы должны быть готовы к тому, что какой-нибудь скептик из прокуратуры просто-напросто наплюет на все свидетельства медицинского характера. Помните защиту Импи Биггза в деле с этим чайным магазином в Челси? Шесть медиков в расцвете сил, противоречащие один другому, и старый Импи, расписывающий всякие аномальные случаи из Глейстера и Диксона Манна, пока глаза присяжных не завертелись в глазницах! «Готовы ли вы поклясться, доктор Сингамтайт, что начало трупного окоченения указывает без всякой возможной ошибки на час смерти?» — «Согласно моему опыту, в большинстве случаев», — отвечает доктор холодно и непреклонно. «А, говорит Биггз, — но ведь это суд, а не парламентские выборы. Мы не можем продолжать без выражения особого мнения меньшинства. Закон, доктор Сингамтайт, уважает права меньшинства, живого или мертвого». Какой-нибудь осел смеется, и старый Биггз выпячиваем грудь и бесстрастно продолжает: «Джентльмены, это не предмет для смеха. Мой клиент — честный и уважаемый джентльмен, он боролся за свою жизнь, джентльмены, и дело обвинения доказать его виновность — если оно это сможет — без всякой тени сомнения. Итак, я снова спрашиваю вас, доктор Сингамтайт, можете ли вы торжественно поклясться, без малейшей тени сомнения, — вероятной или возможной тени сомнения, — что эта несчастная женщина встретила свою смерть не раньше и не позже, чем вечером в четверг? Вероятнее всего? Джентльмены, мы не иезуиты, мы прямые и честные англичане! Вы не можете просить жюри, состоящее из прирожденных англичан, осудить кого-либо на основании «вероятности». Гром аплодисментов.

— Подзащитный Биггза все равно был виновен, заметил Паркер.

— Конечно. И тем не менее он был оправдан. Уимзи подошел к книжному шкафу и вынул из него том «Судебной медицины». — «Время наступления трупного окоченения может быть установлено только самым общим образом весьма приблизительно, так как результат определяется многими факторами». Осторожная скотина. «Однако в среднем окоченение может наступить — шея и нижняя челюсть — через 5—6 часов после смерти»… м-м-м... «до полного окоченения проходит, по всей вероятности, до 36 часов. Однако при некоторых обстоятельствах оно может наступить и необычно рано или значительно задержаться»! Очень помогает, верно? «Браун-Сэкар утверждает… три с половиной минуты после смерти... В некоторых случаях наступало только спустя 16 суток после смерти... сохранялось в течение 21 дня». Господи! «Модифицирующими факторами являются: возраст... состояние мускулатуры или лихорадочное состояние... или высокая температура окружающей среды... и так далее и тому подобное... почти все, что угодно. Впрочем, не важно. Вы можете сообщить свои доводы насчет того, чего это все стоит, инспектору Саггу. Уж он-то и того не знает. — Он отложил книгу подальше. — Вернемся к фактам. Что вы сами разузнали о трупе?

— Ну, — ответил детектив, — не так уж много. Я был озадачен, откровенно говоря. Могу сказать, что это был богатый человек, но вышедший из низов и что его богатство пришло к нему совсем недавно.

— А, так вы заметили мозоли у него на руках — я уж думал, вы это пропустили.

— Обе ноги у него были сильно натерты и даже с пузырями — он носил тесную обувь.

— А также прошел много пешком, — сказал лорд Питер, — чтобы натереть себе такие пузыри. Не поразило ли вас это — у такого несомненно небедного человека?

— Ну, не знаю. Пузыри были двух-трехдневной давности. Может быть, однажды ночью он задержался где-нибудь в пригороде — трамвай только что ушел, такси не видно — и ему пришлось пешком добираться домой.

— Это возможно.

— У него на спине и на одной ноге были какие-то красные пятна, происхождение которых я не могу объяснить.

— Я видел их.

— Как вы их объясняете?

— Позже скажу, продолжайте.

— У него была очень сильная дальнозоркость — странно сильная для человека в расцвете лет. Стекла пенсне были как у старика. Кстати, к пенсне была прикреплена превосходной работы цепочка из плоских звеньев, образующих определенный рисунок. Мне пришло в голову, что с ее помощью труп можно было бы опознать,

— Я только что поместил о ней объявление в «Таймс», — заметил лорд Питер. — Продолжайте.

— Он носил пенсне довольно долго — оно было а починке два раза.

— Прекрасно, Паркер, прекрасно. Вы понимаете важность этого?

— Боюсь, что не особенно, а что?

— Не важно, продолжайте.

— Он был, вероятно, угрюмым и вспыльчивым человеком — его ногти были обгрызены до мяса, даже пальцы его были покусаны. Он выкуривал горы сигарет без мундштука. Он тщательно следил за своей внешностью.

— Вы осмотрели комнату в целом. У меня не было такой возможности.

— Что касается улик, то мне удалось найти немного. Сагг и компания все там истоптали, не говоря уж о малыше Тиггсе и его служанке, но я заметил очень четкое пятно сразу же за изголовьем ванны, словно там стояло что-то очень мокрое. Вряд ли это можно назвать уликой.

— Конечно, всю ночь шел сильный дождь.

— Да. А вы заметили, что копоть на подоконнике была с каким-то неясным узором?

— Заметил, — ответил Уимзи, — и тщательно осмотрел его, но не увидел ничего, не считая того, что кто-то или что-то опиралось на подоконник. — Он снял свой монокль и передал его Паркеру.

— Ей-богу, это же мощная линза.

— Именно, — пояснил Уимзи, — и к тому же крайне полезная штука, когда вам надо незаметно что-нибудь осмотреть и в то же время иметь вид набитого дурака. Только она не подходит для того, чтобы носить ее постоянно, — если на вас посмотрят анфас, то непременно скажут: «Господи, как же он вообще видит этим глазом!» И все же она полезна.

— Мы с Саггом обследовали и почву под окном позади здания, но не обнаружили ни следа, — продолжал Паркер.

— Это интересно. А на крыше вы смотрели?

— Нет.

— Мы займемся этим завтра. Водосточный желоб находится всего, в паре футов над окном. Я измерил его своей тростью — спутник джентльмена-разведчика, как я ее называю его, — на нее нанесены дюймовые деления. Временами она — неоценимый помощник. У нее внутри спрятан стилет, а в набалдашнике — компас. Я специально взял ее с собой. Еще что-нибудь?

— Боюсь, что нет. Давайте послушаем вашу версию, Уимзи.

— Ладно, я думаю, что вы выдержали экзамен по большинству пунктов. Я заметил только одно или два небольших противоречия. Например, человек носит дорогое пенсне в золотой оправе, и притом довольно долго, поскольку чинил его дважды. Но вот его зубы не только в табачных пятнах, но и сильно испорчены, они выглядят так, словно он никогда в жизни не чистил их. На одной стороне у него отсутствуют четыре коренных зуба, на другой — три, а один из передних зубов сломан как раз посредине. Этот человек тщательно следил за своей внешностью, о чем свидетельствуют его волосы. Что вы там еще сказали в дополнение к этому?

— О, эти вышедшие из низов люди не особенно заботятся о своих зубах и приходят в ужас от перспективы обратиться к зубному врачу.

— Правильно, но один из коренных зубов обломан так, что его острый край врезывается в язык. Нет ничего более мучительного. Уж не думаете ли вы, что человек стал бы терпеть такое, когда он вполне может позволить себе подпилить сломанный зуб?

— Ну, люди странные существа. Я знавал слуг, которые терпели страшные муки, но не решались войти кабинет дантиста. Как вы все это понимаете, Уимзи?

— Что ж, может быть, вы правы, — кивнул лорд Питер. — Второе: этот джентльмен, у которого волосы пахнут «Пармской фиалкой», а ногти аккуратно подстрижены, никогда не мыл уши. У него полно серы в ушах. Это отвратительно.

— Ну, здесь вы меня обошли, Уимзи, при осмотре трупа я совсем не обратил на это внимания. Да, действительно, старые привычки умирают с трудом.

— Вот именно! В-третьих: джентльмен с маникюром, бриолином и всем остальным страдает от блох.

— Ей-богу, вы правы! Блошиные укусы. Мне это в голову не приходило.

— В этом нет никаких сомнений, старина. Следы их были слабые и старые, но несомненные.

— Конечно, раз вы это говорите. И тем не менее, это может случиться с каждым. На позапрошлой неделе я всю ночь отбивался от блох в лучшем отеле в Линкольне.

— Да, конечно, все эти вещи могут случиться с кем угодно, но — по отдельности. Четвертый пункт: джентльмен, который пользуется «Пармской фиалкой» при уходе за волосами и тэ дэ и тэ пэ, моет свое тело крепким карболовым мылом — таким крепким, что его запах висит в воздухе спустя 24 часа или около того.

— Карболовое мыло — хорошее средство от блох.

— Паркер, у вас на все готов ответ! Пятый пункт: у джентльмена с ухоженными, наманикюренными, хотя и обгрызенными ногтями оказываются отвратительные, черные ногти на пальцах ног, словно он годами не подстригал их.

— Это опять-таки дело привычки!

— Возможно, но, согласитесь, привычка странная. Далее, шестой, и последний, пункт: этот джентльмен с целым набором неджентльменских привычек прибывает в чужой дом в середине ночи под проливным дождем и к тому же, очевидно, через окно, будучи, напоминаю, мертвым уже в течение суток, и спокойно ложится в ванну мистера Типпса, одетый не по сезону в пенсне. На голове у него идеальная стрижка, будто бы он только что побывал у парикмахера, о чем говорит некоторое количество коротких волосков, прилипших к шее и стенкам ванны, кроме того, он совсем недавно брился — на щеке у него даже осталась полоска высохшего мыла...

— Уимзи!

— Подождите минутку — а также засохшая мыльная пена у него во рту...

Бантер встал и вытянулся перед детективом — с ног до головы почтительный вышколенный камердинер.

— Еще немного бренди, сэр? — пробормотал он.

— Уимзи, — сказал Паркер, — от вашего рассказа у меня мурашки бегут по коже.

Он опрокинул в себя содержимое рюмки, пристально посмотрел на нее, словно удивленный тем обстоятельством, что она вновь оказалась пустой, поставил ее на стол, встал, прошел к книжному шкафу, повернулся кругом, постоял, прислонившись к нему, и произнес:

— Послушайте, Уимзи, вы начитались детективных историй, вы говорите чепуху.

— Почему же чепуху? — сонно возразил Уимзи. — Великолепный сюжет для детективного романа получился, а? Бантер, мы его запишем, а ты проиллюстрируешь его своими фотографиями.

— Мыло у него во рту?.. Да ерунда это! — сказал Паркер. — Это должно быть что-нибудь другое...

— Э, нет, возразил лорд Питер, — там даже были волосы. Жесткие и довольно длинные — у него была борода.

Он вынул из кармана свои часы и вытащил из них пару волосков, которые были зажаты между внутренней и внешней крышками.

Паркер повертел их в руках, поднес к свету, чтобы рассмотреть внимательнее с помощью, лупы, передал их невозмутимому Бантеру и сказал:

— Вы хотите мне сказать, Уимзи, что живой человек, — он хрипло рассмеялся, — сбрил себе бороду с открытым ртом, а затем пошел куда-то и был убит с полным ртом волос? Да вы с ума сошли.

— Я вам этого не говорил, — возразил Уимзи. — Вы, полицейские, все похожи друг на друга — у вас в голове только одна мысль. Будь я проклят, если могу понять, как вас вообще назначили на эту должность. Он был побрит после того, как его убили. Ловко, не правда ли? Веселенькая работенка для парикмахера, а? Ну, сядьте, наконец, и перестаньте топать, как слон, по всей комнате. Во время войны происходят вещи и похуже. Это только старый дешевый бульварный ужастик. Но вот что я вам скажу, Паркер, мы имеем дело с необычным преступником — настоящим артистом с богатым воображением. Это настоящее, артистичное и законченное дело. Мне это нравится, Паркер.