Лорд Питер добрался домой около полуночи, чувствуя себя необычайно бодрым и полным энергии. Какие-то не оформившиеся еще мысли не давали ему покоя. Ему казалось, что в голове у него гудит рой растревоженных пчел. У него было ощущение, словно он смотрит на сложную загадку, ответ на которую ему когда-то рассказали, но он его забыл и вот-вот должен вспомнить.
— Где-то, сказал он, размышляя вслух, — где-то у меня есть ключ к этим двум преступлениям. Я знаю, что он у меня есть, только не могу вспомнить, где он. Кто-то подсказал мне разгадку. Может быть, я сам до нее додумался. Не могу вспомнить, в чем она состоит, но я знаю, что она у меня есть. Отправляйся спать, Бантер, я еще посижу. Только переоденусь в халат.
Он сидел перед горящим камином с трубкой в зубах, в окружении стайки разноцветных павлинов, застывших на шелке его халата. Он мысленно прослеживал старые линии расследования, но все это были реки, теряющиеся в песках. Они вытекали из мысли о Ливи, которого видели в последний раз на Принс-Уэльс-роуд. Они бежали вспять от картины этого гротескного покойника в ванне мистера Типпса, бежали по крыше и здесь терялись — терялись в песке. Реки, бегущие в песок, реки, текущие под землей, очень глубоко внизу...
Там, где Элф бежит, священная река,
Сквозь неизмеримые пещеры
Прямо в то бессолнечное море.
Лорд Питер наклонил голову, и ему казалось, что он может слышать, как реки едва слышно бурлят и бормочут где-то там, в темноте. Но где? Он был совершенно уверен, что кто-то ему когда-то сказал об этом, только он забыл.
Он встал с кресла, бросил полено в камин и взял с полки книгу, которую неутомимый Бантер, верша свой ежедневный труд камердинера среди волнений, связанных с особыми поручениями, принес ему из Книжного клуба газеты «Таймс». Это оказалась работа Джулиана Фрика «Физиологические основы совести», рецензию на которую он прочел за два дня до этого.
— Должно быть, это вполне подходящее снотворное, — сказал вслух лорд Питер. — Если я не смогу передать все проблемы моему подсознанию, то завтра я буду вял, как тряпка.
Он медленно раскрыл книгу и небрежно пробежал предисловие.
«Интересно, действительно ли сэр Ливи болен? — подумал он, опустив книгу. — Не похоже на это. И все же... Да ну его к черту, все, перестану думать об этом!» Он решительно погрузился в чтение и прочел несколько страниц.
«Не думаю, что мать так уж близка была с семейством Ливи, — такова была следующая назойливая линия его размышлений. — Отец всегда терпеть не мог людей, вышедших из низов, и не стал бы принимать их у себя в Денвере. Интересно, была ли мать знакома с Фриком в те годы? И она, кажется, нашла общий язык с Миллиганом. Я очень доверяю суждениям моей матери. Она оказалась молодчиной с этой выдумкой насчет ярмарки. Мне следовало бы заранее предупредить ее. Один раз она что-то сказала...» Несколько минут он пытался удержать ускользающее воспоминание, пока оно совершенно не исчезло, насмешливо махнув хвостом. Он вернулся к чтению.
Наконец еще одна мысль промелькнула в его мозгу, вызванная фотографией какого-то хирургического эксперимента. «Если бы свидетельства Фрика и этого Уоттса не были такими уверенными, — сказал он про себя, — я был бы склонен повнимательнее исследовать те клочья корпии, приставшие к дымовой трубе». Он подумал над этим, покачал головой и снова вернулся к чтению.
Сознание материально — такова была тема книги физиолога. Материя может как бы прорываться в мысли. Можно резать ножом страсти, возникающие в мозгу. Можно избавиться от воображения с помощью лекарств и исцелить болезнь усилием мысли. «Осознание добра и зла есть феномен, сопутствующий определенным состояниям клеток мозга, которые можно удалить». Такова была первая фраза, привлекшая его внимание. И далее: «Совесть человека, по сути дела, можно сравнить с жалом пчелы из улья, укол которого не только не способствует благополучию его обладательницы, но и не может выполнить свое назначение, не вызвав, даже в одном-единственном случае, ее смерть. Таким образом, ценность этого средства с точки зрения выживания является в каждом случае чисто социальной, и если человечество когда-либо перейдет от своей нынешней фазы социального развития в фазу более высокого индивидуализма, как осмеливаются предполагать некоторые наши философы, то мы можем предположить, что этот интересный психический феномен постепенно перестанет проявляться; так же как и мускулы и нервы, некогда управлявшие движениями наших ушей и скальпа, постепенно атрофируются у всех людей, за исключением немногих отсталых индивидов, и вскоре будут представлять интерес только для физиологов».
«Ну и ну! — лениво подумал лорд Питер. — Да это же идеальная философия для преступника. Человек, который поверил этому, никогда бы не...»
И тогда это случилось — то событие, которого он полусознательно ожидал. Озарение произошло внезапно, так же неудержимо, как восход солнца. Он вспомнил — не отдельные улики и эпизоды, не их логическую последовательность, а все сразу. Полная картина происшедшего предстала перед ним как бы во всех измерениях, словно он стоял вне этого мира и увидел его висящим в бесконечном пространстве. Ему больше не надо было рассуждать об этом, даже думать об этом. Он просто знал.
Существует игра, в которой участнику предлагают бессмысленный набор букв и от него требуется составить из них слово, например: ЫЦЖОННИ. Медленный способ решения этой задачи состоит в том, чтобы попытаться осуществить все возможные перестановки и комбинации букв по очереди, отбрасывая заведомо невозможные сочетания букв, как, например, ИЫО или ЖНЦН и т. п.
Второй способ состоит в том, чтобы просто смотреть на расположенные бессмысленным образом элементы до тех пор, пока, без всякого выстраивания логических цепочек, без внешних влияний, искомая комбинация элементов — НОЖНИЦЫ — не предстанет перед сознанием со всей спокойной очевидностью. После этого не нужно даже переставлять буквы в должном порядке. Дело сделано.
И все разбросанные элементы двух причудливых головоломок в полном беспорядке кружились в сознании лорда Питера и соединялись в правильные сочетания, отныне неоспоримые. Глухие удары на крыше дома Типпса; Ливи в хаосе проливного дождя, разговаривающий с проституткой на Бэттерси-парк-роуд; один рыжий волос; корпия от повязки или бинта; инспектор Сагг, вызывающий великого хирурга из прозекторской; нервный припадок у леди Ливи; запах карболового мыла; голос герцогини «Ну, не то чтобы помолвка, но нечто вроде взаимопонимания с ее отцом»; акции перуанской нефтяной компании; смуглая кожа и резкий профиль мясистого лица у человека в ванне; доктор Гримбоулд, дающий показания: «По моему мнению, смерть не могла произойти через несколько часов после удара»; перчатки из индийской резины и даже — хотя и едва слышно — голос мистера Эплдора: «Он зашел ко мне, сэр, с какой-то брошюрой против опытов над животными» — все эти и многие другие эпизоды звучали вместе, сливаясь в один звук, точно колокола на колокольне, с глубоким басом, гудевшим сквозь грохот: «Осознание добра и зла есть феномен, обусловленный структурой мозга, и оно может быть удалено хирургическим путем. Осознание добра и зла может быть удалено, удалено, удалено...»
Лорд Питер Уимзи уже не был тем молодым человеком, который по привычке относился ко всему, и к себе в том числе, очень серьезно, но на этот раз он был искренне потрясен. «Но ведь это невозможно», — слабо сопротивлялся его разум. «Верю, ибо невозможно», — ответила его внутренняя уверенность с непробиваемым самодовольством. «Ладно», — сказала совесть, мгновенно солидаризируясь со слепой верой, — но что ты собираешься делать дальше?»
Лорд Питер встал и зашагал по комнате. «О Господи! — вырвалось у него. — О Господи!» Он снял с полочки над телефоном толстый справочник «Кто есть кто» и открыл его на букве «Ф»:
«ФРИК, сэр Джулиан, награжден рыцарским званием в 1916 г., кавалер Большого креста королевы Виктории с 1919 г.; кавалер ордена Бани, 1918 г.; доктор медицины, член Королевского колледжа радиологов, член Королевского общества врачей, член Королевского общества хирургов, доктор медицины (Париж), доктор наук (Кембридж), кавалер ордена Святого Иоанна в Иерусалиме, хирург-консультант при госпитале Святого Луки в Бэттерси. Родился в Гриллингхэме 16 марта 1872 г. Ед. сын Эдуарда Керзона Фрика, эсквайра из Грилл-Корт (Гриллингхэм). Образование: Хэрроу-Колледж и Тринити-Колледж (Кембридж), Колледж военной медицинской службы; быв. член Консультационного совета военной медицинской службы. Публикации: «Заметки о патологических аспектах гения», 1892; «Статистические данные к вопросу об изучении детского паралича в Англии и Уэльсе», 1894; «Функциональные нарушения нервной системы», 1899; «Цереброспинальные заболевания», 1904; «Пограничная область безумия», 1906; «Исследование методов лечения лунатизма бедняков в Объединенном Королевстве», 1906; «Последние достижения психотерапии: критика», 1910; «Криминальный лунатизм», 1914; «Применение психотерапии к лечению контузий», 1917; «Ответ профессору Фрейду с описанием некоторых экспериментов, проведенных в базовом госпитале в Амьене», 1919; «Структурные изменения, сопровождающие тяжелые неврозы», 1920. Клубы «Уайтс», «Оксфорд», «Кембридж», «Альпийский» и другие. Увлечения: шахматы, альпинизм, рыбная ловля. Адрес: Харли-стрит, 82, и госпиталь Святого Луки, Принс-Уэльс-роуд, Бэттерси, Юго-Западный Лондон».
Он отложил книгу в сторону нетерпеливым жестом.
— Все правильно! — простонал он. — Как будто мне нужно подтверждение!
Он снова сел и спрятал лицо в ладонях. Неожиданно он вспомнил, как много лет назад он стоял перед накрытым к завтраку столом в Денвер-Касле — маленький тощий мальчуган в голубых коротких штанишках — и сердце у него бухало, словно удары грома. Семейство еще не собралось к завтраку. На столе стоял большущий серебряный кофейник со спиртовой лампой под ним и со сложнейшим стеклянным сосудом, бурно кипящим под стеклянным куполом. Он дернул за угол скатерти, дернул сильнее, и вся конструкция торжественно поехала вперед, чайные ложки зазвенели. Он крепко ухватился за угол скатерти двумя руками и потянул изо всех сил. Он и сейчас чувствовал этот тонкий и жуткий холодок на спине, когда кофейник и сервиз из севрского фарфора с грохотом свалились со стола, превратившись в громадную кучу обломков. Он вспомнил застывшее в ужасе лицо дворецкого и вопль прислуги.
Прогоревшее полено в камине разломилось пополам и свалилось в кучу белого пепла. Мимо окна прогрохотал запоздалый грузовик.
Мистер Бантер, спящий сном истинного и верного слуги, глубокой ночью был разбужен хриплым шепотом:
— Бантер!
— Да, милорд, — произнес Бантер, садясь и включая лампу.
— Выключи свет сейчас же, черт побери! — сказал голос. — Послушай... вот там... слушай... Ты разве не слышишь?
— Там нет ничего, милорд, — сказал Бантер, торопливо вставая с постели. — Все в порядке, сейчас вы быстренько ляжете в постель, и я принесу вам успокоительное. О, да вы весь дрожите — уж очень вы засиделись.
— Тише! Нет, нет, это вода, — сказал лорд Питер, стуча зубами. — Сейчас она им по пояс, беднягам. Но вслушайся! Неужели ты не слышишь? Кап, кап, кап — они роют что-то под нами, только я не знаю где. Не слышу больше. Не слышу. Послушай, послушай! Вот оно снова... Мы должны найти... Должны остановить... Слушай! О Господи! Больше не слышу — ничего не могу расслышать из-за грохота стрельбы. Неужели они не могут прекратить эту стрельбу?
— О Господи, — пробормотал Бантер. — Нет, нет, все хорошо, майор, вам не надо беспокоиться.
— Но я слышу это, — запротестовал Питер.
— Я тоже, — решительно и спокойно подтвердил Бантер. — Очень хорошо слышно, милорд. Это наши саперы работают в соединительной траншее. Не ваша это забота, сэр.
Лорд Питер торопливо схватил его за запястье горячей рукой.
— Наши собственные саперы, вот как, — сказал он. — Ты уверен?
— Абсолютно уверен, — весело ответил Бантер.
— Они подорвут башню, — сказал лорд Питер.
— Обязательно подорвут, — подтвердил Бантер, — и как следует. А вы сейчас все же пойдете, ляжете и поспите чуток, сэр, они пришли, чтобы сменить нас на этом участке линии обороны.
— Ты уверен, что это безопасно — оставить его? — спросил лорд Питер.
— Абсолютно безопасно, — заверил его Бантер, беря его под руку и тихонько ведя в спальню.
Лорд Питер послушно выпил капли и позволил уложить себя в постель, больше не оказывая сопротивления. Мистер Бантер, совершенно непохожий на мистера Бантера в своей полосатой пижаме и с растрепанными жесткими черными волосами, сел рядом, озабоченно глядя на острые скулы своего хозяина и на темные круги под его глазами.
— Ему почудилось, что мы снова отражаем одну из тех последних атак, — тихо сказал он. — Перетрудился. Спит? — Он озабоченно вгляделся в лицо Питера. Теплая нота прозвучала в его голосе. — Бедняга!