Ключ от твоего сердца

Глава 1

Хэмпшир, июль 1840 года.

Прошло десять лет с тех пор, как Эван Карлтон, граф Уэстфелд, в последний раз входил в бальный зал. Это был зал средних размеров в загородном поместье Арлестонов — домашняя вечеринка, а не большая лондонская давка. И все же, стоя на верхней площадке лестницы, он почувствовал легкое головокружение — как будто широкие ступени, ведущие вниз к танцполу, были крутым склоном, а кружащиеся вечерние платья пастельных цветов — скалами, которые ждали внизу. Один неверный шаг, и он упадет.

На этот раз у него не было страховочной веревки.

Он моргнул, и иллюзия исчезла. Фигуры у подножия лестницы превратились в кружащиеся пары танцоров, а не в острые скалы. Все было нормально.

Все, кроме него. Когда он в последний раз был в приличном обществе, он был его самым активным участником. Сегодня же…

Его рука намеренно сжала руку кузины. Она повернулась и вопросительно посмотрела на него.

— Что за затравленный взгляд.

Диана, леди Косгроув, была великолепна в переливающемся шелковом платье павлиньего цвета.

Эван вернулся в Англию почти четырнадцать месяцев назад, когда скончался его отец. С тех пор он был обременен заботами о похоронах и поместье, которое он унаследовал. И, по правде говоря, он боялся возвращения в общество. Это было глупо; прошло достаточно времени, чтобы произошли изменения.

— Вот увидишь, — сказала Диана. — Ничего не изменилось — то есть ничего, что имело бы значение.

— Как заманчиво, — сказал он ровным голосом.

Она продолжала болтать, не обращая внимания на его беспокойство.

— Разве нет? Не делай такое лицо. Ты так долго носил траур, что разучился веселиться. Я настаиваю: великий исследователь должен повеселиться.

Он был альпинистом, а не исследователем, но не было смысла исправлять такое тривиальное замечание.

Диана похлопала его по руке, без сомнения, намереваясь приободрить его.

— Ты был самым популярным парнем во всем Лондоне. Когда ты был здесь в последний раз, ты доминировал в обществе. Я бы хотела, чтобы ты вел себя так же.

Не утешительные, беспокойные воспоминания, которые всплывали на поверхность. Эван оглядел группу гостей. Большая домашняя вечеринка; но даже с присутствием нескольких гостей из окрестностей, это все равно был маленький бал. Из девяти или десяти пар танцевала лишь горстка. Остальные сбились в беспорядочную кучку на краю комнаты с бокалами для пунша в руках.

Вечер был еще ранним; только вот Эван чувствовал себя постаревшим.

Раньше он был бы в центре этой толпы. Его шутки были самыми смешными — или, по крайней мере, они заставляли людей смеяться громче всех. Он был золотым мальчиком — красивым, популярным, и его любили все.

Почти все. Эван покачал головой. Он ненавидел себя.

— Если это необходимо сделать, то лучше всего делать это смело. — Он выпрямился. — Пойдем, присоединимся к толпе.

Он сделал один шаг по направлению к группе людей.

Диана потянула его за руку.

— Боже мой, — сказала она. — Прояви немного осторожности. Разве ты не видишь, кто здесь присутствует?

Он нахмурился. Он мог разглядеть только несколько лиц. На таком расстоянии они сливались друг с другом, яркие шелковые юбки дам контрастировали с темными, сдержанными цветами сюртуков джентльменов.

— Это мисс Уинстон? Я думал, вы друзья.

— Рядом с ней.

Диана никогда бы не была настолько неотесанной, чтобы показывать на людей, но она слегка дернула подбородком.

— Это Леди Эквейн (Леди Лошадь).

Ах, черт. Он годами не позволял себе даже думать об этой ужасной кличке. Но леди Элейн Уоррен… она была причиной, по которой он покинул Англию. У него перехватило дыхание от смеси надежды и яростного стыда, и так же, как и много лет назад, он обнаружил, что разглядывает лица женщин в поисках ее.

Неудивительно, что он сначала ее не заметил. Она сделала так, что ее было легко не заметить. Она крепко обхватила руками талию, как будто она пыталась стать невидимкой. Ее платье, настолько бледного розового оттенка, что могло бы сойти за белое, выделяло ее в толпе ярких цветов. Даже бледный цвет ее волос, скрученных в беспечный шиньон, казалось, говорил о ее незначительности. Только его собственная память выделяла ее из толпы.

Он постарался, чтобы его голос звучал спокойно.

— Я полагаю, что она больше не леди Элейн. За кого она в конце концов вышла замуж?

— Да кто женится на девушке, которая ржет как лошадь?

Он посмотрел на свою двоюродную сестру.

— Будь посерьезнее. Мы больше не дети.

Даже с такого расстояния Эван мог видеть выпуклость ее спелой груди. Когда она вышла в свет в семнадцать лет, она привлекла к себе внимание, так как ее фигура была зрелой не по годам. Он это замечал. Часто.

Она была совершенно не похожа на всех других дебютанток: не только фигурой, но и этим смехом, этим долгим, громким, жизнерадостным смехом. Он заставлял его думать, что она ничего не скрывает, что вся жизнь у нее еще впереди и она планирует наслаждаться ею. Ее смех всегда наводил его на мысль о действиях, которые были определенно неприличными.

— Я серьезно, — сказала Диана. — Леди Эквейн никогда не была замужем.

— Ты серьезно все еще называешь ее так десять лет спустя.

Он не был уверен, воспринимал ли свои слова как команду или как вопрос.

Но он чувствовал правду с холодной, болезненной уверенностью. Он мог видеть это по тому, как леди Элейн держала плечи, по тому, как она опустила голову, как будто пыталась избежать всеобщего внимания. Он мог видеть это в ее настороженном взгляде, метавшемся по сторонам.

— Пойдем, Эван. Ты же не хочешь, чтобы я отказывалась от своего развлечения.

Диана ухмылялась, но ее радость исчезла, когда она увидела выражение на его лица.

— Разве ты не помнишь? Однажды ты сказал: ”Я не уверен, смеется ли она как лошадь или как свинья, но…"

— Я помню. — Его голос был тихим. — Я очень хорошо помню свои слова, спасибо.

Хотя и пытался забыть.

Она никогда не переставала смеяться, как бы он ни дразнил ее. Но когда она смотрела в его сторону, ее взгляд скользил по нему, как будто бы он был предметом искусства, который не представлял для нее никакого интереса. В течение целого Сезона, наполненного насмешками, он наблюдал, как она замыкается в себе, пока те черты, которыми он так восхищался, просто не исчезли.

— Не беспокойся о ней, — сказала Диана. — Она ничтожество. Нет ни одного мужчины, который бы подумал о женитьбе на женщине, которая смеется, как нечто между лошадью и свиньей.

— Я сказал это.

Его руки сжались.

— Эван, все так говорили.

Он бежал из Англии, стыдясь того, что натворил. Но какую бы зрелость он ни обрел в своих путешествиях за границу, сейчас он чувствовал, как она ускользает. Было так легко быть эгоистичной свиньей, которая не задумываясь испортила перспективы девушки просто потому, что это сделало его популярным и заставило других смеяться.

Диана выжидающе смотрела на него. Одна улыбка, одно замечание по поводу ржания Элейн, и он получит одобрение своей кузины — и определит свою судьбу.

Он был прав. Внизу были скалистые отмели, и гравитация делала все возможное, чтобы разбить все хорошее, чего он добился, о поджидающие скалы.

Он осторожно убрал руку кузины со своего локтя.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— А ты как думаешь? — выплюнул он. — Я собираюсь танцевать с леди Элейн.

Но она неправильно истолковала воинственную линию его челюсти, потому что вместо того, тобы выглядеть обеспокоенной, на ее губах появилась лукавая, довольная улыбка.

— О, Эван, — сказала она, слегка касаясь его манжеты. — Ты действительно слишком ужасен, раз хочешь подразнить ее так. Это будет как в старые добрые времена.

Леди Элейн Уоррен обвела взглядом стены бального зала. Выбор места, где она хотела провести вечер, всегда был упражнением в деликатности и уравновешенности. С годами это стало проще, поскольку любимчики высшего света нашли новые, более интересные занятия, чем высмеивать ее. У нее было несколько друзей, теперь уже настоящих. Она могла проводить целые вечера, не напуская на свое лицо пустую, глуповатую мину. Все, что ей нужно было делать, это мудро выбирать свою компанию.

Эта домашняя вечеринка была в основном безопасной — она тщательно расспросила свою мать о списке гостей. Никто из ее ближайших друзей не приехал, но остальные ее мучители отсутствовали. Ее мать хотела приехать, чтобы скоротать время, пока ее отец был в отъезде, что инспектировать свои поместья.

— Это красивый зал, — сказала она своей матери. — Ты просто посмотри на резьбу на панелях. Детали совершенно изысканные.

Ее мать, леди Стокхерст, выглядела озадаченной, а затем уставилась на стену. Как и Элейн, леди Стокхерст была высокой и светловолосой. Как и Элейн, ее мать была щедро одарена природой, корсет едва скрывал ее пышные формы. Как и Элейн, ее мать вообще не пользовалась уважением.

Если они притворятся, что их больше интересуют стены, чем танцы, они не будут разочарованы.

— Ах, миссис Арлстон, — услышала она позади себя, — какое милое сборище.

Элейн замерла, не поворачиваясь. Ей не нужно было поворачиваться; это не к ней обращались. Но она узнала этот голос. Это была леди Косгроув — одна из женщин, которым все еще доставляло удовольствие подкалывать Элейн.

Она наклонилась к своей матери.

— Ты не говорила, что леди Косгроув будет здесь.

— Правда? — ответила ее мать. — Как небрежно с моей стороны. Должно быть, я забыла. Или, может быть, я никогда и не знала?

В отличие от Элейн, ее мать почему-то не замечала, как мало ее любили.

— Позвольте мне представить вам старого знакомого, — сказала леди Косгроув.

Произнесенное вполголоса вступление было слишком невнятным, чтобы достичь ушей Элейн. Вместо этого она улыбнулась и кивнула.

— Не бери в голову, мама. Это пустяк.

И может быть, так и было. Здесь было так мало приспешников леди Косгроув. Она не станет продолжать свою игру без благодарной аудитории, не так ли?

— Да, — сказала леди Косгроув, — но посмотри — вот еще одна старая знакомая. Леди Элейн? Как поживаете?

Элейн не могла проигнорировать столь прямой вопрос. Она так крепко зафиксировала улыбку на лице, что у нее заболели щеки.

— Леди Косгроув, — любезно начала она. А затем ее взгляд переместился за спину женщины. Ее руки похолодели. Она остановилась на середине приветствия, чувствуя себя так, словно ее только что ударили. Всего на секунду ее дружелюбное выражение исчезло, и ухмылка леди Косгроув расширилась до акульих размеров.

Но Элейн не могла заставить себя излучать безмятежное безразличие. Не теперь.

Она попала в кошмарный сон: из тех, в которых она входит в бальный зал, одетая только в панталоны. У нее уже были такие сны раньше. Вскоре все начинают смеяться над ней. И когда все поворачиваются, у всех людей, которые показывают на нее пальцем и насмехаются, бывает одно и то же лицо: тысяча воплощений Эвана Карлтона — ныне графа Уэстфелда.

Она всегда просыпалась от этих снов в холодном поту. Ей удавалось заснуть, только повторяя про себя, что он уехал, он ушел, его больше нет, и она никогда больше его не увидит.

Но этот ужасный сон был реальностью. Он вернулся.

Он был старше. И крупнее, его плечи шире, его сюртук не мог скрыть рельефа мышц, как у чернорабочего. В прошлом, когда он мучил ее, он был почти тощим. Маленькие морщинки появились в уголках его глаз, и он был одет в строгие коричневые тона. Его волосы больше не были уложены в том модной, гладкой прическе, которую она помнила. Вместо этого его темно-золотые волосы падали ему на плечи взъерошенными волнами.

Он стоял не слишком близко к ней — в трех полных шагах, но даже это казалось бессовестно близким. Ее руки похолодели, а внизу живота образовался узел. Ей хотелось повернуться и убежать.

Но она давно поняла, что бегство — это худшее, что она могла сделать. Олени и кролики сбегали, и вид их задних конечностей обычно только подстегивал собак к охоте.

— Леди Элейн, — сказал он, отвешивая ей сдержанный поклон.

Она была леди Эквейн столько, сколько себя помнила. Но теперь он называл ее настоящим именем и смотрел ей в глаза, и это было почти так, как если бы он уважал ее.

У него всегда были обманчиво притягательные глаза — темные и бездонные. Ей казалось, что она могла бы увидеть скрытые в них тайны, если бы только заглянула в эти глубины. Он выглядел так, словно собирался открыть какую-то необыкновенную правду, которая все объяснила бы.

Все это было иллюзией. Он был не более чем змеей, которая могла заворожить ее своим взглядом. А что касается трепета в ее животе… это было что угодно, но не влечение. Вместо этого Уэстфелд заставлял ее почувствовать нечто жизненно важное, порочное притяжение того, что могло бы быть. Даже после всех этих лет какая-то глупая часть ее верила, что однажды ее могут уважать. Однажды ей не придется постоянно настороженно оглядываться через плечо. Однажды она сможет наслаждаться жизнью, не опасаясь, что станет объектом насмешек. Если граф Уэстфелд будет относиться к ней с уважением — что ж, тогда она будет знать, что находится в безопасности.

Она ненавидела то, что он заставлял ее думать, что невозможное может быть достижимо.

Как по команде, леди Косгроув спросила:

— Действительно, леди Элейн. Как ваши лошади?

Долгие годы тренировок помогли ей сохранить невозмутимость на лице. Это был триумф над ними обоими — скривить губы в улыбке, протянуть руку в вежливом приветствии.

— Очень хорошо, и спасибо, что спросили, — сказала она, игнорируя тонкую ухмылку леди Косгроув. — И скажите, пожалуйста, а как ваши?

— Оставим разговоры о лошадях, — коротко сказал Уэстфелд. Он не улыбался, ни капельки.

— Верно. Уэстфелд объездил весь мир, — вставила леди Косгроув. — Он мог бы рассказать о более экзотических существах, чем свиньи или пони.

Уэстфелд даже не взглянул на свою кузину. Тем не менее, его губы сделались еще тоньше.

— Не надо. — Его голос был стальным. — Кроме того, я провел большую часть своего времени в Швейцарии. Я не считаю альпийского суслика особой экзотикой.

— Только не говорите мне, что вы не видели ничего экзотического. — Элейн позволила легкому придыханию проникнуть в ее тон. — Разве Ганнибал не повел всех своих слонов в Альпы?

При виде озадаченного взгляда леди Косгроув Элейн почувствовала, что ее улыбка стала шире, и мысленно отдала очко в этом матче себе.

— Видите ли, — сказала Элейн, — я знаю все об чужеземных животных. Мне нет никакой необходимости выслушивать Уэстфелда на этот счет.

И с этими словами она рассмеялась. Смех был актом неповиновения, хотя эти двое никогда бы этого не поняли. Элейн знала, что ее смех был ужасен: пронзительный и такой громкий, что люди оборачивались, чтобы посмотреть на нее. Когда она смеялась, то фыркала самым неделикатным образом. Ее смех был причиной их издевательств все эти годы назад. И поэтому, когда Элейн рассмеялась, не сдерживаясь, она отправила им сообщение.

Вы не сможете сломить меня. Вы не сможете причинить мне боль. Вы даже не сможете заставить меня обратить на вас внимание.

— Да, — сказала леди Косгроув после многозначительной паузы, — я вижу, вы настоящий эксперт.

— Действительно. — Элейн просияла, глядя на них двоих. — Буквально на прошлой неделе я присутствовал на лекции одного натуралиста. Он проделал весь путь до Великого Кару.

— Великий Кару? — спросила леди Косгроув. — Где… неважно. Животные там, должно быть, действительно разные. Они фыркают? Или визжат?

Элейн пренебрежительно махнула рукой.

— Это пустыня. Не так уж много существ живет там.

И все же она внимательно изучала его наброски гигантских нелетающих птиц. Он сказал, что эти существа прячут головы в песок, когда им угрожают. Очевидно, они верили, что если они не могут видеть вас, то и вы не можете видеть их.

Она не понимала, зачем кому-то понадобилось тратить девять месяцев на путешествие в Африку, чтобы найти существ, которые скрывались от правды. Нет, до ближайшего бального зала нужно было пройти всего полмили.

Она так долго была объектом шуток, что отрицание стало для нее второй натурой. Не имело значения, что говорили люди; если вы притворитесь, что не слышите этого, они не могут смутить вас. Нельзя показывать никакой реакции, не нужно стыдиться. Если вы не признали то, что они сказали, вам не нужно проливать слез. И поэтому она спрятала голову в песок и заперла в себе все, кроме светловолосой марионетки леди. Марионетки ничего не чувствовали, даже когда им представляли их самого большого мучителя всех времен.

Она улыбнулась, на этот раз им обоим — леди Косгроув и ее мелким подколам, и лорду Уэстфелду, который не улыбнулся за все время с тех пор, как подошел.

— Нет, — весело сказала Элейн, — на всем африканском континенте нет ничего, что можно было бы считать хоть немного чужим.

Уэстфелд пристально наблюдал за ней. Это рассеянное выражение на его лице всегда предвещало особенно жестокое замечание.

Рядом с ней ее мать постукивала пальцами в перчатках по своим юбкам.

— Леди Косгроув, лорд Уэстфелд — я действительно благодарю вас за то, что вы передали свои наилучшие пожелания. Мы так давно вас не видели.

Ее мать сделала паузу, и Элейн могла видеть, как она набирает в грудь воздуха и изо всех сил старается вести вежливую светскую беседу.

— Звезды. Они будут яркими сегодня вечером. Вы знали, что луна почти полная?

— Действительно, — вкрадчиво произнесла леди Косгроув. — Расскажите нам еще о Луне, леди Стокхерст. Вы так много знаете об этом.

На челюсти Уэстфелда дернулся мускул.

— Нет, — сказал он. Он выглядел удивленным тем, что заговорил. — Нет. Я пришел сюда не для того, чтобы… То есть, леди Элейн, я пришел сюда, чтобы пригласить вас на танец.

Он протянул руку в перчатке — не протягивая к ней, просто предлагая ее. Как ни странно, она заметила, что его перчатки были из коричневой кожи — не модный цвет.

Как странно. Уэстфелд всегда одевался по последней моде.

Несмотря на этот промах, она почти сочла бы его красивым, если бы позволила себе забыть, кто он такой. С тех пор как она видела его в последний раз, черты его лица стали более резкими, угловатыми. Она почти могла притвориться, что он был другим человеком.

Но прошедшие годы не затуманили ее память о том, как будет проходить эта форма развлечений. Это была игра “давайте будем добры к Элейн”, и в нее играли с ней раньше. Давайте пригласим Элейн на нашу эксклюзивную вечеринку. Давайте пригласим Элейн на танец. Давайте заставим Элейн поверить, что мы забыли, как быть с ней жестокими.

Следующим шагом всегда было: Теперь, когда мы заманили ее в наши сети, давайте унизим ее перед всеми. Она бы вообще отказалась от общества, если бы это не оставило ее мать в одиночестве и без защиты.

— Вам не обязательно соглашаться, — сказал Уэстфелд так тихо, что только она могла слышать. — Я пойму.

И это было самым смаком их шуток. Если она откажется, он поймет, что способен причинить ей боль. Он будет знать, что она боится его. Он победит. И это было последнее, чего она хотела.

Поэтому Элейн улыбнулась человеку, который разрушил ее жизнь.

— Ну конечно, лорд Уэстфелд, — сказала она. — Я бы хотела этого больше всего на свете.