– Да вы что? И выяснилось что-то про Кутейкину гору? – глаза профессора загорелись огнём.
– Нет, ну не настолько мы продвинулись. Мы спасли и спасаем людей, мы распутали наконец этот клубок, который начался с обеспокоенности местного следователя, – Егор с улыбкой посмотрел на скромно сидящего в углу Ласточкина, – пропажей женщин в этом регионе.
– Понятно. – покивал профессор.
– Слушайте, – вдруг спросил Береговой, – а вы можете рассказать про эту гору. Я вот ничего не понял. Там такое внутри намешано, страшно аж.
– Я могу лишь высказывать свои предположения, так как изучению это сооружение никогда не подвергалось.
– Какое сооружение? – не понял Береговой.
– Кутейкина гора. Это рукотворный, – Губов развёл руками, – скорее всего, здесь подойдёт определение монумент.
– А что такое монумент? – вдруг спросил Юра.
– Юра, это значит памятник. – одёрнул его Мамыкин. – Замолчи уже, а.
– Ну, почему же, любознательность – это прекрасно. – заметил Губов. – Я могу присесть? – спросил он.
– Конечно. Присаживайтесь. – сказал Егор.
– Итак, вернёмся к Кутейкиной горе…
– Не, я всё-таки не понимаю. А вот если это такой там памятник, почему не нашлись спонсоры, не выделены бюджетные деньги на то, чтобы его изучать? Это же может быть культурным достоянием.
Губов несколько секунд молча смотрел на Юру, потом повернулся к Малинину и спросил:
– Простите, а какая должность у молодого человека?
– Опер. – поджав губы и глядя на Юру, сказал Егор.
– А у вас все оперативные сотрудники на службу прямо из сказочной страны прибывают?
– Нет, – скрипя зубами, ответил Егор, – этот особенный. Юра, ты если ещё раз рот откроешь, дам лопату, пойдёшь вручную делать раскопки на Кутейкиной горе. Понял?
– Понял. – пожал плечами Юра.
Губов ухмыльнулся, почесал бровь и продолжил:
– Вначале Кутейкина гора была труднодоступной. Особо копать здесь нельзя из-за высокого горизонта подземных вод, ну а разветвлённая система туннелей также делает раскопки внутри сооружения опасными. Мы не знаем схемы постройки, а посылать экспедиции просто в могилу никто не будет. Всё могло рухнуть. – профессор вздохнул. – Вскоре о горе забыли, затем государство добывало здесь шунгит, права на разработку которого были выкуплены некоторыми известными вам личностями. – Губов сделал небольшую паузу. – Так постепенно интерес к этому древнему памятнику, а он, поверьте мне, очень древний, исчез. О нём забыли. – мужчина вздохнул и продолжил. – А дальше начинается самое интересное: вымарывались даже досужие размышления об этом месте.
– Почему? – спросил Береговой и тут же осёкся, под строгим взглядом Егора и Ласточкина.
– А вот это хороший вопрос. Но именно потому, что нет связующих данных, я предоставлю вам лишь свои догадки. – профессор встал и подошёл к окну. – Когда-то существовала культура, создающая мегалиты – огромные строения – о реальных функциях которых, мы можем только догадываться. Одни имели вспомогательное значение, например, чтобы точно знать, когда наступает самая длинная ночь. А вот другие – сакральное, там получали мистический опыт, переживали откровения, омолаживались путём определённых звуковых колебаний. А где-то даже переживали опыты многих жизней и, возможно, общались с Богом. – мужчина помолчал и добавил. – Естественно, все эти мистерии были глубоко ритуализированы и совершались в определённые моменты времени. Все эти откровения передавались знающими людьми из поколения в поколение, но у нас зачастую правда становится мифом, миф – преданием, предание – сказкой, постепенно угасая в человеческой памяти, оставляя только слабый шлейф разнообразных слухов, домыслов и фантазий. Так случилось и здесь. Возможно, этот мегалитический памятник был создан для переживаний именно такого трансцендентного опыта, а может, служил более практичным целям. Например, дать человеку бессмертие. Но даже если бы мы знали, что это за сооружение и для чего оно создавалось, без ритуала – особых слов, действий – мы бы ничего не добились. Ну максимум, туристов бы в городе стало больше.
– А какие ритуалы могли быть? Спрашиваю не ради обретения бессмертия, а чтобы сопоставить разного рода находки и человеческие жертвы именно с этим памятником. – спросил Малинин.
– Здесь, опять же повторюсь, это мои предположения, а не ключ к тайнику, например, необходимо забраться наверх во время грозы и урагана, стать в одну из позиций витрувианского человека, в частности, в ту, что вписана в квадрат. Ну и слова: «Minä valmis». Конечно, можно сказать: «Я готов», но эта земля уже слишком привыкла к карельской речи.
– И что, всё? – недоверчиво спросил Береговой – Так просто?
Малинин просто покачал и махнул рукой, а Губов посмотрел на молодого оперативника, улыбнулся и ответил:
– Не все ритуалы сложные. Но нужно точно знать, готов ли ты.
– Иначе что? – любознательность Берегового хлестала через край.
– Иначе про вас выйдет маленькая статейка в разделе некрологов. А бессмертным вы станете лишь благодаря творчеству какой-нибудь панк-группы, сочинившей песню на эту заметку.
– Ну, Красуцкий точно что-то знал про то, как работает этот гиперкуб. – задумчиво пробормотал Береговой.
– Гиперкуб?! – спросил Губов.
– Ну да, он говорил, что гиперкуб даёт бессмертие.
– Это сколько же жизней нужно было принести в жертву, чтобы спасти одну-единственную, свою? – негромко произнесла Софья.
– То есть вы хотите сказать, что вы думаете, весь тот круг преступлений был единым ритуалом, чтобы активировать гиперкуб, который даёт бессмертие одному человеку? – спросил Губов.
– А что тогда?
– Нет, одного человека такая энергия разорвёт в клочья. Я, конечно, очень поверхностно знаком с материалами, но всё время мелькало название народности ям.
– Ну да.
– Я думаю, что вся активация была задумана именно для возрождения этого народа. Возродить когда-то ушедший род – это крайне сложно. Вдохнуть в него жизнь, пустить энергетический импульс, чтобы тот отозвался в крови у соплеменников это огромные ресурсные потери. – Губов помолчал. – Роды возникают не просто так, это хранилище особой энергий, это огромная сила. Вы думаете почему стирается грань между родами, а сейчас уже даже между полами? – профессор помолчал. – Чтобы люди забыли своё ядро, чтобы деградировали, шли только за зовом плоти, чтобы духовное было полностью уничтожено.
– А зачем? – тихо спросил Юра.
– А вы думаете, как выглядит апокалипсис? Вы реально верите в потоп или нашествие саранчи?
– У меня сейчас будет разрыв шаблонов. То есть вы хотите сказать, что все жертвы оправданы? Чтобы возродить народ? – спросил Малинин.
– Нет, конечно. На другой крови, на насильственной смерти не построишь духовный рассвет. Нужна искренняя жертва. Вы, наверное, пропустили мои слова, о том, что вымарывались даже рассуждения о том, для чего сделаны эти памятники. Я считаю, что именно внутри таких сложных сакральных, архисекретных сооружений происходила сонастройка между человеком и Космосом, Атманом, Богом, а значит, его духовное возмужание и взросление. И, как следствие, духовный рассвет сознания и получение заповедного, если хотите, Божественного знания. Это и есть бессмертие. Но многие трактуют сие значение слишком прямолинейно, пытаясь протащить через игольное ушко времени свою бренную физическую плоть.
В комнате повисло молчание, люди заблудились в своих мыслях, потом у Берегового зазвонил телефон, и он засобирался вместе с Ласточкиным проведать Унге, Мамыкин придремал тут же на столе, Соня просто смотрела в тёмный проём окна.
– Ну что ж друзья, если Стефани уже уехала, я поеду её догонять. – засмеялся профессор. – У меня к ней вопрос.
– Спасибо вам. – Егор пожал ему руку и вдруг заметил во взгляде мужчины что-то странное.
– Вы хотите что-то сказать? – внимательно посмотрев на профессора, произнёс Малинин.
– Только если вы хотите что-то спросить. – глядя в глаза Егору, проговорил Губов.
Но Малинин в ответ лишь молча пожал профессору руку, развернулся и в полной тишине ушёл. Выйдя на улицу, Егор хлебнул холодного воздуха, постоял несколько минут и пошёл вперёд.
– Егор, ты куда? – крикнул ему выходящий из подъехавший машины Марычев.
– На острова. – рыкнул Малинин и не оглядываясь ушёл, затерявшись в тёмной завесе переулка.
Потом из дверей поликлиники тихо выскользнул профессор, он постоял, принюхиваясь к воздуху, и пошёл тем же путём, куда Лиза увезла каталку с останками Данилы. Заметив девушку уже на подходе к Кутейкиной горе, он нагнал её и просто пошёл рядом.
– Зачем ты идёшь со мной? – просто спросила она.
– Хочу помочь. Переход в иные миры сложный.
– Спасибо, Халти. Он точно будет жить?
– Давай сначала дойдём. Но ты должна решить, точно ли ты готова за него отдать себя. Тебе предстоит непростой путь.
– Я уже и не помню, когда просто жила. – эхом отозвалась девушка.
Ночь зарождалась за горизонтом, волны, сдирая с себя наледь, катились к берегу, вытягивая за собой ночную тьму, и тащили её к городу. За Кутейкину гору давно закатился красный шар солнца, но казалось, что пожарище заката тихо тлеет, а с небес сыпется пепел. Но это были всего лишь первые снежинки, готовые покрыть под белым покрывалом всё, что здесь произошло.
***
Рассветное солнце расцеловало землю, розоватые блики скользили по блестевшей льдом дороге, небо наконец расчистилось. Соня проснулась в гостинице, поняла, что очень давно не спала так хорошо, и сразу потянулась к телефону.
– Алё, Егор. – сказала она. – Ты где? Я проспала двенадцать часов, так тебя и не дождалась. Может, пообедаем вместе?
– Я в самолёте. Улетел в отпуск. – глухо сказал Егор и отключился.
Соня несколько минут смотрела на телефон, потом медленно встала с постели и, пытаясь собрать мысли, услышала стук в дверь. Запахнув поплотнее халат, девушка открыла дверь и осталась стоять.
– Здравствуй, несбыточная мечта. – сказал стоящий на пороге Дохлый. – Это только для тебя. Я знаю, тебе пригодится. – сунув ей пакет и ещё раз оглядев с головы до ног, мужчина удалился.
Соня, пребывая в некотором замешательстве, даже не стала открывать пакет, она просто поставила его в дорожную сумку, скинула туда вещи и вскоре уже стояла на улице. Подойдя к своей машине, девушка погрузила вещи, кинула взгляд на дремлющий в воскресном утре город и села в машину, надеясь никогда больше сюда не возвращаться.
***
Лёгкий морозный ветер катился дальше, Карельск готовился к приходу скорой зимы, со стороны залива летела неуютная стужа, и сейчас на набережной возле пирса стоял только один человек.
– Чего-то тебя давно не было видно, дед Андрей. – крикнул на бегу молодой работяга, выкатывая перед собой пары крепкого перегара.
– Так болел. – вздохнул старик, затягиваясь папиросой.
– Чё поправился?
– Так вроде да.
– Ну, не болей.
Дед Андрей покивал, тяжело встал со скамейки и шаркая пошёл к мосту, откуда хорошо была видна вершина Кутейкиной горы, сейчас там курился рассвет, смешивался с тонкой струёй дыма, которую вскоре развеял ветер вместе с пеплом.