Книга Песен

ГОЛУБОЙ ОГОНЁК

Черный ветер гудит над мостами,

Черной гарью покрыта земля.

Незнакомые смотрят волками,

И один из них, может быть, я.

Моя жизнь дребезжит, как дрезина,

А могла бы лететь мотыльком;

Моя смерть ездит в черной машине

С голубым огоньком.

Не корите меня за ухарство,

Не стыдите разбитым лицом.

Я хотел бы венчаться на царство,

или просто ходить под венцом -

Но не купишь судьбы в магазине,

Не прижжешь ей хвоста угольком;

Моя смерть ездит в черной машине

С голубым огоньком.

Мне не жаль, что я здесь не прижился;

Мне не жаль, что родился и жил;

Попадись мне, кто все так придумал -

Я бы сам его здесь придушил;

Только поздно — мы все на вершине,

И теперь только вниз босиком;

Моя смерть ездит в черной машине

С голубым огоньком.

ПОСЛЕДНИЙ ПОВОРОТ

Меня зовут последний поворот,

Меня вы знаете сами

По вкусу водки из сырой земли

И хлеба со слезами.

В моем дому все хрен да полынь,

Дыра в башке — обнова;

Мне нож по сердцу там, где хорошо,

Я дома там, где херово.

На кой мне хрен ваш город золотой,

На кой мне хрен петь складно -

В моей душе семь сотен лет пожар,

Забыть бы все — и ладно.

А если завтра в чистый рай

Под белы руки взят буду -

Апостол Петр, ой батька Николай,

Возьми меня отсюда.

А в чистом небе два крыла

Чертят дугу исправно…

Я сам хромой, и все мои дела -

Налей еще — и славно.

КЛАДБИЩЕ

Село солнце за Гималаи,

Чтоб назавтра вновь взойти;

Бредет йогин на кладбище

Отсекать привязанности.

У него труба из кости,

Он начнет в нее трубить;

Созовет голодных духов -

Их собой поить-кормить.

Они съедят его тело,

Они выпьют кровь до дна;

И к утру он чист-безгрешен,

Не привязан ни хрена.

Ох, мы тоже трубим в трубы,

У нас много трубачей;

И своею кровью кормим

Сытых хамов-сволочей;

Столько лет — а им все мало.

Неужель мы так грешны?

Ох, скорей бы солнце встало

Над кладбищем моей родины…

НЕ КОСИ

Не коси меня косой,

Не втыкай в ладонь гвоздь;

Настоем цикуты ты меня не глуши.

Ты — мой светлый разум,

Я те — черная кость,

Так сбегай в честь пропоя

Нашей чистой души.

Сколько я ни крал — а все руки пусты;

Сколько я ни пил — все вина как с куста;

Хошь ты голосуй, хошь иди в буддисты,

А проснешься поутру — всяк вокруг пустота.

Не пили меня пилой, не тычь бревном в глаз:

Бревен здесь хватит на порядочный дом;

А душа — святая, она клала на нас,

Так что пей — не ерзай, мы с тобою вдвоем.

Я бы и хотел, да все как след на песке;

Хошь — пой в опере, хошь брей топором -

А все равно Владимир гонит стадо к реке,

А стаду все одно, его съели с говном.

МАЕТСЯ

Мается, мается — жизнь не получается,

Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем;

Мается, мается — то грешит, то кается;

А все не признается, что все дело в нем.

Мается, мается — то грешит, то кается;

То ли пыль во поле, то ли отчий дом;

Мается, мается — то заснет, то лается,

А все не признается, что все дело в нем.

Вроде бы и строишь — а все разлетается;

Вроде говоришь, да все не про то.

Ежели не выпьешь, то не получается,

А выпьешь — воешь волком, ни за что, ни про что…

Мается, мается — то заснет, то лается;

Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем.

Мается, мается — Бог знает, где шляется,

А все не признается, что все дело в нем.

Может, голова моя не туда вставлена;

Может, слишком много врал, и груза не снесть.

Я бы и дышал, да грудь моя сдавлена;

Я бы вышел вон, но только там страшней, чем здесь…

Мается, мается — тропка все сужается;

Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем.

Мается, мается; глянь, вот-вот сломается;

Чтоб ему признаться, что дело только в нем…

В белом кошелечечке да медные деньги,

В золотой купели — темнота да тюрьма;

Небо на цепи, да в ней порваны звенья;

Как пойдешь чинить — ты все поймешь сама.

САМЫЙ БЫСТРЫЙ САМОЛЁТ

Не успели все разлить, а полжизни за кормою,

И ни с лупой, ни с ружьем не найти ее следы;

Самый быстрый самолет не успеет за тобою,

А куда деваться мне — я люблю быть там, где ты.

Вроде глупо так стоять, да не к месту целоваться;

Белым голубем взлететь — только на небе темно;

Остается лишь одно — пить вино да любоваться;

Если б не было тебя, я б ушел давным-давно.

Все, что можно пожелать — все давным-давно сбылося,

Я ушел бы в темный лес, да нельзя свернуть с тропы;

Ох, я знаю, отчего мне сегодня не спалося -

Видно где-то рядом ты, да глаза мои слепы.

Так что хватит запрягать, хватит гнаться за судьбою,

Хватит попусту гонять в чистом море корабли:

Самый быстрый самолет не поспеет за тобою -

Но, когда ты прилетишь, я махну тебе с земли.

НАВИГАТОР

С арбалетом в метро,

С самурайским мечом меж зубами;

В виртуальной броне, а чаще, как правило, без -

Неизвестный для вас, я тихонько парю между вами

Светлой татью в ночи, среди черных и белых небес.

На картинах святых я -

Незримый намек на движенье,

В новостях CNN я — черта, за которой провал;

Но для тех, кто в ночи,

Я — звезды непонятной круженье,

И последний маяк тем, кто знал, что навеки пропал…

Навигатор! Пропой мне канцону-другую;

Я, конечно, вернусь — жди меня у последних ворот,

Вот еще поворот — и я к сердцу прижму дорогую,

Ну, а тем, кто с мечом -

Я скажу им: "Шалом Лейтрайот!"

А пока — a la guerre comme a la guerre, все спокойно.

На границах мечты мы стоим от начала времен;

В монастырской тиши мы -

Сподвижники главного Война,

В инфракрасный прицел

Мы видны как Небесный ОМОН.

СТЕРЕГУЩИЙ БАРЖУ

У всех самолетов по два крыла, а у меня одно;

У всех людей даль светлым-светла, а у меня темно;

Гости давно собрались за стол — я все где-то брожу,

И где я — знает один лишь Тот, кто Сторожит Баржу.

В каждой душе есть игла востра, режет аж до кости;

В каждом порту меня ждет сестра, хочет меня спасти -

А я схожу на берег пень-пнем и на них не гляжу,

И надо мной держит черный плащ Тот, кто Сторожит Баржу.

Я был рыцарем в цирке,

Я был святым в кино;

Я хотел стать водой для тебя -

Меня превратили в вино.

Я прочел это в книге,

И это читать смешно:

Как будто бы все это с кем-то другим,

Давным-давным-давно…

А тот, кто сторожит баржу, спесив и вообще не святой;

Но тот, кто сторожит баржу, красив неземной красотой.

И вот мы плывем через это бытье, как радужный бес в ребро -

Но, говорят, что таким, как мы, таможня дает добро.

ТАМОЖЕННЫЙ БЛЮЗ

Я родился в таможне,

Когда я выпал на пол.

Мой отец был торговец,

Другой отец — Интерпол;

Третий отец — Дзержинский,

Четвертый отец — кокаин;

С тех пор, как они в Мавзолее, мама,

Я остался совсем один.

У меня есть две фазы, мама,

Я — чистый бухарский эмир.

Когда я трезв, я — Муму и Герасим, мама;

А так я — Война и Мир.

Я удолбан весь день,

Уже лет двенадцать подряд.

Не дышите, когда я вхожу:

Я — наркотический яд.

Мое сердце из масти,

Кровь — диэтиламид;

Не надо смотреть на меня,

Потому что иначе ты вымрешь, как вид -

У меня есть две фазы, мама,

Я чистый бухарский эмир.

Когда я трезв, я — Муму и Герасим, мама;

А так я — Война и Мир.

На юге есть бешеный кактус,

На севере — тундра с тайгой;

И там, и сям есть шаманы, мама,

Я тоже шаман, но другой -

Я не выхожу из астрала,

А выйду — так пью вино;

Есть много высоких материй, мама,

Но я их свожу в одно.

У меня есть две фазы, мама,

Моя родина — русский эфир;

Когда я трезв, я — Муму и Герасим, мама,

А так я — Война и Мир.

ТРИ СЕСТРЫ

Что ж ты смотришь совой — дышишь, словно рухнул с дуба?

Посмотри на себя — хвост торчком, глаза востры.

Это все пустяки; в жизни все легко и любо,

Пока вдруг у тебя на пути не возникнут три сестры.

У них кудри — как шелк, а глаза — как чайны блюдца;

У них семь тысяч лет без пардонов, без мерси.

У них в сердце пожар; они плачут и смеются;

Загляни им в зрачки — и скажи прощай-прости.

Три сестры, три сестры

Черно-бело-рыжей масти

В том далеком краю, где не ходят поезда;

Три сестры, три сестры

Разорвут тебя на части:

Сердце — вверх, ноги — вниз,

Остальное — что куда.

А в саду — благодать, пахнет медом и сиренью.

Навсегда, навсегда, навсегда — я шепчу: Приди, приди!

Кто зажег в тебе свет — обернется твоей тенью,

И в ночной тишине вырвет сердце из груди.

Три сестры…

ГАРСОН № 2

Гарсон No.2, Гарсон No.2,

На наших ветвях пожухла листва;

И, может, права людская молва,

И все — только сон, Гарсон No.2.

Вот стол, где я пил; вот виски со льдом;

Напиток стал пыль, стол сдали в музей.

А вот — за стеклом -

Мумии всех моих близких друзей;

А я только встал на пять минут — купить сигарет.

Я вышел пройтись в Латинский Квартал,

Свернул с Camden Lock на Невский с Тверской;

Я вышел — духовный, а вернулся — мирской,

Но мог бы пропасть — ан нет, не пропал.

Так Гарсон No.2, Гарсон No.2,

То разум горит, а то брезжит едва;

Но мысль мертва, радость моя, а жизнь — жива,

И все это сон, Гарсон No.2.

А колокольный звон течет, как елей;

Ох, моя душа, встань, помолись -

Ну что ж ты спешишь?

А здесь тишина, иконы битлов, ладан-гашиш;

А мне все равно — лишь бы тебе было светлей.

Так Гарсон No.2, Гарсон No.2,

На кладбище — тишь;

На наших гробах — цветы да трава,

И, похоже, права людская молва,

И все — только сон, Гарсон No.2;

А раз это сон — что ж ты стоишь, Гарсон No.2?!

ФИКУС РЕЛИГИОЗНЫЙ

Ой ты, фикус мой, фикус; фикус религиозный!

Что стоишь одиноко возле края земли?

Иноверцы-злодеи тебя шашкой рубили,

Затупили все шашки и домой побрели.

Ясно солнце с луною над тобой не заходят,

Вкруг корней твоих реки золотые текут;

А на веточке верхней две волшебные птицы,

Не смыкая очей, все тебя стерегут.

Одну звать Евдундоксия, а другую — Снандулия;

У них перья днем — жемчуг, а в ночи — бирюза;

У них сердце — как камень, а слеза — как железо,

И, любимые мною, с переливом глаза.

Я читал в одной книге, что, когда станет плохо,

И над миром взойдут ледоруб да пила -

Они снимутся с ветки, они взовьются в небо

И возьмут нас с тобою под тугие крыла.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ МАСТЕР ЛУКЬЯНОВ

Как большой друг людей, я гляжу на тебя непрестанно;

Как сапер-подрывник, чую сердцем тугую струну -

А в чертогах судьбы удивительный мастер Лукьянов

Городит мне хором с окном на твою сторону.

Если б я был матрос, я б уплыл по тебе, как по морю,

В чужеземном порту пропивать башмаки в кабаке;

Но народы кричат, и никто не поможет их горю -

Если только что ты, с утешительной ветвью в руке.

Жили впотьмах, ждали ответа;

Кто там внизу — а это лишь стекло.

Счастье мое, ты одна и другой такой нету;

Жили мы бедно — хватит; станем жить светло.

В журавлиных часах зажигается надпись: "К отлету";

От крыла до крыла рвать наверху тишину;

Только кто — не скажу — начинает другую работу;

Превращается в свет из окна на твою сторону.

В невечерний свет в окне на твою сторону.

СНЕЖНЫЙ ЛЕВ

ЦЕНТР ЦИКЛОНА

Вчера я пил, и был счастливый,

Сегодня я хожу больной,

За что ж ты, мать — сыра природа,

Настоль безжалостна со мной?

Снился мне сон, что я был трезвый,

Ангелы пели в небесах.

А я проснулся в черном теле,

звезда застряла в волосах.

Говорила мне мать — летай пониже,

Говорила жена — уйдешь на дно…

А я живу в центре циклона,

И вверх и вниз — мне все равно.

А люди работают за деньги,

Смотрят в окно на белый свет.

А в нашем полку — все камикадзе,

Кто все успел — того здесь нет.

Так скажем "Банзай", и Бог с ней, с твердью;

Все, что прошло — сдадим в утиль.

И здесь у нас в центре циклона,

Снежные львы и полный штиль.

Сегодня я опять счастливый,

А завтра я опять больной,

За что ж ты, мать — сыра природа,

Настоль безжалостна со мной?

Опомнись, мать — сыра природа,

Я все же сын тебе родной!

МАКСИМ-ЛЕСНИК

Я хотел стакан вина — меня поят молоком,

Ох я вырасту быком, пойду волком выти.

Сведи меня скорей с Максимом-Лесником,

Может он подскажет как в чисто поле выйти.

То ли вынули чеку, то ль порвалась связь времен,

Подружились господа да с господней сранью.

На святой горе Монмартр есть магический Семен,

Он меняет нам тузы на шестерки с дрянью.

Раньше сверху ехал Бог, снизу прыгал мелкий бес,

А теперь мы все равны, все мы анонимы.

Через дырку в небесах въехал белый Мерседес,

Всем раздал по три рубля, и проехал мимо.

Чаши с ядом и с вином застыли на весу

Ох, Фемида, где ж твой меч, где ты была раньше?

Вдохновение мое ходит голая в лесу,

То посмотрит на меня, а то куда дальше.

Я опять хочу вина, меня поят молоком,

Ох я вырасту быком, пойду волком выти,

Сведи меня скорей с Максимом-Лесником

Может он подскажет, как в чисто поле выйти.

ДРЕВНЕРУССКАЯ ТОСКА

Куда ты, тройка, мчишься, куда ты держишь путь?

Ямщик опять нажрался водки или просто лег вздремнуть,

Колеса сдадены в музей, музей весь вынесли вон,

В каждом доме раздается то ли песня, то ли стон,

Как предсказано святыми все висит на волоске,

Я гляжу на это дело в древнерусской тоске…

На поле древней битвы нет ни копий ни костей,

Они пошли на сувениры для туристов и гостей,

Добрыня плюнул на Россию и в Милане чинит газ,

Алеша, даром что Попович, продал весь иконостас.

Один Илья пугает девок, скача в одном носке,

И я гляжу на это дело в древнерусской тоске…

У Ярославны дело плохо, ей некогда рыдать,

Она в конторе с пол-седьмого, у ней брифинг ровно в пять,

А все бояре на "Тойотах" издают "PlayBoy" и "Vogue",

Продав леса и нефть на Запад, СС20 — на Восток.

Князь Владимир, чертыхаясь, рулит в море на доске,

И я гляжу на это дело в древнерусской тоске…

У стен монастыря опять большой переполох,

По мелкой речке к ним приплыл четырнадцатирукий бог.

Монахи с матом машут кольями, бегут его спасти,

А бог глядит, что дело плохо, и кричит: "Пусти, пусти!",

Настоятель в женском платье так и скачет на песке,

Я гляжу на это дело в древнерусской тоске…

А над удолбанной Москвою в небо лезут леса,

Турки строят муляжи Святой Руси за полчаса,

А у хранителей святыни палец пляшет на курке,

Знак червонца проступает вместо лика на доске,

Харе Кришна ходят строем по Арбату и Тверской,

Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской…

ДУБРОВСКИЙ

Когда в лихие года пахнёт

Народной бедой,

Тогда в полуночный час,

Тихий, неброский,

Из леса выходит старик,

А глядишь — он совсем не старик,

А напротив, совсем молодой

Красавец Дубровский

Проснись, моя Кострома,

Не спи, Саратов и Тверь,

Не век же нам мыкать беду

И плакать о хлебе,

Дубровский берет ероплан,

Дубровский взлетает наверх,

И летает над грешной землей,

И пишет на небе —

"Не плачь, Маша, я здесь;

Не плачь — солнце взойдет;

Не прячь от Бога глаза,

А то как он найдет нас?

Небесный град Иерусалим

Горит сквозь холод и лед

И вот он стоит вокруг нас,

И ждет нас, и ждет нас…."

Он бросил свой щит и свой меч,

Швырнул в канаву наган,

Он понял, что некому мстить,

И радостно дышит,

В тяжелый для Родины час

Над нами летит его ероплан

Красивый, как иконостас,

И пишет, и пишет —

"Не плачь, Маша, я здесь;

Не плачь — солнце взойдет;

Не прячь от Бога глаза,

А то как он найдет нас?

Небесный град Иерусалим

Горит сквозь холод и лед

И вот он стоит вокруг нас,

И ждет нас, и ждет нас…."

ИНЦИДЕНТ В НАСТАСЬИНО

Дело было как-то ночью, за околицей села,

Вышла из дому Настасья в чем ее мама родила,

Налетели ветры злые, в небесах открылась дверь,

И на трех орлах спустился незнакомый кавалер.

Он весь блещет, как Жар-Птица, из ноздрей клубится пар,

То ли Атман, то ли Брахман, то ли полный аватар

Он сказал — "У нас в нирване все чутки к твоей судьбе,

Чтоб ты больше не страдала, я женюся на тебе."

Содрогнулась вся природа, звезды градом сыплют вниз,

Расступились в море воды, в небе радуги зажглись.

Восемь рук ее обьяли, третий глаз сверкал огнем,

Лишь успела крикнуть "мама", а уж в рай взята живьем.

С той поры прошло три года, стал святым колхозный пруд,

К нему ходят пилигримы, а в нем лотосы цветут.

В поле ходят Вишна с Кришной, климат мягок, воздух чист,

И с тех пор у нас в деревне каждый третий — индуист.

ИСТРЕБИТЕЛЬ

Расскажи мне, дружок, отчего вокруг засада?

Отчего столько лет нашей жизни нет как нет?

От ромашек — цветов пахнет ладаном из ада,

И апостол Андрей носит Люгер-пистолет?

От того, что пока снизу ходит мирный житель,

В голове все вверх дном, а на сердце маета,

Наверху в облаках реет черный истребитель,

Весь в парче-жемчугах с головы и до хвоста.

Кто в нем летчик — пилот, кто в нем давит на педали?

Кто вертит ему руль, кто дымит его трубой?

На пилотах чадра, ты узнаешь их едва ли,

Но если честно сказать — те пилоты мы с тобой.

А на небе гроза, чистый фосфор с ангидридом,

Все хотел по любви, да в прицеле мир дотла

Рвануть холст на груди, положить конец обидам,

Да в глахах чернота, в сердце тень его крыла…

Изыди, гордый дух, поперхнись холодной дулей.

Все равно нам не жить, с каждым годом ты смелей.

Изловчусь под конец и стрельну последней пулей,

Выбью падаль с небес, может станет посветлей…

ЧЕРНЫЙ БРАХМАН

Когда летний туман пахнет вьюгой,

Когда с неба крошится труха,

Когда друга прирежет подруга,

И железная вздрогнет соха,

Я один не теряю спокойства,

Я один не пру против рожна.

Мне не нужно ни пушек, ни войска,

И родная страна не нужна.

Что мне ласковый шепот засады,

Что мне жалобный клекот врага?

Я не жду от тиранов награды,

И не прячу от них пирога.

У меня за малиновой далью,

На далекой лесной стороне,

Спит любимая в маленькой спальне

И во сне говорит обо мне…

Ей не нужны ни ведьмы, ни судьи,

Ей не нужно ни плакать, ни петь,

Между левой и правою грудью

На цепочке у ней моя смерть.

Пусть ехидные дядьки с крюками

Вьются по небу, словно гроза -

Черный брахман с шестью мясниками

Охраняет родные глаза.

Прекращайся немедленно, вьюга,

Возвращайся на небо, труха.

Воскрешай свово друга, подруга,

Не грусти, дорогая соха.

У меня за малиновой далью,

Равнозначная вечной весне,

Спит любимая в маленькой спальне,

И во сне говорит обо мне,

Всегда говорит обо мне.

ВЕЛИКАЯ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ СИМФОНИЯ

Я учился быть ребенком, я искал себе причал,

Я разбил свой лоб в щебенку об начало всех начал.

Ох, нехило быть духовным — в голове одни кресты,

А по свету мчится поезд, и в вагоне едешь ты.

Молодым на небе нудно, да не влезешь, если стар.

По Голгофе бродит Будда и кричит "Аллах Акбар".

Неизвестно где мне место, раз я в этоя стороне,

Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.

Есть края, где нет печали, есть края, где нет тоски.

Гроб хрустальный со свечами заколочен в три доски

Да порою серафимы раскричатся по весне.

Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.

В мире все непостоянно, все истлеет — вот те крест.

Я б любил всю флору-фауну — в сердце нет свободных мест.

Паровоз твой мчит по кругу, рельсы тают как во сне,

Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.

(бонус) ТА, КОТОРУЮ Я ЛЮБЛЮ

Снился мне путь на Север,

Снилась мне гладь да тишь.

И словно б открылось небо,

Словно бы Ты глядишь,

Ангелы все в сияньи

И с ними в одном строю

Рядом с Тобой одна -

Та, которую я люблю.

И я говорю — Послушай,

Чего б Ты хотел, ответь -

Тело мое и душу,

Жизнь мою и смерть,

Все, что еще не спето,

Место в твоем раю:

Только отдай мне ту,

Которую я люблю.

В сердце немного света,

Лампочка в тридцать ватт.

Перегорит и эта -

За новой спускаться в ад:

А я все пляшу, не глядя,

На ледяном краю,

И держит меня одна,

Та, которую я люблю.

Что впереди — не знаю,

Но знаю судьбу свою -

Вот она ждет, одна,

Та, которую я люблю.