Жили были старик со старухой. И так она его доставала, прямо житья ему дома не было – и мусор он не вынес, и стиральная машинка у неё старая, и хлеб по дороге с работы не купил, и внука из садика забрать забыл … – цеплялась ко всякой мелочи.
Единственная радость у него была – рыбалка. Закинет бывает невод и ждёт, авось какая рыбка попадётся. Да не сильно старался, поймает ли, не поймает, а всё отдых. Оно то и понятно, иногда не поймать ничего, даже лучше, чем поймать лишнее. Рыбки, по большей части, мимо плыли. А эта прямо сама ему в невод и занырнула. Видимо невод то ещё крепок был, потому как каждый раз, когда старик звал её, на зов отзывалась, да его жалобы на старуху выслушивала.
Золотая была рыбка, всё помочь старалась, то технику какую домашнюю ему подарит, то до садика, за внуком, на своей машине подвезёт, а то все продукты за него купит и напомнит, чтобы он не забыл их домой забрать. Расцвёл старик, аж помолодел, лет на десять. Он бы конечно и больше годов сбросил, да не в младенца же превращаться, ведь ему ещё и пятидесяти не было.
И всё бы хорошо, когда бы старуха не вмешалась, то попрекала, что все деньги пропивает да прокуривает, а теперь, когда деньги да подарки в дом несёт, курить бросил, опять недовольна, говорит: «Я твоей рыбке плавнички-то пообрываю», – стерва, одним словом. Он конечно в отказ, а сам недоумевает: и как только она узнала? И со старухой ему расставаться не хочется, всё-таки со студенческой скамьи вместе … и рыбку отпускать жалко.
Метался он метался, да решил оставить всё как есть. Кличет он свою рыбку, а та не отзывается, только автомат отвечает: «Абонент недоступен». Расстроился мужик и снова запил, пропил всю кухонную технику и новую стиральную машину, что рыбка подарила, а, заодно, и их старый телевизор, тёщин подарок. И поделом старухе, чтобы не вредничала. Хотел даже старое деревянное корыто ей притащить, чтобы дошло до неё наконец, к чему жадность да самодурство приводят, да в музее тоже вредная тётка работала, шум подняла, еле уговорил полицию не вызывать.
На автобусной остановке никого не было. Это означало, что все автобусы недавно проехали и придётся ожидать не менее получаса. Тамара присела на лавочку, сердито отодвинув оставленный кем-то пакет из-под бутерброда и недопитый кофе, и не поверила глазам: сквозь прорези лавки виднелась валяющаяся на земле десятидолларовая купюра. «Подарок, чтобы не расстраивалась по пустякам!» – мелькнувшая мысль развеселила, напомнив многие другие совпадения, случавшиеся в её жизни.
Вечером, сидя у компьютера, она услышала сквозь открытое окно, как Света жалуется кому-то по телефону, что приготовила для внука подарок – десять долларов, а пока завтракала на лавочке, в ожидании автобуса, их у неё стащили. Как ни жаль было Тамаре расставаться с неожиданной находкой, она взяла купюру и вышла к соседке, со смехом рассказав об утреннем происшествии. Но та так серьёзно и невозмутимо приняла деньги, как будто это Тамара украла их у неё.
– Она словно в Душу мне наплевала, – жаловалась Тамара супругу.
– А нечего быть такой честной, – не поддержал он жену, – нашла и нашла, кто тебя просил отдавать.
– Но я не могла, это же она их потеряла… – упавшим голосом прошептала Тамара.
Прошло несколько дней. Тамара возвращалась домой. На промежуточной остановке в автобус зашла Светлана и поспешила занять освободившееся, на два ряда впереди, кресло. Поев печенья и выпив сока, она достала телефон и начала обзванивать знакомых, невольно посвящая Тамару в круговорот эмоций и сплетен. Тамаре подобные разговоры были не по душе, она попыталась абстрагироваться, заостряя внимание на мелькавших в окне зданиях, растениях, людях… и вдруг услышала: «Так я же тебе и говорю: эта дура сама принесла мне десять долларов …». Из дальнейшего трёпа Светланы, Тамара поняла, что муж похвастался во дворе её утренней находкой и та воспользовалась подробностями его рассказа.
Выйдя из автобуса, Тамара догнала соседку:
– Как ты могла! – она хотела крикнуть, но голос сел и фраза повисла в воздухе, тусклым хрипящим отголоском внутренней бури.
– Привет Тамара! У тебя что-то случилось?! – остановилась Светлана, опираясь на тележку с покупками.
– Как ты могла обмануть меня?! Тебе не стыдно?!
– Обмануть тебя?! – в голосе Светланы сквозили насмешка и надменность. – О чём ты говоришь?!
– Это были не твои деньги!
– Деньги? Какие деньги?! Ничего не понимаю!
– Зачем ты обманула меня, что у тебя на остановке вытащили деньги приготовленные для внука?
– А, ты об этих несчастных десяти долларах. Правда смешно получилось?! Я и не подумала, что ты подслушиваешь все разговоры с улицы.
– Ты же говорила прямо у меня под окном?!
– Там такое удобное место!
– Верни мне деньги!
– Деньги?! Какие деньги?!
– Которые ты обманом забрала у меня!
– Я ничего у тебя не забирала!
– Как не забирала?! Я же сама их тебе отдала!
– Вот видишь «сама»! Значит тебе они были не нужны! А я вон сколько всего на них накупила! – указала она на тележку и с невозмутимым видом отправилась дальше.
Тамара еле дотащилась до дома, ноги были как ватные, а в голове – ощущение взорвавшейся пустоты. Муж привычно чмокнул её, где-то между губами и щекой, и продолжил отсылать снимки.
– Я хочу тебе что-то рассказать!
– Рассказывай! Ну что же ты молчишь?! Я слушаю! – проговорил он, открывая ноутбук.
Ему уже давно были неинтересны все её разговоры, и говоря, что слушает, он продолжал прежние занятия.
– Вот ты всегда так, – сказал муж после паузы, – сама молчишь, а потом обижаешься.
– Я не молчу. Просто жду, когда ты освободишься, – примирительно ответила Тамара.
Пока она рассказывала, супруг медленно перелистывал скачанные с её компьютера снимки. Закончив рассказ и не дождавшись от него ни слова, она резюмировала:
– Как люди умеют так по хамски вести себя, что не они чувствуют себя виноватыми за свою подлость, а ты, за то, что уличил их в ней?!
– Не отдала бы деньги, ничего бы не было. Лишний кусок мясо купили бы себе.
– Она так точно воспроизвела детали. Я же не знала, что ты похвастался моей находкой её мужу.
– Ну конечно! И опять я виноват. Как всегда!
– Да нет! Причём здесь ты?! Я же говорю, как возмутительно она повела себя!
Муж промолчал. И Тамаре ничего не осталось, как заняться своими делами.
Было ли ей жаль денег? – Конечно они были не лишними, но … «как пришли, так и ушли». С мужем тоже всё было понятно – «не первый год замужем». А соседка, что ж, люди разные, «чего Бог не дал – в аптеке не купишь!»
– Ладно, успокойся! – приказала себе Тамара. – «И это тоже пройдёт»!
Татьяна давно приметила возле дома странного старика. По утрам, когда она шла на работу, он сидел на лавочке у подъезда и делал вид, что читает, а сам следил за проходящими из-за приспущенных век. Каково же было её удивление, когда однажды, вернувшись домой в разгар рабочего дня за забытыми бумагами, она застала его на кухне. Вот, Танюша, – смущённо произнесла мать, – познакомься, Валерий Иванович любезно согласился помочь отремонтировать кран. Татьяна взглянула на него, ожидая увидеть старчески блеклые невыразительные глаза и неожиданно встретилась с насмешливым, по юношески вызывающим, взглядом.
С этого дня, когда Татьяна возвращалась с работы, мать больше не пересказывала ей ни дворовые сплетни, ни сериалы, ни свои походы за покупками, все её разговоры крутились вокруг нового знакомого – и слив в ванне пробил, и дребезжащее стекло в окне укрепил, и ходики починил и вообще прекрасный мужчина…
Татьяна подозревала к чему эти нахваливания. Она давно заметила с каким интересом следит он за ней и как старается понравиться, проявляя заботу и оказывая мелкие услуги. Его внимание смешило и смущало её, и она делала вид, что ничего не замечает. И вот сегодня должен состояться неприятный разговор, которого она так не хотела и боялась.
– Доченька! – сказала Татьяне мать, когда она собиралась на работу. – Вечером Валерий Иванович придёт поговорить с тобой. Мне немного неудобно просить тебя, но я буду очень огорчена и разочарованна, если ты не ответишь ему согласием. Подумай хорошо. Вот уже почти 8 лет как я овдовела и мы живём с тобой вдвоём. Ты сама видишь какой это человек. Дети во дворе в нём души не чают, а уж детей не обманешь. Он и в доме всё что нужно починит, да и материально намного легче станет, а если сумеем ужиться в одной квартире, так ещё и на съёме второй деньжат соберём. Ты же давно машину хочешь. А выйдешь замуж, при желании, сможешь с мужем в отдельной квартире жить.
Татьяна автоматически выполняла работу, двигалась, отвечала, говорила, а в голове теснились мысли о предстоящем вечере. Маму можно было понять, она переживала, что в свои двадцать восемь дочка ещё не замужем. Да и если подумать, этот Валерий не самая плохая партия – сильный, моложавый и руки на месте, опять же своя квартира… и с мамой сумел поладить… Вот! В этом то всё и дело! Сговорились за моей спиной, словно я им коза какая, или сучка для вязки! «Материально станет легче» – вспомнила она слова матери и ей стало горько до слёз, она же и так во многом себе отказывала, принося в дом почти все заработанные деньги. Чего ж ей не хватает то?! Ну да, они живут не шикарно, но ведь не голодают и одеваются прилично. А без машины я как-нибудь проживу. Она вспомнила его открытый взгляд с добродушной улыбкой и злорадно рассмеялась: посмотрим как Вы будете улыбаться сегодня вечером, Валерий Иванович. Решение было принято и ей сразу полегчало. Она представляла в лицах – свой надменный вид и менторский монолог, растерянность матери и подавленность униженного претендента.
После работы Татьяна уложила волосы и сделала макияж в парикмахерском салоне, а затем засела в кафешке напротив дома, ожидая чтобы Валерий, как она теперь про себя его называла, зашёл в квартиру первый и ей не пришлось объясняться с матерью. Он не заставил себя долго ждать, появившись из-за угла с пакетом и огромным букетом тёмно-вишнёвых и белоснежных роз. Девушка непроизвольно залюбовалась его стройной подтянутой фигурой и короткой молодёжной стрижкой, чуть припорошенных серебром седины, густых чёрных волос. «Эх, был бы он лет на десять моложе, – вздохнула она и вновь заставила себя разозлиться, – или хотя бы действовал не через маму!»
Дома Татьяна засела в своей комнате подбирая наряд и украшения. Ей хотелось быть неотразимой, чтобы ещё больше подчеркнуть разницу в возрасте и неуместность происходящего, и она вполне достигла желаемого эффекта.
– Танечка! – воскликнул Валерий Иванович, когда она вышла в салон, неприятно удивив её и ещё больше разозлив этим уменьшительно-ласкательным именем. – Я даже не замечал, что Вы такая красавица!
– Обыкновенная… – пожала она плечами, а про себя подумала: «Ну что, теперь заметил, козёл!»
– Это Вам! – протянул он букет лизиантусов.
– Спасибо! – ответила она, удивлённо подумав: «А розы?!»
– Уважаемая Татьяна, – между тем продолжил Валерий Иванович, – я хочу просить Вашего согласия…
– Вы?! Моего согласия?! – деланно смеясь, сквозь нервную дрожь, перебила она его. – Сколько Вам лет?!
– Я на пять лет младше Вашей мамы, – ответил он с таким простодушием, что ей стало действительно смешно и даже немного жаль этого красивого, стареющего в одиночестве, мужчину.
– И Вы с моей мамой уже заранее всё обсудили, прежде чем спросить меня?!
– Да!
– И что?! Она согласилась?!
– Конечно! Иначе бы я не просил у Вас….
– Вот и женитесь с ней! – опять перебила она, уже опасаясь, что, дослушав его до конца, может сдаться. – Я то Вам зачем?!
– Ниночка! – неожиданно для Татьяны, повернулся он к её матери. – Вот видишь, ты зря боялась, я же говорил, что у тебя умная и хорошая дочь и она не будет против. – Я так благодарен Вам! – повернулся он к ошарашенной девушке, целуя ей руку. – Девочки, подождите меня, я сейчас! – и выскочил в коридор, а через минуту вернулся с букетом роз.
– Ниночка! – опустился он на одно колено перед матерью Татьяны. – Теперь, надеюсь, ты не отвергнешь моего предложения! – и протянул ей букет и открытую красную коробочку со сверкающим золотым перстнем на белом атласе.
«Мы словно биороботы. В каждом заложена своя программа, которую мы должны всенепременно выполнить до конца. Я отчётливо понимаю бессмысленность всего, что делаю – стихи, проза, фотоснимки, коллажи, теперь вот эти четыре большие недописанные книги, к которым мысли постоянно понуждают меня… сохранение наивных рисунков, так и не начатой книги, и недостихов, обрывков несохранившихся сценариев, потока сознания… в компе. И всё равно продолжаю это делать, как робот, выполняющий заложенную в нём программу, всё осознавая, в том числе и то, что не смогу подняться над собственным сознанием, чтобы понять, кто и зачем так жестоко использует меня…»
– С ума сойти! Ты видел, что она написала?! – повернулся Техник-Технолог к коллеге. – Она практически достигла нашего уровня интеллекта! Но как?! Как она смогла выйти за пределы программы?!
– Она Сказочница, – пожал плечами Главный Оператор Технического Уровня, – в их программах всегда есть люфт, для свободного развития сюжета, иначе все их рассказки будут однотипны и судьбы всех людей нам придётся делать под одну гребёнку.
– Ну ты и нахватался их анахронизмов!
– Что делать, профессия обязывает.
– А знаешь, мне её жаль. Это наверно ужасно – осознавать себя бессильным исполнителем чужой воли, понимать бессмысленность всего, что ты делаешь и самого своего существования и всё-таки продолжать существовать и творить. Сказочница… какая мужественная Сказочница. Тебе не хочется прекратить этот дикий, жестокий и по сути бессмысленный эксперимент?! Ведь с тех пор как мы зафиксировали все параметры и сделали однозначные выводы, множество обращений назад, он потерял всякий смысл.
– Я не могу, – внезапно севшим голосом произнёс Главный Оператор.
– Что значит не можешь?! Деинсталлируй программу и удали все файлы.
– Но я должен постоянно, что-то доделывать и исправлять в ней! – дрожащим голосом истерично выкрикнул Оператор и расплакался.
– Погоди, ты хочешь сказать, что мы…
– Вот именно! И я только сейчас это понял. Как она там написала – «Я отчётливо понимаю бессмысленность всего, что делаю … И всё равно продолжаю это делать, как робот, выполняющий заложенную в нём программу, всё осознавая, в том числе и то, что не смогу подняться над собственным сознанием, чтобы понять, кто и зачем так жестоко использует меня…»
– Ты только глянь, что наворотила Сказочница, – подозвал Сисадмина Оператор Системного Уровня, – она нам так весь Технический Уровень из строя выведет, столько ресурсов в него вложили… Но какая сила мысли! Даже не верится, что это мог написать робот…
Тревожный зум разбудил Начальника Лаборатории Биотехнологий.
– Чрезвычайная ситуация, – произнёс ровный голос его Личного Помощника, – попытки самоликвидации биороботов Технического и Системного Уровней после неудачного анализа очередной записи Сказочницы.
Кем она возомнила себя?! – разразился бранью Начальник Лаборатории. Он не так давно вычитал, что эта терминология активно применялась во времена исторического хаоса для подчёркивания эмоциональной составляющей речи и очень гордился своим новым знанием, стараясь максимально использовать его. – Я немедленно поставлю вопрос об её отключении перед Главным Биотехнологом.
– Как это вы не можете создать Новую Сказочницу?! – возмущённо вопрошал Главный Биотехнолог, собравшихся в конференц-зале, начальников подразделений Института Реализации и Визуализации Биотехнологических Изысканий.
– В архивах института нет ни одного файла с данными Сказочницы, – сосредоточенно глядя в потолок произнёс Ведущий Библиограф.
– Так разберите её на запчасти и изучите их работу и механизм действия!
– Но её невозможно дезактивировать! – возразил Директор Технического Бюро. – Ваши предшественники многократно пытались понять принцип её действия, но ни одно из наших технических средств не фиксирует ничего, кроме биометрических данных и нескольких полей неизвестной структуры.
– Стоп! Стоп! Стоп! – воскликнул Художник-Визуализатор, как всегда пытаясь таким вступлением обратить на себя внимание. – Это упущение служителей Технического Уровня, раз они контактируют с ней значит имеется некая связь, по которой можно отследить пути ответных реакций и источники их возникновения! Он всегда недолюбливал техников и реализаторов за то что те не допускали к Осуществлению его самые прогрессивные дизайнерские наработки, предпочитая старые облики и традиционные формы, и теперь был рад своей маленькой мести.
Минуту, – сказал Начальник Лаборатории Биотехнологий, проигнорировав злобный выпад коллеги, – получена новая запись Сказочницы. Но как она могла знать?! – воскликнул он через мгновение. – Это нереально! Такого просто не может быть.
Все взоры обратились к появившемуся перед собравшимися тексту:
Наверно уже скоро. Еле выкарабкалась из очередного кризиса. Больше нет сил спать урывками и сидя. Это даже сном невозможно назвать, так, полузабытьё… Пустая комната. Я одета в белую простынь, обернув её вокруг себя чуть выше груди, как любила когда-то, находясь одна в квартире. Выхожу в другую комнату. Люди. Иду по направлению к улице вслед за какой-то женщиной, пытаясь не отставать, но она всё убыстряет шаги, чтобы успеть к проявившемуся в поле зрения транспорту раньше, появившейся с поворота улицы, толпы. Я уже знаю где нахожусь, но из вежливости продолжаю следовать за ней.
– Теперь ты уже сама дойдёшь? – на ходу оборачивается ко мне женщина.
– Я тоже об этом подумала. Всё равно мы скоро разойдёмся. Ты повернёшь налево, а я направо. (Знакомое до боли место расхождения двух магистралей).
Тихонько вхожу в квартиру, тревожась: вдруг это неправда и я не увижу маму. Но мама полулежит. Что-то тёмно-синее в ресницах, в откинутой руке дымится сигарета.
– Сигарета?! – обходя то ли диван, то ли кровать, где она лежит, удивляюсь я. Мама никогда не курила, я помнила это даже во сне.
– Какая сигарета?! Одевайся! – в её руке действительно ничего нет. – Мы с тобой пойдём, пройдёмся. Сколько ты выдержала не спать, чтобы найти меня?
– Всё это время… – но тут звучит зуммер канала связи и я, почти уже проснувшись, думаю, но не успеваю сказать: «Всё время пока шла к тебе»!
Жаль. Такая короткая жизнь.
Ну?! И что Вас так встревожило?! Что всё это значит?! – недовольно спросил Главный Биотехнолог.
– Она же прощается! Это очевидно! – тихо произнёс научный секретарь кафедры архетипов.
– Но как?! Как она могла знать, что мы ищем способы элиминировать её?! Это нереально! Такого просто не может быть. – бормотал Начальник Лаборатории Биотехнологий.
В Зале Заседаний повисла напряжённая тишина.
В конце концов создадим Лабораторию Коррекции и будем дублировать старые сюжеты, нечего паниковать, – попытался вернуть инициативу в свои руки Главный Биотехнолог. Но к середине фразы его голос ослабел, а в её конце и вообще сошёл на чуть слышный шёпот. Медленно, один за другим, стали гаснуть светильники, а вслед за ними и окна…Здание Института растворилось в черноте Космоса…
– Что случилось в Мирах-Л.Т.2?
– Ничего особенного. Пришёл срок последнему, из обитавших в них ранее людях, человеку – Сказочнице.
– Но почему они не могли создать себе новых?
– Потому, что не они создали её, а она их.
– Разве не она на них работала? Это же они оживляли свой мир по её записям.
– Но сначала она создала этот мир, а уже потом позволила ему развиваться по логике его собственных законов и думать, что её сценарии – это их собственные заказы.
– Почему же они исчезли?
– Уходя из жизни, Сказочницы уносят свои миры с собой.
– Разве обитатели миров не так же бессмертны как мы?
– Ты уже в достаточно зрелом возрасте, чтобы верить в легенды о бессмертии. Посмотри как вырываются языки солнечного пламени и постепенно затухают в пространстве, одни быстрее, другие медленнее, а за ними распадаются и их газовые следы. Точно также постепенно затухают вслед за своим носителем, все энергетические колебания. И нас это тоже вскорости коснётся.
– Но разве не мы управляли Сказочницей, переполняя её разум образами и даря пророческие сны?
– И мы, и все обособившиеся энергоструктуры, подпитывавшиеся её эмоционально-мыслеформным полем. Эмоциональную составляющую можно частично пополнять из разных источников, но мыслительный процесс очень индивидуален и поэтому невосполним. Потеря именно этой составляющей и приведёт к распаду нашего энергополя.
Сказочница перестала писать и начала перечитывать написанное. Вроде всё логично, – подумала она, – а если и нет, какая теперь разница, я ухожу и вслед за мной растворятся Все Мои Миры, стирая следы моего существования, словно меня и вовсе никогда не было…
Разве Жизнь помнит каждую травинку боровшуюся за своё существование с камнями, дождями, снегами, морозами, засухой… тянувшуюся к свету… растущую и вянущую…
Мысли ещё бурлили в голове, но руки уже не слушались и некому было записать её последнюю фразу…
Давным-давно, в небольшом городке, жила-была женщина, которая считала себя самой хорошей, а всех вокруг злыми и не добрыми.
Как-то раз увидела она на базаре как мальчик яблоко у хозяйки фруктовой лавки попросил, а та отказала, и говорит: «Вот же какая злая и жадная женщина, ну как можно отказать голодному ребёнку, да было бы у меня яблоко, я бы непременно ему отдала!» Глядь, а у неё в руке яблоко, да такое красивое, глаз не оторвать. А тут и мальчик подходит к ней, просит: «Тётя, дай яблоко!»
– Иди! Иди себе! – отвечает, а сама яблоко быстрее в корзину прячет.
– Что ж ты ребёнку яблоко не дала? – спрашивает стоящий рядом старик.
– У меня дома и свои дети есть, что же мне чужому-то отдавать, – говорит женщина, – было бы у меня с десяток яблок, другое дело.
Внезапно чувствует она корзина потяжелела, глядь, а там яблоки, одно к одному, бочками поблёскивают. А тут и мальчик снова подходит к ней, просит: «Тётя, дай яблоко!»
– Иди! Иди себе! – отвечает, а сама корзину быстрее платком прикрывает.
– Что ж ты ребёнку яблоко не дала? – спрашивает стоящий рядом старик.
– У меня двое детей, – говорит женщина, – если я отдам одно яблоко, как же я потом 9 яблок на двоих поделю?! Вот была бы целая корзинка яблок!..
Внезапно чувствует она корзина ещё тяжелее стала, глядь, а там яблочки, одно к одному теснятся, до самых краёв. А тут и мальчик снова подходит к ней, просит: «Тётя, дай яблоко!»
– Иди! Иди себе! – отвечает, а сама подсчитывает, что если продаст все яблоки, то сможет купить курицу и та ей будет яички нести.
– Что ж ты ребёнку яблоко не дала? – опять спрашивает стоящий рядом старик. – Ты же уже трижды обещалась.
– А вдруг мне тогда на курицу не хватит! – отвечает женщина. Глядь, а в корзине, на яблоках курица сидит и уже яйцо снесла. А тут и мальчик подходит к ней…
А что же дальше-то было?! Да вы наверно и сами догадались. Живёт-поживает эта женщина: забор каменный с бойницами, а за ним дворец в пять этажей, конюшня, хлев, курятник, сад… А старик, по ту сторону забора, всё удивляется и думает, когда же ей не жалко будет голодного ребёнка яблоком угостить…
– Доктор, мне нужна справка для суда.
– Для какого суда?
– Я подаю в суд на телевидение. После их передач о борьбе с сексуальными домогательствами у моего мужа возникло стойкое психическое недомогание, сопровождающееся склерозом.
– В чём это проявляется?
– Он меня не домогается, а как только я пытаюсь приласкаться, спрашивает: «Деточка, сколько тебе лет?», словно в первые дни нашего знакомства, когда думал, что я ещё несовершеннолетняя.
– Главное вовремя выкрутиться! – весело сияя прочирикала Лампочка увидев матовый блеск новой люстры, и стала кокетливо крутить цоколем, заглядываясь на своё отражение в глубине оконного стекла.
– Не бросай меня, любимая! – горестно скрипел и стонал Патрон, напрасно пытаясь удержать её чуть приржавевшей резьбой.
– Вот же вертихвостка! – сердито прошипел Пробегающий Ток. – Ну мы тебя живо урезоним. Он напрягся и мгновенно припаял её к основанию Патрона. Лампочка дёрнулась и, потемнев от обиды и негодования, погасла, разлетевшись на десятки маленьких осколков.
– Фи, что это?! – зашатался, слегка крошась и осыпаясь пылью, Патрон, глядя на приставшие к нему металлические усики с кусочками стекла. – Уберите от меня эту гадость! Мне нужна новая подружка горячая и светящаяся!
Но, увы, его, вместе с остатками Лампочки, выбросили за ненадобностью. «Вот же неблагодарная, – думал Патрон, – а ведь я из-за неё свою подслеповатую старушку, с которой изначально вместе были, бросил. И, уже совсем рассыпаясь, рассмеялся: «А ведь Лампочка поступила точь-в-точь, как и я сам, только забыла, что это благодаря мне она удерживается наверху».
Он открыл коробку с любовницей. Она вылезла, щурясь и оглядываясь, в новом для себя мире, наполненном коврами, креслами и топчанчиками, тяжёлой мебелью, канделябрами, вазами, статуями и всякого рода безделушками.
– Ты живёшь здесь?! – то ли восхищённо, то ли удивлённо воскликнула молодая дама.
– Да! – честно соврал он, уверенный, что из коробки она никак не могла видеть все их перемещения, и вздрагивая каждый раз, когда она брала в руки то одну, то другую вещь, разглядывая их с разных сторон.
– Здесь такие большие двери! А почему они заперты? Там что ещё одна комната?
Он улыбнулся наивности своей случайной знакомой, назвавшей залу дворца комнатой.
– Я хочу помыться!
– Извини дорогая, но я специально принёс тебя в коробке в свой кабинет, чтобы никто не видел. Я же объяснял тебе, что наши встречи должны пока для всех остаться тайной.
– Но я хочу увидеть весь дом!
– И непременно увидишь! Но не сегодня!
Дрожащими руками он налил в бокалы вино, из большой бутыли без этикетки, и разрезал золотым столовым ножом яблоко…
– Ограбили Дворец-музей?! Не может быть! Как ограбили?! – кричал директор музея по телефону. Там же сигнализация! Охрана! Дежурный сотрудник!
– Охрана утверждает, что ваш дежурный сотрудник вошёл с запечатанной фабричным способом тяжеленой коробкой, объяснив, что купил жене на день рождения кухонный набор, и вышел с той же коробкой.
– Как вышел?! Он же должен был дежурить до утра! Я сейчас же звоню ему!
– Не утруждайтесь! Он у нас! Мы нашли его спящим в ящике комода 18 века.
– Я так ошибался в тесте!
– Ты не знал рецепта?
– Какого рецепта?
– Теста
– Не понял, я никого не тестировал.
– Ты сказал: «Ошибся в тесте».
– А, – смеясь – я имел ввиду своего тестя, отца моей жены.
– Это у него что имя такое?
– Нет мать жены называют – тёща, а отца – тесть. А готовить я тоже люблю. Вот вчера я готовил рыбу запечённую в тесте.
– Как в тесте?! Какой ужас!
– Почему ужас? Очень даже вкусно!
– Но он же спёкся и умер.
– Кто он?
– Твой тесть.
– Да нет, в тесте, в смысле я из муки тесто приготовил. Тесть – человек, а тесто – изделие.
– А, – смеясь, – так ты тестировал…
В одной стране, в уютном шоколадном городе, рос чудесный шоколадный цветочек. «Кушай шоколад откуда хочешь, – говорили родители своим детям, – а цветок не трогай, на нём наш город держится!» И все дети, слушались своих родителей и говорили то же самое своим детям. Но один мальчик не послушал родителей. «Что за глупости, – думал он, – ну как один маленький цветочек может держать жизнь целого города?!» «Это большая тайна, – говорили ему все, у кого он спрашивал: “Как такое возможно?!”, – и известна она только старому волшебнику, живущему высоко в горах, у самого поднебесья…»
Горы были далеко, а цветок – близко. Проявил мальчик эгоизм и слабохарактерность, не пожелав преодолеть своего любопытства, сломал цветок. И как только стебель надломился, вылетели из него огромные осы и накинулись грызть шоколадный город: дома, растения, лавочки… и жалить всех, кто пытался им помешать. Крошки шоколада растеклись мёдом и впитались в землю. Остались жители города без жилья и без пищи, а осы, всё съев, полетели дальше.
– Ты должен пойти к волшебнику и узнать, как спасти шоколадный город, – говорят горожане мальчику.
– Ничего я никому не должен, – отвечает он им.
– Но это ведь из-за тебя беда случилась.
– Чего это из-за меня?! Ничего не из-за меня! Чуть что у вас где случится, так я виноват.
– Но это же ты сломал запретный цветок!
– А нечего было тайны делать, сразу бы объяснили, что произойдёт, ничего бы и не было.
– Но мы же сами не знали!
– Вот, вот, сами не знали, а меня виноватым делаете! А если ваш цветок такой важный, так надо было охранять его, а не так, что каждый повредить ему мог.
– Охранять?! – удивились горожане. – От кого?! От самих себя?!
– Ну вот от меня, например! – мальчик гордо подбоченился, выставив вперёд правую ногу и надув щёки.
– Но мы ведь доверяли тебе!
– А не надо было!
– Как же это можно жить вместе и не доверять друг другу?!
– А я вот вам не доверяю! И ни к какому волшебнику не пойду! Потому, что это далеко и я устану! А ещё на меня могут напасть злые люди или хищные животные! А лезть в горы тоже тяжело и опасно! И вообще я боюсь волшебника, вдруг он тоже злой!
Посовещались горожане и решили, что пойдут к волшебнику все вместе, всем городом, тогда и мальчику не так страшно будет.
– Да никуда я не пойду! Оставьте меня в покое! – вскричал мальчик, услыхав о принятом решении, и так замахал руками, что аж рукава о воздух захлопали, словно крылья большой птицы.
– Ой, что это?! – вскрикнула девочка указывая на него рукой.
Мальчик хотел возмутиться и ответить ей, но, кроме хриплого у-у-у, ни одного звука не раздалось из клюва вяхиря, в которого он превратился.
Собрали горожане дорожные мешки, да и двинулись в путь. А вяхирь поспать решил, да возвышенности для сна найти не может, ни деревца, ни кустика, ни дома, ни забора, голая земля, мёдом пропитанная. Нашёл он какую-то корзину и только хотел в ней устроиться, глядь, а там змея лежит, колечком свернулась, чешуйками отблескивает. Испугался вяхирь и давай горожан догонять, летит, торопится, так хочется ему отдохнуть, но страшно одному в пустынном месте.
Никогда не думал мальчик, ставший вяхирем, что так обрадуется, увидев своих сограждан. Опустился он на плечо идущего позади всех мужчины, думал, что прогонит, а тот только перья пальцами легонько пригладил: «Небось устал, – говорит, – бедолага, ну отдыхай, отдыхай, путь-то неблизкий». Так и остался вяхирь вместе со всеми, то летел рядом, то отдыхал на чьём-нибудь плече. Люди делились с ним водой и пищей, а в холодные ночи согревали своим теплом, как и всех детей.
Долго шли они, пересекая реки, леса, пустыни, не одну пару башмаков стоптали, а когда наконец пришли к подножию горы, ахнули: голые отвесные стены высоко громоздились одна над другой, нависая обрывистыми кручами и пропадая за слоями медленно текущих и быстро летящих облаков. Красота несказанная, да вот как забраться на эту «красоту» было абсолютно не ясно. Люди решили отдохнуть, а с утра поискать возможность подняться наверх по другую сторону горы. Все ужинали и готовились ко сну, а вяхирь летал от одного к другому, присядет на плечо, переберёт клювом прядки волос, поворкует и летит к следующему, словно сказать что-то хочет.
Трижды облетел он подножье горы ночью, пока все спали, а на рассвете, так и не найдя проходов, полетел вверх, в облака, останавливаясь на уступах скал, чтобы стряхнуть с оперения тяжёлые водные капли, оседающего утреннего тумана. Он поднимался всё выше и выше, преодолевая холод и усталость, пока вода на крыльях не превратилась в лёд и не сковала движения.
Долго падал оледеневший вяхирь пока не ударился о край скалы, скатившись в расселину. Удар разломал ледяную кромку, давая возможность двигаться, но мелкие сосульки были так тяжелы, что ему не хватало сил поднять своё тело в воздух. Расщелина поднималась кверху и он пошёл по ней, стараясь не наступать на поломанный палец правой ноги. Дорожка всё расширялась и расширялась пока он не вышел на склон, покрытый мелкой каменной крошкой и не увидел высокие каменные ступени. До них было совсем недалеко, но осколки камней скользили под лапками, а резкий пронзительный ветер так и норовил сдуть в пропасть.
«Всё! Больше нет сил! Тут я и умру!» – подумал мальчик в обличье голубя. Он закрыл глаза, приготовившись к смерти, и вдруг почувствовал как тёплые руки девочки обнимают его и прижимают к себе, согревая своим дыханием. Это солнце, высоко поднявшееся над горизонтом, выглянуло из-за края скалы, высушивая перья. Воспоминание и солнечный свет придали вяхирю сил, он почистил перышки и похлопав крыльями, проверяя всё ли с ними в порядке, полетел к лестнице.
Ветер немного утих, но был ещё достаточно сильным, голубь перелетал со ступеньки на ступеньку, прячась от его порывом за каменным бордюром. Солнце было уже низко над горизонтом, когда он достиг самой верхней ступеньки и оказался под высокой каменной стеной за которой виднелся остроконечный шпиль древнего замка. Дальше можно было только лететь, вяхирь бесстрашно ринулся в небо и, подхваченный порывом ветра, больно ударился о замковое крыльцо, потеряв сознание.
Люди, у подножия скал, искали пропавшего вяхиря, звали, кликали его по-всякому, да всё напрасно. А тут кто-то пёрышки нашёл, которые упали, когда голубь о скалу ударился. Пригорюнились они, думая что загубили мальца, не уследили за ним. Неважно, что все напасти из-за него и колдун, в наказание, превратил ребёнка в птицу, говорят же: «Дитя малое, неразумное…», сами где-то и проглядели.
Посидели горожане, погоревали, да и стали рядом со скалой насыпь делать, чтобы по ней до замка добраться – работы много, а выхода другого не видно. Люди они были не ленивые, мастеровые, хоть и жили в шоколадном городе, на всём готовом, но без дела не оставались, постоянно, что-то строили, перестраивали, очищали, украшали… короче работали, не покладая рук, вот и теперь дружно взялись за дело.
Очнулся вяхирь от ночного холода на крыльце поднебесного замка, а спрятаться, чтобы хоть немного согреться, негде – холодный ветер, холодные камни, огромные холодные звёзды, сверкающие словно кристаллы голубоватого льда… Вспомнил он, как хорошо и тепло было в шоколадном городе, как согревали его люди по дороге к скалам, и так ему горько стало, что принёс согражданам несчастье – заплакал бы, если б смог.
Долго сидел старый волшебник, перебирая на столешнице различные фигурки. Он взял пластилинового голубя, переставил его к фигуркам людей, а затем, тяжело вздохнув, вылепил из него мальчика. И тот час же порыв ветра поднял вяхиря в воздух и сбросил вниз, к подножию скал, к людям.
– Смотрите! Это же наш вяхирь! Он падает! Падает! – кричали люди и бежали к месту предполагаемого падения, подставляя руки. Как же они удивились и обрадовались, когда у них в руках оказался не голубь, а их беспечный пацанёнок.
Все были поражены и горды тем, что, несмотря на все испытания, мальчик, будучи голубем, не отступил и достиг поднебесного замка. Однако, когда они узнали, что он так и не увидел волшебника, очень разочаровались и растерялись, не зная, что же делать дальше: волшебник вернул им мальчика, но не захотел встретиться с ним, и захочет ли встречаться с ними было непонятно. Построят они насыпь, а что дальше?! Не сбросит ли и их порывом ветра вниз, как забравшегося на самую вершину вяхиря?!
И решили они заложить новый город у подножия скал, каменный, в старом-то всё равно ничего не осталось, а здесь и лес недалеко, и речка рядышком, и гора лучше любой защитной стены от ветра, и от диких зверей, и от злых людей прикроет. Да и волшебник, если захочет с ними встретиться, то они здесь, недалеко будут.
Построили они дома из камня да из дерева, один к одному, все голубой глиной из реки обмазаны, белая береста с чёрными полосками на крышах. Сад разбили из фруктовых кустов и деревьев, найденных в лесу. Все работали. Даже дети, сколько могли, старались помогать взрослым. И у мальчика, которого теперь все называли не иначе как Вяхря, талант объявился – по дереву резать, всякие фигурки, для украшения домов, да утварь узорную изготавливать. Не город – загляденье! А весной, когда зацвели яблони да груши, черешни да боярышник, малина, смородина, крыжовник… – всё и вообще на сказку стало похоже. Гудят день-деньской шмели да пчёлы, трудятся, спешат нектар и пыльцу собрать. И люди радуются, раз есть пчёлы, значит и урожай будет.
Пошёл как-то Вяхря в лес, после сильного ветра, обломков дерева набрать для работы, слышит пчёлы гудят. Стал он прислушиваться да присматриваться, и увидел обломанное дерево, лежащее на земле, вокруг него пчёлы суетятся, а в его дупле пчелиные соты. Пожалел он пчелиную семью, уж больно уязвимым стало теперь их гнездо, позвал мужчин и перенесли они ствол в город, да в саду поставили. Пчёлы людей не тронули, мирно летели следом, словно понимали, что спасают их.
Пролетела весна, начали плоды соком наливаться, жители нарадоваться не могли. Увы, не предполагали они какая беда на них надвигается. Проснулись как-то утром и тревожно стало. Сначала не могли понять отчего, а потом сообразили – пчёлы гудят не как всегда, весело и хлопотливо, а хрипло и угрожающе. Кинулись к пчелиному дереву, а там осы кружат, хватают пчёл и уносят. Попробовали ловить ос, да только удары жалом получили. Кто-то догадался рубашку на пчелиное гнездо накинуть, разгневанные осы так накинулись на него, что пришлось ему спасение в реке искать.
Поняли люди, что если они хотят сохранить пчёл, то надо им укрытие сделать. А какое укрытие? И решили они построить пчёлам дом, с дверью, чтобы там порядок наводить можно было, и одним маленьким окошечком, чтобы пчёлы свободно летать могли.
Пришёл как-то Вяхря убраться в доме, открыл дверь и обомлел: сидит на высоком кресле старик, с бородой чуть ли не до пола, а в бороде пчёлы копошатся. Попятился парень назад, а старик рассмеялся, рукой повёл, перевесил пчелиную бороду на соседнюю балку и помолодел лет на двадцать.
– Чего испугался?! – улыбнулся он Вяхре. – Никогда не видел, как пчёлы роятся?
– Не… – мнётся парень, – зачем это они?
– Так пчелы образуют новую семью, теперь в вашем доме две пчелиных семьи жить будут, видно понравились вы им. Пчёлы людей чувствуют, от плохих улетают, а к хорошим возвращаются.
– А ты кто? – вдруг сообразил Вяхря, что не видел никогда в городе этого человека.
– Скажу, не испугаешься? – улыбнулся мужчина.
– Вроде вырос уже, – улыбается и парень, сам догадавшись, кто перед ним, – а чего ж меня тогда в замок к себе не допустил?
– Да смысла не было, – задумчиво ответил мужчина, – вы и сами неплохо справились, вон какой красивый да уютный новый город себе выстроили.
– Ты ведь мог вернуть нам шоколадный город! И всё стало бы таким, как прежде! Вот разве что мне помог бы немного исправиться, – виновато улыбнулся он, вспомнив что натворил.
– Ничего не бывает таким, как прежде! – грустно улыбнулся мужчина. – Да и волшебники не всемогущи. Это только очень наивные люди думают, что волшебник всё может. Среди всех других видов пчелиных, жили на Земле шоколадные пчёлы. Нет они не были из шоколада! – поспешил он предвосхитить вопрос Вяхри, – шоколадным был их мёд, пыльцу и нектар для которого они добывали из единственного цветка, расцветавшего только ночью, один раз в году. Эти пчёлы и построили для людей шоколадный город, и сами поселились в нём, в надежде, что осы не найдут их, среди большого количества шоколада. Но осы их выследили и когда ночью пчёлы полетели к цветку, атаковали гнездо, уничтожив потомство. И тогда, вернувшиеся пчёлы, замуровали их, из оставшегося шоколада сделали над погибшей семьёй маленький цветочек, а сами переселились подальше в горы.
– Но город же был волшебным! Иначе как бы тогда росли шоколадные деревья, распускались шоколадные цветы, ремонтировались шоколадные дома?!
– Какой же ты всё-таки ещё наивный, – улыбнулся мужчина, – это пчёлы прилетали каждую ночь и ухаживали за своим городом.
– Значит всё ещё можно вернуть?!
– Нет! Цветок сломан! Осы вылетели! Они нашли и убили последних шоколадных пчёл… и некому больше построить шоколадный город. А теперь прости, я должен помочь новой пчелиной семье обустроить гнездо. И никому не рассказывай о нашем разговоре, теперь не я, а ты будешь хранителем тайны.
– Но почему это надо хранить в секрете?
– Потому, что если уничтожить всех ос, то произойдёт ещё одна катастрофа.
Вышел парень из пчелиного домика и пошёл куда глаза глядят, так стыдно ему, что из-за него пропали шоколадные пчёлы. Смотрит, оса сидит на яблоньке, только поднял руку прихлопнуть её, а она схватила гусеницу, поедавшую яблоневый листочек, и улетела. Посмотрел Вяхря на сад и представились ему полчища гусениц объедающих деревья, и понял он слова волшебника об осах и о том, что надо беречь то, что есть, потому, что ничего не бывает таким, как прежде.
Им не повезло. Из поколения в поколение передавалась легенда, что когда-то, очень давно, катастроф не было, что у них было много домов, они свободно меняли их и сами выбирали в котором жить, что и теперь где-то имеются такие места.
Но у них был один единственный, жутко перенаселённый дом и, во время повторяющихся катастроф, они вынуждены выпрыгивать из него. Снаружи дома атмосфера тоже становилась ядовитой. Им приходилось закапываться в землю, в поисках туннелей, чтобы выжить. Многие при этом пропадали. Поговаривали, что это те, которые в глубинах земли случайно наткнулись на новый дом. Но было ли это правдой?! Ведь никто из исчезнувших не возвращался.
Массово гибли разведчики, проверяющие вернулись ли показатели воздуха к норме. И только когда всё успокаивалось, и дом снова возвращался на место, оголодавшее и истощённое население могло ненадолго расслабиться и отдохнуть.
Учёные безрезультатно вели скрупулезный учёт катастроф в поисках временных закономерностей. Были только предшественники – надвигающаяся темнота и тяжёлые, повторяющиеся звуки землетрясения, а затем дом взлетал в воздух и исчезал на неопределённый срок.
– Джеки! Джеки! Побежали на речку! – огромный рыжий пёс, отдыхавший в тени старой акации, поднял одно ухо, повернув голову на звонкие детские голоса, а затем лениво встал и, помахивая хвостом, побежал за детьми.
– Вот и молодцы! – заметил себе под нос высокий моложавый мужчина. Он отстегнул колышки и, подняв собачью будку синего с голубым пластика, обрызгал из баллончика место, где она стояла, а затем понёс её к мастерской, где на верстаке уже ожидал новый баллон со спреем, приговаривая: «Давно пора. И когда только эти блохи размножаться успевают?!»
– Сонча! Что это ты нарисовала?! – с удивлением спросил отец, разглядывая рисунок дочки.
– Пустынный кораблик! – важно ответила Сонечка, выпячивая нижнюю губу.
– А почему у него голова, хвост и ноги?!
– Потому, что он идёт.
– Мы же летом плавали на корабле, ты что забыла?
– Ничего я не забыла. Это не такой кораблик, а такой, что ходит по песку – вера блюд.
– Верблюд! – рассмеялся отец. – Корабль пустыни!
– Я же так и сказала: пустынный кораблик, – чуть обижено произнесла дочь.
– А что это он везёт в мешке? Какие-то квадратики, кругляшки… Камни для стройки?
– И ничего он не везёт. Это у него горб, в котором припрятана еда на дорогу – орехи, печенье, шоколад, конфеты…
– Ну ты и выдумщица! – ласково потрепал он дочь по щеке.
– А вот и нет! – надула губки Софи. – Сегодня Вадик опять не кушал печенье, которое давали к компоту, а тихонько спрятал его в карман. И мы с Йоси отдали ему своё печенье, а ещё два бонбона и шоколадку. А Галь увидела и сказала, что теперь у него карманы как горб у верблюда, только верблюду это надо, потому что он всё время ходит по пустыне, а там песок и еды нет, а Вадима кормят каждый день и запасать еду ему не надо. А Вадик покраснел и чуть не заплакал, потому что там, откуда они недавно приехали, кушать было вообще нечего, и он был всё время голодный. А потом она показала нам верблюда в книжке и сказала, что еды не видно, потому что сверху у него шерсть.
– А хочешь увидеть настоящего верблюда?
– Живого?
– Конечно живого. Скоро начнутся праздники и мы сможем съездить в зоопарк.
– А Йоси с собой возьмём?
– Возьмём, если его родители отпустят.
Готовый рисунок Сонечка повесила на стенку напротив кровати и смотрела на него пока не заснула. Ей снился лес с колючими кустами и огромными белыми камнями на одном из которых стоял верблюд. Он бил ногой о камень, как в сказке про серебряное копытце, только сыпались не цветные камушки, а разные сладости, которые собирал Вадик. А они с Йоси стояли в сторонке и радовались, что теперь у них есть волшебный верблюд и Вадик больше не будет бояться, что еда закончится.
Жила была собака и был у неё нюх. И собака этим нюхом очень гордилась. Никому не разрешала знакомиться с ним.
– Это мой нюх, – говорила она, – он очень много знает, но рассказывает обо всём только мне одной.
– Каждый, как бы много он ни знал, чего-то да не знает, – уговаривали её, – надо учиться, чтобы поддерживать и умножать свои знания.
– Вот ещё, – фыркала собака, - мой нюх из любого места может меня привести и к дому, и к пище, а что ещё надо для счастливой собачьей жизни.
Попросят её бывало заблудившемуся щенку помочь дорогу отыскать, или потерявшейся комнатной собачке хозяина найти… или какую другую помощь, всем отказывала: не буду я свой нюх на всякую ерунду тратить, пусть ищейки ищут, а мой нюх важными делами занят. Правда, какими именно никто не знал, не рассказывала, а если кто-то спрашивал начинала ворчать да порыкивать: «Это моё собачье дело и вас не касается».
Двор, в котором собака жила, она считала только своим и кроме людей никому не позволяла там появляться, сразу кидалась и лаяла, а часто гнала ещё две-три улицы, чтоб неповадно было. Ни для кого исключения не делала, даже на пчёл пыталась бросаться, но те её быстро отучили.
Однажды погналась собака за белкой и, увлёкшись, не заметила, как оказалась в густом, поросшем кустарниками, лесу. А очнувшись от погони и оглядевшись вокруг, растерялась. Кругом деревья, большие, маленькие, куда идти?! Где дом?! Ничего не разберёшь. И нюх молчит, тоже растерялся: каждое дерево, каждая травинка свой запах имеют, и растений вокруг немеряно, а ещё и звериные запахи примешиваются, и птичьи, и грибные… бабочки, жуки, пауки, кузнечики… как среди всего этого незнакомого разнообразия найти тот, единственный, который выведет к дому?! Разозлилась собака на свой нюх, что так подвёл её, села и заскулила. Страшно ей в незнакомом месте, а что делать не знает.
Белке, за которой собака погналась тоже надо в свой парк вернуться, к бельчатам, да дерево, на котором она спряталась, далеко от других стоит, не допрыгнуть, а спуститься на землю боится: собака под самым стволом примостилась. Так они всю ночь и просидели, проплакали, одна на дереве, а другая под ним.
Утром, ещё солнышко не успело выглянуть из-за горизонта, появились в лесу грибники. Собака сразу за ними и увязалась, рассудив, что они то точно её из леса выведут. Белка, обрадовавшись, что собака ушла, спрыгнула с дерева и что есть силы рванула к дому. Тут нюх собаки её и обнаружил. И собака, оставив грибников, припустилась вдогонку за белкой, решив, что где живут грибники она не знает, а дом белки недалеко от её собственного. Перепуганный зверёк скакал из последних сил, но собака, боясь опять остаться одна в незнакомом месте, от неё не отставала, так они и домчались до парка, где белка впрыгнула на ближайшее дерево и с облегчением увидела, что собака понеслась дальше, подпрыгивая и виляя хвостом.
Собака очень обрадовалась, увидев знакомые места и обнаружив, что её нюх опять с ней. Но вскоре радость сменилась разочарованием: ей было обидно, что какая-то маленькая белка может найти дорогу в лесу, а её нюх нет. И, вернувшись домой, она тут же отправилась в собачью школу. А ещё она больше никогда никому не отказывала в помощи, вспоминая свою ужасную ночь в лесу, ни за кем не гонялась, разве что в шутку, и подружилась со всеми зверьками и птичками и даже делилась с ними своей собачьей едой.
А что же нюх? Он также подрос, стал различать намного больше запахов и их оттенков, и не только благодаря учёбе, ведь теперь у собаки было много друзей и каждый привносил свою ароматическую нотку в копилку собачьего нюха.