Прежде всего Мелек Ахмед-паша направил из Аккермана навстречу хану своего кетхуду вместе с начальником дивана и кетхудою привратников /164/ в сопровождении трех тысяч избранных аг в полном вооружении, на чистокровных арабских конях, при семидесяти байраках сарыджа и секбанов. С ними он послал чистокровного черной масти арабского коня, убранного в усыпанное драгоценными камнями и жемчугом седло, с украшенным драгоценностями обоюдоострым мечом и золотой цепью. Когда они препроводили хана, паша со своей свитой вышел ему навстречу в направлении крепости Янык. Хан тотчас сошел с коня, и они, заплакав, облобызались.
Затем, снова сев на коней, они с ханом, сопровождаемые ат-баши, прибыли к своим шатрам. Пока хан устраивался в [отведенном ему] шатре, калга и нуреддахр остановились там, а [ханский везир] Сефер-Гази был помещен у кетхуды. Аги внутренних покоев хана разместились у аг внутренних покоев паши. Паша из своих собственных гулямов назначил сто непорочных гулямов в исключительное пользование хана. Затем паша, выйдя из своего шатра, разместил у [своих] аг всех [прибывших] аг из племен мансур, ширин, а также аг капу-кулу и прочих мирз, и [все] предались приятному времяпрепровождению.
Паша тогда же снова вошел к хану, и они по случаю розговения после рамазана вкусили поданные на двухстах фарфоровых блюдах мускусное печенье, леденцы, персики и другие фрукты, благовонные желуди, сахарные [головы в виде] хижин, [сласти] с амброй, пирожные с фиалкой, с гиацинтом...[92] и [еще] семьдесят видов [различных яств] с мускусом. Затем они вкушали разное варево и мускусные напитки, а закончив трапезу, умыли руки из украшенных жемчугом кувшинов и тазов. После того как были выпиты кофе, вино, чай и анисовый напиток, была подана розовая вода и [воскурен] фимиам.
Затем паша подал знак хранителю казны, и тотчас хану были представлены все дары. Паша сказал: «Хан мой, добро пожаловать, да будет неодолимой твоя борьба за веру. Всегда борись за веру так, [как до сих пор]. Милости просим, в добрый час прильни к моему лицу. Ибо ты — могущественный государь, борец за веру, ты отомстил врагам ее, выполнив повеление падишаха османов», — и с этими словами он повязал голову хана драгоценнейшим шахским тюрбаном.
Затем дошел черед до трех чистокровных арабских коней.. на одном из которых было седло, в изобилии усыпанное драгоценными камнями и жемчугом, до [предназначенных] на поясницу хану сабли из тянутой стали, в ножнах, усыпанных драгоценными камнями и жемчугом, колчана с четырьмя жемчужными крышками, жемчужного пояса султана Мурада IV, кинжала, усыпанного драгоценными камнями и жемчугом, до собольей шубы и пары [белья] — штанов и рубахи.
И тогда хану были поднесены раззолоченные одежды, а калга-султану и нуреддахр-султану, беям [племен] ширин и мансур, /165/ мирзам [рода] седжют, аталыкам и от-агам, ханскому везиру Сефер-Гази-аге, прибрежному аге Ислам-аге, Дедеш-аге, Карыш-аге, Абу Ахмед-аге — словом, [всем им] было пожаловано сто семьдесят усыпанных золотом почетных халатов, не считая семнадцати собольих шуб. На аг карачеев и капу-кулу, соответственно чину и рангу каждого, также были надеты почетные халаты, а султанам и вышеупомянутым агам было подарено по коню, некоторым мирзам были подарены позолоченные шлемы, сабли и колчаны.
В тот же день по мусульманскому обычаю в семидесяти местах были расставлены шесть тысяч блюд с различными яствами — кебаб из трехсот баранов, плов в пятидесяти котлах, шафранный плов и прочие блага семидесяти видов, и при всем этом пятьдесят тысяч хлебов. На лужайках Аккермана стояли кебаб, плов, жареное мясо с луком. Татарские воины необычайно раззадорились и в один день поели все кушанья, наготовленные на семь дней, насытились шафранным пловом и похлебкой до [верха] своих шапок да еще потащили к себе На стоянки. Это пиршество до сих пор поминается в Аккермане и Крыму как предание.
Сразу же после пиршества буджакским татарам и всем конным отрядам было дано позволение отправиться восвояси. Его высочество хан остался под Аккерманом один с восьмидесятитысячным войском, и тогда паша попросил достославного хана остаться на три дня и три ночи. Он сказал: «Хан мой, прошу вас, останьтесь!». Хан ответил: «Да будет так, но, брат мой, для вас, пожалуй, покажется обременительным это татарское войско...». [Тогда] паша сказал: «Хан мой, вы прибыли только с одной частью ваших [войск], нас же не смутит даже такое войско, которое, как армия османов, подобно морю. Так в чем же дело?!».
После этого крымские воины наделили воинов паши и жителей Аккермана [всевозможным] добром, продовольствием, драгоценностями и великолепными тканями из обозов османской армии; разнообразными солнцеликими пленниками — в таком [изобилии], что и описать невозможно. Одно серебряное венгерское стремя стало продаваться за три куруша, одна соболья шкурка — за десять кыя табаку.
Убедившись, что его высочество хан будет у него гостем в течение трех дней и трех ночей, паша призвал к себе своего чиновника по расходам Бошнака Ибрагим-агу и распорядился: "Ежедневно два раза в день в семидесяти местах [накрывать] скатерти с угощением, как того требует мусульманский обычай, приготовлять по пятидесяти тысяч хлебов, кебаб из пятисот баранов, пятидесяти коров, десяти лошадиных ляжек и мяса двадцати лошадей, тушить по семидесяти котлов мяса с луком, варить по десяти котлов плова, по десяти котлов плова с шафраном, мускусом, гвоздикой и медом, /166/ по десяти котлов рисовой похлебки. И чтобы сверх этого татарскому хану ежедневно три раза в день в тридцати местах было приготовлено угощение по мусульманскому обычаю, причем на каждом месте чтобы было выставлено по триста блюд...».
И вот хан и его свита в палатках и шатрах паши и его аг, облагодетельствованные всеми этими дарами, три дня и три ночи всецело предавались наслаждениям и удовольствиям, изысканной беседе. За это время наш господин паша преподнес в дар хану, калге и нуреддахру по одной собольей шубе, по одному тюку одежды, по одному чистокровному ветроподобному арабскому коню с [расшитыми] серебром попонами.
Восхваление окончания торжества. Когда настал третий день, все татарское войско под звуки флейт и литавр направилось к переправе на реке Днестр, а его высочество хан вместе со своими приближенными агами и капу-кулу задержался у паши. Во время их прощанья паша вручил хану кошелек с алтунами на путевые расходы, пять свежих [благоухающих] амброй дынь, десять окка алоэ маруди, сто пар расшитых салфеток Кая-султанши, украшенный драгоценными камнями раззолоченный кушак с кинжалом на поясницу хану, набор почетных одежд и редкостную епанчу из собольего меха, чем оказал ему почет и уважение. Из [прочих] подарков и драгоценностей [хану] были преподнесены пять тюков красивых, весьма дорогих одежд и набор из золотых ваз, еще фимиам и курительные трубки, свечи и, наконец, серебряные подносы и блюда. Калга-султану, нуреддахр-султану, Сефер-аге снова было оказано почтение {и поднесено каждому] по куску изящных полушелковых тканей и крытому собольим мехом почетному халату из узорчатой шелковой ткани. [И еще каждому] было дано по одному узлу шелковых и полушелковых тканей, парчи и еще узлы, а в каждом узле — бархат с золотыми нитями, камка, муар, ткани дараи, серенг, гуджерат[93] и еще узел [остро]угольных тюрбанов.
Паша собственной рукой прицепил на головы калга-султану, нуреддин-султану и Сефер-аге по челенку и повелел: «Пусть наши сыновья и в других походах узнают [друг друга] по этим знакам». Всем мирзам, родовым беям, капу-кулу, карачеям было роздано сто расшитых золотом кушаков, сто пар халатов среднего качества, сто пар халатов низшего качества, сто семьдесят суконных кафтанов и халатов. Затем была подана розовая вода и воскурен фимиам, а после молитвы и восхваления Аллаха, когда хан поднялся, паша взял его под руку и проводил его до выхода из шатра.
/167/ Тут его светлость хан подарил паше взятых в плен в лагере короля Ракоци министра Кемень Яноша и Апопи Маджали. Паша тогда сказал: «Господин мой, ну вот я согласился и взял их. Но ведь потом великий везир, узнав об этом, потребует их у меня и заточит в Семибашенный замок, так какая же мне от них польза?». На это хан ответил: «Ваши слова справедливы», и приказал [двум] из своих гулямов по имени Неджат и Шахпулад: «Принесите те кули», и тогда он положил к ногам паши восемьдесят тысяч алтунов. Паша сказал: «Хан мой, [да будут вам] труды не в тягость», и принял золото. Сам же в свою очередь преподнес [хану] чистопородную лошадь кутайской породы, смирную, скачущую, словно ветерок. Эту лошадь, на которой было разукрашенное золотыми пластинками и усыпанное жемчугом седло, дорогая серебряная, украшенная золотом сбруя, золотые стремена, украшенные драгоценными камнями обоюдоострый меч и палица, подвели хану, и хан вскочил на нее, не коснувшись стремени.
А калге, нуреддин-султану и Сефер-аге подвели каждому коней, подобных ветру, с потниками из подрезанного бархата и сбруей из серебра, с попонами, расшитыми серебром; они тоже сели верхом. Кони были пожалованы также кадиаскерам, беям [племен] ширин, мансур, седжют, аркан, дайыр, майкан, беям Арслана, Чобана, Деви, Новруза, Урака, Шейдяка, [беям племени] имансадак, дефтердару Ислам-аге и прибрежному аге Ислам-аге, Субхан-Гази-аге и аталыкам из числа аг капу-кулу, мельдешам[94], уланам, карачеям, от-агам, мирзам-виночерпиям, старшинам юртов и прочим сановным мужам и всего еще, не считая их, двумстам одиннадцати особам.
Увидев это, хан сказал паше: «О брат мой, господин мой, ваше высочество паша, это нам очень приятно, и как тяжело, если вы кривите душой». Сановный паша, смутившись и выказывая признаки того, что он чувствует себя виноватым, тотчас же ответил: «Господин мой, вы — властитель и борец за утверждение веры, слуга двух священных городов[95]. Повинуясь их велению, вы обрели могущество. Оказание вам почестей и уважения является обязательным, доколе вы, оставаясь непреклонным, пребываете на службе [падишаха]».
А паша сел на славного коня вороной масти и вместе с ат-баши сопровождал хана в течение часа езды на север от Аккермана. На берегу реки Днестр, против крепости, называемой Янык, хан стал переправляться через реку, паша же простился с ханом /168/ и вернулся в Аккерман. И когда я, ничтожный, поцеловал благородные руки хана и простился с ним, он подарил мне украшенные драгоценными камнями часы из собственного кармана и три сотни алтунов, я же вознес хвалу и молитву [Аллаху].
Теперь друзьям наслаждений да будет известно, что — Аллах премудр и всеведущ! — когда таким образом происходили все эти пиршества, то расходы [на них в течение] трех дней и трех ночей, а также расходы на все подарки составили двести сорок кошельков. Так что на подарки татарскому хану пошла сумма всего дохода с урожая Очаковского эйялета с добавлением [дохода] с Никополского санджака...
В эти дни Мелек Ахмед-паша затмил [своей щедростью) Хатима Тайи и Джафара Бермеки. Весь народ стал говорить о Мелеке Ахмед-паше: «Пожалуй, у племени абазинов [прежде] не видано было такой щедрости». Между тем Мелек Ахмед-паша вовсе не происходил из страны абазинов. Он родился в Стамбуле, в Топхане. Его отец и мать [действительно] были абазины, и шестилетнего Мелека с матерью и кормилицей отправили в абазинскую землю, чтобы он усвоил обычаи абазинского племени. Там он и достиг четырнадцатилетнего возраста. В то время моя родительница, которая была дочерью его (Мелека) тетки, прибыла в обитель благоденствия (Стамбул), и Мелек вместе с нашей родительницей был представлен султану Ахмеду. Султан Ахмед хан, увидев Мелека, сказал: «Всеведущий Аллах, сей юноша — [воистину] Мелек[96]», — и он пожаловал этого Мелека евнуху Бююк Мустафа-аге, а нашу родительницу — нашему отцу, старшине цеха золотых дел мастеров Порога Счастья Дервишу Мехмеду Зилли-аге. От него и появился на свет я, ничтожный. Вот основание нашего с Мелеком родства. Но не будем отступать от начатого.
Итак, хан, расставшись в Аккермане с Мелеком Ахмед-пашой на берегу реки Днестр, при переправе всего татарского войска принял по реестру всех предложенных [воинами) пленников. Восемьдесят тысяч татар — охотников за врагами выделили самых лучших и избранных [пленников] и передали их хану.
Пятьдесят пленников-венгров, для освобождения каждого из которых требовался выкуп в двадцать-тридцать тысяч курушей; /169/ сто солнцеликих гулямов; сто непорочных венгерских девушек; образованные абазины-гулямы; пятьдесят отличных и исключительных, прелестных юношей-черкесов; пятьдесят красавцев-грузин, из которых каждый является мужем, воспитанным в Крыму и получившим отменное образование, в совершенстве овладевшим наукой и ремеслом; пятьдесят пар гулямов, взятых из крепостей, бунтовавших против польского короля; пятьдесят белоликих московских красавиц, взятых с гор крепости Киев в Московской земле; золоченые шлемы, сабли, луки; пятьсот венгерских ружей с драгоценными украшениями, снятые с пяти груженных трофеями повозок; пятьдесят коней-аргамаков, пятьдесят вьючных животных, каждое из которых выделяется своим лоском, всего сто пятьдесят коней расшитыми серебром татарскими потниками, с серебряными венгерскими стременами, обернутыми подрезанным бархатом, причем каждого коня ведет солдат-венгр. [Далее] пятьдесят мехов соболей, на трех повозках мелкие собольи шкурки, сосуды из канцелярий короля Ракоци, три повозки с серебряными и прочими сосудами, две повозки шелковых тканей, на двух повозках коврики из Данцига, еще на двух повозках [украшенные] янтарем шкатулки и четки из Данцига, пятьдесят пушек типа шахи, пять пушек-кулеврин, из которых каждая сверкает, словно золото, сто девушек-[невольниц)], сто гулямов, посаженных по пяти на каждой повозке. А повозки запряжены четверками похожих на слонов коней, доставленных из Германской земли, из Данцига, из Дании.
Эти дары его высочество хан отправил паше с Чолаком Дедеш-агой и со столь внушительным эскортом, что все пришли в изумление. Паша, обрадовавшись, сел на арабского коня и приказал провести [ханские] дары перед [строем] всех своих войск, [а затем] передал их своему хранителю казны. Когда же тот вручил паше доставленное Дедеш-агой послание хана и реестр пленников и прочих даров, паша еще больше обрадовался. А ответ на послание он приказал написать по-татарски.
Послание хана, кроме обычных формул красноречия и высокого стиля, содержало в себе следующее: «С моим высокочтимым везиром, моим наставником, нашим другом и вашим советником золотым Дедешем мы отправили [вам] эти дары из захваченного у русов добра, согласно реестру, /170/ ,,Щедрый остается щедрым, если даже он не царь", — эти сказанные в шутку слова пусть и останутся шуткой. Когда вы направитесь в наши области в Крым, мы решили послать госпоже нашей Кая-султанше пятьдесят черкесских, пятьдесят абазинских и пятьдесят русских девок[97] и порочных женщин и в дополнение к ним [некоторое количество] красавцев [юношей] и девушек; подходящих для услужения вашему высокому достоинству крепких и сильных, несущих добрый свадебный дар рабов; аргамаков-иноходцев, пятьдесят пар ястребов, а также серых и белых соколов. [Надеюсь], если будет угодно Аллаху, мое, Мухаммеда хана, [ничтожного] раба, дружеское послание, написанное на языке ногайцев, будет принято с благосклонностью и добротой».
Господин наш паша, насладившись посланием и дарами, оделил доставившего их Чолака Дедеш-агу собольей шубой, конем рыжей масти и кошельком курушей. Он также подарил прочим из его свиты по одному почетному халату и по двадцати алтунов; [они же] целовали ему руки. Сам паша направил хану дружеское послание о том, что он принял дары согласно реестру.
Когда Дедеш-ага уехал, паша все [полученные от хана] ружья, всех коней с повозками и прочих вьючных животных, [доставивших] добычу, а также двести гулямов пожаловал всем агам и мне, ничтожному, и все аги возрадовались и возликовали.
Затем разумный Мелек Ахмед-паша, так же как и в первую войну, не запрашивая столицу, продал [местным] владельцам ранее подаренных ханом пятьдесят венгерских капитанов по сорок-пятьдесят кошельков [за каждого] — стоит [он того] или нет — по ценам Татарии, Молдавии и Валахии, а некоторых отдал и за пятьсот кошельков. В итоге всех доходов и расходов [вырученная) сумма составила 1696 кошельков.
С этой выручкой он направил в крепости Аккерман, Килия, Бендеры, Янык и Очаков по одному достойному уважения are, проявив заботу и попечение о восстановлении и отделке [крепостей], а также совершил прочие благодеяния. Во все время своего управления эйялетом Очаков Мелек Ахмед-паша не прерывал дружбы с ханом. И когда бы предусмотрительный паша ни отправил дружественное послание крымскому хану, сорок-пятьдесят тысяч татар всегда были к его услугам в желаемом месте.
Господь премудр! Великий везир Кёпрюлю-баба прослышал в столице о тесной дружбе Мелека Ахмед-паши с ханом, о том, что они столь [щедро] угощают и одаривают [друг друга]. /171/ В сердце у него появилась зависть и неприязнь, и он неоднократно направлял паше порицающие, оскорбительные послания. «...Для вас татарский хан гораздо ближе и нужнее, чем османский. Ведите же себя разумно, не выпускайте из рук ханского подола», — писал он, и подобные послания не раз прибывали [к паше].
Тем временем хан, перейдя с добычей реку Днестр через переправы Мияк и От-ярык, за семь дней и семь ночей благополучно добрался до своего главного владения — Крымской земли — и три дня и три ночи праздновал в [своем стольном] городе[98]. А прежде он доставил предназначенных к отправке Кая-султанше обещанных сто девушек-невольниц] и двести гулямов, десять пар птиц — соколов, ястребов, кречетов, а паше — сто превосходных колчанов, могучих гулямов и некоторое количество драгоценных, роскошных подарков. Отправив все это, он остался верен своим обязательствам.
В то время когда Мухаммед-Гирей следовал в Крым, выкупленный из плена Кемень Янош вернулся в Трансильванию. Вновь став везиром у короля Ракоци, он собрал двухсоттысячное войско и нанес сокрушительное поражение туркам в Трансильвании.
/172/ Затем от [великого везира] Кёпрюлю к хану прибывает следующее письмо: «Проявив алчность к богатству, вы продали проклятого Кемень Яноша за сто тысяч алтунов и стали причиной разорения османских владений и [пролития] крови сорока-пятидесяти тысяч рабов божьих. Если угодно Аллаху, пусть у ваших потомков даже из носу вылезают пиршества, заданные вам Мелеком в Аккермане, [и пусть] после угощений ангела вам захочется еще угощений дьявола[99]. Немедленно во исполнение приказа падишаха выступайте в поход на Яново против освобожденного вами Кемень Яноша и короля Ракоци». Как только эти распоряжения прибыли к хану, он, оказавшись в затруднительном положении, переправил паше (Мелеку) все эти приказы и оскорбительные послания.
Паша же ответил хану: «Проявите благоразумие и отправляйтесь в предписанный вам поход за веру, ибо сказано: приказ есть приказ». В конце концов хан из-за страха так и не смог отправиться вместе с Кёпрюлю в поход на Яново, с дороги вернулся обратно в Крым. Таким образом, причиной удаления хана из Крыма в эпоху Кёпрюлю Ахмед-паши является то, что хан не выступил в поход к Янову [для участия] в борьбе за веру[100].