Княжна Дуду

II

Велосипедистка снова промчалась мимо, но с такой быстротой, что самая коротенькая фраза, пущенная ей вслед, вряд ли могла бы дойти по назначению. Уже одна эта быстрая езда чрезвычайно усложняла задачу, и приятелям ничего больше не оставалось, как поникнуть головой.

-- Что ж, господа! -- сказал после длинной паузы Крюковский. -- Придется потерпеть до зимы, когда каждый из нас сумеет найти случай быть ей представленным где-нибудь на балу или на концерте.

-- Ну-у, -- протянул Юрди, -- тоже нашли, чем утешить. Нет, вы сегодня попробуйте добиться, сейчас. На то вы и беллетрист.

-- Что вы ко мне обращаетесь, когда среди нас находится испытанный маэстро по этой части -- блестящий гвардейский офицер.

-- Офицеру как раз труднее всего, -- сказал корнет Глыбович, -- еще влопаешься в историю, тогда по головке не погладят.

Прошла минута, другая. Показалась вдали движущаяся огненная полоска головной ленты, потом и вся фигура молодой девушки, слегка наклоненная вперед. И вдруг за несколько сажен до скамейки велосипед почти мгновенно остановился, две красненькие ножки спокойно, рядышком вспрыгнули на песок и, медленно переступая в узком платье, пошли около велосипеда. Головка девушки с капризно приподнятым подбородком уже совсем была повернута в сторону княжеской дачи, рука, не занятая велосипедом, довольно торопливо обмахивала разгоряченное личико красным платком, и вообще не представляло сомнений, что прогулка кончена и что сию минуту, не дойдя до скамейки, очаровательная барышня преспокойно свернет на широкую аллею и скроется в воротах. Но неожиданно она прошла мимо трех не спускавших с нее глаз мужчин, спокойно посмотрела на погоны корнета Глыбовича, на розовые носки Юрди и только тогда стала сворачивать домой.

-- Увы, -- достаточно грустно и громко протянул беллетрист.

-- Не надо, не надо уходить, -- с искренним отчаянием вырвалось у Юрди.

-- Сумасшедшие! -- сдерживая волнение, укоризненно и в то же время одобрительно произнес корнет.

Девушка остановилась, постояла спиной к мужчинам, помахала платочком. Совсем загадочно было ее раздумье, и секунды удлинились для трех оцепеневших приятелей в тысячу раз. Беллетрист, сидевший между Глыбовичем и Юрди, невольно схватил их обоих за руки и, соединенный с ними общим напряжением, выжидательно пожимал им пальцы. Девушка решительно повернула назад. Казалось, все они ошиблись, предполагая, что она слышала их слова, -- так непроницаемо было выражение ее закинутого кверху беленького личика и с такой деловитой независимостью шли куда-то мимо ее ножки в красных чулках. И вдруг, глядя прямо в лицо Крюковскому -- вероятно, потому, что он сидел посредине, -- она остановила велосипед, чуть улыбнулась и сказала с очаровательной простотой:

-- Кто-то из вас посоветовал мне не возвращаться домой. Можно узнать, почему?

Все трое встали, как по команде, и корнет Глыбович даже приложил руку к козырьку, но вопрос был задан так неожиданно, в такой категорической форме, и глаза девушки смотрели так загадочно и непонятно, что ни у кого сразу не нашлось слов.

-- Виноват, княжна, -- сказал наконец корнет Глыбович, -- мы очень извиняемся, что до вас долетели неосторожно вырвавшиеся слова...

-- Почему княжна? -- с некоторым удивлением спросила девушка. -- Разве вы думаете... вы знаете, кто я?

-- Нам так казалось, -- вмешался Юрди, -- но это вас ни к чему не обязывает. Вы можете не называть себя. Мы очень сожалеем. Вышло крайне неудачно...

-- Почему неудачно? -- наивно продолжала девушка. -- Я потому и подошла к вам, что мне показалось удачным... После известного размышления, конечно. Ведь вы видели, что я немного подумала, прежде чем вернуться назад... Вы так искренне сожалели о моем уходе. Мне это ужасно понравилось... Разве в этом есть что-нибудь дурное?

-- Если не ошибаюсь, княжна, -- весело сказал беллетрист, -- вы не сердитесь на нас за нашу маленькую вольность. Как это приятно слышать, и как хорошо вы все это выразили. Разрешите в таком случае официально представиться вам.

Поочередно, немного торопясь и толкая друг друга, приятели назвали себя и подержали в руках протянутую им нежную узенькую ручку. Корнет Глыбович почтительно согнул свою и без того сутуловатую спину и указал княжне место на скамье, Крюковский тоже сделал красивый приглашающий жест, Юрди ловко подхватил велосипед, и молодая девушка, совсем как в гостиной, немного смущенная этой торопливой сценой, уселась среди мужчин.

-- Я искренне рада, господа, -- заговорила княжна. -- Мне было в последнее время ужасно скучно.

-- Ваша семья, кажется, почти вся за границей? -- спрашивал корнет. -- Ваши братья и сестры?..

-- Мои сестры? -- задумчиво переспросила она. -- Да, они за границей... Вот какая у меня все-таки к вам просьба: пусть наше знакомство останется в тайне между нами четырьмя. Не рассказывайте о нем никому.

-- Конечно, конечно, -- отозвались все трое.

-- Нет, правда, господа, -- мне до сих пор ни разу не пришлось раскаяться в столь свободном выборе знакомых, но... Тут много "но". Вы понимаете.

-- Ну, разумеется, княжна, -- сказал Крюковский, -- великолепно понимаем. Если этот свободный выбор, как вы его называете, совершенно не узаконен в массах, в толпе, то в вашем чопорном, замкнутом кругу о нем нечего и мечтать. Да и практически такой упрощенный способ объединения людей приходится считать порядочной утопией. Вспомните недавнее увлечение молодежи, Фею Петровну, квартиры, открытые для незнакомых... Наконец, не говоря о том, что все это неосуществимо, приходится задать вопрос, нужно ли это? Я, например, сильно над этим задумываюсь. Вот, если хотите, сегодня, сейчас, вся прелесть нашего знакомства именно в том, что мы все перешагнули через какую-то преграду...

-- Кстати, княжна, -- перебил беллетриста Юрди, -- вам ничего не говорит фамилия Крюковский?

-- Крюковский? -- переспросила княжна. -- Есть такой писатель Александр Крюковский. Я недавно читала его роман в одном альманахе.

-- Знаменитость, -- прибавил корнет Глыбович, -- кто же его не читал...

-- Боже мой, -- воскликнула княжна, поворачиваясь всем телом к беллетристу, -- ведь вы себя назвали Крюковским. Значит, это вы? Мне сразу как-то в голову не пришло, что вы тот самый Александр Крюковский. У меня даже есть открытка в альбоме с вашим изображением. Очень похожая. Так вы, писатель Крюковский, говорите, что свободное общение между людьми -- утопия?.. Ах, мы будем с вами спорить, спорить, без конца спорить. Боже мой, да ведь это же самая заветная человеческая мечта, ведь ею проникнута вся современная культура...

И тотчас завязался оживленнейший спор, в котором, кроме княжны и беллетриста, приняли участие и чиновник, и офицер. Конечно, спорщики сходились на том, что существующие обычаи, стеснения, этикеты противны до тошноты, и безусловно признавали необходимость революции в области внешних форм общения людей, но вот вопрос, все ли классы достойны этой революции и все ли одинаково способны ее воспринять? Маленький Юрди, размахивая своими руками в розовых рукавчиках, сверкая перстнями и постукивая браслетом, отстаивал новую свободу только для самых культурных слоев; корнет Глыбович ограничивал эту свободу для женщин; Крюковский утверждал, что ему решительно все равно, распространится ли свобода хотя бы на трубочистов, лишь бы не пострадало самое красивое и самое главное в жизни -- тайна, преодоление, интимность. Одна княжна считала одинаково достойными этой священнейшей из революций всех людей и настаивала на том, что революция только углубит красоту.

Припомнили ряд литературных произведений, трактующих затронутую тему, потом нечаянно перескочили на другие произведения, другие вопросы. Незаметно стемнело, и над самой дачей светлейших князей X. показалась большая багровая луна.

Огненная повязка на голове княжны и ее красненькие чулочки уже слились с темнотой, и сама девушка, оживленно жестикулирующая, поворачивающая личико от одного собеседника к другому, уже стала казаться всем близкой-близкой, знакомой-знакомой. "Какой хороший человек эта светлейшая княжна, простая, искренняя, совсем какая-то курсистка", -- думал беллетрист Крюковский. "А ведь за ней дадут, пожалуй, миллион", -- ни с того, ни с сего мелькнуло в голове корнета Глыбовича. "И это дочь вельможи, которому стоит только шепнуть..." -- мечталось молодому чиновнику Юрди.

-- Я сейчас от вас удеру, господа! -- оборвала разговор княжна. -- Видите огонь во втором этаже? Скоро сядут ужинать, мне надо домой. Это ничего, что я сказала "удеру"?.. Давайте устроим клуб четверых, хорошо? Кстати, днем мне не совсем удобно встречаться с вами. Будем встречаться для начала при свете вот этой самой луны. Место встречи -- морская площадка. Устав -- драконовски строгая тайна. Пароль -- "Дуду". Идет?

-- Идет, идет, -- воскликнули мужчины, -- но побудьте еще хоть минутку, вы такая милая, трудно отпустить вас сразу...

-- И вы ужасно милые, -- торопливо говорила княжна, -- вы -- самый добрый (она дотронулась пальчиком до кителя корнета), вы -- самый умный (кивнула Крюковскому), а вы...

Она остановилась, засмеялась прямо в лицо маленькому Юрди и докончила, убегая с велосипедом:

-- Вы самый красивый.

Приятели подождали, пока затихнут ее шаги, и, сплетясь руками, подпрыгивая, спотыкаясь, зажимая друг другу рты, чтобы слишком громко не выразить свой восторг, побежали в глубину парка.