Княжьи люди

Глава двенадцатая

— Здрав будь Путислав Всеславич! — Кочень отвесил поклон воеводе. После этого посмотрел на Жиляту. — И тебе доброго здравия!

— Хлеб да соль! — Прогудел державшийся за спиной друга Мезеня и добавил, расплывшись в счастливой улыбке. — А мы вот пришли. Сподобил Господь!

Жилята лишь после этого поверил своим глазам.

— Слава тебе Господи! — Перекрестившись, воскликнул он, и далее не сдерживая чувств, заорал:

— Где это вас носит?! Куда запропали? Мезеня ослопина! Дядька твой Лавр уже и очи выплакал, тебе дожидаючись! Я думал пора панихиду заказывать! Вы что, с пути сбились?

— Да нечто же мы неуки? — Оскорбился Мезеня. — Мы давно бы уж здесь были кабы не эти… — он замялся и вперед вышел Кочень.

— Ты Жилята нас не спеши укорять. Сперва так выслушай. Мы с Мезеней вроде как даже в плену побывали. — Серьёзно и добавив строгости в голос, заявил он. — Но вот у кого, и сами не ведаем.

— Это как? — После короткого молчания удивился Жилята.

— А ну погоди ты! — Вмешался Путислав. Наконец-то сообразив, кто перед ним, он стал по-хозяйски оказывать радушие. Пригласив парней располагаться, приказал дозорному позвать кого-либо из челяди. Тот конечно уже слышал княжескую волю на счёт Путислава, но распоряжение выполнил незамедлительно. Жилята с удовлетворением отметил это, глядя на холопа, уставлявшего колоду разнообразной снедью. Боярин оказывая молодым воинам великую честь, предложил разделить трапезу с ним.

Мест за «столом» было только два. Одно из них занял сам Путислав, другое усевшийся рядом Мезеня. Коченю указали на пустовавшее ложе Авдея. Он, скинув сапоги и размотав портянки, покрякивая от удовольствия, влез на постель с ногами, не забыв прихватить закуску и выпивку. Видя падающие на подушку хлебные крошки, Жилята ухмыльнулся, вспомнив, как бережно Авдей относится к своим вещам.

Именно Коченю, заметив, что тот насытился раньше своего товарища, воевода, ласково улыбнувшись, сказал:

— Ну, а теперь поведай-ка мне о ваших приключениях. Что было да как, да с самого начала. — После чего слушал очень внимательно, не пропустив ни единого слова.

Оставшись одни, парни продолжили свой путь к княжескому стану. Шли они всё медленней. Сорока еле-еле переставляла копытами, хотя Мезеня и облегчил её ношу как мог. Сначала перевесил за спину щит, потом навьючил на себя взятую в походе добычу. В конце концов, он снял с лошади седло и всю сбрую, оставив только уздечку. В этом месте рассказа, Кочень позволил себе шутку, сказав, что он будто бы ждал, когда же Мезеня взвалит на себя и саму Сороку. Жилята посмотрев на мерно жующее, простодушное лицо молодого воина, без труда представил на его плечах лошадь и рассмеялся, вместе с одобрительно хохотнувшим боярином. Лицо Мезени, вслед за остальными, расплылось в улыбке. И тут подал голос Векша, сказавший, что всё лишнее следовало бросить, и уходить как можно скорее, а раненую кобылу прирезать, чтобы не оставлять волкам на потеху. После его слов в шатре установилась тишина. Осоловевший от сытного и хмельного Мезеня, с некоторой задержкой понял услышанное. После этого он так неодобрительно посмотрел на Векшу, что тот даже крякнул от удивления. Не ожидавший такого от парня Жилята, даже растерялся, пытаясь угадать, что последует дальше. Но воевода вовремя вмешался. Махнув рукой на ближника, «спи мол», он ПОПРОСИЛ Коченя продолжать. Тот, довольный вниманием и всеобщим одобрением, пустился рассказывать.

— Так и идем. А день уже к вечеру, стало темнеть. А тут еще снег опять сыпать начал! Скоро и реку будет не разглядеть. Думаю — как мы тогда доберёмся? — Кочень шумно отхлебнул из своей чаши и продолжил. — И тут глядь! Пятеро конных у нас на пути. И близко уже, саженях в двадцати. Стоят прямо на льду и ждут. Я то сначала насторожился, а потом присмотрелся — вроде как наши. Щиты, копья, шеломы, кольчуги. Ну и подумал, что это Жилята, как и сулил, прислал нам подмогу. — Рассказчик опять прервался, на этот раз для того, что бы, сходить к столу и отрезать пласт сала от облюбованного Мезеней куска. Не забыв плеснуть себе браги, вернулся на место. Путислав, удивляя ближников, несвойственным для себя терпением, всё это время ждал, пока Кочень продолжит.

— Я только потом понял, что это чужаки.

— Это когда? — С ехидцей в голосе уточнил Векша. — Утром, поди?

— Почему утром? — Голос рассказчика утратил беззаботность. — Сразу же, как только они заговорили. Старший над ними мне так и сказал: куда, мол, путь держите витязи русские? В Ростов, во Владимир, или в Переславль-Залесский? Вот тут я и смекнул — свои бы точно знали и кто мы и откуда и что переяславских, среди нас вовсе не было… Но они нас к тому уже так обступили! Да и куда нам бежать, Мезеня то пеший!

Видя, что путь к бегству закрыт, парни смекнули, что находятся во власти незнакомцев. Биться с ними? Тех больше, и по ним видно, что воины крепкие. К тому же злого умысла пока не выказывают. Вожак поинтересовался кто они такие, да куда путь держат. Кочень было задумался, как лучше ответить но, не выдержав его пронзительного взгляда, решил, что говорить надо всё как есть. Так и сделал. Вожак же выслушав ответ, провёл рукой вдоль чернеющего окоёма:

— Ночь уже скоро, да и снег разошёлся. Об эту-то пору и сгинуть не долго. — И предложил своё гостеприимство. — Тут недалече стол и постель.

Суздальцы, не смея отказаться и уповая на милосердие господа, приняли предложение. Когда совсем стемнело, добрались до какой-то веси на левом берегу Кудьмы. Здесь их пленителей ждали двое воинов, еще один русский, и самый что ни на есть настоящий эрзянин. Первый взялся отвести в стойло и обиходить коней. Мезеня сунулся было помочь, но ему дали понять, что это излишне. Пришлось вместе с остальными следовать за эрзянином. Тот привел к просторной и жарко протопленной избе. Хозяев видно не было. Так же как и части домашнего скарба, не обходимого в быту, но совсем не нужного, ни одному грабителю. Вспомнив о том, что по пути никто из местных не попался, парни сообразили, что здешние жители собрались и ушли. Судя по слою пыли внутри жилища, не менее чем две седмицы назад.

— Я тогда еще подумал, а не в твердь ли Овтая подались хозяева. — Высказал свою догадку Кочень. Жилята и Путислав немедленно переглянулись. Боярин нахмурившись, опустил взгляд, и какое-то время молчал, пока не вспомнил про рассказчика.

— Ну, ты продолжай!

— А потом нам указали место для ночлега. Нарочито в дальнем от двери углу. А после позвали со всеми отужинать.

За широченным, занявшим едва ли не треть горницы столом, рассаживались, на скамьях и лавках. Эрзянин притащил котел полный густой и горячей ухи. Воины принялись наполнять свои миски и чашки, явно заимствованные у хозяев. Скоро горница наполнилась звуками обильного и жадного насыщения. Все были заняты делом. Только Кочень сидел на самом краешке скамьи, бросая по сторонам голодные взгляды. Вожак это заметил.

— А ты чего не ешь? — Поинтересовался, скривив в улыбке тонкие губы. — Не голоден, али пост у вас нынче какой-то?

Почти все его люди на эти слова отозвались смехом, а Кочень вдруг сообразил, что за этим столом, никто кроме него и Мезени, приступая к трапезе, не произнес молитву и не осенил себя крестным знамением.

— Так они что, поганые?! — Догадался Жилята.

— Вот же свезло вам! — Векша, сна ни в одном глазу, уселся на своём ложе. — А вот скажи мне паря, — обратился он к Коченю, — имя вожака ты часом не запомнил?

— Что же я без памяти!? Конечно бы, запомнил, кабы он назвался…

— А может его люди? — Продолжал пытать Векша. — Они в разговорах его как поминали? Не слышал ли ты? — Ничего не добившись, он снова улегся.

Остальные ждали, пока Кочень продолжит рассказ, но тот медлил, о чём-то размышляя, как будто сбитый с толку. Наконец Путислав, теряя терпение, ему подсказал.

— Ну и что же ты ответил этому поганому? Почему отказался от его пищи?

— Так у меня и ложки то не было… — с лёгкой досадой, словно нехотя отвлекаясь от некой важной мысли, ответил воин.

— И всего то?! — Разочарованно протянул боярин. — А я-то уж подумал! — Он хмыкнул, а его ближники рассмеялись, примерно, так же как и те язычники, за столом с которыми несколько дней назад ужинали парни. Их вожак улыбаясь, добродушно подшучивал:

— Как же ты в походе? Негоже эдак воину! — Он подмигнул и, постучав ложкой по краю глиняной миски, через весь стол, протянул её суздальцу. — На вот, похлебай моей! — И став совершенно серьёзным добавил. — Коли не побрезгуешь.

Взгляды всех сидевших за столом тот час оказались устремлены на Коченя. А тот впал в замешательство, не зная как ответить, и вдруг сообразил, что отказываться от предложения ему ни как нельзя. Глядя в глаза вожака, он зачерпнул его ложкой из своей миски, потом ещё раз и голод с усталостью сделали своё дело. Горячая, густая и жирная уха, показалась лучшей едой в его жизни. Похвалив варево, он с жадностью поглощал его, пока вожак, вдруг не сказал, опять улыбаясь одними губами.

— Что же, хороша уха, хороша и ложка. А только поведай-ка кмет, где же это ты свою потерял?

Кочень, снова встретившись с его прожигающим взглядом, сразу перестал чувствовать вкус еды и принялся рассказывать. Про поход, про бой, про бегство. Про всё что случилось и с ним и с другими…

— И что же ты ему вот так всё рассказал? — Жилята от удивления даже попытался приподняться на ложе.

— Да. — Просто ответил Кочень. — А взялся бы врать — смерть нам с Мезеней. Потому как ложь, даже самую малую, ихний вожак враз бы узрел.

— Ну, так и не врал бы!

— А проку с того? — Мезеня неожиданно не только вмешался в разговор, но и осмелился возразить старшему. — Поганый наши тайны всё одно прозрел бы…

— Это тебе кто сказал? — В голосе Путислава послышалось раздражение. Он безостановочно крутил в руках опустевшую чашку, затем вдруг грохнул её об колоду. — Да о чём говорить? Ты на них посмотри! Они же там до слабости в кишках перепугались, и выложили, всё как было, без утайки.

— Ну, Аника — воины! — Жилята горько усмехнулся. — Слышь, Векша, ты многих допрашивал, но олухов таких, поди и не встречал!

Векша, непривычно серьёзный, смотрел на Коченя.

— Скажи мне, а каков из себя ихний вожак? — Неожиданно спросил он.

Молодой воин, избегая смотреть на Путислава, с готовностью обернулся.

— Он ростом высокий, не ниже Мезени, но в плечах узок и телом сух. Лицо худое, вытянутое. Борода короткая. Нос сильно костлявый. Глаза такие, серые, а волос его тёмен. И взгляд, колючий как уголья.

— А он всё про глаза! — С мукой в голосе воскликнул Путислав. — Взглядом его жгли-пытали!

И тут Кочень, вскрикнув, звонко хлопнул себя ладонью по лбу.

— Вспомнил я! Его один раз будто бы Смагой назвали!

— Смага? — Векша насторожился и высказал догадку. — У него что, лицо опаленное?

— Нет. — Кочень задумался вспоминая. — Рубец от железа под левым глазом! А ожогов, или пропалин я не приметил.

— Еще бы! — Непонятно чему, обрадовался Векша и окинул взглядом Жиляту с Путиславом. Те, недоумевая, переглянулись и наконец, боярин не выдержал.

— Ну, ты не томи! Вижу, что догадку какую-то имеешь. Говори уже!

Векша с сомнением покосился на воинов.

— А надо ли сейчас?

Мезеня после этих слов обиженно засопел, зато Кочень всем видом выражал готовность не медленно удалиться.

Путислав криво усмехнулся.

— Всё-то у тебя обиняки с загадками. Ну, коли уж так, то давай опосля. Надо сперва ПОВЕСТЬ дослушать.

Кочень вздохнув, ещё хлебнул бражки и продолжал. Говорил не торопясь, взвешивая каждое своё слово и временами тревожно поглядывая на Векшу.

На другой день парни прямо с утра засобирались в дорогу. Вожак язычников, это заметил. Указав на близящуюся метель, предложил погостить еще какое-то время. Пришлось согласиться.

Весь оказалась совсем небольшой. Парни исходили её вдоль и поперек. Ходить где угодно им не возбранялось, и они свободно вышли за околицу. Перед ними лежала узкая полоска заснеженного поля. За ней начинался густой старый лес. Было до него не больше ста саженей.

— И пригляда нет за нами. — Оглянувшись, сказал Кочень. Посмотрел на по-зимнему жидкие тени деревьев и махнул рукой. — А впрочем, пеших по следу догонят. Кони нужны!

Мезеня с ним согласился, сказав, что без Сороки и прочего своего имущества он не уйдёт. И предложил сходить проведать лошадей. Пошли, но на конюшню их не пустили. У парней при себе было оружие, но что с него толку? Коней стерегли сразу трое воинов.

На обед и ужин собирались там же. Язычников теперь было всего шестеро. Седьмой, тот самый эрзянин, ещё с утра куда-то пропал.

На второй день Мезеня затосковал. Прогуливаясь по двору, недоумевал, для чего их тут держат. Кочень, поделился своими соображениями.

— Они тут сидят не просто так. Видать по всему, ожидают кого-то. И покуда не дождутся, нас никуда отсюда не выпустят.

Мезеня поразмыслив, согласился и тут же спросил о том, что волновало сильнее всего.

— А потом-то как, а? Потом нас отпустят?

На это Кочень ответить не смог.

В этот день никто не приехал, быть может, из-за вчерашней метели.

Кормили кашей с копченой бараниной, всем понемногу. Хозяева явно берегли припасы, но своих гостей пока не обделяли. Доли в мисках у всех были равные. После ужина вожак, завёл пустопорожний разговор с Мезеней. Кочень к нему сначала прислушивался, но от скуки скоро уснул.

На третий день Мезеня совсем затосковал. Лежал на лавке и притворялся спящим. Кочень решил выяснить, кого же ждут язычники. Для этого, он с утра пытался заводить разговоры то с одним из них, то с другим. Всё тщетно. Сегодня даже вожак не проявлял интереса к общению. С утра ходил смурной и некоторые его слова и жесты, выдавали тщательно скрываемое беспокойство. На обед снова сварили уху. В этот раз с копчёной рыбой. Мезеня удивлялся — почему так, могли же, и свежей добыть из-подо льда. На это ему никто не ответил.

Всё переменилось во второй половине дня, когда вернулся тот самый эрзянин. Он приехал на двух утомлённых конях, по виду которых было понятно, что им пришлось долго идти по глубокому снегу. Вожак долго разговаривал с эрзянином в избе, перед тем выпроводив из неё суздальцев и созвав всех своих людей за исключением охранявших конюшню. Парни всё это время томились ожиданием, почему-то не находя в себе сил отойти от избы. Наконец дверь распахнулась. Парни с замиранием сердца вошли. Вожак из-за стола поднялся им на встречу и без обиняков, объявил, что они могут ехать куда пожелают. Кочень ушам своим не поверил.

Собрались так быстро, как только смогли. А в конюшне их ожидал нечаянный подарок. Сорока отъелась и отдохнула, так что на ней можно было ехать. Вышедший их проводить вожак сказал, что всё благодаря их конюху.

— Но ты её пока не труди! Дай кобыле окрепнуть, как следует!

Счастливый Мезеня, несколько раз сказал всем спасибо, а затем вдруг полез в свой дорожный мешок.

— Вот! Прими в благодарность! — Сказал он, обращаясь к вожаку и на свет появилось бархатное, расшитое золотом корзно, с левой стороны испачканное кровью. — Не откажи! Прими за хлеб и за соль! А то будет как-то не по-людски. Богаче подарка у меня нет… — Мезеня сбившись от смущения, замолчал.

Вожак, внимательно осмотрел подарок.

— А это, стало быть, шкура Иняса? — Пошутил и сам же рассмеялся. — Добро! Богатый подарок! Чем это мне таким отдариться, что бы и в правду по-людски вышло?! — Он озадачено глянул по сторонам и остановил свой взгляд на конюшне, после чего повернулся к конюху.

— А приведи-ка Ёлку!

Ёлкой звали крепкую каурую кобылу с короткой и колючей гривой. Мезеня увидав её, стал искать, что бы еще присовокупить к корзно, что бы уровнять подарки по ценности. И не нашел.

Вожак рассмеялся:

— Ладно, и так! В другой раз отдаришься.

Уже выходя за околицу, Кочень остановился перед ним и сняв шапку поклонился.

— Спаси тебя господь добрый человек. За гостеприимство и за милосердие. Скажи за кого мне бога молить? А то ведь я и имени твоего не знаю.

Язычник в ответ только улыбнулся.

— Разные у нас боги! Тебе твоего нужно просить, мой же мне и сам даёт необходимое.

Парни, более не мешкая сели на коней и к ночи добрались до княжеского стана.

— А Мезеня у поганого отныне в должниках! — Мрачно заметил Путислав, после чего посмотрел на Коченя. — Ты тоже! — Отметил появившееся на лице воина выражение тоски и махнул рукой. — Ну, вообще это ваша забота!

Векша, окинул парней недоверчивым взглядом и криво усмехнулся. Впрочем, к удивлению Жиляты, вслух опять ни чего не сказал. К тому же боярин, словно уже забыл об молодых дружинниках, вернувшихся к закускам и выпивке. Некоторое время он сосредоточено ворошил пальцем черепки разбитой им чаши.

— Ну, и кого же поганые ждали? Что не эрзянина, это понятно. Кого же тогда?

Жилята вопрос слышал, но думал о другом — «Поганые какие-то уж больно сердобольные! Поили, кормили, могли ведь и просто ребяток зарезать, раз уж они так о скрытности пеклись. Хорошего от наших им ждать не приходится».

Путислав повторил свой вопрос. Векша, к которому он обращался, пожал плечами:

— Да мало ли кого? Поди, угадай! Вот кабы мы узнали побольше! — Он с явной неохотой оторвал спину от горы подушек и сел так, что бы видеть Мезеню. — Да хоть бы имя вожака…

— Тебе-то что с того? — Явно раздосадовано скривился боярин, и вдруг замерев, подозрительно прищурился. — Или знакомца какого учуял?

Векша не отвечая, значительно посмотрел на парней. Путислав проследил его взгляд и всё понял.

— Ну-ка вы ребятки сходите, погуляйте! Да не далеко! Еще понадобитесь, чую…

Лично, задёрнув за вышедшими полог, он уселся за «стол». Отодвинул локтём чашки да миски.

— Ну, не томи, открывай свои тайны!

Векша, поправил гору подушек. С удовольствием откинулся на неё спиной и глядя в потолок спросил:

— А помните ли вы, был у владимирского князя, такой славный воин по имени Климентий? Вотчина его отца, рядом с твоей деревней Жилята.

— Помню. Только он там почти не появлялся. После Липицы сопровождал Юрия Всеволодовича в изгнании, а когда тот вновь стал великим князем, вернулся во Владимир. А потом уехал в Новгород Низовской, да там и жил почти, что безвылазно. Пока из-за чего-то с монахом не поссорился. — Жилята покачал головой. — Непонятно! Что они такого могли не поделить, что бы та ссора убийством закончилась?

— Поделить! — Язвительно передразнил Путислав. — Брехуны треплют, а ты повторяешь! А я с Климентием дружил! Он про то дело сам мне рассказывал. Пимен, чернец тот, состоял в свите самого святителя Симона. Он еще во Владимире Климентия гнобил и даже сулил предать его анафеме.

— Ого! — Изумился Жилята. — Хотел прямо вот так отлучить от церкви? А князь-то за дружинника, почто не заступился?

— Другой бы и заступился! — Глумливо хмыкнул боярин, и тут же бросив косой взгляд в сторону входа, продолжил. — А Юрий то наш Всеволодович, не зря защитник церкви! Он сам и удалил своего воина из стольного. А за службу верную землёй его пожаловал. Вот так! — Путислав горделиво посмотрел на притихших ближников и не удержавшись язвительно добавил.

— Великий князь всегда норовит и волков накормить и овец не обидеть!

Жилята промолчал, хоть и был с ним согласен. Зато Векша неожиданно для всех, заявил, что в том и заключается мудрость властителя. Путислава посмотрел на него свысока.

— Экий ты разумник! — Произнёс с издёвкой и стал растолковывать. — Такое хорошо, да только не всегда! Вот как в тот раз? Князь-то решил, что распре конец, а Пимен, видать, думал иначе. И заявился в деревню к Климентию. Чего он хотел, теперь не узнать. Но только Климентий чернеца заживо сжёг прямо в избе. Потом ужаснулся, всё же душа христианская! Да поздно уже! Тут сколько не кайся, прощенья не будет. Вот он тогда в бега и подался. Где он… — боярин пожал плечами и вдруг спохватился.

— Постой, ты для чего сейчас это припомнил?

Векша, загадочно улыбаясь, поинтересовался.

— А помнишь ли ты, каков он из себя?

— Вот ты к чему! — Деланно шутливо протянул боярин. — Ну, каков? Длинный и худой как жердь! Его в любой толпе видно было сразу. За это и прозвали Вехой. Слышишь он Веха а не Смага!

— Шрам на щеке! — Вмешался Жилята. — Климентия на Липице ранили в лицо. И прочие приметы точно совпадают. А прозвище что? Этот человек от БОГА отрёкся, а уж имя сменить, к тому же на такое ему подходящее. Не зря волхвы смагой, пожар называют.

Путислав недоверчиво посмотрел на ближников. Поднялся из-за стола, в задумчивости прошелся по шатру и вернулся на место. Какое-то время молчал. И вдруг, неожиданно смахнул горстку глиняных черепков на пол.

— А что если и так?!

— Я думаю, он неспроста объявился. — Уверенно сказал Векша и поинтересовался:

— Путислав Всеславич, не желаешь ли старого друга проведать?

— Да ты в своём уме? — Удивился Жилята. — А ежели князь про это проведает? У него и так на боярина зуб! Хочешь ещё пуще прогневать?

— А что его гнев? — Отозвался Путислав. — Чем он мне страшен? Воеводства лишил, да и будет с него. Ну, а раз так, прямо завтра с утра и поеду! Возьму тех парней (они знают дорогу) да еще кое-кого. Тут не далеко, за день обернёмся. Ты же, — повысил голос, заранее пресекая возможные споры, — как было говорено, пойдёшь с нашим полком!

Векша поморщился.

— Делай, как знаешь. — И отвернулся на бок, укрывшись одеялом.