Княжьи люди

Глава вторая

Ужинать сели далеко затемно. Рассевшись группками возле костров, черпали ложками из котлов, которые Мечеслав, и брать с собой поначалу отказывался. Говорил, что для них нужны вьючные лошади, а для тех корм, придется гнать с собой холопов и в общем, от этого одна только морока.

— Мы и сухомяткой можем обойтись. А ежели у нас все сложится удачно, то и заночуем прямо в ихнем граде. А там-то будет все что надо! Обильный стол, мягкая постель, приветливые девки…

Но Жилята сумел его уговорить, сказав, что как оно выйдет еще не известно. Вдруг, да и придется в лесу заночевать.

— А ну как даже и не одну ночь? Шатры с собой не повезем, спать будем под открытым небом, а ночью под утро морозец крепчает. Людей надо будет хоть как-то согреть. Горячее варево самое то!

Мечеслав доверился опыту Жиляты и теперь черпал ложкой, жидкую кашу из пшенки с копченым салом в обществе своего племянника Изяслава, Жиляты и ростовца Ерохи. Последний, садясь к столу, скинул кольчугу, сказав, что раз битвы сегодня не будет, значит, пора отдохнуть от железа.

— Я и своим уже разрешил.

Не много подумав, Мечеслав сделал точно так же и его дружинники, освободившись от брони, сидели в поддоспешниках. Кое-кто накинул припасенный кожух, а всем остальным у огня, тепло было и так. В кольчугах оставались только сторожа. Но их отсюда не было видно. Разбившись попарно, они стерегли в поле, находясь за пределом света костров.

За ужином Ероха спросил, когда ждать Жирослава.

Мечеслав отхлебнул горячую медовуху из фляги, поданной Коченем.

— Сулил быть здесь с рассветом. — Передал флягу Ерохе. — Но пока встанут. Пока доберутся.

— Стало быть, мы раньше полудня не начнем. — Ростовец отпив, отдал флягу Жиляте. Тот, сделав глоток, протянул ее Мечеславу и в очередной раз покосился на крепость. В темноте ее хорошо подсвечивали отсветы горевших на стене огней. То должно быть стражи грелись на морозе, заодно не давая остыть чанам со смолой. Они же время от времени бросали вниз факелы. Те падали в снег, ненадолго выхватывая из тьмы куски пространства перед твердью. Те, кто их кидал, на свет не выходили, наверное, опасаясь получить стрелу. Жилята поделился своими наблюдениями, и воевода с ним согласился.

— Правильно боятся! Таких то молодцов как наши! — Кивнул в сторону Коченя который присутствовал за ужином в качестве гридня. Тот от похвалы очень загордился. В это время Ероха, закончив трапезу, поднялся.

— Пойду, посмотрю как там сторожа. А то наши кметы и впрямь молодцы, в смысле один другого моложе.

Когда он скрылся в темноте. Жилята обтер свою ложку чистой тряпицей и убрал в мешок. В котле оставалось еще много каши, ее он, видя, что все остальные поели, отдал гридню, велев идти отдыхать. Некоторое время молчали. Изяслав, поев и согревшись довольно скоро начал дремать. Жилята поинтересовался у воеводы, что они будут делать, если Жирослав завтра опоздает. Мечеслав, уже откинувшись на лапнике, пожал плечами.

— Ждать.

— И сколько ждать? А ну как мы дождемся, да только не его? Вдруг к этим — кивнул на очередной мелькнувший со стены огонек. — Вдруг к ним подмога подойдет?

— Не подойдет. — Зевнул воевода и объяснил, что запершейся в крепости мордве, помощи ждать не откуда. Пургас — старший инязор, то есть великий князь, народа Эрзя, заранее собрал кого смог в свое войско. И теперь это войско стоит против объединенных дружин Владимиро-Суздальской Руси.

— Битву Пургас начать опасается, мы намного сильнее его. Но и уйти, он оттуда не может. Князья разорят и пожгут его грады. Вот и стоит там. А что ему делать? Так что к этим, если кого-то и смогут прислать, нам все они будут на один зуб.

Жилята с минуту молчал, словно усваивая услышанное, потом кивнул и поинтересовался:

— Тебе это все провожатый поведал? А ты его сам как давно знаешь?

Мечеславу не хотелось уже разговаривать, но и игнорировать вопросы ближника не мог. Усевшись снова на лапнике, он отхлебнул из фляги и рассказал, что обо всем этом он слышал от суздальского воеводы Путислава, приходившемуся Мечеславу родным старшим братом. А тот в свою очередь от великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Тот же Путислав, зная о том, что они готовят набег, дал в провожатые Миряту, которого сам давно уже знает.

— Ну, ты подумай — убирая флягу не предложив дружиннику, сказал Мечеслав — если б Путислав не был так уверен, пустил бы он тогда с нами вот его?

Жилята вслед за жестом воеводы посмотрел на Изяслава. Тот, будто услышав, что говорят про него, открыл глаза, что-то буркнул и снова уснул.

— Уж сына поберег бы, кабы сомневался! Да он бы и нам не дал войско оставить. — Договорив, Мечеслав выжидающе посмотрел на воина. Тот, некоторое время молчал, размышляя, потом поднялся, подобрал с лапника пояс с мечом и, сказав, что пойдет и проверит дозоры, отошел от костра. Мечеслав тотчас завалился на постель и укрылся плащом.

На отдых дружинники расположились, так же как и шли в походе. Суздальцы сами по себе, ростовцы отдельно от них и рядом с ними, но тоже особняком ярославльцы. Уже почти все покончили с ужином и устраивались на ночлег. Несколько же воинов, наоборот облачались в броню, готовясь идти сменять сторожей. Тут Жилята задержал шаг, присматриваясь к шевельнувшимся лапам крайней сосны. Какое-то время чутко прислушивался, держа ладонь у рукояти меча. Но всё было тихо, только ветерок налетал порывами, раскачивая деревья и разбавляя царящий здесь запах костров и горячей пищи, густым ароматом табуна пасущегося неподалёку. Жилята с удовольствием вдохнул полной грудью этот особый дух походного стана и двинулся дальше. Он прошел почти весь лагерь, когда совсем случайно, у крайних деревьев увидел человека, склонившегося над едва заметным огоньком. Направился в ту сторону. Это был их провожатый. Он развел костер в ямке и сидел возле него, удобно устроившись на конском седле. Рядом, умбоном вниз, лежал его щит. На нем была расстелена вышитая скатерть. Взяв с нее кусочек копченой свинины, мордвин нанизал его на прутик и поднес к огню. Услышав скрип снега, он обернулся и, увидев ближника воеводы, почтительно поднялся ему на встречу.

Жилята хотел спросить, почему он тут один, но и сам догадался что, скорее всего никому из дружинников не пришло в голову позвать провожатого к своему котлу. А сам напроситься тот не посмел. Поэтому, сказав вместо этого:

— Хлеб да соль. — Жилята подошел к костру и, ответив на приглашение, уселся на кучу лапника. Мордвин вернулся на свое место и снова поднес к огню кусок мяса. Дождавшись пока оно разогреется, он вынул из мешка краюху хлеба, разломил ее пополам и один кусок вместе со свининой протянул гостю.

— Разделим трапезу!

Жилята был сыт, но сейчас учтиво поблагодарил и принял угощение. Некоторое время молчали. Мордвин брал с тряпицы мясо, подогревал его и ел с большим аппетитом. Русич жевал не торопясь. Он видел, что припасов у хозяина не много и не хотел, что бы тот из гостеприимства остался не сытым. Разговор начал именно мордвин. Видимо утолив первый голод он, нанизывая очередной кусок мяса на прутик, спросил:

— Ты ведь Жилята? Мне Путислав говорил про тебя.

— И что говорил? — Дружинник доел угощение и жестом отказался от добавки.

— Сказал, что бы я тебя держался. Назвал тебя самым матерым бойцом.

Жиляте польстило то, как о нем, отозвался суздальский воевода. Зная себе цену, он все же счел не лишним скромно уточнить, что это, несомненно, конечно так и есть, но только именно в этой дружине. И пояснил.

— Дружинники наши — почти сплошь молодняк. Мало кому из них есть уже двадцать. В походы как этот, они не ходили. Что тут да как знают лишь понаслышке. Вот я и приставлен, их опекать, что б они по молодости дров не наломали.

— Да. — После некоторого раздумья согласился мордвин. — Я заметил, воины ваши хоть и молодые, а делают все правильно. Сразу видать — их крепко учили. — Он помолчал, нанизывая на прутик последний кусок мяса. — А этот отрок, для чего он в походе?

Жилята какое-то время был в недоумении, не сразу осознав, что «отроком назвали сына воеводы. Сообразив, он даже возмутился.

— Какой же он отрок? Ему почти пятнадцать. Самое время становиться воином! Я тоже через пару лет, сына с собой начну брать в походы. Да я и сам рос точно так же! А как же иначе? Или у вас воинов как то иначе растят? Ответь! Ты я вижу тоже воин!

Мирята сунул в рот мясо, долго жевал его и только потом, чувствуя на себе пытливый взгляд дружинника, нехотя ответил.

— Сейчас я служу вашему князю. Нужен был человек, который знает эти места. Я знаю. Откуда? — Провожатый указал прутиком на углубление, в котором после костра, ярко рдели горячие угли. — Видишь ямку? Почему она здесь?

Жилята хмыкнув, пожал плечами.

— От выворотня должно быть осталась. В лесу такое — обычное дело.

Мирята, тщательно собрал оставшиеся от дров щепки и прутики и положил их на угли.

— Сосна здесь была! — Он что-то поискал вокруг глазами, но в темноте видимо не нашел и развел руки на всю ширину. — Ствол в три обхвата. Или больше. Местные ее срубили, а я потом пень от неё выкорчевывал. Яма была! Сейчас-то смотри, почти затянулась. А там вон — он ткнул пальцем в сторону поля — там то и вовсе уже не видать — распахали! А было их там! Лесок там был раньше. Деревья срубили, а корни от них. — Мирята в свете занявшегося огонька продемонстрировал широкие, с блюдце размером ладони. — Вот этими руками я рвал из земли. — Он замолчал. Подобрал свой прутик, откусил у него кончик и таким образом заострив, принялся ковыряться в зубах, глядя на впавшего в задумчивость Жиляту. Тот, прикинув, что то, догадался:

— Ты жил, здесь что ли?

Мордвин сплюнул в темноту, аккуратно свернул и убрал в мешок скатерть и лишь после этого начал рассказывать про то, как примерно четыре года назад, мордовское племя мокша поссорилось с мордовским же племенем эрзя. Такое между ними случалось постоянно и часто заканчивалось кровопролитием. Так же было и в этот раз. Малое войско мокшан, встретилось на поле брани с эрзянами, и было разбито. Некоторые воины попали в плен. Троих из них привезли в эту твердь. За зиму они оправились от ран и ждали, что свои вот-вот их обменяют. Но не дождались и весной их погнали работать.

— Пни корчевали для нового поля. — Мирята поежился так, что казалось, стал уже в плечах. — Тяжко. Один из нас еще в месяц травень, пуп сорвал и с этого помер. А осенью захмурело, дожди затянули, я сильно захворал и слег. Товарищу в помощь холопа послали. Но тот с ним работать не захотел. Все же таки воин, хотя бы и пленный. В общем, ослушался хозяев, и его зарезали. Я остался один. Думал, преставлюсь. Хворь не отпускала. Видел шалашик на берегу? Вот в нем до морозов я и лежал. Готовился уже отправиться в тонаши. Куда это? Далеко! У нас так загробный мир называют. Лежал и по обычаю, вспоминал я пращуров. Мнил о том, как они меня встретят. Но, как видно, прежде срока. — Мирята замолчал, глянул на тускло светившие звезды и продолжил. — Господь мне послал слугу своего. Преподобный отец Дамиан явился, сюда и принес слово Божие. Вот он меня из плена и выкупил. Чем заплатил, того я не знаю. Преподобный отче, не открыл мне этого. Сказал, что я ему ни чего не должен и волен идти, куда сам пожелаю. Он же открыл мне свет истинной веры. Той же весной, после поста я был окрещен в храме пресвятой Богородицы. — С этими словами он осенил себя крестным знамением, достал из-под одежды деревянный крестик и поцеловал его. Жилята отметил про себя правильность действий раба божьего Александра, вслух же сказал, что преподобный отче, вне всяких сомнений, святой человек и тут же поинтересовался.

— А почему ты домой не вернулся?

Мирята спрятал крестик и пожал плечами.

— Побывал я дома. А там все как чужие. Меня-то уже и забыли давно. К отцу жены сватов засылали. Думали она вдова. А я тут как тут, явился нежданно. Живой, здоровый, окрещенный и злой. Словом меня без радости встретили. Тогда я забрал семью и еще летом ушел в Низовской Новгород.

— Большая семья?

— Жена и два сына. Под рождество и их окрестили. Старшего в честь преподобного монаха Николая, младшего в честь преподобного Ан-ти-оха — по слогам выговорил Мирята и улыбнулся. — Выбрал же святого отче Дамиан! Так вот старший теперь, как я служит князю. Младший, который в честь преподобного Антиоха палестинского, он у меня очень смышленый. Грамоту, счет — постигает легко. Отвёз я его в монастырскую школу.

— Так это он что, монахом растет?

— Ну, кем он растет, поймем, когда вырастет. Может, станет попом, получит приход… — Лицо Миряты сделалось задумчиво — мечтательным.

— Ну да. Так тоже хорошо. — Дружинник согласился, и уже поднимаясь, что бы уйти, вдруг спохватился.

— Так ты здесь целый год прожил? Стало быть, знаешь кто тут инязор. Как его имя? Ты сам его видел?

На это провожатый рассказал, что в то время тут правил старый Овтай.

— Каков из себя? Как высохший пень. Ему, как говорили, уже седьмой десяток. Да. Может быть, и помер. Значит, инязором стал сын его, Иняс. Этого конечно видел. Ростом не уступит вашему Ерохе. В сече, в которой меня полонили, он вел дружину своего отца. Сам был на коне, в кольчуге и шлеме. Вся броня богатая и по виду русская. Наверное, ее он, где то взял добычей. Каков он как воин? Очень могучий. Наш инязор уж, на что был искусен! А как сошлись они перед войском, Иняс копьем его и проткнул. Потом мечом посёк много наших. А летом на Русь походом ходил. И снова привез добычу и пленных. Правда в тот раз и своих потерял…

— Постой! — Насторожившись, перебил Жилята. — ты говоришь, он пленных привел. Кто это? Воины? Их держат здесь?

— Нет. Они смерды. Тут были не долго. Старый Овтай подарил их Пургазу, когда тот сюда на свадьбу приехал. Он за Иняса дочь выдал замуж. Рабы и многое другое пошли как выкуп за невесту. Сколько лет Инясу? Тогда за двадцать было. Овтай и Пургаз о свадьбе детей наверное давно уже уговорились. Вот Иняс и ждал покуда Мозава войдет в нужный возраст. Хороша ли собой? Я ее сам не видел. Нас на работу в тот день не гоняли, и я целый день в шалаше просидел. Но говорили, что очень красивая. Хотя, про дочь князя иначе не скажут.

Вернувшись к месту ночлега, Жилята сел у костра и по привычке стараясь не смотреть на огонь, вспоминал то, что сегодня узнал от провожатого. Имена инязора и его сына, были ему известны и раньше. Их упоминал воевода Путислав, когда наставлял его перед набегом. Единственной же новостью, было то, что Иняс женат на дочери самого могущественного из князей мордвы. Уже улегшись спать, Жилята продолжал размышлять о том, насколько это может быть важно. В какой-то момент ему даже пришло в голову разбудить Мечеслава, что бы подумать о том вместе с ним. Но тут сообразил, что утро вечера мудренее и почти сразу уснул.

За ночь серые и вязкие комья облаков распухли так, что между ними нельзя было увидеть небо. Занявшийся рассвет, где-то вдалеке, на какой-то миг подкрасил их багряным всполохом зори и тотчас растаял, утонув в тусклом сумраке серого утра.

Не желая одевать промерзшую за ночь броню, Жилята некоторое время держал ее в тепле костра, глядя на приготовления к штурму. Отесанный обрубок соснового ствола обмотали веревками, соорудив из них петли для рук. Сейчас человек двадцать дружинников, тащили его к краю поля. Мечеслав был уже в седле и руководил ими. Его племянник находился тут же. Ростовцы, тем временем, сооружали из ветвей большие щиты для лучников. Остальные воины грелись у костров и были на стороже, не упуская из виду эрзянскую крепость и подходы к ней. Впрочем, многие все чаще и чаще бросали взгляды на лесную дорогу, по которой они пришли сюда, и на которой вот-вот должна была появиться дружина боярина Жирослава. Жилята не удержавшись, тоже уже в который раз, посмотрел туда же. Боярина не было. Были снова собравшиеся на старом месте вороны и над ними сгустившиеся до черноты тучи, сулящие скорый и обильный снег.

— Еще заметет тут! — Буркнул и тут же досадливо отвернулся, поняв, что его ворчание услышал принесший охапку дров Мирята. Давать волю чувствам ему не хотелось, но вынужденное безделье с ожиданием были ему не по нутру и раздражение помимо воли, то и дело прорывалось. Кроме того Жилята не выспался. Ночью он, едва уснув, был разбужен истошными воплями. Вскочив на ноги, увидел, что Мечеслав тоже проснулся, и стоит у костра, глядя на крепость. Сейчас на фоне ночи, ее было видно особенно отчетливо, из-за горевших там огней и падавших со стены факелов. Последних было так много, что пространство перед стеной, они осветили полностью. Иногда, в свете огней, можно было различить фигурки мечущихся на стене, и азартно перекрикивающихся людей. У надвратной башни, на ком-то багряно блеснула металлом броня. Потом вдруг несколько раз гулко ухнуло кожаное било, и крики усилились.

— Да что там у них? — Спросил Мечеслав, облачаясь в кольчугу.

— Да вроде как будто ловят кого-то. — Со своего места Жилята хорошо видел весь стан русичей, разбуженных поднятым шумом и, теперь стоявших у костров, разглядывая крепость. Многие из них уже были в броне, и каждый держал наготове оружие.

— Тревога? Напали? — Изяслав, как видно тяжело вынырнул из сна, и все еще сидел на своей постели, шаря вокруг себя руками. Попавшийся шлем, он отпихнул в сторону, нащупав же пояс с ножнами, схватил его и, подскочив, встал рядом с Мечеславом. Тот, краем глаза следил за племянником.

— Долго же ты! — Увидел в его руке обнаженный меч и ехидно скривился. — Гляди не порежься!

Тут над твердью длинно прогнусавил боевой рог, и крики оттуда стали стихать. Вместо него усилился возбужденный гомон русских дружинников. Они, сбившись в плотную группу, с оружием в руках ждали, что будет дальше. Многие поглядывали в сторону воеводы. Тот еще, какое-то время смотрел на крепость, из которой больше не доносилось ни звука, и совсем перестали сыпаться факелы.

— Что это они? — Высказал общее удивление поведением эрзян Изяслав. — Пошумели, поорали и утихомирились.

— Должно быть, проверяли, как скоро ты проснешься. — Съязвил Мечеслав и повернулся к Жиляте. — Однако там что-то все же стряслось!

Тот помолчал, затем зевнул и, стряхивая сонное оцепенение, несколько раз резко мотнул головой.

— Пойду-ка я дозоры проверю.

Изяслав тот час увязался за ним. Воевода на это не возражал.

На краю поля они встретили старшину ростовских дружинников, который ночевал среди своих людей. Причину переполоха в осажденной крепости он не знал и идею сходить проверить сторожей счел разумной.

— Я и сам хотел так сделать. Даже велел коня мне подать. Сейчас приведут, и с вами поеду.

Жиляте это пришлось не по нраву. Сам-то он мог пешком сопроводить конного Ероху. Но вот Изяславу, сыну суздальского воеводы, бежать за хвостом дружинника, было несовместимо с родовой честью. Запретить же следовать с ними ближнику ростовского князя Жилята не мог. Поэтому он крикнул ближайшим воинам, что бы коней подали и им. Тратить время сна на это не хотелось, но что уж тут поделаешь? Впрочем, ехать проверять дозорных им не пришлось. Из темени ночи, на свет костра шумно дыша, вышли два воина. Ими оказались гридень Мечеслава Кочень и его друг Мезеня. Взопревшие, от бега по заснеженному полю, они были чем-то очень довольны. Жилята, как старший из присутствовавших суздальцев, подступил к ним с расспросами. Кочень, чувствуя некоторое превосходство над своим другом, все же его сам воевода отметил, с воодушевлением принялся рассказывать.

— Да это все Мезеня — хлопок ладони по широкой спине — он им на стену факел забросил. А эти-то верно бог весть чего подумали и ну суетиться! Слыхали, какой они подняли ор? — Парни расхохотались, Изяслав вслед за ними расплылся в улыбке:

— Еще как слыхали! Наши все тоже переполошились. Видишь, стоят… — новый взрыв смеха. Жилята не разделяя их веселья, спросил у Мезени, зачем он так сделал.

— А это мы с Коченем так сговорились. Они растревожатся. На стену выскочат. А мы их из лука.

— Ну и как?

Кочень перебив друга, взялся рассказывать, при этом руками изображая, что и как было.

— Сидим в темноте. Ждем. И тут Мезене факел чуть ли не под ноги. Он его сразу хвать и обратно! Они и всполошились. Один из сторожей вылез посмотреть. Хотел я его стрелой угостить, да не смог. Шуйцу как дернет — Кочень болезненно скривившись, покачал левой рукой — я лук уронил, пока подбирал, поддали огня, стало светло, пришлось нам бежать и впотьмах сызнова хорониться. А там уж решили мы идти обратно. Я из-за шуйцы сейчас не стрелок.

Жилята недоуменно переглянувшись с Ерохой, спросил у парней, как те посмели подойти так близко к крепости:

— Я не велел дозорам приближаться к ней ближе, чем на сто саженей!

Кочень не услышав в голосе старшего угрозы продолжал веселиться.

— А мы и не были в дозоре! Я же говорю, мы собственным почином, тишком даже от наших, да я так всё измыслил, что…

Размашистая оплеуха прервала похвальбу Коченя, сбив с него шапку и его самого обрушив на снег.

— Скоморох х…! — Жилята добавил носком сапога в грудь, очумевши хватавшего ртом воздух дружинника.

— Так его! — Глумливо ощерился Ероха. — Надо и другому тоже!

Но Жилята уже давил в себе ярость, досадуя на то, что бил своего воина в присутствии ростовца и теперь тот станет рассказывать всякое про суздальцев. Брезгливо посмотрел на копошащегося, в поисках шапки, Коченя. Потом резко обернулся и, велев следовать за ним, двинулся в сторону воеводского костра.

Мечеслав выслушал сбивчивый и натужный рассказ дружинников, теперь по большей части говорил Мезеня, и пояснения, которыми так и сыпал Ероха. Установив для себя меру вины каждого, он приговорил гнать Коченя из гридней, наказав Жиляте:

— Пусть эти двое будут при тебе. Присмотри за ними. Если учинят еще что-нибудь такое, погоним из дружины в шею. Пока же их доля в добыче — последняя.

Сейчас Кочень и Мезеня, мерзли в нескольких шагах от костра. Когда провожатый подбросил в него дров, они невольно потянулись к теплу, но гревшийся у огня Жилята, мрачно покосился на скрип снега под сапогами и парни остались на своем месте.

— В оба смотрите!

Дружинники, ежась от холода, принялись смотреть, как им было велено. Мезеня налево, а Кочень направо. Именно он, когда пришло время снова подбросить в огонь дрова, вдруг подобрался и вытянулся, чуть ли, не встав на носочки.

— Посмотри на реку! — Сказал он, не понятно к кому обращаясь. — Мордва идет!

Жилята, еще несколько мгновений оставался неподвижен, глядя все так же на выезд из леса. Потом не торопясь поднялся и увидел, как из-за берегового изгиба, на лед реки выходит войско. Впереди десятка три конных и за ними плотная толпа пеших, которые все появлялись и появлялись и было видно, что их много. Жилята подошел к дружинникам, которые теперь уже оба во все глаза разглядывали супостата.

— И что же ты ждешь? — Спросил он у Коченя.

Дружинник, опомнившись, схватился за висевший на шее рог. Хриплый вой тревожного сигнала рванулся от леса над полем до реки и дальше, застигнув врасплох людей, и кого-то из них будоража, а кого-то, заставив оцепенеть и срывая с места зашедшуюся радостным криком воронью стаю.