Князь Голицын

Глава 4

До храма добирались не спеша, потому и заняло путешествие наше аж два часа. Подъехали к пристроям, а не к центральному входу. Отец Константин подтвердил, что нас уже ждут для решения всех вопросов. Ну что же раз ждут, то не будем задерживаться. Зашли в помещение, где кроме отца Константина находились еще двое мужчин. Первый, в богатой рясе и белом клобуке с крестом, изучающе зыркнувший на меня из-под густых бровей, думаю Митрополит Иоанникий, а вот кто есть второй в генеральском звании с рыбьими на выкате глазами, высокомерно поглядывающими на окружающих даже предположений не имею. Он-то первым и завел диалог:

— Здравствуйте, Елизавета Петровна, — начал он приторно сладким баритом опытного светского ловеласа, от чего меня передернуло, — Вы неизменно прекрасны, как и на прошлом балу. Куда вы пропали на столь долгий срок из светской жизни?

Матушка, слегка покраснев, ответила:

— Ох, Евгений Осипович, столько времени прошло, а вы все также предпочитаете кавалерийским наскоком ухаживать за дамами. Я смотрю вы подросли в чинах, не поделитесь?

— Позвольте представиться, — с некоторой гордостью выпятив грудь, представился генерал, — Обер-полицмейстер генерал-майор Янковский Евгений Осипович, — явно красуясь он щелкнул каблуками и, мотнув головой, залихватски подкрутил ус, — По Москве ответственность несу.

— Что же привело Вас в наше имение? — спросила матушка.

— А нас с Его Высокопреосвященством митрополитом Иоанникием привела к вам ересь и крамола, — засмеявшись, заявил Янковский, — Надобно нам разобраться, Елизавета Петровна, что на самом деле произошло на станции Ферзиково.

— Да, ладно! Вы это серьезно?! — Пришлось вмешаться мне. Нет, ну каков наглец! Они что, совсем с дуба рухнули?! Обвинять нашу семью во всех смертных грехах из-за удара молнии.

— Петр! Прекрати! — воскликнула разволновавшаяся матушка, а дядька Николай хищно подобрался. Николаевна, буквально подскочив ко мне, ухватилась за руку и, гладя меня по плечу, успокаивающе заворковала:

— Ты Петенька успокойся. Ну не подумавши они это сказали, не со зла. С каждым ведь такое бывает.

В это время отец Константин бочком, бочком подбирался к выходу из кельи. Янковский удивленно смотрел на сложившуюся картину.

— Что все это значит?! — требовательно спросил Митрополит Иоанникий, сурово оглядев присутствующих.

— А, это вы Ваше Высокопреосвященство услышали страх и ужас нашей округи, — без пиетета перед высоким саном хмыкнул дядька Николай, — Если Петр Алексеевич сказали свою коронную фразу, то обязательно что-то будет. Вон даже отец Константин об этом знает, — казак с усмешкой кивнул на местного батюшку, пытавшегося слиться с темной дверью кельи.

— Да, ладно! — я никак не мог успокоиться. Но меня опять прервала матушка, в голосе ее послышалась сталь:

— Петр, прекрати!

Я нервно дернул плечом, подошел к столу и сел на стоящий рядом стул:

— Я всего лишь хочу сказать что мне и двенадцати еще нет! Нашли тут Емельяна Пугачева! Какая ересь?! Какая крамола, я вас спрашиваю?! Да и вообще, это оскорблением пахнет! — я зло посмотрел на обер-полицмейстера, — Я и вся моя семья дворяне! Князья! Я ведь и на дуэль вызвать могу! И не посмотрю на должности и звания! И не имеет значения, что мне двенадцать! Вы что же хотите сами себе врагов выращивать?! И дар мой пусть и разрушительный, но это Дар. Он свыше мне дан. Дядька! — скомандовал я Николаю, — вон самовар на столе, вылей кружку воды на тот табурет у стены. Дядька, поколебавшись, все-таки выполнил мой приказ. Я, не вставая, повернулся к табурету и вытянул руку в его направлении. Ну и дал команду на удар молнией. Табурет разлетелся на составные части, хорошо хоть не загорелся. — Мой дар совсем не мирный. Я меч и разрушение, — я тяжело посмотрел сначала на Янковского, потом на митрополита, — И могу только посочувствовать тем, кто с дури подумает что я щит и защита! Не дано мне этого. Благословение в моем исполнении хрустящей корочкой кончится для окружающих может. Да и что бы одного благословением вылечить, половину площади спалить могу. Не собираюсь я его без необходимости использовать. Но если вынудите! — на мои губы наползла жесткая и злая усмешка, — Я все сделаю для безопасности своей семьи. Так что не рассчитывайте что возьмете моих в заложники и будете из меня веревки вить. Всех найду! — и немного помолчав, чтоб прониклись моими словами, продолжил, — Приехали мы сюда, чтобы подтвердить, что дар мой Богом мне дан. И в обязательном порядке надо мне исключить одержимость, документально это подтвердив. Мне бесы не нужны, сам их поджарю. И еще, господин обер-полицмейстер, — требую проверить и подтвердить, что это не происки врагов Российских. Заранее предупреждаю, для меня существует только православие и Российская Империя. Все для Империи! И за попытку извратить мои слова, руки и ноги с языками извращу. Так извращу, что через поколения вспоминая креститься будут! — немигающим, бешеным взглядом я обвел всех присутствующих. Вывели! Ересь и крамолу они ищут! Не там ищут!

Отец Константин побледнел и стал быстро креститься приговаривая:

— Господи, спаси и сохрани. Убереги от пришествия времен новых, не бывалых и неизведанных.

Ой знает что-то отец Константин. Не может не знающий так реагировать на все. Вот и еще один кусочек мозаики вспомнился, и на свое место уложился. Видно кто-то сообщил ему тайну нашей семьи. Святые отцы из воспоминаний Петра и моих знаний не больно-то церемонились с дворянскими детьми. Могли и розгами отходить. А меня почему-то даже за ухо по малолетству с опаской таскали. Возможно сама матушка и рассказала. Хотя нет. Навряд ли. Вяземские? А им зачем? Надо будет потихонечку окружающий народ на откровенные разговоры между собой подбить. Думаю много чего интересного узнаю.

— Да уж. Не ожидал я такого, Петр Алексеевич, — устало сказал Митрополит, — Отец Константин, отойди от двери. И накрой на стол что ли, чаю попьем. Успокоимся и мирно решим все вопросы.

Янковский молча подошел к столу и сел рядом с митрополитом. Вот чувствуется военная жилка. Рядом не пойми что молниями разбрасывающееся сидит, да об одержимости речи спокойно ведет, а он даже усом не ведет, на матушку заглядывается, наверняка сейчас шутками гусарскими кидаться будет. Пришлось посмотреть на матушку, и выразительно посмотрев ему в глаза поднять руку, пуская молнии между пальцами.

— Петр, прекрати, — попросила матушка.

— Ну если не будет задета ваша честь, то я, как бы, ничего и не делаю, — сказал я, ласково улыбаясь Янковскому, — Не мне решать, как жить окружающим. Я только подлечить могу. В добровольно-принудительном порядке!

— Знаете, Петр Алексеевич, давайте без воспитательных и лечебных процедур обойдемся, — хохотнул Янковский, — А с матушкой Вашей мы уже много лет знакомы. Мы с князем Голицыным в очень хороших, почти дружеских отношениях состояли. Да и несмотря на ваши возможности, мне все равно придется с вами беседы провести, чтобы доклад в столицу составить. Это необходимо, — он примеряюще развел руками, — донесения о случившемся еще вчера разными инстанциями направлены были.

— Ох, Петенька, как быстро ты вырос, — счастливо вздохнув с любовью и гордостью сказала матушка, — Защитником стал.

— Дел-то! Совсем ничего, — улыбнулся я, — Всего-то, молнией промеж глаз получить.

Успокоившийся отец Константин, наконец-то оторвался от двери, но, постояв и подумав, выглянул из кельи и попросил подать чай. Пока служки суетились, готовя стол к чаепитию и попутно убрав обломки табурета, в комнате стояла тяжелая тишина. Наконец, стол был накрыт и все стали рассаживаться. Мамка с Дядькой сели в стороне ото всех, вроде как не их это дело, с барами сидеть.

Нет, все-таки надо показать свой гонор. Иначе разговора не будет. Так и будут все подряд указывать, что мне делать. Митрополит вроде адекватный, обязан сообразить, чем все может кончиться. Я посмотрел на дядьку. Хитрый казак усиленно делал вид, что не замечает моего взгляда. Пришлось, взглянув на Янковского, поиграть пальцами правой руки, правда без громов и молний. Я все, конечно, понимаю, здесь не Евгений Осипович играет главную роль, но предложить что-то он ведь может?

Разрядил обстановку митрополит:

— Здесь все дети Божьи. И грех рассаживаться по разным столам общие вопросы решая. Рассаживайтесь за общим столом, так нам всем проще будет.

Чаепитие оказалось необычайно спокойным. Разговоры вели в основном матушка, митрополит и Янковский. Так, ни о чем. Только немного успокоившись и попривыкнув друг к другу Митрополит обратился непосредственно ко мне:

— Петр, ты вот заявил, что приехал в храм за подтверждением, что у тебя Божий дар. А если это не так? Сам вон об одержимости печешься, и избавиться желаешь. Что делать будешь? Да и сам ты сказал, что разрушительный дар твой. Значит надо под контроль его ставить. А где? Ты ведь не единственный такой. В хрониках есть упоминания, да и в библии об этом прямо говорится. Надобно тебе в духовную семинарию обратиться. Там тебе точно помогут и на путь истинный направят. И даже если это не от бога дар дан, то оградят там тебя от происков нечистого.

А ведь интересно Митрополит к делу подходит. А как остальные относятся к данному вступлению? Матушка и дядька слушают внимательно, но одобрения не показывают. Мамка хоть и достаточно набожная, но опять не вижу согласия со словами митрополита в ее взгляде. Янковский, тут все понятно. Его эти танцы с бубнами пока что не касаются. А что это отец Константин взгляд отвел и делает вид, что чаем занят? А давайте-ка мы тему чуть-чуть уведем в сторону и проверим что скажет батюшка. Не знаю почему, но кажется мне, что его поведение даст понимание, как действовать дальше. Мне конфронтация не нужна.

— Отец Константин, скажите, а почему у вас такая реакция была на мои слова? Вроде мой дар и не мирный, но не настолько всемогущ, чтобы так реагировать на него. Вы ведь не сбежать пытались. Стражи с ружьями за дверьми точно нет. Стойте! Вы это серьезно? — я удивленно хохотнул, все как-то сразу напряглись. А я сразу поднял руки, — Я просто высказал удивление. Отец Константин вы серьезно хотели позвать служек? Чтобы при таком количестве людей я удержал свой дар в узде и не нанес вреда окружающим?

Немного помолчав отец Константин ответил:

— Понимаете, Петр Алексеевич, Ваш дар просто выделяет Вас среди многих и не более того. Но еще утром беседуя с Вами я заметил, что дар ваш вполне подконтрольный, и к самостоятельным действиям не склонен. Даже более того скажу, вы его сами подталкиваете к действиям. У нас храм хоть и не из древних, молодой можно сказать, но библиотека и архив есть. Прихожане многие документы жертвуют. Архив не богатый, но и у нас есть ценные экземпляры. Москва-то вон она, под боком. Тут кругом места исторические. В основном гравюры и жизнеописания у нас. Но и из ранних времен тоже есть. Я ведь историей люблю заниматься. Вот и перебираю, классифицирую архив. Есть у нас детские гравюры Петра Алексеевича Романова. Да и годы жизни его, в империи все знают. Особенно деяния его. Вы ведь в зеркале себя часто видите.

А вот это уже серьезное и опасное заявление. Это же надо как из неверных предпосылок сделать верные выводы! Вот и понятны стали перешептывания в народе о нашей семье. Меня для всех вроде и нет, а бастард вот он бегает. Политика, копытом ее по ниже спины. Придется частично раскрыть истину. Мне нужна поддержка церкви. Иначе сожрут. Но вот под их дудку, я плясать точно не буду. Матушка вон как побледнела, митрополит напрягся так, что напряжение это в комнате физически чувствуется, только что не искрит. Да и Янковский в стойку встал, как борзая на след. Рано. Ой рано разговор начался. Мне бы еще года два отыграть. Придется идти по возможности в открытую. Попробую перетянуть митрополита на свою сторону через конфронтацию. Что-то долго думаю, пора разрядить обстановку.

— Романов значит. Ну а что, действительно пугающе звучит. Вы отец Константин намекаете на известную истину, — рассмеялся я, — что всегда приятно поговорить с умным человеком, особенно если это ваше, собственное отражение в зеркале?

— Сын мой, не следует глумиться над собеседниками при столь серьезных разговорах, — вмешался митрополит.

— Ваше Высокопреосвященство, зачем на себя брать чужие грехи? Тем более что по закону-то и греха быть не может. Вы же знаете что я не ваш сын. А императорская семья Богом поставленная править на земле, и бастардов, ублюдков по определению иметь не может. Тут даже разговоры об этом на измену тянут. Да и императорская семья если честно правильно все делает. Бастардов не признает, чтобы сущности не плодить. А сразу дает иное имя и титул, все вопросы этим закрывая. Примеры имеются. Ну а мне то и этого не надо, все и так есть. Так что от родства по крови я не отказываюсь, кровь ведь не водица. Но формально родства не признаю! Сам не признаю! Мне смута в Империи не нужна. И даже указы этого не изменят, все равно не признаю. Я законнорождённый и крещеный Князь Голицын! Сын матушки своей Княгини Елизаветы Петровны Голицыной. На радость и умиротворение души ей рожденный! Вы вот отец Константин внешнего вида и совпадениям в датах испугались. А совпадения-то и нет. Не собираюсь я потешные полки создавать. Зачем? Если уж понадобится так, через дядьку казакам клич брошу. И поведу их за собой. Им за зипунами, а мне за землей на кормление. Вон Наполеон, захотел и стал Императором. Всю Европу под себя прибрав. А я чем хуже? И в предках у меня никто нибудь, а сам Петр Великий! Да и не для себя все таки. Я матушку на трон посажу. Пусть порадуется. Она ведь у меня молодая еще. Видная и красивая, ей ведь то же счастье, да радость в жизни нужны, — я с вызовом посмотрел вокруг. Ты смотри, как их всех повело. То, что у дядьки есть заветная фляжка с лекарством, это все знают. Вон достал уже, правда руки потряхивает, крышку открутить не может. Но Янковский-то каков! Тоже достать такую же пытается, а она из пальчиков-то и выскальзывает. Отец Константин и мамка крестятся, бормочут чего-то непонятное. Да и митрополит с матушкой побледнели чего-то. Видно свечей много горит, воздуха не хватает. Ну оно так и есть, душновато. Надо бы сказать что бы двери открыли, хоть так свежий воздух поступать будет. Не из-за моих же слов реакция такая. Вполне себе безобидные слова. Ведь правда?

— Петенька, что же ты говоришь-то такое? — взволнованно воскликнула матушка.

— Дядька, а ты ведь не говорил о разговоре нашем на станции, матушке, — не столько вопросительно, сколько утверждающе проронил я.

— Нет, Петр, не говорил. Такие вопросы часто мальчишки задают. Те кто без отцов растут. Не посчитал их важными. Хоть и разговоры по округе о твоей причастности к императорской фамилии и ходили.

— Понимаете, матушка, я ведь в библиотеку заходил. За день до отъезда на станцию. Вот Вы считаете что Бог Вас наказал. Не так это. Он меня наказал на станции. И не наказал даже, а поучил. Жестко, можно даже сказать жестоко, но поучил. Я ведь хотел наши проблемы на чужие плечи скинуть. Ну а что? Скинул свои проблемы на чужие плечи и живи припеваючи дальше. На следующий день после станции и хотел поговорить с отцом Константином. Не бледнейте так святой отец, я уже понял, какие проблемы мог создать. В общем, в библиотеке никого не было, и на столе лежали документы по нашему имению, вот и захотел их посмотреть, — немного помолчав и отпив чаю, продолжил. — Там среди документов Ваш, матушка, личный дневник оказался. Но я-то этого не знал! Отец Константин, раз Вы подозревали что-то, почему с матушкой не поговорили? Она ведь не последний человек в нашем приходе, да и помощь безвозмездную оказывает всей округе.

— Понимаете, Петр Алексеевич, грех это без спроса в чужую душу лезть. Беседы нужно вести с теми, кто сам за помощью и утешением духовным пришел. Ну а сами беседы проводил конечно. С мамкой вашей. И она очень просила пресекать и не допускать разговоров таких. Очень ей хотелось что бы Вы спокойно росли, без внимания пристального со стороны.

— Мамка, ну а ты то откуда о нас узнала? Мы же много позже жить вместе стали!

— Эх, Петенька, какой же ты еще маленький и глупенький. Столько лет вместе прожить и ничего не узнать? — мамка замолчала и покачала головой.

— Так что же такого Вы узнали, Петр Алексеевич, что Вам совет посторонних потребовался? — спросил митрополит.

— Знаете, Ваше Высокопреосвященство, Калужская губерния по сути большая деревня, на одном конце чихнешь, на другом уже здоровьица желают, вот все наши тайны и оказались секретами Полишинеля. Но все таки обсуждать, и тем более осуждать жизнь матушки не буду. Я поддержу ее во всем, какое бы она решение не приняла. Так что извините, — и развел руками.

Митрополит смотрел на меня как-то неверяще и удивленно. Матушка взволнованно и благодарно. Ну а дядька Николай положил руку на плечо, надавив так, что все заметили, это чтобы не дергался видимо, и заговорил:

— Не удивляйтесь, отец Иоанникий. Мы когда с Петром со станции возвращались, завели разговор о случившимся. Петр заметил что, изменился он, по другому вести себя стал. А объяснить это не смог. Да и я не могу. Вот и думать он стал об одержимости. Да только, я думаю, он просто взрослым стал. Как и почему не знаю. Я вообще не понимаю, как в детском теле взрослый может быть. Взрослость ведь жизненным опытом определяется. А откуда у двенадцатилетнего мальчишки, который только учится, может взяться опыт взрослого человека? — дядька покачал головой и перекрестился, — Вот это то и непонятно. Нет, не одержимость это. Все тот же Петр перед нами, только взрослый. Вот и ведет он разговоры по-взрослому. Тяжело ему с окружающими придется, ведь никто его разговоры серьезно воспринимать не станет. Как бы даром он своим, всех убеждать не начал. Много обиженных и напуганных ведь будет. Он ведь взрослый не во всем, а только в отдельных моментах. А так как был дите, дитем и остался. А что будет, когда действительно взрослеть начнет? Когда мужское естество свое возьмет?

Я не выдержал и скинул его руку:

— Прежде всего головой своей думать буду! И зная о последствиях, от ответственности не побегу. И проблему не прячась сам решу! И вообще почему я должен быть князем на бумаге, фиктивным князем? Князем может быть только тот, кто народом призван на княжение. Так что некогда мне ерундой заниматься, учиться и готовиться надо. Земель свободных в мире еще много. Вот и возьму под свою руку свободные, и матушку на трон посажу. Будет у нас новая династия удельных князей. Чем плохо? Кому от этого вред будет?

— Вот видите Святой Отец? Бесовщины тут и рядом нет и не было. Мальчишка со взрослым разумом в раздрай пошли. Это не одержимость. Это кровь Петра Великого взыграла и своего требует. Да и еще и идея эта матушку на трон посадить. И ведь посадит! Да даже я ему в этом помогу, — дядька лихо и зло усмехнулся, — Тут понять надо, где он взрослый, а где ребенок из-за отсутствия опыта. Тяжело это, а нам вдвойне тяжелее будет, с его то молниями в виде убеждения, — он радостно хохотнул, — Да и тут не все так просто оказывается. Сегодня утром мы на саблях позанимались немного. Так Петр против прежнего вдвое быстрее, гибче и сильнее стал. Когда сказал ему об этом, так он ответил, что сила эта не его. И не знает он когда она закончится. Подвести она его может в любой момент. Так что использовать ее нужно только для тренировок и обучения. А вам, отец Константин, что Петр ответил на вопрос о силе? Что пугать незачем, а убивать некого. А на станции он что сотворил? Мужичка извозчика молнией приложил со словами пусть воздастся тебе по делам твоим! Мужичок-то весь перекореженный, да перекрученный был. Простудился он, под лед в прошлом году провалившись. Как выжил, до сих пор односельчане удивляются. А тут молнией его шибануло. Да так что он на несколько шагов отлетел. Думали все прибил. Ан нет, мужичок вскочил и смеется, весь ладный такой стал, да не покореженный. Сам чуть ли не в пляс вокруг нас, да колесом. И приговаривает все: «Ну старая! Я тебе покажу на что я гожусь, да чего могу сегодня ночью». Еле угомонили. Вот так вот. Так ведь все равно Петр сомневается, не зная границ силы своей. Применять не желает. Я всяких людей на своем веку встречал, да и учился тоже. И с людьми умными и учеными беседы вел. Встречал и таких, кто будучи взрослыми детские порывы имеет, их максималистами называют. Но что бы дите взрослый ум имело, не встречал. Тут только одно сказать могу, это Петр. И в нем кровь предков великих взыграла. А в таком случае ждите перемен, не смогут такие тихо сидеть. Слава Богу, что против Российского трона и Российской Империи зла не держит. Но как быть с остальным миром? Не вижу я у Петра уважения к остальному миру. А зная повадки послов иностранных, то и вообще плохо может получиться.

Вот дядька всех загрузил. Теперь долго переваривать будут. А глаза то какие у всех ошарашенные!

— Скажите Петр Алексеевич, — обратился ко мне Янковский, и куда только делось его высокомерие. Видимо решил тему сменить, да обстановку разрядить. — В начале нашего разговора прозвучали странные слова. Меч и разрушение, и щит и защита. Объясните их, пожалуйста.

— Скажите, Евгений Осипович, вам понятно будет такое высказывание? Вечная борьба меча и щита. Вы можете их нам объяснить?

Янковский рассмеялся:

— А что тут объяснять, если это действительно так. На протяжении веков совершенствуется оружие и соответственно защита от него. Это противостояние было до нас, идет при нас и будет после нас.

— Меня дядька Николай воинскому искусству учил. Индивидуально и индивидуальному искусству. Ну матушка еще книги покупает, не очень сложные, по воинскому делу. Не улыбайтесь, Евгений Осипович, я прекрасно знаю, что в воинской науке отношусь к категории всезнающих кое-какеров.

— Как, как? — весело воскликнул Янковский, — Очень интересное и обидное выражение. Никогда его не слышал. Петр Алексеевич, разъясните его, пожалуйста. Очень интересно будет применять его в соответствующей обстановке.

— Мы все можем когда-нибудь, где-нибудь, что-нибудь и как-нибудь делать. Но задумайтесь, а нужно ли нам то, что сделано кое-как? Такое разъяснение подойдет?

— Гениально! — восхищенно мотнул головой Янковский, — Сколько у нас этих кое-какеров в империи. Я ведь и сам с такими встречался, но ни разу об этом не задумывался. Нет этим выражением надо будет обязательно поделиться со своими. Но простите, я перебил вас, прошу продолжать.

— Так вот, вы все таки напрасно смеетесь надо мной. Понимаете, некоторые науки имеют общие образующие корни. Вот, можно попробовать привести такой пример. Мне преподают математику, географию, астрономию, химию и геологию. Вроде бы какое это может иметь отношение к воинскому делу? А ведь с помощью этих наук можно освоить ориентирование по карте, вычисление долготы и широты днем и ночью. А если учесть что дядька учил меня ориентироваться на местности и использовать ориентиры и описания местности. То я хоть и уступлю строевому командиру по опыту, но все равно выйду в заданный район и в заданную точку. Или еще пример. Вы ведь не артиллерист?

Янковский аж поперхнулся от возмущения:

— Я между прочим, Петр Алексеевич, Михайловскую Артиллерийскую Академию окончил! — видно было что своей Альма-матер генерал-майор гордится.

— Тем более, Вам легче будет понять мое объяснение. Только представьте командира далекого от артиллерии, который, если не будет рядом с ним нужного специалиста, команду сможет дать приданной артиллерии, лишь махнув рукой и сказав стрелять в ту степь, — Янковский, улыбнувшись на мои слова, кивнул, а я продолжил. — Я же хоть и мучительно долго и вероятно с большими ошибками, но смогу рассчитать обстрел заданного района с закрытых позиций по карте. Вот так вот. Но мы опять отвлеклись от нашей темы. Учась у дядьки и изучая книги по воинским наукам, я для облегчения понимания военного дела поделил воинов на две категории. Это воины одиночки, имеющие высокопрофессиональную индивидуальную подготовку. И да время таких уже проходит. И воины строя, имеющие высокопрофессиональную групповую подготовку на базе общеобразовательных военных учреждений. За ними, кстати, будущее в современном мире и воинской науке. Как вы понимаете, в поле строй всегда затопчет индивидуала и даже не заметит его, как бы хорошо не был подготовлен индивидуал. Увы закон больших чисел, еще никто не смог оспорить. Вообще воины строя предназначены в наступлении проломить оборону противника и перемолоть основные его силы. Это не меч, это кувалда. И в дальнейшем выдвинуться в заданные районы с целью организации обороны до подхода основных сил. Ну здесь все понятно, задача нарушить коммуникации, управление и обеспечение обороняющегося противника. У обороняющейся стороны задача стоит та же, но сразу. Без всяких прорывов, то есть она уже имеет преимущество в этом плане. Как видите, у воинов строя первоначальная задача стоит оборона, даже если это наступление. Воины с индивидуальной подготовкой не в состоянии работать от обороны ввиду индивидуальной работы в поле. Они способны только разрушать и уничтожать. У них просто нет сил и возможностей защищать и укреплять. Это вот деление применимо к воинам общегосударственного строя. Заметьте индивидуальная подготовка в данном случае применима и к малым группам и объединениям воинов. И даже если, кажется, что индивидуальная подготовка уже не нужна, но требоваться будет всегда. Да хотя бы для той же разведки. То есть там где строй кроме вреда ничего не принесет. Вот эти вот рассуждения и привели меня к попытке разделить уже самих людей воинского сословия на две категории. Это воины разрушители и воины защитники по складу характера. Разрушитель в принципе защитить не может. Отомстить да, не допустить может быть, но защитить нет. Защитник всегда найдет способ как защитить и не допустить уничтожения или разрушения. Такова природа наша. И сопротивляться ей, только портить порядок вещей. А значит восстать против законов природы и божеских. Я смог ответить на ваш вопрос? Если нет, то извините — я развел руками, — образования пока что маловато, мне еще многому учиться надо.

Картина веселая получилась. Янковский и дядька Николай смотрели растерянным взглядом на окружающих. Матушка и мамка не понимающе. А отец Константин, наверное, креститься устал, у него же скоро так рука отвалится!

— Да уж, о таком я не задумывался. Надобно вам Петр Алексеевич в кадетский корпус поступать, а потом в академию. Не те у вас знания. В военных учебных заведениях другому учат, — сказал растерянный Янковский.

— Евгений Осипович, Вы, наверное, как и все старые генералы к прошедшим войнам готовитесь, — рассмеялся я, — А в академиях у нас наверное до сих пор построение римской пехоты изучают. Забудьте! Двадцатый век к нам в дверь стучится. А это новые знания и новые науки. И ускорение научно-технического прогресса. Что тянет за собой новую технику, оружие и новые требования к воинской науке. Кто первый это поймет, тот и будет иметь неоспоримое преимущество в новой войне и соответствующие преференции.

Янковский аж покраснел возмущенно глядя на меня, но промолчал. А ведь весело. Двенадцати летний пацан генерала строит. Если бы не мой дар, он бы меня наверное максимум розгами отходил на заднем дворе. Ну или за уши оттаскал ввиду моей непонятной сословной принадлежности. Вот чем хорошо сословное общество? Тем что на возраст здесь, конечно, смотрят, но и про вертикаль сословной власти не забывают. Нет разницы в возрасте, если ты барин. Тут и двенадцати летний сто двадцатилетнему указывать может, что и как делать. Хотя для меня это дико и смешно, но увы реальность такова. Надо это учитывать, да и вообще научиться опосредованно с людьми работать, через третьих лиц, не вылезая на первые роли с перстом указующим. А то таких дров наломаю, что самому тошно станет. С людьми этого времени могут работать только те, кто вырос и воспитан этим временем. Не мне лезть в отлаженный механизм. Это сколько мне помощников надо! Ладно, пора обстановку разрядить. Потянувшись к чаю и попробовав его, сказал ни к кому не обращаясь:

— Холодный.

Отец Константин как-то излишне торопливо выскочил распорядиться заново накрыть на стол. И опять в келье установилось молчание. Все о чем-то думали. Митрополит вообще ушел в себя, смотря в пространство пустым взглядом. Чай тоже пили в полном молчании, тягостном каком-то молчании. Никто не решался начать разговор. Наконец, митрополит нарушил тягучую тишину:

— Знаете, Петр Алексеевич, но мне придется все таки направить вас в духовную семинарию.

Я вскинулся, чтобы ответить, но Митрополит поднял руку, останавливая меня, — А будете сопротивляться, лично обращусь к Его Императорскому Величеству. И тогда Вас ждет монастырь. Под конвоем отвезут. Решайте.

Все игры кончились. Я протянул руку к пустой глиняной кружке. Обхватив кружку пальцами, представил как молнии охватывают мою руку. Получилось эффектно. Не стоит всем знать о моих реальных возможностях, потому молния сейчас выступает прекрасной маскировкой. Рука одетая в перчатку из молний обхватившая кружку. Выглядит довольно завораживающе. Подняв кружку, примерно на уровень глаз стал наблюдать как молнии стали охватывать ее со всех сторон.

— Сбегу, — произнес я, когда кружка оказалась полностью покрыта молниями. И в тот же миг она осыпалась тонкой струйкой глиняной пыли. Не быстро, но таким тоненьким ручейком. От верхних краев, до донышка. Только не воды, а пыли. Все завороженно смотрели на горку пыли на столе. Митрополит нахмурился.

— Петр Алексеевич, а куда побежите если не секрет? — спросил отец Константин.

— Я как-то слышал прекрасную поговорку. «Дальше боя не пошлют. Дальше Сибири не сошлют». Войны у нас нет. А куда меня еще сослать можно, если я сам в Сибирь побегу? Ну не в Крым ведь? А Сибирь хоть и большая, но дальше то уже ссылать некуда. Разве что на Сахалин, так ведь и там развернуться есть где. Если с умом к делу подойти. Там ведь так обустроиться можно, некоторые монархи позавидуют. Ну, а Сибирь это вообще благодатный край. Да суровый, да не освоенный. Но богатый. Еще величайший Ломоносов говорил: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном». Те края благодатные, их столетиями еще осваивать можно и должно. И мы опаздываем на эти самые столетия. Если туда сбегу никаких армий мира не хватит, чтобы меня от туда выкурить, — матушка ахнула, а я с вызовом посмотрел на митрополита.

— Петр Алексеевич, это ведь бунт и крамола, — сказал Янковский, — А Вы сами говорили что против империи не злоумышляете.

— Вот мы и подошли к главному. Как быть с нательным крестиком? Что делать с меткой на мне? Как провести благодарственный молебен? Как подтвердить что не одержим я при всем народе? Нужно ли при всем народе крест целовать, что не злоумышляю я против империи нашей, и не допущу смуты и раскола ее? А по поводу Сибири. Так Евгений Осипович говорил я ведь уже, на фамилию, и уж тем более на трон не претендую. А в Сибири. А что в Сибири? Ну захочется Его Императорскому Величеству войска в слаживании потренировать, так ведь это же на пользу для империи нашей пойдет. От этого только сильнее наши войска станут.

— Что за метка у вас Петр Алексеевич? — спросил митрополит, будто и не было меж нами разногласий, хитрый поп, чую я, попьет он еще мне крови, если не договоримся, — И при чем тут нательный крест?

Пришлось молча встать и скинуть с себя рубаху. Митрополит увидев четкий отпечаток, нательного креста и цепочки серебристого цвета перекрестился и откинулся на спинку стула.

— Понимаете, Ваше Высокопреосвященство, крестик и цепочка серебряные были. Это вон и по серебристому оттенку отпечатка видно. Вы представляете себе, какая температура должна быть что бы серебро в одночасье испарилось? Меня ведь цепочка должна была обезглавить, — все дружно побледнели и стали креститься, — но доктор, который на станции был, подтвердил что отпечаток, имел вид застарелый. А дядька подтвердил, что след разрывов не имеет, каждый узелок и звено четко отпечатались и рассматриваются. Да и сегодня наш доктор сказал, что ожог имеет вид многолетней давности. Никаких воспалений.

— При таких условиях с новым крестиком второе имя дается. Здесь никак без семинарии и монастыря не обойтись.

— Сбегу! — но митрополит остановил меня властным взмахом руки.

— Такие вопросы в одночасье не решаются. Придется в Санкт-Петербург ехать. Крестик соответствующий есть у меня. У входа в храм при всем честном народе получите его. И целовать будете, и клятву на верность Престолу Российскому и Российской Империи принесете. Задумку Вашу одобряю. После клятвы и войдете в храм. Провести ее надобно при всем народе незамедлительно. Но как крестик оденете носить его будете до принятия окончательного решения. С ним вас крестить будут и новое имя дадут. Тут уж какое решение примут, я не знаю.

— А может правда в Крым? — задумчиво обратился Янковский к митрополиту. — Казаков возьмем, я своих сейчас подтяну. Повяжем и в вагон. А там прямиком в Крым.

Глядя выразительно на Янковского взял пустое блюдечко, и в полной тишине стал сметать кучку глиняной пыли в него.

— Это Вы, Евгений Осипович, по прообразу с Наполеоном предлагаете? Его значит на остров Святой Елены, а меня в Крым? А там ведь такой котел с нечистотами бурлит, что если рванет, вся Европа всколыхнется. Посудите сами. С одной стороны Турция, с другой Балканы с Австрией. И ни к тем, ни к другим, да и к третьим я пиетета и уважения не имею.

Я задумчиво помолчал и потянулся к чаю.

— А чем же вам Балканские народы-то не угодили. И тем более Австрия, она ведь союзник наш. А вы ее хулите. Да и балканские народы родственные нам, братья наши, Славяне.

— Балканские народы может быть и славяне. Да только выродились они. Мелкая у них душонка, продажная и ненужная. Предать они готовы. А Австрия только на бумаге союзник, а сама нож в спину готова сунуть. О том история за последнее столетие однозначный ответ дала. Нет им доверия, и дел с ними я иметь не желаю.

И вот тут меня заклинило. Не ожидал такого. Вспомнился мне сказ о Федоте стрельце Филатова. А к архивам я еще доступа не имею. Приходится своими мозгами шевелить, так ведь и мозги пока еще заемные. Когда они еще своими станут! А вспоминать я начал его усиленно, аж мозги задымились и заискрили. Видно надолго я завис, раз меня дядька ударом в плечо из такого состояния вывел.

— Петенька, что с тобой? — забеспокоилась матушка.

— Да вот вспомнилось. Нет, сложилось в голове. Сказку я сложил матушка, в уме вроде красиво получилось. А как на бумаге? Мне бы записать ее.

— Это как ту песню, что ты утром напел? — спросил дядька.

— Да что песня, я ее хоть сейчас на бумаге изложить могу. Тут сказка.

— Так ты же ее матушке напеть обещал, — возразил дядька.

— Пустое. Обещал, значит напою, — махнул я рукой.

— И что же за сказка? — заинтересованно спросил митрополит, — Не перескажите?

— Очень уж большая она, но вот отрывок сейчас попробую подобрать:

Не знаю как митрополит сдерживался, но видно с трудом. Смех так и проскальзывал в глазах. Дядька просто положил голову на стол и в открытую смеялся. Мамка смеялась и закрывшись ладошкой, приговаривала.

— Вот ведь, и про меня не забыл.

Янковский отвернулся и ржал. Ржал, как гусарский Конь. Ну а матушка встала из-за стола, подошла ко мне и провела профилактическую работу в виде подзатыльника со словами:

— Что же ты такое говоришь бесстыдник. Мал еще такое говорить. Да и иностранцев позоришь на весь мир. Это же политический скандал может получиться.

Ну вот как можно проводить серьезные воспитательные беседы, еле сдерживаясь от смеха?

— Петр Алексеевич, Вы когда сказку на бумаге изложите, вначале мне ее представьте, — сквозь смех попросил Янковский.

— Я-то представлю. Да только ведь Вы ее потом мне не вернете.

— Это как водится, — подтвердил Янковский, — Но зато рецензию оформим, как положено, со всеми подписями от нашего ведомства. И даже в рамочку вставим.

— Вот ведь, — сделал я вид, что пригорюнился, — А у Ершова Петра Павловича, Конька-Горбунка читают. И ни к какой политике его сказку не привлекают. Все опять рассмеялись. — Ну и ладно. Мне и в Крыму будет чем заняться! Дядька, ты не знаешь, казачество на Дону еще не все мхом заросло? Найдутся желающие не только за зипунами, но и за славой и доблестью воинской пойти? Матушка, Вам нравятся благословенные берега Средиземноморья? Не хотите там княгиней быть? Вы не волнуйтесь народ тамошний на вас молиться и боготворить будет. Правда, наверное, придется новый вид алычи и инжира вывести, на ветвях которых янычары дозревать будут.

Дядька Николай рассмеялся. Митрополит, покачав головой, заметил:

— Это Вы, Евгений Осипович, не подумавши предложили Петра Алексеевича в Крым сослать. Скажите, Петр Алексеевич, а почему вы так матушку на трон посадить хотите? Землю вроде сами воевать пойдете, а на трон все равно матушку сажаете.

— Мал я еще, Ваше Высокопреосвященство, погулять хочу. Да и как представлю что весь день придется на неудобной табуретке сидеть, железную шапку тяжеленную на голову напялив, так передергивает всего. Там ведь и остается то, что весь день выкрикивать будешь: «Мороженное мне, пирожное!» Знаете как это называется? Тунеядство! За такое смело можно в Сибирь отправлять, на перевоспитание. Эх Сибирь, не край, а мечта!

Тут уже и Янковский не выдержал и рассмеялся. Митрополит махнул рукой и скомандовал:

— Так, давайте, отец Константин, отправляйте служек народ собирать. Вы, Петр Алексеевич, перед храмом крестик получите и клятву принесете. Бесов и одержимости в вас нет, так что только благодарственным молебном обойдемся. А выписку, что вы чисты перед Богом, я сам выпишу со всеми свидетельствами.

Все дело сделано. И молебен придется отстоять с малой кровью. Никаких ночных бдений. А уж служба при всем народе прикроет меня, как каменной стеной. Отыграть уже никому не получится. Да и заготовки есть у меня в рукаве. Осталось как-то пережить в ближайшем времени встречу с Романовыми. Они ведь при таких исходных данных могут изменить своим правилам. Могут ведь и матушку за Алексея Александровича выдать. Законы-то они пишут. А мне Восточные Княжества в не столь далеком будущем создавать. Что теперь вместо матушки его на трон сажать? Ладно попаданец я, или погулять вышел? Буду использовать основной Дар всех попаданцев, Дар убеждения. Главное к этому дару еще и револьвер с патроном крупного калибра приберечь. Договоримся как-нибудь.

Пока служки бегали оповещать народ, пока готовились к службе, время быстро пролетело. Настала пора выйти нам всем ко входу в храм. Митрополит, отец Константин и Янковский пошли первыми и с разу ко входу. Ну а я, матушка, мамка Николаевна и дядька Николай по договоренности обошли площадь, и подошли к храму сквозь народ.

Проходя по людскому коридору, стал накачивать ауру духовной энергией по максимуму. С жестким контролем на рассеивание. Мне случайности не нужны. Войдя в храм, нужно будет отпустить духовную энергию беря под контроль максимальную площадь храма как можно быстрее. Там придется четко работать, буквально по секундам совпадая со своим планом. Иначе вместо, Богом благословленным, стану антихристом, которому даже храмы не страшны.

Интересный момент, кстати, обнаружился. При плотной накачке ауры духовной энергией окружающие ее чувствуют и при эмоциональном окрасе соответствующе реагируют. Коридор хоть и был, но ведь народ-то у нас своеобразный. Хочется ему в первых рядах сидеть и все видеть, да и еще и каждое действие комментировать. Пока шли построение наше довольно оригинальное получилось. Впереди я, справа и чуть позади матушка, а слева, отставая от матушки шли дядька Николай и мамка вровень с ним. Получалось я как ледокол шел, своей духовной энергией всех раздвигая. Некоторые особо чувствительные аж отскакивали, теряясь в толпе, под смех той же толпы. Так и дошли до высокой комиссии нас встречающей.

— Петр Алексеевич, слышал я от народа, что несчастье с тобой случилось, — начал свою партию митрополит, — Молния в тебя ударила и крестик нательный испарила, отпечаток его оставив на теле твоем. Прими этот крестик от меня в святых местах намоленный, он сможет быть с тобой, даже при силе твоей.

— Благодарю Вас, Ваше Высокопреосвященство, и, принимая этот Символ Веры, клянусь на нем при всем народе служить верно Трону Императорскому и Империи Нашей Российской! И не допустить смуты и разора народам нашим, и тем более дробления земель наших. На том и целую сей крест, — нагнувшись и поцеловав крест, поднял его правой рукой над головой, чтобы все видели.

Народ дружно ахнул. Я поднял взгляд на свою руку с крестом. Да твою же пеплом на седую голову! Нет, так-то все понятно. Большие концентрации энергии приводят к физическим проявлениям в виде свечения. Но на дневном и ярком солнце этого не видно! И ведь надо было именно в тот момент когда я поднял руку с крестом на солнце набежала маленькая тучка, создав легкий и кратковременный полумрак. Естественно свечение вокруг меня видно стало. Вот прям в данный момент!

Минута, ну три максимум и я бы уже зашел в храм отпустив духовную энергию. Никто бы уже ничего не заметил. Нет, обязательно надо именно в тот момент, когда я крест на вытянутой руке держал туче набежать. У меня складывается такое впечатление, что там наверху все-таки кто-то есть. И этот кто-то, тихо подсмеиваясь, проверяет и визирует мои планы, по принципу: «Это пойдет, а это слабовато будет, надобно вам, батенька, экшена добавить». И кроет мои планы моими же методами. Чтобы доказательств не было, чистые случайности. А я как составитель этих самых планов отыгрываю свои роли, самим собой составленные при постоянно изменяющейся обстановке. И ведь обвинить некого, сам игру затеял. Ну как такое могло произойти, чтобы сложилось все вместе? Моя накачка энергией ауры, крест в поднятой руке, туча на солнце и корреспонденты на заднем плане. Ну подумайте какая может быть фотография у аппарата девятнадцатого века? У них же выдержка чуть ли не минута! Так как эти чертовы аппараты, будь они неладны, сработали именно в момент, когда туча набежала? Одна надежда — качество подведет, и свечения видно не будет. Да и вообще, откуда в провинции корреспонденты взялись? Что их сюда в этот день принесло? Ладно, делать нечего, продолжаем строить хорошую мину при плохой игре.

Повернувшись к митрополиту, передал ему крестик для того, чтобы он надел его на меня. Крестик, кстати, простой серебряный, без всякой драгоценной мишуры. На обычном волосяном шнурке. После того как крестик оказался на положенном месте, мы вошли в храм. Вот и пришла пора моих заготовок.

Остановившись на пару секунд на пороге храма, выпустил накопленную энергию, пытаясь охватить всю внутреннюю площадь храма. И только после этого вошел. Пока шел к предназначенному нам месту поднял легкий сквознячок, который взбодрил огни свечей и лампад. Они загорелись ровно и ярко. Попутно подтягивая к себе пыль, сформировал из нее крылья у себя за спиной. Народ зашептался:

— Что? — обратился я к своим.

Дядька громко так и говорит:

— У тебя крылья.

Я посмотрел себе за спину. Действительно крылья. Четкие и прозрачные ближе к телу и рассыпающиеся дымкой вдали от него.

— Чушь! Это всего лишь игра света и тени, а так же сквозняки, — и стал разгонять их рукой, естественно прекратив их формирование.

— А свечи? — спросила мамка.

— А что не так со свечами? И при чем здесь я?

— Мы вошли, и они стали гореть ровно и ярко, — ответила мамка.

Я пожал плечами:

— Сквозняк, — и ведь не соврал. Ну не я же раздувал свечи! Вон сквозняк гуляет по храму, вот с него и спрос.

Все роли отыграны. Концентрацию энергии можно потихонечку снижать. Буду поддерживать самый минимум на всякий случай. Если придется поиграть огнем свечей и лампад. А так от меня сейчас ничего не требуется. Только стоять, слушать и вовремя креститься. Надеюсь хоть здесь обойдется без всяких мистических неожиданностей?

Молебен проводил митрополит при помощи отца Константина. И закончилось это мероприятие ближе к вечеру. После молебна Его Высокопреосвященство и Янковский засобирались в Калугу, чтобы к утру на поезде прибыть в Москву. Ну и нам пора возвращаться в имение. Наконец-то этот бесконечно долгий день закончился, и все запланированное исполнено. Теперь можно приступать к личным планам.

— Петр Алексеевич, слухи в наше время быстро разносятся, — на прощание сказал митрополит, — Могут сюда приехать разные представители конфессий и государств. Будьте, пожалуйста, осторожнее. Евгений Осипович, конечно, оставит жандармов для присмотра, да и я пришлю наставников. Но все-таки и Вам повнимательнее надо быть. И ты Николай постоянно будь рядом с Петром.

Я рассмеялся:

— Ваше Высокопреосвященство, если вам не жалко ваших соратников, то просто забудьте их предупредить о моих особенностях. Креститься они точно долго потом не смогут.

— О чем Вы говорите, Петр Алексеевич? — встревожился митрополит, — Почему они креститься не смогут?

— Так ведь если они припрутся к нам в имение, со своими перстами указующими, — я, выразительно помолчав, продолжил, — Вот эти-то персты я им и пообломаю. Как они после этого креститься будут? Я уже устал говорить, но повторю еще раз, для меня существует только православие и Российская Империя. А пиетета перед иностранцами у меня нет и не будет. Я русский князь!

Митрополит перекрестился:

— Надобно срочно к вам наставников слать. Евгений Осипович, Вы уж проинструктируйте людей своих. Очень скверно получиться может, так и до беды недалеко.

— Хорошо Ваше Высокопреосвященство, — согласился Янковский, — Вот в Калуге все дела и порешаем.

— До свидания, Елизавета Петровна. До свидания, Петр Алексеевич, — попрощался с нами обер-полицмейстер. Митрополит просто окрестил, и направился к повозке.

Все можно и домой с Богом.

После позднего ужина мы сидели за столом и, попивая чай, вели беседу ни о чем:

— Дядька, бегать завтра начнем?

— Петенька, а зачем вам бегать? — забеспокоилась матушка.

— Понимаете, сила во мне есть. Но эта сила не понятная и не моя. Я не знаю ее начала и конца. Подвести она может в самый ответственный момент, если полагаться только на нее стану. Потому и решили мы с дядькой использовать ее только для учебы и тренировок. Ну и еще в крайних, исключительных случаях. Когда выбора не будет. И это подводит нас еще к одному. Надо с нашим доктором побеседовать, пусть займется моим обучением. Буду пытаться под его присмотром использовать свою силу для лечения. В этом польза большая есть для нашей семьи. Так что матушка и ты мамка, хотите вы того или нет, но будете вы моложавыми и красивыми, — рассмеялся я. И все поддержали меня смехом. — Есть тут еще один момент. Надобно мне в Калугу завтра после обеда съездить. Очки затемненные заказать.

— Петенька, не принято у нас очки носить. Не поймут, — сказала матушка.

— Мне можно. А до чужого мнения мне дела нет. У меня действительно глаза болят на ярком солнце. В реальности тут сложнее все. У меня бывает, глаза светятся. Вчера заметил. Незачем народ без дела привлекать и пугать. Тем более затемненные очки с прошлого века известны. Тут дел то к ювелиру зайти и заказать серебряную оправу по своим эскизам. И свести его с мастером который затемненное простое стекло изготовит. Изобретать то ничего не надо, все до нас изобретено.

— Хорошо, мне тоже в Калугу не мешало бы съездить, заказы сделать, — скрепя сердце согласилась Елизавета Петровна.

— Вы, матушка, к купцам ведь пойдете? — спросил я и, получив утвердительный кивок, поставил матушку в известность, — Тогда я с вами пойду, мне кое-какие материалы очень нужны. Чтобы еще до осени готовы были. Не много. Но вот по срокам и ценам я не знаю. На месте обговаривать будем.

— Зачем тебе это, Петр?

— Да вот есть у меня одна задумка. И я знаю, что она рабочая. Но вот как с воплощением получится не знаю. Потому и говорить ничего не буду, что бы не сглазить.

— Хорошо Петенька, — кивнула матушка, — но заказы при мне делать будешь.

Я рассмеялся:

— Конечно при Вас и только с Вами. Кто ж из уважаемых купцов со мной о делах разговаривать будет. Ладно пойду к себе, — сказал я, поднимаясь из-за стола, — устал я. А мне еще посмотреть чего и в каком количестве заказать надо. Спокойной ночи.

Поцеловав матушку, поднялся к себе. Вот теперь день точно закончился, можно отдыхать.