Код Майя: 2012

ГЛАВА 22

Южные земли майя, Новая Испания

Октябрь 1556 года

Он проснулся уже после того, как рассвело, в те часы прохлады, когда приятно иметь под боком горящий костер.

Он лежал в траве, а не на мозаике, над головой шелестели кроны деревьев, полные разноцветных птичек и пушистых зверьков, которые висели на ветках и смотрели на него ленивыми черными глазами.

Он больше не слышал их дыхания, не мог заблудиться в искрящемся отражении блистающего оперения птиц. Оуэн горевал о своей потере, как горевал бы, если бы лишился слуха или зрения.

Он сел, и его тут же вырвало; теперь его тело даже не пыталось сопротивляться. На сей раз его поддерживала Наджакмал. Она дала ему напиться все той же черной жидкости; он ощутил прикосновение ее груди к своей спине, вздрогнул и отстранился.

— Седрик Оуэн?

Она слегка придерживала его за плечи.

Он не смотрел на нее; Оуэн не мог забыть, как она всю ночь просидела на границе между Невинностью и Опустошением.

— Я не оправдал ваших ожиданий, — сказал Оуэн.

Она выглядела изможденной; он увидел на ее лице глубокие морщины, которых не было прежде. Наджакмал с трудом улыбнулась, словно ее лицо забыло, как это делается.

— Нет, ты все сделал правильно.

— Но я жив, а все остальные погибли.

— И ты полагаешь, что это неудачный исход?

Она улыбнулась, как будто не могла поверить, что он действительно так думает.

Однако у Оуэна было неподходящее настроение для шуток.

— Я думал только о Фернандесе. Я не сумел вернуть голубой живой камень земле; он до сих пор со мной.

Камень не только был зажат в его руке, он оставался в его сердце. Что-то изменилось, так что теперь он не мог потянуться к камню как к чему-то существующему отдельно от него; камень стал Оуэном, или Оуэн стал камнем; теперь его песнь звучала в каждом биении сердца, а биение сердца стало песнью.

— Не ты должен был положить его туда, твоя задача состояла лишь в том, чтобы найти это место. И твой друг жив, значит, ты не потерпел неудачу. А это принадлежит тебе как доказательство твоего успеха.

Наджакмал вложила в его ладонь монету. Внимательно присмотревшись, он обнаружил, что это скорее бронзовый медальон с драконом, выгравированным на одной стороне. У него были орлиные крылья, гибкое тело ягуара, мощные челюсти крокодила и хвост змеи. У него за спиной вставало солнце, а высоко в небе плыла половинка луны. Перед драконом стоял человек; маленькая незначительная фигурка рядом с могучим зверем.

К медальону был приделан кожаный ремешок, сделанный из шкуры неизвестного Оуэну зверя. Наджакмал взяла подарок из рук Оуэна и надела ему на шею, и он подставил медальон лучам солнца.

— Это Кукулькан?

— Совершенно верно; именно он возникнет из союза четырех зверей, когда замкнется дуга из девяти камней. И лишь хранитель голубого камня может носить такую вещь до самого конца времен. Ты должен оставить ее себе и позаботиться о том, чтобы она была вместе с камнем.

Он нахмурил лоб.

— Но как я могу…

— Ты слишком много думаешь. Выпей это и спи. Поговорим позднее.

Она поднесла к его губам конус из листьев. Отвратительное черное питье ударило ему в голову и похитило разум. Он заснул. Когда же проснулся, наступила ночь, а потом вновь настал день, солнце уже клонилось к западу, озаряя совсем другую поляну; на этот раз Оуэн лежал под навесом из ветвей, и листья свисали прямо к его лицу. Сквозь прореху в навесе он видел горный пик; они находились на склоне, неподалеку от вершины.

Над ним склонилась Наджакмал, она прижала пальцы к его губам, заставляя открыть рот. Он почувствовал горечь и с трудом удержал рвоту. Однако теперь она дала ему воды. Никогда он не пил с такой радостью.

Оуэн сел, и его не стошнило.

— Мне очень жаль, — сказал он.

Он помнил, что уже произносил эти слова, но забыл, что ему ответила Наджакмал. Она молча протянула запеченное на огне мясо, и он сразу же почувствовал голод. Оуэн поел и ощутил, как тепло разливается по всему его телу, до самых кончиков пальцев. Мир перестал вращаться, хотя его истинные цвета не вернулись, как и песни, сопровождавшие их.

Его пальцы нащупали медальон.

— Воцарится ли опустошение на земле?

Она присела рядом с ним на корточки, убрала волосы со лба и приложила к нему ладонь. Ее глаза были теплыми, темными и усталыми, но усталость эта уже не казалась такой всепоглощающей.

— Время опустошения не придет еще четыреста лет, — ответила она.

— Тогда зачем было класть остальные камни в землю? Все, кроме этого? — Его пальцы стали шарить у бедра, нащупывая сумку. Кто-то засунул туда голубой камень и застегнул пряжку. — Я не сумел положить в землю свой камень. Дуга девяти не замкнулась. Кукулькан не восстанет.

— Не ты должен положить камень. Да и время еще не пришло.

— Твои слова не имеют смысла.

Она развела колени, сидя рядом на корточках. Он начал привыкать к ее обнаженному телу.

— Ты преодолевал не только мили во время своего путешествия, Седрик Оуэн, ты двигался через столетия. То, что ты видел, происходило не здесь и не сейчас. Ты путешествовал вдоль линии песни своего камня, перемещаясь не только в пространстве, но и во времени. Именно по этой причине ты не положил на место свой живой камень. В то далекое время — нас отделяют от него многие и многие годы — другой человек должен будет это сделать, и он справится с этой задачей, если ты сумеешь оставить для него истинное слово, указывающее, куда он должен прийти и когда.

— Тогда почему…

Ее рука взяла его за подбородок, и покрытые шрамами щеки оказались так близко, что ему пришлось скосить глаза, чтобы видеть Наджакмал. Потом их глаза встретились, и он не смог отвести взгляд.

— Выслушай меня и постарайся понять, — сказала она. — Твоя задача состояла в том, чтобы найти место, куда следовало положить живой камень. И больше ничего. Я могу сообщить тебе день и время, в которое следует призвать Кукулькана, но место можешь узнать лишь ты. А когда это произойдет, тебе необходимо найти способ сообщить о дате и месте своему преемнику так, чтобы эти сведения не пропали во второй раз, но их не обнаружили бы те, кто может использовать их во вред. Таково твое предназначение, именно для этого ты и рожден.

— В таком случае я потерпел сокрушительную неудачу, поскольку понятия не имею, где это место находится.

Он прочитал ужас в ее глазах. Она отчаянно затрясла головой. Однако потом нахмурилась и сказала:

— Но ты узнаешь это место, если вновь его увидишь?

— Конечно, оно навеки запечатлелось в моей душе. Однако я могу долгие годы провести в Британии в безуспешных поисках.

— Ты его найдешь. — Она кивнула, чтобы придать убедительности своим словам. — Это второе из трех важнейших дел твоей жизни. Ты завершил первое: узнал тайну живого камня. Второе состоит в том, чтобы выяснить, куда следует положить камень в конце времен. Ну а потом ты должен спрятать камень вместе с указаниями преемнику, чтобы он знал, куда ему нужно отправиться к тому моменту, когда придет час Кукулькана. Ты оказался достоин доверия камня. Значит, обязательно найдешь место. Так должно быть.

— И я умру, когда все мои задачи будут выполнены?

— Хранитель всегда умирает. Если ты жил ради камня, то умрешь, отдавая его. — Она прищурилась. — Лучше умереть, испытывая радость от сознания выполненного долга, чем просто ждать конца жизни. Камень придает твоей жизни цель. Большего дара не существует.

Оуэн посмотрел на зажатый в руке голубой камень, теперь ставший его неотъемлемой частью. Это ощущение было новым, и он еще не успел им насладиться. Он увидел свое отражение в гладкой поверхности черепа и вспомнил, что уже видел себя в нем.

— Когда я находился в пещере, у меня были седые волосы. Наджакмал наклонилась к нему так, что их лбы соприкоснулись.

— Покажи мне.

— Но я не…

— Представь себе свое отражение и покажи его мне в камне.

Он не мог ясно мыслить, но это было только к лучшему.

Он постарался вспомнить свое отражение в голубом камне: одну щеку пересекал шрам, которого у него сейчас не было, волосы оставались столь же густыми, но стали серебряными, почти белыми. Поскольку камень теперь был его частью, он разделял воспоминания Оуэна. И на гладкой поверхности черепа появилось отражение, которое он постарался удержать.

— Достаточно.

Наджакмал выпрямилась, двумя руками взяла лицо Оуэна и поцеловала его в лоб. Прикосновение Наджакмал потрясло его до самых глубин существа. Он почувствовал, как краснеет от радости ребенка и наслаждения мужчины.

— Молчи. Тебе нужно спать. Ты прошел долгий и трудный путь.

Он уже почти засыпал. К нему пришли воспоминания, призрачные, словно сны.

— В том времени, которое еще не наступило, я видел женщину в пещере, — с трудом проговорил Оуэн. — Она держала в руках голубой камень, но я не знаю, удалось ли ей положить его на место. Меня окутал туман, и все исчезло. Больше она не появлялась.

Наджакмал пожевала губу и задумчиво кивнула.

— Значит, еще неизвестно, удастся ли ей добиться успеха. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы ей помочь. От этого зависит возвращение Кукулькана к жизни.

Она взяла палку и ткнула ею в костер; к небу полетели искры.

— Ты превзошел себя, и мы гордимся тобой. Мы, которые привели тебя сюда. По нашим понятиям о времени ты без отдыха работал четыре дня и четыре ночи и сумел вернуть душу своего друга. Ни один из нас не сумел бы сделать больше.

— Четыре дня?

— И четыре ночи. Вот почему ты так устал и нам пришлось тебя кормить, чтобы ты смог вернуться обратно.

Она протянула ему еще один кусок мяса.

— И все это время ты сидела рядом со мной? — спросил Оуэн, энергично разжевывая мясо.

Она усмехнулась, показав белые зубы.

— Я была рождена именно для этого. И еще я должна отослать тебя домой, когда придет время. Спи и наслаждайся в своем сердце единением с камнем. Ждать пришлось долго, и тебе нужно все хорошенько осмыслить.

В следующий раз его разбудил мочевой пузырь. Солнце переместилось в обратном направлении, из чего он сделал вывод, что проспал всю ночь и часть следующего дня.

Он лежал на постели из травы. Вокруг никого не было. Рядом стояла тыквенная бутыль с водой. Он напился, а потом встал и отошел в сторонку, чтобы облегчиться.

Наджакмал больше не следила за ним. Он увидел, как Диего и его братья возятся с мулами. Рядом находился де Агилар, одетый в белую льняную рубашку, которую захватил для него Оуэн, один из рукавов был аккуратно закреплен. Фернандес вырезал себе длинную палку и тренировал фехтовальные выпады левой рукой. Увидев Оуэна, он отбросил палку, подошел к нему и присел возле костра, разведенного у входа в шалаш.

— С возвращением. Я уже начал думать, что ты будешь спать до тех пор, пока не выпадет снег. Хочешь поесть? Я научился печь кукурузные лепешки.

— Спасибо, я действительно хочу есть. А разве здесь идет снег?

— Такое случается. Да и на вершинах гор лежит снег. — Де Агилар одной рукой принялся выкладывать на сковороду лепешки.

Он двигался легко и уверенно, видно было, что испанец делал это уже не раз.

— Как долго я спал? — спросил Оуэн.

— Лучше не спрашивай. Ты сделал удивительную вещь, хотя я и не понял, как тебе это удалось.

— В тот момент мне так не казалось.

— Значит, заносчивость тебе не угрожает, я рад. Я бы не перенес, если бы оставался в долгу перед высокомерным человеком.

В глазах де Агилара появилась новая уверенность, когда он перевернул лепешку и передал ее Оуэну.

— Ты изменился, — заметил Оуэн.

— Я видел смерть и переступил через нее. Теперь мне нечего бояться.

— Что ты теперь будешь делать?

— То, о чем ты меня попросишь. Я твой оруженосец. Нет… — Он поднял руку. — Ты не можешь со мной спорить. Я буду сопровождать тебя и выполнять твои просьбы, но я не уйду, даже если ты станешь меня умолять, так что давай не будем унижать друг друга.

Де Агилар выглядел удивительно расслабленным, но одновременно от него исходила сила, как в ту темную ночь в Севилье, после того как на него напали. На него было приятно смотреть.

Оуэн ощутил теплое прикосновение к груди серебряного дракона. Он взял медальон и слегка погладил его большим пальцем.

— Наверное, нам нужно вернуться в Англию и начать искать место, где находится каменный круг.

Он потер руками лицо. Оуэн любил Англию, но ему совсем не хотелось покидать недавно обретенные джунгли, где жили ягуары. Де Агилар осторожно спросил:

— Ты хотел бы вернуться на родину богатым человеком или бедным?

— А у меня есть выбор?

— Думаю, да. Наджакмал позвали в джунгли, чтобы она помогла женщине, которой пришло время рожать, но она дала мне понять… что во время твоего путешествия у тебя были седые волосы.

— Да, мои волосы серебрились, как пьютер.[19] Выглядел я довольно странно.

— Она так и сказала. Камень требует от тебя многого, но он также обещает огромный дар. Нам дали возможность отдохнуть и насладиться обществом друг друга здесь, с этими людьми, перед тем как отправиться в Англию, чтобы ты мог выполнить свое предназначение.

— Отдохнуть? И как долго? Неделю? Месяц? Сезон?

— До тех пор, пока в твоих волосах не появится серебро, друг мой. — Де Агилар наклонился вперед и, приподняв прядь волос Оуэна, с преувеличенным интересом принялся разглядывать корни. — Ну, если тебе не придется пережить серьезных потрясений, у нас есть… около тридцати лет…

— Тридцати…

Оуэн посмотрел на него, а потом расхохотался.

Он продолжал хохотать, понимая, что ведет себя глупо, но он наслаждался шелестом листьев и ароматами джунглей, голосами Диего и его братьев, которые успокаивали мулов, напуганных безумным англичанином.

— Половина жизни, а потом ты поедешь со мной в Англию? В самом деле?

Де Агилар несколько мгновений сохранял серьезное выражение лица, а потом расплылся в широкой улыбке.

— В Англию, где незапятнанная добродетель моего короля соединилась со строптивостью твоей королевы. Да, я на этом настаиваю. Но еще не сейчас. Сначала мы проживем лучшую часть нашей жизни в раю, а заодно разбогатеем.