Ферма в Нижнем Хейуорте, Оксфордшир, Англия
31 декабря 1588 года
Неподалеку церковный колокол пробил полночь.
Седрик Оуэн лежал в постели и смотрел в потолок. Простыни были холодными и влажными и такими накрахмаленными, что он не мог в них завернуться. В комнате пахло запустением, на потолочных балках виднелась паутина. Из матраса торчал конский волос и больно колол спину. Тем не менее такая постель казалась ему роскошью после ночей, проведенных под открытым небом. Он отодвинул ноги от нагретого кирпича, завернутого в его собственные шерстяные носки и уже потерявшего почти все тепло, и прислушался к медленным биениям сердца нового дома и к дыханию человека, лежавшего на соседней кровати.
Он знал все особенности этого дыхания не хуже, чем своего собственного; за последние тридцать лет они множество раз спали рядом, хотя и не в одной постели.
— Фернандес, если ты все равно не можешь спать, почему бы тебе не пойти к ней? — спросил Оуэн в темноту. — Наверняка она не спит.
В наступившем молчании ритм дыхания де Агилара сменился дважды. Наконец он сказал:
— Она леди. Я не стану пятнать ее доброе имя.
— А если завтра явятся люди Уолсингема и нас убьют? Почему бы тебе не предоставить ей решать, что делать со своим добрым именем? Вы можете пожениться в самое ближайшее время, если оба этого захотите.
— А если она не захочет?
— Тогда ты получишь ответ. Иди к ней. Тебе нечего терять.
В темноте заскрипела кровать. Оуэн услышал шорох накрахмаленных простыней. Де Агилар отбросил одеяло в сторону и начал одеваться, но вдруг застыл в сомнении.
— Тебе не нужно надевать камзол. Если она не любит тебя в темно-желтом бархате, то и синий не поможет. А если ее чувства схожи с твоими, то одежда тебе не потребуется.
— Я хотел надеть что-нибудь почище, но ты прав, нет нужды никого обманывать. — Для человека, никогда не терявшего уверенности, его голос звучал непривычно. — Если она меня не хочет, мы сможем отправиться в путь еще до наступления рассвета.
— В таком случае нам не придется больше есть гуся. Иди и не думай возвращаться до первого крика петуха.
Бесшумно шагая, де Агилар ушел. Оуэн лежал без сна в темноте, прислушиваясь к приглушенным голосам, потом понял, что разжигают камин. Он уловил запах дыма и аромат корицы, которую добавляют в подогретое вино, и начал понемногу засыпать, ему совсем не хотелось помешать другу, которого он так любил.
Через некоторое время он проснулся от яростного лая собак — звуков, способных разбудить луну и заставить ее покинуть небесный свод. Вместе с собаками пел живой камень, то была песнь тревоги, пробившая тучи его снов, вспыхнули желтые зигзаги молний — такого предупреждения камень не давал ему за все тридцать лет, которые они провели вместе.
Оуэн резко сел в постели, одной рукой нашаривая кинжал, а другой пытаясь найти де Агилара, и только после того, как ему не удалось нащупать ни оружия, ни плеча друга, он вспомнил, где находится и зачем.
Он скатился с постели, и перед его мысленным взором пронеслись события вчерашнего вечера. Лишь в самый последний момент он сообразил, где сможет найти де Агилара и в каком расположении духа.
Барнабас Тайт дал ему меч. Оуэн прицепил его к поясу для устрашения и побежал по коридору к комнате, где спала хозяйская дочь.
— Фернандес! Фернандес, где ты? На нас напали!
Они встретились возле камина, где еще тлели угольки. Фернандес успел проснуться, и в его глазах горела обретенная любовь.
— Уолсингем? — спросил он.
— Думаю, да. Живой камень предупредил меня, а еще собаки.
— Кто еще способен выйти из дома в темные предутренние часы последнего дня года? — Де Агилар оглядел комнату. — Дом хорошо построен. Мы можем подпереть двери и закрыть ставни, но долгой осады нам не выдержать. Будет лучше, если мы с тобой выйдем наружу и встретим врага на открытом месте, чтобы наш хозяин и его дочь не пострадали…
— Нет.
Эдуард Уэйнрайт и его дочь произнесли эти слова вместе. Старик выглядел на удивление бодрым для своего возраста и такого времени суток. Он стоял в дверном проеме, не входя на кухню.
— Я не сомневаюсь ни в вашем мужестве, ни в умении сражаться, но сейчас, когда вы так близки к выполнению главной задачи своей жизни, вам нельзя рисковать. Голубой камень не должен попасть в руки врага, как и тайна места, которое ему следует занять через много лет. Потеря будет невосполнимой.
— И что вы можете нам посоветовать? — Де Агилар был вежлив и внимателен, что не мешало ему закрывать ставни и готовить сосуды с водой на случай пожара.
— Я останусь здесь. А вы вместе с хранителем черепа должны уйти. Моя дочь может поступить так, как пожелает; уйти с вами или остаться здесь. В любом случае ей грозит серьезная опасность, и я не стану навязывать ей свой выбор.
— Отец… — Марта разрывалась на части; со стороны это было очевидно.
Голубой камень продолжал посылать тревожные сигналы. Набравшись мужества, Оуэн сказал:
— Отправляйтесь с Фернандесом, он сумеет вас защитить. Я покину дом первым и пойду на север. Тем самым я уведу их за собой, а когда они последуют за мной, вы сможете вернуться к отцу.
— Нет. — На сей раз де Агилар говорил один. Подойдя поближе к Марте, он добавил: — Седрик, ты все еще хранитель голубого камня, и я поклялся выполнить свой долг, за которым, как ты справедливо заметил вчера, стоит нечто большее. Твоя жизнь, а также сохранность голубого камня доверены мне, а вместе с ними надежды всего человечества. Вот почему я хочу, чтобы ты охранял Марту и ее отца, точнее, она будет охранять вас, поскольку она владеет клинком гораздо лучше тебя, а я постараюсь отвлечь врага. Марта и ее отец расскажут мне о тайных путях, какими я могу пройти, чтобы сбить с толку преследователей, а пока они будут гоняться за мной, вы трое отправитесь на север. Пожалуйста, мы больше не можем терять время, у нас нет выбора.
Он поднял руку, останавливая споры. За несколько мгновений де Агилар вновь стал человеком, которого помнил Оуэн, — капитаном «Авроры», ведущим свой корабль сквозь шторм к чужим землям; уверенным в себе и не слушающим никаких возражений. Он принялся расхаживать по кухне, отдавая распоряжения. Как и много лет назад, Седрик обнаружил, что подчиняется старому другу, не думая о последствиях.
— Возьмите с собой то немногое, что сможете унести, остальное придется оставить. Прихватите достаточное количество бриллиантов, чтобы хватило на полгода нормальной жизни, а остальное спрячьте. Оставьте немного золота так, чтобы его смогли найти; возможно, этого будет достаточно, чтобы купить нам свободу. Если мы выживем, то сможем вернуться обратно. Седрик, бери мою лошадь, я сяду на твою; если нас узнали, это поможет обмануть преследователей — ты ехал на сером мерине, и его масть смогут рассмотреть в свете наступающего утра. Я заберу всех свободных лошадей, которых нам выделит Эдуард, и воспользуюсь ими, чтобы отвлечь преследователей.
Они бросились выполнять его приказы. Когда все было сделано, они вернулись к нему, и де Агилар поочередно обнял их своей единственной рукой.
— Я вовсе не ищу смерти, — продолжал он, — а лишь хочу спасти нас всех. Вы оба должны мне верить.
Марта оказалась проворнее остальных. Она уже успела завернуть в дорогу хлеб, твердый сыр, а также кусок медовых сот. Девушка прижалась к де Агилару и получила короткий целомудренный поцелуй. Отступив на шаг, она сказала Оуэну.
— Назови место, где он мог бы встретить нас, когда избавится от преследователей.
Так было принято окончательное решение.
Они двигались быстро, подгоняемые усиливающимся лаем собак и напоминаниями голубого камня. Свечи успели прогореть менее чем на четверть дюйма, когда они обнялись в последний раз. Бриллианты и большая часть золота были спрятаны в камине; меньшую часть золота оставили так, чтобы его нашли без особых трудов. Оуэн, Эдуард Уэйнрайт и его дочь не мешкая собрались в путь. Де Агилар запомнил название места, где им предстояло встретиться, если все закончится благополучно.
Де Агилар сел в седло серого мерина, на котором скакал Оуэн с того самого момента, как они покинули Кембридж. Оуэн протянул руку к уздечке. В темноте его друг казался неясным силуэтом на фоне холодного темного неба.
— Мы будем тебя ждать три дня, считая от сегодняшней ночи, и каждый второй день в течение месяца. Если ты приедешь и нас не будет, завяжи льняной платок на кусте боярышника рядом с бродом, и мы будем приходить туда каждую ночь перед рассветом. Если тебя схватят и заставят говорить, скажи, чтобы они привязали белую шерсть — тогда мы будем знать, что нам необходимо бежать.
Де Агилар наклонился вниз, не покидая седла. Его дыхание белым облачком выделялось на фоне серого утреннего воздуха.
— Меня не возьмут. Ждите меня там. Я присоединюсь к вам, как только появится возможность.
Его расставание с Мартой было коротким и трогательным. Оуэн отвернулся, чтобы им не мешать. А потом Оуэн и Марта молча стояли рядом в холодной конюшне, слушая, как де Агилар поднимает шум, чтобы привлечь к себе внимание.
Собаки лаяли, а живой камень пел тихую песнь прощания, от которой сердце Оуэна сжалось сильнее, чем в тот момент, когда умерла Наджакмал в джунглях возле Замы. Марта Хантли не могла слышать эту песнь, и он не стал объяснять, почему плачет, чтобы не усугублять горечь расставания. В свете одиноко мерцающей свечи он увидел на пальце ее левой руки дорогое обручальное кольцо.
Очень скоро он услышал крик и стук копыт множества коней, а потом раздался свист — условный знак де Агилара, что его заметили. Железные подковы лошадей зазвенели на камнях, звук погони стал громче, а потом постепенно стих во мраке ночи.
— Нам пора, — хрипло сказал Оуэн Марте и ее отцу. — До Йорка десять дней пути, а нам нужно двигаться с осторожностью, не привлекая к себе внимания.